Текст книги "Мать или Новый Вид (Том 2)"

Автор книги: Сатпрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

В некотором отношении это как бы "отчет".

В действительности не было недостатка в респектабельных и безупречно "духовных" людях, предлагавших провести "чистку" Ашрама, на что резко возражала Мать: Они все еще находятся в том состоянии ментальности, которая хочет устранить все препятствия – Шри Ауробиндо делал как раз противоположное. Шри Ауробиндо брал их всех, охватывал их, а затем работал над ними так, что они переставали быть препятствиями... Устранять, устранять – если вы устраните из жизни все, что не отвечает Божественному, тогда что же останется?... Мне даже говорили, что некоторым людям "не следовало" бы быть в Ашраме. Я отвечала, что весь мир должен быть в Ашраме! И поскольку я не могу принять здесь весь мир, то должна принять здесь, по меньшей мере, представителя каждого типа! И со своей чарующей улыбкой она заключила: Все эти люди, которые делают духовное усилие, просто приносят мне вагоны моральности! В самом деле, это не был вопрос моральности Ашрама, это даже не был вопрос духовности Ашрама; проблема полностью заключалась в другом. То, что действительно было нужно, так это изменение духовности, можно было бы сказать, изменение Божественного, что бы открыть божественные двери материи, а не смывать чьи-то маленькие грехи или полировать чьи-то маленькие добродетели. Но в ту минуту, когда вы говорите о выходе за пределы моральности, люди мгновенно падают в аморальность. Это порочный круг, да или нет, Бог или дьявол, добро или зло... Эти "духовные" шатания продолжаются уже несколько тысячелетий. И так мы медитируем и медитируем, чтобы выбраться из тупика, но чем больше мы медитируем, тем более животным становится животное и тем более святым маленький святой. И так это и продолжается. И мы создаем изобилие маленьких ашрамов, чтобы все это продолжалось – это "благо" творения. Аминь. Злодеи оставлены снаружи, конечно же, это не мы. Мать вовсе не собиралась создавать ашрам такого типа. Но "благо" Ашрама не понимало это, оно не было "лучше" "плохой" части Ашрама – никто не понимал, какую революцию она пыталась произвести. Должен быть открыть путь, который все еще блокирован... сказал Шри Ауробиндо двадцать пять лет назад, а не основана некая религия.

Прежде всего, путь был блокирован в сознании, в определенном привычном способе взирания на мир, и смотрели ли вы на мир сквозь духовные или материальные очки, это, в сущности, не составляло никакой разницы: то же самое искажение, одно "сверху", другое – "снизу". Как она пыталась объяснить им это! Те последние "Вопросы и Ответы" на Плэйграунде – восемь лет вопросов и ответов – почти мучительны в свое ретроспекции: чувствуешь, скол много она пыталась пронзить те сознания, как она охватывала их своим единым взглядом, как если бы она пыталась вобрать всю землю: если бы понял хотя бы один или двое! Понимание должно начаться где-то, в некотором уголке, хотя бы в единственном существе. Новый мир начинается с одного. И однажды, после еженедельного показа фильма на Плэйграунде – прекрасного индийского фильма о Рамакришне и индусской религиозной преданности, о значении богов в жизни и о том "всевышнем" нечто, образом которого являются все эти боги, о присутствии души за всем, везде (короче говоря, фильм о нечто, далеко превосходящем по качеству западное представление о "Боге") – она сказала им: Я видела весь религиозный мир поклонения и стремления, всю человеческую взаимосвязь с богами, что было (я уже говорю в прошедшем времени) лучшим человеческим духовным усилием достичь нечто более божественного, чем человек, высочайшим и почти наичистейшим выражением стремления человека к нечто, что выше него. И внезапно я почувствовала самым конкретным и МАТЕРИАЛЬНЫМ образом, что это был другой мир, мир, который перестал быть реальным и живым, это устаревший мир, который утратил свою реальность, свою истину, который отжил свой век и превзойден нечто, что только что родилось, но чья ЖИЗНЬ столь интенсивна, столь истинна, столь тонка, что все это оказалось ложным, нереальным, никудышным. Тогда я по-настоящему поняла, ведь я поняла не головой, не разумом, а телом – понимаете, о чем я говорю? – я поняла в клетках тела, что новый мир был рожден.

