Текст книги "Антитело (СИ)"

Автор книги: Sco

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– А я-то знаю, что Борька – москвич, и квартира у него своя, – и пояснил. – Ну, этот юрист – Борька.

Рытов почувствовал, как по кишкам промаршировал отряд ледяных муравьёв. Это как в индийском кино, где отец находит взрослого сына, – нереально, нереально…

– А потом смотрю, они и отпуск одновременно взяли, и в визовый отдел вместе бегали. У Комерзана-то российский паспорт, он из Приднестровья.

Моргунов так это сказал, будто гражданство Комерзана – тоже часть сатанинского пазла.

– Вот ты бы поехал с коллегой на моря?

Рытов покачал головой, словно оглушённый.

– И я бы не поехал. И у себя бы его не селил. Странная какая-то дружба для взрослых мужиков, согласись? Живут вместе, отдыхают вместе, на работе друг за другом хвостиком ходят.

Хвостиком. Дан ходил хвостиком за каким-то мудилой, который каждый день с ним…

– В общем, начались в офисе всякие шуточки, – с лживым осуждением продолжал Моргунов, вроде как ему воспитание не позволило в этом участвовать. – Типа, сладкая парочка, голубки и так далее. Комерзану-то что, он вообще блаженный. А Борька напрягся…

На толстой морде отразилось мстительное злорадство, и Рытов похолодел. Ему стало иррационально страшно за Дана, будто всё это происходило сейчас. Пиво почувствовалось где-то уже у горла. Он сжал кулаки, чтобы унять нервный тремор в пальцах.

– И так он, видать, напрягся, что взялся везде Ирку из бухгалтерии за ними таскать. Типа, разбавить мужскую компанию, ага. А та и рада. На Борьку обожающими глазками хлоп-хлоп, постриглась, приоделась, – и Моргунов покачал головой снисходительно: мол, бабы. И тут же просветлел, дойдя до самого сладкого. – Спустя пару недель смотрю, Данчик захирел как-то, скис. Сидит перед компом, как привязанный, ни тебе покурить, ни тебе в столовку. И только техзадания ебашит, как робот. И морда стала такая, терминаторская.

Моргунов заржал не то от приятных воспоминаний чужого расстройства, не то от «оригинального» сравнения. Рытов вперил взгляд в столешницу, от греха. Унижение Дана накрыло, словно своё собственное.

– В общем, с московской квартирки пришлось съезжать, – продолжал радоваться за ближнего Моргунов. – Сплетни на нет сошли, Ирэн с Борькой везде ходили как пара. Я ещё тогда подумал: уволится наш мальчик, как пить дать.

Он так подчеркнул свою прозорливость, будто то была его личная победа. И Рытову стало так омерзительно тоскливо. Давненько его не обуревало такое тяжёлое желание вписать кому-то в морду. Хоть вставай и на улицу беги.

– Потом уже, когда Дан ушёл, мы узнали, что Ирка в положении. Расписались…

Моргунов махнул рукой, показывая, что дальше уже абсолютно неинтересно. Он с напускной скукой стал оглядывать помещение бара, очевидно ожидая охов и ахов от собеседника. Рытов поднял на него глаза, и его взгляд, казалось, протянулся тонким лазерным лучом прицела ровно в центр лоснящегося лба. Сейчас он даже не думал о том, что совпадение с возможной ориентацией Дана было практически невероятным. Ощущение раздавленности перекрыло всю, предполагаемую в его случае, радость за такой поворот. Он не хотел больше сидеть здесь с рыхлым, скользким Моргуновым ни одной минуты. Ноги напряглись, словно пружины, готовые вытолкнуть его из душного бара. Надо было срочно заканчивать разговор, наврав про неожиданные дела. Почти не слыша себя, он спросил что-то про планы Моргунова, пожаловался на кризис, со второго раза набрал свой е-мейл в сообщении «для резюме». Какая-то суши-доставка звякнула рекламной смской, и он соскочил с барного стула. Натягивая ветровку, он что-то мычал про «надо бежать в одно место», прятал глаза и долго не мог сосчитать деньги. Моргунов, обнадёженный разговором про резюме, благостно лыбился, обещал передать рытовский привет «нашим».

