Текст книги "Когда звёзды падают (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Волошин мысленно стонет.

Всё пройдёт.

Всё когда-нибудь проходит.

Когда ты падаешь с велосипеда голыми коленями на асфальт, раздирая кожу вплоть до мяса… и кровь хлещет во все стороны – тебе больно. Тебе очень больно. Но рано или поздно раны затягиваются коркой, постепенно зарубцовываются, остаётся лишь белая и рваная полоса шрама через половину ноги… и шрам даже не болит, он просто есть… ты можешь видеть его, можешь трогать, но боли больше не чувствуешь.

Так и тут.

И это пройдёт.

========== Часть 8 ==========

– Ваня-я-я, ты скучный, – тоскливо вздыхает под ухом Генка, – скучный ты, Ваня. Вот скажи, ну что тебе, жалко было, что ли, костюмчик натянуть? И такой ведь костюмчик – загляденье.

Иван отмалчивается, сидя на заднем сиденье такси рядом с прижимающимся к нему Самойленко и стараясь игнорировать изумлённый и ошарашенный взгляд таксиста, отражающийся в зеркале. Другу так и не удалось уговорить его надеть карнавальный костюм, и, теперь всю дорогу до клуба Волошину приходится выслушивать тоскливые сетования по поводу своей несговорчивости.

Сам же Генка так хорош, что таксист то и дело оборачивается на них и пожирает Самойленко взглядом, не до конца разобравшись, какого пола красота расположилась в его машине. Генка кокетливо улыбается таксисту, время от времени стреляя в его сторону подкрашенными глазками. Они с Иваном представляют сейчас очень странную пару: он – в простой чёрной футболке, накинутой сверху кожаной куртке и чёрных же джинсах, а рядом Самойленко – яркий, развратный, всем своим видом кричащий, что готов ко всем приключениям мира.

– Пока, сладкий, – Генка машет на прощанье таксисту тонкими пальчиками с накрашенными ноготками и выходит из машины, уверенно переставляя сетчатые ножки в туфлях на тонкой и высокой шпильке.

– Шлюха, да? Снял, да? Дорогая? – шёпотом спрашивает таксист у Ивана.

Волошин принимает очень серьёзный вид, кивает, расплачивается и догоняет друга.

– Ты бы мог очень неплохо зарабатывать в этом образе. Таксист теперь месяц дрочить будет, представляя, как имел бы тебя во всех позах.

– А пусть, – беспечно пожимает плечами Самойленко. – Искусство должно принадлежать народу. Смотри, вон Артём нас ждёт. Какой краса-а-авчик.

Артём и в самом деле расстарался ради этого карнавала: пушистые рыженькие шортики на ногах, торс прикрывает такая же жилетка, а на голове острые ушки.

– И кто ты у нас? – Иван разглядывает Артёма, мысленно приходя к выводу, что тому очень идёт этот шаловливый прикид. – Белочка?

– Нет, я не белочка, – Артём хитро улыбается, поворачивается к Волошину задом и кивает вниз. – Я лисичка.

Иван смотрит на пушистый лисий хвостик и вдруг понимает, что это не часть костюма, что хвостик вовсе не пришит к пушистым рыженьким шортикам. В паху тут же простреливает тяжелой истомой, а Артём, приподнявшись на цыпочках, шепчет ему в ухо:

– Угадай, как он держится… – и пока Иван пытается сглотнуть липкий комок в пересохшем горле, продолжает. – Это для тебя. Трахни меня сегодня.

– Та-ак, хватит обжиматься, – командует Генка, беря Ивана под руку с одной стороны. Артём тут же пристраивается к другой руке. – А то всё веселье пропустим, а я не люблю, когда веселятся без меня.

Иван тем временем оглядывается по сторонам – он почти единственный, кто пришёл сегодня без костюма, остальные же завсегдатаи клуба постарались на славу: красавицы и чудовища, наложницы и пираты, диснеевские принцессы всех видов и размеров, вселенная «Marvel» в полном составе – выбирай, не прогадаешь.

– Вот, Ванечка, – укоризненно вздыхает Генка. – Вот так и бывает – как в той сказке… «А король-то голый».

– Будешь бубнить, останешься без сопровождения, – как бы между прочим замечает Иван, но Самойленко ещё крепче прижимается к его руке:

– Ага, щас, ты в ответе за тех, кого приручил. Терпи, май дарлинг.

Терпеть приходится недолго – гений Самойленко имеет оглушительный успех – его тут же утаскивают на танцпол, где он уже вовсю крутит своей маленькой и аккуратной попкой, чуть ли ни выглядывающей из-под короткой юбочки. А вокруг него, вплотную, отталкивая друг друга, стараясь обратить на себя внимание, вся королевская конница, вся королевская рать и мифические существа вместе взятые.

