Текст книги "Patati-patata! (СИ)"
Автор книги: sillvercat
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
========== Встреча первая ==========
Встреча первая
*
Волна качнула шлюпку, подогнав её вплотную к сырым шатким мосткам. Заспанный негритёнок в драных портках ловко поймал сперва брошенный ему причальный канат, а потом – медную монетку, блеснувшую в рассветных лучах серебром.
Грэм любил эту пору суток, хотя нипочём не признался бы в таких сентиментальных глупостях даже Морису, – любил смотреть на розовые и золотые блики, ложащиеся рябью на море, слушать хриплые крики приветствующих восход чаек… и думать о том, что новый день принесёт с собой что-то хорошее.
Он криво усмехнулся. Королевский фрегат на хвосте – вот что этот день может принести с куда большей вероятностью.
Морис, шагавший рядом, остро глянул на него своими синими глазами. Что никогда не переставало удивлять Грэма, так это то, как мальчишка чувствует все изменения в его настроении, тут никакого чтения мыслей не надобно было.
Грэм неожиданно для себя облапил его за плечи и легонько встряхнул, с удовольствием ощутив крепость гибкого тела под всеми щегольскими тряпками, которые так любил на себя напяливать его канонир. В ответ он немедленно получил тычок локтем в бок, от которого, впрочем, успешно увернулся, и мимолетную улыбку. Эту улыбку он тоже любил, и тоже нипочём бы в этом не признался, даже под пытками.
Вообще королевский фрегат на хвосте им совсем бы не помешал, подумал Грэм, снова приходя в хорошее настроение. И он сам, и Морис, и весь экипаж «Стерегущего» непозволительно расслабился, разнюнился в продолжавшемся четвёртую неделю мирном безделье. Того и гляди, все они начнут запускать на палубе деревянные волчки и кубари! Если уж даже ему, Говарду Грэму, Грэму-Убийце, так хотелось тискаться и хохотать, будто школяру.
И ждать неведомого «хорошего». Чушь, чушь!
Он досадливо тряхнул головой и ускорил шаги.
Трактир «Золотой кит», куда они с Морисом сейчас направлялись, и его хозяина, Рогана Макмерфи, Грэм знал давно. Роган и сам был похож на кита – громадный шотландец в неизменном клетчатом фартуке, обвязанном вокруг необъятного пуза, и в красном платке, намотанном на голову. Платка он никогда не снимал. Болтали, будто дикари содрали с него скальп, когда он воевал с ними в лесах Новой Шотландии, но сам Роган никогда про такое не рассказывал. Жил он вдовцом, с дочкой-подростком, хорошенькой бедовой хохотушкой, и Грэм не раз предрекал ему, что в самое ближайшее время он не оберётся с ней хлопот, если не прикуёт за ногу к собачьей конуре вместе со своим злющим цепным волкодавом. Но Роган только со смехом отмахивался от таких предупреждений.
Тем не менее, и он сам, и его вертихвостка Шейла стряпали просто божественно, и их харчевня слыла лучшей на побережье Сент-Луиса.
Войдя под гостеприимную черепичную крышу «Золотого кита», Грэм с удовольствием принюхался к ароматам жареной и печёной снеди, доносившимся из кухни. Слава Всевышнему, кроме них с Морисом в харчевне не было посетителей – все местные забулдыги, видать, ещё не проспались после вчерашней гульбы, и Грэм кивком указал Морису на столик в углу просторной залы.
– Эй ты, старый кит! – громко крикнул он и махнул рукой Рогану, проворно высунувшемуся из дверей кухни. – Принимай гостей! И свари нам кофе для начала.
К этому чёрному, горькому, бодрящему напитку он пристрастился в Аравии и приохотил к нему Мориса.
Тот тем временем поудобнее устроился на стуле, упёрся локтями в дубовую столешницу и принялся с любопытством осматриваться по сторонам. В трактире у Рогана Морис очутился впервые, и ему всё было внове: гравюры на стенах, изображающие сцены китовой охоты, огромный гарпун над закопчённым камином, где весело потрескивали полешки, и совсем уж неожиданный для такого места предмет меблировки – большое зеркало в изящной позолоченной раме, висевшее в углу напротив камина.
