Текст книги "Creamy Whim (СИ)"

Автор книги: schwarzerengel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Ох, ладно Вам, – захихикала официантка, смущённо отмахиваясь. – Ваша работа наверняка не легче! Вы человек офисной среды?

– Что ты. Всего лишь скромный полицейский.

Она распахнула накрашенный рот и с благоговением слушала ленивый рассказ о вызовах на последние дела, командовании в процессе сложных операций, отлове серьёзных преступников. По иронии, девчонка понятия не имела, что перед ней закоренелый ублюдок и глава целой сети банд по всему городу. Жизнь штука сложная.

И вот, очевидно, решивший меня уязвить столь наглым коротанием положенных ему двух часов, Стэн болтал и болтал, то небрежно, но не без изящества разваливаясь на диванчике, то бездумно оглаживая стакан. Хрен поймёт, как в который раз речь зашла о классической музыке – раскрасневшееся, мутноглазое и сентиментальное от выпитого чудовище спросило жертву, кого из классиков она предпочитает.

– Я... Мне нравится Бах, – выпалила эта жалкая пердовница, улыбаясь так льстиво, как будто готова хоть прямо сейчас опуститься под стол.

– Который из? – не выдержала я, вмешавшись в разговор. Закатила глаза очевидным образом.

Стэнсфилд перевёл на меня растерянный взгляд – до него будто только дошло, что я тоже присутствую неподалёку. Этот взгляд выражал удивлённое дружелюбие – м-да, похоже, он здорово перебрал.

– О! – прокомментировал он мои скромные знания, и не прошло и минуты, как между нами завязалась оживлённая беседа о вечном. Судьбе композиторов, лучших произведениях...

Откуда я вообще что-то об этом знала? Скажем так, Стачек из любителей. Чтобы добиться особого положения у мужика, чьё место я заняла впоследствии, мне пришлось учиться быть юной леди. Обольстительное поведение было не единственным и далеко не главным критерием в общем перечне – я делала всё возможное, чтобы стать умной и утончённой. Так что да, дорогие мои, кое-что я могла и подметить – и какой же радостью было видеть, как наглая девка всё больше приунывает, после чего покидает нас наконец-таки! А Стэн... Чёрт, он даже не отреагировал на её прощание – будто бы не услышал. И вскоре мы потеряли счёт времени.

Сыпь, гармоника! Сыпь, моя частая!

Пей, выдра! Пей!

Мне бы лучше вон ту, сисястую,

Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую,

Немало вас,

Но с такой вот, как ты, со стервою

Лишь в первый раз.

– А ты... никогда не задумываешься над тем, что в наше печальное время наиболее популярные произведения того же... Бетховена, например, все истёрлись, испачкались, затерялись в том, как их примитивно воспринимают?.. До чего же неблагодарные слушатели кругом! И квадратом, – Стэнсфилд грустно катал по столу свой пустой бокал, подперев кулаком горящую щёку. – Вот возьми, например, «Лунную... сонату» – она же всюду, буквально везде! Когда слушаешь её... сердцем – что чувствуешь лично ты? Сожаление? Тяжкое смирение с тем, что важнейшее в твоей жизни утеряно навсегда? Будто ты умираешь, осознавая, как много бесценного времени было въёбано в любое дерьмо, кроме самого главного, а это главное, заглушив всё иное, прощально вальсирует по... кругу в бурно рокочащем эпицентре памяти. Разве это не хуже всего?

– Да, ужасно... Как будто всю жизнь любишь лишь одну душу, пытаешься, заглушая чувства, настраивать связи с другими, потом искусно врёшь себе – начинаешь верить... Но вот перед гибелью видишь её одну. Ёпта, – я смачно икнула и прирыгнула.

– Вот именно! Именно... Знаешь ли ты, что «Лунная соната» – музыка отвергнутого Бетховена? Реквием по несостоявшейся встрече душ с одной сукой. Вибрирующий угасающей жизнью... склеп! И любовь... в гробу! Музыка – это в первую очередь дребезг.

– И ещё нотный стан...

– Да! Нотный стан, – радостно подтвердил Стэнсфилд. – Как я с ним затрахался в музыкальной школе!

– Ты был там самым лучшим! Играл на скрипке как Бог – вот чёрт, я бы так хотела это услышать!..

