![](/files/books/160/oblozhka-knigi-zapadnya-si-136027.jpg)
Текст книги "Западня (СИ)"
Автор книги: Skyrider
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Нет. Серия подобных самоубийств, с таким же почерком, обнаруживается на протяжении многих лет во многих городах России (по Зарубежью мы пока уточняем данные), и жертвами были как раз простые люди, с которых взять нечего.
– Но…
– Я предвижу ваш вопрос. Что греха таить, до сих пор резонанса не было. Их квалифицировали на местах как обычные самоубийства, и только…
– …когда стали погибать «тузы» с такими же симптомами, обратили внимание и на простецов, – мрачно закончил я. – Насколько мне известно, медицина бы не развилась до такой степени, что мы победили чуму, оспу, холеру и прочие бичи древнего человечества, если бы от них не умирали и «сильные мира сего». Вот и рак, и СПИД, наверное, научатся лечить со временем – на деньги богатых и, в первую очередь, ради спасения богатых…
– Вам лучше знать, вы – специалист в этом, – улыбнулся одними губами Николаев. – У вас есть моя визитка, звоните в любой час, в любое время. Я сам приглашу вас и назначу место встречи.
– По рукам. Чувствую себя посвященным в рыцари, – улыбнулся я, а сердце уколола ледяная игла. Мне показалось, что Николаева я вижу в первый и в последний раз в моей жизни.
Ко времени окончания нашей беседы ресторан практически опустел. Лишь пара пьяных ребят о чем-то спорили, обнявшись за столом. Да несколько женщин тихо шептались в уголке.
Я пожал жесткую, неприятно шершавую как наждак ладонь Николаева.
В этот момент откуда сверху на лацкан его пиджака что-то упало – маленький паучок. Видимо, выпал из вентиляционной отдушины.
Николаев механически смахнул его на пол, а потом, увидев крошечное существо на полу, побледнел и отпрянул в сторону. Затем, взглянув на меня, видимо, устыдился и хотел было раздавить его, но я помешал ему:
– Не надо. Он тоже жить хочет. Да и пауки падают к счастью, примета такая. К богатству, – я неловко попытался улыбнуться.
Но Николаев юмора не понял. Он как-то отстраненно, словно не замечая меня, посмотрел на паучка и мрачно сказал:
– На телах всех повешенных были найдены пауки. Живые.
После этого он развернулся и ушёл, не прощаясь.
Больше я о нем ничего не слышал. А из газет, неделю спустя, узнал, что дело раскрыто, что спецкор Алексей Ершов страдал от наркотической зависимости, что у него была запутанная личная жизнь и т.п. В общем, следствие закрыло дело с вердиктом «самоубийство». Больше я о подобных делах ничего не слышал.
Глава 2. Диана.
1.
Признаюсь, несмотря на то, что в разговоре с Николаевым я старался придерживаться иронического тона, ухватился я за это дело, как мальчишка. Детективы не были моим слабым местом. Однако тайна, загадка – здесь меня поймет любой коллега-историк – всегда притягивала меня.
Ведь, если разобраться, что такое работа историка? Это распутывание нитей, уводящих куда-то во мрак, в черные бездны прошлого, спрятанных от нашего глаза пеленой забвения.
История, которую мы все дружно ненавидим в школе или в университете, вызывает в нас омерзение именно своей чрезмерной, искусственной и лживой открытостью. Даты, имена, события, с обязательными доктринерскими выводами в конце параграфов, не допускающих и тени сомнения, что все было ровно так, как написано. Герои и злодеи ткут полотно истории, словно заботясь лишь о том, чтобы увековечить в нем свои имена, да помучить несчастных школьников бесконечной зубрежкой. «Кто скажет, кто такой Суппилулиума II – получит зачет автоматом», – с садистской усмешкой говорил нам наш «историк», силясь убить в нас интерес к этому по-настоящему захватывающему предмету. В моем случае – тщетно.
