Текст книги "Я тебе не нужен (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Хей, ты там уснул что ли? – от громогласного рыка Май, погрузившийся в воспоминания, вскинулся, и спина тут же отозвалась острой болью, заставив его сдавленно застонать. В последнее время кости ломило все чаще, но то была нудная и тупая боль, к которой можно было даже привыкнуть и почти не замечать.

– Май? – Грасс отставил котел в сторону и поспешил к нему. Навис горой, глядя с тревогой. – Что?

– Спина… больно, – Май смутился. Он ненавидел быть обузой. Чужая забота приятна, но за собственную беспомощность было стыдно. – Сейчас все пройдет, распрямлюсь только…

– Совсем я тебя загонял, – Грасс только головой покачал и вдруг легко, словно пушинку, поднял Мая на руки. Тот только ойкнуть успел.

– Не надо!

– Надо, – Грасс добродушно усмехнулся. – Не брыкайся только, а то не удержу.

Май послушно притих, залившись краской.

– Я не беспомощный.

– Я знаю, – почти грубо отрезал Грасс. – Ты ждешь ребенка и ты с утра на ногах. Если себя не хочешь поберечь, о малыше подумай, – лекарь шел по коридору, и Май не знал, куда девать глаза от стыда, когда встречные смотрели на них с легким любопытством. Но слова Грасса испугали.

– Вы же сами сказали, что мне надо двигаться.

– Сказал. Но всему меру надо знать. Хотя я старый дурак, тоже хорош… Замотал тебя совсем.

– И вовсе не замотали, – Май энергично покачал головой, и Грасс коротко рыкнул:

– Кому сказано – не дергайся. Ну наконец-то… – он свернул за угол, пинком распахнул дверь в небольшую, но очень светлую и теплую комнатку Мая и, ловко втиснувшись в узкий дверной проем, уложил свою ношу на кровать. Проигнорировав румянец на щеках, бесцеремонно откинул широкую хламиду Мая и принялся аккуратно ощупывать живот с самым сосредоточенным видом.

– Больно! – Май вскинулся, когда пальцы спустились к самому низу. Грасс хмыкнул, пару раз болезненно надавил на бока, зачем-то провел по груди и встал.

– Пойду-ка я отвар свой приготовлю…

Май нахмурился недоуменно, а потом вскинулся:

– ЧТО?!

– Отвар, говорю, приготовлю. Сегодня к вечеру или завтра днем он тебе понадобится.

В глазах Мая засиял настоящий страх.

– Но ведь еще рано!

– Твоему малышу не терпится посмотреть, что на свете делается, – Грасс подмигнул. – Не переживай, так бывает. И это не страшно, – лекарь добродушно усмехнулся и вышел из комнаты, притворив за собой дверь.

– Страшно, – выдохнул Май ему вслед. Откинулся на спину, зажмурился, поглаживая живот. – Потерпи немного, малыш. Ты слишком рано. Я еще не готов, – сердце колотилось о ребра от страха. Только мысль о том, что рядом будет Грасс, немного успокаивала. Если бы еще и Павел был рядом… Хотя он никогда не посмел бы потревожить воина… этим. Но как же невыносимо просто лежать!

Май немного поколебался, а потом все-таки встал. Медленно, тяжело, превозмогая тянущую боль внизу живота. Не будет ничего страшного в том, что он пройдется, чтобы немного успокоиться. А то малыш почувствует и тоже начнет волноваться.

– Все будет хорошо, маленький, – придерживая живот ладонями, Май неуклюже направился к двери, в последний момент вспомнив о теплом плаще.

…А воздух словно звенел от мороза, крепчающего с каждым часом, несмотря на приближающуюся весну. Зима действительно выдалась лютой, и Май часто думал о том, что не выжил бы один в лесу. Будь он один – у него еще были бы шансы, но не когда их двое. От прохладного воздуха стало легче дышать, и пальцы перестали подрагивать. Ему все еще было страшно, но теперь он мог не обращать на страх внимания. Да и боль тоже отошла на задний план.