Мой пьяный ум ускользал от меня. Ох, что за дела?.. Я смотрела на Стэнсфилда, и мне просто хотелось боготворить его – такого встрёпанного и разомлевшего, но по-прежнему неземного. В подземном смысле...

Перед глазами всё медленно поплыло. Всё, помимо него. Он опять подозвал официантку – на этот раз просто для того, чтоб она подлила нам, и это, блять, не могло не радовать. Мы смеялись, икали, и, когда Малки и Билл затеяли молчаливую партию в шахматы, принялись за оры поддержки, болея каждый за своего мужика – я клянусь, это было ничем не хуже восторга и злости футбольных болельщиков. Нас бы вывели, не отваливай мы раз за разом по уйме денег.

Билл назвал меня грязной свиньёй и уволился – я рыдала, обняв его пышную ногу, пока он не врезал мне. Норман Стэнсфилд смеялся над моим горем как мразь.

– Я хочу тебя, – прошептала я, решившись на первое прикосновение – убрала ему чёлку со лба. Он сидел, глядя на меня своим сумрачным лихорадочным взглядом. – Чёрт, я готова сдать принципиального человека за это, Стэн. Твоё падение за моё, всё по-честному, но, я клянусь, ты не пожалеешь. Это моё условие.

Он терпеливо вздохнул.

– Одержимая девочка-подросток – это естественно, Никки, но ты же, блять, взрослая женщина. Ты бы могла обратить свою патологию в нужное русло. Написать сонату!

– Я не влюблена в тебя, Стэн.

Я ведь не влюблена?

Он в ответ рассмеялся, как будто бы не поверил мне. Я его понимала – моя рука будто бы горела после прикосновения к его волосам, не говоря уже о лице. Он смотрел на меня пьяно, непринуждённо, одновременно с весельем и интересом. С таким интересом смотрят на что-то странное и мимолётное. И дальше мы пили молча.

Чем больнее, тем звонче,

То здесь, то там.

Я с собой не покончу,

Иди к чертям.

К вашей своре собачьей

Пора простыть.

Дорогая… я плачу…

Прости… прости…

Спотыкаясь, но не падая, какое-то время спустя Стэнсфилд вышел под проливной дождь. Он посмотрел на меня другим взглядом, уже тяжело и прицельно.

– Завтра вечером я весь твой, – доверительным тоном тихо сообщил он, и на тот момент это стало одной из лучших вещей, что я слышала в жизни.

Одно мгновение – будто выстрел, а все дальнейшие – будто осколки пули. Как я могла стать такой дешёвкой? И почему не могу не смотреть ему вслед?..

*

Моё тело безудержно содрогалось, обняв мраморного друга. В конце концов я расплакалась от несправедливости. Я. Расплакалась. Я никогда не плакала – разве что когда ползала в памперсах.

– Ника, что же с тобой такое? – послышался обеспокоенный голос – это был Стачек. Пришёл обнимать меня, жалкую и зарёванную, прямо в толкан.

– Ничего, – отмахнулась я, шмыгнув носом, после чего не смогла удержаться на двух своих и как безвольная тряпка осела в его объятия. – Я такая тупая дура! Могла просить что угодно, а попросила с ним ночь! Со Стэнсфилдом! Будто бы эта тварь меня без того мало унижала... Чёрт, Стачек, а может быть, это – всё, чего я заслуживаю? Может, судьба такая?

Он нежно погладил меня по спутанным волосам в томном свете туалетной лампы.

– Нет, ты что! Конечно же, нет! Ты с ума сошла? Прошу прощения, но ты не можешь не знать, что заслуживаешь поразительных отношений!

Мне захотелось спросить – почему ты тогда отказал мне? Иронично, ведь так и было – когда я была той упрямой девчонкой в самом начале, я дула губки и ставила Стачеку собственные условия – мол, будь со мной, и тогда я выполню все условия, грохну того урода хоть двести раз. Стачек ловко меня успокоил – уверил, что у него ко мне чисто отцовские чувства. Он утверждал так же, что и я путаю семейную привязанность с чем-то ещё – и мы оба знали, что это не так.

И всё же, будь Стачек со мной, вероятно, я сейчас я бы не валялась в дерьме по милую душу.