История учебников и монографий – это труп истории, погребальный саван мертвеца. Подлинная История с большой буквы – это распутывание загадок, поиск новых источников, сизифова работа по их сопоставлению, выяснению противоречий между ними, поистине инквизиторский нюх на распознавание лжи, полуправды.
В этом смысле я занимался всегда подлинной Историей, живой историей, а не патологоанатомическим вскрытием трупа – никогда не писал и никогда не буду писать учебников и преподавать в школе собрание мертвых мифов и заблуждений. Музой для меня всегда была Её Величество Тайна, а работой – Таинство поиска Истины – единственной Дамы, которая не стесняется показаться перед всеми нагой.
Благо, обстоятельства совпали удачно. Весенняя сессия только что закончилась, работа по отчетностям также миновала. Наступила пора летних отпусков – особенно длинных у работников науки и преподавания. Будучи не обремененным семейными делами, как многие мои коллеги, я целиком погрузился в порученное мне дело.
Я посетил все доступные мне библиотеки и архивы столицы. Цель у меня была одна – выяснить значение таинственного символа, ценность которого после истории, рассказанной Николаевым, для меня несказанно возросла.
Сразу скажу, накопать удалось немногое. Оказалось, что ни в одной описанной религиозной традиции мира, этот символ не встречался.
Я не случайно заметил, описанной. Ибо многие древние, да и современные религии тоже, до сих пор не известны научному сообществу. Что касается древних, здесь я могу авторитетно заявить, что самая древняя религия мира, о которой мы можем только догадываться, и которую, возможно, исповедовали ещё неандертальцы, – религия Богини-Матери, распознаваемая по пузатым, почти безголовым фигуркам женщин с непропорционально большими грудями, до сих пор в деталях нам не известна. Что уж говорить о таинственном Стоунхендже – памятнике религии мегалитической протоцивилизации, остатки монументальных святилищ которой рассеяны по всему миру, о религии Хараппской или Критской цивилизаций, чей язык до сих пор не расшифрован? И уж тем более мало известно о религиях малых народностей, затерявшихся в непролазных джунглях Амазонки, Конго или Индонезии, откуда не каждый миссионер вернется живым, не то чтобы ученый-исследователь! Наши знания – это всего лишь маленький островок света посреди необъятного, поистине бескрайнего темного океана неведения.
Но то, что рисунок носил ярко выраженный религиозный характер – для меня, как специалиста в этой области, не было сомнений.
Я снова и снова детально рассматривал распечатку, изучая каждую черточку, каждый штрих.
Рисунок вписан в круг – это древний как мир религиозный символ мироздания. С этим все ясно.
Следующий элемент – тонкие волосяные линии, расположенные строго симметрично относительно друг друга, постепенно сужаются к центру круга, на манер спирали. Тонкость линий и навели меня на мысль о паутине, однако расположение внутри круга не совсем похоже на паутину. Во всяком случае, на обычную паутину. Ловчая сеть паука действительно словно по спирали постепенно сужается к центру, однако спираль – это только один из элементов. Главная, несущая конструкция, паучьей сети, осевые линии, на схеме не обозначены.
Это и навело меня на мысль о лабиринте, классическом Лабиринте Минотавра. Волосики-нити в этом смысле можно рассматривать как стены, если смотреть на конструкцию с высоты птичьего полета, которые с какой-то фатальной неизбежностью ведут жертву к центру, где сидит чудовище.
Само чудовище обозначено схематически – жирной черной каплей, от которой исходят восемь линий потолще. Это также навело меня на мысль о пауке. Но и тут не все так просто – линии «лапок» слишком прямые, не паучьи, скорее похожи на лучи звезды, и звезды – восьмиконечной.
Этот символ, так называемая октограмма, был мне, во всяком случае, знаком. В Древнем Шумере и Вавилоне, практически полностью заимствовавшем культуру таинственного народа «черноголовых», пришедших из ниоткуда и ушедших вникуда, этот символ назывался «звездой Иштар» – богини плодородия, неба, распри и войны. Интересно, что уже в средневековье его переняли христиане, усвоив Богородице, образ которой должен был заменить в сознании бывших язычников Небесную Царицу (титул Инанны-Иштар-библейской Астарты). Мрачный культ Иштар, чтимой на всем Древнем Ближнем Востоке, вызвал у меня кое-какие подозрения, но пока под ними не было достаточного основания.
