Текст книги "Антитело (СИ)"

Автор книги: Sco

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Прям не глядя согласилась бы?

Ровный голос потянул его за кишки. Палец соскочил с дисплея, приложение закрылось, и с экрана засветило приевшееся вьетнамское солнце. Рытов с омерзением осознал, что сердце пустилось вскачь.

– Смотря как бы ты его прорекламировал, – вскачь понёсся и язык, похоже.

– Я поправлю презентацию с учётом этого требования.

Отмороженный фраер. Даже не улыбнулся. Смотрит в упор, будто издевается. Рытов уставился в ответ, заебало отводить глаза. Дан снова замер, словно фотографировался на документы – без выражения, без вызова, без страха. А Рытов будто холодное желе проглотил. Он ждал хоть какого-то сигнала, чтобы уже понять, какого хера вытворяет этот истукан. Или он ничего не вытворяет, а просто шутит в ответ?

– Выходим, – сказал тот, и Рытов моргнул.

========== Глава III ==========

– Что за мещанство, на кой хер вам кофемашинка?

Рытов снисходительно оглядывал чёрный пузатый агрегат на Пашкином столе. Он весь день пестовал своё раздражение и принёс его к Пашке, безнаказанно изливать. Друг философски поднимал то брови, то плечи, привычно игнорируя чужие подъёбки. Кивнул на стул напротив, щёлкнул включателем на чайнике.

– Ты пломбу поставил?

Рытов скривился.

– Ну что ты за сука, Паш. Я пришёл от проблем отвлечься, а ты меня новыми загружаешь.

– Два месяца, Алеко. Два! Ты хочешь зуб потерять?

– Понахватался от своего, – заржал в ответ, услышав характерное грузинское «А-алеко». – Ты теперь тоже стоматолог? Где Нодари, кстати?

– Сверлом орудует, он до десяти сегодня в клинике, – Пашка автоматически глянул на настенные часы. – Скоро мясо ему поставлю на огонь.

Рытов беззлобно хмыкнул «домохозяюшка» и взялся за халву. Пашка с Нодари недавно отпраздновали девять лет совместной жизни, и сей факт заставил его поубавить скептицизму насчёт «парных геев». Есть вещи, с которыми надо просто смириться. Пашка почесал бородку, задумчиво глянул в окно.

– Весна-то какая, а? – вот уж у кого всегда хорошее настроение.

Рытов равнодушно покивал, подбирая пальцами жирные сладкие крошки. Халва эта – такая зараза, как семечки. Пашка посмотрел на него, по-особому поправил очки. Будто включил какой-то свой «макро» режим для подробного сканирования человечишки напротив.

– Что нас тревожит, Олег Игоревич? Работа или хер?

Рытов хохотнул, потянулся за салфеткой липкими пальцами.

– Да не, – азартно начал он. – На работе всё супер, заказы рекой. Где кризис, спрашивается?

Он нарочито возмущённо уставился на Пашку, потом схватил чайную ложку и зачем-то взялся мешать чай.

– Ты без сахара пьёшь, хули ты мешаешь? – Пашка не упустил момента съязвить. – А что у нас с хером? Как Валечка?

– Кто?

Рытов на полном серьёзе не сразу сообразил, о ком речь. Он подвис на секунду, пока в голове не вынырнул красавчик Валя Рыбаков. Надо же, он его ни разу не вспомнил за последние недели.

– У-у, – довольно протянул Пашка.

Он не любил Рыбакова. Его в принципе никто особо не любил, кроме Рытова. Да и у Рытова была какая-то вялая привязанность скорее. Вот уже пятый год тот заявлялся к нему раз в несколько месяцев, и Рытов его пускал. А теперь вот вылетел из головы, будто и не было этого чумового флирта, пьяных ссор, ураганного секса.

– Прикинь, я даже сразу не сообразил, о ком ты!

Пашка победно засиял. Он презирал подобных Рыбаковых, считал, что Рытов «заслуживает большего». На что обычно выслушивал, что у Рыбакова довольно-таки большой, и так челюсть болит.

– Кстати, о работе, – типа хитрожопо выкрутился Рытов. – У меня новый аналитик, умный как чёрт.

Он взялся дуть на давно остывший чай. Сейчас вдруг сообразил, что впервые заговорил о Дане с кем-то вне работы. Пашка тут же прищурился, разулыбался, стал похож на какого-то бородатого монгола.