Сунув руки поглубже в широкие рукава и надвинув капюшон на лицо посильнее, Май вышел на каменный балкон, опоясывающий всю башню. Отсюда дорога была не видна, но зато часовые не ворчали на него за то, что он маячит перед глазами. Нет, они его не обижали, и даже ворчали по-доброму, но Май все равно старался им на глаза не попадаться. Неуклюжий, толстый и круглый, как шарик, он сам себе казался нелепым и смешным. Омег в крепости было мало, а такой, как он, ждущий ребенка, вообще только один. Однажды Май осторожно поинтересовался у лекаря, почему здесь нет детей и почему, как говорят, женщины и омеги бегут от дозорных, как от огня. Грасс молчал долго, а потом рассказал о порядках в крепости, и Маю надолго расхотелось его о чем-либо спрашивать, да и на воинов он теперь смотрел совсем по-другому. «Только тот, кому нечего терять, может стать дозорным. Отрекшись от своего спутника, настоящего или будущего, дозорный получает свой первый крест. Выпив зелья, лишающего самой возможности иметь детей – второй. Отец живого ребенка никогда не станет воином Хай-Когона, любящий муж или связанная альфа никогда не попадет в Дозор. Влюбленный мужчина рассеян и становится слишком легкой добычей. Хай-Когон – это вечный выбор между славой, честью и теплом семейного очага. Покинувший Дозор может найти себе пару, но он никогда не станет отцом своего ребенка».

Так просто и так… страшно. Обреченные либо на вечное одиночество, либо на муки совести, дозорные жили, сражались, защищали. И, если повезет, умирали. И стало вдруг понятно почти трепетное отношение к нему Павла и других его воинов. Лишенные даже надежды… Май невольно поежился, устремляя взгляд на дорогу. Наверное, это было глупо – ждать человека, который, скорей всего, и забыл о его существовании. Мимолетная забота, а сердце уже бьется, тянется навстречу. Как, должно быть, ему на самом деле одиноко, если одно ласковое слово – и вот он уже стоит на холоде и ветру, до боли в глазах вглядываясь в даль.

– Ты почему опять здесь? – на плечи легла грубая, но теплая меховая куртка, и Май улыбнулся, втягивая носом запах дыма. Он покосился на ставшего рядом мужчину с почти седыми волосами и глубокими морщинами на лице. Когда-то он был лучшим в Дозоре, но время взяло свою плату, ослабив его, превратив почти в старца. – Мороз крепчает. И им лучше поторопиться. Сегодняшняя ночь будет самой холодной.

На лицо Мая легла тень.

– Они успеют. Их лошади быстры.

– Но даже у них могут закончиться силы. А остановившаяся лошадь – околевшая лошадь.

Мая передернуло, и Старый Белз повернулся к нему.

– Возвращайся вниз, сынок, нечего тебе здесь задницу морозить. Да и малыша побереги.

Май кивнул, но с места не сдвинулся. Ему было тепло, а ледяной воздух так приятно овевал горящее лицо…

– Я еще… немножко…

– Странный ты, – Белз снова устремил взгляд на дорогу. – Не капризничаешь, не ноешь. Грасс на тебя нахвалиться не может.

Май опустил глаза, но что ответить – не знал. Капризничать? Ныть? Он слишком сильно привык быть один. А когда не перед кем капризничать – какой в этом смысл?

– Что-то совсем мои глаза слабы стали, – проворчал себе под нос Белз, подался вперед, пытаясь разглядеть что-то в подступающих ранних сумерках и наплывающем морозном тумане. – Ну-ка ты глянь, мне мерещится?

Сначала Май не увидел ничего, кроме белоснежной пустыни и взметнувшихся ввысь пик скалистых гор далеко на западе. От напряжения глаза заслезились, и Май пару раз сморгнул, а когда посмотрел вдаль еще раз, только ахнул. Их были… сотни. Закутанные в белоснежные шкуры – они были почти не видны на снегу, только подступающие сумерки помогли различить движение, да странная походка, при которой кто-то из стаи выпрямлялся вдруг и шел так, словно был человеком, а потом снова опускался на четыре лапы.

– Кто… это? – Май смотрел на приближающуюся стаю с почти детским любопытством, почему-то не испытывая страха.