Другой символический аспект – это паутина внутри круга. Во многих мифах Африки и древней Америки паук – творец или участник творения мира. И не мудрено, глядя как паук ткет паутину, которая и современными учеными считается шедевром природы по гармонии структуры и прочности нити, архаичный человек мог размышлять о том, что примерно таким же образом Творец создавал и этот мир.
Но здесь мне пришла на ум и другая мысль. В Индии до сих пор считают, что паук ткет мир не реальный, а мир-иллюзию, Майю, которая скрывает от нас подлинный мир, заставляя души блуждать в лабиринте Сансары. Именно паучьи нити Майи, лабиринты Сансары призван преодолеть истинный саньясин – монах-аскет, чтобы «прорваться» в Нирвану.
Эта находка особенно потрясла меня, поскольку позволила увязать в таинственном символе обе темы – темы паука и лабиринта. Не противоречит этому и звездное небо – ведь что такое звездное небо, как не темница для души? По воззрениям древних, звезды – это не триллионы раскаленных шаров в бескрайней вселенной, а серебряные гвоздики, вбитые богами в небосвод, своего рода гвозди, забивающие крышку гроба, в котором заключено человечество. Небосвод отделяет мир слабых и падших людей от лучезарного Олимпа, мира вечного блаженства, в котором самоизолировались боги.
Но, даже будучи остроумными, все эти догадки ничуть не приближали меня к разгадке таинственных самоубийств, т.к. я не мог сопоставить эту символику ни с одной реально действующей религиозной организацией.
Максимум, что я мог предположить, что это какой-то новый синкретический культ, секта, возникшая недавно и ещё не описанная нашими современниками.
2.
Воодушевленный этими догадками, я тем не менее решил не связываться с Николаевым, пока в мои сети не попадется что-то конкретное.
Новость о прекращении дела застала меня врасплох, словно гром среди ясного неба. Я набрал телефон, указанный на визитке, но услышал лишь «аппарат абонента выключен или находиться вне зоны сети». Конечно, я ещё несколько раз пытался перезвонить, но почему-то заранее знал, что из этого ничего не выйдет. Понятно, что идти в ближайшее отделение полиции и попросить меня связать с неким «оперуполномоченным» Николаевым, который не удосужился мне даже показать свое удостоверение, не имело никакого смысла.
Но тут, когда я в отчаянии хотел опустить руки, мне позвонили.
– Кирилл?
– Да, а с кем имею честь…
– Простите, что на «ты», можно?
– Ради Бога…
– Мне срочно нужно с тобой встретиться, это касается Леши…
В уютном летнем кафе на Старом Арбате было, как всегда, людно. Мне с трудом удалось отыскать свободное место под навесом. Хотя день был будним, но в центре Москвы как всегда в это время ходило много туристов и «гостей столицы». Июльская жара, особенно беспощадная внутри бетонно-каменного кольца мегаполиса, сгоняла все эти толпы праздношатающегося люда, как стада крупнорогатого скота на водопой, во всевозможные летние кафе, забегаловки разной степени приличия и дороговизны.
Отвоевав место «под тенью», я расположился и стал ждать. Ждать пришлось, как ни странно, достаточно долго.
Когда я допил уже вторую кружку пива, я вдруг ощутил легкий аромат женских духов, и за мой столик вспорхнула ярко накрашенная и броско одетая, словно тропическая бабочка, девица в солнцезащитных очках. Огромные очки полностью закрывали от моего взора не только глаза, но и пол лица таинственной незнакомки. Зато стильный облегающий костюм, наоборот, не скрывал от меня ни одной линии её вызывающе стройного тела. Такое впечатление, что это и было целью девушки – насколько возможно отвлечь внимание наблюдателя от лица (и, соответственно, Личности) и переключить его на другое, на то, что не поддается контролю разума, по крайней мере, для мужской половины человечества.
