Текст книги "Фантастическая четверка: New Age (СИ)"

Автор книги: Selia Meddocs

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Рад, что ты так думаешь. В тебе, Катерина, я уверен на сто процентов, хоть меня и беспокоит отсутствие твоей личной точки зрения. Меня и самого терзают сомнения. Во-первых, еще не все дети пришли в себя. Анастасия Меловая, та, что умерла вчера, скончалась от того, что у нее разом лопнули все сосуды. Если вспомнить Валентина Королева, то это уже две жертвы, буквально утонувшие в собственных телесных жидкостях.

Катерина поморщилась. Егозин проигнорировал это и продолжил:

– Но, тем не менее, Майя и Гриша выдержали вакцинацию. Интересно, от каких факторов зависит этот естественных отбор?

– Может, от силы духа? Это далеко не первый случай в медицине. Профессор, вспомните, как люди побеждали рак одним желанием жить.

– Возможно. Но назревает еще один вопрос: у скольких еще подопытных развита сила воли? Их осталось всего трое. Меня не покидает неприятное ощущение, что мы впустую тратим сыворотку.

– Да нет же! – горячо заявила Вейс. – Еще не все потеряно! Не думайте так!

Николай махнул рукой и задумался:

– Даже если эксперимент пройдет удачно, что я доложу президенту? Что я провел испытания на детях? Да меня же со свету сживут! Надо что-то придумать. Это раз. Возможно, придется тянуть время и предоставлять правительству подтасованные результаты исследований. Это два. Скажем, что тестирование сыворотки проходило на крысах. Но, если честно, мне было бы жаль тратить сыворотку на грызунов.

Катерина кивнула:

– Вы правы. Зачем нам крысы со сверхспособностями?

– Моя школа! – одобрительно пробасил Егозин. – В-третьих, необходимо узнать, какие способности скрываются в Майе. Если у Гриши огромная сила, то что же тогда у Беридзе? Этим займешься ты. Только осторожно, Милена Смирницкая часто навещает детей. Нам не нужны лишние подозрения Арсения.

– Я справлюсь, – твердо заявила девушка.

– Прекрасно. Ну а следующим пунктом плана займусь лично я. Арсений объявил мне негласную войну, поэтому мне нужны единомышленники. Я не хочу, чтобы труд всей моей жизни ушел коту по хвост. С этими сыворотками, Катюша, Россия станет непобедимой нацией, а я… – Егозин улыбнулся своим мыслям, – …стану властелином мира. Эти дети – наше будущее. Безбедное и чертовски приятное.

Вейс опешила, заметив в глазах Егозина алчный огонек. Ей не нравилась столь разительная перемена в образе добропорядочного профессора, и она едва подавила в себе желание сбежать из этой холодной белой комнаты. Но она заставила себя остаться. В конце концов, безбедное будущее рядом с Егозиным – самое оно для симпатичной блондинки в ненавистном медицинском халате.

***

Пять дней подряд Арсений навещал оставшихся троих детей. Их хрупкие маленькие тельца вызывали в нем жалость и презрение к самому себе. Что он сделал с ними? Да, он спас их, но какой ценой? Кто из них умрет следующим? Эта светловолосая девочка с полупрозрачной кожей и ямочкой на подбородке? Рыжеволосый вихрастый парнишка с веснушками на носу? Или этот мальчик, так напоминающий маленького аристократа своим еще детским, но уже гордым профилем? Но они все еще были в коме, дыша при помощи допотопного аппарата искусственной вентиляции легких.

На пятый день, проходя мимо постели Оли Бирючинской, Арсений не сдержал крик изумления: волосы девочки из светло-русых стали… голубыми, точно у Мальвины.

– Милена! Бегом ко мне! – закричал он что есть мочи. Для него за все это время, наконец, забрезжил свет в конце тоннеля. Смирницкий чувствовал, что новоиспеченная Мальвина скоро придет в себя.

========== Оля ==========

Оля Бирючинская была самой красивой девочкой в классе. Восторженные мальчишки не упускали шанса дернуть ее за шикарную толстую косу, которую девочка еще давно научилась плести самостоятельно. Однако созданием причесок дело далеко не ограничивалось – девочке рано пришлось повзрослеть.