– Та-ак, – протянул он, подначивая. – А вот и причина нашего склероза.

И навалился на стол, светя на Рытова своей глумливой рожей. Тот закатил глаза, увлечённо зарылся в конфетнице, выискивая любимые с орешком.

– Ну, симпатичное такое. Ебанутое малёк, правда. Знаешь, как машина, – и он изобразил нечто механически поворачивающее голову, хлопнул глазами пару раз, как кукла. – Такое, в общем.

– Ну, ты вообще любишь всякую технику, – поддержал Пашка.

– Не, там всё глухо, – замотал головой Рытов, руками замахал демонстративно. – Даже с бабами, по ходу.

И он ещё раз изобразил изваяние, стерев всякое выражение с лица. Пашка покивал скептически.

– Пробовал?

– Ну так. Про хуй вот сегодня говорили с ним в метро.

– Про чей?

– Про его.

– Я смотрю, ты в отчаянии, – Пашка старался не заржать, стягивал губы трубочкой.

Рытов откинулся на спинку дивана, поводил руками по обивке сиденья.

– Мне не нравится всё это, – сказал он будто про обивку, но Пашка понял правильно.

– Тебя он напрягает или ты?

– Оба, – Рытов поднял глаза на друга, потянулся за чашкой. – Вернее, он безукоризнен. По работе – вообще мечта. У меня даже комплексы появляются, глядя, как он лихо решает задачи, которые у нас годами в очереди болтались. Но мне очень сложно на него смотреть, говорить с ним… Может, мне поебаться?

Пашка кивнул, словно доктор на приёме.

– Поебаться – это никогда не лишнее, но смотря, какую цель ты преследуешь. Если ты запал на мужи…

– Не-не-не-не, – Рытов замахал пальцем в воздухе, – что ещё за «запал» такое? Ты вообще помнишь, чтобы я на кого-то «западал»?

– Осмелюсь предположить, что этот умник у вас с апреля? Точнее, с твоего отпуска?

Он сделал вид, что вспоминает, хотя и так знал, что да. Кивнул неуверенно. Пашка самодовольно приосанился.

– Я давно гляжу, что ты не в себе малёк. В клубе сидел гундел, на дачи-хуячи свои не срываешься в выходные. А ведь у Наташки уже «голубой сезон» в Тарасовке, я фотки видел на фейсбуке. И группка симпатичных зайчиков в твоём невзыскательном вкусе. А ты всё работаешь, да с коллегой в метро за хуи трёшь.

Пашка приподнял брови, вроде как предлагая признать его правоту. А лучше – Рытовское поражение. Тот скривился.

– У меня такого не бывает. Даже тот же Рыбаков мне нравился, только пока он попадал в поле зрения. Я хоть раз о нём вспоминал, когда он съёбывал?

– Слушай, тебе не восемьдесят – для этих «у-меня-никогда» твоих. Это во-первых. Потом, с чем конкретно ты споришь?

Рытов развёл руками, глядя куда-то на верхние полки с бокалами.

– Я не умею жить в мире фантазий и грёз, Поль. Я с радостью беру то, что рядом, – это да. Могу попробовать разыграть карты в свою пользу, если чего-то хочется, – это тоже да. А вот все эти подуровни эмоций и мечтаний – это вообще не про меня.

Пашка вроде как удивлённо округлил глаза за линзами очков.

– А я вообще про грёзы ни слова. Я про зуб твой интересовался, а ты мне про нового мальчика на работе вдруг.

Рытов невесело улыбнулся. Пашка умел сделать из него идиота.

– Если он завтра уволится, я про него и не вспомню.

– Поставь себе в телефоне напоминалку «не вспоминать». Самовнушение – дело такое, тут нужна дисциплина.

Пашка похлопал его ладонью по руке, явно издеваясь. Рытов отпихнул его шутливо.

– Да отвали. Лапает меня тут. Я всё Нодари скажу.

А тот неожиданно подался вперёд через стол, цапнул его за галстук, дёрнул вверх.

– Говори: влюбился, сука? В глаза смотреть!

Рытов не сдержался, заржал. Пашка тоже засмеялся, отпустил галстук, встал к чайнику.

– Так он натурал?

