Текст книги "Антитело (СИ)"

Автор книги: Sco

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Олег, ты на кухне?

Он поднял глаза. Дан стоял в проёме двери, повернув голову в сторону кухни.

– Я здесь, – Рытов встал с пола и подошёл к Дану. Спросил устало: – Всё нормально?

Дан чуть отступил назад, держась за косяк двери. Он был так воодушевлён чем-то, что даже не удивился, что хозяин валялся на полу в коридоре.

– Аурика, оказывается, уже завтра прилетает. Из аэропорта сразу заедет сюда за мной. Поможешь спуститься? Вещей у меня никаких нет. Ключи ведь у тебя? Сколько досюда из Шереметьево?..

– О-ху-еть.

– Что, прости?

От злой обиды у Рытова сами собой сжались кулаки.

– Ты что, от Следственного комитета убегаешь? Что за спешка? Ты сказал – в пятницу! Сегодня воскресенье!

Дан нахмурился, опустил глаза. Лицо снова стало непробиваемой маской.

– Она прилетает завтра, – с расстановкой сказал он.

Рытов попытался сбавить тон, хоть недальновидное упрямство Дана доводило его до ручки.

– Тебе в среду на осмотр.

– Аурика меня отвезёт. На такси.

– Да у тебя в квартире не развернуться!

– Там есть матрас, можно спать на полу.

– Она сможет давать тебе лекарства по списку?

– Не понял вопроса. Она умеет читать.

– Она говорит по-русски?

– Конечно говорит!

Дан держал лицо, но по его дыханию и тому, как метался пустой взгляд в пространстве, было понятно, что он разозлён. А Рытов больше не мог юлить и отмалчиваться. Если Дан так жаждет от него удрать, то пусть хотя бы объяснит своё поведение!

– Тебе плохо здесь?

Маска дала трещину, Дан явно не ожидал такого вопроса. Он машинально убрал прядь за ухо – Рытов уже знал, что это жест замешательства, обдумывания следующего слова. Наконец он заговорил. В голосе не было металла, лицо стало живым.

– Мне плохо слепым, неважно где, – он сцепил руки перед собой, заламывая пальцы. – Ты так меня выручил, Олег. Правда. Пожалуйста, не думай, что я чем-то недоволен или не благодарен тебе.

Рытов поморщился от унижения. Человек, выклянчивающий благодарность, – что может быть омерзительней. Да лучше бы он молча ушёл, ей богу!

– Какая благодарность, о чём ты, Дан?.. – Рытов беспомощно искал слова. От несправедливости хотелось просто орать. – Да мне плевать на благодарность! Ты разве… разве не видишь, почему я это делаю?

Дан нахмурился, будто ждал этого вопроса и ответ ему ненавистен.

– Вижу, – сказал он и тут же невесело улыбнулся этому глаголу в отношении себя. – Но я ещё в больнице сказал тебе, что ты не виноват.

Ещё того лучше.

– Дан, – Рытов боролся с идеей взять его за плечи и встряхнуть пару раз. – Что у тебя в голове?

– Помимо ушиба?

– Помимо глупостей! Что за предположения? Мне самого себя захотелось к психиатру отправить!

– Я не имел в виду, что ты…

– Знаешь, что?

– Что?

– Если уж подозревать меня в чём-то, то точно не в смаковании вины и жажде благодарности!

– Я не так сказал!

– Ты сказал херню!

Дан вспыхнул. Первый раз Рытов видел такой яркий румянец на его щеках. Он даже испугался за его давление, хотел объявить брейк, но тот рубанул:

– Я не люблю, когда мне врут, Олег! Мне было не до игр и шарад! Я спросил тебя прямым текстом – зачем тебе всё это?

– Ну, положа руку на сердце, ты спросил не так…

– Неважно! – Дан немного отступил, но вид имел вполне боевой. – Ты понял, о чём я тебя спрашивал.

– Что ты хочешь сказать? Что я заманил тебя сюда с каким-то преступным умыслом?

– Я хочу сказать, что… что…

– Что?..

– Что ты не был честен со мной, – Дан сказал это на одном выдохе и притих.