– И как это разные остолопы до сих пор не разгрохали тебе твою стекляшку? – весело поддел хозяина Грэм, указывая на зеркало, – каждый раз удивляюсь.
– Они враз утихомириваются, завидев в нём свои пьяные рожи, – весело объяснил трактирщик, ставя на стол перед гостями крохотные чашечки с кофе, от которых исходил умопомрачительный аромат. – Так это и есть твой канонир? – он внимательно, но добродушно оглядел напрягшегося Мориса. – Ну-ну, хорош волчонок! Если он столь же толков, сколь смазлив, тебе повезло.
Грэм довольно рассмеялся, небрежно потрепав вспыхнувшего Мориса по затылку, а тот сердито увернулся.
– А где твоя красотка Шейла? – лениво полюбопытствовал капитан «Стерегущего», отхлебнув глоток кофе. – Не наградила ли тебя зятем и внуком?
– Или внуком, хотел ты сказать, Говард, – нехотя ухмыльнулся трактирщик, обтирая руки клетчатым фартуком. – Нет. Не наградила, благословение Всевышнему. И иногда я подумываю о том, чтобы последовать твоему совету и приковать…
Он запнулся, глянув на дверь чёрного хода. Его густые брови негодующе сошлись к переносице.
С заднего двора трактира донёсся громкий смех и весёлое девичье взвизгивание. Грэм ещё в начале разговора слышал во дворе мерный стук топора и мельком удивился тому, что Роган нанял работника. Хозяин был по-шотландски прижимист и предпочитал обихаживать трактир собственными силами, без посторонней помощи.
Дверь со скрипом распахнулась, ударившись об стену, и в трактир, давясь хохотом и зажимая друг другу ладонями рты, ввалилась парочка, при виде которой Грэм недоумённо вскинул бровь и переглянулся с Морисом.
И парень, и девка были мокры до нитки, с них лило, как после дождя. Девчонка – а это и была непутёвая дочка Рогана, Шейла – на ходу выжимала подол юбки, бесстыдно оголив круглые белые коленки. Чёрные кудри её выбились из косы, закрывая раскрасневшееся от возбуждения хорошенькое личико. Но Грэм смотрел не на эту чертовку, а на парня, стоявшего позади неё.
Его белая исподняя рубаха и изношенные штаны тоже насквозь промокли и теперь липли к ладному телу, обрисовывая его так чётко, словно мальчишка был голяком. На его загорелой физиономии сияла беззаботная, как у дитяти, улыбка, сияли и зелёные шалые глаза, и ямочки на щеках, а русые вихры топорщились, наверняка взлохмаченные оторвой-девкой. Грэм внезапно обнаружил, что сам лыбится, как деревенский дурачок, глядя на него. Улыбнулся и Морис.
Не улыбался только трактирщик.
– Дени Вийон! – взревел он так, что подскочили даже Грэм с Морисом, а не только разудалая парочка у порога, очевидно, не разглядевшая ни хозяина, ни гостей в полутьме трактира после залитого солнцем двора. – Это ты так мои дрова рубишь?!
– Ой! – пискнула Шейла, вырвавшись из объятий парня, и ринулась вверх по лестнице, ведущей в комнаты, – лишь босые пятки засверкали.
Парень же стоически застыл на месте и, всё так же лыбясь во весь рот, покорно снёс от разъярённого Рогана и крепкий подзатыльник, и такой же крепкий тумак промеж лопаток, и хорошую плюху скрученным полотенцем по заднице.
– Ну прости, дядюшка Роган, – покаянно протянул он, часто моргая слипшимися от воды длинными ресницами. – Виноват. Я сам попросил мне на руки полить. А дрова я уже все нарубил. Patati-patata!
– Она, понятное дело, плеснула тебе не на руки, а в штаны, а ты и рад стараться, – проворчал трактирщик, ещё раз взмахнув своим карающим полотенцем. – Я всё знаю про свою дочь, Дени Вийон, но, если что, откручу естество тебе, так и знай!
– Да я чту твою раскрасавицу Шейлу, как пресвятую Цецилию! – с жаром заявил парень, не моргнув глазом, тут же огрёб новый подзатыльник и покаянно шмыгнул носом. – Всего один поцелуй, клянусь Мадонной!
