Текст книги "Опции (СИ)"

Автор книги: Шлифовальщик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 8

Я несколько раз просыпался из-за дурной привычки пить по ночам воду из-под крана. Воды тут не было, приходилось опять засыпать, облизывая пересохшие губы. Я успевал заметить, что лежащий на соседних нарах Луговец сопит не так глубоко и ровно, как спящий человек. Тоже мается, бедняга, без сна! Не зря же он просил у меня вчера снотворного.

Наутро после скудного завтрака – кусок хлеба и кружка коричневой бурды непонятного происхождения – у сокамерника появилось горячее настроение поговорить.

– Как спалось на новом месте?

Не зря говорят, утро вечера мудренее. Хоть я и не выспался, но на душе уже не было той смертной тоски, которая навалилась на меня вчера вечером. И думать о подозреваемых больше не хотелось. Оптимизма на душе прибавилось. Что у антиинвенторовцев есть на меня? Да ничего! Я чист перед законом. Это какая-то ошибка. Не сегодня-завтра Полевой разберётся и отпустит меня с извинениями.

– Да ничего спал, – вежливо ответил я Луговцу.

– Отошёл немного, значит? – спросил сосед, переходя на "ты". – А то вчера привели тебя. Бледный, как смерть!

Я не решился говорить ему "ты", потому что на вид он был старше меня лет на двадцать.

– За что тебя сюда? – поинтересовался собеседник.

Тут я вспомнил: во многих фильмах показывают, как в камеры к преступникам подсаживают "наседок", которые доводят сокамерников до откровенной задушевной беседы, а потом докладывают всё полицейским.

– Сам не знаю, – осторожно ответил я.

– Что хоть говорят?

– А ничего не говорят. Сигнальчик, говорят, на меня пришёл, – объяснил я честно.

– Что-то натворил? – пристально поглядел на меня сокамерник.

– Ничего.

Луговец вздохнул и улыбнулся:

– Ты, наверное, думаешь, что я – "наседка"! Вот и избегаешь меня.

До чего проницательный дядька!

– Так вот, юноша, я не "наседка". Я – Луговец Евгений Павлович. Слышал про такого?

Я отрицательно покачал головой.

– Совсем недавно я читал лекции по теории изобретательской деятельности. А теперь вот эти недоумки меня сюда заперли, и я сижу тут, как последний уркаган!

У сокамерника была та же дурная привычка, что и у меня: он встал и начал расхаживать по камере.

– Я – последний из поколения настоящих инженеров. Потому как сейчас в вузах готовят не инженеров, а не понять кого! Тупых рисовальщиков трёхмерных моделей на экране! Ты не инженер, случайно?

Обрадованный тем, что не инженер (не "тупой рисовальщик"), я помотал головой отрицательно:

– Чистый гуманитарий.

Сосед, похоже, разочаровался. Беседа скисла, и я, не умеющий сидеть молча, спросил из вежливости:

– А вас за что сюда?

– Вот придут эти идиоты с обедом, вы у них и спросите! – разозлился нервный сосед и опять забегал по камере.

Не хочет рассказывать. Может, он во мне тоже "наседку" увидел? Тут я вспомнил, что в камерах любят ставить всякие прослушивающие устройства и видеокамеры. Поэтому я не стал лезть в душу Евгению Павловичу.

– Разве непонятно, за что меня держат? За мои вредные мысли, которые я пытался вбить в голову своим студентам. За то, что я всегда выступал на стороне творцов…

– Творцов или творов? – вполголоса задал я опасный вопрос, косясь по сторонам в поисках скрытой видеокамеры.

– Нет между ними никакой разницы, молодой человек. Просто творами стали называть подпольных творцов, нелегальных. А других у нас с недавнего времени просто не стало. Или уходи в подполье или не твори: вот такая, брат, политика. Торжество серости и быдлячества.

Мне понравилась манера собеседника излагать свои мысли: складно построенные фразы вперемешку с грубыми ругательствами. Надо будет кое-что перенять. Хотя теперь уж зачем, если меня вполне могут закрыть не на один год! Полевой навесит на меня тяжкий проступок и заставит подписать показания с помощью дубинки.

– Я уверен, что это время войдёт в историю, как новое средневековье. Возможно, даже более ужасное, потому как сейчас преследуется любая творческая деятельность.