Оля была третьим ребенком в семье. Кроме нее, мать воспитывала еще семерых девочек, причем все они были от разных отцов. Для всего культурно-рафинированного общества это был довольно редкий и необычный случай. Марину Бирючинскую считали шалавой и гулящей бабой; ее даже пытались лишить родительских прав. Но она была воистину пробивной женщиной: несмотря на маленькую зарплату, она умудрялась воспитывать своих дочерей в строгости, а также следить за их внешним видом и питанием. Девочки всегда были чисто одеты, накормлены и ухожены. Конечно, Марине в этом помогали старшие дочери – Лиза и Катя, девятнадцати и семнадцати лет соответственно. Оля тоже пыталась прикладывать свою руку к воспитанию младших сестер: грела им еду, молоко, ходила в магазин и убирала в доме.

Был довольно интересный случай, когда Оля, будучи еще первоклассницей, рассказывала первой учительнице такую историю:

– Наталья Сергеевна, а вы знаете, у нас кошка беременная. И мама.

Учительница изумленно посмотрела на школьницу:

– А почему ты сказала о маме в конце?

Девочка махнула рукой:

– Это уже восьмой раз. И тоже девочка.

Учительницу чуть не хватил удар, когда она узнала, что в семье Бирючинских семь девочек, да еще и восьмая вот-вот появится на свет. Было ясно, что Марина пытается родить мальчика, но пока что она всего лишь перещеголяла семью Беннет из романа Джейн Остин “Гордость и предубеждение”.

Перейдя в пятый класс, Оля стала более скрытной. Мать запретила ей афишировать что-либо об их семье, так как понимала, что Тихорецкому обществу их женское общество явно не по душе. Многие состоятельные люди, в том числе и родители Майи, спали и видели, как дети Марины Бирючинской скрываются за воротами детского дома.

Оля не знала другой жизни. Игрушек у нее было мало, в основном те, которыми когда-то играли ее старшие сестры. Девочка была любимицей самой старшей сестры – Лизы. Она, поступив учиться в техникум, на свою скудную стипендию тайком приносила Оле конфеток или “Киндер Сюрпризы”, где были и конфетки, и игрушки. Однако совесть не позволяла девочке скрывать от младших сестер Риты, Маши и Иры скромные дары, поэтому она всегда делила лизины подарки с другими сестрами. Соня, Лена и Юля были еще маленькими для шоколадок, но Оля знала, что вскоре ей придется делиться и с ними.

На ту злополучную поездку Марина, Лиза и Рита отдали часть своих скудных сбережений. Оля так радовалась этой поездке, что даже забыла поблагодарить своих родных за столь щедрый подарок. Правда, она быстро спохватилась и чуть не задушила маму и сестер в объятиях…

…Марина не плакала, когда гроб с телом ее третьей дочери доставили в Тихорецк. Она впала в какое-то оцепенение. Она не разговаривала, не ела, не пила. Остальные дети переживали утрату вместе с ней, однако с более щедрым проявлением эмоций. Наконец, выйдя из горестного ступора, Марина исчезла на пару дней. Вернувшись, она уже знала, что вместо потерянной навсегда дочери у нее будет другая. Бирючинская снова забеременела.

***

А Оля тем временем сидела в своей личной комнате в бункере лаборатории. Несмотря на скудную обстановку, она была немного счастлива. Она жива, здорова, у нее своя комната, которую не надо делить с сестрами. Никто не кричит по ночам, требуя замены пеленок… А бонусом у нее сверхспособность, как у супергероев. Просто класс!

Конечно, Оля немного скучала по маме и сестрам, но она не скучала по старой жизни. Да и кому нужна такая жизнь?

Сверхспособность Оли Бирючинской открыли практически сразу: девочка по собственному желанию могла до неузнаваемости сменить свой облик. Цвет волос, глаз, кожи… Даже рост и комплекцию!

– Довольно уникально, не так ли? – произнес Егозин, обследуя девочку.

– Еще как, дедушка доктор! Я прямо как супергероиня из комиксов! Почти как Женщина-Кошка!