– Не докладывал, – Рытов как-то подуспокоился, даже зевнул.

Теперь уже его интерес к Дану не выглядел такой уж крамолой. По крайней мере, не угрозой его душевному выживанию.

– Выяснить бы. И хоть процент невысок, может боженька всё-таки сжалится над тобой, убогим.

– Ну да. Этот боженька, извращенец, только и думает, как бы меня распять, – сбогохульничал Рытов и потянулся.

Пашка колдовал над кастрюлями, за окном стало совсем темно. Хлопнула входная дверь, Рытов повернул голову, вгляделся в тесную прихожую.

– Вон, лысина твоего бойфренда блестит. Гамарджоба!

В коридоре зашуршали пакетами, заголосили:

– О, генацвале! Ты кофемашину видел? Скажи, вещь?

– Не то слово, у меня даже встал.

Нодари вошёл на кухню, протянул Пашке пакеты со жрачкой. Тут же взялся рыскать по кастрюлям.

– А пломбу сделал?

Пашка укоризненно посмотрел на Рытова, а тот поднялся.

– Вот, иду делать как раз.

Нодари попытался усадить его обратно, сулил мясо и даже коньяк, но Рытов был непреклонен.

– Мужики, мне завтра вставать рано, я и так уже носом клюю. Давай, дорогой, отдыхай, – он приобнял Пашку, похлопал Нодари по плечу.

– Алеко! – угрожающе крикнул ему вслед Пашка. – Мы с тобой ещё поговорим.

Рытов изобразил испуг на лице и умотал восвояси.

***

Нет, это не человек, а какой-то подарок: если Дан и обратил внимание на Рытовский срыв в метро, то не собирался напоминать ему об этом ни взглядом, ни жестом. Хотя о каких взглядах и жестах могла вообще идти речь по отношению к Дану…

– Мечты, мечты, – пробормотал Рытов сам себе и засел за графики.

Накануне вечером, пытаясь разрядиться, он наткнулся на порноаккаунт какого-то американца и залип на одном из его видео*. Некто за кадром умело дрочил сидевшему, привязанному к стулу парню, отдёргивая руку, когда того уже выгибало и корёжило. «Жертва» исступлённо мотала головой, тёмные пряди падали на скуластое лицо и чёрную повязку на глазах. Рытов смотрел не отрываясь, медленно поглаживая член. Привязанный стонал и вскрикивал, будто он один в комнате, не стесняясь, горячо до одури. Его мелодичный голос возносился на пару октав вверх, когда ему медленно вводили палец между разведённых ног. «Мучитель» ласково бормотал что-то про “good boy” и подливал смазку на руку. Грудь привязанного ходила ходуном, живот напрягался, он причитал, называл того сэром, благодарил за что-то, привставал на цыпочках, пытаясь загнать член в скользкий кулак. Рытов вздрагивал на каждый вскрик, облизывался, глядя на маленькие поджавшиеся яйца. Его скрутило, когда парень не выдержал, затрясся, заорал и начал выталкивать сперму густым ручейком. Тот другой выпустил его член за секунду до, но продолжал подёргивать пальцем внутри. Рытов заляпался до шеи и завалился на бок, пытаясь отдышаться. Он точно знал, чьи глаза представлял под широкой чёрной повязкой…

…Годовой отчёт для маркетинга подвесил программу, Рытов бездумно водил глазами по залу. Яныч собачился с кем-то на техподдержке, Антон сидел в «ЯПлакалъ», двое программистов спорили, кто из них важнее для матери-истории.