На улице моросил дождь, прохожие цепляли Рытова за ветровку кончиками спиц на зонтах. Правый кед тут же пропустил воду. Рытов никогда особо не привязывался, не привязывал, не предавал и его не предавали. Но, бредя по мокрому чёрному асфальту под мрачным небом, вспоминая серые глаза и строгие, сжатые губы, ему показалось, что всё это он только что пережил.

***

Рытов сидел на балконе с чашкой чая и пялился на луну цвета беж. В полной луне ему всегда виделось женское лицо. В том, что эта бледнолицая дама когда-то откололась от Земли и с тех пор крутится вокруг и пялится, было что-то безысходно трагическое. Рытов с детства был уверен, что лицо видят все. А потом оказалось, что не все, и это стало одним из самых искренних и обескураживающих удивлений в его жизни. Мысль о том, что глядя на звёзды, люди видят прошлое на миллиард лет назад, он принимал. Но не понимал. Чай почти остыл, бьющийся в окно комнаты мотылёк нервировал.

Прошлой ночью, после вчерашних «посиделок» с откровениями, Рытов спал как в горячке. В голове крутился разрозненный бред, он то и дело просыпался, теряясь во времени. Слушал дождь и крутил в голове рассказ Моргунова.

Мысль о привязанности Дана к кому-то царапала глубже всего. Сейчас Дана сложно было жалеть – в нём не было ни потерянности, ни уязвимости. А вот когда Рытов представлял, как тот подпускает к себе другого, смотрит на него с теплотой, выбирает отель для совместного отдыха, шушукается в курилке… Лучше бы он навеки остался для Рытова отмороженным асексуалом. Знание о его прошлом романе вызывало смесь неприязни с диким желанием.

«Сам виноват», – мстительно думал Рытов, упрекая Дана в мягкотелости и легковерии.

«Ты спал с ним? Конечно, спал! Все ночи напролёт, поди!» – изводил он себя, крутясь в взбулгаченных простынях.

«У тебя всё серьёзно было?» – хотелось и одновременно не хотелось знать больше всего.

Теперь казалось, что Дан успел за свой тридцать один побольше, чем Рытов за свои тридцать четыре. Да ещё и героическое Приднестровье с каким-то конфликтом и непризнанием. По сравнению с московским Олегом Рытовым, спокойно шагающим по жизни, Дан казался недосягаемым парнем «с трагическим прошлым».

«Для тебя недосягаемым. А какой-то мудак с ним жарко трахался к обоюдному удовольствию!» – Рытов накрыл лицо подушкой и зарычал. В эти минуты казалось, что, может, лучше бы и не встречать ему никогда это сероглазое светило. А теперь вот крутится вокруг и пялится с глупой мордой.

Наутро всё стало ещё хуже. По всей логике Дана нужно было выбросить из головы, он всего лишь коллега. Ну симпатичный, ну, как выяснилось, гей. На этом – всё, проходим дальше, не задерживаем движение. Но пока что контролировать мысли о Дане не получалось. Посмотрев пару омерзительно тупых серий, призывавших бояться ходячих мертвецов, Рытов полез в стол за ополовиненной бутылкой коньяка. Рассыпав вскрытые макароны и укатив к холодильнику консервированную сайру, он добрался до искомой бутылки, когда вдруг всполошился телефон. На экране маячила Пашкина, ещё безбородая, морда.

– Алое, я звоню с Бологое, – протянул Пашка и тут же перешёл к главному: – Рытов, ты нам друг или сосиска?

– Дай, я с ним поговорю! – на заднем плане к аппарату рвался Нодари.

– Денег нет, органы не дам, – сразу очертил границу своего дружелюбия Рытов.

– Ты нам нужен как водитель. Да не маши ты граблями своими… Я сам с ним договорюсь. Алё! Мы к Никитосу хотим, у Никитоса завоз крымских вин. Да вон твоя бейсболка, сам её туда положил! Зачем она тебе? Дождь на улице. Алё! Алеко-о-о…

Рытов слушал перепалку друзей и улыбался в трубку. Впервые за день ему полегчало. Ехать не хотелось, но оставаться с бездарным сериалом и коньяком не хотелось ещё больше.

– А кроме вин что там будет?

– Ирисы. И пионы. В фейсбуке видел – охренеть, какая красота.

Рытов не отличал ирисы от пионов, но одобрительно замычал в трубку.