Он уже здесь, действительно, только нам нужно взглянуть на вещи по-другому. Пока наши глаза привлечены небесами или зафиксированы на ложной материи, мы не понимаем ничего и не видим ничего: мы находимся прямо в Чуде, но не видим его. Великие поворотные точки в эволюции встречаются не при достижении более высокого или более широкого сознания, а путем нового и более точного осознания того, что всегда было там. Можно было бы назвать это "врастанием в точность". О, как она пыталась встряхнуть все это, было почти трогательно слушать ее, как если бы судьба мира зависела бы от нескольких менее препятствующих глаз. Но они только говорили: "Мы ничего не видим". Что касается меня, то я спросил Мать: "Но разве душа не обладает силой изменять материю, производить физические чудеса, как делают это ученые?" (Потому что я не мог перестать думать, что "другая вещь" должна быть чудесной, что это должен быть некий ненормальный "пробой", который внезапно придет и начнет произрастать на земле как некое сверхчудо, превосходящее все научные чудеса. Другими словами, взять сегодняшнего волшебника – ученого, и попытаться сделать лучше, чем этот волшебник, то есть, делать все то же самое, но с некоторыми улучшениями. Но это вовсе не так!) Душа обладает этой силой, – ответила Мать, – и применяет ее постоянно, но человеческое сознание не осознает это. Большая разница наступает тогда, когда человеческое сознание становится сознательным. Но оно начинает осознавать то, что всегда было! Проблема заключается не столько в том, чтобы действовать на материю – это происходит всегда – а... в том, чтобы открыть понимание: вот что трудно. Вещь, которую вы не пережили, не существует для вас. Трансформация может дойти до определенной точки без того, чтобы мы даже осознали это. Например, говорилось, что теперь есть большая разница: когда человек появился в эволюции, животное не имело средств воспринять это, тогда как сейчас... Но я говорю, что ситуация все еще не изменилась: несмотря на все, что человек реализовал, у него все еще нет нужных средств; могут произойти определенные вещи, но он узнает о них лишь гораздо позднее, когда "нечто" в нем будет достаточно развито. Наше представление о чудесном является частью этих ложных средств, именно разум создал представление о чуде, потому что с точки зрения разума все подчиняется законам, так что если что-то избегает "закона" или отрицает его, то это должно быть чудо. Но эти законы – ментальные законы, ментальные порождения, это материя с точки зрения разума – вне разума все чудесно и является неизменным чудом. Или, скорее, все чудесно естественно. Естественное, которое мы не видим. Сверхразум – естественное чудо материи. Истинное видение – видение неизменного чуда. Нет нужны творить чудеса. Они уже здесь! Нам нужно лишь увидеть их, жить ими и позволить тому, чтобы мы были сформированы этими чудесами, не накладывая постоянно железную сеть наших ментальных невозможностей. И все меняется – меняется материально. "Именно Божественное, становящееся материей", – сказала Мать. Это следующая стадия эволюции, которая делается или выходит на передний план. Да, разрушение старой корки.