– Не стыдись, умоляю, ты вправе чувствовать себя сильной – ты получаешь, чего желала. Мужчины в подобных историях так и судят – их чаще всего ничуть не уявзвляет такого рода контакт... И женщины тоже имеют право так мыслить, – Стачек кивал, он ведь был такой феминист.

Так-то оно и так, но проблема не заключалась лишь в этом. Я никогда не считала секс чем-то позорным для своей персоны. Любовь – другое дело. Но есть ли любовь? Есть... По крайней мере, я распознавала её трупный запах, но о таком не могла сказать даже Стачеку.

– Ты абсолютно прав, – согласилась я, прижимая его к себе.

Будь что будет, в конце концов. Жизнь – ебаная сука непредсказуемая.

====== 10. DEFEAT ======

Я наскоро осмотрела себя. Как обычно, до ужаса горяча – аномально белые волосы, вид никому не покорной богини сьекса. Не зря ведь к моим ногам падают кабелями мужчины и мальчик, причём ВСЕХ ВОЗРАСТОВ. Я достойна любого, кого захочу, уж тем более этого бандюгана. И вообще, даже если мне не понравится спать со Стэнсфилдом – это отчасти и к лучшему. Это, по крайней мере, понизит накал моей, как он выразился, одержимости. Мне не убудет. Игра стоит свеч.

Я улыбнулась, как лучшей подружке, которой у меня никогда не было, собственному отражению в зеркале.

В качестве места встречи мы выбрали отель «Плаза мидии» – нейтральную территорию, куда я, ничуть не боясь опоздать, приехала ровно к назначенному часу. Конечно же, не намеренно, а по банальной удаче.

У входа в отель курил малость обеспокоенный на вид Малки, я нехотя помахала ему рукой.

– Малки-бой, не волнуйся, твой маленький глупый босс не пострадает, – пообещала я, хотя моя таинственная ухмылка скорее давала знать об обратном, удачно являя во мне роль хищникцы. Я всё ещё злилась из-за наушников – к тому же, Билли звонил ему, а мне нет.

Я поднялась в номер – он оказался просторным, уютным и светлым, ничуть не под стать нашим падшим душам. Норман опаздывал, будто пытаясь взять на слабо мои нервы, но я не теряла времени зря – осмотрела всё здесь: роскошная душевая в стиле барокко, точнее подделка под оный стиль, хотя и искусная, чарующий свет настенных ламп в виде канделябров, лепнина под потолком. Большая кровать... Так легко и маняще пришёл на ум образ Стэнсфилда – как же он, стало быть, превосходно смотрелся бы здесь, возбуждённый и вынужденный молить меня! Впрочем, уже совсем скоро я смогу убедиться в этом, так скажем, воочию.

Ну разве не прелесть? Сам Норман Стэн Стэнсфилд достался мне по какой-то нелепой прихоти. Когда-то небрежно сюсюкающийся со мной свысока, попутно взводя курок, он сегодня окажется в моей власти. Сладчайшая месть. Я могла бы заставить его лизать мою обувь под издевательским предлогом вымышленных предпочтений, но это всё-таки не мой метод. Нет – я бы больше всего хотела, чтобы он плакал от удовольствия и ненавидел себя за это.

В вазе на прикроватной тумбе стояли экономические гвоздики.

Стэнсфилд зашёл в наш временный номер без стука, и я уставилась на него. Он шёл обычным своим торопливым шагом холерика или же просто человека, привыкшего передвигаться по людному мегаполису. Он выглядел как обычно, даже чуть более небрежно – уложенные волосы чуть встрёпаны, воротник рубашки помят, и, судя по запаху, ударившему мне в нос, задержался он, так как курил внизу с Малки. Да уж, мой мальчик явно решил особо не прихорашиваться в мою честь, но, должна признать, это его не испортило – ублюдок по природе своей был хорош настолько, что я с трудом сдерживалась от порыва наброситься на него в этот самый момент у порога.

