Текст книги "Patati-patata! (СИ)"
Автор книги: sillvercat
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Да и раздавшееся тут же звяканье железа не было звяканьем ключей на поясе апостола. Громыхала якорная цепь, и эти волшебные звуки Дени узнал бы где угодно!
Корабль поднимал якорь.
– Давай-ка, парень, открывай глаза, хватит киснуть, не девка! – приказал повелительный голос – не святого Петра, но Говарда Грэма, капитана пиратского фрегата «Стерегущий». Говарда Грэма, который недавно спросил, боится ли Дени смертного греха.
Теперь он присел возле него на корточки.
Дени послушно приоткрыл глаза – чтобы обнаружить, что полулежит на палубе «Стерегущего», а синеглазый канонир придерживает его за плечи, прислонив к себе спиной. И что тёмные ястребиные глаза капитана Грэма внимательно всматриваются в его лицо.
– Давно ты торчал на том богомерзком обломке коралла и как туда попал? – отрывисто осведомился Грэм, отнимая от губ Дени флягу с живительной водой. Но Дени только и сумел, что вытаращиться на него, раскрывая и закрывая рот, словно рыба. Тогда Грэм так же спокойно, как спрашивал, выплеснул остатки воды ему в лицо.
– Прочухался? Говори, – скомандовал он.
– Mon hostie de sandessein, putain de tabarnac! – хрипло пробормотал Дени, торопливо слизнув с губ прохладные капли, и наконец кое-как объяснил: – Должно быть, я пробыл там почти три дня, капитан. Сучьи дети, испанцы, на своём «Эль Хальконе» пустили на дно мою «Наяду». Убили капитана и разнесли бриг в щепки… а остальных… – он сглотнул, вспомнив, как всё было, – остальных парней с «Наяды» привязали перед этим к мачтам. Поганые ублюдки!
Грэм и Морис переглянулись над его головой.
– Это же испанцы, чего ещё ждать от них, – бесстрастно констатировал Грэм. – Нанялся бы ты ко мне, как было предложено, ничего такого с тобой бы не случилось. Сам-то как спасся?
– Прыгнул за борт, – с запинкой ответил Дени. – Но перед этим… – он снова почувствовал дёргающую боль в плече, – один из этих сукиных сынов ударил меня шпагой, чтоб ему пусто было, palsambleu!
Он невольно потянулся рукой к левому плечу, сморщился от боли и устало закончил, глядя в испытующие глаза Грэма:
– Когда «Эль Халькон» расстрелял «Наяду», возле меня упал обломок мачты, я зацепился за него и выплыл. Испанцы меня не заметили… но я-то запомнил даже чёртову гологрудую ростру на носу их дьявольского корабля!
– Ну, зная тебя, я не удивлён, что ты её запомнил, – невозмутимо отозвался Грэм. Глаза его, однако, стали тревожными, когда он повернулся к Морису, чья тёплая ладонь лежала на поясе Дени. – Отведи-ка его в мою каюту. Дойдёшь сам? – он снова взглянул на Дени. – Или тебя отнести?
– Вот ещё! Patati-patata! – как мог беспечно проговорил тот, повинуясь поднявшей его с палубы твёрдой руке Мориса, а Грэм только хмыкнул и шагнул прочь.
Капитанская каюта «Стерегущего» не сверкала роскошью. И даже такой уж просторной не была. В углу круглился большой глобус, а на старом бюро лежали свёрнутые в трубку карты. Широкая койка была аккуратно застелена. И ещё тут пахло странно и терпко – травами или какими-то снадобьями. Так пахло в доме врачевавшей всех в родной деревне Дени знахарки Армель. И в спальне настоятельницы монастыря, куда Дени довелось однажды попасть, пахло так же.
Морис усадил его на крепкий дубовый стул возле круглого стола и бесцеремонно потянул с его плеч рубаху, от которой и так остались одни лохмотья. Его проворные пальцы сняли с пояса Дени ножны с торчавшим оттуда ножом – Дени и возразить не успел. А потом, спохватившись, канонир высунулся наружу и крикнул кому-то:
– Эй, Иаков, принеси с камбуза какой-нибудь еды!
– Я и дольше, бывало, постился, – с трудом вымолвил Дени, опираясь здоровым локтем на край стола. Голова у него шла кругом, в висках стучало, и даже есть уже не так сильно хотелось. Но когда на столе очутилась миска, от которой подымался сытный мясной дух, у него затряслись руки от голода. Он едва удержал в пальцах ложку и опустошил миску за считанные мгновения.