В голове Рытова тут же возникла куча контраргументов, уловок, обвинений, но он вдруг понял – Дан прав. Рытов должен был сказать ему «я люблю тебя и хочу позаботиться о тебе». Всего несколько слов. А вместо этого он плёл что-то про работодателя в своём лице. Изображал ответственного коллегу, дроча на него в душе. Пялился и пускал слюни, пользуясь тем, что тот не видит. Тогда всего этого бы не было: Дан не поехал бы сюда, не жил с вруном, не предлагал бы себя, скрепя сердце, почувствовав его желание, когда крышка клетки уже закрылась. Но эта клетка закрылась для них обоих.

– Ла-адно, – практически с угрозой протянул Рытов, хотя собирался взять более смиренный тон. – Тебе пора пить таблетки. Пошли на кухню.

========== Глава VIII ==========

Всю сознательную жизнь Рытов, как один турецкий президент, официально придерживался политики «ноль проблем с соседями». После школы у него не было очевидных конфликтов. Ненавязчиво избегать – да, открыто враждовать или демонстративно не разговаривать – никогда. И сейчас, после короткого сбоя, он настойчиво продолжал общение с Даном, будто ничего не случилось. Старые программы отрабатывались по инерции.

– Зацвело что-то, у меня, похоже, аллергия начинается, – пожаловался он, суетясь рядом с плитой.

Дан настороженно слушал, сложив руки на столе, как школьник на парте. Сказал «будь здоров» на рытовское чихание.

– Спасибо, – он цеплял на вилку брокколи из пароварки. – Я тут что вспомнил: ты аудиокниги не слушаешь?

– Раньше не слушал.

Рытов уже не злился, даже удивительно, как быстро он успокоился. Как только Дан перестал говорить об отъезде, как только послушно сел за стол – вся злость испарилась. Он заботливо помял брокколи в глубокой салатнице, которую приспособил для Дана, чтобы тому было проще черпать из неё столовой ложкой. Он рассказал, как переслушал кучу книг, стоя в пробках. Взялся расспрашивать о предпочтениях. Дан потихоньку подъедал обед, отвечал спокойно, но односложно. Конфликт был снят, хоть задушевного разговора и не получилось. Однако, несмотря на умиротворение Рытова, внутри него словно заработал обратный таймер.

Он весь день о чём-то переговаривался с Даном. Иногда тот даже не отвечал, но Рытова это не останавливало. Когда рассказы про работы, курьёзы и машины закончились, он взялся докладывать о соседях и происходящем под балконом. Рытов сам себя бы уже попросил заткнуться, но Дан был воспитанным мальчиком.

Вернувшись из супермаркета, Рытов задумчиво раскладывал покупки. С тех пор, как Дан переехал к нему, ходить по магазинам стало приятно. Выбирать с учётом его вкусов и его диеты, планировать наперёд, держать в голове его потребности. Сейчас же в голове мигал красный сигнал, сокращая время между вспышками. Если Дан уедет, то завтра он уже не застанет его здесь, вернувшись с работы. Не позовёт за стол, не проконтролирует приём таблеток, не заберёт из его рук мокрое полотенце после душа. Не поможет с одеждой, не поболтает за столом… Рытов сжал челюсти, посмотрел на своё отражение в кухонной витрине и сказал себе: «Двойка мечей».

На прошлогодний корпоратив притащили стилизованную под цыганский табор анимацию. Даже мужик в костюме медведя был, все с ним фотографировались, а потом у него где-то оторвался хвост. Одной из самых востребованных развлекательных точек оказался шатёр гадалки. Рытова туда запихнули захмелевшие коллеги, и он даже пытался протрезветь и вникнуть в суть.

Актриса с густо подведёнными глазами вытащила карту из середины колоды, подняла над столом, чтобы поэффектнее её шлёпнуть о столешницу, но та вдруг выскочила из пальцев и спланировала на пол. Рытов с «гадалкой» с интересом склонились над пёстрым предсказанием, столкнувшись макушками.

– Двойка мечей, – зловеще рекла девушка, не желая выходить из образа. – В прямом положении она говорит: «Не трогай! Не вмешивайся в ход событий! Оставь человека или проблему в покое!».

Рытов поднял глаза на прорицательницу.

– Так и говорит?

– В перевёрнутом же виде она требует решительных поступков, отчаянных мер, незамедлительного участия.

Рытов почесал нос и вытянул шею, чтобы разобраться, что там у нас с положением. По отношению к нему карта лежала горизонтально.

– Так я это… не понял. Лежать или бежать?