– О, ты уже здесь, – с досадливой улыбкой заметил Стэнсфилд. Я знала, что это фальшивка – хотела верить. Хотела думать, что наша духовная связь, установившаяся вчера вечером, не была для него пустым звуком. Держать оборону цинизма и похуизма мне лично становилось всё тяжелее – почти невозможно, когда он такой красивый. Твою же мать. Стоит только увидеть его – всё стремительно летит в пропасть, и больно выдохнуть, и так предательски щиплет глаза. Как бы я ни накручивала себя, я уже не могла, не умела его ненавидеть – того, кто некогда, как и я, лишился всего и решил удариться во все тяжкие. И я не могла презирать его – человека, как будто бы созданного для того, чтоб его оголтело боготворили.

Я вдруг вспомнила тот злосчастный день шесть лет назад. Крики моей бабули о том, что я непутёвая шалашовка, что из меня ничего не выйдет. Мол, лучше бы умерла я, а не мои родители – они-то были люди порядочные, не наживали себе проблем. О, я столь часто слышала от неё это, но никогда до того перед моим носом не закрывали входную дверь. Я осталась одна, сама по себе – по вине одного безжалостного человека по фамилии Стэнсфилд.

Я блуждала по улицам, я делила с бродягами сухие клочки земли под мостом, я дралась, как дикая кошка, за тухлый ланч, а потом и за дозу. Я тогда прекратила верить во всё – в чудеса, в справедливость... Пока не встретила Стачека. Он был будто ангел в мире прогнивших людей – с извечно грустной улыбкой, серебряной сединой на висках, пышный, будто хорошенький тортик. Но на нём мои злоключения не закончились. Тот итальянец, на которого он работал, был мне глубоко противен. Вокруг него вились жадные злобные девки, и лишь одна могла стать единственной – ею и стала я. Я смотрела в его глаза, и меня передёргивало – но мне не было страшно. Меня не пугало их самодовольство и пламя. Меня не страшило и то, что его всерьёз величали дьяволом – я знала, что это не так. Знала, даже когда встала на ноги и подмяла под себя всех этих ублюдков, что истинный дьявол смотрит неясным, как будто мечтательным взглядом, он груб и изящен одновременно, он гедонист и садист – и его зовут Норман Стэнсфилд. Даже сейчас, когда я давно напрочь засела в своей скорлупе цинизма, внутри меня остаётся страх.

Страх – крепчайший наркотик. Почти как любовь. Иногда они очень схожи. Иногда они неотличимы, они – одно.

Так любовь или страх двигали мной, когда я в упор, не моргая, как будто пыталась зачаровать ядовитую кобру, смотрела на Стэнсфилда?..

Я подошла к нему – он не сдвинулся с места.

– А ты не рад? – хрипло отшутилась я, хотя мне было не до шуточек-прибауточек.

Ещё бы чуть-чуть, и я бы почувствовала его дыхание на своём лице.

– Пока нет. Но я страсть как заинтригован, – он отвёл с моего лица прядь, чуть поддев её большим пальцем. – Никогда ещё не был предметом сделки. Думаешь, мне понравится?

Я ощущала угрозу в его мурлыкающем тоне. Это было скорее как «мне не должно не понравиться, ТЫ не должна обосраться, а то я тебя угандошу к херам собачьим». Стэнсфилд ставил условия – даже в такой ситуации. Он по-прежнему чувствовал себя главным, а я не должна была этого допускать. Не должна была, но была совершенно бессильна пред жаждой хотя бы коснуться его, ощутить, что всё это не очередной пошлый сон.

Я перехватила запястье руки, которой он только что касался моих волос, а другая моя ладонь опустилась ему на талию. Он позволил мне повести в поцелуе – не растерялся от моего напора, а именно что позволил, будто он всё решает даже в таких обстоятельствах, отдаваясь мне на моих условиях, и это было... Я не сумела бы выразить, я же, блять, не поэт и не его любимый Бетховен. Его губы жгли сигаретной сухостью, и он весь оказался так странно, почти болезненно горяч, что касаться его было невыносимо, но также и невыносимо прекрасно. Он тоже обнял меня, и я, как влюблённая, именно что влюблённая уебанша, не могла ничего расценивать здраво – даже его кулак, сжавшийся слишком крепко в моих волосах, был мне только лишь в радость.

Не помню, как мы дошли до кровати, зато никогда не забуду того, с каким сладким и самую малость удивлённым (о, моя гордость) выдохом Стэнсфилд опустился на неё, ведомый моими руками – я подмяла его под себя и тут же поцеловала в шею, как никогда медленно и чувственно, опьянённая тем, как он часто дышит, и как царапает мой висок щетина на его подбородке. Я зацеловала и его подбородок тоже – мне было плевать, даже если от колкости губы закровоточат.