Кроме того, все всевышние переживания освобождения, нирваны, космической необъятности и все божественные видения на всех языках, всех веков и всех стран были как бы аннулированы или "вытеснены" новым восприятием материи; как если бы все боги, чудеса, освобождения, раи и все такое принадлежали бы все еще области разума или ментальных проекций; возможно, как ментальные "фонари", но все же фонари в сравнении с золотой пылью материи. Супраментальное не является улучшенным ментальным видением, расширенным, протяженным, более божественным: Это не нечто более высокое, чем высочайшая вершина, которую мы можем достичь здесь, – пыталась объяснить Мать, – не ЕЩЕ ОДИН КРУГ, это не так: мы уже в конце, на вершине, но... отличается именно качество. Это поистине новое обращение сознания. Когда мы начинаем жить духовной жизнью, происходит обращение сознания, что является для нас доказательством того, что мы вступили в духовную жизнь; что же, еще одно обращение наступает, когда мы входим в супраментальный мир. И, возможно, всякий раз, когда открывается новый мир, происходит новое обращение. И поэтому даже наша духовная жизнь, которая является таким тотальным обращением в сравнению с обычной жизнью, является, или кажется, в сравнении с супраментальным сознанием и супраментальной реализацией, нечто столь радикально отличающимся, что... ценности почти что обращаются. Это как если бы вся наша духовная жизнь была сделана из серебра, тогда как супраментальная сделана из золота, как если бы вся духовная жизнь здесь была бы вибрацией серебра, не холода, а просто света, который достигает вершины, предельно чистого света; тогда как другая, супраментальная жизнь, содержит все богатство и силу, что и составляет всю разницу. Вся духовная жизнь психического существа и нашего теперешнего сознания, которая кажется столь теплой, столь полной, столь чудесной, столь светлой для обычного сознания, да, все это великолепие ничтожно по сравнению с великолепием нового мира. Это... да, это почти как если бы сам Всевышний был другим.

Это конец религий. Потому что религии – это все еще разум, взирающий на нечто отличное от себя. Другой мир просто... как он есть.

Тем временем ученики все еще пытались выработать "синтез Востока и Запада", "союз мировых религий", "продолжение" высочайших традиций мира... и так далее. Продолжение, да, действительно, как птица сменила рептилию, но вовсе не путем добавления видений "ископаемых ящеров" Востока и Запада выработаем мы взгляд птицы. А также не сложив вместе Упанишады + Библия + Коран, а затем встряхнув немного все это... Это ДРУГОЙ мир! Как трудно было это понять, конечно же. Шри Ауробиндо и Мать прожили 78 и 95 лет, соответственно, и самое большее, у них было три ученика, которые поняли; это Мать сказала мне перед своим уходом – а в мире более четырех с половиной миллиардов людей.

Конец материализма

Должны быть найдены другие средства. Не через "вопросы и ответы" может быть трансформирован этот мир. Тем или иным образом, но этот процесс должен проходить несмотря и вне голов людей, иначе все было бы безнадежно. А время поджимало. В 1958 году ей было восемьдесят лет. Все ее время было занято геркулесовой работой, которая свалила бы любого человека в его расцвете. Вполне понятно, она использовала источник энергии, неизвестный человеческим существам; то, что она могла делать в течение двадцати двух часов из двадцати-четырех-часового дня, просто невообразимо... с 1926 года, без перерыва. Ашрам становился довольно гигантским предприятием с приблизительно 1200 обитателями в 1958, включая 300 детей и 250 домов. И она присматривала за всем вплоть до малейших деталей, начиная с выбора сорта бумаги для печати книг и кончая тем, как ставить штамп на пакетах или тем, чтобы перевести какого-то ученика из одного дома в другой, чтобы он мог прохаживаться в маленьком саду, обдуваемым бризом с востока. Ничто не ускользало от ее внимания. И бесконечный поток писем. И бесконечные жалобы. И финансы... невероятно и сверхъестественно. И критицизм... столь мелочный, столь глупый. Например, взглянув в архивы Quai d'Orsay, можно обнаружить там злобные маленькие доклады групп послушных своему долгу гражданских служащих, останавливавшихся в Пондишери; это невероятно – никто из них не понял, что представляла Мать, если только для Франции, их родной страны. Но Мать просто смеялась. Однажды она сказала мне со своим юмором, юмором, который лечит все, включая все вспышки мелочности, будь то со стороны "хороших" или "плохих": Я получаю совершенно несдержанные письма, переполненные напыщенными словами, и затем есть другие люди, которые прямо пишут, что их грызут сомнениями в том, что я просто использую "трюки, чтобы "делать свой бизнес"!... Но и те и другие письма производят на меня одинаковое впечатление. Они выражают их собственное чувство – это их право чувствовать то, что они хотят. И, по-правде говоря, все, что можно было бы ответить им: "Чувствуйте что хотите, если это позволяет вам сделать прогресс." Она всегда так просто стремилась к прогрессу, эта Мать, всегда дальше, всегда пытаясь извлечь лучшее из наихудшего – ее интересовал прогресс мира: быть "хорошим" или "плохим" ничего не значит; думайте о ней плохо, думайте о ней хорошо, это не имеет значения; но, ради Бога (или дьявола), двигайтесь вперед!