С этими словами кожа Оли потемнела, глаза из светло-голубых сделались карими, волосы стали короче, темнее, курчавее. Пара секунд – и перед пораженным Егозиным предстала Холли Берри в миниатюре.

– Оленька, лапочка… Да с таким даром ты сможешь покорить весь мир!

Оля вмиг стала сама собой:

– А зачем?

– Как это – зачем? Тебя все будут бояться, уважать…

– Я не хочу, чтобы меня боялись. Я хочу, чтобы у меня было много-много друзей… – безапелляционно произнесла Оля, глядя в карманное зеркальце, подаренное Катериной Вейс.

– Значит, они у тебя будут, золотце мое. Непременно!

========== Майин секрет ==========

Катерина Вейс уже несколько часов назад стояла у дверей комнаты Майи, кипя от скрытого раздражения. Милена, которая зашла к девочке, чтобы сделать несколько стандартных исследований и измерений, все еще не вышла из комнаты, а Катерине было просто необходимо вплотную заняться изучением сверхспособности Майи.

Этот вопрос долго не давал покоя всем ученым секретной лаборатории. Если со способностями Гриши и Оли все было ясно с самого начала, то Майя никак не могла открыть свой секрет. Было вполне очевидно, что первая из очнувшихся обладает каким-то скрытым даром, определенно мощным. Егозин и Вейс упрямо грызли эту загадку, мечтая лишь об одном: чтобы Смирницкие не мешались под ногами. Конечно, Милена не представляла для Егозина угрозы, но ее сердобольность и чрезмерная опека над детьми если не мешали, то явно раздражали исследователей. Арсений же, пребывая в комнате переподготовки, пока что был безвреден, но так не могло длиться долго. Зная упрямство и гипертрофированную рыцарственность Смирницкого, Егозин осознавал, что у него появился серьезный противник.

Наконец, Милена вышла из комнаты и направилась к комнате переподготовки. Убедившись, что медсестра не вернется в этот блок еще некоторое время, Катерина торопливо открыла дверь и подошла к Майе, сидящей на кровати с книгой.

– Так, ребенок, бросай книгу и пошли со мной.

– Куда? – удивилась Майя, наивно полагая, что с исследованиями на сегодня покончено.

– В главную лабораторию, конечно же! – раздраженно проговорила Катерина, хватая Майю за запястье. Затем, словно спохватившись, ослабила хватку и натянуто улыбнулась: – Нужно провести еще кое-какие исследования.

– А это не больно? – с замиранием сердца спросила девочка.

Катерина пожала плечами:

– Пока нет.

Нервно передернув плечиками, девочка последовала за красавицей-медсестрой в лабораторию.

Главная лаборатория была самой просторной комнатой во всем исследовательском центре. Это было помещение сферической формы, оборудованное по последнему слову техники. Аппаратура здесь была собрана со всех уголков света: США, Японии, Израиля, и, конечно же, России. Флуоресцентные лампы едва слышно гудели, озаряя помещение мягким белым светом.

Катерина завела Майю внутрь и, обратившись к младшему лаборанту Юре Волченко, произнесла:

– Выйди, пожалуйста.

Парень удивленно воззрился на нее, снимая наушники:

– С чего бы это я должен покидать место работы?

– По распоряжению Николая Алексеевича, конечно же, – заносчиво процедила Катерина.

– Ага. Вот как, – задумчиво проговорил Юра. – Ну, ладно. В таком случае, за оборудование отвечаешь ты, Вейс.

– Хорошо, Юра, – натянуто ответила Катерина, делая парню знак удалиться.

Волченко, недоумевая, вышел. Пройдя по коридору всего пару шагов, он встретил Милену.

– Юра? А ты почему не в лаборатории?

– Потому что там Катерина Вейс и Майя.

– Майя? С Катериной? Странно…

– Да, и блондиночка закрылась изнутри, предварительно выставив меня за дверь, – Юра скорчил рожицу, демонстрируя свое отношение к Вейс.

– Все это очень странно… – пробормотала Милена, – …спасибо, Юра. Кстати, сходи на кухню, я испекла печенье. Перекусишь, а заодно расскажешь, пропеклись ли они.