***

Когда Нодари вставал на землю без асфальта, в нём сразу просыпался земледелец с землевладельцем в одном лице.

– Вот сколько здесь сотка стоит? – он по-хозяйски оглядывал соседние участки. – И до Москвы рукой подать.

Пашка давил на звонок у калитки, прислушиваясь.

– А он вообще работает? Я не слышу ничего.

Рытов, как самый высокий, увидел, как в доме за забором открылась входная дверь.

– Никитос, а это мы дверь ломаем, – предупредил он хозяина.

Никитос был классный. Рытов в своё время подкатывал к нему, даже целовались где-то у забора тем летом, но тот отмахнулся, вроде как, глупости, а Рытов не стал настаивать. Это не помешало им беззлобно подкалывать друг друга на общих сабантуях, тем более что Никитос был смешливой язвой.

– У тебя какие-то животные по огороду бегают, – близоруко сощурился Пашка. – Кошки, что ли?

Тот отбросил светлую чёлку, закатил ясные глаза к небу.

– Мои – только два, остальные приживалки-нахлебники. Жрут столько! Из них всех я один работаю. Вон мой, в луке. Четыре килограмма грязи и злости, а вычёсываться не даёт. Рычит, плюётся, вроде как: уберите руки, вы меня все возбуждаете.

– А мы мясо привезли, – с каким-то неожиданным сожалением сказал Пашка, и все заржали.

Нодари вальяжно шлялся от дерева к дереву, выкрикивая: «слива-то принялась» или «яблоню бы опрыскать». Пашка рассеянно глядел на разрекламированную хозяином отмостку и крыльцо. Рытов подумал, что скорей всего тот слабо понимал, сколько труда вложено во все эти строительные операции.

В Никитосе необычным образом сочеталась дерзость и застенчивость. Он мог очень точно высмеять кого-то, и тут же смутиться, будто случайно вырвалось. У него были немного рваные жесты, быстрая речь, светлая кожа с редкими бледными веснушками. Он водил их мимо ярких огромных цветов – наверное, тех самых ирисов с пионами. Нодари возбуждённо высчитывал рубли за квадратный метр, глубину скважины и длину забора. Возле смородины он взялся убеждать Пашку, что жизнь в городе – это не жизнь. Рытов приволок из машины две кастрюли с маринованным мясом и уселся с шампурами за кособокий столик перед верандой. Нодари засуетился вокруг мангала, традиционно отгоняя Пашку, как какого-то безрукого пиромана. Никитос смешно рассказывал про работу и соседей. Было так хорошо, что даже захотелось закурить, хоть Рытов бросил уже пару лет как.

Маринад стекал на угли, и казалось, на этот божественный запах прибегут все соседи. Оставив шашлычников хранить огонь, Рытов с Никитосом пошли в дом, накрывать.

– Ну как твои бездушные программы, Олег?

Никитос стрелял в Рытова насмешливыми взглядами, пока сливал воду из огромной кастрюли с картошкой. От её вида и запаха в животе заурчало.

– Работают и не жалуются, – в тон ему ответил Рытов и назидательно покивал: – Потому, что логичны.

– Возьми хлеб в пакете. Вон нож.

Через открытую форточку было слышно Нодари с Пашкой, толкущихся возле мангала. Те продолжали обсуждать покупку дома на земле с разной степенью энергичности. Никитос постучал по окну, помахал гостям «заходите». Рытов цапнул из пиалы оливку.

– Тебя в качестве извозчика взяли?

– Не, я здесь ради ирисов.

– Бокалы достань наверху, ботаник.

Бутылок оказалось три. После долгого обсуждения было решено открыть две, а третью оставить про запас. Дегустаторы гоняли вино по бокалам, нюхали и разглядывали. После глотка долго кивали друг другу, глядя в глаза. В общем, выглядели как идиоты. Рытов проводил глазами хмурого серого котищу, проследовавшего в комнату.

– Либо я такой голодный, либо это самые вкусные шашлыки с картошкой в мире, – простонал Рытов на второй порции.