– Вы – Диана, не так ли?
– Брось, Кирилл, мы же уже договорились – на «ты», – поджав губки, промурлыкала она. Затем протянула мне руку. – Диана, для тебя просто Диана – и все, – обворожительно улыбнулась она.
Я пожал её руку, которую почему-то даже сейчас хотелось бы назвать «лапкой» – она действительно была лапкой – мягкой, нежной, гладкой, которую так и хотелось тискать в своих ладонях. Признаюсь, это был отличный ход с её стороны. От одного прикосновения к её коже меня словно ударило разрядом тока, дыхание участилось, а в голове защебетали весенние соловьи.
Она не торопилась освободить руку, наоборот, мне даже показалось, что она как-то нежно, по-особенному пожала её, словно на каком-то другом, незнакомом мне языке (скажу занудно, по-ученому, «тактильном»), попыталась мне что-то сказать. Не моему разуму, сознанию ученого, но, минуя его, напрямую моей душе, тому невидимому «я», что ощущается каждым из нас в глубине своего сердца.
И удар достиг цели. Освободив свою руку, я навеки остался её пленником.
Не помню, как я оказался на стуле, не помню, как мы сделали заказ, не помню, что она и я говорили. Я словно бы растворился в ней целиком – в нежных, воркующих, призывных интонациях её удивительно глубокого грудного голоса, в одурманивающем аромате духов, который я не мог сопоставить ни с чем, ни с одним цветком, словно он вобрал в себя все цветы мира, расплавив их в себе, заставив потерять свою индивидуальность, в её призывно вздымающейся, слишком большой для такой изящной комплекции груди. Плавные изгибы её тела были внешне скрыты одеждой. но это был чистой воды обман. В действительности, тесно обтягивающий фигуру костюм так кричаще вульгарно открывал моему взору все то, что он, казалось бы, должен был стыдливо скрыть, что я не в силах был поднять взгляд на её лицо. А эмоциональные движения её рук, которыми она сопровождала свои слова! Пока я не мог оторвать глаз от изящных движений её тела, которое, казалось, ни мгновения не желало оставаться в покое, её руки, совершая таинственные пассы, словно ткали, ткали ту сеть очарования, которая навеки опутала меня с головы до ног.
А между тем недоступные мне её глаза, скрытые за зеркальными стеклами солнцезащитных очков, придававшие её лицу сходство с каким-то насекомым, – я уверен! – не пуская к себе, холодно изучали меня, проникали внутрь меня, раскладывая всю мою внутреннюю «самость» по полочкам, как ученый, сортируя баночки с высушенными насекомыми.
–… Да ты, гляжу, совсем разомлел от жары, Кирилл! Эдак мы с тобой ни о чем не договоримся! – эта фраза, словно какая-то команда, вывела меня из состояния розового сна.
– Прости, Диана, я что-то забыл, на чем мы с тобой остановились…
– На том, что ты только что, вот ни сходя с этого места, сравнил меня с богиней и немного немало пообещал меня показать…
– Как – показать?
– Сводить меня в какой-то музей и показать мою статую!
– Ах, богини Дианы…
А сам подумал – «неужели я и в самом деле нес подобную чушь или она мне соврала, видя мое беспамятство?» Сама мысль, что, придя сюда поговорить о погибшем друге, я веду себя как шестнадцатилетний пацан на первом свидании, показалась мне ужасно омерзительной, и я почувствовал, как щеки мои заполыхали от стыда.
Видимо, девушка заметила мой конфуз и сменила тему.
– Да, Кирилл, мы с тобой немного увлеклись – впрочем, здесь нет ничего криминального, ты мне тоже очень понравился, а симпатия – это хорошее начало для совместного предприятия.
– О чем это ты?
