Текст книги "Фантастическая четверка: New Age (СИ)"

Автор книги: Selia Meddocs

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Наконец, Гриша негромко произнес:

– Да что же вы делаете? Нас и так трое, мы пережили кому, живем, словно в клетках, а вы и сюда пронесли свою неприязнь. Успокойтесь, иначе я все расскажу дяде Арсению и тете Милене, и вы останетесь один на один в этой комнате, и я не буду приходить к вам в гости!

Такой аргумент показался Цветкову достойной альтернативой. С тревогой думая, не нанес ли он какой-нибудь вред девочкам, он спрятал руки в карманы, боясь той силы, которой он обладал.

Майя медленно подошла к Оле, растянувшейся у противоположной стены. Протянув ей руку, она хотела помочь блондинке встать, но та проигнорировала ее помощь, недвусмысленно хмыкнув и поднявшись самостоятельно. Беридзе быстро спрятала руку за спину и вернулась к своей кровати. Она безучастно наблюдала за тем, как Бирючинская пытается остановить кровотечение, так и эдак деформируя нос, и вскоре это ее стало забавлять.

Спустя пару минут, в камеру-бокс зашла Милена. Увидев, в каком состоянии находится Оля, она с громкими причитаниями кинулась к ней. Узнав о произошедшем из уст Гриши, она укоризненно поцокала языком и отвела Бирючинскую в главную лабораторию, где умыла девочку, остановила кровотечение и обработала гематомы. При этом она втолковывала уже в сотый раз, что ребятам нужно держаться вместе, что все они равны, и в лаборатории не место сварам и склокам. Оля равнодушно слушала Милену Степановну, думая о своем.

После этого драк больше не было. Девочки усвоили урок: лучше уступить или прибегнуть к вежливости, чем провоцировать конфликт. Да, неприязнь не исчезла сама по себе, но, как считала Смирницкая, это было делом времени.

***

Валера Глебский и Антон Остапчук по-прежнему находились в коме. В лаборатории их характеризовали словом «овощи», устав надеяться на чудо. Егозин уже всерьез подумывал о том, что следовало бы прекратить введение сыворотки маленьким пациентам, ведь запасы ее таяли буквально на глазах, а основных компонентов, из которых она производилась, катастрофически не хватало. Арсений уже несколько раз связывался с основной базой с требованием завезти в научно-исследовательский центр еще препаратов, но там либо отмалчивались, либо «кормили завтраками».

Специалисты подземной лаборатории уже всерьез опасались, что финансирование их проекта приостановлено, и их всех отправят по домам. Николай нервничал, предлагал предъявить результаты уже готовых исследований, даже хотел было ввести сыворотку в кровоток работников лаборатории, пока Марта не остановила его, резонно заявив, что последствия такого поступка могут быть самыми разнообразными, вплоть до летального исхода. Самойлова таким образом ненавязчиво намекнула о гибели Насти Меловой и Валика Королева, анализы телесных жидкостей которых показали, что смерть детей наступила не от полученных травм, а от действия инновационного препарата. Компонент иннодовазин, основа сыворотки, вступил в конфликт с белком крови погибших, из-за чего эритроциты, тромбоциты и лейкоциты были разрушены, превратившись в месиво, как в случае с Настей. У Валика эти же компоненты и вовсе исчезли, повергнув Катерину, занимавшуюся исследованиями, в шок. Вот поэтому, по ее словам, у ребенка так быстро развилась гидроцефалия.

Однако вскоре лаборатория получила от начальства утвердительный ответ и, в одну из ночей, все необходимые запасы медикаментов и продовольствия были доставлены в подземный научно-исследовательский центр под знаком строжайшей секретности.

На следующий день после поставки, Егозин снова собрал консилиум. И тема, которую он вынес на обсуждение, была, мягко говоря, странной, но не лишенной смысла.

– Дамы и господа, мы с вами сегодня собрались здесь, чтобы решить, что делать с обучением наших маленьких подопечных. Время идет, а дети никак не получают необходимых знаний. Ни к чему хорошему это не приведет.