– Ласки, – почти прорычал Белиз и метнулся куда-то в сторону, а через несколько долгих мгновений стены крепости застонали, содрогнулись, когда загудели тревожные колокола. И в ответ со снежной равнины донесся злобный, яростный вой. Ласки… Полулюди-полузвери, почти разумные, а оттого наиболее опасные твари Пустых земель. Предок-человек оставил им рассудок и возможность иногда ходить на двух ногах, чтобы сражаться, а зверь подарил жестокость, остро отточенные зубы и когти, да вечный голод. Сбиваясь в стаи, они нападали на приграничные деревни и на других тварей Пустых земель, но Хай-Когон старались обходить стороной. «Сегодняшняя ночь будет самой холодной». Похоже, твари тоже об этом знают.

Май осторожно подался вперед, прислушиваясь к окрикам и топоту множества ног внизу. Лязгали мечи, вынимаемые из ножен, звенела кольчуга и щиты. От любопытства Май встал почти на цыпочки, глядя на то, как комендант властным голосом отдает последнее приказание. Вот он махнул рукой, заскрипели петли открываемых ворот, и Май только охнул. Они собираются выходить навстречу ласкам?! Сердце заколотилось вдруг в груди, во рту пересохло, но все забылось, когда до границ рва докатилась первая волна нападающих. Визг, вой, снег окрасился красным, и Май невольно порадовался тому, что слишком далеко для того, чтобы разглядеть подробности. А потом… Май вскинул голову, когда почувствовал взгляд. Тяжелый, страшный, голодный. ОН стоял слишком далеко, чтобы воины могли до него добраться. Но достаточно близко для того, чтобы координировать нападение. Вожак, который сейчас смотрел прямо на Мая взглядом полным лютой злобы и обещанием смерти.

Май отшатнулся от балюстрады и с громким вскриком схватился за живот, когда его пронзила резкая боль и словно расплылась по позвоночнику, концентрируясь внизу. Мгновенная волна паники, почти ужаса, затопила рассудок, и Май, стараясь идти как можно быстрее и не упасть ненароком, пошел к лестнице, ведущей вниз. Надо найти Грасса… Или нет, тот нужен раненым. Значит, просто добраться до своей комнаты, лечь и надеяться, что ему хоть чуть-чуть повезет…

…Грасс нашел его сам. Злой, как голодный волк, еще больше растрепанный и с перекошенным лицом, он ввалился в комнату Мая, стонущего от боли. Одним быстрым взглядом оценил ситуацию и только зубами скрипнул, хотя по лицу было видно, что для Мая у него было припасено несколько крепких словечек.

– Бестолочь, – в конце концов, обронил он и исчез из комнаты, чтобы вернуться через несколько минут, за которые Май превратился в стонущий от боли и дрожащий комочек.

– Пей, – Грасс осторожно поднял его и поднес большую кружку к губам.

– Вы нужны… там… – сил на то, чтобы поднять голову – не было. Только бы не закричать…

– Пей! – край кружки стукнулся о зубы, и Май покорно сделал пару глотков, а потом жадно осушил все.

– Вот и умница, – Грасс отставил кружку и аккуратно уложил Мая на постель. – Отдохни.

Тот только послушно кивнул, чувствуя, как немеют ноги, уходит боль, а веки наливаются свинцом. Спать?! Нельзя… там же бой… и малыш… нельзя… спать…

…Ему снилось бескрайнее поле. Зеленая трава, колышущаяся от ветра. Легкие белые облака на голубом небе. Он шел, просто шел вперед, опьяненный ароматом полевых цветов, лаская кончиками пальцев их нежные лепестки. Жужжали пчелы, пели цикады, и воздух еле заметно дрожал от зноя. Там, в своем сне, Май собирал полевую клубнику. Спелую, сладкую, одуряюще пахнущую. Но все ягодки высыпались на землю из дрогнувшей руки, когда в воздухе зазвенел вдруг чистый детский смех. Май вскинулся, обернулся и замер, глядя на бегущего к нему ребенка. Маленького мальчика, так похожего на него самого. И тут же заколотилось сердце, а живот вдруг пронзило острой болью, словно полоснул по нему кто-то ножом. Май охнул, но боль уже отступила. А потом и вовсе растворилась без следа, когда коснулись его пальцев маленькие ладошки. Теплые, такие крошечные… Глаза заглянули в глаза, и улыбка озарила лицо малыша.