«Цыганка» хотела было соврать, чтоб отвязаться, но совесть ей не позволила.

– А это, – сказала она, позвякивая какой-то байдой на бандане, – тебе подскажет твоё сердце.

Рытов вышел из ванной, выключил свет по всей квартире. Дан, похоже, уже спал – он вытянулся на спине, закинув одну руку к изголовью. Рытов подошёл к его кровати и замер. Было так тихо, что он из комнаты слышал, как гудит на кухне холодильник, как из душа стекают последние капли и стучат о дно ванны. Дан дышал ровно, спокойно. Рытов осторожно присел рядом с его кроватью на колени. Одежду и полотенце он бросил в ванной, со слепым гостем он мог себе позволить ходить голышом. Протянул руку, дотронулся пальцем до торчащей из-под одеяла ступни. После секундной паузы провёл рукой выше, по икре, мимо колена, остановившись на бедре. Он не может отпустить Дана сейчас, после всех этих страхов и противостояний между ними. Сейчас, когда он лежит в его постели, закинув руку. Рытов поднялся, тихонько присел на край кровати. Дан вздохнул во сне, пошевелил ногой. Рука поползла дальше, задирая лёгкое одеяло. Рытов уже так хотел, что от него почти искрило. Даже жарко стало, несмотря на наготу. Он наклонился, коснулся губами колена и повёл дальше, чувствуя, как собственный член упирается ему в живот. Он слышал, как у Дана сбилось дыхание, но не остановился, не отстранился. Он решил, что сегодня его двойка мечей выпала перевёрнутой.

Дан резко приподнял голову, вскинул руку, упершись ладонью ему в макушку. Он поймал чужую ладонь, коснулся губами пальцев.

– Ты… что ты?.. – Дан заговорил сиплым со сна голосом, заёрзал.

– Дан, – Рытов не давил, не наваливался, он аккуратно гладил его одной рукой, продолжая целовать напряжённые пальцы. – Дан…

Эти секунды решали всё. Дан мог его оттолкнуть, прикрикнуть, сказать ледяное «нет». Рытов боялся, очень, но желание вытесняло страх. Он закрыл глаза и почувствовал отзыв, слабый, скорее на уровне ощущений, – ритм дыхания, замедленные движения. Его хотели в ответ, может, не так сильно, как он, но хотели. Рытов медленно опустил голову и откинул в сторону одеяло. Дан дёрнулся, когда его дыхание пощекотало голый живот. Упрямая рука опять коснулась его волос, показалось, что Дан вот-вот его оттолкнёт. Рытов провёл носом от пупка вниз и потёрся щекой о широкую резинку трусов. Есть контакт – Дан машинально толкнулся бёдрами вверх. Рытова повело как пьяного, он подцепил чужие бёдра руками, словно обнял, прижался губами к горячему через ткань. Ещё секунда – и претензии не принимаются. Рытов стянул трусы вниз, твёрдое доказательство капитуляции упруго ткнулось ему в лицо. Он всосал так стремительно, с таким жаром, что Дан сжал его за плечи. У самого Рытова член звенел от напряжения. Он водил по нему свободной рукой, стараясь не сорваться в быстрый темп. Тело Дана под его ласками шло волной, короткие ногти норовили впиться в плечи.

Если бы не реальность ощущений, Рытов решил бы, что спит. Или в раю. Происходящее казалось ожившей выстраданной фантазией. Всё происходило так быстро, они оба взвинтились за секунды. Рытов ошалел от согласия, от того гигантского прыжка, который они только что совершили, от перевернувшегося мира. Он ублажал ртом своего неприступного аналитика, с ума сойти! Дан тихо простонал, коротко, будто оборвал сам себя, и Рытов чуть сам не ослеп от вспышек под веками. Он неожиданно кончил себе же на бедро, как подросток, и продолжал кончать вместе с Даном, когда тот попытался отпихнуть его на пике. Он провёл языком снизу вверх, собирая солёное, улёгся щекой на живот. Под ухом гулко стучало, будто сердце у Дана упало в желудок. Стоп! Он рывком поднялся, навис над кроватью.

– Ты как себя чувствуешь? Голова не болит?

Дан сглотнул, провёл ладонью по лицу.

– Голова?..

– Врач сказал – никаких оргазмов, – “вовремя” озаботился Рытов.

– Так и сказал?

– Ну, не твой врач, а другой. Стоматолог.