Все удивленно воззрились на Николая Алексеевича, и только Милена осмелилась задать волнующий всех без исключения вопрос:

– Но как это возможно? Мы ведь не располагаем той необходимой базой научных пособий, необходимых пятиклассникам!

– Я тоже думал над этим, Милена Степановна, – развел руками Егозин. – Ну, в самом же деле, не будем же мы просить центр о поставке учебников! Придется как-то выкручиваться, что поделать. Можно составлять собственные математические примеры, уравнения, дроби – что там еще изучают по математике в пятых классах? Правописание – так, основные правила… С географией, возможно, будет полегче – в лаборатории наверняка найдутся хоть какие-нибудь книги. Что еще… Чтение, ОБЖ, рисование, музыка, иностранный язык…

– Эй, профессор, а не сильно ли вы увлеклись? Все это очень даже здорово, особенно на словах. Но кто будет всем этим заниматься? – подал свой голос доселе молчавший Юра Волченко.

– И над этим я подумал, – не остался в долгу Николай, – обучением детей займешься именно ты.

От шока парень даже дар речи потерял. Наконец, он все-таки выдавил:

– Но… Почему именно я? А не, скажем, Милена Степановна или Катерина Вейс?

– Прекрасная половина нашего коллектива работает, не покладая рук над новыми исследованиями и поддержанием системы жизнеобеспечения ребят, до сих пор не пришедших в себя. Ты же, Юрий, целыми днями слоняешься по лаборатории, как неприкаянный. Помыл пробирки, притер пол – и свободен. К тому же, ты не так давно окончил школу, так что должен помнить, что и как. Так что вот тебе новое поручение: займись обучением подрастающего поколения. Взамен мы освобождаем тебя от лабораторной рутины. И это не обсуждается.

Юре не оставалось ничего иного, как кивнуть.

***

Вооружившись карандашом и бумагой, Волченко, включив настольную лампу в своей комнатушке, замер в глубоких раздумьях. Ему было тяжело сориентироваться, ведь программу пятого класса он помнил с огромным трудом. Вывев на бумаге слово «Математика», Юра почесал затылок и придумал пару примеров с простыми и десятичными дробями, несколько уравнений с одной неизвестной, три задачи, а также нарисовал прямоугольник, чей периметр необходимо было вычислить. И только когда лист бумаги был исписан, лаборант потянулся, довольный собой. Затем, отложив задания, принялся за составление плана по обучению английскому языку.

***

– Поверить не могу! – глубоко возмущенная, Оля заскочила в комнатку Гриши и плюхнулась на кровать. Следом за ней вошла абсолютно спокойная Майя.

– Что случилось? – спросил мальчик, убирая в ящик стола Тетрис – игрушку, чудом не разбившуюся в его кармане во время падения.

– С завтрашнего дня у нас будут занятия, как в школе. Ну, там математика, музыка, чтение…

Гриша был потрясен и возмущен одновременно. Одна лишь Беридзе не высказывала протестов:

– Значит, так надо.

От возмущения волосы Ольги стали красными, словно свекла:

– Тебе бы только учиться, Майя!

– А что мы можем изменить? – меланхолично заявила девочка, вздыхая. – Мы тут самые маленькие, нами помыкают все, кому не лень.

– Неправда, – вмешался Гриша, – дядя Арсений и тетя Милена нами не командуют.

– Согласна, – протянула Бирючинская, возвращая волосам прежний, пшеничный цвет.

Однако, настроение детей было окончательно и бесповоротно испорчено. Мини-школа для Майи, Гриши и Оли заработала.

========== Последняя жертва ==========

Катерина уже которое утро подряд входила в стерильный бокс, где уже несколько месяцев лежали Антон и Валера. Медсестра, привычно простерилизовав шприцы и иглы, вводила в капельницы сыворотку с иннодовазином, после чего, протерев вены маленьких пациентов спиртовой салфеткой, делала укол для поддержания жизнедеятельности организма. Состав, который она вводила, заменял коматозникам питание. Он содержал комплекс всех необходимых витаминов, минералов и микроэлементов, необходимых растущему организму. В противном же случае Антон и Валера иссохли бы от голодания.

