Текст книги "Просто молчи (СИ)"
Автор книги: СаЙтО
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Часть 23
– А я точно с ЭТОГО не упаду? – я недоверчиво покосился на красный мотоцикл, припаркованный в двадцати метрах от моего подъезда, крепче прижимая к себе маленькую походную сумку со всем необходимым.
– Ну, если ты не доедешь до дачи, то я надеюсь, ты оставишь ее мне. А то как я без жилья-то останусь? – нарочито грустно вздохнув, пробормотал Костя.
– Знаешь, Кость, ты напоминаешь мне одного моего знакомого. Тот тоже циничен, эгоист до мозга костей и склонен к суициду, – процедил сквозь зубы я, представляя себе Мишу с синими волосами. Нет, ему бы пошел красный, определенно.
– Уверен, что думаешь о том готе, который спит с твоим Темой, что спалил нас тогда в классе, верно? – он чуть зажмурился, будто пытаясь что-то вспомнить.
– Знаешь, для своего возраста ты чрезвычайно догадливый, – недовольно буркнул я, медленно приближаясь к красному монстру.
– Пф, я старше тебя, так что не груби, – ухмыльнулся он.
– Ты живешь у меня, так что не наглей, – инстинктивно парировал я, хотя мои мысли вертелись вокруг одного вполне себе очевидного вопроса: «Ну как, блять, я на нем поеду?».
С самого детства сестра внушала мне ненависть к мотоциклам. Ненависть развить не получилось, зато страх остался надолго. Каждый раз, видя мотоциклистов, она говорила, как это опасно, безрассудно и то, что такие люди просто хотят скорее умереть. А потом ее парень разбился на мотоцикле в свой же день рождения. Насмерть. Маша неделю ни с кем не разговаривала… Мне было тогда тринадцать, и я прекрасно понял одно: мотоциклы – зло. Они несут опасность и боль. Именно поэтому до этого момента я предпочитал исключительно четырехколесный транспорт. И желательно – общественный.
– Кость, знаешь, я смотрел фильм, где машины громили город, становясь больши-и-и-ими и страшными. «Трансформеры» называется, – пробормотал я, так и остановившись в метре от этой адской машины.
– Знаешь, я не уверен, что мотоцикл может начать ходить и громить десептиконов, – ухмыльнулся Костя, глядя на мое перекошенное лицо. – Хотя… «Бамблби»*! – крикнул он, тут же расхохотавшись.
– Очень смешно, обосраться прям, – недовольно буркнул я, отворачиваясь.
Вроде старший, а так себя ведет… Хотя, Вань, ты разве не понял еще, что понятие «адекватность» просто «следует за тобой по пятам», ага. Прямо-таки жизнь такого серьезного и расчетливого человека – все про меня. Да… Слишком много цинизма. А все этот долбанный Костя.
– Ну не посреди улицы же! – воскликнул он, всплеснув руками. – Но то, что семнадцатилетний парень боится сесть на мотоцикл, это и правда забавно.
– Ладно, садись давай, я же сзади еду, – выдавил я, все еще неуверенно глядя на сие творение дизайнерской мысли.
– Аллилуйя! Он созрел, – Костя театрально вскинул руки к небесам, но все же сел на байк, выжидательно на меня смотря.
– А шлем? – я удивленно захлопал глазами, замечая, наконец, отсутствие защиты.
– Да кому он нужен! – начал Костя. – Садись давай.
Боже, за что мне эти муки?.. Нет, я знаю, что уже не раз думаю о том, чем же я так согрешил… Но столько нервотрепки за одну неделю – это слишком. ДАЖЕ для меня.
– Ладно, – я нервно сглотнул подступивший к горлу комок, кое-как садясь позади Кости.
В спину мне упиралась его закреплённая сумка, а сам я почти вплотную прижимался к синеволосому, еще и обхватывая его руками. Да уж… после того, что случилось в кинотеатре, ситуация кажется достаточно щекотливой.
Но после того, как парень жмет на газ, все мысли просто пулей вылетают из головы.
– Мама… – вырывается из моих уст слабый писк на довольно резком повороте, на что Костя лишь заливисто смеется. Ветер дует прямо в лицо, развевая наши волосы, трепля одежду. Костя то и дело начинает мелко дрожать от смеха, когда я прижимаюсь к его спине еще плотнее. Наконец мы выезжаем на знакомую мне с детства трассу.