Он поднял отяжелевшую голову как раз, чтобы взглянуть на вошедшего в каюту Грэма. Всё покачивалось перед ним… или это покачивался снявшийся с якоря и набиравший ход «Стерегущий»? Дени не мог сообразить толком.
Большая рука Грэма небрежно легла ему на лоб, а потом крепко стиснула запястье.
– Сядь на койку, – приказал капитан, подтолкнув его туда. – Надо глянуть, что там у тебя с твоей царапиной. Сдаётся мне, нарывает она, придётся вскрывать.
Морис тут же бухнулся на оставленный Дени стул, а Грэм отошёл к узкому шкафчику из такого же тёмного дуба, что и остальная мебель. Вернувшись, он аккуратно разостлал на столе чистую тряпицу, на которую со звоном легли инструменты самого зловещего вида.
Дени сглотнул. В горле у него опять пересохло.
– Капитан… а ты, что ли, доктором был? – выдавил он дрогнувшим голосом. Ужас, до чего он такие штуки не любил – один-в-один как в пыточную камеру попал.
Грэм искоса посмотрел на него и чуть усмехнулся. Дени впервые заметил, что правую бровь его пересекает шрам, приподнимающий её, словно в постоянной насмешке. От этого суровое лицо капитана «Стерегущего» казалось не столь непроницаемым.
– Когда-то был, – покосившись теперь на Мориса, лаконично пояснил он и сунул Дени под нос возникшую откуда-то, как по волшебству, початую бутыль с ромом в тростниковой оплётке. – Пей. Давай-давай, легче будет.
Дени покорно, как дитя молоко, глотнул из горлышка – раз и другой. В голове ещё сильнее зашумело, каюта мягко поплыла вокруг него… пока цепкая рука Мориса не придержала его за здоровое плечо.
Грэм удовлетворённо кивнул, обтирая пальцы корпией, смоченной в роме.
– Вот так и держи его, – велел он Морису, принимаясь ощупывать раненое плечо невольно зашипевшего от боли Дени. – А ты, парень, расскажи-ка нам, кем ты сам был когда-то, откуда родом, сколько тебе лет… всю свою подноготную. Выкладывай, не стесняйся.
Он снова скупо усмехнулся и взял со стола маленький блестящий ножичек.
– Ладно, tres bien, – согласился Дени и тут же ошалело подпрыгнул, внезапно ощутив на своём голом животе тёплые пальцы Мориса. Он потрясённо повернул голову, уставившись в оказавшиеся совсем рядом синие, как океанская гладь, смеющиеся глаза канонира.
– Не отвлекайся, – с прежней усмешкой посоветовал ему Грэм. – Рассказывай, Дени Вийон. Ты родом из Франции? Или из французской колонии?
Острое лезвие пламенем опаляло едва поджившую плоть Дени, а пальцы Мориса, пробравшись к низу его живота, тоже, кажется, оставляли на коже огненные дорожки. Дени с шумом вобрал в себя воздух, зажмурился и зачастил:
– Из французской Акадии. Из Новой Шотландии. Когда нас выселяли… когда грузили на корабли, я сбежал. Два года назад… мне тогда шестнадцать сравнялось. Morbleu! Не делай этого, парень! – взмолился он не своим голосом, снова распахивая глаза и вглядываясь сквозь пелену выступивших от боли слёз в лукавые глаза стервеца-канонира. Но вырваться он не мог, пока ножик в руке Грэма вычищал его рану, а свободная рука бесстыдника-Мориса крепко сжимала плечо.
Грэм легонько дёрнул его за вихры:
– Продолжай, – сказал он ровно – неизвестно кому, ему или Морису.
Приняв это на свой счёт, Дени проворчал:
– А чего тут… ещё рассказывать, tabarnac de calice… – каждое слово давалось ему с трудом. – Море я всегда любил… нанялся на «Звезду Руана» и ходил на ней, пока суки-испанцы её не… не потопили… потом на берегу выжидал, искал, к кому бы наняться… – он запнулся, снова вспомнив первую встречу с Грэмом и Морисом в трактире Рогана и греховодное предложение Грэма.
Грэм наконец положил окровавленный ножик на стол и аккуратно смочил ромом свежую порцию корпии.