– Отправишься с Шейлой к отцу Патону, – подбоченившись, зловеще пообещал трактирщик. – Хотя такой шалопай нужен мне в зятьях, как летошний снег!
Дени проворно отпрыгнул и замотал вихрастой головой:
– Благодарю за этакую честь, дядюшка Роган, но я что-то пока не готов жениться, morbleu!
В голосе его прозвучал такой священный ужас, что Морис, зачарованно, как и Грэм, наблюдавший за этой мизансценой, затрясся от беззвучного смеха.
– Кто тебя спрашивать станет, непутёвый! – заметно остывая, буркнул Роган и постучал костяшками пальцев по его встрёпанной макушке. – Выжми рубаху-то, обалдуй, льёт ведь с тебя, как с гуся… Я сказал, рубаху, а не штаны, дурья башка! – полотенце снова взвилось в воздух. – Встань вон туда, к камину! Люди здесь завтракают, а ты собрался растелешиться, будто дитя на солнцепёке, прости Господи!
Он бросил настороженный взгляд на расхохотавшегося Грэма.
– Со штанов-то сильнее капает… – смущённо пробормотал парень, опять шмыгнув носом. – Доброго утра, монсеньоры, bonjour, je vous demande pardon! – выпалил он одним духом, неловко становясь поближе к горящему камину и выкручивая рубаху, стянутую с плеч. На его груди блеснул серебряный крестик.
Грэм снова рассмеялся – у него уже не было сил сдерживаться. Всё это действо напоминало уморительный ярмарочный спектакль: разгневанный отец, ветреная дочка и юный простачок, которому угрожает нежеланная женитьба.
– Да на твоей дочери я бы и сам с радостью женился, Роган, – сквозь смех вымолвил Грэм. – Кому не захочется получить в приданое такой великолепный трактир! Не отказывайся, от своего счастья, парень!
Он с удовольствием оглядел этого огольца, который даже не подозревал о том, что его крепкая задница в мокрых штанах и голая загорелая спина с острыми лопатками прекрасно отражаются в пресловутом зеркале, висевшем напротив камина.
Заслышав сказанное, парень вновь так неистово затряс головой, словно его уже волокли к венцу:
– Какой трактир, монсеньор?! Я без моря не смогу, nombril de Belzebuth!
А, так значит, оголец всё же не был уроженцем местной деревушки, подумал Грэм, хищно усмехнувшись. Он, возможно, даже ходил в море?
Встретившись взглядом со своим капитаном, Морис лишь опустил густые ресницы и едва заметно кивнул. Оба, как всегда, поняли друг друга без слов. «Я тоже его хочу. Давай!» – вот что означал синий пронзительный взгляд канонира и этот кивок.
– Таких зятьёв, как ты, мне и вовсе не надобно, Говард Грэм, – отрезал трактирщик, нехотя усмехнувшись в седеющие усы. – А свою чертовку я всё-таки посажу на цепь, в конуру к Байярду! – с этими словами он скрылся в кухне и уже оттуда крикнул: – Мясо вам я сейчас спроворю!
– Грэм? Капитан Грэм? – у Дени, так и застывшего со смятой рубахой в руках, разом распахнулись и простодушные зелёные глазищи, и рот, вкусный даже на вид. – «Стерегущий»… это ваш корабль, монсеньор?
Грэм помедлил, наслаждаясь почти благоговейным трепетом, появившимся в глазах мальчишки, потом степенно кивнул и выдвинул из-под стола грубо сколоченный табурет:
– Сядь, парень. Потолкуем.
Дени снова просиял улыбкой, энергично кивнул в ответ, натянул рубаху и подсел за стол, уставившись на Грэма с Морисом с некоторой робостью, но весело и доверчиво.
– Это Морис, мой канонир, – спокойно заметил Грэм, и Морис тоже улыбнулся, отбрасывая с высокого лба прядь смоляных волос.
Любо-дорого было глядеть на них обоих: по виду ровесники, они разнились настолько, насколько могли бы разниться хрустальный бокал изысканного вина и простая глиняная кружка с парным молоком. Но ни от того, ни от другого Грэм никогда бы не отказался.
Он взял кусок оленины с принесённого Роганом дымящегося блюда, завернул его в зелень и жестом предложил Дени сделать то же самое.