Ее угнетала не геркулесова задача, а подпирающее время. Однажды, на одном из последних "занятий по средам" с ее губ вырвалось: По существу, вопрос в этой гонке к Трансформации состоит в том, чтобы знать, что будет превалировать: то, что хочет трансформировать это тело по образу божественной Истины, или старая привычка этого тела идти к разложению... Это гонка между Трансформацией и Разложением.

Подразумевает ли эта трансформация долгие столетия медленного, постепенного труда? Или нечто иное? Иногда мы чувствуем, что на самом деле это не столько проблема трансформации, как проблема смерти: если эта проблема разрешена или открыта или устранена, тогда все остальное должно последовать почти автоматически, как если бы смерть была просто тем, что составляет субстанцию ложной материи, той, которую мы видим, материи темной, жесткой, неизменяемой никак, кроме как путем смерти – только со смертью, разложением и возвращением к атомной пыли может она измениться. Все же есть и "золотая пыль". То, что мы хотим или то, что нам нужно это не медленно трансформировать эту ложную материю сквозь тянущиеся века, а заменить ее настоящей материей или же устранить "нечто", что вуалирует ее. Тогда эта операция могла бы стать поразительно быстрой... в предположении, что остальная часть человечества не будет свалена силой этой операции. Остальная часть человечества... которая живет в смерти и при помощи смерти, потому что они и являются смертью, сделаны ею. Может ли одно существо полностью снять вуаль, не сняв ее со всего мира, и раз уж оно подняло эту вуаль для себя, то может ли оно продолжать существовать и не исчезнуть с глаз мертвых, которых мы называем живыми? Какими глазами смогли бы они увидеть его, эти "живущие", которые видят только смерть и субстанцию смерти? Когда больше нет мути, они не видят ничего. Должна быть хотя бы минимальная связь со старыми человеческими органами. Возможно, Мать собиралась установить эту связь или подготовить ее. Подготовить глаза мира. Тысячи глаз наших клеток. И однажды будут сражены лишь наши разумы, тогда как наши тела будут пробуждены от долгого кошмара. Иногда у нас возникает чувство, что вся мистерия будущего чрезвычайно проста, что она обладает немыслимой (в буквальном смысле) простотой, и что нечто захватит нас самым неожиданным образом. Иногда мы чувствуем, что все уже здесь, действительно здесь, и будет достаточно лишь небольшого щелчка – нам только надо найти, где. Если бы только одно существо смогло увидеть, понять механизм. Мать видела все, и она сказала все -это можно прочесть, это тысячи раз написано в ее собственных словах, только мы не осознаем, что это значит. Нечто просто не может быть схвачено разумом. Нечто нужно найти. Мы бредем наощупь, как слепые люди, в давно уже открытом. Мы идем наощупь в открытии Матери. Мы движемся через великую Амазонию, которой не хватает только имени, в чем-то уподобляясь первому человеку, пытающемуся в первый раз назвать свой мир и его объекты и вызвать вещи из несуществования посредством слова – он заставлял их прийти в бытие, называя их. Собираемся ли мы найти место, ключ, который заставит нас увидеть, слово, которое привнесет все это в бытие?