– Как ты отказал нам, я помню, – хмыкнул он, снова склоняясь над Дени. – Но Господь вновь столкнул нас, Дени Вийон, чтобы мы спасли тебе жизнь.
Теперь Дени смотрел прямо в глубокие глаза капитана «Стерегущего» и даже дышать не смел. Только головой мотнул – соглашаясь или протестуя, он и сам не знал.
Грэм наконец отвёл свой пронзительный взгляд и быстро обтёр корпией края его раны, да ещё и плеснул на неё ромом прямо из бутылки. Дени заскрипел зубами и выругался длинно и беспомощно. Обморочная дурнота накрывала его, словно душным одеялом, но он ещё держался. Он просто не мог позволить себе лишиться сознания на руках этих двоих волков, в чьей полной власти он очутился. По воле Божией, как только что язвительно заметил Грэм.
«…Рано или поздно – скорее рано, чем поздно – ты и твой красавчик расстелете его, как девку…» – прозвучали у него в голове так ошеломившие его недавно слова трактирщика Рогана.
Чуть продышавшись, он взглянул сперва на одного, потом на другого, осознавая, сколько в его взоре смятения и мольбы.
– Так ты с тех пор и скитаешься по морям, парень? – небрежно обронил Грэм, ловко и умело бинтуя его плечо. – Не возвращался к своей родне? Ведь всех акадийцев переселили куда-то в Луизиану.
– Не к кому возвращаться, – тихо ответил Дени и прерывисто вздохнул. – Тот корабль, на котором везли мою мать и сестру… всех из моей деревни… попал тогда в бурю близ Флориды. Никто не спасся.
Немного помолчав, Грэм кивнул и сухо заключил:
– Ты везунчик. Бог тебя любит, Дени Вийон.
Его ястребиное лицо снова оказалось рядом, когда он наклонился над сидящим на койке Дени с высоты своего немалого роста. Теперь Дени ясно различил, что шрам, рассекавший его бровь, начинается от виска, скрываясь под густыми, чёрными, с проседью, волосами.
– Кто-то неплохо поцарапал тебя, капитан, – неловко выпалил Дени, сообразив, что пялится на Грэма как зачарованный, не в силах отвернуться.
– Один дикий зверёныш, – лениво растягивая слова, согласился тот, бросив на Мориса острый весёлый взгляд. – Он не понимал своего счастья, дурак, – добавил он под протестующее фырканье канонира, – и непременно прирезал бы меня тогда… если б я не увернулся и не сумел его заломать, хотя мне всю рожу залило кровью.
Он улыбнулся искренне и почти мечтательно.
– Возможно, я исправлю это упущение, – вызывающе оскалился Морис. – Когда-нибудь, дождавшись, пока ты уснёшь.
– Мечтай, мечтай, – Грэм сильнее изогнул бровь.
Дени почувствовал, что между его голыми лопатками проступает испарина. Они оба так просто говорили об этаком!
– А ты? – с усмешкой поинтересовался капитан, снова, как давеча, запуская пальцы ему в волосы, чтобы повернуть к себе его несчастную, срывавшуюся с плеч голову. – Ты будешь сопротивляться или покоришься неизбежному, Дени Вийон?
И, не дожидаясь ответа, он впился своими властными жёсткими губами в губы ошеломлённого почти до беспамятства Дени.
Palsambleu, Дени перепробовал на своём коротком веку столько женских губ, но мужские губы его никогда не целовали – сминая его рот с таким напором, с каким он сам, бывало, льнул к податливой трактирщице или пышнотелой купеческой дочке, в упоении гладя её упругие бёдра и раздвигая их своим коленом.
Сейчас же между его колен неотступно пробивалась нахальная ладонь Мориса.
– Mon… Dieu… – выдохнул наконец Дени, отчаянно вырвавшись из обеих пар рук, поймавших его, как птицу в силки. – Mon Dieu!
– Капитан Грэм, – под смешок Мориса невозмутимо поправил тот, выпрямившись и раздвинув в хищном оскале твёрдые губы, только что безжалостно терзавшие Дени. – Так ты согласен?
Дени беспомощно покачнулся на койке. Он чувствовал себя утлой лодчонкой, сорвавшейся с привязи и подхваченной жестоким ураганом, который уносит её в открытое море.