Так должно было быть и на этот раз. Вейс, двигаясь автоматически и напевая какую-то незамысловатую мелодию, набирала витаминно-минеральный комплекс в шприц. Девушка, постучав пальцем и выпустив воздух из тубы, приблизилась к кровати Валеры Глебского, готовясь сделать укол.

Уже привычно скользнув взглядом по бледному лицу мальчика, на носу которого отчетливо выделялись веснушки, Катерина замерла: Валера смотрел на нее прямым взглядом, не моргая. Медсестра замерла, опустив руку со шприцом. Ее сердце замерло, а затем сделало один большой, громкий удар. От неожиданности Вейс охнула и проговорила срывающимся голосом:

– Ты очнулся? Наконец-то… Не волнуйся, сейчас я позову врачей.

– Я не хочу… – тихо проговорил мальчик, все так же, не моргая, буравя Катерину взглядом.

– Нет-нет, все будет хорошо, – лепетала девушка, бросаясь к двери. Но следующее, что она услышала – это противный писк медицинских приборов, сообщающих о наступлении смерти. Катерина резко обернулась на шум. Ее ноги подкосились, и медсестра, рыдая, осела на пол. Это был звук смерти Валеры.

***

– Катенька, успокойся и скажи еще раз, что именно сказал мальчик перед гибелью.

Медсестра подняла глаза и, посмотрев на каждого ученого, собравшегося вокруг нее, произнесла бесцветным голосом:

– Он сказал: «Я не хочу».

– Вот видите! – воскликнул Арсений. – Это знак, Николай Алексеевич. Я же говорил, что вакцинация – это не выход, что дети умрут. Ну кто даст гарантию, что с последним ребенком, Антоном, не случится того же?

Егозин заскрипел зубами:

– Товарищ Смирницкий, вам еще не надоело вести эти бесполезные споры? Готов поспорить, что гибель Валеры – это случайность.

– Случайность? Случайность?! – вскипел ученый. – Такая же, как и гибель Насти и Валентина? Я предупреждал вас, что инъекции иннодовазина смертельны, вы же не перестали вводить их даже после двух смертей. И что теперь? Будем ждать, пока и Антон не умрет?

– Арсений Степанович, – как можно миролюбивей произнес Николай Алексеевич, протирая очки. – За всю историю существования науки не обходилось без жертв. Почему наш случай должен стать исключением, а? Вы только вспомните, какой эффект наша сыворотка оказала на выживших. Они же теперь супергерои, не больше, не меньше.

– Но ведь они дети, – горячо возразил Смирницкий. – Это противозаконно и противоречит всем нормам морали. Разве это не знак, что пришло время прекратить введение сыворотки?

Егозин притворно вздохнул и ответил железным тоном, не терпящим пререканий:

– В общем, так, я не намерен продолжать этот бесполезный разговор. Главный здесь я, и только я буду решать, что и как делать. Жертв жаль, но… что бы было с ними, если бы не вмешались? Наверняка бы давно погибли в том автобусе задолго до того, как прибыла помощь. Мы спасли жизнь троим детям, да и у мальчика в коме еще есть шанс. Кстати, Юра, Милена – займитесь телом Валеры. Готовьте крематорий. Вы же, Арсений Степанович, займетесь своими прямыми обязанностями, все вернется на круги своя. Иначе…

– Иначе что? – надменно спросил мужчина.

– Иначе мне придется связаться с непосредственным начальством, и вам придется распрощаться с этой работой, – развел руками Егозин, самодовольно глядя на соперника.

– Да как вы смеете?! – Арсений, с перекошенным от гнева лицом, подскочил к Николаю и занес кулак для удара, целясь прямо в холеное лицо Егозина.

– Сеня!!! – не своим голосом закричала Милена, хватая брата за мощные плечи, стараясь удержать от опрометчивого поступка. Катерина вскрикнула, а Юра бросился на помощь Смирницкой, помогая оттащить взбудораженного Арсения от бледного от плохо скрываемого гнева Николая Алексеевича.

– Прошу тебя, успокойся, – увещевала Милена, с мольбой глядя на брата. – Так только хуже будет…

Смирницкий повел плечами, пытаясь высвободиться от захвата Юры и, не глядя ни на кого, отправился в свою комнату.