Волченко довольно улыбнулся и отправился на кухню, в то время как Милена снова поспешила к брату.

***

Арсений уже пять дней сидел в камере переподготовки, просматривая научно-популярные фильмы и перечитывая медицинские учебники. Скукотища была неимоверная. Захлопнув солидный том по физколлоидной химии, невесть откуда взявшийся в камере, Смирницкий потянулся и встал со стула, пытаясь размять затекшие мышцы. Его простые упражнения прервал звук поворачиваемого в скважине ключа. В комнату ворвалась его запыхавшаяся сестра, с трудом переводя дыхание, словно после спринтерского бега.

– В чем дело, Милена? – спокойно поинтересовался Арсений.

– Катерина и Майя в лаборатории… – выдохнула женщина, обеспокоенно глядя на брата.

Мужчина обеспокоенно нахмурился:

– Снова поползновения Егозина, тут и думать не надо.

– Что делать, Арсений? – спросила Милена, глядя прямо в глаза брату. Она привыкла принимать все его решения и следовать им беспрекословно.

Смирницкий взъерошил волосы и сжал кулаки:

– В данной ситуации – только следить за действиями приспешников Николая Алексеевича. Пока я нахожусь в камере, я не могу ничего поделать, и я поручаю слежку тебе.

Милена вздохнула:

– Мне это все жутко не нравится. Дети стали яблоком раздора между всеми нами, хотя прежде мы были дружным и сплоченным коллективом.

– Когда дело пахнет успехом и большими делами, о дружбе забывают. Это такой печальный закон жизни. А инновационная сыворотка – это деньги. А дети – успех, – проговорил Арсений, возвращаясь в кресло. – И это отвратительно.

***

Уже битых два часа Катерина возилась с Майей, проводя с ней всевозможные тесты: на силу, логику и возможности тела… Она заставляла девочку проходить головоломки, гнуть металлические прутья и выполнять такие гимнастические упражнения, которые не снились даже гимнасткам. Но девочка была посредственна, и ничто по-прежнему не могло указать на ее скрытый талант.

Вейс уже отчаялась, но тут ей в голову пришла одна мысль, поначалу не показавшаяся ей дельной. Но, все-таки было в ней что-то такое, что предлагало хотя бы попробовать.

– Так, Майя, сейчас я возьму у тебя кровь из вены, на анализ, и на этом мы закончим.

Глаза девочки округлились от страха:

– Зачем?! Я боюсь… Не надо, пожалуйста.

– Так, успокойся! – крикнула Вейс, срывая свое раздражение на ни в чем не повинном ребенке. – Не умрешь!

В ответ на призыв успокоиться, Майя, наоборот, разревелась. Ее плач услышала Милена, сидевшая под дверью. Взволнованная, она принялась колотить кулаками в дверь:

– Катерина! Открой немедленно!

Выругавшись сквозь зубы, Катерина открыла дверь. Милена заскочила в лабораторию, и Майя с громким плачем бросилась к ней. Прижав ребенка к своей груди, Смирницкая погладила Майю по голове, бросив на Катерину испепеляющий взгляд. Та, презрительно хмыкнув, направилась к выходу из лаборатории. Обернувшись на пороге, она обратилась к Майе:

– Сегодня можешь отдыхать, но завтра мы продолжим. Будешь реветь – привяжу тебя ремнями к кровати.

– С ума сошла? – зашипела Милена, успокаивая разревевшуюся пуще прежнего Майю. – Разве можно так с детьми обращаться?

– Ах, ну конечно, курочка-наседка Смирницкая будет мне давать ценные педагогические советы, ха-ха!

Милена сокрушенно покачала головой:

– Когда ты стала такой черствой, Катерина?

Ничего не ответив на этот вопрос, Вейс захлопнула за собой дверь.

========== Когда тайное становится явным… ==========

– Николай Алексеевич? – Катерина нерешительно постучала в дверь личной комнаты Егозина и, когда он, наконец, ей открыл, она вошла внутрь с кислой миной.