Рытов привычно покосился на место у большого окна, в среднем ряду. Дан щурился от бьющего сквозь стекло солнца, пытался сделать ладонью козырёк. Волосы отливали ореховым, носогубные складки гнули вниз линию рта. Не глядя потянулся рукой к чашке, поднёс край к губам. Нижняя челюсть чуть опустилась, секунда – и Дан медленно отвёл руку, продолжая изучать что-то на мониторе, поставил чашку на стол. Рытов даже рот приоткрыл, глядя как дёргается кадык на его шее, как тот облизывает губы совершенно рефлекторно, не задумываясь. Яркий, выбеливающий свет делал из его лица практически фото с ретушью. Прядь волос вытянутым заострённым треугольником скользнула по скуле, чёрная точка зрачка была словно просверлена в светлой радужке, узловатые пальцы нескладно выворачивались, как у подростка. Рытов смотрел так пристально, что перед глазами зашныряли яркие точки. Какие-то полуобразы прорывались, словно голос сквозь телефонные помехи: о серых глазах близко-близко, а Рытов смотрит сверху и целует куда-то в висок, и каштановые волосы струятся между пальцами. О ключицах в вороте расстёгнутой рубашки и приоткрытых неулыбчивых губах. Мозг выдавал несвязные картинки, словно кадры после неумелого монтажа. Рытов медленно сморгнул морок, вдохнул поглубже. Дан чуть повернул голову к окну, тень от ладони затемнила глаза, словно полупрозрачная повязка. Рытов перевёл глаза на мигающий курсор. Компьютер подвисал от чёртового отчёта и тупил. Тоже.

Наверное, дело было в лице. Похож на кого-нибудь, причём из детства, как положено по канонам психоанализа. Что-то своё в нём было, близкое, будто специально для Рытова вылепленное. Другим незаметное. Вернее, не так, как Рытову, заметное. Он видел в Дане какую-то плотную тишину, куда не проникает большая часть того эмоционального и ментального мусора, в котором ворызгаются все остальные. Он был равнодушен до блаженности. Всё, что не касалось работы, не касалось и его. Этим можно восхищаться, но недолго. Особенно когда в это «не касалось» входишь ты сам.

Рытов опустил глаза на схему работы мобильного приложения, которая никак не сходилась, и взялся обводить ручкой квадратики и стрелки за неимением других идей. Все увлечения проходят. Бывают мелодии, которые крутятся в голове неделями, пока от них не затошнит. Бывают. И Дан пройдёт.

***

Конфеты лежали в переговорной хер знает сколько времени, и Рытову никогда не приходило в голову их жрать. Но собрание грозило перейти в поножовщину. Нанятый для контроля за программистами Сергей, начитавшись книг по продуктивной схеме разработки, двигал идею, которая сводилась к тому, что «не надо беспокоить программистов всякой ерундой». Яныч, стараясь идти в ногу со «всеми нормальными странами», напряжённо слушал, кидая на Рытова тревожные взгляды. Ему не хотелось выглядеть лаптем перед молодым адептом схем с непроизносимыми названиями. Рытов же не выносил все эти отсылки к около-эмбиэйной литературе для чайников, считая большую часть из них культом карго*.

– Звучит вроде правильно, – политкорректно начал он, глядя в горящие глаза прогрессора, – но при этой схеме наш отдел будет выдавать ровно в два раза меньше доработок, чем сейчас. И как мы это обоснуем руководству? Или мы понизим зарплаты программерам?

Сергей по-совиному округлил глаза, Яныч крякнул. Дан сидел молча, ибо отдела аналитиков это не касалось. И в этот самый момент Рытов зачем-то взял невзрачный мелкий леденец, воняющий химическим барбарисом, из вазы в центре стола, развернул фиолетовую обёртку и положил в рот. Сергей что-то сказал, но Рытов его не услышал – зуб прострелило аж до затылка. Показалось, что и глаз перестал видеть. Он машинально замер, пытаясь даже не дышать. Яныч, осмелев от его отлупа модным предложениям главы программистов, громогласно попёр, не обращая внимания на потерю бойца. Сергей отбрёхивался, сыпя плохо понятным англослэнгом. И только Дан пялился на Рытова в своей снайперской манере. Было видно: он понял, уловил, что тому больно, хоть лицо осталось бесстрастным.

Рытов аккуратно переместил леденец за другую щёку, потрогал языком треклятый зуб. Резкая боль притупилась, но зуб продолжал адски ныть вместе со всей верхней челюстью, словно под низким током. Дан, не мигая, сверлил Рытова глазами, будто ждал, что из него вот-вот выскочит Чужой. Сергей с Янычем раззадорились и азартно спорили уже за принцип, а не за здравый смысл. Он встал, инстинктивно держась за щёку, и вышел в коридор. Пока в ухе дребезжали гудки, он отвернулся к высокому окну, дабы не пугать народ перекошенной мордой, и молился, чтоб Нодари сегодня работал.

– Гамарджоба! – проорала трубка. – Выпал, треснул или опух?