– Оставь его, капитан, – вдруг распорядился Морис, поднимаясь со стула. – Он себя не помнит… надо дать ему хоть чуть-чуть оклематься.
– Пожалуй, ты прав, – после долгой томительной паузы неохотно вымолвил Грэм, и Дени, обречённо жмурившийся, почувствовал себя смертником, спасшимся от виселицы.
– Тогда идём, – решительно приказал капитан у него над головой. – Пускай этот птенец сегодня владеет моей каютой. Переночуем в твоей.
Его жёсткие пальцы снова на миг зарылись в спутанные вихры Дени.
Тот с неимоверным облегчением рухнул на постель, слыша, как удаляются прочь тяжёлые шаги, как скрипит, закрываясь, дверь.
Казнь была отложена. Вот только надолго ли?
Но у Дени сейчас не оставалось сил думать об этом. Он провалился в пучину не то сна, не то беспамятства, едва его измученная, гудевшая, как церковный колокол, голова коснулась подушки.
*
Очнувшись, он сперва не смог сообразить, где находится и что с ним произошло. Ныло плечо, и он машинально его коснулся, нащупав тугую повязку. Койка под ним привычно раскачивалась, но это не был матросский гамак на «Наяде»… и не трюм «Наяды». Это был… это была…
– Mon tabarnac! – простонал Дени, рывком соскакивая с постели и не обращая внимания на вспыхнувшую в плече боль.
«Стерегущий»! Говард Грэм! Он спал в его каюте!
«Ты будешь сопротивляться или покоришься неизбежному, Дени Вийон?»
Спустя несколько минут Дени уже стоял на палубе «Стерегущего» в непроглядной ночной мгле, благослови её Господь, – босой, в драных холщовых штанах, и лихорадочно озирался по сторонам. На поясе у него снова висел подобранный им в каюте нож, и он уже не чувствовал себя таким беспомощным.
Фрегат уверенно шёл своим курсом, но уже не в открытом океане. Дени не мог ошибиться, всей кожей чувствуя дыхание близкой земли. Ему даже показалось, что он различает тёмную громаду гор на горизонте… видит слабо поблёскивающие в тумане огоньки.
Смириться? Да нипочём, mon hostie de sandessein, putain de tabarnac! Он готов был добраться до берега вплавь, несмотря на рану в плече, но приметил принайтовленный к планширу «Стерегущего» лёгкий спасательный плотик из бальсы. Он принялся было торопливо и бесшумно разматывать удерживавшую плот верёвку, но остановился и прислушался.
Из окошка с полуоткрытой верхней ставней неподалеку от него доносились приглушенные голоса. Знакомые голоса. Не удержавшись, подталкиваемый пылким любопытством, Дени на цыпочках прокрался поближе и напряжённо прислушался.
– Ты таков же, как я, волчонок, ты привык получать своё, и ты считаешь своим то, чего захочешь… или кого, – вслед за этими словами раздался хриплый смешок Грэма. – А простак, что дрыхнет сейчас в моей каюте… он не таков. Он не волчонок, он телёнок, как и назвал его Роган.
– Знаю, – лениво протянул Морис. – И ты хочешь его сожрать, как и я.
«Подавишься, putain de tabarnac!» – мрачно подумал Дени, вспыхнув до корней волос и покрепче перехватив свой нож.
– Ты не ревнуешь? – немного помедлив, с такой же ленцой небрежно осведомился Грэм.
– А ты? – вопросом на вопрос отозвался канонир, и Грэм снова рассмеялся, но ответил только:
– Волчонок! Поди сюда.
– Хочешь ещё? – с деланным удивлением проронил Морис, хмыкнул и тут же охнул. – Ты! Полегче!
Но возбуждение в его голосе всё равно пробивалось сквозь возмущение.
Дени прирос к месту. Ему казалось, что палуба плавится под его босыми ногами, но он не мог и шагу сделать в сторону, снова услышав хриплый смешок, а потом – такой же тихий бесстыдный стон.
– Mon Dieu, mon hostie de sandessein… – прошептал Дени одними губами и при новом стоне, донёсшемся из каюты, наконец выпал из охватившего его оцепенения и сорвался с места.
В три прыжка преодолев расстояние до планшира, он отвязал бальсовый плотик и швырнул его за борт. Сунул под мышку короткое весло, торопливо перекрестился и ухнул вниз, войдя в тёмную тёплую воду почти без всплеска.