– Дай угадаю, – медленно произнес профессор, – у тебя ничего не получилось?

Вейс виновато развела руками:

– Как всегда вмешалась Смирницкая.

Егозин тяжело вздохнул и отошел в другой угол комнаты:

– Так и знал, что все придется брать в свои руки… Ничего нельзя доверить молодежи. Скажи лучше, какие опыты ты успела сделать, чтобы я не повторялся.

Катерина горестно вздохнула и подробно описала все, что она успела провернуть, пока Милена не взяла Майю под свое крыло. Николай внимательно слушал и делал пометки в блокноте, порой переспрашивая нервничающую блондиночку. Вейс же не знала, куда себя деть – холодный расчет, которым так и веяло от Егозина, заставлял ее чувствовать себя втройне виноватой. Закрадывалась мысль, что она недостойна быть здесь, в этой комнате, и даже выполнять мелкие поручения типа “принеси-подай”.

– Это все? – поинтересовался Николай Алексеевич, саркастически подняв бровь.

– Да, – выпалила Катерина и вскочила, как ужаленная. Ей не терпелось выйти из этой холодной, мертвой комнаты. Это давило на ее психику, и Вейс хотела как можно быстрее скрыться в своей миленькой, напичканной безделушками комнатке, и больше не видеть перед собой строгого профессора.

– Катеринка, что с тобой? – притворно-изумленно поинтересовался Егозин. – Только не говори, что я тебя обидел. Ведь не обидел?

– Нет, Николай Алексеевич, – пробормотала Катерина, опустив голову.

– Ну-ну, не расстраивайся. Я не рассердился на тебя. Возможно, я неправильно встретил тебя… Забудь, не обижайся на старика.

Катерина подняла глаза, полные слез. Непривычная мягкость Николая Алексеевича непривычно тронула ее, захотелось плакать. Не выдержав, девушка выскочила из комнаты и, сломя голову, помчалась к себе.

***

На следующее утро Майе снова не дали выспаться. Истерзанная душой, не выспавшаяся, заплаканная, она следовала за самым стареньким дяденькой в белом халате, профессором Егозиным. Его она почему-то боялась больше всех. Вообще, она не боялась только дядю Арсения и его сестру, тетю Милену. Они были такими добрыми, заботливыми, и никогда не ставили над ней экспериментов. А этот дяденька, Николай Алексеевич, хоть и улыбался, но глаза его были холодными и злыми, как у злого персонажа из мультиков.

Егозин завел Майю в главную лабораторию и положил перед собой планшет со списком экспериментов, которые он хотел бы провести сегодня над девочкой, чтобы выявить ее приобретенный путем сыворотки дар. И первым в списке числился анализ крови из вены.

Профессор пережал девочке жгутом руку выше локтя и приказал поработать кулачком. Боясь новых болезненных ощущений, Майя повиновалась, сцепив зубы. Когда вена набухла, профессор приказал маленькой пациентке отвернуться и посмотреть на шкаф с медикаментами, пока он будет вводить иглу. Пока темно-вишневая венозная кровь набиралась в шприц, Майя бледнела, словно с этой кровью из нее выходила жизнь; но вскоре все закончилось, и девочка смогла перевести дух.

Егозин выругался сквозь зубы: как он, профессор с многолетним стажем, забыл приготовить смоченный спиртом тампон для дезинфекции раны после взятия крови.

– Майя, сожми-ка руку в локте, пока я достану ватку. Да покрепче. И крови не бойся.

Девочка кивнула и зажмурила глаза, судорожно сжав руку до боли. Но, к ее удивлению, место укола не болело, и Майя на свой страх и риск решила проверить – а что там?

– Ты что, с ума сошла? – загремел на всю лабораторию Егозин. – Ты что, хочешь, чтобы у тебя возобновилось кровотечение?..

Накричал и тут же замер. Замер так же, как и Майя, глядя расширившимися от удивления глазами на место укола. Вернее, на место, где был укол. Среди засыхающей сукровицы было четко видно отсутствие каких-либо следов укола.

– Как это возможно? – одними губами потрясенно прошептал профессор.