Нодари тут же двинул идею, что всё дело в свежем воздухе и натуральной пище, а Пашка потребовал ещё вина. Солнца уже не было видно, за окном бледнело голубое небо. Бессонная ночь вкупе с сытной едой сбивала с ног. Рытов широко зевал, потягивая квас. Мысли опять закрутились вокруг Дана, отвлекая от застольного разговора. Приблудились какие-то абсолютно нереальные планы зажать его где-нибудь. В лифте или в туалете. Нереальные – потому, что Рытов никогда такой хернёй не занимался. Максимум – может намекнуть. Но Дану все его намёки побоку.

Нодари схватил Пашку за руку и потащил на улицу. Видимо, Рытов пропустил очередной виток жаркого спора о прелестях жизни в пригороде. Никитос держал нейтралитет, но просил на газон не заходить. В окне было видно, как Нодари машет руками, очевидно, указывая сожителю на красоту природы вокруг. Хозяин, улыбаясь, собирал со стола посуду. Рытов поймал его затуманенный взгляд в окно и вдруг понял: Никитос им завидует. По-доброму, но завидует.

– Никита, – голос у Рытова был хриплый, будто он проспал всю трапезу. – А ты же мне отказал тогда, да?

Тот перевёл глаза на Рытова, будто отвлекаясь от прекрасного сна за окном. Лицо сразу стало хитро-застенчивым.

– Отказал. Но это ещё до тебя было.

Рытов приподнял одну бровь.

– Ты не пей больше.

Никитос улыбнулся смущённо, неловко пожал плечами.

– В смысле, я давно решил, что больше ни-ни.

Рытов подумал, что никогда не слышал, чтобы у Никиты кто-то был. Он, если подумать, вообще мало что знал о его жизни.

– Что так кардинально? – он взял из тарелки последний помидор черри, положил в рот.

Никита отвернулся к раковине, но ответил.

– Опыт разочарований длиною в пятнадцать лет. Довольно мучительный. Люди подлы, тупы, ничтожны, завистливы – я не открываю сейчас тебе Америку.

Рытов даже перестал жевать. Видимо, Никита был пьянее, чем казался. Запахло цитрусовым средством для мытья посуды. С улицы не умолкали голоса Пашки с Нодари.

– Ну не все же…

Рытов окончательно вынырнул из сытой неги. Никита продолжал разговор, не поворачиваясь.

– Ни одного из теперешних секс-партнеров я не хочу видеть, проснувшись утром. А кого хотел бы, те просыпаются сами по себе, с мамами, с женами или с другими мужиками.

Рытов задумался, есть ли в этом разделении какой-то намёк на него? Но Никита, казалось, вообще забыл о нём, продолжая размышлять вслух.

– Возможно, и я вел себя неправильно – как сильный и независимый партнер, претендующий на равенство в отношениях. Возможно, нужно было унижаться и просить кого-то не бросать меня, а кого-то не бросать самому, мирясь с его кретинизмом. Но не сложилось. И к счастью. По крайней мере, я не потерял себя.

Он вдруг повернулся с совершенно спокойным лицом, и Рытов с облегчением понял, что этот разговор не приносит ему страданий, скорее Никита озвучивает свои давнишние хорошо обдуманные решения. Конечно, не Рытову давать какие-то советы, но логика беседы предполагала какой-то утешительный завершающий штрих.

– Людей вокруг много. Каждый день можно встретить кого-нибудь.

От спокойного взгляда ему стало не по себе. Он взял пустой бокал, опрокинул в рот последнюю каплю кваса.

– Нет, – Никита улыбнулся ему как мудрец, видящий обманщика Рытова насквозь.

Рытов смотрел на него и чувствовал, как эта убеждённость начинает передаваться и ему. Он подумал о преданном Дане, о разводах, изменах и ссорах окружающих его людей. Никита умён, наблюдателен и умеет делать выводы из прошлых ошибок. Он знает то, о чём Рытов даже не задумывался. В отличие от него, тот хотел и искал. Рытов повернул голову к окну, и Никита, уловив его мысль, согласился:

– У них получилось.

– У любого может получиться, – Рытову стало даже неудобно за себя, вещающего банальности.

Он взялся составлять грязные тарелки одна на другую, поднялся на ноги, зазвенел приборами. Никита забрал тарелки из его рук, закидывая в рот половинку малосольного огурца. Вопреки сумрачности беседы, вид у него был безмятежный.

– Мой поезд тю-тю. Дай ещё вот то блюдце. Без любви долговременные отношения невозможны, сам видишь, – и он кивнул в сторону крыльца.