– Ну, зато на кострах не жгут… – возразил я.

– Для настоящего творца самая большая беда – запрет на творчество. Даже костёр не так страшен. А ещё страшнее – заставить творца создавать новое по кем-то скроенным шаблонам и схемам. Литератора – втискивать свои опусы в прокрустово ложе криминальных романов и ироничных фэнтези, музыканта – заставлять писать идиотские шлягеры и мелодии для сотовых телефонов, инженера – изобретать подсветку для мусорных баков и кухонные шкафы на колёсиках.

Последние слова задели меня за живое, и я почему-то обиделся за креаторщиков, хоть и сам всё время смеялся над этой деятельностью.

– А что тут плохого? – спросил я, вспомнив Маринеллу. – И учёные, и инженеры, и литераторы работают на благо общества. А если общество желает видеть подсвеченные мусорные контейнеры…

– Это всё навязанные потребности, мой юный друг, – грустно ответил Луговец. – Разве есть жизненная необходимость слышать мелодию в сотовом телефоне вместо гудка? Разве не проще установить нормальное уличное освещение, чем пихать светодиоды по всему мусорному баку? Реклама – страшное дело. Это она навязывает нам то, без чего вполне можно прожить.

Он так разволновался, что присел на нары, выудил из кармана пузырёк с таблетками и сунул одну под язык. Видимо, гуманные антиинвенторовцы не стали отбирать у больного лекарство от сердца.

– Из-за этого навязывания, люди сами усложняют себе жизнь. Для чего платить деньги за недешёвый фитнес-центр и ездить туда на машине, если можно просто дойти до этого центра пешком и обратно? От пешей прогулки будет не меньше пользы чем от занятия на тренажёрах, причём пользы бесплатной! Для чего пытаться похудеть, поглощая дорогущие лекарства, если можно просто не жрать?!

– Вы простых вещей не понимаете, Евгений Павлович! – подлил я масла в огонь. – Посещение фитнес-центра – это престижно, а пешком ходят только неудачники. И просто не жрать – это неприятно, ведь хочется полакомиться всякими деликатесами.

– Увы, – промолвил мыслитель. – Люди из-за этой гонки за престижем совсем разучились думать. Как дикари из отсталых племён, кидаются на всё блестящее и пищащее. Безмозглое быдло любит фейерверки и блёстки. А сильные мира сего нам это навязывают. И знаете для чего?

– Чтобы легче управлять?

– Не только. Чтобы легче нам впаривать всякую дрянь, украшенную блёстками и пищалками. А самим навариваться на этом. Всё просто.

– Действительно, просто, – подтвердил я.

– Беда только в том, – продолжил сокамерник. – Что сильные мира сего сами отравлены идеей опций и пытаются решить мировые проблемы блёсками и свистелками. Бороться с дегенератами на дороге видеокамерами. С мировыми терроризмом – точечными бомбардировками. С пьянством – запретом на ночную торговлю алкоголем. Они уже не видят, что причина этих явлений гораздо глубже, и чтобы с ними бороться, нужен именно изобретательский подход, диалектический.

Я покосился на дверь. Луговец это заметил.

– Не бойся. Эти тупоголовые уже привыкли, что я высказываюсь прямо. Всё равно они никаких конкретных обвинений не предъявят ни тебе, ни мне. Им нужен состав преступления: подпольные кружки технического творчества, тайные фабрики по изготовлению новинок, явки, адреса… Ничего этого они от меня не добьются!

"Не добьются". Не так-то ты прост, Евгений Павлович! Нечего прикидываться простым теоретиком инженерного творчества.

Конечно, он прав, за одни разговоры в камере нас не привлекут. Но и усугублять своё положение не хотелось. Поэтому я честно пытался перевести разговор на другие темы. Но все они одинаково сводились к инженерному творчеству.

– Один умный человек заметил, что среди технических систем действует закон естественного отбора, – разглагольствовал опасный для общества собеседник. – Сейчас эти новоиспечённые технари его пытаются заменить искусственным отбором. И забывают, что прекрасно только естественное. Волк будет сильнее и живучее, чем искусственно выведенные пучеглазые чихуахуа и гламурные болонки. Так и техника, которая появляется в результате борьбы, скачков, технических переворотов будет живучее и прекраснее, чем все нынешние контейнеры для опций.