Майя не ответила, так как догадка медленно заполняла ее мысли. А что, если она может заживлять ранки быстро, как настоящие супергерои? Кажется, это называется…

– Саморегенерация! – воскликнул Егозин. – Бог ты мой, саморегенерация!

Пожилой профессор был вне себя от счастья и танцевал по лаборатории, словно малое и неразумное дитя, пока Майя лихорадочно размышляла, откуда в ней проявилась эта невиданная способность, за которую многие готовы были душу отдать. Способность, которую все геймеры мира хотели бы привить персонажам компьютерных игр. Но ответа маленькая девочка так и не могла найти, поэтому все ее восторги вскоре перекрыла одна мысль: “А что на это скажут мама и папа?”

– Майечка, солнышко, дай мне свою ручку! – непривычно ласково и мягко попросил Николай Алексеевич девочку.

Поддавшись на теплые уговоры, она подчинилась, и тут же вскрикнула от боли: Егозин полоснул скальпелем по ее нежным маленьким пальчикам. Слезы ручьем заструились из ее глаз, слезы незаслуженной обиды и боли. Но тут же высохли, так как порез зажил за считанные секунды. А что бы убедиться, сколько именно секунд занимает саморегенерация, он Егозин сделал еще один надрез.

***

Вечером того же дня доктор сделал у себя в дневнике запись:

День прошел на редкость удачно. Сегодня еще один подопытный раскрыл мне свою тайну. Сверхсила, способность менять внешность, а теперь еще и саморегенерация. Это звучит, конечно, чересчур фантастично, но, черт меня дери, приятно. Вдвойне приятно то, что это результат многолетних трудов. Быстрее бы еще кто-нибудь пришел в себя – так велик мой азарт исследователя неизвестного…

========== Соперничество ==========

Шел вторник – последний день принудительного пребывания Аресения Смирницкого в камере переподготовки. Этому крепкому, атлетически сложенному мужчине было довольно трудно выносить заключение, не имея возможности нормально размять затекшее тело или пообщаться с коллегами. Это был, конечно же, огромный минус, но и без плюсов не обходилось: за неделю пребывания в камере Арсений освежил кое-какие познания в теории медицины, и теперь горел желанием опробовать все это на практике.

Минуты тянулись медленно, словно кисель, и мужчина не знал, чем себя занять. Устало сев на кушетку, он закрыл глаза, и его мысли вновь вернулись к детям. Милена вчера рассказала ему потрясающую новость, которая была уже всеобщим достоянием и не обсуждалась разве что ленивыми и им самим.

– Оказывается, у Майи редкая способность к саморегенерации, – поделилась сестра, принеся Арсению поднос с ужином.

– Неужели? – переспросил мужчина. – И как же это выяснили?

Милена поведала Арсению историю, которую предприимчивый Егозин пустил в народ, старательно обходя правду: якобы Майя случайно порезала себе руку разбитой пробиркой, и на его глазах порез затянулся за восемь секунд – немыслимо и так непохоже на правду…

Арсений задумчиво выслушал ее историю, а затем спросил:

– А как выглядела девочка?

– Да как обычно, только стала бледней и почти не ест.

Смирницкий задумчиво потер подбородок, а затем произнес:

– Милена, ни за что не поверю, что ты поверила в сказку Егозина.

– То есть как? – ошарашенно пробормотала женщина, схватившись за сердце.

– Я знаю Николая Алексеевича уже не первый год, поэтому история, которую он пустил в народ, кажется чистой воды выдумкой. Наверняка он ставил на Майе опыты, а затем пригрозил ей чем-то, и теперь она молчит… Хм, кстати, саморегенерацией можно объяснить и тот факт, что она первой вышла из комы.

Арсений отодвинул тарелку и зашагал из угла в угол:

– Быстрей бы меня выпустили отсюда. Егозин слишком далеко зашел в своем стремлении подняться выше, чем он есть. Кто-то должен ему помешать. В конце концов, он не будет вечно держать меня в камере переподготовки – это бросится в глаза всем ученым лаборатории.

– Сеня, я боюсь за тебя, – прошептала Милена, побледнев.