Оля Бирючинская едва успела заскочить за угол. Все это время она подсматривала и подслушивала за спорами ученых, делая про себя выводы. Она узнала две вещи, и хотела немедленно поделиться ними с Майей и Гришей.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Оленька прокралась в комнату Майи, где они с Цветковым листали очередную медицинскую энциклопедию.

– Ребята, я только что такое узнала… – только сейчас заряд адреналина, вызванный риском быть обнаруженной за подслушиванием, иссяк, и Бирючинская обессиленно опустилась на стул у двери, еле сдерживая слезы.

– Что такое? – встревожилась Майя. Поведение обычно живой и непосредственной соперницы вызывало беспокойство.

– Наш Валерка… Он умер.

Беридзе ахнула, и из ее огромных серых глаз выкатились две слезы. Гриша тоже как-то сник, сгорбился. Все замерли в единодушном молчании, словно отдавая дань памяти задире из их пятого «Б».

– А еще, – продолжила Оля, – Николай Алексеевич и дядя Арсений поругались. Они что-то говорили о какой-то сыворотке и о нас.

– О нас? – переспросил Гриша. – Они только и говорят, что о нас.

– Ну да. И еще… Все наши способности – это результат экспериментов над нами. Ну, как у Халка, к примеру.

– Это ты на меня намекаешь? – хмыкнул мальчик.

– Типа того, – махнула рукой Бирючинская. – Но самое страшное знаете что?

– Что?

– Валерка умер от тех же укольчиков, что сделали нас супергероями! – заговорческим шепотом произнесла Оля, страшными глазами глядя на Гришу с Майей.

– Да ты что? – ахнула Майя и тут же нахмурилась.

Тут в дверь постучали, и в комнату вошла Марта Самойлова:

– Так, ребятки, сегодня ваш учитель прийти не может, поэтому уроки проведу у вас я. Доставайте листочки, ручки, начнем.

Оля кивнула и выразительно посмотрела на остальных детей: мол, поняли, где наш Юрец? Валеру хоронит, вот где!

Гриша кивнул, Майя прикусила губу и, вздохнув одновременно, дети принялись за учебу.

***

Арсений метался по своей комнате, как тигр в клетке. Это была уже последняя капля в чаше его терпения, более терпеть он был не намерен. В его голове постепенно вырисовывался план избавления от егозинского ига, и немаловажную роль в этом плане играли дети.

========== Четверка сформирована ==========

Удивительно, насколько быстро летит время. Вот уже и полгода пролетело с того момента, как жизнь секретной лаборатории из кавказского ущелья изменилась. Жизнь текла медленно и лениво, заключаясь лишь в трех вещах: поддерживании жизнеспособности Антона, обучении троих ребят, производстве сыворотки в огромных количествах.

Юра уже достаточно вжился в роль учителя, порой забывая о своих прямых обязанностях лаборанта, но его не спешили ругать, так как занимался он с детьми добросовестно, вкладывая в обучение самого себя, да и занимаясь самообучением, чтобы донести крохи знаний до детских пытливых умов.

Милена и Арсений с большим интересом наблюдали за уроками и поведением детей. Фактически, чисто на интуитивном уровне, дети считали Смирницких чем-то вроде родителей, а потому слепо и доверчиво тянулись к медсестре и ученому. А они не отталкивали ребят, радуясь их успехам и живя их заботами и проблемами. Особую радость в этом находила Милена, обожающая детей, но не имеющая своих.

Егозин, Марта и Катерина, по отношению к девочкам и мальчику, выбирали чисто научно-исследовательский подход, каждое утро измеряя деткам давление, температуру и проверяя, не пропали ли их способности. Но все оставалось по-прежнему, и ребята уже давно приняли свои силы как часть самих себя, используя их в детских шалостях.

К примеру, однажды утром Катерина не смогла войти в комнату Гриши, несмотря на то, что она должна была быть открыта. Подергав ручку, Вейс поднажала на дверь плечом, и тут же влетела на полной скорости в бокс, едва не врезавшись в кровать, на которой лежали девочки, схватившись от смеха за животы.