И ее последние слова, ее самые последние слова на Плэйграунде перед собравшимися детьми, нацеленные на то, чтобы они смогли увидеть новый мир и прикоснуться к нему, возвращаются ко мне сейчас с невыразимой остротой: По существу, громадное большинство людей подобны узникам с закрытыми окнами и дверьми, так что они задыхаются (что вполне естественно), и все же у них есть ключ, который открывает окна и двери, но они не используют его... Они боятся – боятся потерять себя. Они хотят оставаться тем, что они называют "собою". Они любят свою ложь и свое рабство. Нечто в них любит это и привязано к этому. Они чувствуют, что без своих границ они не могли бы больше существовать. Вот почему путешествие столь длинно и трудно.

Это было 26 ноября 1958 года.

А пока она говорила, малыши из "зеленой" группы, которые быстро заснули на матах на земле возле ее кресла, начали "видеть вещи". Теперь, когда им по двадцать, они могли бы рассказать, что видели. Они видели странную Мать, более высокую, чем она была, с телом, казавшимся сделанным из другой субстанции, субстанции, которая излучала свет изнутри -настоящую Мать; для них это было "настоящей Матерью". И они спросили, или спросил один из них: "Почему ты пришла такой, как мы? Почему ты не пришла такой, какой являешься на самом деле?" Типичная реакция ребенка, еще не совращенного разумом; казалось удивительным не то, что Мать была светящейся и более высокой, а то, что материально она была не такой. "Почему ты не пришла такой, какой являешься на самом деле?" И Мать также типично отвечала: Потому что если бы я не пришла такой же, как вы, я бы никогда не смогла быть близкой вам и я не смогла бы сказать вам: станьте такой, как я.

Но конечно же! Миру не нужно быть сраженным чудом, даже чудом одного великолепного тела: ему требуется найти собственное чудо. Когда мир найдет это, тогда все чудеса будут естественными. Мистерия Матери в нашем собственном несознании. Мы должны найти ключ, мы должны открыть дверь. Тогда все мы станем такой, как она – или, возможно, мы уже такие, как она! Возможно, настоящее тело уже здесь. Утеряно звено. Есть некая вуаль, которую нужно поднять... Мать совершенно другая, мир совершенно другой – мы ничего не понимаем из этого. Над миром распростерта вуаль смерти. Есть глаза, которые видят смерть и вызывают смерть. Они назовут нас сумасшедшими или шизофрениками или параноиками – потому что они так фатально очарованы своей смертью, они просто не видят вещи другими, чем "как они есть", это их "закон", их "здравый смысл", их "но-я-вижу-и-я-касаюсь-этого" – как обезьяны, чувствующие тени деревьев. Мы чувствуем тень невидимого мира. Наши "патентованные" факты сегодняшнего дня – это научное ребячество улучшенных обезьян. По сути, сказала Мать поразительно острым образом, – материалистическое мышление является евангелием смерти.

Но предположим, что у нас есть отвага покончить с евангелиями раз и навсегда, будь то евангелии смерти или вечного рая, что тогда? Предположим, мы начали верить в истину материи, в божественную возможность материи, в божественную жизнь в истинном теле?

Что же, тогда мы должны пойти и поискать настоящую материю, это все, безо всяких предвзятостей улучшенных обезьян, будь то научных, материалистических или спиритуалистических. Бесхитростно. С глазами, открытыми для неожиданного. Потому что, в любом случае, это там, где мы меньше всего его ожидаем.

И это будет концом материализма. Потому что материализм – это разум, имеющий дело с нечто отличным от себя. Другой мир есть просто... как он есть.

Этот материализм должен уйти вместе с той религией.