*
Поутру капитанская каюта «Стерегущего» оказалась пустой, а койка – аккуратно заправленной. Чёртов птенец, так опрометчиво оставленный здесь Грэмом, упорхнул.
Стремительно обернувшись к застывшему позади него Морису, Грэм гневно процедил:
– Кто нёс вахту после первой склянки? Линьков захотели, щенки слепые!
Побледневший Морис торопливо поймал его за локоть. Синие глаза канонира потемнели.
– Капитан… помнишь, трактирщик сказал… сказал… – он запнулся.
Грэм помнил, ещё как.
«Не думаю, что тебе понравилось бы, если бы парень после эдакого сиганул через борт твоей посудины, Говард…»
Чертыхнувшись, Грэм мгновенно оказался на палубе, окидывая всё вокруг цепким хозяйским взглядом. Бальсовый плотик, всегда принайтовленный к планширу напротив их кают, теперь отсутствовал, и у капитана отлегло от сердца.
– Всё-таки вахтенный отведает у меня линьков, – свирепо буркнул он, – если не вспомнит, слышал ли он какой-нибудь подозрительный шум на борту или за бортом… и когда. Эй, Маркус!
Маркус Робинсон, боцман «Стерегущего», наконец приволок под грозный взор капитана бледного, как полотно, заикающегося матроса, отсыпавшегося после ночной вахты. Кое-как тот припомнил, что между первой и второй склянкой, как раз в виду острова Инагуа, ему примерещился лёгкий всплеск и какой-то шум за бортом.
– Подумал, что это морские русалки шалят… – закончил он и втянул голову в плечи от лёгкой затрещины капитана.
Морис закатил глаза с видимым облегчением.
– Возвращаемся к Инагуа, – непререкаемо приказал Грэм и повернулся к канониру. – Оголец со мной шутки шутить вздумал. Ладно же…
И Морис довольно осклабился, заслышав угрозу в низком спокойном голосе капитана. «Волчонок и есть, – подумал Грэм почти ласково. – Охотник».
Но шутки Дени Вийона всё-таки сошли тому с рук.
Шлюпка с «Стерегущего» быстро причалила к берегу Инагуа, и Грэм сразу с облегчением приметил свой плотик, заботливо вытащенный на песок, подальше от полосы прибоя.
Но едва все, кто был в шлюпке, углубились в лесные заросли, как мерные удары больших барабанов возвестили о том, что в туземном селении грядёт какое-то празднество.
– Свадьба мой сын, – на ломаном английском гордо пояснил Грэму хорошо ему знакомый старейшина туземной общины, чьё имя состояло из непроизносимого набора звуков и переводилось примерно как «Орёл, Восседающий На Вершине Одиноко Стоящей Горы». – Мой гость будь ты, капитан.
Но один гость у Орла уже был. В окружении полуголых хихикающих смуглянок возле пиршественной циновки, скрестив ноги, восседал такой же полуголый, с перевязанным плечом Дени Вийон, увешанный цветочными венками, как майский шест. И даже за ухом у него торчал белый цветок гибискуса.
Засранец невинно и застенчиво посмотрел на Грэма с Морисом своими нахальными зелёными глазами. Да ещё и отсалютовал им зажатой в кулаке полуобглоданной бараньей ногой в знак приветствия.
Сукин кот!
– Спасибо, вождь, но мы торопимся, – сквозь зубы промолвил Грэм, наступая на ногу открывшему было рот Морису. – Продай мне десяток кур, парочку свиней и овец, и мой фрегат отчалит.
– И пальмового вина! – радостно подхватил Орёл. – Ты и твои люди выпить за мой сын!
– И пальмового вина, – со вздохом согласился Грэм.
Он умел ждать – как волк в засаде, когда к водопою должен прийти ничего не подозревающий олень.
Если Дени Вийон считал, что Говард Грэм и Морис Колло забудут о нём, он сильно заблуждался. Грэм никогда не выпускал из рук что-то, что считал своим.
Или кого-то.
Мягко ступая, он подошёл к Дени, чьи зелёные глаза стали лишь немного настороженней, и цыкнул на взволнованно закудахтавших бабёнок.
– Ты мне должен свою жизнь, парень, – негромко проронил он, в упор рассматривая мальчишку.
Дени чуть побледнел, но упрямо вскинул подбородок.