– Куру меси, – Дан засмеялся, прижимая руки к груди, будто его щекочут.

Рытов не знал, что такое «куру меси», но тоже заржал. Смех разрядил обстановку, но вскоре, когда они оба затихли, повисла пауза. Рытов встал с кровати.

– Так, я за полотенцем, лежи.

Дан не ответил. Он откашлялся после смеха и подтянулся на руках, чтобы сесть в кровати. Рытов метнулся в ванную, намочил полотенце и вернулся так быстро, будто всерьёз опасался побега. После процедур Рытов натянул трусы и встал посередь комнаты в нерешительности. К любому другому в такой ситуации он бы без всяких сомнений завалился под бок, но Дан умел останавливать одним молчанием.

– Хочешь воды?

– Да, спасибо.

«Да, спасибо». Что ж он такой весь, словно кубик льда, всё из рук выскальзывает. Рытов принёс стакан, угрюмо посмотрел на непробиваемое лицо. От недавней эйфории осталось только подрагивание в мышцах. Дан на ощупь опустил стакан на тумбочку и сполз вниз, укладываясь. Рытов, щёлкнул по выключателю, стараясь не вколотить его в стену, и завалился на свою кровать. Вот тебе и двойка мечей.

– Олег!

Рытов резко открыл глаза, сел, осмотрелся. Дан сидел на кровати, свесив ноги, в ярком солнечном свете. Рытов чуть не грохнулся, запутавшись в простыне.

– Что?! Дан, что случилось?!

Тот поднял ладонь и прикрыл глаза.

– Я могу различать свет! Вот сейчас, – он опустил ладонь, – ярко, а если закрываю, то темнеет!

Рытов наклонился, зачем-то разглядывая серые глаза.

– Серьёзно?! Слушай, ну это же хорошо, да? Я сейчас врачу позвоню! Офигеть!

Он метнулся к телефону, открыл контакты.

– Да! Вижу! Ну то есть не вижу, а как через веки! – продолжал выкрикивать Дан, крутя головой из стороны в сторону. – А сколько времени?

Рытов посмотрел на правый верхний угол экрана.

– Э-э… Четыре пятьдесят шесть, – и посмотрел на Дана. – Он, наверное, не возьмёт?

Тот засмеялся. После таких изменений ему было всё равно и на время, и на врача. Он встал с кровати, двинулся по направлению к окну. Рытов подскочил, придержал за локоть.

– Солнце! – улыбнулся Дан от уха до уха.

– Солнце, – согласился Рытов, не отрывая от него глаз.

Дан возбуждённо говорил в трубку, переходя с русского на молдавский и обратно. Рытов раскладывал по тарелкам дымящуюся гречку с полуфабрикатными котлетами на пару. Дан отказался ехать в круглосуточную коммерческую клинику, и к девяти часам они заявились в недавно покинутую неврологию в Склифосовского. Их долго мариновали перед кабинетами, но Дан был такой воодушевлённый, что ни разу не пожаловался. Врач подтвердил «положительную динамику» и выразил «осторожный оптимизм». Всё время после волнительного пробуждения Дана они с Рытовым общались как старинные приятели. Ни один из них не упоминал прошедшую ночь, не дотрагивался до другого. Но если Дана действительно не волновало ничего, кроме замаячившей возможности видеть, то Рытов помнил всё и сверлил того глазами вовсе не по-приятельски.

Дан нарисовался на кухне, сел за стол.

– Мама неожиданно отреагировала на фразу «я вижу свет», – улыбнулся он, крутя головой.

Теперь он постоянно это делал, чтобы поймать свет разной интенсивности. Рытов поставил тарелки на стол, подпихнул ложку ему под руку и наконец решился.

– Тебе не надо сейчас уезжать.

Дан принюхался к тарелке.

– Вкусно. Я такой голодный.

Рытов досчитал до пяти и снова повторил как можно мягче:

– Слышишь, Дан? Ты не должен сейчас уезжать. Тебе надо наблюдаться ввиду последних изменений.

Дан кивнул несколько раз, словно в такт мелодии в своей голове. Хватив слишком горячий кусок, открыл рот и задышал, пытаясь остудить пищу. Рытов ждал. Дан прожевал свою гречку.

– Мы подумаем сегодня с Аурикой. Может, она останется на недельку, посмотрим.