– Болит как хуй, – он не удивился: Нодари интересовался его зубами едва ли не больше, чем им самим.

Нодари жизнерадостно заохал без намёка на сочувствие.

– После четырёх подъезжай, – закончил он резко, окликнутый кем-то у себя.

На дисплее высветилось «12:07», а зуб и не думал затихать. Боль колола то в ухо, то куда-то в переносицу, голова гудела, словно обручем сдавили. Рытов раздражённо запихнул телефон в карман, резко развернулся от окна и тут же врезался в стоящего столбом Комерзана. Тот, казалось, тихонько рос здесь всё это время, держа ноутбук подмышкой. Рытов не успел затормозить и прижался грудью к застывшему Дану. В голове проскочило: «Как в бабской мелодраме», и он автоматически схватил его за руку выше локтя, чтобы не уронить обоих. Серые глаза вглядывались в его лицо без всякого выражения, но слишком близко, слишком прямолинейно. Из-за того, что Рытов наклонился вперёд, они сравнялись в росте и всё это отдавало какой-то артхаусной эротикой. Дан не вырывал руку, наверное, ждал, пока тот поймает равновесие и отпустит сам.

Рытов выпрямился и посмотрел сверху на тёмные ресницы, словно в тех своих фантазиях. В коридоре никого не было, из-за закрытых дверей раздавались несмолкающие звонки телефонов. Голова только обрабатывала входящую информацию, не выдавая ничего на выход. Он медленно разжал кисть, и его рука неуверенно поползла вниз по чужому рукаву. Дан не двигался, застыв красивой куклой в узком приталенном костюме. «Почему же он такой… мой?» – в очередной раз обречённо удивился Рытов. На сердце давило что-то, раздражающее в своей неопределённости. Он не знал, кого ненавидеть за эти чувства – себя или этого чёртового Кая.

– Соскучился? – прибаутки с залихватским видом Рытову удавались даже при смерти.

Дан переместил «прицел» с одного Рытовского глаза на другой, будто тормознутый окулист, что уж он там выискивал?.. И никакого наезда камеры, никакой музыки на заднем плане или летящих лепестков сакуры – Рытов стоит в сжимающей, словно двери банкохранилища, тишине и не может из неё выскочить.

Дан сделал это за него.

– Тебе нездоровится?

«Нездоровится», слово-то какое. Так бабушки внукам говорят. Ещё эта южная певучая мягкая интонация – тут же хочется нажаловаться на всё сразу. Может, Рытов и хотел бы выйти из вечного своего образа, но образ не собирался выходить из Рытова.

– А ты будешь меня оплакивать?

Несмешно и жалко – напрашиваться, как недалёкая кокетка, самому стало противно. Зуб заболел с новой силой, будто кара. Что-то исчезло из глаз Дана, словно опустилась шторка на иллюминаторе. Он шагнул назад, Рытов отдёрнул повисшую в воздухе руку.

– Я буду претендовать на твою должность, – без улыбки ответил Дан и кивнул по направлению к их офису. – «Телекон» прислали документацию. Видел?

И двинулся по коридору, оглянувшись на Рытова. Момент прошёл. Они снова коллеги, а Рытов мудак.

– Нет ещё, – он поплёлся следом, чувствуя, как в зуб каким-то образом отдаётся каждый его шаг. – Подъёмно?

– Вполне.

Дан сухо обрисовывал особенности работы нового поставщика, на ходу прикидывая схему, как их имплементировать в онлайн клиента. Даже программиста себе застолбил под это – уже изучил, кто из ребят в чём силён. Рытов угукал и время от времени трогал челюсть, будто опасался, что там вот-вот вырастет флюс. Дан больше не интересовался его самочувствием.

Рытов считал, что боль терпеть очень вредно – разрушительно для нервной системы. Он смело проглотил пару таблеток какого-то рецептурного анальгетика, стыренного в своё время у Нодари. Боль не прошла совсем, но стала терпимой. Он даже смог честно поработать до трёх, проверяя сделанное для отчёта перед генеральным на ежемесячном собрании.