– Будет случай – сочтёмся, капитан, – беззаботно откликнулся он, поглядев сперва на Грэма, а потом на Мориса. – Patati-patata!
И улыбнулся.
========== Встреча третья ==========
*
Вот-вот должен был забрезжить рассвет. Эти предутренние, мертвецки сонные, волчьи часы всегда тянулись для Грэма томительно медленно, если ему приходилось бодрствовать.
А сейчас ему как раз было не до сна.
Тюрьма в Сан-Мартине, где они с Морисом дожидались казни, была не подземным казематом, а башней, потому что вся комендантская крепость в Сан-Мартине размещалась в бывшем замке какого-то испанского гранда.
Комендант Сан-Мартина решил не утруждать себя отправкой пленных пиратов в метрополию, к каким бы знатным фамилиям те не принадлежали: корсары априори стояли вне закона. Грэм и сам бы так поступил на его месте – к чему лишние хлопоты? Тем более, что в виду Сан-Мартина на волнах грозно покачивался «Стерегущий», и было абсолютно ясно, что экипаж попытается отбить своего капитана и канонира, едва тех погрузят на судно, идущее в Англию.
Стоя у единственного окошка, за которым вздыхал океан, Грэм коротко оглянулся на Мориса, сидевшего в полумраке у стены. А тот, мгновенно почувствовав этот пристальный взгляд, вскинул черноволосую голову и тонкой рукой отвёл со лба растрёпанные пряди.
Они куковали в чёртовой башне вторую неделю. Даже бедро у Грэма успело зажить после сабельного удара, хотя он, конечно, ещё хромал. Из-за этого проклятого ранения их и взяли в плен: кровь хлынула широкой струёй, и Морис отчаянно зажимал рану руками, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон тычки и пинки. Потом Грэм провалился в беспамятство, а, очнувшись, обнаружил, что лежит на охапке грязной соломы в кишащей блохами тюрьме Сан-Мартина, а Морис сидит рядом, кривя в улыбке разбитые губы.
– Добро пожаловать на борт, капитан, – провозгласил он и облегчённо рассмеялся.
Грэм пошевелился, приподымаясь на локтях. На лодыжке его здоровой ноги тут же зловеще брякнула цепь, тянувшаяся к железному кольцу, вбитому в щель между камнями. Вскинув брови, Грэм замысловато и беспомощно выругался.
– Ага, у меня такое же украшение, – сообщил Морис, демонстративно подёргав босой ногой. – Было бы куда забавнее, если б только ты сидел тут на цепи, как пёс.
– Не дождёшься, засранец, – проворчал Грэм, сам невольно усмехнувшись. – Отправимся к праотцам вместе.
В ответ Морис лишь привычно оскалился.
Сейчас, спустя почти две недели, после скорого и справедливого комендантского суда, Грэм мог бы добавить ещё одно: он был рад, что так вышло. Рад, что они попадут в адский котёл вместе.
Но Морису ни в коем случае не следовало этого говорить. Проклятье, Грэм и так непозволительно разнежил сорванца нынешней ночью, лёжа с ним в объятиях и бормоча на ухо всякие благоглупости. И чертёнок не противился, как обычно, а тяжело дышал и прижимался к нему всем своим гибким телом.
А во дворе крепости тем временем вовсю стучали топоры. Это нанятые комендантом плотники спешно возводили помост для публичной казни двух удачно пойманных разбойников. Комендант торопился, видимо, опасаясь, что экипаж «Стерегущего» всё-таки решится атаковать форт. Хотя даже предположить такое было безумием, а уж осуществить…
Из окошка, находившегося высоко над землёй, капитан не видел помоста – но видел океан. Океан, светлеющее небо и далёкие паруса «Стерегущего», качавшегося на рейде бухты. Грэм с облегчением подумал, что его корабль будет с ним, когда колючая петля обовьёт его шею, словно рука любовницы.
Ему не раз это снилось: деревянный высокий помост, возбуждённый гул собравшейся внизу толпы зевак и корявая жёсткая рука палача, проворно накидывающая толстую верёвку ему на шею.
Что ж…
Грэм ещё раз оглянулся через плечо на сидевшего на полу Мориса и всё-таки негромко сказал:
– Такому молокососу, как ты, рановато помирать… но я рад, что ты со мною, чертёнок.