– Что же ты со мной делаешь, дрянь, – прошептала я риторически и скорее почувствовала, чем услышала, как он усмехнулся в ответ.

То, что происходило дальше, иначе чем ебучим безумием было не обозвать. Он отказал мне в чести расстегнуть его тупорылую рубашку, даже стянуть пиджак с плеч – раздевали каждый себя, и я путалась, как какая-то школьница, в лифчике, так как ни на секунду не могла свести голодного взгляда с его постепенно обнажавшегося тела. Он оказался мягко подкачанным, стройным и даже лучше, чем я себе представляла. И я не могла не порадоваться тому, что он тоже смотрел на меня с интересом – ей-богу, я никогда до того не чувствовала себя псиной, радующейся любой подачке от хозяина.

– Иди ко мне, моя милая, – позвал меня Стэн перед тем, как привлечь к себе, поддеть мой подбородок фалангами пальцев, заглядывая в глаза из-под полуприкрытых век, с удивительной для мужика его склада деликатностью коснуться моей груди, шеи, рта. Его пальцы замерли на моих пересохших от волнения губах. – Ты давно этого хотела? Даже после всего, что я с тобой сделал?

– Я тоже не промах, – хмыкнула я, в подтверждение обведя свежий, но уже подзаживший след от той самой пули. Он шумно вдохнул носом воздух, и, кроме того, застонал сквозь зубы, когда я провела ладонью ниже, к его груди. Я позволила себе куда больше, чем он, когда, снова зацеловав его шею, спустилась дорожкой племенных поцелуев к соску, прикусила его губами. Он потерянно посмотрел, тихо всхлипнув – на контрасте этой беззащитной и милой реакции его пальцы снова стиснули мои волосы, но на сей раз нежнее.

Я обыгрывала этот сраный сценарий в своей голове несчётное количество раз – пугающе большое количество раз с тех пор, как решилась ему предложить эту херь.

Представляла его опасным. Оскорблённым, но всё же гордым – старающимся всеми своими действиями поднять меня на смех и выставить озабоченной неудачницей. Я представляла, что тут уж скорее я буду приручать хищника, а не хищник приручит меня своею отзывчивостью и безмятежностью. Он всегда впереди – я обречена смотреть ему в спину.

Снова вжала его в кровать, снова поцеловала его – в этот раз он уже застонал в поцелуй, ведь я мягко, но уверенно обхватила его член ладонью. Провела по нему вверх-вниз, наслаждаясь происходящим, как обезумевшая от похоти ведьма какой-то ебливой магии, я не знаю, как это описать, я вообще уже нихрена не знала о жизни. Перешла поцелуями на его просто на удивление нежные плечи, опять на грудь – зацепила взглядом то самое пулевое ранение.

– Как я, блять, могла это допустить? Навредить такой красоте, – сокрушилась я, не решаясь коснуться шрама губами – могла сделать больно. Озарившее меня любопытство позволило мне одну вольность – я перевернула Стэнсфилда на живот, чтобы убедиться по шраму, что пуля прошла навылет. Вот жесть. Одно радует – её не пришлось доставать. Я, когда-то нещадно избитая этим мужчиной, теперь жалела его, как мать. Но совсем не по-матерински к нему относилась... Хах. До таких уровней извращений я, к счастью, пока ещё не опустилась.

Ведомая диким желанием и бесстрашная под его воздействием, я стала целовать спину Стэна – ниже и ниже, пока мои волосы шелковистыми волнами не окутали его бёдра.

Он, приподнявшись, взглянул на меня из-за плеча.

– Что ты делаешь?.. – поинтересовался он не своим севшим голосом.

Я насмешливо фыркнула, гладя внутренние стороны его бёдер.

– Я обещала, что съем тебя, голубок. Ты забыл?

Миг спустя нам обоим стало не до болтовни.

*

Правда жизни – хорошее никогда не способно продлиться долго. Первое, что охватило Стэнсфилда после оргазма – ласковый, почти благодарный отходняк у меня в объятиях. Второе – дрожь и негодование.