Тот не заставил себя долго упрашивать и набросился на еду. Роган только покачал головой и снова исчез в кухне. Морис ничего не ел и лишь наблюдал за происходящим с полуулыбкой на припухших губах, явно забавляясь.
– Так ты любишь море, Дени Вийон? – небрежно осведомился Грэм,
– Люблю, капитан! – живо ответил Дени, отложив надкушенный ломоть хлеба с мясом и машинально облизав пальцы. – Как же его не любить, когда оно рядом? – глаза его мягко засветились. – Я ходил на «Звезде Руана», пока её не угробили испанцы, эти сукины дети, putain de tabarnac! Дева Мария хранила меня, и я спасся, но… morbleu! – он горько махнул рукой и снова вгрызся в свой ломоть. – А о вашем «Стерегущем» я много слышал, капитан! – уважительно добавил он, глянув на Грэма.
Интересно, что именно ты слышал, подумал тот, снова переглянувшись с Морисом, но спросил совсем другое:
– Кем ты служил на своей «Звезде Руана»? Матросом?
– Начинал с «пороховой обезьяны», – задорно откликнулся парень, – а закончил парусным мастером. Три года я на «Звезде» ходил, – прибавил он с глубоким вздохом.
Зелёные его глаза потемнели, утратив свой безмятежный свет. Очевидно, парень вспомнил свой погибший корабль и убитых друзей. Грэму вдруг захотелось потрепать его по беззащитно склоненной русой голове, но он сказал только:
– Ну, если ты уже устал бродить по берегу, как чайка перед штормом, то мне на «Стерегущем» как раз нужен человек, умеющий управляться с парусами.
Дени порывисто вскинулся на табурете и снова весь просиял:
– В самом деле, капитан? Я умею это делать, клянусь пресветлой Марией, не сойти мне с этого места, tabarnac de calice d’hostie de christ!
И имя Богоматери, и самые непристойные ругательства так забавно переплетались в его пылкой безыскусной речи, что Грэм опять не удержался от смешка. Но кивнул со всей серьёзностью:
– В таких делах я шуточек не шучу, парень. Моя команда верна мне до пули в груди или верёвки на шее, – он немного помолчал, посмотрев на Мориса, ответившего ему таким же прямым взглядом. – Но и я за своих людей стою до конца, и они это знают, Мой фрегат – не торговое судно, я не промышляю ни рабами, ни специями, но… – он снова многозначительно умолк.
– Вы пират, morbleu! Вы грабите испанцев! – подхватил Дени с заполыхавшим в глазах восторгом.
– Не только. Пожалуй, я не граблю только женские монастыри, – хохотнул Грэм, развалившись на стуле, – но все остальным не гнушаюсь. Если ты не трус, и опасность тебе по нраву, если тебя устроит равная с другими часть добычи – добро пожаловать на «Стерегущий», Дени Вийон!
Сверкнув глазами и улыбкой, парень быстро протянул ему руку, но пожать её Грэм не успел – вмешался Роган Макмерфи. Его зычный голос прогремел над их головами воистину как глас Божий:
– И куда ты заманиваешь этого телёнка, старый ты волк? Ему не место в вашем логове!
Он со стуком поставил на стол оплетённую бутыль с вином, стаканы, и воинственно подпёр бока огромными кулаками.
– Я не боюсь драки! – вспыхнул Дени, на миг прикусив губу, а Роган, нахмурив брови, отвесил ему подзатыльник:
– Цыц, засранец, когда старшие разговаривают! Я не про драки тебе толкую, дуралей ты эдакий, а про то, что два этих волка, – он указал подбородком сперва на Грэма, а потом на Мориса, – разложат тебя на палубе своего «Стерегущего», едва только ты на неё подымешься, дурья твоя башка!
– Ты так это расписываешь, словно мой корабль – какой-то новый Содом, – сдержанно проронил Грэм, катнув желваками на скулах, а Морис исподлобья зыркнул на Рогана, вспыхнув и тут же побледнев. – Мы не бросаемся на всех встречных и поперечных, знаешь ли.
– Ну, моя-то персона вас точно не привлечёт, – усмехнулся Роган. – Но вот этот доверчивый телятя – совсем иное дело. Я не отговариваю его, Говард, – вздохнул он, с сожалением посмотрев на раздосадованное лицо Грэма, – но парень должен знать, что его ждёт под твоим крылышком, помимо знатных драк и равной доли добычи. Должен знать, что рано или поздно – скорее рано, чем поздно – ты и твой красавчик расстелете его, как девку. Спроси его, согласен ли он на такое.