Морис растерянно заморгал, потом саркастически изогнул бровь и открыл было рот, собираясь бросить что-то едкое, но тут снаружи, из-под окошка, послышался странный шум.
Шорох сыплющихся вниз мелких камушков. Пыхтение. И сдавленное. но смачное «merde!».
Грэм не поверил своим ушам, а потом и глазам, когда за стальные прутья окна уцепилась исцарапанная рука, потом – вторая, а после за решётной в предрассветной полутьме возникла остроскулая физиономия, расплывшаяся в лихой улыбке. Светлые вихры выбивались из-под стянувшей их алой косынки, зелёные глаза возбуждённо сверкали.
Дени Вийон неспешно оглядел онемевших Грэма и Мориса, ещё шире ухмыльнулся и весело выпалил:
– Bonjour, les gars! Как здоровьичко? А цепочки эти вам к лицу, особливо если их почистить, patati-patata!
Грэм закашлялся, ошеломлённо помянув чёрта и его в Бога и в душу чёртову мать, а Морис вскочил на ноги с ликующим смехом.
– В форту толкуют, что вас к полудню комендант вздёрнуть собирается, les gars, – неудержимо лыбясь, продолжал белобрысый засранец, торчавший в окне, как воробей под стрехой. – Так я и заглянул сюда, чтоб вам подарочек передать. Держите!
И на пол камеры с лязгом брякнулись два ножа и пистолет.
– Руки-то у вас свободны, – невозмутимо продолжал Дени, лукаво блестя глазами, – так что приберите добро, чтобы зря не валялось… а как вешать вас начнут, ничему не удивляйтесь и будьте наготове. А я пошёл, потому как на такой высотище и обделаться недолго, да и часовые заприметить могут. Vous revoir!
«Ещё увидимся».
– Стой, сукин ты кот! Куда?! Разъясни толком, что к чему! – страшным полушёпотом прорычал Грэм, рванувшись к окну. Но оголец уже исчез из виду, а выглянуть в окно Грэму не позволяла клятая цепь. Он только ещё раз беспомощно выругался и повернулся к Морису, который, не переставая тихо смеяться, проворно подобрал с пола оружие и рассовал по карманам ножи, а пистолет протянул капитану.
– Я знал… – пробормотал он, радостно глядя ему в глаза, – знал, что он придёт… сквитаться!
Грэм ничего такого не знал и даже не подозревал, но согласно кивнул. Явление чертяки Дени меняло весь предстоящий расклад. Теперь Грэму прямо-таки не терпелось оказаться на помосте для казни – чтобы посмотреть, чему же они с Морисом не должны удивляться.
И они насмотрелись вдоволь.
*
Но сперва все желавшие этого зеваки вдосталь насмотрелись на них. Жители Сан-Мартина, стоявшие за редкой цепью солдат форта, сами эти солдаты в алых мундирах, комендант форта – высокий, каменно-молчаливый и унылый, как надгробие, Джеймс Келли – и похожий на старого ворона пастор в чёрной сутане, немедля подступивший к Морису и Грэму с молитвенником.
Грэм угрюмо от него отмахнулся, как и скривившийся с досадой Морис. Оба они удачно ухитрились припрятать оружие, которое забросил им Дени, и теперь намерены были подороже продать свои жизни, а не просто сунуть головы в петли наспех сколоченной виселицы.
Но Грэм, как и Морис, исподтишка жадно оглядывал толпу. Он надеялся увидеть там засранца Дени… либо своих парней с «Стерегущего». Фрегат меж тем исчез из виду, и в бесконечной синей дали не было заметно ни одного паруса.
Всё стихло, как перед грозой. Только стрижи с пронзительными криками проносились над головами собравшихся на площади людей.
«Ничему не удивляйтесь… и будьте наготове».
Комендант зычным голосом огласил приговор обличённым в пиратстве преступникам, а пастор наскоро пробормотал слова заупокойной молитвы. Грэм ещё раз окинул пронзительным взором притихшую толпу, а потом посмотрел в синие глаза своего канонира. Мориса, как и его самого, сковали по рукам и ногам, прежде чем вывести из тюрьмы, но это не имело ровно никакого значения, ибо воспользоваться оружием как раз и не мешало. Вот бежать – помешало бы да.