Рытов закрыл глаза, подавляя вспышку гнева. Да почему ж всё так сложно-то?!

– Да при чём тут Аурика? – не сдержался он. – Ну какая «неделька»? Тебе нужна мобильность, быстрый совет, хорошие лекарства! Это же не с простудившимся ребёнком посидеть пару дней!

Дан продолжал жевать с безмятежностью на челе. Рытов отвернулся к окну. Он всегда презирал прилипал. Тех, кто навязывались, кто скандалили, требовали к себе внимания или, что ещё ужаснее, снисхождения. И вот он второй день кряду липнет, скандалит и требует. В голове зазвучал голос Никитоса. «Но не сложилось. И к счастью. По крайней мере, я не потерял себя».

Рытов посмотрел на Дана, тот держал в руке кусок чёрного хлеба, словно забытую сигарету. Надо было принимать решение, отпускать, оставлять то, что не складывалось. Он живёт с собой уже тридцать четыре года. Нельзя бросать кого-то после таких длительных отношений ради хорошенькой мордашки. Сердце заныло от этих горьких мыслей. Надо было рвать зуб одним махом. Сейчас.

– Я тебе морсу налью.

– Спасибо, – Дан улыбнулся и повернул лицо к окну.

Когда Рытов встал за стаканами, зазвонил телефон. «Ну вот и всё», – хэштегом подумал Рытов. Через час Дан уедет из его дома, а к концу недели – из страны. А он будет работать, мотаться с мужиками по дачам и клубам, сделает ремонт в комнате.

– Через час примерно будет тут. У тебя же восьмой дом?

– Восьмой, – Рытов поставил перед Даном стакан. – Ваш морс, коллега.

Он отыграл до занавеса. Маленькая, худенькая Аурика с морщинистым лицом и зелёной обводкой вокруг глаз постоянно держалась за Дана, будто тот упадёт без подпорки в её лице. Рытов подробно доложил про приём лекарств, выдал все контакты врачей, отдела кадров и ещё хрен знает кого. Дан надиктовал свой имейл и скайп для консультаций по своим задачам. Аурика суетилась, постоянно говорила «мэй» и смущённо хихикала, хотя никто не шутил. Рытов настоял на доставке обоих на Анадырский. Дан, казалось, и думать забыл про него, обсуждая с тёткой какие-то их общие дела. Рытов еле тащился от светофора к светофору, хотя на дорогах было почти свободно. Слушал голос Дана с заднего сиденья, не вникая в смысл слов. Он не стал заходить в квартиру, чтобы не затягивать прощание. Улыбающийся Дан несколько раз пожал ему руку и даже приобнял за плечо. Аурика вдруг развела мокроту, целовала Рытова в щёку и всхлипывала «ла реведере». По дороге домой начался дождь. Небо вспыхивало какими-то картинными зарницами и молниями, будто нагнетая мелодраматизма. Вдруг вспомнилось, как Нодари тогда в машине сказал, что «они хотят увидеть его счастливым». Ну, полюбуйтесь, блядь.

Вторник не был антизвездой соцсетей – это понедельник все ненавидели кто во что горазд. Рытову было плевать. От даты на календаре его жизнь никак не менялась. Разработчики валяли ваньку, заказчики пересматривали требования, когда готовая доработка уже тестировалась, начальники смежных отделов норовили скинуть на него свои проблемы – в общем, обычные авгиевы конюшни. Рытов засучил рукава и ушёл в работу штопором. На Пашкины сообщения вчера и сегодня отписывался «ок, позже». Сейчас отъезд Дана не хотелось обсуждать ни с кем. Как ни странно, офисный народ травму коллеги не вспоминал, видимо, потерял интерес за две недели, отвлеклись. Рытов даже в столовку не пошёл. Во-первых, от всех этих нервяков его мутило, во-вторых, остаться с телефоном тет-а-тет на полчаса было откровенной провокацией. Руки так и чесались позвонить, расспросить, а там кто знает, чем закончится. Вернее, что тут знать? Рытов помчится на Анадырский, побьётся головой об стенку и в очередной раз выслушает «ла реведере». Нет, надо взять паузу. Получать по морде хотя бы через день.

Рытов угнездился на законном стуле, принюхался.

– Плов?