Взглянув наконец на Дени, трактирщик облегчённо рассмеялся. Ответ был прямо-таки написан на бесхитростной физиономии парня. Невероятное изумление, потрясение, такой же невероятный стыд, заливший румянцем не только его щёки, но и лоб, и шею… вплоть до кончиков ушей, до ключиц, видневшихся в вырезе просторной рубахи. Грэм не удивился бы, обнаружив, что босые пятки парня тоже покраснели.
– Черти тебя вынесли. Роган, – досадливо процедил он, поняв, что мальчишка ускользнул у них с Морисом прямо из-под носа. – Паси свою дочку и не лезь в чужие дела!
Несмотря на вскипевшее в душе раздражение, Грэм, тем не менее, сделал для себя зарубку: парень всего лишь ошалел и застыдился. Не рассвирепел, не взъярился, не плюнул брезгливо, даже из-за стола не выскочил. И страха в его округлившихся глазах Грэм тоже не заметил.
– Мне не хочется, чтобы вы ломали под себя этого сорванца, – мягко отозвался трактирщик с прежним сожалением в голосе. – И я не думаю, что тебе понравилось бы, если бы он после эдакого сиганул через борт твоей посудины, Говард. Прости.
– А может, он и не сиганул бы, – хмыкнул Грэм, разжимая стиснутые кулаки и с мрачной насмешкой косясь на побагровевшего до макушки парня. – Это же сущий телёнок, как ты его и назвал, и он сам себя ещё не знает. Эй, Дени! Дени?
– О, mon Dieu, mon Dieu… – выйдя из оцепенения, хрипло простонал тот, запустив обе пятерни в волосы и пряча лицо. – Mon Dieu, mon hostie de sandessein, putain de tabarnac!
Настоящее заклинание, подумал Грэм, невольно заулыбавшись. Засмеялся и Морис.
– Давай же, Дени Вийон, брось причитать и скажи, что ты передумал наниматься на мой корабль. Сам скажи, без подсказчиков, – распорядился Грэм и не удержался: протянул руку и легко провёл пальцами по плечу Дени, упругому и горячему под изношенным рукавом рубахи. – Ну же!
– Передумал, капитан, – пробормотал тот, не подымая головы, но и не отстраняясь. – На этакое я нипочём не соглашусь, хоть режьте! – он бросил на Грэма короткий взгляд из-под спутанных вихров.
– Резать тебя никто не собирается, – усмехнулся тот и неохотно отнял руку. – Но я бы хотел разок попробовать… – низкий голос его стал мягким и вкрадчивым, – попробовать тебя на вкус… расстелить в своей каюте или прямо на палубе, как давеча толковал этот толстяк, – изогнув бровь, он насмешливо посмотрел на Рогана, который всё ещё нависал над Дени, будто наседка над цыплёнком, опасающаяся, что её возлюбленное чадо вот-вот скогтит коршун. – Может, ты и сомлел бы… и рассластился… и сам потребовал бы добавки. А?
Дени стал белее собственной рубахи. Не в силах произнести ни слова, он лишь беспомощно и отчаянно замотал головой, и тогда Грэм жёстко прищурился:
– Ты что, так боишься смертного греха, парень? Отвечай.
В его голосе лязгнула сталь.
Дени взметнул потрясённые глаза и растерянно заморгал. А потом его обветренные губы вдруг тронула совершенно неожиданная, лукавая и искренняя улыбка. Улыбка! Слегка оторопев, Грэм с удивлением и вновь вспыхнувшим охотничьим азартом понял, что этот простак не так прост, как кажется.
– Я достаточно грешил, капитан, – как ни в чём не бывало, сказал Дени, легко вскакивая на ноги. – И ещё много раз согрешу, patati-patata! Но… – он выдержал длинную паузу и безмятежно развёл руками. – Но только с девками.
Роган гулко захохотал, хлопнув его по плечу своей лапищей, а со ступенек лестницы вдруг раздался звонкий капризный голосок Шейлы:
– С какими это девками ты собрался грешить, Дени Вийон?!