– Вперед, потом направо и прямо до упора, – кричу я, стараясь быть громче свиста ветра в ушах.
Костя едва заметно кивает, опять давя на газ, отчего я закрываю глаза и утыкаюсь лицом ему в плечо. Твою мать… Как же мне страшно. Тело начинает мелко трясти еще и от холода. А ноги немеют. У горла стоит предательский ком. Кажется, что еще чуть-чуть – и сердце вырвется из груди, разломив грудную клетку, настолько быстро мы едем. И все равно, что я не вижу растекающегося от такой скорости леса по сторонам. Я ощущаю ветер, слышу шуршание листвы, звук проезжающих мимо машин. Сколько еще мне так сидеть, онемев от страха столкновения? И как только Костя это терпит? Мне так страшно…
*Бамблби – машина-трансформер из фильма «Трансформеры», повествующем о машинах, защищающих землю от таких же технических пришельцев.
П.С. Мур,Мур....НЯ, баня будет....Но я хочу их на мотоцикле на фоне леса *О*
Часть 24
– Я… тебя… ненавижу… – простонал я с тяжелой отдышкой после каждого слова.
– Рано. Ненавидеть будешь потом. А сейчас – природа, птички, лес. Наслаждайся, – парировал Костя, дьявольски ухмыльнувшись.
– Я люблю город, машины, выхлопные газы и людской гул. Так что эта среда не для меня, – все еще запинаясь, выговорил я.
Мы, наконец, приехали. Полтора часа я сидел на ЭТОМ и трясся как осиновый лист, то и дело слушая по этому поводу язвительные Костины комментарии. Теперь мы оба стояли у низкого заборчика моей… дачи и осматривались. Я тут еще с прошлого лета не был. Ну, конечно, досюда и на машине-то трудно добраться, а мотоцикл, и правда, оказался полезным, как бы ни противно мне было это представлять. Здесь до ближайшей трассы – километров семь, не меньше. Вокруг – только лес и дорога в полтора метра шириной, ведущая обратно к городу. Да уж, моя бабуля была тем еще социофобом…
Нам принадлежал участок где-то в сто квадратов, огороженный новым темно-зеленым заборчиком. А на самом участке не было ни клумб, ни грядок – только самое важное: сам дом – маленький, одноэтажный, в две комнаты, не считая кухни, небольшой амбар-сарай, где раньше содержалась семейная лошадь, столь же небольшая баня и туалет. Все включено, блин, ничего не скажешь.
– Ну что, проходи. Предупреждаю сразу – живем мы скромно, кровать всего одна, хорошо хоть двуспальная… Туалет на улице, душ – только если сам из колодца воды наносишь. Вот тебе и дачка, – ухмыльнулся я.
– Ничего. Поверь, я в подобном прожил почти всю свою жизнь, – ухмыльнулся он, прокатывая свой мотоцикл в открытые мною воротца.
Установив его у забора, Костя выжидающе уставился на меня. Ах, да, дом. Быстро направившись к крыльцу, я уже инстинктивно нащупал маленький ключик в низком карнизе и быстро открыл дверь.
Маленький темный коридор без дверей, ведущий в три разные комнаты. Свет, сразу пролившийся в дом, моментально различил тысячи пылинок, летающих в воздухе, а в нос ударил запах пыли и затхлости. Светлые полы были покрыты пылью, а в углу красовалась паутина. Здесь никто не был уже около трех месяцев. Забавно. Левее от старой низкой двери, в которой я остановился, находится маленький комод, куда раньше складывали обувь. Костя нерешительно входит следом.
– Да уж, надо будет и вправду все здесь отмыть, – тихо говорит парень, обводя глазами прихожую.
– Ага. Не разувайся пока – тут, пожалуй, не чище, чем на улице, – ухмыляюсь я, кивнув на черно-серый пол.
Решительно прохожу дальше. С двух сторон – жилые комнаты: зал и столовая-гостиная. В спальне – огромная кровать, два кресла, камин и большой книжный шкаф на всю стену в несколько ярусов. На полу – ковер, который, думаю, придется очень долго выбивать. Сразу за проходом стоит шкаф, в котором бабушка хранила все свои немногочисленные вещи. В гостиной мебели больше: диван, который перестал раскладываться, когда я, будучи тринадцатилетним, плюхнулся на него с разбегу, письменный стол, заваленный документами и письмами, которые мы с Машей так и не разобрали, большое кресло, еще один вещевой шкаф и пианино. Собственно, с пианино и стоило начать, так как оно занимало площадь гораздо большую, чем центральный диван. Белое, впоследствии расписанное самой бабушкой, даже под слоем пыли оно выглядело очень красиво. Маша играла на нем, когда семья собиралась здесь на такие праздники, как рождество или чей-то день рождения.