У Нодари, казалось, даже как-то ярче сияла лысина в этот печальный для Рытова день. На подвижной физиономии ликовало выражение «доигрался!». Он и не думал спорить, тем более с замороженной открытой пастью. Орудия пыток звякали металлом о металл, во рту было горько от лекарств, Нодари двигал густыми бровями над медицинской маской, рассказывая про негодяев, с которых Пашка всё никак не получит деньги за свой копирайт. Рытов закрыл глаза, мыча в самых драматичных местах рассказа, поддерживая беседу как мог. Он вдруг подумал, что так и не позвонил матери, узнать, как её холецистит. Рядом с Нодари почему-то всегда вспоминались все грехи – он неумышленно стыдил тем, что волновался за всех своих. Для него и Рытов стал своим, через Пашку, так что наверняка про мать спросит – всегда спрашивает. Раньше Рытов думал, что такая его заботливость отдаёт какой-то местечковой суетой, генетической клановостью, обусловленной национальными традициями, о чём он не смущаясь докладывал Пашке. Чтобы тот не обманывался. Однако, со временем пришлось поумерить спесь и молча признать, что Нодари – просто раздражающе хороший человек. Пашке, правда, хватало такта ни ставить его в пример, ни напоминать Рытову о его ошибочном скепсисе.

Рытов бросил машину возле офиса, днём третье транспортное стояло. Конечно, Нодари настоял на доставке отлеченного домой, конечно, спросил про мать. Рытов устало откинулся на переднем сиденье, вытянул ноги, соврал:

– Закрутился, не звонил пару дней.

Нодари покачал головой, хмурясь. Он-то звонил домой раз в день, подолгу выспрашивая пожилую маму про все новости. Иногда казалось, что настоящая его жизнь где-то там, в Батуми, а не здесь. Рытов бы не смог жить вот с этим всем, но Пашка включился в этот балаган: участвовал во всех батумских горестях и радостях, что-то искал, посылал и решал для далёких чужих людей. На рытовские удивлённые взгляды как-то сказал, что «там дом, где любят». Рытов не стал уточнять, кто там и кого любит, патетика его утомляла.

– Как там твой любимый? – вдруг перевёл тему Нодари.

От неожиданности и смущения Рытов вдруг заржал по-козлиному. Вот только влюблённым дурачком он ещё не выглядел…

– У тебя неверная информация, – небрежно подытожил он свой неуместный хохот, зачем-то взявшись отряхивать рукава пиджака.

– Вай-мэ, – снова покачал головой Нодари.

Видимо, Рытов его сегодня по всем пунктам разочаровал. Подумалось, что Нодари мог бы уже привыкнуть и не ожидать от него всякой ерунды. Но и неблагодарным хамлом выглядеть не хотелось.

– Я сказал Пашке, что у нас новый толковый сотрудник, а он уже… – и изобразил рукой вращающийся барабан.

– Алеко, Алеко… – с явным осуждением протянул романтичный дантист. – Холодное сердце.

Рытов приложил ладонь к груди в жесте «господи боже ты мой», повернулся к Нодари в ожидании продолжения. Тот вскинул руку, указав пальцами куда-то в небеса.

– На мир смотришь одним глазом, трогаешь одним пальцем – ну что это за жизнь? Всё мимо тебя проходит, а ты только отпрыгиваешь, чтоб не задело.

Рытова покоробило неожиданное морализаторство. Вроде уже не в том возрасте, чтобы своё мнение выпячивать собеседнику в лицо. Он недовольно отвернулся к своему окну, не желая ссориться, тем более после того, как ему вылечили зуб.

– Ты хороший человек, генацвале, – примиряюще успокоил Нодари. – Мы тебя любим.

Рытов скорчил скептическую морду, покосился с киношным подозрением на водителя. Тот отыграл – закрестился, закивал, подобострастно выкатил глаза-маслинки. Рытов расслабился, откинув спинку сиденья, завалился, провожая глазами растяжки над дорогой. Заговорил без вызова, скорее с благодарностью за заботу.

– Мне нравятся люди, нравится работа, я с удовольствием занимаюсь сексом. И отсутствие страданий в моей жизни вызывает у вас подозрения, что я страдаю. Ну где логика?

Нодари яростно замотал головой.

– Мы не считаем, что ты страдаешь. Просто мы хотим увидеть тебя счастливым.

– Вопрос про логику всё ещё в силе, – заржал Рытов на такую фразу.

– Вот ты знаешь, что два главных сюжета со времён Шекспира – любовь и смерть?