Цветков закрыл дверь изнутри, тоже едва сдерживая смех. Это Оля подговорила его держать изнутри дверь, чтобы потом в нужный момент отпустить ее и отправить Катерину в свободный полет по комнате. Конечно, ребятам здорово за это попало, но они не жалели о содеянном, ибо с самого начала невзлюбили кичливую блондинку-медсестру.

Итак, двадцать третьего апреля, жизнь лаборатории вновь всколыхнулась и забурлила с прежней силой, и причиной этой был, конечно же, Антон Остапчук. В этот день Катерина и Милена по привычке вошли в бокс, чтобы сделать мальчику инъекции. Аппарат поддержания жизнеобеспечения размеренно пищал, информируя о стабильном состоянии пациента. Для женщин этот звук уже давно стал привычным фоном, поэтому, когда частота писка изменилась, Смирницкая и Вейс автоматически повернули головы, глядя на койку Антона.

Уже спустя несколько минут медсестры, словно по команде, прошли на кухню, где Юра листал свои старые комиксы, захваченные с собой с незапамятных времен, и ринулись к холодильнику. Волченко с изумлением смотрел на женщин, которые, схватив по морковке, принялись судорожно натирать сладкий овощ на терке и запихивать его в соковыжималку.

– Эй, вы чего? – отложив комикс в сторону, спросил Юра, удивленно подняв брови.

– Он хочет морковного сока, – монотонно, в один голос, произнесли Катерина и Милена, так же одновременно нажав на кнопку соковыжималки.

– Кто – он? – переспросил лаборант, так и не вникнув в ситуацию. К тому же, наблюдать за тем, как медсестры, не переносящие друг друга на дух, что-то делают совместно, да еще и так слажено.

– Антон, – ответили женщины.

– Что? – Юра подскочил на месте. – Ребенок пришел в себя?!

– Ага, – беспечно кивнула Милена, – и теперь он просит морковный сок.

– А Николай Алексеевич или Смирницкий знают об этом? – поинтересовался Волченко, направляясь к двери.

– Нет, – ответила Вейс, переливая сок в стакан.

– Вот курицы! – в сердцах воскликнул Юра, выскакивая в коридор. У него словно крылья выросли за спиной, когда он несся к кабинету Егозина.

И вот, на ходу надевая халат, Николай Алексеевич вбежал в палату, замерев на входе, никак не в силах поверить увиденному. Антон полусидел на койке, поглощая морковный сок, прихлебывая и причмокивая от удовольствия. Милена сидела в изножье кровати, с умилением глядя на маленького пациента, а Катерина стояла у противоположной стены, скрестив руки на груди. Она наблюдала за происходящим с какой-то кривоватой ухмылкой, никак не вяжущейся со столь знаменательным событием в лаборатории.

Егозин осторожно подошел к кровати и поинтересовался:

– Как ты себя чувствуешь, Антоша?

– Вполне прилично, – хмыкнул ребенок, забавляясь разворачивающейся перед ним ситуацией.

– Э… Кхм… – Егозин явно не ожидал такого ответа, а потому, поправив очки, продолжил осторожно задавать вопросы: – Ничего не болит? Есть ли жалобы? Может, ты чего-то хочешь?

– Хочу. Я хочу знать, где я нахожусь и что со мной случилось. Насколько я помню, я возвращался со своим классом домой, на автобусе. А потом – мрак. Мне кто-нибудь что-нибудь расскажет?

Остапчук пристально посмотрел каждому присутствующему в комнате в глаза, и тут произошла довольно странная вещь: все, без исключений, принялись излагать события той далекой ночи. В палате воцарился невообразимый гул, и Антон поморщился, не в силах уловить истину, которую до него старались донести все и сразу.

Смирницкий, появившийся в палате пару минут спустя, опешил от представшей его виду картине: все рассказывают одну и ту же историю, отчаянно жестикулируя и надвигаясь на мальчика. Антон уже и сам не был рад сложившейся ситуации, а потому забился в угол кровати, загородившись от испуга подушкой.