Большое старое окно в центре стены освещало гостиную мягким светом, приглушенным еще и кронами могучих деревьев, которые тихо шумели листвой снаружи. Вообще этот дом навевал какую-то полудрему и странную неконтролируемую тоску. Все здесь было настолько старым и забытым, таким печальным, что ты так или иначе чувствовал себя чужим.
– Какое красивое пианино… – восторженно прошептал Костя, проходя в гостиную следом за мной.
И правда… От самых ножек инструмента вились длинные стебли роз, покрытые шипами, а сами цветы распускались на крышке, «роняя» случайные лепестки на черно-белые клавиши.
– А ты играешь? – удивленно посмотрел на парня я.
Костя осторожно, будто боясь сломать, провел пальцем по расписанной поверхности инструмента, громко выдохнув. За окном подул резкий ветер, отдавшийся неким свистом в маленьких оконных трещинках, делая комнатную атмосферу еще более гнетущей.
– Да, я учился шесть лет, а когда остался седьмой – не выдержал и бросил. Так обидно было потом, что не смог вытерпеть всего год, – парень резко отдернул от инструмента руку, быстро стряхнув с пальцев пыль.
– Понятно, – промычал я. – Слушай, пойди забери свою сумку с мотоцикла, а то еще случится что-нибудь.
– Ага, придет снежный человек и ее похитит, – усмехнулся парень. – Ладно, иду.
Костя ушел на улицу, а я так и остался стоять посреди комнаты. Бабушка была очень странным человеком – скрытная, необщительная, она могла часами сидеть на диване, слушая Машину игру на пианино, когда я сидел на ковре у ее ног и перебирал маленькие самодельные игрушки из деревяшек, перьев, бусинок и пуговиц. Она не любила ни мою мать – свою дочь, ни своего зятя, называя их людьми ветреными и безответственными. Каждый день, встав в районе шести утра, она седлала свою лошадь – Маргариту и ехала час до ближайшего магазина. Как сейчас помню этот приятный запах опилок, лошади и парфюма, исходивший от нее летним утром, когда я гостил у нее. Прямо ностальгия какая-то… Бабушка скончалась от внутреннего кровоизлияния. Я играл в лесу, ставя ловушки для птиц, а придя домой, увидел ее – лежащую у пианино в луже крови, с пуговичным солдатиком. Было так… страшно тогда.
Маргариту родители отдали в тот же ближайший магазин, где ее до сих пор содержат как тяжеловозную лошадь. Какая ирония – я даже не попросил Костю остановиться, чтобы повидать ее, хотя обычно мы с Машей останавливаемся… Но мне не хотелось лишних вопросов.
– Слушай, Вань, мы ведь сегодня все мыть будем? Так давай скорее, а то стемнеет – и все. А электричества, я догадываюсь, здесь нет, – резкий Костин голос заставил меня вздрогнуть, и я быстро повернулся к парню.
– Ага, хорошо. Ты принесешь воду из колодца – ведро лежит на кухне. А я за тряпками схожу, хорошо? – нервно хихикнув, протараторил я, уже проходя мимо парня к выходу, как он остановил меня резким движением руки.
– Стой! – я нервно передернул плечами, замирая. – Тебе неприятно здесь находиться? У тебя тут умерла бабушка, да?
Неуверенно киваю, сбрасываю его руку с плеча и быстрыми шагами иду дальше к выходу. Я не хочу отвечать на его вопросы, и все тут.
Остаток дня мы провели оттираяподметаямоясоскребая… В общем, убирались. Зато когда за окном стемнело, и мы расположились в гостиной, расставив по периметру комнаты множество старых свечей, дом уже блестел. Ковры мы выбили, паутину собрали, а Костя даже сумел быстро прибраться на столе. В общем, в душе было ясно различимое чувство выполненного долга.
– Кость, спасибо, – я неуверенно присел на диван, смотря на парня, который, наконец, сел за пианино. Я же видел, что он всю уборку его взглядом сверлил.