– Не дождётесь.

Нодари устало улыбнулся, его сильно вырезанная верхняя губа мягко поползла уголками вверх. Он опять был хорошим, лучше, чем Рытов. Родной подъезд светился белым светом сквозь окно машины. Почему-то казалось, что этот холодный свет не может пробраться в тёплый салон. Они пожали друг другу руки. Рытов прислонился к металлической стене серого лифта и пытался избавиться от какого-то слабого, но мерзкого чувства вины.

Комментарий к Глава III

карго-культ https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%80%D0%B3%D0%BE-%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82

видео существует) любезно порекомендованное Fialka89 – http://www.xtube.com/video-watch/Fingered-spanked-edged-Part-2-2-23430881

========== Глава IV ==========

От раннего звонка в субботу мать переполошилась и обрушилась с расспросами “что случилось”, заранее со слезой в голосе. Рытов сначала боялся, что пропустил ухудшение, потом радовался, что ей лучше, а потом сдерживал раздражение на её причитания. Наэмоционировался на неделю вперёд. Дело шло к июню, под окном всё буйствовало зелёным, соседка вывесила ящики с маргаритками на балконные перила. Ну или Рытов считал их маргаритками.

Хотелось быть одному. Он даже телефон поставил на вибрацию. Из форточки на кухне доносились умиротворяющий детский смех и визг с площадки во дворе. Он вылез из душа и пошлёпал на кухню мокрыми босыми ногами. В этом было что-то расслабленное, растаманское. Заварил кофе по всем правилам, в джезвейке, набухал туда сахара и молока. Пожарил «осьминожек» – сосисок с рассечёнными на четыре «хвостика» концами. Одиночество, словно мягкая благоухающая перина, окутывало его блаженным покоем. Он посмотрел на стул напротив и вдруг подумал, а помешал бы ему сейчас Дан? Если бы сидел здесь, резал себе на завтрак хлеб или просто смотрел в окно. Молча, уж что-что, а молчать он умеет… А если бы смотрел в глаза, серьёзно, без улыбки? Прямо здесь и сейчас. Рытов резко встал, нож звякнул об пол. Образ оказался слишком ярким, сердце даже прыгнуло. На секунду он поймал чувство абсолютной законченности, поражающей в своей простоте гармонии.

Грохнул тарелку в раковину, включил холодную воду. С интересом прислушивался к себе, словно очнувшийся после операции. Болей нет, сознание ясное, в груди – большое, щекочущее ожидание. Страшно не было. Рытов поднял с пола нож и вспомнил народную примету. Подумалось, что никаких левых мужиков он в гости не ждёт. А тот, которого ждёт, появится тут только если связанным и с мешком на голове.

И с разбегу сиганул в разобранную постель, закинув ногу на скомканное одеяло. Ему было хорошо в его приподнятом настроении. Даже если Дан ему и нравится – да он всему офису нравится! – нет никаких причин психовать. Симпатия – не ненависть, сердце не гложет. Рытов перевернулся на спину, пару раз неуклюже отжал пресс, выкарабкиваясь из подушек. «Осьминожки» поползли обратно, и он без сожалений забил на физкультуры.

Солнце переползало с одной доски ламината на другую, он неспешно рылся в шкафу, убирая «зимние» шмотки. Мысли болтались по голове неубранными. Чего он выскочил тогда следом из переговорной? Рытов бы не побежал, кабы Яныча, например, прихватило. А если Дана – выскочил бы?.. Откуда у него вообще эти штаны? Рыбаков, что ли, оставил?.. А чего тогда в столовку с ним не ходит? Вот, кстати, самое что бесит – в саму столовую ходит, но будто специально, когда там никого из отдела. Может – и Рытова неприятно торкнуло – он прокололся где-нибудь? Пялился слишком или с околохуйными шуточками переборщил? Бля, вот чего он хранит этот свитер? Давно надо было его выбросить, уродство такое. А вдруг у него баба есть? Сейчас бабы мужиков разбирают, будто последнюю партию. Какая-нибудь клуша с квартирой. А где второй носок «адидас»? Поди найди в таком бардаке.