– Папа…

…Прозрачная капелька скатилась по виску, смешалась с потом и исчезла в волосах, а на губах расцвела улыбка. Грасс, изредка кидавший на спящего юношу, почти еще мальчишку внимательный взгляд, усмехнулся и покосился в сторону, где на небольшом, застеленном шкурами и чистым бельем столе копошился крохотный кулечек. Маю повезло, что у него, Грасса, выдалась свободная минутка, и он может доделать то, что начал, не торопясь. В его больших пальцах иголка казалась игрушечной, но владел ею он в совершенстве, так что следов на коже почти и не останется. Еще пара стежков и все.

Грасс закончил, аккуратно разрезал нитку, смазал кровоточащую рану заживляющей смесью, приложил чистую тряпицу и встал с низкой табуретки, стоящей у кровати. Накрыл спящего Мая тонким одеялом и подошел к младенцу.

С нежной улыбкой коснулся кончиком пальца мягкой щечки, а потом взял малыша на руки. Май не проснется как минимум сутки. За это время его рана немного затянется, но нормально двигаться он пока не сможет еще день или два. Так что…

– Пойдем-ка, голубоглазый, – Грасс ловко перехватил кряхтящего ребенка поудобнее, кинул короткий взгляд на Мая и вышел из комнаты. Бой у крепости еще не закончен, а это значит, что скоро у лекаря будет очень много забот. Ну ничего, он справится. И не забыть бы согреть бутылочку с молоком…

========== Часть 4 ==========

Маю казалось, что он стал слишком легким. Что если разбежится чуть посильнее, то сможет взлететь. Он бы даже уступил почти детскому желанию перейти на бег, но тянущая боль в незажившем еще шве усиливалась от каждого слишком резкого движения. Все же он встал слишком рано. Грасс ругался, пытаясь вернуть его в постель хотя бы еще на денек, но Май, пожалуй, впервые в жизни позволил себе огрызнуться. У него есть сын, которому он нужен. У него есть тот, о ком ему надо заботиться. Да и его обязанностей в крепости никто не отменял, и Грассу нужен помощник. Ему и раненным во время боя с ласками воинам. А еще сегодня должны были вернуться дозорные, и Май надеялся, что снова сможет увидеть Павла. И сказать наконец ему спасибо.

Май свернул за угол, спустился по лестнице вниз и, привычным жестом накинув капюшон на голову, вышел во внутренний двор. Осторожно, чтобы не поскользнуться, просеменил до хлева и, открыв дверь, нырнул внутрь, в мягкое тепло.

– Кто там? – в полумраке помещения, каждый дюйм которого словно пропитался запахом сена и навоза, появился щуплый старичок, держащий маленький фонарь. – А, Май… За молоком пришел? Ты сегодня рано, подождать придется. Не отошло оно еще, грубоватое для малыша-то будет. Посиди пока.

– Да насиделся уже. И належался, – Май откинул капюшон почти с облегчением. Пусть он и привык прятать лицо, иногда так хотелось разговаривать с людьми, которые не отводят взгляд, только чтобы не смотреть на его ожог. Старику же было… все равно. – Я тут пока постою.

– Ну, стой, – Старик, имени которого никто в крепости и не помнил уже, усмехнулся беззубым ртом и прошаркал в угол. Долго гремел там чем-то, а потом поинтересовался: – Ты тут остаться решил или домой вернешься, как потеплеет?

Май застигнутый врасплох вопросом, только пожал плечами:

– Не знаю. Не думал пока об этом.

– А ты подумай. Ты больше ребенка не ждешь, а, значит, скоро начнешь течь. Ты хоть и повязанный, но свободный, и об этом каждая собака в крепости знает. А без альфы здесь нельзя. Хоть и не насильничают, но всяко может быть.

Май смутился. Занятый другими проблемами, об этом он как-то не думал. Дозорным запрещается иметь семью, иметь СВОЮ омегу. Но делить ложе…

– Я могу уходить куда-нибудь на это время. Или запираться у себя, – Май судорожно пытался найти выход из положения. Ему отчаянно не хотелось покидать крепость. Это единственное место, где к нему отнеслись хорошо. Место, в котором он в безопасности. Он и его малыш.

– Можешь. Но уйдешь не далеко. Мой тебе совет – найди себе альфу. В крепости есть и еще мужчины, кроме дозорных. И на них правила не распространяются.