– Что здесь происходит?! – громовой голос Арсения на мгновение перекрыл гул голосов, и все повернули головы к ученому, дорассказывая уже ему приключения желтого автобуса. Смирницкий подошел к ребенку и тихо, чтобы больше никто не слышал, поинтересовался:

– Это твоя работа, Антоша? Не бойся, мне можно доверять.

Остапчук недоверчиво посмотрел на улыбающегося искренней улыбкой Арсения и кивнул:

– Я просто хотел узнать, что произошло, и ту вот это…

– Что ты делал перед этим? Смотрел ли ты им в глаза?

– Ну… – Тоша замялся, а затем решительно кивнул, крепче сжимая подушку: – Да, я всегда так делал. Когда-то вычитал в старой книге, что так можно расположить собеседника к доверительной беседе. Или как-то так.

– Все ясно… – Арсений выпрямился, осененный догадкой. – Послушай, Антон, если я тебе скажу, что у тебя есть сила, как у супергероя из комиксов, ты бы поверил мне?

– Года два назад – да. Сейчас – нет, – прямолинейно заметил Остапчук, и у Смирницкого даже дух перехватило от подобной прямолинейности, свойственной, скорее, взрослому человеку, чем десятилетнему ребенку.

– А как ты можешь объяснить тот факт, что все тебя слушаются? Что моя сестра и Катерина принесли тебе сок по первому твоему желанию?

Антон призадумался:

– Да, это странно. Но я не уверен…

– Что это, черт возьми, было?! – недовольное ругательство Егозина разорвало воцарившуюся спустя секунду паузу. – Я, словно идиот, пересказывал события той ночи, совершенно не смущаясь того факта, что еще трое человек, кроме меня, поступают подобным образом.

Арсений поднялся с кровати и победным голосом заявил:

– У Антона самый сильный дар из всех, что получили дети. Он умеет контролировать мысли, внушать свои требования всем, кто находится рядом с ним.

– Круто! – мальчишка не сдержался, от переизбытка чувств подбросив подушку в воздух. – А можно еще попробовать?

– Может, не стоит? – мягко заметил Смирницкий, но Антона поддержал сам Егозин:

– Давай. Катерина, подойди к мальчику.

Слишком шокированная, чтобы сопротивляться, Вейс подошла к кровати, с опаской взглянув на своего бывшего пациента.

– Попрыгай на одной ноге и прокукарекай! – приказал Остапчук, уставившись на блондинку. Та, не сопротивляясь, проделала требуемое.

– Офигеть! – эмоции мальчика били через край, и он стал раздумывать, что бы еще сказать, но Арсений внес коррективы в его планы:

– Стоп, достаточно, Тоша. Ты недавно пришел в себя, тебе надо отдохнуть. Все остальные – за мной!

И все ту же вышли, опасаясь находиться в комнате с таким источником силы.

«Надо приступать к диссертации, пока память свежа. И еще сыворотки наделать, да… А вот докладывать наверх я торопиться не буду – надо подождать, пока всем подопытным не исполнится восемнадцать, иначе вместо всемирной славы я получу пижамку в полоску и камеру без удобств», – думал Егозин, возвращаясь к себе в кабинет. Он был достаточно впечатлен, пожалуй, даже раздавлен результатом действия сыворотки. Конечно, ее стоило бы усовершенствовать, чтобы полностью исключить побочные эффекты, зато потом… Деньги, слава, покой.

«Это просто кладезь невиданной силы, громадный потенциал! Я лично займусь тренировками и исследованиями способности Антона, чтобы собрать мозаику воедино. Этот мальчик – недостающий элемент в моей головоломке побега, и он – мой главный союзник: самый сильный, выдержанный. Прирожденный лидер. Я помогу ему, чтобы он потом помог мне», – думал Арсений, загадочно улыбаясь. Он был близок к цели, как никогда ранее.

========== Антон ==========

Жизнь Антоши Остапчука тоже не была безоблачной и безмятежной; пожалуй, из всех детей, выживших после ужасной катастрофы, только Майя была по-настоящему счастливой. Мальчик не был сиротой, как Гриша, и не познал другую крайность – старый образ жизни Оли, третьей дочери в многодетной семье. Семья у него была полноценной, многие могли бы назвать ее крепкой – Остапчуки предпочитали не выносить сор из избы, не обсуждая семейные дела вне стен маленького частного домика на окраине города.