– Не с тобой, ma petite, моя крошка, – сокрушённо вздохнул тот и благонравно потупился. – Я поклялся твоему отцу, что буду всегда относиться к тебе с благоговением, как к пресвятой Цецилии.
Он снова неудержимо лыбился от уха до уха.
– На площади начинается праздник, – Шейла нетерпеливо топнула туфелькой. Она уже успела переодеться в красное шёлковое платье с расшитым золотом корсажем и зачесала наверх свои чёрные локоны. – Потом люди придут к нам в трактир, а пока что, папа, я хочу погулять… – она просительно надула алые губки, кокетливо посматривая то на Грэма, то на Мориса.
Трактирщик с тяжким вздохом махнул рукой и скрылся за порогом кухни.
– Я пригляжу за ней, дядюшка Роган! – только и успел крикнуть Дени, увлекаемый к двери восторженно взвизгнувшей Шейлой.
Дверь захлопнулась.
Оставшись наедине, Грэм и Морис в упор посмотрели друг на друга, и Морис растянул губы в вызывающей усмешке.
– Только не говори мне, что ты решил отступиться, – вполголоса бросил он.
– Ни в коем случае, – спокойно отозвался Грэм, наливая себе вина.
========== Встреча вторая ==========
*
Островок был ослепительно белым, и Дени казалось, что солнце прокалило его насквозь: каждую хрусткую песчинку, каждый коралловый обломок. Оно и сейчас палило беспощадно, играя яркими бликами в бесконечной океанской синеве, покрывая промокшие штаны и рубаху Дени белёсым соляным налётом.
Ещё островок был крохотным, palsambleu, невообразимо крохотным, будто какой-то… обеденный стол. Да, вот именно, обеденный стол. Дени так отчётливо видел этот стол, будто сам сейчас сидел за ним, а не торчал маяком на вершине малюсенького кораллового островка. Широкий стол, покрытый чистой скатертью в красную клетку, какую обычно расстилала дома перед семейным обедом его мать. И на нём – блюдо с куропатками, хорошенько потушенными в красном вине вместе с овощами и зеленью, росшей у них на заднем дворе. Длинногорлый запотевший кувшин с яблочным сидром. Ломти кукурузного хлеба, пышного и свежего, аккуратно нарезанные и подсыхавшие в плетёной корзинке. И букетик ромашек, скромно белеющий в глиняной кружке. Мать любила цветы и всегда срезала к столу свежий букет.
Mon Dieu, mon tabarnac, подумал Дени с тоской, да ему бы сейчас хватило воды из этой кружки и этого хлеба! Он выхватил бы ромашки и осушил злосчастную кружку одним глотком прежде чем целиком засунуть себе в рот хлебный ломоть, одуряюще пахнущий полем и печным дымом!
Солнце выжигало влагу из его тела, как пламя выжигает её из свежего полена, брошенного в костёр. Дени поднялся на ноги, пошатнулся, помотал головой и медленно побрёл по белому хрусткому песку к воде, оставляя на нём неверные следы босых ног. Потом, распугивая крабов, он прошлёпал по мелководью, тоже прогретому солнцем до самого дна, и наконец зашел в воду по пояс. Прибой лениво покачивал его. Дени бухнулся в воду плашмя, позволяя океану снова промочить его до костей.
Так было легче переносить жажду.
Вынырнув, Дени обтёр ладонями лицо и с надеждой глянул вперёд, сощурив глаза. Синяя океанская гладь была пуста, как в первый день творенья. Только чайки с резкими криками пикировали к воде, иногда выхватывая оттуда сверкающих на солнце рыбёшек. Счастливые твари Божьи, morbleu!
Дени глубоко вздохнул и ещё раз безнадёжно огляделся. Никого. Ни одного судна в пределах видимости, даже далёкой чёрной точкой в туманной дымке на горизонте.
Лишь цепочка таких же белых островков – раз, два, три – посреди безграничной пучины.
Дени не знал, благодарить ли ему Господа-Вседержителя за эту милость – за четыре крохотных острова, не нанесённых ни на одну карту или лоцию. К первому из них он и прибился, цепляясь за обломок мачты торгового брига «Наяда». На этом обломке Дени проболтался часть ночи и день после того, как сукины дети, чёртовы испанцы, tabarnac de calice, взяли «Наяду» на абордаж.