В Рытове проснулся технарь.

– А что тебе нужно, чтобы влюбиться?

Никита брякнул тарелками в раковине и неожиданно бодро отчитался:

– Случайная встреча. Не механический системный поиск. Яркая искра. Абсолютно новый человек в нашем кругу. Раскованные, свободные взгляды. Широкий кругозор. Лёгкий, незашоренный интеллект. Свободное лавирование в постмодернистских отсылках. Ничего подобного я не встречаю. Меня окружают скучные, неумные, неинтересные, ничем не увлекающиеся люди, придавленные жизнью, – он повернулся, стряхнул воду с рук на пол и нарочито строго сдвинул брови. – Ну и программисты всякие.

Синие глаза засветились озорным хмелем. Рытов прыснул, глядя на смешную морду, которую Никита ему состроил. Оставалось только догадываться, насколько серьёзно он говорил. В дом ввалились мужики, требуя винища. С улицы тянуло прохладой и сыростью.

– Цветы мне там не помяли?

Пашка пожелал запечатлеться, достал телефон, протянул Рытову. Они долго толкались рядом со столом, пытаясь попасть в кадр со всеми бутылками. Рытов издевался как мог, командуя пьяненькими друзьями, – одного Нодари только раза два передвинул, чтобы тот не засвечивал кадр своей лысиной. Когда все застыли, Никита проговорил, не двигая губами:

– Атос, Портос и Никитос.

…Дисплей отражал трёх закатывающихся алкашей с полупустыми бутылками. Рытов выключил телефон и встал с табуретки. Луна провожала его пустым взглядом до балконной двери. Мотылёк продолжал свой неравный бой с оконным стеклом.

========== Глава V ==========

Он в третий раз безрезультатно перечитывал письмо от финансового директора. Смысл в мозгу не застревал. Тем более, отвлекал Йоффе из юридического, ошивающийся у них уже чёрт знает сколько. Рядом с Даном. Вис на нём, будто калека. У Йоффе вообще была отвратная манерка виснуть на окружающих. Он и по офису передвигался, хватаясь за всех по пути своего следования, словно ленивец.

Рытов раздражённо щёлкнул мышкой. Этот финансовый директор сам-то понял, что написал? Ахинея какая-то! Или письмо закриптовано?.. Йоффе панибратски закинул руку Комерзану на плечи, размахивая второй граблей и что-то воодушевлённо проговаривая, словно пьяный поэт-песенник. Ему что, работать не надо?

И сам не понял, как встал и направился к праздному коллеге.

– Михаил, ты защищаешь нашего Дана от уголовного преследования своим телом?

Йоффе без тени смущения поглядел на Рытова, заржал, показательно уложил кудрявую башку Дану на плечо. Хорошо быть идиотом, всё тебе прощается. По необъяснимой причине Дан терпел этого паяца рядом. В том смысле, что не смотрел на него снулой рыбой, как на Рытова. А смотрел очень даже приветливо. Дурак дурака?..

– Олег Игоревич, – театрально воскликнул Йоффе, закончив свою пантомиму с прижиманием к Комерзану. – Вы сразитесь со мной во вторник на шарах?

– На огненных? Как в фэнтези?

Программисты загыгыкали, а Рытов небрежно запихнул руки в брюки. В их редких пикировках Рытов всегда был остроумнее, а Йоффе громче.

– Ну, если в боулинге позволит пожарная безопасность – можно их и поджечь.

Точно. Была рассылка по офису насчёт корпоративной пьянки, завуалированной под боулинг.

– Решено: вторник, я, ты и наши горящие шары.