Виктор Остапчук пил. По поводу и без, в выходные и будни, в церковные и государственные праздники. Повод находился всегда, вернее, раньше находился, зато потом мужчина и вовсе перестал обращать внимание на такую ерунду, как придумывание предлога. Он просто покупал чекушку в магазине по дороге с работы и нес ее домой, где, усевшись за кухонный стол, по-мазохистски медленно открывал бутылку, так же медленно наливал прозрачное содержимое в стакан, и так же медленно пил, смакуя каждый глоток. Потом еще стакан, еще и еще. И с каждым разом темп увеличивался, больше не было той неторопливой манеры поведения, не было стремления походить на гурмана, смакующего бокал какого-нибудь изысканного Шардоне. К лицу мужчины приливала кровь, делая его свекольного цвета, глаза становились узкими, заплывшими щелками, а нос покрывался паутинкой синих сосудиков, в «комплекте» с цветом лица делая его фантастически фиолетового цвета.

И вот тогда все живое стремилось спрятаться по углам, скрыться, чтобы только не попасться под руку этому человеку, чьим поведением руководил алкоголь. Людмила Семеновна, его жена, разом становилась похожей на забитое, запуганное животное. Она сжималась комочком на диване, в ожидании требовательного крика:

– Эй, ты! Жена! Неси свою тушу сюда и грей мне обед! Жуть как жрать хочу. Да поживее, а то отхватишь…

Но поживее никак не выходило, и вскоре из кухни доносился дикий нечеловеческий рык Виктора и тихий, захлебывающийся в слезах крик Людмилы.

Антон и его младшая сестра Лера тихо сидели в своей комнате, боясь тоже попасть под раздачу. Девочка тихо всхлипывала, утирая кулачком слезы, а мальчик угрюмо молчал, сжимая кулаки. Он мечтал об одном: заступиться за мать, оборвать отца раз и навсегда, заставить его даже забыть о том, что у него есть жена и дети.

Столь похожий на Виктора внешне, его сын обладал сильным, закаленным характером. Мальчик собственными глазами каждый день видел пример, как не стоит поступать со своей семьей, а потому к десяти годам уже точно знал, какой хочет видеть свою жизнь и себя в ней. Кем угодно, но только не домашним тираном и пьяницей.

А на следующий день, приняв противопохмельное средство, Остапчук-старший вставал и, как ни в чем не бывало, отправлялся на работу, где он слыл весельчаком и душой компании. А Людмила Семеновна, глотая слезы, тщательно замазывала тональным кремом свежие синяки.

***

В день аккурат перед поездкой Антона на Кавказ, в доме Остапчуков вновь разразился скандал, и мальчик вновь был в самом его эпицентре. Брызжа слюной, Виктор, потрясая дневником сына с тройкой, кричал:

– Никакого тебе Кавказа, ублюдок, пока не подтянешь математику!

– Витя… – несмело произнесла мать Антона, кладя руку на сгиб локтя мужа, но Остапчук одним движением отбросил ее в сторону, сконцентрировав все внимание на сына, бесстрашно смотрящего прямо в глаза разъяренному отцу.

– Поспорим? – с диковинным для десятилетнего ребенка хладнокровием проговорил мальчик, не изменившись в лице.

Виктор опешил. Никто и никогда не осмеливался дерзить ему, более того, глядя в глаза прямым, твердым взглядом, особенно родной сын, который просто обязан почитать своего отца. Но, стараясь ничем не выдать своего замешательства, Остапчук заорал:

– Ах, ты гаденыш! Да как ты смеешь дерзить мне?! – школьный дневник полетел прямо в лицо ребенку, и Людмила вскрикнула.