Май кивнул, а потом осекся. Легко забыть о своем уродстве, когда тебе о нем не напоминают. Вот только оно все равно с тобой. Он легко коснулся ожога, поджал губы и инстинктивно отступил в тень.

– Я… подумаю, – настроение упало мгновенно. Переполнявшее его утром счастье словно покрылось трещинами.

– Подумай, время у тебя еще есть. Как малыш?

Май улыбнулся, и лицо его словно осветилось изнутри.

– Спит все время. Грасс говорит, что мне повезло, что он такой спокойный.

– И пусть спит, сил набирается. Да и ты тоже сил набирайся. Он когда подрастет, шебутной будет, беспокойный, намучаешься еще с ним.

– Да мне только в радость, – Май улыбнулся, вспомнив, как в первый раз после долгого сна Грасс осторожно вложил сына в его руки. Маленькое личико, нос-кнопка, крохотные ручки-пальчики… Май не плакал, когда потерял семью: огонь словно высушил все непролитые слезы. А вот тогда, заглянув в голубые глазенки… расплакался. Слишком много эмоций было. Слишком много счастья. Грасс отругал его тогда, но Маю было все равно. Он держал на руках сына, и больше ничто не имело значение. Теперь ему есть ради кого жить.

– Ну-ка глянь, что там за шум, никак Дозор вернулся, – приглушенно произнес старик, и Май вскинулся, прислушиваясь. Сердце заколотилось, и Маю пришлось сделать усилие, чтобы услышать что-то, кроме шума в ушах. Негромкое ржание, лязг металла и смех. В последнюю секунду вспомнив о капюшоне, Май прошел до двери и, приоткрыв ее, осторожно выглянул. Дозор… Заснеженные плащи, тяжело дышащие лошади… Хлев был слишком далеко от крепостных врат, чтобы разглядеть получше, но сомнений не было. Это действительно вернулись дозорные. Улыбнувшись про себя, Май тихо прикрыл дверь и вернулся к старику.

– Вы правы. Дозор вернулся.

– Вот и хорошо, а то конюшня почти пустая, – Старик вышел из тени, держа маленькую корзинку, бережно прикрытую тряпицей. – Вот молочко для твоего маленького. – Он покачал головой с неожиданно теплой улыбкой. – Надо же, я и подумать не мог, что когда-нибудь в Хай-Когоне малыш появится. Сюда приходят одиночки, которым нечего терять или которым больше незачем жить.

– Спасибо, – с чувством отозвался Май, принимая корзинку, в которой позвякивали бутылочки. Он много вопросов хотел задать старику, но не осмелился. Здесь у каждого своя история, а от хорошей жизни в Хай-Когон не приходят. Уважение к чужим тайнам и прошлому – одно из правил крепости, и жители соблюдали его.

– Да беги уж, – старик добродушно усмехнулся. – Заждался, поди, сынок-то.

– Спасибо! – Май, поддавшись неожиданному порыву, чмокнул его в морщинистую щеку и, подавляя желание действительно побежать, торопливо вышел из теплого хлева на мороз. Помялся немного, издалека глядя на радостных дозорных, а потом, вздохнув, просеменил к двери в жилую башню. Поднялся по винтовой лестнице, подождал за углом, пока стихнут голоса и шум шагов, а потом рискнул высунуться: попадаться на глаза дозорным в первый же день их возвращения он не собирался. Грасс называл их «чумными», а лекарь знал, о чем говорил.

Перехватив корзинку поудобнее и стиснув пальцы, он вышел в коридор и заторопился, насколько позволяла боль. Когда до его комнатки осталось всего два пролета и один поворот, Май выдохнул облегченно, но раздавшийся за спиной голос заставил его оцепенеть.

– Май?! – полный удивления и неверия, он показался смутно знакомым и почему-то… страшным.

Май развернулся и сдавленно охнул, заглянув в синие глаза. Красивые глаза.

– Вы… – взгляд заметался по лицу, фигуре… Двойной крест на лбу. И серая одежда. Но ведь тогда…

– Ты что тут делаешь? Ты преследуешь меня? – мужчина шагнул к нему, и Май шарахнулся назад.

– Нет!