– Начнем с того, что я не очень хорошо знала Алексея, хотя у меня много знакомых, его близких и коллег. Сама я, как ты помнишь, журналистка…
Тут я смутно вспомнил, что она показывала мне какое-то удостоверение, но хоть убей, ничего, даже фотографии из него, я не помню.
– Конечно, с трагической смертью Леши у нас у всех был переполох, все мы были в трауре. Между прочим, я тебя видела на похоронах и в ресторане, но ты был так погружен в свои мысли, что не заметил меня. Да и мне было не до бесед… Но сейчас, когда все утряслось и дело закрыли, – тут меня поразило, насколько хладнокровно она это сказала; меня, например, закрытие дела потрясло до глубины души, но, может быть, она не знала всех обстоятельств?
– …мы все горим желание продолжить расследование («горим ли?»), найти факты, неопровержимо доказывающие убийство и, в идеальном варианте, найти убийцу. Тем более нас вдохновляет, что ты уже напал на след и нам есть на кого опереться.
Я не без труда заставил себя поднять глаза на её лицо, но глаза, бессильно скользнув по полированной зеркальной глади очков, теперь увязли в её ярко накрашенных губах. Губы у неё были тонкими, внешне ничем не привлекательные, особенно в свете последней моды накачивать их силиконом для пущей сексуальности, но тем не менее что-то в них было такое, от чего я не мог оторвать взгляд.
Огненно-красные змейки губ призывно изгибались, как тело танцовщицы, от них веяло такой силой, такой энергией, такой жизнью, они так подкупали своей мягкостью, нежностью, что неодолимо тянуло к ним прикоснуться, поцеловать. Влажный блеск их вызывал самые интимные ассоциации, словно заманивая туда, в бархатисто-алый зев, усеянный некрупными, но остренькими зубками хищницы. Я впервые в жизни почувствовал, какое, наверное, это адское блаженство, когда твое тело перемалывают такие вот остренькие жемчужные зубки…
– На самом деле, я мало что могу вам дать в расследовании, одни догадки, подозрения, сам я блуждаю во мраке…
– Но ведь это самое интересное! – возбужденно перебила она. – Загадки, тайны, покрытые мраком, Таинства… – проговорила она с каким-то странным приторным придыханием. И, словно спохватившись, – это именно то, что нам нужно, сенсация! А любая сенсация – это едва прикрытая, полуобнаженная тайна! И потом, Кира, – сказала она совсем фамильярно, – ты – единственный друг Леши, которому он доверял. От тебя у него не было секретов, да и дом его для тебя всегда открыт.
Эта мысль не приходила мне в голову. В самом деле, дом… Как же я не догадался поискать там разгадку!
– Ну что ж, на этом и договоримся. Вот моя визитка. Можешь звонить в любое время дня и ночи, а я всегда смогу найти тебя. Распутаем вместе эту паутинку! – и тут, готов поклясться, она как-то ехидно ухмыльнулась, и ярко-красные губы обнажили хищный оскал зубов. Но лишь на долю мгновения. А может быть, мне показалось. Жара стояла поистине несусветная.
Мягкий, шелковистый картон визитки приятно ласкала кожу рук, с ней не хотелось расставаться и я не без труда спрятал её – не в кошелек, как обычно, а в нагрудной карман рубашки, у самого сердца. И, готов поклясться, оно забилось иначе, словно что-то чуждое, бархатисто-мягкое, проникло в него и стало нежно, но в то же время настойчиво массировать его.
Я не помню, как мы дошли до её машины. Я буквально утонул в огромном кресле её гигантского внедорожника – и почему это маленькие, миниатюрные женщины всегда предпочитают такие «сухопутные крейсера»? Не помню и то, как мы неслись по улицам.
Очнулся я только после того, как машина остановилась прямо у моего подъезда.
– Я живу здесь, на пятом этаже, квартира 53, – почему-то сказал я. – Просто набираешь на домофоне 3487 – и он открывается.
И только потом, вечером, со злостью подумал: «Ещё бы дубликат ключей ей дал, на память вместо визитки». Но тогда мне не показалось это странным.