Комната содрогнулась от реготания внезапно очнувшегося дизайнера, Дан отвернулся от общего веселья и уставился в монитор, а Рытов с раздражением подумал, что шутка была безыскусна. Он поспешно вернулся к себе за стол и принялся за треклятое письмо от финансового. Йоффе тоже свалил, и в комнате стало тихо, но внимание всё равно куда-то утекало. Вернее, не «куда-то». Рытов чётко ощущал противное, навязчивое, словно комариный писк, неудовольствие. Будто он только что дал маху, подставился. Он ловил реакцию Дана на себя, сравнивал, как тот смотрит на него и других, как говорит, как реагирует, и сам факт этого ревнивого бдения был унизителен. Прилипале Йоффе Дан внимал с улыбкой, а при появлении Рытова будто вышел из комнаты, и это задело самолюбие. Да и задел сам факт, что оно «задело». Раньше он вообще не принимал чужие взгляды или реакции на свой счёт. Они ведь чужие. Ну не нравится он кому-то, не интересен – так это совершенно естественно. С него-то не убудет от чужих «не нравится». А сейчас прокручивал пустой диалог с Йоффе по пятому разу в голове, обдумывая, не выглядел ли дураком, не выдал ли своего ревнивого раздражения. Йоффе-то стопроцентный натурал, ему такое и в голову не придёт, но Дан – теперь Рытову стало казаться, что тот улавливал все его «залипания» с самого начала. Он сам себя бы заподозрил на месте Комерзана. В конце концов, Рытов не особо шифровался, уверенный в своей неуязвимости: и пялился, и двусмысленности говорил. Он поднялся с места и направился вон из офиса. Внутренний двор оккупировали курильщики, но до дальней лавочки они не добрались. Рытов плюхнулся жопой ко всем гуляющим, достал телефон для вида. Только сейчас, слушая беззаботный трындёж коллег понял, как же хорошо ему жилось без всяких симпатий! Нервяк какой-то, словно после бессонной ночи. То ли спать ложиться, то ли бежать куда. В чём кайф? Он быстро набрал сообщение Пашке «гавно ваши амуры» и через минуту получил «нытик» в ответ. Рытов убрал телефон в карман пиджака и подумал «пошёл на хер этот боулинг».

– Да я был рождён для того, чтобы катать шары! – звонко выкрикнул Йоффе и очередной раз пустил шар по бортику.

Все три команды заржали, глядя на этот провал вечера. Того, правда, косорукость собственная и не смущала вовсе, а словно подогревала.

Рытов сосал третью бутылку пива, хотя собирался остановиться на первой. Почему-то алкоголь не веселил, как обычно, а прибивал к полу. Он поглядывал тяжёлым взглядом на умиротворённого Комерзана и чувствовал, как настроение уходит в минус. Дан был в бледно-голубой рубашке, с расстёгнутыми сверху пуговицами, закатанными рукавами – ну будто специально пижонился! Тёмные пряди падали на лоб, когда он наклонялся к кому-то в момент разговора. И не только наклонялся – он смотрел своими серыми, словно свинцовые пули, глазами. Смотрел так, как он это всегда делает – чуть пристальнее и дольше, чем обычные люди. Словно он проповедник в секте или психиатр какой. Новенькая девочка из бухгалтерии ошивалась подле Рытова весь вечер, очевидно решив попытать счастья с симпатичным начальником техотдела. Рытов её поощрял, чтобы иметь ширму для наблюдения за Комерзаном. Пока она сидит и чирикает рядом, он совсем не выглядит надирающимся маньяком-пидором.

Рытова клинило от него. Он не мог просто любоваться Даном, его хотелось забрать себе. Теперь он чётко осознал, что готов осаждать, готов жертвовать – всё, что понадобится, чтобы Дан лёг к нему в постель, занял место рядом. Алкоголь ослабил сдержанность, притупил осторожность, но не дал той лёгкости, с которой Рытов обычно кадрился к ребятам в клубе. Сейчас всё было по-другому. Ему не хотелось флиртовать.

В какой-то момент Дан пропал из зала. Рытов поводил глазами по группам возле дорожек, поглядел на бар, на столики рядом – не видно. После третьей бутылки ему почему-то показалось нормальным пойти на поиски запропастившегося коллеги. Он встал и, пообещав раскрасневшейся бухгалтерше вернуться, спустился по лестнице на первый этаж в поисках туалетов. Навстречу ему проскакал неубиенный оптимист Йоффе, проигравшийся в прах, но всё ещё воодушевлённый. Лестница показалась длиннее и круче, чем когда Рытов поднимался по ней же несколько часов назад, – пару раз он чуть было не соскользнул на подошве вниз. Зал первого этажа с высоченными окнами был почти пуст. Две двери справа и слева вели в туалеты, но Рытов уже нашёл то, что искал. Дан стоял спиной к нему с телефоном возле уха, лицом к окну на улицу. Рытов остановился в нерешительности. Он рассеянно поразглядывал таблички на туалетах, якобы в поисках мужского, и вдруг Дан заговорил в трубку.