– Я уже так возбуждён, – шепот Артёма близко, обжигает горячим дыханием. – Тебе нравится мой хвостик? Он каждую минуту напоминает мне о том, что мы с тобой устроим после карнавала. Как мы поедем к тебе, и ты будешь любить свою лисичку всю ночь.

Лисичка, значит.

Вот такая она – жизнь.

Ты мечтаешь о звезде с неба, а жизнь предлагает тебе лисичку.

Вместо звезды.

Лучше лисичка в руках, чем звезда в небе?

Жизнь любит придумывать новые пословицы и лишать тебя иллюзий.

Надо работать с тем, что есть.

Надо твёрдо стоять на ногах, а не мечтать долететь до Солнца. Можно сжечь крылья и шваркнуться о землю с такой силой, что уже больше ничего и никогда не захочется.

И поэтому Иван в ответ на заманчивый шёпот Артёма согласно кивает.

Лисичка, так лисичка. Кто что заслужил, кому какие карты выпали, кто-то родился на Бали, а кто-то в условиях Крайнего Севера. Колесо Сансары, мать его.

Сегодня можно расслабиться – отпустить себя, Волошин специально поехал в клуб не на машине, чтобы, наконец-то, попытаться не думать ни о чём. И да, чем сильнее он будет пьян, тем легче он сможет поверить, что забыл одного и готов перейти черту с другим.

– Решил набухаться? – прерывающийся голос Самойленко кричит под ухом, а сам он с чуть смазавшейся косметикой на лице машет бармену. – Сладкий, мне как всегда.

Генку тут знают, Генку любят, помнят его вкусы и предпочтения.

– А где твоя лисичка-сестричка? – Спрашивает он.

Волошин кивает в сторону, где Артём томно извивается под музыку, не обращая ни на кого внимания. Но Самойленко уже неинтересно.

– Ваня-я-я, ты меня, если что не теряй. Я тако-о-ого мужика встретил, готов хоть сейчас под венец.

– Тебе не надоело? – Иван опрокидывает в себя очередную порцию виски. – Если бы ты каждый раз приводил свои слова в действие, тебя бы арестовать пришлось бы за многомужие. Аферист.

– Нет, Ванька, это такой мужик, ты не понимаешь. Он знаешь кто? – И Генка вплотную прижимается к уху Волошина. – Ванька, он Бэтмен.

– Охуенно, – Иван хохочет до навернувшихся в глазах слёз.

Тут Самойленко тянет друга за рукав и протяжно стонет:

– Ох, бля-я-ядь.

Иван поворачивается вслед за Генкиным взглядом и замирает. Никакие диснеевские принцессы, никакие наложницы, феи, зайчики и белочки вместе взятые не сравнятся сейчас с тем, что он видит чуть поодаль от центра танцпола. Да, это тоже женский образ, пышная юбка, чуть выше колен – на ум приходит дурацкое слово «кринолин» – Иван представления не имеет, как выглядит кринолин, и не уверен, что это оно и есть. Да, из-под юбки тоже капрон, но не сеточкой, а простой обычный, белого цвета. Да, лицо тоже накрашено – и ресницы, и губы. Но если Генка в таком образе практически неотличим от девчонки, то тот, кто танцует сейчас невдалеке, на девчонку совсем не похож. И именно поэтому он производит такое двоякое впечатление – надуманный женский образ, который так не соответствует тому, кто пытается под него подстроиться.

Растрёпанные русые волосы прилипли к мокрому лбу, а парень в женских тряпках кажется актёром на сцене собственного театра, где роль не его, случайно ему досталась.

Песня заканчивается, и парень, открыв глаза и не вглядываясь в тех, кто перед ним сейчас, отирает пот со лба и идёт в сторону туалетов.

– Я сейчас, – быстро и отрывисто бросает Иван Генке и почти бегом бросается вслед удаляющемуся.

В туалете как обычно своя жизнь – постоянно кто-то тусуется. Иван замирает около двери и смотрит в упор на подошедшего к раковине парня. Даже в этом гротескном образе он так красив, что дух захватывает. И именно эта гротескность заставляет сердце набирать всё более сумасшедшие обороты.

– Ты на мне дыру протрёшь, – Ян смотрит на него через зеркальную поверхность. – Следишь за мной?

– Делать мне больше нечего, – дыхание тяжелеет, и Иван, не давая себе времени на размышления, хватает Яна за плечо и толкает к ближайшей кабинке.

– Эй-эй, полегче, терминатор, – шипит тот, но Волошин уже щёлкает задвижкой и тут же вгрызается в горячие, тут же раскрывшиеся под его напором, губы.

Чёртовы юбки… ну нафига… Иван путается в них – ненавистный многослойный подол никак не хочет задираться – мысленно плюется и опускается на колени.

– Тут же грязно, – смеётся сверху Ян и тянет его обратно. – Поднимись, ну же, вот дурак какой.