– Буду знать, – усмехнулась она. – Ну, чао, мой храбрый следопыт. Пусть небесные боги, которым ты молишься, помогут найти тебе разгадку, – и чмокнула меня в щеку.
Я пулей вылетел из машины – ярко-красной, как и её губы («разве такие внедорожники бывают? Ни разу не видел!» – уже позже подумал я), стекла которого закрыты такими же зеркальными стеклами, что и её очки.
3.
Сказать, что я был ошарашен встречей с Дианой, значит, ничего не сказать. Оставшуюся часть дня я пытался прийти в себя, но нигде не мог найти себе покоя. Её поцелуй продолжал жить на моей щеке, как отдельное существо. Словно боясь потерять его, я бросил бриться и впоследствии оброс бородой.
Где бы я ни был, везде передо мной стоял её образ – зеркальные очки в пол-лица, ярко-красные, призывно влажные губы, хищные зубки. Боже мой, я ведь совершенно не запомнил ни формы её лица, ни цвета и длины волос, ни родинок или веснушек! Даже возраст её оставался для меня загадкой – сколько ей лет? Двадцать пять, тридцать, тридцать пять? Ухоженная женщина может долго хранить свою красоту, но я даже не мог сказать, красива ли она. Скорее, она была дьявольски привлекательной, обворожительной. Ни одной по-настоящему красивой черты в её внешности я не припомню.
Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых образов, я решил переключиться на работу. Приведя в порядок свои записи и соображения, я набрал номер Марии Александровны и напросился в гости.
Квартира Марии Александровны – огромная сталинка почти в центре Москвы, всегда подавляла меня своими непривычными размерами – этим давяще высоким потолком, огромными комнатами, массивными дверями. Я не любил там бывать, думаю, не любил при жизни и Леша.
Когда-то у Марии Александровны здесь была только одна комната, но со временем, раскрутившись в нужных кругах, Алексей выкупил остальные комнаты у жильцов и подарил трехкомнатную квартиру целиком своей матери. В ней она и жила, как сказочная принцесса, заточенная в роскошной Башне из Слоновой Кости.
У Марии Александровны я оказался уже под вечер. Тусклые люстры не могли развеять полумрак, затаившийся в углах, в складках штор – таких массивных, неживых, в дальних концах комнат и коридора.
В гробовой тишине гулко тикали часы-ходики, зато шаги самой старушки были не в пример воздушными, неслышными. Казалось, она еле касалась земли, словно призрак. Вдобавок ко всему ещё и всегдашняя стерильная чистота – настоящее царство мертвых, где безраздельно властвовала она – богиня вечной скорби и уныния.
Не произнося ни звука – все, что было возможно, она уже давно выплакала и выкричала -, она жестом пригласила меня внутрь и, также безмолвно, как Харон в царство мертвых, провела меня в комнату дражайшего «Лешеньки» и молча села на допотопную софу.
Я почувствовал себя крайне неуютно. Задавать вопросы было неудобно, а рыться в бумагах Леши самому, при ней – все равно, что солдату из «Огнива» набивать золотишком карманы под ревнивым взглядом молчаливой собаки с оловянными глазами.
Из состояния неловкого молчания меня вывела Мария Александровна.
– Они все перерыли тут, своими грязными загребущими лапами, – бесцветно, безжизненно произнесла она. – Они переворошили здесь все, даже его детские пижамки, трусики. Забрали компьютер, телефон.
– И ничего не нашли? – спросил я.
– Ничего, – как кукла бездушно кивнула она седой как лунь головой.
– Послушайте, дорогая Мария Александровна, но ведь хоть Вы что-то должны знать, чем занимался в последние дни Леша, куда ходил, с кем встречался? Мы должны отыскать его убийцу и остановить его пока не поздно! От его рук могут погибнуть другие невинные люди! – я попытался говорить максимально убедительно, но слова получались бесцветными, пустыми, лишенными жизни.