– Дешёвая потаскуха, – прошипел он, вырвав пистолет из ящика возле кровати – как знал, что я приберегла его на всякий случай, не зря ведь он всё-таки коп.

Я могла бы съязвить, мол – детка, зачем же ты так о себе? Яд – оружие женщины. Да, я могла бы, но не хочу.

Что ж... Если вся эта игра – выбор, я или он, я готова принять судьбу. Я уже понимала, что после случившегося ещё меньше хочу его отпускать. А значит, обречена.

Я была уверена, что люблю его, очарована им, что пропала. Пропасть окончательно – может, и не такая дерьмовая мысль, вам не кажется?

Отгремел знакомый, как брат, звук выстрела. Я зажмурилась, но ничего не произошло. Это так переносится смерть? Безболезненно и легко. Надо было попробовать ранее.

Я открыла глаза. Дыра, оставленная выстрелом, дымилась в стене за моей спиной. Стэна явно трясло – он сперва раздражённо ушёл от рук, но затем почти сразу позволил мне заключить его в успокаивающие объятия.

До какого я пиздеца докатилась, а. Но катиться дальше уже не страшно.

– Тише, тише, любовь моя. Стэн. Тебе не на что злиться. Ты победил с самого начала. Я заполучила тебя на это прекрасное недолгое время, надеялась доказать себе, что я способна на всё, а теперь поняла, что всё то, чем я стала, да вся моя власть – это ты. Это ты меня сделал такой. Я бы никогда не стала влиятельной и опасной, никогда бы не стала боссом среди своих, не составила бы тебе конкуренцию – ты сломал мою жизнь тем, что предпопределил её. Спас тем самым. Вознёс меня к тем престолам ада, на которые я никогда не осмелилась бы ступить. Блять, я жила бы с вонючей бабкой, торпела бы её разговоры про шоу «Огородное счастье грядки» параллельно с бесконечными унижениями из-за того, что я девушка-байкерша. Каждая моя победа – твоя победа в первую очередь. Если я сильна, ты всесилен, и я не ебу, как мне жить иначе. Знаешь ли, у меня душа горного орла, никому не подвластного – и только ты один будто мой естественный враг. Тот, кому ничего не стоит меня уничтожить. Одним только взглядом. Мне следует написать, блять, сонату – ты прав. Я люблю тебя.

Стэн перевёл на меня непонятный взгляд.

– Ты, должно быть, неправильно поняла меня...

– Да. Куда уж мне, смертной. Я без иронии говорю. Тебя трудно понять даже тем, кто давно тебя знает, ты непредсказуем, и это, должна я признать, горячо...

– М-м, спасибо, конечно, но я про то, что я выстрелил в муху и обозвал не тебя, а её, – он посмеялся, на редкость тепло обнимая меня в ответ. – Извини. Как же я ненавижу мух!

– О, я тоже, фуууу, мухи-ебухи.

– Уж особенно в спальне!

– Да, бля, но и на кухне тоже не очень...

– Надо будет направить проверку в этот отель для личинок.

– Неплохая идея, хах. Только пусть они интерьер не меняют. Барокко мне по душе.

– Это праздное, беспокойное противостояние классицизму. Импульс и аффектация!

Так мы проговорили полночи, уснули в объятиях друг друга, а утром я резко проснулась, почувствовав – я одна, Стэн ушёл. И, конечно, не прогадала.

====== 11. Turn the page ======

Комментарий к 11. Turn the page В главе используется Nancy Sinatra – Bang Bang (My Baby Shot Me Down).

I was five and he was six

We rode on horses made of sticks

He wore black and I wore white

He would always win the fight

Bang bang, he shot me down

Bang bang, I hit the ground

Bang bang, that awful sound

Bang bang, my baby shot me down

Я устало вздохнула, помешивая свой кофе, и прижалась виском к стеклу – оно холодило мне кожу, ограждая уютный зал вечно полупустого кафе от дождливой улицы. Дождливой, точь-в-точь как в тот самый день. До чего же, блять, глупо.

Перепоручив дела Стачеку, я клялась, что это лишь временная мера. Разумеется, он волновался, и мне пришлось клятвенно заверять его, что совсем скоро всё снова будет в порядке. Но я знала – не будет. И никогда не было.