– Не за что, – отмахнулся он. – Знаешь, оно такое красивое… Я нигде не видел, чтобы их расписывали. У твоей бабушки был очень хороший вкус. Причем, судя по книгам в спальне, не только в интерьере, – он улыбнулся одними уголками губ, нерешительно нажимая на одну из клавиш.
Тишину сразу разрезал громкий звук, отдавшийся от стен эхом.
– Надо же, не расстроено! – восторженно пробормотал парень. – А мне сыграть можно? – повернувшись ко мне.
– Конечно можно, у нас в семье только дедушка играл, а потом Машка. Больше некому. Поэтому считай, ты вошел в тот маленький круг людей, которые касались этих клавиш, – пробормотал я, поудобнее устраиваясь на диване.
– Как пафосно ты сказал, – усмехнулся парень.
Я лишь хмыкнул, задумчиво разглядывая старые свечки. Я нашел в амбаре три ящика новых, но эти валялись по дому, уже давно потерявшие свою круглую форму, пыльные и брошенные. Я сам понимаю, что так рассуждать о вещах глупо, хотя… зажглись – и то хорошо.
Но в эту же секунду комнату огласила красивая мелодия, выходившая из-под Костиных рук. Он играл осторожно, невесомо, еле касаясь пальцами уже изрядно потертых клавиш. Красивая мелодия окутывала, как мягкое одеяло. Причем звуки были столь знакомые, но я так и не понял, где же раньше это слышал. Единственное слово, которое я бы смог подобрать для описания того, что сейчас слышал, было банальное и уже столь избитое «красиво»… Но это и вправду было прекрасно.
А Костино лицо было как-то непривычно расслаблено. На нем не было ни ироничной ухмылки-усмешки, ни того печального, серьёзного выражения, когда он начинал рассуждать или рассказывать о чем-то. Мягкие очертания сглаживались еще и трепещущим светом, исходившим от свечей, полуопущенные веки подрагивали, а пальцы летали по черно-белым клавишам. Грудь медленно вздымалась при каждом мерном вздохе, который терялся в прекрасной мелодии и вое ветра за окном.
Наконец парень медленно оторвал пальцы от клавиш, завершив мелодию и задумчиво улыбнувшись, взглянув на меня.
– Ну как?.. – выдохнул он.
– Это просто потрясающе, – улыбнулся я.
– Это просто пианино потрясающее, – чуть смутился парень. – Кстати, знаешь, мне так нравится эта атмосфера… Эти свечи… Ветер, лес за окном… Так уютно.
– Да, – кивнул я. – Я рос здесь, можно сказать. Ведь если на Машу у родителей еще хоть как-то хватало терпения и времени, то меня просто отдали бабушке вместе с Машей.
– Ясно. Ладно, Вань, пойдем спать. Сегодня был очень тяжелый день, верно? – сказал Костя, вставая из-за пианино. – Можно нам одну свечу с собой взять, я, если честно, немного боюсь спать в темноте посреди леса.
Я невольно умилился его выражению лица, слабо кивнув. Да, парень прав – день был, и правда, невероятно тяжелым.
Часть 25
Костя стоял в спальне, сжимая в руках маленькую, уже изрядно выгоревшую свечку. Он то и дело вздрагивал, когда маленькая ветка близь растущего к дому дерева ударялась об оконное стекло, разрывая тишину маленькими, загадочными стуками.
– На подоконнике есть подсвечник, чтобы собирать воск, – тихо сказал я, заходя вслед за ним в комнату.
До этого я быстро затушил все свечки в зале, погружая комнату в приятную тьму. А вот Костя, похоже, чувствовал себя немного неуютно. Боится?..
– Угу, – только и промычал он, осторожно помещая маленький трепещущий огонек на холодный подоконник без штор.
Бабушка считала, что шторы созданы для того, чтобы отгораживаться от солнца. А зачем? Разве люди отгораживаются от еды, когда хотят есть? От воды, когда их мучает жажда? Так же дело обстояло и с солнечным светом, который приятно заливал собой весь дом, наполняя его радостью и весельем по наступлению лета, а осенью или зимой – лишь освещало, создавая вокруг дома тихий, приятный полог.
Большая кровать со свежим нежно-лиловым бельем, которое я постелил, раньше завешивалась балдахином, красиво переливающимся атласными нитями в солнечном свете. Но его убрали, оставив лишь голый каркас, на котором уже давно стерлись следы красивой цветочной росписи.