Я с ужасом поймал себя на том, что дальнейший ход расследования стал мне почти безразличен. Осталась шарада, загадка, но и она отступила куда-то в тень, в темные углы моего сознания. Если я и предпринимал какие-то «телодвижения», то только как повод вновь встретится с таинственной Дианой. Расследование – вот единственная ценность, которую я для неё мог представлять.
– Да, да, убийцу, – эхом, также безжизненно откликнулась она.
– Так с кем Леша встречался в последнюю неделю перед смертью?
При слове «смерть» её глаза вдруг загорелись каким-то нездоровым огнем, она вся съежилась, подобралась, высохшие пальцы её изогнулись, словно у дикой кошки, показавшей когти, на губах зазмеилась злобная, жестокая ухмылка.
– А я говорила ему, дураку, какого черта водишься с ней?! Какого черта! А он сомлел как овечка, «я без неё не могу, мам, не могу и все». Сопляк! Родную мать бросил ради очередной шлюхи! Ах, выцарапала бы я ей зенки её бесстыжие вот этими вот руками! – она угрожающе протянула ко мне длинные как когти, давно не стриженые ногти. – Попадись она мне, чертова шалава, я ей не то ещё покажу! Я ей всю… – дальше пошел такой поток отборной, страшной ругани, которую она буквально выплевывала из глотки хриплым, каркающим, неожиданно грубым голосом, что у меня даже волосы на голове зашевелились. Я вскочил как ошпаренный и инстинктивно отошел поближе к двери – бешеная старуха внушала мне настоящий ужас.
Боже мой, только теперь мне открылось, до какой степени низости может пасть человек от своей безумной, эгоистической любви к отпрыску (а, как известно, от любви до ненависти – один шаг!). Ещё недавно тихая интеллигентная женщина ругалась как уголовник, бешено размахивала руками, глаза её светились поистине сатанинской ненавистью.
Она вскочила с софы и как пантера в клетке, мерила комнату, словно ища выход нерастраченной дьявольской энергии.
Я уж подумал было ретироваться до лучших времен, как часы пробили девять. Их равномерный, размеренный гул словно запустил какой-то механизм в старухе и та, как механическая кукла, у которой кончился завод, мгновенно успокоилась и села опять на софу. Взгляд её невыразительных глаз потускнел, она вновь уставилась в пустоту.
Я не рискнул вновь будить зверя в этом явно больном человеке и потому не стал дальше пытать, кто такая «она», хотя, по правде говоря, это могло относиться к любой из пассий и даже просто коллег по работе ненаглядного «Лешеньки». Мария Александровна была до крайности ревнива и могла воспринимать друзей и знакомых сына только в их мужской ипостаси.
А потому я изменил тактику:
– Марь Алексанна, может чайку? Я с обеда ничего не ел… – с невинным выражением лица сказал я, как в добрые старые времена.
Она сначала удивленно посмотрела на меня, словно впервые видит меня. В её глазах читался немой вопрос: «Кто ты и что тут делаешь?» Затем взгляд её потеплел, лицо смягчилось, в её уснувшем мозгу словно включилась другая программа.
– Сейчас, сейчас, голубок, родненький мой, извини, совсем с ума тут схожу одна. Сейчас поставлю! – и тут же растворилась в полумраке коридора.
Не теряя больше не минуты – мало ли как измениться её настроение! – я тут же принялся шарить везде, где только мог, в поисках неизвестно чего – на книжных полках, в столах компьютерного стола, под кроватями.
Бегло осмотрев альбом фотографий, я воровато распихал по карманам последние фото, которые могли быть сделаны недавно. В одном из ящиков стола нашарил какую-то цепочку – и отправил её туда же. На книжной полке я перевернул все книги, но ничего не нашел. Вынырнув из-под кровати, я ещё раз разочарованно окинул взглядом комнату.
И тут, словно что-то озарило мой мысленный взор, на подоконнике, за шторой я заметил чей-то силуэт. Торопливо отдернув штору, я едва не закричал от радости. Там была ОНА!