Волошин позволяет поднять себя и смотрит в лицо Яна – на его рот, со смазавшейся вбок помадой, в его глаза с поплывшей вокруг тушью – и тело скручивает таким невыносимым желанием, что он не может сдержать стона.

– Я хочу тебя, – глухо говорит он, по-прежнему не отводя взгляда от серо-голубых глаз.

Ян кивает.

– Куда?

– Ко мне.

– Ты на своей?

– Нет. На такси.

Ян снова кивает, и Иван тащит его сквозь толпу к выходу, забыв обо всём, забыв обо всех, сосредоточившись только на одном ощущении – горячей ладони Яна в своей руке.

В такси, и плевать, что там подумает вуайерист-таксист, Волошин гладит руки, ноги хохочущего рядом с ним парня, снова пытается залезть под накрахмаленные юбки. Ян отбивается, шипит на него и снова хохочет. А Ивану окончательно сносит крышу.

Он не помнит, как они добираются до квартиры, он не помнит, как открывает ключом дверь, он не помнит ничего. Единственное ощущение, которое остаётся, так это жаркое и послушное тело под ним, с которого у него так и не хватило выдержки стащить одежду, это обвивающие его поясницу ноги в скатывающихся с них белых чулках, это тягучие стоны, сносящие ум и разум вместе взятые, это сумасшествие, длящееся миллиарды лет. И время – то скручивающееся тугой спиралью, то мгновенно пролетающее по вселенным на сверхзвуковой скорости.

========== Часть 9 ==========

Ночь как мгновение.

Как Вечность.

Бесконечность.

Взрыв…

Вспышка…

Безумие…

Иван выныривает из густого тумана бессознательности, куда упал так внезапно, что не успел ощутить ту тонкую грань между удовольствием и забвением.

Сквозь плотно задёрнутые шторы еле-еле пробивается тонкий лучик восходящего солнца, а рядом глубоко дышит Ян, посапывает во сне, подёргивает губами, будто разговаривает с кем-то.

Иван приподнимается на одном локте и рассматривает спящего парня – спокойно, не торопясь – раньше такой возможности не было. Всегда было быстро, резко, без тормозов, с напрочь сорванным дыханием.

Ян… расслабленный, тёплый Ян… так рядом. Иван смотрит на него, любуется им. И пусть по лицу Яна размазана вчерашняя косметика, превратившаяся сейчас в одно сплошное разноцветное пятно с чёрными разводами туши. Пусть одежда на нём сбита сплошным комком – с плеча свисает почти оторванный рукав, да и всё остальное в очень печальном и плачевном виде – Иван вспоминает, как рвал ночью эти тряпки во все стороны, зло, отчаянно, с рычанием. Пусть волосы на голове спутаны, а белые чулки держатся только на щиколотках, да и сам Ян похож больше на привокзальную, много раз побывавшую в деле, проститутку. Пусть.

И всё равно он красив.

Иван мысленно оглаживает лежащего рядом с ним парня, прикасается только взглядом, ведёт от макушки до кончиков пальцев на ногах и обратно. Вслед за взглядом к телу тянутся руки… чуть касаясь, почти невесомо гладят голую кожу. От колена и вверх по бедру. Пальцы натыкаются на неровность, Иван хмурится, приподнимается… по передней стороне ноги от колена и выше несколько рядов белых полосок – некоторые совсем белёсые, почти незаметные, некоторые выпирают тоненькими рубчиками.

Волошин отодвигает ткань юбки с другой ноги – такая же картина. Переводит взгляд на лицо Яна… зачем ты это делал? Смутная догадка в голове… руки. Гладит ладонью по почти прозрачной коже, с бьющимися под ней венами… да, точно… одна полоска, вторая, третья… да что ж такое…

«Что с тобой?»

Незаданный вопрос повисает в воздухе, а Ивана накрывает волной безграничной нежности к спящему и такому беззащитному сейчас под его взглядом парню. Он осторожно касается подушечками пальцев плеча, совсем легко, невесомо, пальцы дрожат – ведёт ими плавно, скользя по коже вверх к шее до самых волос и обратно. Плотно прижимает ладонь к спине и вниз вдоль позвоночника… тепло, согревается.

Ян тихо стонет во сне, инстинктивно поворачивается еще больше на бок, почти на живот и со вздохом прогибается в пояснице. Рука Ивана перебирается под скомканные юбки на живот, прижимает уверенно, но не сильно. Дыхание тяжелеет, хочется ворваться в податливое тело на полном ходу, но Волошин медлит, гладит, выцеловывает шею Яна, всё ещё боясь его разбудить, контролирует свои движения.

Дыхание тяжелеет ещё больше, стон рвётся от нарастающего желания. Иван прикусывает губы, пытаясь заглушить его, оставить там, где он зарождается – в самом горле, чтобы только воздух вышел сквозь стиснутые зубы. Тело сводит от нетерпения, а Ян вздыхает во сне… не подозревая, что сейчас творится в реальности.