– Тогда почему ты здесь?

– Я… – Май растерялся, вскинулся и в корзинке тоненько звякнули бутылочки. – Мне нужно идти, – он развернулся, чуть не взвыв от боли, и поспешил к своей комнате, молясь всем богам о помощи. Но те, как всегда, не услышали его.

– Стой! – окрик за спиной только подстегнул Мая. Пожалуйста, ну пожалуйста… Еще один поворот и все.

Дверь он захлопнул перед самым лицом мужчины. Засов успел задвинуть в последнюю секунду.

– Открой! – дверь содрогнулась от сильного удара, и Май инстинктивно отступил назад, судорожно размышляя, что делать. Соседей у него не было, здесь его никто не услышит и не поможет. – Я всего лишь хочу поговорить!

Май кинул отчаянный взгляд на спящего сына и решился. Отодвинул засов, распахнул дверь и, оттолкнув стоящего на пороге мужчину, вышел, прикрыв дверь за своей спиной.

– Говори, – сердце билось, как сумасшедшее. Май до сих пор помнил запах, которым словно пропиталось все его тело.

– Что ты тут делаешь? – а теперь его обладатель стоял перед ним, требуя ответа.

– Живу, – Май отвел взгляд, чтобы не увидеть снова того отвращения, которое однажды уже видел. – Меня подобрали и привезли сюда дозорные после того, как на мой дом напали мародеры, – и ни капли лжи. – Я не знал, что ты – из их числа, – наверное, он проявлял неуважение, но называть на «вы» отца собственного ребенка – Маю казалось это смешным. – Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Раят, – мужчина нахмурился, собираясь что-то еще сказать, и застыл, услышав очень тихий детский плач. Май оцепенел сначала, а потом дернулся назад в комнату. Распахнув дверь, чуть не упал, зацепившись за порог, но удержался на ногах и подошел к импровизированной кроватке.

– Ну что ты, маленький, – заворковал, с улыбкой глядя на сына и беря его на руки. – Ну, не плачь. Сейчас я тебя покормлю… – он развернулся и, не удержавшись, фыркнул, заметив откровенно ошарашенное лицо Раята. – Дверь закрой, а то дует.

Тот бездумно выполнил указание, а потом, сморгнув, осторожно спросил:

– Это твой?

– И твой, – Май достал одну из бутылочек, проверил температуру и, присев на край кровати, принялся кормить сына, с нежной улыбкой глядя на тонкое личико.

– Ты лжешь, – без особой твердости, скорее растерянно произнес Раят и шагнул вперед, не спуская взгляда с малыша.

– Я не собираюсь требовать от тебя что-то, – Май смотрел на него исподлобья. – Я сам о нем позабочусь. Но он твой. У него… твои глаза.

– Он? – одними губами спросил Раят, делая еще шаг и опускаясь на одно колено на пол. И что-то такое было на его лице…

– Мальчик, – Еле слышно произнес Май. – Иллия.

Раят с зачарованным видом коснулся кончиком пальца нежной щечки.

– Мой… сын?

Май обжег его взглядом.

– Твой, – Май опустил глаза. И не увидел, как исказилось вдруг лицо Раята от испуга.

– Нет! Он не мой! – он взвился с пола, отшатнулся к двери. – Не мой, слышишь!

Глаза Мая мгновенно потемнели от ярости.

– Убирайся, – исчез застенчивый и мягкий юноша, уступив место кому-то другому, полному ярости. – Я благодарен тебе за сына, но ничего больше не прошу. Уходи. Просто уходи, – Май кричал шепотом, боясь испугать малыша, но больше всего хотелось заорать во весь голос, чтобы выплеснуть боль. Пусть он никогда не мечтал встретиться вновь, но… – Уходи.

– Май…

– Уходи! – тот вскинулся и потревоженный его громким голосом ребенок заплакал. Май облил Раята яростным взглядом, и тот поспешил удалиться, осторожно прикрыв за собой дверь.

Май выдохнул судорожно, укачивая малыша, и зашептал, сглатывая непрошеные слезы:

– Все хорошо, малыш. Все у нас с тобой будет хорошо. Ты только мое солнышко, я тебя никому не отдам.