Конец смерти

9 декабря 1958 года, точно восемь лет спустя после того, как Шри Ауробиндо был помещен под большое огненное дерево с желтыми листьями, Мать собралась погрузиться в свое тело и была вынуждена прекратить всякую внешнюю деятельность. 7 декабря она сыграла свою последнюю партию в теннис и сделал свой последний дневной визит на Плэйграунд. Ей не требовалось решать что-либо или делать что-то произвольно: сами обстоятельства заставили ее делать то, что предполагалось – отчасти грубо. И это в точности характеризует работу новой Силы в мире: она работает материально, создает обстоятельства, которые вынуждают наше действие. Когда возникает некая "проблема" или трудность или колебание, эта Сила никогда не дает ментального ответа: она дает физический ответ, через факты и обстоятельства. Эта Мощь действует исключительно и ошеломляюще на уровне голой материи – и грубо, через "поразительные" примеры, если требуется. С растущим чувством удивления и замешательства годами я наблюдал, как в точности развивается эта Сила. Люди хотят видеть чудеса. Можно удивляться, почему – мир полон чудес. Но требуется смотреть в нужное место и под правильным углом, не предпочитая, чтобы обстоятельства шли в том или ином направлении, даже не предпочитая наслаждаться так называемым добрым здравием. Тогда видишь, как работают вещи – в самых микроскопических деталях. Начинаешь оценивать грандиозное тождество материи, в котором малейшее обстоятельство, мельчайшая встреча, малюсенький толчок как будто бы подстегивается той же самой великой волной Силы, которая побуждает землетрясение или революцию. И иногда даже схватываешь проблеск того, как маленький толчок здесь может породить грандиозный отклик где-то там; как маленькая истинная вибрация здесь, в маленькой трещине материи, отзывается по всему миру существ и вещей. Новый мир поистине нов. Этот мир больше не использует разум: это материя, играющая с собой, как и всегда, сознательная материя, истинная материя, развивающаяся и находящаяся в процессе прорыва через все ментальное несознание, которое покрывает ее.

В возрасте восьмидесяти одного года Мать начала йогу клеток. Она вступила в "как" и "почему" Смерти. Она собиралась попытаться растворить вуаль, пройти через смерть, не умирая, и подготовить в клетках своего тела тысячи глаз наших маленьких клеток, которые однажды будут пробуждены, возможно, без нашего об этом знания. И все изменится.

Смерть будет мертва, потому что мы больше не видим ее.

За исключением тех, кто хочет этого.

Произойдет загадочная и быстрая дегенерация элементов, которые не могут развиваться: тех, которые верят в истину смерти.

* ТОМ II. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Проход через вуаль или очищение клеток *

IX. ЛЕС

Теперь мы входим в лес.

Мы входим слепо, не зная ничего, поистине. Вещи вздымаются со всех сторон, это джунгли переживаний. Развертываются озарения, сотни озарений, и вы думаете, что поняли, ухватили суть, механизм, но вас быстро переносит в какое-то другое место, где все кажется совсем противоположным; вы больше ничего не понимаете, но понимаете ли вы что-то или нет, а переживание продолжает развиваться, совершенно безразлично к тому, что вы можете думать об этом; за мистерией следует мистерия, ясная, прозрачная, очевидная... и совершенно невообразимая. Мистерии одновременно очевидные и непостижимые. И все же все наполнено смыслом, изобилует смыслом, как дерево в джунглях со всеми его лианами и безумным великолепием; но что же это за дерево? У него нет имени. В 1950, находясь в сердце джунглей, географически "реальных" в Южной Америке, сколько раз я оказывался перед чудом гигантского, развесистого дерева, ошеломляющего своими лианами и криками гнездящихся на нем птиц; ни у дерева, ни у птиц не было названия, и абсурдно, что даже созерцая чудо, ту тысячу чудес, я чувствовал, что как бы лишен чего-то: я не мог назвать дерево, назвать птиц; были тысячи вещей, деревьев, безымянных созданий, безымянных речек, безымянных болот в невероятном великолепном дилириуме. Так что я придумывал названия рекам и птицам, чтобы приручить чудо, внести небольшой порядок. Это было абсурдно, это было по-ребячески. Чудо было совершенно реальным безо всяких моих названий, но было так, как если бы оно не полностью существовало, не было бы полностью моим. Посреди своих переживаний, которые все нарастали и нарастали, Мать также была знанием без знания. Однажды, столкнувшись с одним из тез безымянных фактов, она сказала: В тот день, когда я буду знать... это, вероятно, будет сделано. Потому что вещи явятся плотным фактом: вот КАК ОНО ЕСТЬ. И лишь гораздо позднее "вот это как" понимание скажет: "Что же, это так". Сначала это придет, а затем ты знаешь.