– Овчарка, – сказал я.

Собеседник выпучил на меня глаза:

– Какая овчарка?

– Обычная. Она появилась в результате искусственного отбора. Но волку не уступит.

Луговец на некоторое время смутился.

– Ну я же полностью не отвергаю абсолютно все опции. Они, бесспорно, нужны. Но в разумных пределах.

Евгений Павлович вдруг хитро посмотрел на меня и прищурился:

– А ты, мил человек, кем трудишься? Уж больно ты в опциях хорошо ориентируешься.

Я ответил. Луговец неожиданно оживился, заставил меня рассказать о работе креаторщика и зачем-то выпросил у меня визитку. Поскольку меня взяли после форума, я был в деловом костюме, во внутреннем кармане которого у меня всегда лежала пачечка визиток для "работы в кулуарах".

Я рассказал сокамернику всё в подробностях, стараясь говорить погромче, чтобы подслушивающие антиинвенторщики поняли, что я не занимаюсь ничем запрещённым. Сокамерника, как ни странно, заинтересовали мои идеи. Увлёкшись, я даже рассказал ему свою гипотезу о том, что в скором будущем вся техника будет собираться из функциональных блоков.

– Литературные произведения – из готовых эпизодов, театральные постановки – из готовых сцен, – развил Луговец мою мысль. – Компьютерные программы – из модулей.

Он опять зашагал по камере.

– У тебя есть фантазия, мой юный друг, – сообщил он мне. – И это радует. Значит, ещё не всё потеряно для тебя.

– Спасибо, вы меня утешили, – язвительно проговорил я. – Только кому она нужна, эта фантазия. Придумывать новые безделушки?

– Ну почему. Можно придумывать что-то другое, – осторожно сказал Луговец полушёпотом.

– Что другое? – спросил я аккуратно.

Я догадался, что он имеет в виду.

– Новое. По-настоящему полезное и прогрессивное.

Да, непрост ты, дядька Луговец! Ой, не прост! И интонации-то как изменились. От сокамерника повеяло неприятным, сектантским. Видимо, все одержимые какой-то идеей, будь то всемирное царство божье, однополые браки или изобретательство, имеют такую манеру вкрадчиво и ненавязчиво заманивать в свои сети.

– Я понимаю, почему ты молчишь, – усмехнулся сокамерник. – Боишься, что я выманю у тебя согласие, а потом сдам с потрохами "Антиинвентору"!

И это тоже, он верно заметил. В моём положении надо держать ухо востро. Евгений Павлович подсел ко мне, взял меня за рукав и зашептал:

– Я не могу тебе доказать, что не "наседка". Просто поверь мне. Надо же кому-нибудь в этом мире верить.

– Сектанты тоже так говорят, – холодно оборвал я его, вырывая рукав. – А потом для торжества божьего царства последние штаны выцыганят.

– Молодец! – неожиданно похвалил Евгений Павлович. – Образно мыслишь!

– На кой я вам понадобился? Обычный тупой креаторщик, представитель офисного планктона, которых вы разносите в пух и прах…

– Ты умеешь думать, вот что главное. Неважно, кем ты трудишься, хоть ассенизатором. Главное, я разглядел некоторое количество серого вещества в твоей черепной коробке. А я не люблю, когда оно болтается незадействованным. Мозги надо нагружать, как и мышцы.

– И чем же вы меня хотите нагрузить?

Я и без него знал, чем. Вот и познакомился с самым настоящим твором. Преступником, врагом современного общества, угрозой стабильности и процветания. Прямо об этом я не стал спрашивать Луговца, и так ясно, кто он такой.

– Тебя всё равно скоро выпустят. Я тебе телефончик дам. Позвонишь, скажешь, что от меня.

Это было очень рискованно, брать телефон у твора. Видеокамеры тут кругом понатыканы, Полевому в миг донесут, и на следующей же "беседе" он выудит у меня этот телефон. А потом суд срок добавит, за участие в преступной группировке.

– Позвони, я тебе советую, – шёпотом посоветовал Луговец. – Я же вижу, что ты мучаешься, не знаешь, как дальше жить и что делать. Может, у тебя появится цель в жизни.