Рытову показалось, что тот запел. На непонятном ласкающем ухо языке. Интонация плавно раскачивалась вверх-вниз, словно на волне, незнакомые слова сплетались в какой-то заговОр ведуньи. Дан рассказывал смешное или говорил с кем-то любимым – в голосе было столько радости и тепла, что Рытов безотчётно закрыл глаза. От алкоголя и внезапного стояка его повело вперёд. Он спохватился, открыл глаза и воткнулся взглядом в тот самый рот, из которого лилась волшебная песня. Бледные узкие губы перестали шевелиться, и Рытов перевёл взгляд выше, на неожиданно холодные серые глаза. Дан молча выжидающе смотрел на него. Рытов, словно выходя из-под гипноза, понял, что практически навис над замершим Комерзаном, и у него нет никакого объяснения такому странному поведению. Он мог бы сказать «вот ты где» или «что за язык?», мог бы спросить, где туалет, но Дан смотрел прямо в его глаза, которые кричали «у меня от тебя рвёт крышу», молили «уедем со мной прямо сейчас», и в сером взгляде не было ни удивления, ни смущения. Там была бетонная стена без единой трещины. Именно так выглядит глухая, неприступная оборона.

Рытов словно налетел на невидимый заслон, и от удара лопнули лёгкие, он впервые почувствовал своё сердце, будто оно увеличилось раз в десять и билось во всём теле, и от этого биения его качало. Он замер, как животное, инстинктивно испугавшееся потенциальной боли.

Дан медленно отвёл взгляд в сторону, будто отпустил Рытова, будто поставил точку. Аккуратно обогнул его и неспешно направился к лестнице. Так люди обычно уходят от рычащего пса – чтоб не погнался.

Рытов повернулся за ним, посмотрел в прямую спину. В желудок словно кипятка плеснули. Дан уходил от него, как не на второй этаж поднимался, а по верёвочной лестнице на вертолёт, а потом – только его и видели. И он сорвался с места, в несколько широких шагов догнал на полпути и протянул руку. Ему казалось, что мозг вот-вот догонит ноги и он сообразит, что сказать, а получилось какое-то «э, ну-у». Дан неожиданно подался ближе к перилам, инстинктивно отодвигаясь, и тут мраморная ступенька ушла из-под ног, и Рытов начал заваливаться назад. Тело сжалось в пружину, перед глазами мелькнула чужая рука. Он схватился наобум и почувствовал, как утягивает вниз обоих. Сверху что-то крикнули, взвизгнула девушка. Нога вывернулась, и Рытов упал на колено, поймал плечом напоровшегося на него с размаха Дана, а в следующую секунду тот пропал. Визг стал ещё громче, и по лестнице затопали несколько человек. Рытов, игнорируя боль в колене, обернулся, посмотрел вниз.

Дан лежал на боку, головой к перилам. И не двигался. Парень из курьерского сел на колени рядом, попытался приподнять его за плечи. Рытов пополз вниз практически на карачках, колено не слушалось. Его затрясло крупной дрожью, от испуга пропал голос – он не мог докричаться до курьера. Над ним кто-то диктовал адрес, видимо для “скорой”. Рытов протянул руку, взял Дана за рукав, сам не зная зачем. Всё было как в дыму. Он вдруг подумал, что на лестнице холодно, и хотел уложить Дана к себе на колени, когда его резко окрикнула Ольга из HR.

– Нельзя перемещать, не трогай, – она уверенно села рядом, пригнулась, прислушалась. – Дыхание есть. Дан, ты меня слышишь? Моргни, если слышишь.

Рытов начал снимать пиджак. Ольга прищурилась, вглядываясь в лицо Дана.

– Похоже, без сознания. Будем ждать “скорую”. Чего делаешь?

Ольга строго взглянула на Рытова, пытающегося укрыть Дана пиджаком. Тот не ответил, челюсти ходили ходуном. Ольга кивнула.

– Укрой, только перемещать нельзя. Вдруг перелом.

Рытов тоже кивнул. Вокруг толпились люди, но он их не слышал, он пристально смотрел на вздымающуюся грудь Дана. Он дышал с ним в унисон, будто помогая. Никто не видел, как под пиджаком Рытов бережно сжал его ладонь в своей.