Тысячи раз будет "вот это как", но Мать никогда не знала.

Мать никогда не знала.

Это кажется невероятным, но это так.

Она шла через лес из конца в конец, даже не зная, что это было, куда это вело или даже цель всего этого; у нее никогда не было единственного названия или единственного объяснения – или, возможно, были тысячи объяснений, каждая вещь была собственным объяснением. Это продолжало расти, прямо вверх, как дерево, и это было все. И были тысячи деревьев. С этим ничего нельзя было поделать, кроме как идти через все это, и сам факт прохождения через это составлял целый мир... без названия. Джунгли переживаний, которые казались связанными друг с другом не более чем "гранатовое дерево" было связано с "бессердечным деревом" речкой "Мари-Луиза" – и все же, в конце концов, все это составляло один мир. Вы не появлялись где-то, поскольку были там везде. Но неожиданно лес может вывести на савану из изумрудных пальм, а затем откроется море. Вы могли и не видеть моря, находясь в сотне ярдов или миль от него, заслоненного нескончаемым болотом высохших стволов, где пищали и ползали "насекомые" и "птицы" – но вы слышали море, ощущали его запах. Это было как один конец того мира – но какой конец? Нет "конца". Когда мы узнаем это, все уже будет сделано. Но это уже сделано! Это автоматически сделано благодаря тому, что Мать прошла через это, только мы не знаем этого, у нас нет карты – нет карты. Она прокладывала весь маршрут без карты – конечно же! Вы не идете в неизведанное с картой неизведанных земель. Земли становятся известными благодаря тому, что вы проходите через них. Раз уж мы начертили карту – если мы преуспели в этом – тогда они скажут: Почему же, вот это все! Все станет "ясно", как они говорят: деревья будут занесены в каталог, а реки будут выделены в атласе голубым цветом, и все будет приведено в "порядок": со всеми контурами, меридианами и пунктирными линиями. Но, тем не менее, это еще не "сделано"... по крайнем мере, для нас. Подводя итог, можно сказать, что мы идем в еще-не-сделанный мир, который уже сделан!

Мать никогда не знала, что она делала: она просто продолжала идти. Все больше и больше, – говорила она мне, – жизнь этого тела направлена на то, чтобы делать вещи, не зная этого, изменять мир, не осознавая этого... не заботясь обо всем этом, будучи абсолютно не заинтересованным в результате. "Результатом" является карта. И иногда мы гадаем, не заставляет ли появиться новый мир просто сам факт делания карты. Как магия. Если бы только одно существо смогло открыть свои глаза и увидеть контуры, соединить линии, нанести координаты на контурные линии и соединить реки с озерами, а это озеро – с той горой... не вызовет ли это внезапно к жизни ту безымянную массу, которая выглядит просто как зеленая стена перед нами?

Что является завтрашним миром.