Телефон мигал, как новогодняя гирлянда. Рытов просмотрел оповещения: телевизоры со скидкой, выписка по карте, подпишите петицию, сообщение в вконтакте. Так-с, Моргунов, Моргунов, что это ты вдруг? Рытов глянул на желчное лицо с аватарки. С Моргуновым они вместе работали лет семь назад. Ого! Рытов уставился на знакомый логотип. Моргунов вкалывал на конкурентов, бывших работодателей Дана. Заинтриговал.

«Хай! Как дела? Всё там же?»

Статус онлайн. Рытов быстро настрочил в обратку.

«Гутентаг, всё нормуль. Да, всё там же. Как сам?»

Может, он Дана разыскивает. Самого Комерзана в соцсетях нет, Рытов проверял.

«Да вот, насчёт работы хотел потрещать. Не хошь пива попить? xD»

Какой дебильный смайлик. Редкий тупизм делать смайлик из букв – ведь он автоматически читается как слово! Так, ладно, что там с работой? Прям исход какой-то у конкурентов. Рытов заколебался на секунду. Разработчиков по 1С они сейчас не ищут, но необоримо захотелось разузнать что-нибудь о Дане.

«Тавай) На Тургеневке, в нашей пивнушке, в 4?»

«Супер! xD»

Отлично. Икс-дэ, блядь.

Последний раз Рытов видел Моргунова, судя по его виду, килограммов десять назад. Пояс брюк делил его живот на два полушария, словно снеговика. Тот был неплохим программистом, но нудлом и треплом. Основная часть рабочего дня у него уходила на объяснения окружающим, что так работать не годится, процесс не построен, задачи поставлены безграмотно, а начальство ни в чём не разбирается. В те давние времена Рытов был исключён из аудитории после его искреннего совета Моргунову уволиться из этого скорбного места.

Через пятнадцать минут беседы с округлившимся Моргуновым стало понятно, что и новое место не принесло страдальцу утешения. Претензии были аналогичны – работодатель не создавал Моргунову «нормальных» условий. Рытов молча кивал, понуро заглядывая в высокий бокал с пивом. Он думал о том, что это проёб Моргуновских родителей. Такая уверенность, что кто-то должен тебе что-то создавать, соответствовать и подхватывать, могла тянуться только из детства – столь капитально она встроена в его мировоззрение. Рытов подпёр рукой подбородок, нетерпеливо уставился Моргунову в лицо. Тот замолчал на полуслове, затаился с интересом. Очевидно, ждал предложений.

– Как же ваши дурни Комерзана упустили, а?

Щёки Моргунова подопустились. Видимо до этого он типа улыбался, а тут перестал.

– Дан? А что он, у вас сейчас?

По его удивлению стало понятно, что тихушник Дан дружбы ни с кем не водил и на прошлом месте.

– У нас. Мы на него не намолимся. Я бы такого сотрудника цепями держал.

Самому было противно от таких дешёвых приёмов. Зато – стопроцентный способ вытащить из Моргунова пару сплетен. От природной недоброжелательности он начнёт топить бывшего коллегу, всем, чем вспомнит.

– Да там всё сложно было, – не разочаровал тот, и Рытов изобразил удивлённую заинтересованность.

Моргунов пожевал губами, бездарно разыгрывая неуверенность, стоит ли рассказывать, зачем-то оглянулся, будто страхуясь от подслушивающих. Рытов доверительно подался вперёд.

– Так?..

– В общем, история непонятная, – начал порозовевший Моргунов. – Есть у нас один перец в юридическом. Весь такой душа компании, из тех, кто всех по именам помнит, всех обласкает, везде пошутит, – он зачем-то помахал поднятыми руками, словно звезда поклонникам со сцены. – И зачастил он к нашему Дану. То покурить позовёт, то в столовку.

«Ах, в столовку», – сварливо отметил про себя Рытов.

– А мальчик-Данчик сначала на него волком косился, а потом – глядь, и они уже «вчерашнее» кино обсуждают, в Царицыно вместе катаются. И такие прям дружочки! – Моргунов вытаращил глаза в притворном умилении и тут же невинно пожал плечами: – Ну, мы-то не думали себе ничего такого. А тут Лара из юридического и говорит, что это они, одну квартиру, что ли, на двоих снимают? Я спрашиваю: почему? А она говорит: да они вместе уезжают и приезжают.

Моргунов выжидающе поднял брови, предлагая охуеть вместе с изумлённой публикой.