Морис кивнул, словно отвечая на его невысказанный вопрос, и они встали плечом к плечу, ожидая приближения палачей – двух олухов-солдат из того же форта, которые поднимались на помост так медленно и уныло, словно их самих приговорили к казни. Да так оно, по сути, и было: если кому-то из солдат и предстояло погибнуть, то в первую очередь этим незадачливым палачам.
Тишина над площадью нависла такая, что её впору было резать ножом. Даже стрижи перестали метаться.
И вдруг в эту предгрозовую напряжённую тишину ворвались стремительно приближающиеся звуки развесёлого гавота!
Пиликала скрипка, выводя незатейливую мелодию, звенели литавры, надрывалась флейта. И под эту радостную какофонию на площадь перед помостом вкатились два пёстро разукрашенных ярмарочных возка, каждый из которых был запряжён парой лошадей в ярко-алых с серебром попонах. В одной из этих повозок и разместился громко дудевший и звеневший литаврами квартет разряженных музыкантов. А в другой стоял во весь рост, лихо подбрасывая горящие булавы, светловолосый жонглёр в красно-белом трико, обтягивавшем его ладное тело, будто перчатка. Он в упор уставился на Грэма с Морисом озорными зелёными глазами.
– Сто чертей мне в глотку… – выдавил Грэм так сипло, будто все эти черти уже находились в названном им месте.
О такой весёлой казни он никогда не мечтал!
Труппа циркачей и кинувшаяся к ним, оживлённо загудевшая толпа прорвала цепь солдат, словно гнилую верёвку. Под возмущённые крики ощетинившего усы коменданта солдаты попятились к помосту, выставив перед собою штыки. Сержант, командовавший ими, в полной растерянности косился то на пленных пиратов, то на нарядных циркачей, то на разгневанного коменданта.
А на площадь вслед за повозками вылетел снежно-белый конь с пышным султаном из перьев, украшавшим головную упряжь. На его широкой спине, покрытой узорчатой багряной попоной, ловко балансировала высокая статная акробатка, чьи распущенные волосы цвета красного дерева развевались на ветру, будто флаг.
Все, стоявшие на площади, включая Грэма с Морисом, коменданта и солдат, вытаращились на бесстыжую девку, как заколдованные, а та под неистовый грохот литавр принялась вертеться на лошадиной спине колесом – так, что и без того короткая юбчонка падала ей на голову при каждом кульбите, обнажая стройные, бесконечно длинные ноги до самого естества и сверкая запретно-сокровенным…
Толпа восторженно взревела.
– Блудница на звере багряном! – простонал застывший рядом с Грэмом бедняга-пастор, судорожно прижимавший к груди свой молитвенник, словно щит.
А Дени Вийон ликующе проорал во весь голос, перекрыв звон литавр:
– Чего застыли, vertudieu!
И ловко метнул в потрясённых солдат свои горящие булавы, огненными росчерками посыпавшиеся им на головы, а потом прыгнул на помост – но бросился не к Грэму с Морисом, а к коменданту Келли. Он заломил руку ему за спину, а к седеющему виску приставил дуло пистолета.
– Putain de tabarnac!
И шум сразу же стих. Один из музыкантов, бросив скрипку, подскочил к Грэму и принялся торопливо сбивать с него кандалы прикладом мушкета. Грэм узнал в нём своего боцмана Маркуса и даже не удивился этому – Дени Вийон мог превратить в фигляра кого угодно!
– Дайте нам уйти, господин комендант, и останетесь целы, клянусь Мадонной! – непреклонно потребовал тем временем Дени, впиваясь решительным взглядом в ошеломлённое, побледневшее лицо Джеймса Келли.
– Как ты смеешь, пират?! – только и простонал тот, едва шевеля губами.
– Я не пират, – легко отпарировал Дени, мельком покосившись на Грэма. – Так, должок пришёл вернуть.
И прыснул со смеху, стервец!
– Не выпускайте их! – прохрипел комендант, почти с мольбой обращаясь к своим солдатам, но было уже поздно. Видя, как в висок их командира упирается пистолетное дуло, они побросали наземь ружья и расступились. Грэм, Морис, Маркус и Дени, продолжавший крепко удерживать Келли за локоть, ринулись к первому возку, откуда соскочили наземь другие матросы с «Стерегущего», ловко направив на солдат мушкеты. А бесстыжая акробатка, улыбаясь во весь рот, уже сидела верхом на своём белом скакуне, удерживая его не по-женски твёрдой рукой.