Смирницкий лишь усмехнулся:

– Ты плохо меня знаешь, сестрица. Я буду бороться с Егозиным за каждого ребенка до конца, пусть даже это будет грозить мне увольнением.

***

В это же время много ярких событий происходило и между детьми: силачом Гришей, “разномастной” Оленькой и неуязвимой Майей. Казалось бы: что может сплотить детей сильнее, чем общая беда и условия, в которых они оказались? Но нет. Как оказалось, Оля терпеть не могла Майю, и корни этой нетерпимости вели в первый день их знакомства.

Первое сентября. Солнечный свет заливает школьный двор, заполненный празднично одетыми школьниками, учителями и родителями. Кажется, весь Тихомирск собрался здесь, чтобы поддержать группку испуганных маленьких шестилеток, которым в этом году предстояло впервые сесть за парту. Они испуганно озираются по сторонам, судорожно сжимая ладони своих родителей.

Перед воротами школы останавливается серебристый кадиллак. Выходит водитель и открывает дверцу пассажирского сиденья. Из машины вылазит солидный мужчина в темно-сером костюме, женщина в темно-синем платье до колен, темных солнцезащитных очках и золотыми кольцами на руках. Последней появляется будущая первоклассница, миленькая темненькая девочка в новенькой форме и с огромным букетом роз, который вскоре займет центральное место на учительском столе. Жители Тихомирска замирают. Повсюду несутся перешептывания: “Это же Георг Беридзе со своей семьей… Его Майя в этом году идет в школу…”

А в то же время к школе подходит другая девочка – блондиночка с толстой косой, в которую вплетен капроновый бант еще советского производства, в старой застиранной форме, в которой ходили ее старшие сестры, и в туфельках с каблуками без набоек. В одной руке она держит скромный букетик сентябринок, а другой держится за руку старшей сестры Риты. Их мама не смогла придти на первый звонок к своей третьей дочери, так как она не могла оставить без присмотра младшеньких.

Толпа замирает в экстазе, глядя на семью Беридзе, и девочкам Бирючинским приходится буквально пробивать себе путь в толпе. Кто-то наступает на ногу Оле, и девочка вскрикивает от боли. Ее взгляд выхватывает причину ажиотажа толпы – девочку с огромным букетом роз, которую держит за руку богатого вида женщина. Оля впитывает взглядом каждую деталь их одежды, и внутри нее зарождается зеленое пламя зависти…

Волнительный момент – первоклассники дарят первой учительнице свой первый букет. На фоне букета Майи сентябринки Оли теряются. Классная руководительница не в силах удержать эту гору цветов, и самый маленький букетик падает на землю, где его равнодушно топчут сотни ног…

Другой эпизод. Разгар учебного года, урок чтения. Оля сознательно выучила стих – сама, без помощи сестер или мамы. Учительница вызывает детей по списку. Первой в очереди идет Майя. Она рассказывает стишок ровным, монотонным голосом – так декламируют зазубренные до автоматизма стихи. Классный руководитель расплывается в улыбке и ставит Беридзе пятерку с плюсом. Дальше – очередь Оли. Девочка, упоенно закрыв глаза, декламирует стих: четко, выразительно, старательно. Но, вот беда, под конец память подводит Оленьку, и учительница, качая головой, ставит девочке четверку. Возвращаясь на место, Бирючинская кидает полный злобы взгляд на Майю, а та нарочито отводит взгляд, хмыкая и задирая нос к верху.

Оля всегда завидовала успехам Майи, будь то благополучие и достаток семьи Беридзе или успеваемость одноклассницы. Она считала, что дочь спонсора всячески тянут вверх, хвалят, а на Олю смотрят с презрением и свысока, зачастую недооценивая. Самовлюбленная и ранимая Оля ненавидела все это, а Майю – особенно. И Майя Беридзе чувствовала неприязнь Бирючинской, однако не пыталась решить ситуацию. Ведь, по ее мнению, благоразумным выходом из положения было не обращать на завистливую одноклассницу внимания. Оля, списывая подобное обращение за счет зазнайства, устраивала Майе мелкие пакости: мазала сиденье парты мелом, натирала воском страницы тетради, чтобы на них было невозможно писать, подбрасывала комки бумаги в портфель… Но все ее проделки не оставались незамеченными, и девочку строго наказывали за это. Оля злилась, но не в силах была что-либо изменить.