Пашка поиграл бровями и, отвернувшись к плите, загремел тарелками. Нодари притащился на кухню, но тут же включил телек, где разрывался комментатор про «опасный момент». Во время игры при нём можно было государственные тайны сливать – не услышит. Пашка накрыл Рытову, уселся напротив с чашкой какой-то травяной бурды. Краткое содержание предыдущих серий было выяснено ещё возле входной двери, перед более детальным расспросом гостя было решено накормить.

– Я тебя так никогда замуж не выдам, – посетовал Пашка. – Горчицы дать?

– Не.

– Уже и Элтон Джон замужем, а от тебя даже немощные стрекача дают. Бери огурцы малосольные.

Рытов сосредоточенно жевал кусок баранины, следя за футболистами на экране. Нодари не глядя взял рекламируемый огурец, смачно куснул. А Рытов вдруг понял, что заебался. Уже ноги болели перед всеми приседать.

– А знаешь что? Я тут подумал – а я что, должен быть пиздец каким откровенным со всеми?

Пашка с интересом посмотрел на него, ожидая продолжения. Ну он и продолжил:

– Не, серьёзно! Я тут не знаю, на какой козе подъехать, а мне пальцы загибают: вот тут не оправдал, здесь косячок. Недоработочка, блядь! Оказывается, – и Рытов тыкнул вилкой в сторону Пашки, – плюс ко всему я должен был быть ещё и откровенным, понимаешь? Душу выворачивать, отчитываться обо всех своих мыслишках и желаниях. А то – что это я там себе что-то думать позволил без доклада!

Пашка кивал, но Рытов знал, что это саркастическое согласие. После таких кивков обычно начинаются филигранные намёки на то, что Рытов – мудак.

– Конечно, не должен, Алеко, – зашёл он с шестёрок, – кто тебе тот Дан?

Пашка сделал комедийно-непонимающее лицо, и Рытов опустил взор в тарелку. Ясно, Пашка не собирался ему подыгрывать и поддакивать.

– Ну, допустим, он тебе нравится, – Пашка «задумался», якобы в поисках оправдания таким Дановым претензиям, – ну, хотел ты с ним вступить в отношения, привёз в чужой дом, слепого. И что, это повод докладывать ему о своих намерениях и чаяниях? Почему вообще надо что-то оговаривать при совместном проживании? Если ему дискомфортно, если ему нужна какая-то определённость – так это его проблемы!

Рытов сидел с похоронным видом.

– И вообще, не все люди могут быть откровенными с другими. Может, это твоя изюминка?

– Плов – говно, – откровенно отомстил Рытов.

Пашка пожал плечами.

– Рис разварился, да. Но мясо-то супер, согласись?

Рытов согласился.

– Знаешь, вообще доверие очень сильно переоценивают. Вот так поговоришь по душам с человеком, а он и расслабится! И начнёт тебе верить чего доброго, – Пашка испуганно вытаращился. – Я вот как думаю – всё это для невротиков. Настоящий мужик должен не бояться жить в обороне, ждать подставы, спать с ножом под подушкой.

И он сделал изуверскую морду, очевидно, изобразив настоящего мужика. Рытов уткнулся лбом в ладонь. Пашка, поняв свою победу, перешёл к прянику:

– Рытов, друг. Он такой же, как и ты, – и не удержался, съёрничал: – Только не видит нихера.

Рытов невесело хохотнул. Пашка лёг грудью на стол, заговорил уже тише, мягче:

– Он один, он напуган, он зависим. И ему не хочется блуждать в темноте, – и нахмурившись добавил: – Во всех смыслах.

– Да хватит уже! – заржал Рытов и погладил себя по левой стороне груди. – У меня уже сердце болит.

Нодари вдруг встрепенулся.

– Что болит? Как твоя пломба, кстати?

– Да смотри свой футбол, – махнул рукой Пашка. – Просто хандра у Игоревича. Не сладко ему приходится.

– Чего? – опять не въехал Нодари. – Сладкое в холодильнике, мне клиент сегодня медовик принёс.

Рытов закатился. Видимо, нервная система замкнула и задымилась: эмоции переключались, как в поломанной программе. Пашка подошёл к холодильнику.

– О, я тебе маринованный чеснок не дал. Будешь? Целоваться тебе сегодня всё равно не обломится.