Назовёте меня дурой? Будьте уверены, в этом я вас успешно опередила. Потерять голову, гордость и вкус к жизни из-за мужика – настоящий позор, но вот только мне поебать. Я смирилась – всё то, чего я достигла, я всё равно достигала под негасимым его влиянием. Не победительница, не особенная – просто девка, ошибочно возомнившая, что ей всё под силу. Чёрт, да я умудрилась даже сама ему в этом признаться, подставила спину под нож – он бы мог поступить со мной куда жёстче. Не просто уйти, а как следует плюнуть в душу. Я до сих пор задаюсь вопросом – а почему он не стал? Пожалел меня? Может, просто не захотел утруждаться?

Seasons came and changed the time

When I grew up I called him mine

He would always laugh and say

“Remember when we used to play?”

Bang bang, I shot you down

Bang bang, you hit the ground

Bang bang, that awful sound

Bang bang, I used to shoot you down

Стэнсфилд не перезвонил мне после той ночи и не объявился сам. Кучка его ребят заявилась ко мне в тот же день, чтобы заполучить обещанного заложника. Он же выполнил свою часть этой сделки – перепоручил мне себя на целую ночь, а что только лишь тело – так мы о большем и не договаривались.

Стоит ли говорить, что я окончательно осознала свою влюблённость с тех пор, и всё то, что я вижу во снах – он той самой ебаной ночью? Просыпаясь под утро, а то и посреди ночи, я запускаю в волосы пальцы от безысходности, так, что почти причиняю самой себе боль. Я готова орать в темноту, я готова на всё, лишь бы повторить эти несколько часов – да хоть годы жизни, она ж всё равно теперь никакая.

Прикрыв глаза, я принялась перебирать в памяти все весёлые, яркие, чувственные, зачастую кровавые сцены минувших дней – ничего в груди не шевельнулось. Стачек сказал, что, возможно, это депрессия, предложил обратиться к специалисту, но я, блять, сама уже специалист по ебучему пиздецу. Моя глупая песенка спета, жаль лишь, что ему приходится наблюдать за моим разложением.

Раз за разом – серые утро, день, вечер и ночь. Ночи – хуже всего из-за снов. Иногда прихожу посидеть здесь, в том самом кафе с официанткой-подлянкой – сама не знаю, зачем. Просто глупо себя обманываю, играясь, как дитя неразумное, в то, что время возможно перемотать, и того и гляди в помещение войдёт Малки, а я, вновь дерзкая и живая, заведу с ним беседу. Может быть, проебусь, как уже проебалась, а может, скажу или сделаю что-то иное, сломаю замкнутый круг – что-то сдвину в глухом ко мне сердце Стэна. Словно в очень глубоком детстве, когда я могла часами смотреть в окно, представляя, будто родители ещё живы, и что вскоре они перейдут лужайку у дома, а не попадут в смертельную автокатастрофу в каких-то двух километрах от их конечного пункта. Мечтать не вредно, но я не мечтаю – я просто ебу себе нервы.

Music played and people sang

Just for me the church bells rang

Now he’s gone, I don’t know why

And till this day sometimes I cry

He didn’t even say goodbye

He didn’t take the time to lie

Ещё деталька, на сей раз ни столько грустная, сколько пиздец ироничная – кое-кто из моих информаторов показал мне видеозапись, сделанную тайком на людной улице возле здания департамента полиции. Сделанную, так, к слову, всего неделю с лишним спустя после того, как я сдала с потрохами Филина. На записи Стэнсфилд беспечно обнимал за плечи какую-то размалёванную девицу, одетую так, будто бы она без пяти минут леди-хуеди. Он что-то ей говорил на ушко, насмешливо щурясь, она – сияла приторной улыбочкой и обнимала его за пояс.