…Он просидел в комнате до самого вечера. Прежде кажущаяся такой уютной и теплой, крепость теперь словно давила на плечи своими каменными сводами. Пылал ожог на лице, и Май то и дело бездумно касался его леденеющими пальцами. Утихла боль от обидных слов, но теперь поселилась в сердце глухая тоска и злость, когда пришло понимание. У дозорных не может быть семьи, они не имеют права иметь детей. И если откроется правда об отце Иллии, Раят больше не будет воином Дозора. Ненавидеть бы… Но только горечь на языке. Не его променял Раят на серые одежды и золото. Сына.

Стук в дверь был таким тихим, что сначала Май даже не понял, что это за звук. Но когда он повторился, лишь немного громче прежнего, Май, стараясь ступать как можно тише, подошел к двери, прислушиваясь. Но все, что он уловил – это тонкий, смутно знакомый запах. Но не Раят. Май отодвинул засов, распахнул дверь и замер, утонув в лучащихся необидным любопытством и теплом глазах.

– Привет, – на лице Павла лежала тень усталости и, кажется, даже морщинки стали глубже. Но он улыбался.

– Здравствуйте, – дыхание перехватило, и Май даже растерялся от неожиданности.

– Как ты? – Павел окинул его быстрым взглядом, и в его глазах появилась улыбка. – Грасс не солгал, и ты теперь отец.

– Да, я… – все еще смущенный, Май отошел, пропуская гостя в комнату. – У меня теперь есть сын. И я благодарен вам за него. Если бы вы не спасли меня, я и мой малыш умерли бы в лесу.

– Пустое, – Павел вошел, стараясь двигаться бесшумно. Улыбнулся, глядя на крохотный комочек, завернутый в пеленки. – Я сделаю ему кроватку.

– Не надо! – Май почти испугался.

– Надо, – почти жестко отрезал Павел, глядя на его с Грассом импровизированную постель из стульев и табуреток. – И комнату побольше.

– Мне хватает, – Май, не знающий, как реагировать на неожиданную заботу, затеребил край рубашки. – Здесь тепло.

– В крепости много пустующих комнат, просторнее этой. Я поговорю с комендантом, – Павел, от внимания которого жест не укрылся, отвел взгляд. – Прости, я слишком несдержан.

Май помотал головой. Сердце стучало, как сумасшедшее, а еще почему-то хотелось прикоснуться. Просто прикоснуться к широкому плечу. Почувствовать его силу.

– Мне хорошо здесь. Правда.

– Но комната все равно слишком маленькая, – Павел улыбнулся уголками губ, а потом вдруг шагнул к нему, отвел пепельные прядки от лица почти нежным жестом, и Май отшатнулся. Мотнул головой, чтобы тяжелая волна отросших за зиму волос скрыла уродливый ожог.

– Не надо! Пожалуйста.

На лицо Павла легла тень.

– Почему ты прячешься?

– Люди считают меня чудовищем! – многолетняя боль всколыхнулась вдруг разом. Павел издевается над ним? Смеется?! – Мною детей пугают!

– Здесь кто-то тебя обидел? – Павел вскинулся, и Май осекся.

– Нет, – он покачал головой. – Здесь все были добры ко мне.

Потревоженный малыш заворочался, захныкал, и Май кинулся к нему. Взял на руки, повернулся, и замер, глядя на словно зачарованное лицо Павла. Тот поймал его взгляд и почти умоляюще попросил:

– Можно? Я только подержу.

Май поколебался немного, а потом отдал ребенка дозорному, который принял его почти с трепетом.

– Привет, малыш, – Павел держал его осторожно, бережно, и Май вдруг подумал о том, как естественно это у дозорного получается. И этот свет в сумрачных глазах…

– У вас были дети? – Май задал вопрос и тут же спохватился, проклиная свой длинный язык. – Простите, я не должен был….

– Да, – Павел ответил, не раздумывая, голосом, полном тоски. – Мальчик. Он погиб вместе с моей женой, когда на селение напали твари из Пустых земель. Ему не было и года.

Май сглотнул. Попытался представить себя на месте Павла и не смог. От одной только мысли потерять сына тело бросало в дрожь.

– Простите. Я не должен был…

– Уже отболело, – Павел смотрел с нежностью на уснувшего в его руках ребенка. – Уже и не снится даже. Зато теперь все дети этого мира – мои, – он мягко прикоснулся губами к чистому детскому лобику и отдал его отцу, подмигнув. – Береги его.