Я следовал за Матерью шаг за шагом, не понимая ничего, или, скорее, с тысячью последовательных объяснений, и вряд ли я достиг большего сегодня, на странице ***, чем восемнадцать лет назад, когда Мать в первый раз начала со мной. Так что давайте скажем прямо: я не веду мастерски читателя в том направлении, которое я знаю заранее, но тщательно оберегаю его до конца. Я не знаю, что это за направление! Я веду читателя в "никуда"! – но, возможно, просто сам факт, что мы идем туда, сделает его "чем-то". Это все. Я слепо вхожу во всю эту массу, держась за руку Матери по другую сторону вуали и молясь, что она ведет меня в правильном направлении – я не знаю направления. Это путешествие в неизведанное. Я пишу каждое предложение, не зная следующего. Невозможно вообразить, что это означает.

Эта история началась в 1957 году. Я находился в Ашраме уже в течение трех лет, каждый день борясь с собой, чтобы не убежать. Я хотел вернуться в джунгли, в единственное место в мире, где, казалось, я мог дышать, со всеми его пальмами, тапирами и красными ревунами, и змеями, морем змей, но вы совершенно привыкаете к ним; спустя некоторое время вы чувствуете их даже не видя, и все движется в одном и том же ритме, вы переступаете через змей, вы чувствуете все и течете со всем, вещи становятся частью вашего тела, жизнь течет в ваших венах, деревья говорят с вами, ваши ноги идут сами по себе, как если бы они знали, куда идти -много раз я терял в джунглях свой компас, и всякий раз мои ноги знали лучше компаса правильное направление в том зеленом сплетении. Так что я очень хотел вернуться в джунгли, как бы на поиски золота, но игуаны сами по себе стоили их золота, и золото заключалось, главным образом, в его поисках. Но я был очень упрямым, я видел Шри Ауробиндо в 1946 или 47-ом году, и это открыло во мне некую дырочку, произвело некое непредсказуемое прояснение в моих джунглях отрицаний, и Шри Ауробиндо следовал за мной по пятам, улыбаясь (казалось, что он всегда улыбается, особенно его левый глаз), пока я бежал через леса и метался как молодой антропоид на заре появления человечества. Меня смутно тянуло назад, в Индию, чтобы "просто увидеть". Хорошо, сказал я себе, пойду и попытаюсь пару лет, чтобы "увидеть", а вдруг этот мир окажется совсем не похожим на остальные, и, самое главное, не похож на мой "цивилизованный" мир.

В первый же вечер по прибытию в Пондишери я захотел убежать немедленно, первым же поездом. Но я упрям, это моя слабость: я сказал "два года"... Я потратил больше десяти лет, пытаясь не вернуться в свои джунгли. Мать имела для меня в запасе еще одни джунгли.

И я ничего не мог поделать, я был захвачен вопреки самому себе и очень сердит на самого себя за эту захваченность. Мать много смеялась -не я. Она мирилась со всем, что исходило от меня, я держался в течение десяти лет. Такова уж мистерия человеческих образцов вокруг нее, а я был одним из них... невольно – и если я упоминаю о том, каким образчиком я был, то это просто для того, чтобы дать некое представление о собрании отрицаний, окружавших Мать. Каждый являл собой особенное отрицание. Особенную форму смерти, в действительности. Как-то я нашел превосходный трюк, чтобы убежать, поскольку я не мог физически выбраться из того места: трюк "освобождения". Я открыл некий способ выбираться через верх своей оболочки, нашел маленькое отверстие, через которое проскальзываешь на простор... о, такой необъятный, ясный и ритмический, почти музыкальный, без каких-либо движений, проблем или вопросов: это есть, это чудесным образом есть. Ты купаешься там как в вечности... Пока однажды я не сказал Матери: "Там действительно можно оставаться некую вечность..." -Не некую вечность: всю вечность, – перебила она меня, – "...без того, чтобы что-нибудь изменилось." Другими словами, я был пойман. Никто не мог никогда вызволить меня оттуда, даже Мать, даже "Бог": это пропитано светом и красотой. Возможно, это был даже Бог, кто знает! Но внезапно я оказался в своей вечности как в горшке с медом, я прилип – но я не хотел вязнуть, даже в вечности. Это было начало моего падения... Мать ждала меня на дне.