– Заткнись, мамаша, – грубо рыкнул Виктор, покосившись в сторону жены. Та инстинктивно прикрыла лицо руками. А Антон просто поймал дневник, трясущимися руками (это было единственным признаком его волнения) поправил обложку и положил его на стол. Такое спокойствие ребенка еще больше разъярило мужчину, и он занес руку для удара, но тут же был перехвачен женой. Людмила могла стерпеть любые побои, но видеть, как на ее месте оказывается сын, она просто не могла. Возможно, это и была ее ошибка, ибо теперь внимание Виктора было направлено на нее. Остапчук со всей силы влепил жене оплеуху, да так, что несчастная женщина с громким воплем повалилась на пол.

Мужчина не видел, как засопел и напрягся за его спиной сын, как сжались его кулаки. И, когда он повернулся, чтобы продолжить начатое, его встретил прямо-таки ошеломляющий угар в пах. Антон вложил в этот удар все свои детские силенки, вместив в него всю ненависть по отношению к отцу. Виктор резко выдохнул и сжался пополам, матерясь так, что от этого, казалось, привяли все цветы в комнате.

– Чтоб ты сдох, сучонок! Чтоб ты сдох! – прошипел Виктор обращаясь к собственному сыну.

– Мама, звони в милицию, – твердо произнес ребенок.

– Зачем? – Людмила Семеновна поднялась, наконец, на ноги и посмотрела на сына.

– Он же бьет нас, мама! Он чуть не покалечил тебя. Ну же, звони! – в голосе Антона слышалась неприкрытая мольба.

Мать молча покачала головой и повернулась к мужу, помогая тому выпрямиться. Мальчик молча смотрел на это, затем пошел к Лере, дал ей какое-то платьице, собрал портфель, оделся сам и, взяв сестричку под руку, направился к выходу.

– Куда вы, на ночь глядя? – встревоженно перестрела детей Людмила.

– К тете Лене. Оставайся с ним, – Антон словно выплюнул это слово, – если так хочешь. А я хочу, чтобы Лерка не видела этого всего. Увидимся после экскурсии.

С этими словами мальчик захлопнул дверь прямо перед носом ошеломленной матери.

***

С той экскурсии он так и не вернулся. Виктор запил еще сильней, бросил работу, а Людмила, устав от такой жизни и переосмыслив многое после смерти своего мальчика, развелась с ним и, забрав Леру с собой, начала новую жизнь, отдельно от пьяницы мужа.

========== Sonne ==========

– Так-с, ребятки, интересно, кто как написал диктант?

Юра зашел в подсобку, где у них с недавних пор проходили занятия, потрясая двойными листиками.

– Не очень, – протяжно произнес Антоша с недовольной миной.

– Да, интересно, Юрий Филиппович! – Оле не сиделось на месте, и она чуть привстала из-за стола, потянувшись при этом к учителю-лаборанту.

Но Волченко, улыбаясь, приподнял листки над головой, и только после того, как уселся за свой стол, деловито прочистил горло и осмотрел своих учеников – таких разных и похожих одновременно. Скромная и прилежная Майя, чинно сидящая рядом с Гришей, расправив не по размеру большую плиссированную юбку Катерины; Гриша, который пытается следовать примеру соседки, но постоянно отвлекается на попытки Антона втянуть его в шалость; Тоша, который ведет себя так, словно у него в попе огромное шило – то и дело успевает дернуть Олю за косичку, шутливо толкнуть в спину Цветкова и бросить записку Майе. Короче говоря, успевал Остапчук везде, кроме учебы. Оленька Бирючинская, личная любимица Юрия, старательно выполняла все уроки, не уступая в этом Майе, и при этом успевала или поучаствовать в шалостях соседа, или дать сдачи, за особенно неприятное дерганье за косу.

– Итак, отличные оценки, как и обычно, получили Майя и Оля.

Девочки улыбнулись, а Оля так и вовсе надулась от собственной важности.

– Гриша – четыре.

Мальчик кивнул и попросил листочек, чтобы посмотреть на свои ошибки.

– Антон – тройка.

Остапчук махнул рукой, игнорируя протянутый Юрием листок:

– Оставьте себе… А какой у нас сейчас урок? – поинтересовался мальчик, сложив руки, словно заправский ученик.

– Музыка, – объявил Волченко, доставая из кармана мобильный телефон, по совместительству МР3 плеер.