Май, смутившись, прижал сына к груди. Беспомощно трепыхалось в груди сердце, ныло.

– Спасибо, – еле слышно произнес он, и Павел, кинув еще один, полный нежности взгляд на малыша, вышел из комнаты, оставив Мая в смятении и с зарождающейся надеждой, поверить в которую боялся сам…

========== Часть 5 ==========

…Дни сменяли друг друга слишком быстро. Солнце вставало все раньше и уходило на покой все позже. Мороз сменялся теплом, снова возвращался и снова отступал, но в воздухе уже пахло весной. Еще не бежали ручьи, но снег уже осел и на концах крыш башен появились сосульки. Кое-где начали протекать крыши, и все свободное от службы население занялось ремонтом. Почти неделю стучали молотки, а во дворах жгли смолу, и Май с сыном наконец переселился в другую комнату, где было шума поменьше. Все эти дни Павел, занятый делами, появлялся редко, но об обещании своем не забыл, и первый месяц своей жизни Иллия «праздновал» в новой кроватке. Может, не очень красивой, но очень удобной и прочной. Май не мог нарадоваться на нее, и теперь спокойно уходил по делам, не боясь того, что малыш ненароком упадет в его отсутствие.

Грасс привычно ворчал, но уже скорее по привычке. Без своего живота, с зажившей раной, Май двигался быстро и ловко, и лекарь все больше доверял ему изготовление снадобий и зелий. Устроив сына в специально освобожденной для этих целей крохотной комнатке по соседству, Май день и ночь изучал книги и слушал Грасса, рассказывающего о свойствах трав и их взаимодействии. Сначала ему казалось, что он никогда всего этого не запомнит, но понемногу новые знания укладывались в голове.

– Через недельку появятся первые почки на деревьях орхолы, – Грасс деловито помешивал варящееся зелье от аллергии.

– У нас закончились их запасы, я видел, – Май кивнул, кутаясь в свой балахон, собираясь уходить. – Я могу собрать столько, сколько нужно. Теперь – могу.

– Отлично, – Грасс лизнул ложку и, довольно крякнув, снял котелок с огня. – Я скажу, когда настанет время.

– Когда почка будет такой тугой от сока, что начнет лопаться даже от дуновения ветерка? – Май улыбнулся, вспомнив недавно прочитанное.

– С памятью у тебя все хорошо, как я вижу, – Грасс довольно усмехнулся.

– Не так уж и хорошо. Я еще не все запомнил, – Май только вздохнул и вышел из ставшей уже родной «мастерской» зельевара. Тот присмотрит за сыном, а вот ему, Маю, надо использовать передышку и наконец привести в порядок свою одежду и пеленки малыша, пока в купальнях никого нет. Конечно, сами купальни для этих целей в крепости не использовали, но чтобы попасть в небольшую прачечную, надо было пройти общий зал, а Май до сих пор старался не попадаться людям на глаза. В такое время дня купальни обычно были пусты, и Май спокойно занимался своими делами, не опасаясь хоть и не обидных, но болезненных вопросов и любопытных взглядов новичков, коих в крепости было не так уж и мало.

…Аккуратно сложив в корзину выстиранное и выжатое белье, Май гибко поднялся с каменного пола и со вздохом облегчения потянулся. От пара и горячей воды было жарко, даже несмотря на то, что он разделся почти до белья перед стиркой, чтобы не намочить одежду. Надо бы приоткрыть дверь, чтобы пустить немного свежего воздуха. Тряхнув влажными от пота потемневшими волосами, Май шагнул к двери, и услышал тихий всплеск. И кто это в такое время в купальни ходит?

…Сначала он увидел широкие плечи и ровную спину, под кожей которой красиво перекатывались мускулы. Затем – сильные руки, мокрые волнистые волосы почти до лопаток приятного медового оттенка. А потом мужчина повернулся, и Май охнул от неожиданности, в последнюю секунду успев накрыть рот ладонью. Павел… Май никогда не видел того без его серых одежд, и теперь жадно рассматривал его, чувствуя, как заливает краска лицо и шею, а в прачечной становится слишком жарко.