Народ вокруг возбуждённо докладывал только что подошедшим.

– Нет, не пьяный. Олег поскользнулся, а Дан его пытался поймать. А сам вот…

– Ольга всё правильно говорит, нам на курсах доврачебной помощи то же самое рассказывали…

– А у меня вот так бабушка упала тем летом, и всё…

– Да я сам чуть не свалился тут недавно! Ступеньки раскатаны, как лёд…

Рытов почти не вникал в смысл слов, ему было жизненно важно дышать вместе с Даном, он боялся отвлечься. Вдох, выдох. Ноги затекли, икры покалывало, но смотрел только ему на грудь, вздымающуюся под пиджаком. Это он виноват?.. Выдох. Он дёрнул Дана на себя, толкнул вниз?.. Вдох. Толпа вокруг задвигалась, рядом опустились двое в белом. Выдох. Полная женщина откинула рытовский пиджак, взяла Дана за руку, обернула чёрную манжету повыше локтя. На Рытова даже не взглянула. Над ней склонилась Ольга, рапортовала бесстрастно. Женщина хмуро кивала. Она ощупала его шею, грудь. Достала из своего нагрудного кармана фонарик и посветила Дану в глаза, оттягивая веки.

– Алкоголь принимал? Документы есть?

Ольга послала кого-то на второй этаж за его сумкой. Рытов всё это время сидел рядом, продолжая дышать вместе с Даном.

– Забираем, – кивнула тётка заспанному фельдшеру, подпирающему столб, и тот поплёлся вон из зала, к машине.

Ольга уже рылась в знакомом портфеле.

– Паспорт есть, – доложила она. – Ключи вот. Полиса нет. Отправим кого-нибудь. В какую больницу повезёте?

Тётка встала с явным трудом, достала допотопную нокию из кармана белого халата.

– В дежурную травму.

Рытов наконец вышел из оцепенения. Он встал, покачиваясь, окликнул Ольгу.

– Давай его сумку, я сгоняю к нему.

– Адрес…

– Разузнаю, – тётка уже суетилась рядом с фельдшером с носилками и агитировала окружающих на подмогу. – Уже известно с больницей?

– В Склифосовского.

Сознание прояснилось до кристальности. Рытов позвонил начальнику сисадминов и поручил залезть на сервер из дома, выяснить и прислать адрес Комерзана ему на телефон. Вызвал такси до Сухаревки. Проследил Дана до кареты “скорой помощи” и, дождавшись такси, позвонил Пашке. Всё это время не отвлекался на суетящихся вокруг коллег, ненужные сейчас звонки и сообщения, даже с Ольгой не стал ничего обсуждать. Пашка взял трубку на восьмом гудке, видимо, уже легли.

– Паш, спите?

– Почти. Чего у тебя?

Пашка говорил тихо – значит, Нодари уже дремал.

– Дан упал с лестницы. Его “скорая” увезла в Склиф. Он без сознания.

Рытов выдохнул, чувствуя, как задрожало внутри, будто сжатая пружина в желудке разжалась, да ещё и колено ушибленное заныло. Водитель тактично включил радио, из динамиков тихо заиграла попса. Пашка будто и не зевал только что в трубку.

– Где ты находишься? – рядом с трубкой Нодари забормотал «что случилось?». – Кто такой Дан? Как он упал?

Рытов отвернулся к окну, закрыл глаза. Он был так благодарен сейчас Пашке за этот встревоженный тон, за готовность включиться.

– Дан – тот мой коллега…

– Я так и подумал. Дальше.

– Я подскользнулся на лестнице, он меня попытался поймать, и в результате мы свалились оба. Мне ничего, а он… без сознания.

– Где это произошло?

– В боулинге, на Смоленке.

– Нам нужна консультация юриста?

«Нам». Рытов замотал головой, будто Пашка его видел. Нодари на заднем плане продолжал пытать Пашку и, судя по шуршанию, пытался подслушать.

– Нет, это несчастный случай.

– Хорошо, – и быстро протараторил мимо трубки вводную для Нодари.

Рытов откинулся на сидении. Ему стало немного легче, будто стоматолог сейчас удалённо исцелит Дана, и всё будет хорошо. В трубке опять зашуршало.