Никогда у меня не было цели лоб в лоб бороться с государственной системой. Что я, революционер какой! Я всегда придерживался правила: если бороться бесполезно, то нужно приспособиться. До вчерашнего дня приспосабливаться к системе получалось неплохо. Если посмотреть с другой стороны, то лоферство – это тоже своего рода протест против системы. Своим бездельем я наношу ей урон. А поскольку нас, бездельников, тысячи, то урон весьма ощутимый. И причём без малейшего риска.

Луговец же предлагает другую борьбу. Подпольные кружки, дискуссии, изучение запрещённых книг… Возможно, придётся подбрасывать какие-нибудь брошюрки с новыми изобретениями. Может, придётся агитировать население. Ещё я слышал, что у творов есть целая сеть подпольных цехов, в которых они изготовляют образцы новой техники, что строжайше запрещено. И даже, говорят, есть подпольные магазины, где творы торгуют своими новинками, а на вырученные деньги тратят на свою борьбу с опциями и людской серостью.

Нас накормили гадким обедом. И до обеда, и во время него, и после я молчал, обдумывая предложение Луговца. После обеда сокамерник завалился на нары, пользуясь своими правами больного человека. Немного подумав, прилёг и я, чтобы немного подремать, а перед этим подумать над необычным предложением Евгения Павловича. Но ничего обдумать я не успел. Загремели ключи в дверях. Я решил, что сейчас получу взбучку от «вертухаев» за то, что среди белого дня валяюсь.

– По твою душу, – быстро прошептал мне моментально проснувшийся Луговец. – Держи! Прячь быстрее!

Я машинально взял в руку твёрдую картонку и быстро сунул её в боковой карман пиджака.

– Дёмин, с вещами на выход! – крикнул сержант.

– Я ж говорил, что тебя освободят! – обрадовался за меня Луговец.

– А вы как же?

– Не беспокойся. Я тоже скоро выйду. Нет у них ничего против меня.

Мы сердечно попрощались. Вещей у меня не было, вернее, то, что было, отобрали. Поэтому я вышел из камеры налегке, но с тяжёлым сердцем. Луговец – оптимист. Я не был уверен, что меня так просто отпустят.

Ещё раз пройдя все "стоять"-"лицом к стене"-"руки за спину", я оказался в знакомом кабинете у Полевого. Тот, как обычно, сидел, уткнувшись в бумаги. Наверное, это у него был один из методов работы с преступниками – делать вид, что чем-то сильно занят, а в это время украдкой следить за состоянием подопечного.

– Здравствуй, Дёмин, – поприветствовал он холодно. – Выспался?

– Отлично выспался, господин майор! – бодро ответил я, ломая голову над тем, куда меня судьба бросит дальше.

– Луговец не надоел в камере?

– Нет, господин майор, не успел надоесть! Да мы почти и не разговаривали.

– Конечно, конечно… – рассеянно проговорил майор. – Да ты присаживайся, в ногах правды нет.

– Ничего, я постою, – скромно ответил я.

Майор опять надолго погрузился в бумаги, и я пожалел, что отказался от предложенного стула.

– В общем, Дёмин, мы тебя отпускаем… – неохотно выдавил он из себя, не отрываясь от бумаг.

Я чуть не подпрыгнул от радости. Сердце радостно заколотилось, я даже испугался, что этот стук услышит Полевой и передумает меня отпускать.

– Сигнальчик мы проверили, ничего особенного. Дело ещё и в том, что за тебя похлопотали…

Этим он меня озадачил. Кто мог за меня поручиться? Неужели Алексеев приехал на выручку? Но он вроде птица не такого полёта, чтобы улаживать дела с силовиками.

– И это удивительно, что за тебя поручаются высокие люди. Я бы лично тебя ещё денёк-другой подержал в камере. Для профилактики. Будь на то моя воля.

"Будь твоя воля, ты бы вообще половину населения пересажал для профилактики", – подумал я, а вслух промолчал.

Полевой закурил и предложил мне сигарету. Большого удовольствия курить с майором у меня не было. Будь на то моя воля, я бы уже сломя голову летел из этого мерзкого заведения.