– Знаешь, я повторюсь, но у твоей бабушки был очень красивый дом, – в лунном свете я прекрасно различал очертания Костиной фигуры, его лица, губ, носа… Но не мог видеть его выражение, будто говорил я с самой тьмой. А маленькая свечка все так же подрагивала, когда ветер проникал в маленькие оконные щели, отдаваясь едва уловимым в шуме нашего дыхания воем.
– Спасибо, – неуверенно отозвался я, медленно залезая на кровать прямо в одежде.
Я знаю, ночью будет холодно… Следовало, наверное, развести камин, но тогда кому-то из нас пришлось бы идти в лес, так как мы с Машей никогда не пополняли запасы дров, привозя все с собой. А я не хотел идти в этот природный заповедник, где время взяло верх и над камнями, обросшими мхом, и над старыми деревьями, чьи стволы уже давно обсохли и обветшали. Я испытывал перед ним подсознательный страх, который затмевал на секунду все остальные чувства, стоило мне подумать о визите в чащу.
– Слушай, я видел у вас маленький склад… амбар, так? Ну, так вот я видел там инструменты для ухода за лошадью… скребницы, кнут, седло… Несколько уздцов… У вас была лошадь? – тихо, почти шепотом спросил Костя, видимо, не желая нарушать тишину, воцарившуюся в комнате.
В следующий момент я почувствовал, как матрас слегка прогибается с противоположной стороны, а Костин силуэт медленно лег рядом, укрываясь теплым зимним одеялом.
– Да. Ее звали Маргарита. Мы проезжали магазин, где она сейчас находится, по пути сюда, – на выдохе произнес я, отворачиваясь от парня, накрываясь одеялом почти с головой.
– А почему ты не попросил остановиться? – искренне удивился парень, будто не заметив моего нежелания отвечать.
– Потому что не хотел лишних вопросов, – буркнул я недовольно.
А в следующую секунду кровать слегка скрипнула, и мое ухо резко обдало горячим дыханием.
– Ты просто боишься, – выдохнул Костя, делая голос нарочито тихим, загадочным.
По шее пробежали мурашки, отчего кожа в момент стала «гусиной». Я неприятно поежился, пропищав какое-то жалкое «нет».
– А я знаю, что боишься, – его немного влажные губы касались кончика моего уха, а горячий легкий ветерок шевелил волосы на затылке. От такого тихого, слегка хриплого голоса я неприятно съежился, придвигая ноги к груди.
– И я даже знаю, чего ты боишься. Ты боишься быть здесь один, потому что видел здесь кровь. Ты боишься ощущать себя одним посреди этого гигантского леса, старых, как сама жизнь, деревьев и быть наедине со своими страхами. Ты ведь не отходил от меня толком сегодня, я же видел, – продолжал горячо шептать Костя, теперь скользя рукой по моему плечу. И хоть я и чувствовал это, казалось бы, легкое касание сквозь одеяло и одежду, оно будто обжигало и будоражило одновременно. К горлу подкатил неприятный ком, а спина похолодела. От его слов и ясного представления всех этих пейзажей в голове все смешалось, генерируя все новые и новые страшные образы.
– Ложись спать, – тихо пробормотал я, начиная качать головой.
– Хорошо, – шепнул парень, напоследок лизнув мою ушную раковину кончиком влажного, горячего языка.
От этого прикосновения по телу буквально прошли электрический ток и ощутимая дрожь не то страха, не то наслаждения.
Сон как рукой сняло, зато я уловил ясно различимое в гнетущей тишине Костино сопение. Луна мягко освещала объекты в комнате, отчего моя фантазия не на шутку разыгралась, то здесь, то там выискивая жуткие очертания фигур и человеческих лиц. А та ненавистная Косте ветка так и продолжала настойчиво барабанить в окно, иногда выдавая тихие скрипы, будто кто-то проводил по стеклу ногтем, тихо скребся в дверь… Свистел ветром на кухне…
Я громко сглотнул предательский комок в горле, чуть отодвигаясь назад, тем самым оказываясь намного ближе к Косте.
– Трусишка, – услышал я насмешливый голос.
А затем Костина рука легла мне на талию, обнимая. Сначала я хотел было возмутиться… Но потом подумал, что уж лучше так, чем труситься от страха на своей половине кровати...
С такими мыслями я и уснул, находясь рядом с тихо сопящим Костей.