Когда случилась эта заваруха, Дени дрался, как бешеный. Он не так давно завербовался на «Наяду» матросом и узнал, чего стоит в бою её экипаж, только когда испанский корвет чёрной хищной тенью вынырнул из тумана и навис над беззащитным пузатым «купцом».
Сперва испанцы не пустили в ход свои пушки, боясь, очевидно, повредить груз. Они потребовлали, чтобы «Наяда» сдалась сама, издевательски прокричав это требование с борта и снабдив его парочкой похабных ругательств для пушей доходчивости. Но капитан «Наяды», пожилой тучный торговец по имени Фрэнсис Вэнс, упокой Господь его душу, добровольно сдаваться не захотел. Очевидно, он решил, что лучше погибнуть в бою, чем болтаться на нок-рее – всем было известно, как испанцы относятся к пленным англичанам. Больше того, он приказал своим людям поджечь груз «Наяды» – тюки с драгоценными шёлковыми тканями и менее ценными сатином и саржей. Матросы, привыкшие беспрекословно ему повиноваться, исправно выполнили приказ, и вскоре едкий чёрный дым застлал палубы обоих судов и скрыл остервенело полезших на абордаж испанцев.
Торговцы не были опытными бойцами, но сперва дрались отчаянно, как люди, которым нечего терять. Но испанцы медленно теснили их на ют. Сквозь клубы дыма Дени, у которого в одной руке была зажата шпага сражённого им испанца, а в другой – собственный нож, увидел, как рухнул на палубу капитан Вэнс, сражённый мушкетным выстрелом. После этого экипаж «Наяды» дрогнул.
Дени пятился к планширу, отбиваясь сразу от двух испанцев, пока матросы-англичане бросали на палубу свои ножи и пистолеты. Глянув на них, Дени невольно зазевался, и мальчишка-испанец, совсем сопляк, ловким выпадом выбил шпагу у него из рук, проткнув при этом его левое предпоечье.
Страшно выругавшись сразу на двух языках, Дени ударил стервеца в висок рукоятью ножа, и тот упал, дёрнув на себя шпагу и ещё пуще разворотив рану. Пнув в пах второго нападавшего, Дени вскочил на планшир, скрипя зубами от боли. На миг оглянулся – бриг горел. Испанская матросня привязывала к мачтам оставшихся в живых англичан и тащила наверх из трюма тлеющие тюки. Во всю глотку помянув морских чертей в прямой греховодной связи с испанским королём и королевой, Дени отолкнулся от планшира и ласточкой прыгнул за борт.
Над головой у него свистели пули, раненая рука кровоточила, но он остался в живых, он уцелел и надеялся выжить и впредь. Плавал Дени как рыба. Он засунул нож в ножны на поясе, извернулся и стащил с ног тяжёлые сапоги, которые тут же пошли ко дну. Когда он вынырнул, кашляя и плюясь солёной водой, то увидел, что последние из испанских мерзавцев, волоча за собой награбленное, поспешно перебегают на свой корвет. Ещё несколько минут, томительно долгих, как адовы муки, и испанское судно отошло от горящей «Наяды». Онемев от ужаса, Дени различил на палубе брига белые рубашки приавязанных к мачтам англичан.
– Mon Dieu! – выдохнул он, вмиг позабыв о собственной ране.
Он не верил своим глазам. Эти разбойники собирались оставить беззащитных людей гореть заживо?!
Но испанцы оказались немного милосерднее, чем думал о них Дени и охрипшие от мольб и проклятий англичане. Корвет просто принялся расстреливать «Наяду» из своих пушек. Дени казалось, что сквозь оглушительный гром выстрелов он слышит дьявольский хохот застывшего на мостике испанского капитана.
Дени знал, что до смерти этого не забудет. Первый корабль, на котором он вышел в море, «Звезда Руана», тоже был потоплен испанцами, но в честном бою! А здесь… Он словно в аду очутился, где приспешники Сатаны издевались над мучениками. Но грешники в аду, возможно, заслужили такие муки, а парни с английского брига, насколько он успел их узнать, были славными ребятами, всего лишь любившими покутить и приволокнуться за хорошенькой юбкой, как и он сам.