– Ты вроде парень неплохой, Дёмин, – обрадовал меня майор. – Поэтому я тебе один совет дать хочу. То, что тебе наплёл в камере Луговец, не бери в голову.

Он громко захлопнул папку с бумагами.

– Я специально тебя с ним посадил. Проверить тебя хотел. И мне понравилось, как ты с ним себя вёл.

Если верить фильмам, настал момент, когда мне должны предложить сотрудничество. Я должен буду следить за коллегами, подслушивать и подглядывать, а потом писать докладные в "Антиинвентор". А мне за это будут какие-то крохи перепадать. И я начал обдумывать, как бы мне повежливее отказать Полевому, чтобы он меня не запер ещё на пару суток.

– Тебе это не надо, – сказал майор, даже не подумав предложить стать агентом. – Ты парень молодой, у тебя всё впереди. Не связывайся с творами. Покатишься – назад дороги нет. Эти сволочи тебя подставят, чтобы самим выкрутиться. У интеллигентов всегда так. Шкурное, трусливое племя!

– У меня даже и мысли об этом не было! – заверил я, для убедительности удивлённо выпучивая глаза.

– Я рад за тебя, – равнодушно ответил майор.

Он вытянул из ящика стола бланк. Моё сердце опять застучало от радости – я увидел заголовок "Пропуск".

– И ещё я бы тебе посоветовал, юноша, сменить профессию, – проговорил майор, старательно заполняя бланк.

– Зачем? Креаторство ведь не запрещено, – удивился я искренне.

– Запрещено, не запрещено… Я же уже говорил, что твор – это выросший креаторщик. Занимаясь своими идейками, ты в один прекрасный день можешь придумать что-нибудь попадающее под запрет. И опять окажешься в этом кабинете.

"Вот уж не дай бог!" – подумал я.

Майор прав, в самом деле, нужно задуматься о перемене профессии. Скорее всего, придётся и из "Опциона" уволиться. Потому что теперь на меня будут смотреть, как на чумного. Недруги – со злорадством, а друзья – с надоедливым сочувствием. А самые близкие друзья начнут надоедать: "Блин, Андрюха, как же ты так! Вот дела! Надо аккуратнее в наше время". Я представил себе скорбно-невозмутимую физиономию Алексеева ("вот так-то, на форумах пить и баб обжимать по углам"), злорадную – Ставра ("а я предупреждал…"), любопытную – Сухова ("Андрюха, как там, в тюряге? Я тут всем уже рассказал…"), и мне совершенно расхотелось появляться на работе.

– Там внизу тебя дожидается поручитель, – как бы между прочим заявил майор. – Который тебя с нар вызволил. Его поблагодарить не забудь. А то обрадуешься свободе и забудешь обо всём на свете.

Вот это новость! Кто же меня вызволил с нар? Неужели Алексеев не побоялся сюда приехать? Мне очень захотелось поторопить майора, который выводил слова каллиграфическим почерком. Наконец он дописал и выдал мне на руки драгоценный пропуск.

– В кладовую не забудь заглянуть, – подмигнул он мне. – А то помчишься сейчас…

Это он верно напомнил.

– И последнее, Дёмин… – Он поманил меня к себе пальцем.

Я наклонился, и майор проговорил тихим голосом:

– Ту бумажонку, которую тебе дал Луговец, выкинь. Я про ту, которая у тебя в правом боковом кармане.

Я сильно покраснел, закивал и попятился. Попрощавшись с всезнающим Полевым, я почти бегом спустился в кладовую и получил назад своё барахло. Все вещи были целы, только кошелёк подозрительно похудел, но это не обидно – всё равно в нём была одна мелочь. Перед вертушкой я протянул в окошечко пропуск. Усатый капитан изучал его очень долго. Но я уже начал привыкать к манерам антиинвенторовцев – изводить людей медлительностью и тщательностью разных проверок.

По ту сторону вертушки я узрел солидных габаритов мужчину в строгом тёмном костюме. А габариты такие знакомые… Когда же он обернулся, я чуть не вскрикнул от неожиданности, но вовремя сдержался и удивлённо прошептал:

– Чемодан!

Глава 9

Мы молча вышли на крыльцо «Антиинвентора».

– Давай уйдём отсюда поскорее! – предложил я.