Рытов засел на балконе в надежде на хоть какое-нибудь успокоение. Он вздохнул тяжко, поднял глаза ввысь. В тёмном небе белели подсвеченные городскими огнями облака. Мысли крутились, как на детском аттракционе, который забыли выключить. Уходя от Пашки, он спросил «почему столько сопротивления?», он предположил «ведь не должно быть всё так сложно». А Пашка сказал «так не усложняй». Рытов не видел героизма в борьбе до победного. Если ноги начали увязать, значит, ты прёшься в болото за погибелью. Рытову было неудобно внутри себя, его распирало от каких-то плохо понятных порывов. Как чёртового оборотня в полнолуние. Глупое желание быть рядом с Даном глушило все страхи, словно антирадар. Как сходят с ума? Рытов выключил свет и подошёл к кровати, где ещё сегодня утром спал Дан. Подушка хранила его запах вперемешку с рытовским шампунем и пеной для бритья. Он свернулся калачиком на одеяле. Какая омерзительная подстава. То, что управляет человеком – чувства, желания, мечты, – не поддаётся логике. Это какой гнидой надо быть, чтобы наградить человека интеллектом, который не может подсобить в самом важном? Анализируй, не анализируй, итог один: ты будешь прогибаться под ударами сил, которые даже не сможешь понять. Внутри всё саднило, будто его изнутри вымыли слабым раствором кислоты. Он был словно расстроенный рояль, который вместо мелодии выдавал набор неожиданных звуков.

Он почти справился. Он всё обмозговал и разложил по полочкам, он допил коньяк, он початился с Мишкой, попытался сделать лазанью по ролику из ютуба, заехал к матери с букетом тюльпанов. Он гнал от себя любые сомнения. А в пятницу вечером, зайдя в пустую квартиру, Рытов уставился на пустую пароварку. И всё полетело к ебеням.

Всего три грёбаных слова! Он должен был их сказать ещё тогда, когда хмурый, растрёпанный Дан спрашивал о его причинах в холле больницы. Для себя самого сказать. Три слова! Всё было просто с самого начала. Он смотрел, но не видел. Он считал, что Дан крепкий орешек, закрытый для окружающих, но игнорировал его тёплое отношение к искреннему лоботрясу Йоффе, к запальчивому, но открытому дизайнеру Фёдору, недалёкой, но доверчивой телефонистке на ресепшене. Он заволновался, когда увидел, что Рытову плохо, но тут же равнодушно отвернулся, когда тот начал играть в кошки-мышки. Он сказал прямым текстом: «Ты не был честен со мной». И он был прав – Рытов не был честен. Эта его скрытность казалась совсем безобидной, лживость – незаметной. Он хотел перекидываться с Даном мячом через сетку. Он придумал целую концепцию о том, что слияние душ и человеческая близость – вовсе не обязательные для заполнения поля. Это не для меня, сказал он. Дан – не для меня.

Он посмотрел на часы – пятнадцать минут десятого. Контакты открывались бесконечность! Рытов, как в дурном сне, смотрел на белый экран, матерясь, как последний матрос. Наконец пошло соединение. Он приложил трубку к уху, сердце попыталось вылететь через глотку, но врезалось в кадык. Гудок, ещё гудок, ещё. Да что ж так страшно, будто со скалы прыгаешь? Если поезд уже тронулся, то он может не услышать…

– Алё?

Дан говорил, словно из железной коробки. Рытов повернулся к стене, будто его кто-то увидит, набрал в лёгкие воздух и быстро выдавал предложение за предложением:

– Дан, это я. Ты меня спрашивал, а я ссал сказать. И вот: я влюбился в тебя. Нехило так влюбился. Сейчас даже не скажу, когда точно. Всё, как в книжках пишут: сны, фантазии, тоска, ревность. Я хотел заботиться о тебе, жить с тобой, спать с тобой, быть для тебя самым-самым. Но мне не хватило ни смелости, ни честности, чтобы открыться. Надо было сказать это тебе лично, но я по-мудацки дотянул до твоего отъезда. Так что говорю сейчас. Вот.

В трубке что-то загрохотало. Рытова вдруг продёрнуло от чего-то неуловимо знакомого.

– Ясно, – по-деловому ответили ему. – У тебя двести вторая квартира?

Рытов очумело повернул голову к входной двери. Промычал «э-м-да» в трубку. В ту же секунду по квартире разнеслась трель звонка. Рытов пошёл к двери, покачиваясь. Каждая нога, казалось, весит по тонне. Он дёрнул за ручку.