========== Снова… в школу?! ==========

Прошло два месяца.

Арсений вышел из камеры переподготовки и снова приступил к работе под начальством Егозина. Никто, да и ничто больше не напоминало о конфликте, вспыхнувшем между двумя авторитетными сторонами в лаборатории. Однако, несмотря на безмятежное затишье, весь штат научно-исследовательского центра был негласно поделен на две половины: Марта и Катерина на стороне Николая Алексеевича, Милена и Юра на стороне Смирницкого. Выбор был сделан сознательно, и все настороженно ждали провокаций, особенно это относилось к последователям Арсения Степановича. Однако Егозин вел себя на редкость мирно, не мучая детей бесконечными анализами и экспериментами. Даже Оленьке надоело из раза в раз демонстрировать, насколько длинными она может сделать руки и легко ли ей перевоплотиться, скажем, в инопланетянку с забугорного комикса. Десятилетки нервничали, раздражались, замыкались в себе, и даже Милена не могла никак их отвлечь. И только после того, как Николай Алексеевич скрупулезно собрал все данные, их оставили в покое, словно позабыв, что в лаборатории вообще есть дети.

А между тем, между Майей и Олей кипели нешуточные страсти. Девочки ругались из-за всяких пустяков, будь то право обладания последним галетным печеньем на тарелке или очередь в душ. Однажды они даже подрались. Майя тогда листала книгу о лекарственных растениях Закавказья, когда Оле взбрело в голову тоже просмотреть пухлый и истрепанный томик. Не желая снизойти до того, чтобы попросить у одноклассницы книгу, Бирючинская, сидя в противоположном конце комнаты, просто протянула руку (благо сверхспособность позволяла) и забрала желаемое.

– Эй, ты чего? Отдай! – Майя была возмущена подобным поведением сокамерницы, и ее можно было понять.

Это была уже далеко не первая ссора между девчонками, и влезать в нее Цветков не хотел по многим причинам. Одной из них был тот факт, что и сам мальчик был яблоком раздора между блондинкой и брюнеткой – каждая из соперниц стремилась перетянуть Гришу на свою сторону, и он принял единственно важное решение в подобной ситуации – нейтралитет.

– Не отдам, – парировала Ольга, раскрывая книгу прямо на цветном вкладыше. – Я тоже хочу посмотреть.

– Могла бы и попросить.

– Мне лень, Беридзе. Отцепись, возьми другой учебник, – процедила сквозь зубы Бирючинская, тут же показав Майе язык.

Этого, обычно спокойная девочка, уже не могла стерпеть. В ней забурлила горячая кавказская кровь отца и она, сжав кулачки, направилась прямо к Оле, надеясь забрать книгу.

– Дай, пожалуйста, сюда, – Майя все еще не оставляла надежды договориться с соперницей мирным путем. Но когда Бирючинская демонстративно сунула книгу под подушку, у Беридзе лопнуло терпение. Она бросилась на кровать, пытаясь добраться до желаемого, а Оля всячески ей мешала, толкая и отпихивая. В пылу борьбы Майя получила удар с ноги в живот и задохнулась от боли. Это еще больше раззадорило брюнетку, и она, не контролируя себя, вцепилась в волосы Ольги, забыв о книге. Вопя и кусаясь, девчонки чуть не упали с кровати, пока не почувствовали, что их грубо стаскивают на пол и разнимают. Уже в полете Бирючинская поняла, что это дело рук насупленного Гриши, стоящего посреди комнаты. И это было так. Как только дело запахло жареным, Цветков поднялся, с легкостью разбросав девчонок по углам, словно нашкодивших котят. Больно ударившись спиной и ревя от досады, Оля смотрела, как на щеке потрясенной не меньше ее самой Майи заживает свежая царапина, полученная в пылу борьбы. Ее же расквашенный нос кровоточил, и Бирючинская снова позавидовала Беридзе за ее способность к саморегенерации.