– Не суетись, Валежник, – солидно возразил мне Чемодан, не спеша спускаясь по ступеням, тряся своим необъятным животом.

– Тебе легко сказать "не суетись". Просиди сам тут ночку!..

Посередине тротуара перед зданием "Антиинвентора" стояла красивая "Санда Мегалайз" восьмой модели.

– Кто этого идиота так учил парковаться! – возмутился я хозяином машины.

Чемодан пискнул пультом, и "Санда" приветственно помигала фарами.

– Ого! – восхитился я. – Ты машину купил? Когда?

Чемодан досадливо поморщился:

– Не заморачивайся, Валежник. Дешёвые понты это всё. Иначе на работе не поймут.

– Ну да, – согласился я. – Работать начальником отдела в администрации и ходить пешком – это нонсенс.

Мы уселись в машину и только тут пожали друг другу руки.

– Сто лет тебя не видел, брат-бездельник, – сказал я.

В самом деле, после того, как я устроился на работу в "Опцион", мы с ним виделись всего пару раз.

– Давай рассказывай! Как ты узнал, что меня в кутузку загребли? И как смог меня выручить? На лапу кому сунул?

– Что ты всё время выскакиваешь, Валежник! – с непонятным раздражением ответил Чемодан. – Скоро всё узнаешь, не гони коней.

Мы выехали из переулка и завернули на центральный проспект.

– Давай в кабак какой-нибудь зарулим? – предложил я. – Мне стресс нужно снять. Только ты машину поставь, да ко мне зайдём – я хоть переоденусь.

– К тебе мы зайдём обязательно, я вот пить не будем пока. Есть дело, – загадочно проговорил лофер.

Тут я рассердился:

– Ты что, как майор Полевой, из меня все жилы вытянуть решил?! Что ты душу мытаришь, загадочный какой! Давай уже излагай!

Возле сквера у центральной площади Чемодан остановил машину и повернулся ко мне.

– Можешь дать мне в рыло, Валежник. Это я на тебя наклепал в "Антиинвентор". И сам же тебя выручил.

Я расхохотался, может быть даже с лёгкими истерическими нотками.

– Тупые у тебя шутки, Чемоданище! И не вовремя!

– Перестань, брат-бездельник! – скривился Чемодан. – Я серьёзно говорю.

Я замолчал, потому что до меня только сейчас стал доходить смысл сказанного:

– Ты на меня наклепал? Зачем?!

– Меньше будешь всякую хрень выдумывать! Креативщик какой нашёлся! Ты забыл, что каждый лофер должен стараться нанести максимальный вред работодателю?

Но я всё ещё не мог поверить, что брат-бездельник, упёртый лофер был способен на такое.

– И что?! – крикнул я. – Ну, ошибся пару раз! Это же не повод стучать на меня в "Антиинвентор"!

– И что тебя за это, по головке погладить?

– А тебе не говорили, что лоферы не сдают своих ни в полицию, ни в прокуратуру, ни в "Антиинвентор", – выкрикнул я в бешенстве.

До меня начал доходить весь ужас сказанного. Меня, дурака, после получения солидных премий мучила совесть, что нарушаю правила лоферов. А этот толстый хлыщ накропал на меня заявление и сидит спокойный.

– Я ж всем расскажу! – пригрозил я. – И Пургену, и ребятам. Про твою выходку сволочную! Своего же бездельника в кутузку засадил, подонок!

У меня было дикое желание врезать что есть силы по этой самодовольной толстой роже, но я сдержался. В камере я уже посидел и садиться второй раз, за драку, мне уже не хотелось. А то, что эта свинья запросто сдаст меня за побои, я не сомневался. Я решил выскочить из машины и начал дёргать ручку двери, но она не поддавалась.

– Заблокирована, – спокойно пояснил лофер.

– Так разблокируй, гад! – приказал я.

Чемодан вздохнул.

– Успокойся. Что ты себя, как баба истеричная ведёшь! Ночку в кутузке провёл? Ах, как страшно! Тебя что, с уголовниками держали?

– Паскуда ты, Чемодан! Ну держись теперь, я на тебя такую маляву состряпаю, что ты не одну ночку просидишь. А сочинить я смогу, будь уверен! Фантазия, говорят, есть… – пригрозил я. – Открывай живо! Ну?!