Ну простите... -_-"
Часть 26
Деревья… Дом… Большой, одинокий и старый, как и это забытое богом место. Так холодно, так страшно, что немеют пальцы на руках, а кровь стынет в жилах. Теперь все сменяется красным. Сначала темным, как кровь, отдающая неприятным соленым во рту и металлическим звоном в ушах, а потом яркая, как на этих проклятых цветах на красивом белоснежном фоне. Не могу быть один в этом красном. Хочу быть… ближе.
***
Солнце слегка просвечивало веки, не согревая, а лишь даря холодный, приглушенный свет. Тело слегка онемело от неприятного холода в доме, а рука затекла от неудобного положения. Кожу под носом что-то странно щекотало, заставляя меня поморщиться.
Удивленно открываю глаза и обнаруживаю прямо перед своим лицом ярко-синие волосы. Губами я утыкаюсь прямо в Костину макушку, а затекшая рука обвивает тонкую талию парня сквозь одеяло.
Мысль о том, что я сам его обнял, доходит до меня очень долго. Минут пять. Хотя я не настолько глуп, чтобы сразу громко шарахаться от него, поэтому лишь приподнимаю руку и откатываюсь обратно на свою половину кровати.
– Ручку мне дай, – слышится недовольное бурчание из-под одеяла.
Не спит, значит… Чувствую, как щеки краснеют, а рот сам невольно приоткрывается в попытке выдать ложное оправдание своим действиям.
По комнате летают маленькие пылинки, освещаемые холодным солнцем из окна. Свечка окончательно сгорела, и теперь на ее месте лишь большой комочек воска. А за окном красивый красно-оранжевый пейзаж, на который я вчера и не обратил особого внимания. Опалые листья огромным ковром укрывают все вокруг толстым теплым покрывалом, резко контрастирующим с темно-зелеными хвойными деревьями и мхом, составляя неповторимую природную мозаику. Резкие порывы ветра иногда переносят с места на место маленькие, уже почти полностью засохшие коричневые листочки. И как все это могло настолько напугать меня ночью? Хотя темнота, как говорится, – сестра фантазии.
– Спи, – чуть громче, чем надо, фыркаю я.
– Угу. Только ты так сильно меня к себе прижимал, что ребра при вдохе болят. Не могу спать еще с рассвета, – послышалось из-под одеяла недовольное бухтение.
Я буквально замер на кровати от сказанных парнем слов. Он что, сказать не мог, что ли?!
– То есть разбудить меня – не вариант? – ухмыльнулся я, опять обмякая на кровати.
– Ты так мило сопел мне в макушку… А потом еще и говорить начал, что мне было не до этого, – показалась из-под лилового одеяла довольная Костина моська.
Что ж… Разговоры во сне всегда были для меня одной из самых больших проблем, хоть и появлялась она достаточно редко. Но если уж я начинал что-то рассказывать в сонном бреду, то это было уже не остановить. Сразу стало так неприятно… Будто самое сокровенное, что у меня было, взяли и выставили на всеобщее обозрение, не спросив разрешения. Хотя это скорее просто стыд.
– И что я сказал? – голос сам собой приобрел железные нотки.
– Сначала ты звал, – тихо прошептал Костя, теперь в упор смотря на меня своими ярко-зелеными пронзительными глазами. – Просил просто забрать тебя отсюда. Потом просил убрать цветы и кровь. Кровавые цветы… – Костин голос опустился, превращаясь в какой-то хрип. Такой… манящий и загадочный, что невольно прислушиваешься к нему. – Ты все время говорил, что красного слишком много. А еще так дрожал, будто судорогой сводило… Я испугался.
– Это все из-за этого дома, – обреченно вздохнул я, измученно прикрывая веки. – Я нашел бабушку лежащей в луже крови. Она вытекала отовсюду – из носа, изо рта, даже из ушей… Прямо у пианино. Я тогда так испугался. Казалось, что хуже быть не может и что это сам лес несет в себе смерть.
– Хочешь, уедем хоть прямо сейчас? – тихо спросил Костя, сразу помрачнев.
– Нет. Хотя мы уедем сегодня, но в магазин. Я же должен познакомить тебя с Маргаритой – ведь что может быть лучше лесной лошадиной прогулки? – мечтательно вздохнул я, вспоминая свою кобылку.
Пожалуйста, простите, что так мало -_– Приехали гости – уехали в полночь. Пока убрали все... Ужас, в общем(