Эбеново-черная Артемида – полунагая, в короткой тунике, не скрывающей удивительную красоту её изящных – одновременно атлетически сильных и женственных икр и плеч, с извечным луком в руках и колчаном стрел за спиной. Длинные волосы её распущены, на голове – венок из лавровых листьев. Вот только лани, вечно сопровождающей богиню в её странствиях, за преследование которой когда-то жестоко поплатился сам Геракл, проплутав целый год в лесных лабиринтах, отсутствовала.
С чувством первооткрывателя, нашедшего ключ к разгадке, я схватил статуэтку – довольно большую, с руку величиной – и потряс её в воздухе. Внутри что-то было – статуэтка была полой.
Как вынести её из дома незаметно?
Внимательно осмотрев её, я взял ножницы и аккуратно поддел основание. Металлический лист кое-как поддался, и мне удалось отделить его. Ещё раз как следует тряханул статуэтку – и вот на мою ладонь выпала маленькая, с ноготок, флешка. Я успел сунуть её в карман до того, как Мария Александровна показалась в комнате и позвала пить чай.
4.
Дома я оказался ближе к полуночи. С трудом отделался от Марии Александровны, которая на протяжении всей «чайной церемонии» не переставала плакаться мне о своем горе, которое с каждым разом становилось мне все безразличнее (может, из-за странной находки?), и кормить меня нерастраченным запасом домашних варений. Серьезно допрашивать её о происшедшем я больше не рисковал.
Кроме того, было ещё нечто странное. На протяжении всего чаепития мне казалось, что меня кто-то неслышно и незримо торопил, словно чьи-то мягкие воздушные лапки упирались мне в лопатки, побуждая встать и уйти. Когда же я вышел из подъезда, давление на спину усилилось, и я почти бежал домой.
В то же время меня не оставляло ощущение, что сзади за мной кто-то идет. Улицы в этот день и час были почти безлюдны, и не заметить слежки было невозможно. Но всякий раз, когда я оглядывался, я никого не видел. В то же время, стоило мне опять продолжить путь, как я ощущал, точнее, «видел» каким-то внутренним зрением следующую за мной по пятам тень. Описать мне её достаточно сложно и сейчас. Это была не тень в нашем смысле слова, как силуэт фигуры. Скорее, это был сгусток тумана, плотно сгущенного воздуха, не имеющий определенного очертания, не различимый для глаз, но ощущаемый всеми порами моего существа.
Войдя в квартиру, я немедленно включил компьютер. Мягкие воздушные лапки переместились теперь с лопаток на мои плечи. Незримые щупальца, казалось, проникли в мои уши, гладили меня по щекам. Навязчивое ощущение чужого вмешательства приводило меня в неистовство. Я чувствовал, что чем дальше, тем больше иду в западню, но не идти в неё я не мог.
Открыв флешку, я увидел там только одну папку, озаглавленную – «ОНА». В папке оказался один-единственный текстовый файл, «Дневник».
Открыв его, я погрузился в чтение.
Глава 3. Дневник Алексея Ершова.
1.
«30 мая, суббота. Никогда не вел никаких дневников, но тучи сгущаются. Истина покрыта мраком. Путь становится опасным. Иду по лезвию ножа. Осенило – нужно записывать, чтоб, если что случиться, мой путь, исключая мои ошибки, повторили другие.
Сегодня – особенный день, я узнал от Тани о третьем самоубийстве, на этот раз Герценштейн, финансист, делец и ещё та сволочь. Мне его ничуть не жаль, но обстоятельства его смерти также ужасны, как и все остальные.
Если брать две предыдущее смерти, Лаврова и Осинского, те ещё можно было списать на случайность. Лавров – в глубоком депрессняке, на него наехала налоговая. Сторожевых собак спустил кто-то «сверху», недостаточно делился. Осинский – наркоман, сидел на героине.
Герценштейн – другое дело. На хорошем счету в Кремле, делится с нужными людьми, здоровый образ жизни, гедонист, любит женщин, яхты, дорогое вино, серфингист и дайвер. Не верю, чтобы он мог залезть в петлю.