Не обращая внимания на мои вопли, Чемодан вынул из бумажника визитку и сунул мне под нос. "Власов Александр Петрович, компания "Мегайдиа", член совета директоров". Со злости я не сразу понял, кто такой этот Власов Александр Петрович.

– Погоди, погоди… – засуетился я. – Причём тут совет директоров какой-то… Ты же в областной администрации работаешь!

– Одно другому не мешает. Я к тому же и совладелец компании "Мегайдиа".

Эта новость меня так подкосила, что отбила всё желание дёргать ручку и выскакивать. Даже колени стали ватными. Я тут же забыл о своей обиде на Чемодана, потому что ошарашила меня свежая новость. Это равносильно тому, если бы школьная учительница географии заявила, что Земля, оказывается, не шар, а диск и стоит на трёх слонах. Человек, который для любого лофера нашего района был образцом, фанатиком нашего дела, точнее, безделья, оказывается предпринимателем!

Вот почему мне бросились в глаза странности поведения Чемодана. Он просто сбросил маску лофера и принял истинный облик – хищник, волчара, акула бизнеса.

– У тебя свой бизнес что ли? – спросил я, в тайне надеясь, что это ошибка.

Он скромно кивнул и пожал плечами, мол, так уж получилось. Втайне я надеялся, что он сейчас мне расскажет, как трудно ему бездельничать на таком посту. И даже надеялся восхититься его лоферскими качествами (это надо же, забраться в совет директоров и ни черта при этом не делать). Но здравый смысл подсказывал мне горькую правду. Наверное, я бы меньше удивился, если бы узнал о борделе при городском храме.

– Я для чего тебя на работу в "Опцион" устроил, лофер? – спросил меня Чемодан строго.

Его голос звучал с незнакомой начальственной интонацией. Таким тоном разговаривают очень-очень деловые люди.

– Для того, чтобы ты своим бездельем мешал работе "Опциона" – основного нашего конкурента на рынке айдиа-услуг. А ты что наделал? Работать вдруг начал, идеи выдавать, как пулемёт. Ты моей фирме такой ущерб нанёс, что даже не представляешь!

– Так зачем ты меня в тюрягу засадил? – спросил я, выжатый как лимон.

Ещё одно подобное событие, и мои нервы не выдержат. Начну валяться по полу и брызгать слюной.

– А чтобы мозги тебе проветрить, идиоту! И чтобы тебя из "Опциона" выгнали. Придётся одному Холину "Опцион" валить.

– Ставру?! – Вот и ещё одна долгожданная новость.

– Да. Холин – агент службы безопасности "Мегайдиа", один из лучших сотрудников. Мы его давно внедрили в "Опцион". Слышал, что такое промышленный шпионаж?

Я уже просто не находил слов и угрюмо молчал, как Валера Рощин, когда его ругает Алексеев.

– Когда ты пришёл на собеседование, его не предупредили. Он сразу распознал в тебе угрозу и начал засыпать каверзными вопросами. Потом я, дурак, разъяснил ему, что ты наш. А ты начал… работать, чего от тебя никто не ожидал. Ты думаешь, меня совладельцы за это похвалили? Я же представил тебя, как перспективного лофера, от тебя ждали, что через годик-другой ты развратишь весь "Опцион". А ты… Трудяга!

– Так… Чего ты с нами путаешься тогда? С лоферами?

– У тебя же неплохая голова, Валежник. Любых сектантов всегда используют умные люди. Для своего блага. Пока дуроломы разбивают лбы в земных поклонах и целуют липкий крест, церковное начальство набивает свои карманы. Пока дебилы одной нации пробивают бритые черепа идиотам другой нации, их интернациональные лидеры считают денежки и посмеиваются. Это закон жизни, лофер. Фанатизм – удел быдла. А быдло тем и хорошо, что его тупость оборачивается звонкой монетой.

– Так ты нас всех за быдло держал?!

Я уже примерился, с какой лучше стороны ударить негодяя по морде, но он остановил меня словами:

– Кстати, размахивать кулаками, когда нечего возразить – тоже повадки быдла. Причём, быдла самой низкой пробы.

– Тут ты ошибаешься, бизнесменишка! – зло рассмеялся я. – Набить морду негодяю – это удел настоящего мужика. И мы сейчас посмотрим, кто чего стоит.