Дан скользнул по Рытову взглядом и заглянул ему за спину.

– Ух ты, а я всё по-другому представлял. Вообще по-другому!

И тут Рытов понял: он спит. Как в книге про осознанные сновидения. Он отступил вглубь коридора, пропуская самого желанного гостя. Фантом заглянул во все двери, повернулся к нему и, запихнув руки в карманы джинсов, удовлетворённо улыбнулся.

– Это хорошо, что ты сказал про «влюбился». По крайней мере, прояснилась ситуация с минетом. А то я, знаешь, терялся в догадках.

Рытов прислонился к стене, переплёл руки на груди для устойчивости.

– У меня сейчас была теория, что я сплю, но она не выдерживает критики.

Дан помотал головой в поддержку данного вывода. Рытов продолжил логическую цепочку:

– Ты видишь, и ты не уехал.

Дан провёл рукой по стене, по которой он ходил из кухни в комнату ещё неделю назад. Рытов задал вопрос, который сейчас пугал его больше всего:

– Как давно ты видишь?

Дан посмотрел ему в глаза и вдруг спохватился.

– Что ты там себе придумал? В среду! В эту среду, где-то днём, – он зажестикулировал, лицо светилось азартом, радостью. – Сначала всё облачка-облачка, а потом всё так зернисто, словно через ткань. И вот тут слева, – он поднял левую ладонь, изображая козырёк, – прям пятно, будто что-то закрывает обзор. А потом в течение нескольких часов пошла резкость. Я пошевелиться боялся! Сел на кровати, глазами хлопаю, Аурика рядом, молиться взялась, представляешь?

Он засмеялся, открыто, душевно, Рытов никогда не слышал такого его смеха. Он смотрел на Дана и тоже улыбался, чувствуя, как щекочется кончик носа. Ему стало тепло, близко, спокойно. Ему было до головокружения хорошо!

– Знаешь, я боялся спать ложиться! Думаю, вдруг усну, а утром опять темнота. Просыпался каждый час и таращился.

Он вдруг замолчал, пристально посмотрел Рытову в глаза и заговорил медленнее:

– Я очень ошибался в тебе. И ты сам в себе ошибался. Поэтому сбил меня с толку, вёл себя, как… пижон какой-то. А ты – вон какой. Ты добрый и очень-очень правильный. У тебя идиотские замашки и всякая наносная шлабудень, но огромное сердце. То, что ты сказал… это… взаимно.

Рытов почувствовал, как пунцовеет. Он поднял ладонь к лицу, пытаясь закрыться. К такой речи нельзя быть готовым. Он ожидал услышать нечто подобное… никогда! Сквозь пальцы он увидел, как Дан тоже смущённо потупился. Рытов кашлянул, чтобы не дать петуха.

– Где твоя тётка?

Получилось хрипло, будто даже с угрозой.

– Уехала.

– Ты останешься здесь?

Дан шагнул к нему.

– А давай хватит уже с разговорами? Что-то такая херня получается, я сейчас от стыда сгорю. А?

Рытов потянулся к нему, несмело взял за край футболки.

– Да ужас, сам не знаю, куда себя деть.

Он поднял глаза. Сейчас Дан казался ему совсем другим. Он не мог вспомнить, каким тот ему виделся раньше. При их первой встрече в лифте, и потом в офисе, на собраниях. Будто это были не они. Его Дан сейчас стоял напротив и смотрел в глаза без всяких сомнений, недомолвок, без кокетства и красования. Они всё теперь знали, всё решили. Оказывается, любовь – это совсем не страсть, флирт и секс. Не про тело и красоту. Это про осознание, что тот другой – это часть тебя. И его чувства – это твои чувства. И тебе плохо, когда ему плохо. И ему страшно, когда тебе страшно. А хорошо может быть только вместе. Рытов потянул Дана на себя. Тот завалился в его сторону, приобнял за талию. Их губы соединились так естественно, словно синхронный взмах крыльев. Рытов больше не чувствовал чёткую границу своего тела, ему казалось, что они сливаются. Ощущение было пугающе офигенным, на грани галлюцинаций. Поцелуи – как маленькие инъекции счастья, было невозможно остановиться. Тела говорили друг с другом на своём языке. Они прижимались и обтирались друг о друга без всякого управления. Осознания хватило только на то, чтобы дойти до кровати. Дальше – блаженная кома.