Мне сразу тогда предательски поплохело и, что уж скрывать, я о ней много думала – думаю до сих пор. Кто она ему? Проститутка? Невеста? И то, и другое? Хах. Мне хотелось верить, что он воспользовался ею всего на ночь в своё удовольствие, как незадолго до того мной – только бы я нисколько не уступала ей. Я злорадно гадала – а знает ли эта кукла, что он из себя представляет? Что этот радушный, жизнерадостный мистер Стэнсфилд – жестокий убийца и психически неуравновешанный наркоман? Раскрыла бы эта сучила рот, об этом узнав? Побежала бы прятаться за родительскими, очевидно, богатыми спинами? Нет, такой, как она, никогда не познать красоты его злости и даже жестокости. Вряд ли ей дано узреть что-то, помимо обманчивой маски. Какая она? Истеричка? Словила бы пулю в конце концов. Может быть, скромная и покладистая? Может, это его типаж женщин? Блять, что-то поздно я спохватилась – хотя я едва ли смогла бы стать кем-то настолько другим. И дерьма из меня не выбьешь. Хотелось надеяться, что его новая игрушка хотя бы способна удовлетворить его – не ограничиваться однообразными минетами, а, например, не боясь за свой мерзкий мейк, посадить его себе на лицо. Я хотела бы, но, увы, мне уже ничего с ним не светит. При мыслях об этом я совсем приуныла. Пора было покурить.

Я неспешно вышла на улицу и достала пачку «Мальборо 1988». Стрёмный год. Хотя нынешний 1994 нисколько не легче. Шесть лет страданий и самообмана. Да если б не Стачек, я бы скопытилась как козлина.

Из будки набрала номер. Гудки и знакомый голос:

– Да? Здравствуйте!

– Привет, Стач, – я с улыбкой вздохнула. – Звоню узнать, как дела.

– О, Ника, приятного дня – тем не менее, день дождливый. Прошу, не стоит недооценивать вероятность жестокой простуды!

– Ни в коем случае.

Я не позволила себе обеспокоить его, заявив, что я класть на это хотела, ведь существуют вещи куда более жестокие.

Проведав свой одуванчик мечты, я решила вдруг звякнуть бабке. Была для неё мертва все эти шесть лет – каково для неё будет наконец услышать мой наглый голос?

– Да? Говорите быстрее, шлюхи!

– Привет, ба. Это Ника.

На той стороне провода я услышала всхлип. И всхлюп. Она ела суп, по всей видимости.

– Ника?.. Ты... Христос наш спасатель! Где ты пропадала всё это время?! Ты там обдалбывалась?!

По всей видимости, некоторые вещи и люди просто-напросто не имеют склонности к переменам.

– Нет. Но зато вышла замуж, ты представляешь? Он полицейский, глава отдела по борьбе с наркотиками. А ещё он очень горяч, а ты нет, ты ебунья вонючая, глупая сучка. С годами осталась всё той же кряхтящей курильщицей и кого-то учишь жить жизнь? Смешно, да. Я тебе блюю в тапки твои продавленные. До свидания.

Я удовлетворённо вздохнула, повесив трубку. На душе полегчало самую малость – давно хотелось её опустить. Да, приукрасила я, конечно, в своём рассказе ей – что с того? Мне плевать. Она, например, постоянно врала мне – при всей своей религиозности утверждала, что мама с папой соделались призраками и не будут покоя знать, пока я не закончу с домашкой. Свиное бешенство, не иначе.

Под сенью дождя добрела назад до кафе, заняла свой любимый столик и заказала ореховый капучино.

– Ты так часто бываешь здесь... Нравится местная выпечка? – услышала я за спиной до дрожи, до боли знакомый голос. И не смогла поверить глазам – Норман Стэнсфилд собственной персоны непринуждённо занял свободное место напротив. Ну тут я и охренела, конечно, чёрт побеги. Это было похоже на очередной мой сон – неужели я задремала, пока смотрела на дождь? Так как терять было нечего, я в растерянности протянула ладонь к лицу Стэнсфилда – он избежал прикосновения, как недоумевающий кот, которого вдруг потянулся погладить бестактный незнакомец. И улыбнулся мне.

– Да. Кофе тут тоже ничего такой, – будничным и похуистичным тоном подметила я. Постаралась, чтобы мой голос ни разу не дрогнул, но не смогла вынести его взгляда. – Стэн, – я мгновенно охрипла и будто угасла. В моей груди полыхал растревоженный им огонь. – Почему ты здесь? Что тебе ещё нужно?.. Я отдала тебе Филина. Не представляю, что ты с ним сделал. Я оставила тебя в покое, да боже правый, блять, Стэн – я призналась тебе в любви и получила от ворот поворот, как сопливая малолетка! Прошу тебя, не мозоль мне глаза и не снись мне – я правда пытаюсь забить и зажить наконец нормально.