Я замахнулся, и Чемодан поспешно выкрикнул:

– Ты проблем хочешь, Валежник? Они у тебя будут, и немаленькие!

– А мне терять нечего, дорогой Власов Александр Петрович, – успокоил я его. – У меня нет ни квартиры, ни машины. Жены, и той нет.

– Здоровье потеряешь. Оно у тебя есть. Пока.

– А ты меня не пугай.

– Я не пугаю, я предупреждаю.

Всё-таки Чемодан был настоящий лофер. Он меня заболтал, время ударить его по морде было упущено, поэтому я сидел, как дурак, с поднятым кулаком и пререкался.

– Да опусти ты грабли, горячий юноша! – строго прикрикнул Чемодан на меня. – Я ещё не всё сказал.

– Ещё не всё?! Чем ты ещё порадуешь? Что ты – баба? Больше ты меня уже ничем не проймёшь.

– Пройму, – заверил лофер. – Тебя касается эта новость.

– Ну, удивляй.

– Тебя на работу к нам в областную администрацию приглашают большие люди. Отказываться, сам понимаешь, не рекомендуется.

И тут на меня накатило такое равнодушие ко всему окружающему, что я стал напоминать Валеру Рощина.

– Ты будешь старшим инспектором по рынку айдиа-услуг и инновациям. Помнишь, ты по заказу администрации разработал метод борьбы с митингами оппозиции? Ты ещё предложил разгонять толпу не водой, а дерьмом. Мол, любой лидер оппозиции, облитый дерьмом в прямом смысле, уже не будет иметь авторитета у народа.

Чемодан противно заржал и затряс своим огромным пузом:

– Все будут пальцем на него указывать. Это какой-такой лидер, будут спрашивать. Тот, которого дерьмом облили? Какой уж тут авторитет! У нас вся администрация хохотала, даже губернатор улыбнулся пару раз. Вот эта твоя идея больше всего запомнилась. Сыграла роль в твоей судьбе.

– Я ошибся. Не тех надо дерьмом поливать, – пробурчал я.

– Ты поосторожнее со словами-то, – осёк меня Чемодан, перестав смеяться. – Тебя, между прочим, сам губернатор порекомендовал на эту должность. Говорит, хватит толковому парню всякие фитюльки выдумывать. Пусть лучше на благо области и народа трудится.

– А президенту случайно не нужны инспекторы?!

Чемодан проигнорировал мой выпад. Его лицо приняло деловитое выражение.

– Сейчас поедем к тебе, вымоешься, переоденешься и на приём двинем. Сегодня губернатор приём устраивает. Вот приглашения – твоё и моё. Среди нужных людей покрутимся. Заодно и тебя покажем.

Покажем! Как в зверинце!

– Не поеду я никуда, Власов.

– Дурень ты! Всё в бирюльки играешь, в лоферов своих! На этот приём мечтают попасть люди посерьёзнее тебя. А не поедешь – волчий билет у тебя будет. Будешь всю жизнь прозябать в грузчиках. Подумай хорошенько.

Он, не дожидаясь, пока я подумаю, лихо развернулся и помчался к моему дому.

– Хватит уже детства, Валежник, – ворковал он, крутя руль. – Пора о серьёзных делах задуматься. А должность у тебя будет – просто клад! Откатов будешь получать – любой коммерсант обзавидуется. Да и особо перетруждаться не будешь, работёнка непыльная.

Чемодан блаженно улыбнулся, как кот:

– Нашу "Мегайдию" под крылышко возьмёшь, например. Будешь нас проталкивать, тендеры нам помогать выигрывать, а мы тебе – премийку, дачку организуем, с квартиркой что-нибудь придумаем. Да и о собственном деле тебе пора задуматься. У нас в администрации у каждого второго свой бизнес. Вроде как по закону не полагается, но кто ж в администрации будет его соблюдать! Законы пишутся для нищего быдла.

Мы с Чемоданом успели заехать ко мне. Переодеваться мне было не во что – костюм всего один – поэтому я почистил его, подгладил и нашёл в шкафу чистую сорочку. Потом мы съездили к Чемодану, и он вырядился в смокинг и нацепил чёрный галстук-"бабочку".