Обломок мачты «Наяды» упал совсем рядом с Дени, и он сумел ухватиться за него обеими руками – здоровой и раненой. А потом ещё и поднырнул под него, когда корвет испанцев приблизился, развернувшись и направившись прочь от тонувшего брига.
Дени успел заметить надпись на его борту. Он и на родном-то французском читал с трудом, но здесь буквы были похожи на французские. «Эль Халькон». «Сокол». Вот как назывался этот дьявольский корвет.
После того, как испанцы скрылись из виду, а несчастная «Наяда» пошла ко дну, Дени провёл в океане почти полные сутки. Ему снова сказочно повезло, причём дважды. Сперва обломок мачты, за который он цеплялся, подхватило какое-то странное течение, о котором он и не слыхивал в этих водах. А потом то же течение вынесло его прямиком к цепочке коралловых рифов или островков, которые тоже не значились ни на одной карте.
Островки, безводные и безжизненные, лишённые хоть одного зелёного листочка или травинки, были пристанищем юрких крабов и горластых чаек. Дени истово надеялся, что хоть какое-то судно пройдёт неподалёку, и оттуда кто-нибудь заметит его.
Вода. Вода, вода, вода – вот чего жаждало его тело, даже не пищи. Он находился посреди безграничного водного пространства, ласково блестевшего под горячими лучами солнца, но вся эта громада горько-солёной воды была непригодна для питья. Он мог разве что окунуться в неё, чтобы спастись от палящих солнечных лучей – вот как сейчас.
И ещё Дени отчётливо понимал, что с его раненой рукой что-то не так. Кровотечение давно прекратилось, и он промывал рану морской водой, кривясь от боли, но рука всё равно сильно распухла от плеча до локтя, и пульсировала, как гнилой зуб. Он знал, что это такое – «антонов огонь», который добьёт его гораздо быстрее голода и жажды, так что ему, может, и не придётся глотать морскую воду или ловить под камнями шустрых крабов.
Дени надеялся только на то, что милосердный Господь быстро лишит его сознания, и он переселится в райские кущи либо в адов котёл без лишних мучений.
Солнце ещё дважды взошло и опустилось в океан, прежде чем Дени, сжигаемый не только яростными лучами, но и горячкой «антонова огня», увидел на горизонте то, что так отчаянно жаждал увидеть – чёрную точку, стремительно растущую по мере приближения.
Корабль! Это был корабль!
Кричать Дени уже не мог: горло у него ссохлось так, что, кажется, начинало скрипеть, едва он открывал рот. Он поднялся на дрожащие, как у новорождённого телёнка, ноги и неистово замахал здоровой рукой, отрешённо думая – если с корабля его не заметят, он, пожалуй, просто зайдёт поглубже в воду и отдастся на волю морского царя, повелителя тритонов и наяд.
Но его заметили. Корабль – а это был фрегат – бросил якорь так близко, что Дени мог бы, наверное, различить название, написанное на борту, если бы у него так не рябило в глазах. Но он ясно видел знамя, реявшее на флагштоке этого фрегата – чёрное, будто ночь.
Пираты!
Сердце Дени колотилось часто и болезненно, пока он, едва удерживая равновесие, широко раскрытыми глазами наблюдал, как приближается к островку маленькая шлюпка. Он мгновенно узнал того, кто сидел на носу этой шлюпки, – его точёное лицо, гриву чёрных кудрей и пытливые синие глаза. Морис – вот кто это был, канонир «Стерегущего», пиратского фрегата, капитан которого, Говард Грэм не так давно предлагал Дени служить у него.
Дени из последних сил удерживался на ногах, пока Морис не подбежал к нему, улыбаясь во весь рот, но с тревогой вглядываясь в лицо. И только когда тот крепко ухватил его за плечи, Дени передёрнулся от боли и наконец свалился ему на руки.
Эти руки оказались неожиданно крепкими – вот о чём успел подумать Дени, прежде чем соскользнуть в блаженный омут глубокого беспамятства.
Он очнулся от того, что в горло ему лилась вода. Пресная вода, сладкая, как райский нектар! Он, возможно, уже был в раю… но прогремевший у него над ухом низкий глубокий голос явно не принадлежал святому апостолу Петру.
– Чёрт, парень, да ты совсем измордовался, – произнёс этот голос.