«Ты только спи, ты спи… не просыпайся…»

И между ягодиц… твёрдым, настойчивым… плотно, впритирку. Дыхание готово сорваться с обрыва в пропасть. В голове муть, перед глазами яркое марево.

Ян… тё-ё-ёплый, расслабленный, податливый.

«Мой», – хрипит кто-то незнакомый внутри черепной коробки.

«Мой», – утверждающий, удовлетворённый выдох.

Горячий. Сейчас. В это мгновение он принадлежит ему, только ему. Полностью. Без остатка. Поэтому пусть он спит, пусть он спит, как можно дольше, чтобы не пропала эта иллюзия принадлежности.

Одно желание в голове – подтвердить своё право собственности, присвоить, заклеймить. Хочется стиснуть зубы, прикусывая до крови, чтобы все видели, чтобы сам он не забыл. Пульс рвётся. Желание захлёстывает непреодолимо и неизбежно, вне контроля… уносит в запредельную зону бесконечного кайфа. Белые вспышки перед глазами… как же хочется. Мучительно-сладкая дрожь по телу, судорогой насквозь.

Остатки самообладания ещё тут, Иван держится на них, медленно потираясь ноющим от возбуждения членом между ягодицами Яна.

Невыносимо. Мутная волна водоворота поднимается откуда-то из глубин сознания, утаскивает за собой, вкручиваясь в виски:

«Возьми, возьми, возьми»…

Память подсказывает, что ночью было всё мыслимое и немыслимое, что можно не осторожничать, но Иван всё равно шарит рукой по кровати в поисках туба со смазкой… Должен быть, должен… да-а-а, есть.

Быстро на пальцы и мокрыми, дрожащими от нетерпения, толкается вовнутрь, в жаркую и тесную глубину. Нет, нельзя было с ходу, проснулся бы, разбудил бы… сделал больно… Нет, не так, не с ним.

Растягивает, разминает, расслабляет… прислушиваясь к размеренному дыханию рядом.

«Спи, моя звезда», – а у самого звёздная пыль перед глазами, в носу, горле, лёгких, отравляющая, не дающая возможности спокойно вдохнуть.

Ян снова стонет, тело само откликается на проникновение. Не в силах больше сдерживаться, Иван прижимается членом к сфинктеру, обхватывает руками под животом Яна, придерживает и… толчок… да-а-а-а.

Гладко, плотно, влажно… Плавно вперёд, глубже… ещё глубже. Дыхание срывается, падает на скалы, разбиваясь хриплым стоном.

Толчок.

Медленно, Тягуче. До предела.

Руками упор в постель, чтобы не придавить.

Назад… И снова вперёд – резко. Сразу до основания.

Назад… Почти выходит, и снова в жаркую глубину, чувствуя ответную пульсацию внутри.

Замереть.

Накрывает. Сразу. Почти сразу.

Быстрее, ускорение на максимум.

Дыхание в сбой, отрывистое, жёсткими выдохами.

Ещё-ё-ё-ё-ё-ё.

В ритме с пульсом.

В ритме с желанием.

В темпе кайфа.

Сильнее. Резче. Не жалея. Уже не жалея. На финишной прямой, на взлётной полосе, над ядерной кнопкой в секунде от нажатия…

Мир сжимается до пульсирующей вспышками точки. Точки абсолютного кайфа.

Нарастает. Несётся навстречу со сверхзвуковой скоростью и с таким же гулом грохочет кровь в венах. Столкновение. Удар. Взрыв…

Где-то на инстинктах.

Блядь.

Бля-я-ядь

И восхитительное оглушение.

Мерцающие синевой звёзды.

Летающие обрывки мишуры.

Всемирный потоп и ядерная зима.

Никого из живых.

Только они.

И пустота.

Ахуенная, пропитанная тягучим кайфом пустота.

Это как пролететь через все галактики.

Это… Это просто… Навзничь, насквозь, навылет. Навсегда.

Иван обнимает Яна, прижимает к себе, переводит дыхание, сердце постепенно успокаивается, улыбается, целует в открытую и беззащитную шею.

Ян вздыхает, стонет под ним:

– Ты меня чуть не задушил.

Иван улыбается:

– Ты не спишь?

– Удивительно, правда? – Ян тихо смеётся. – И чего это мне не спится? Не знаешь?

– Понятия не имею, – Иван утыкается носом во влажные волосы Яна.

– М-м-м, пусти, мне надо встать, – Ян пытается выскользнуть из сжавших его объятий, но Волошин только усиливает хватку.

– Не надо тебе встать.

– Мне надо, – упрямо настаивает Ян. – Подо мной мокро, и мне некомфортно.

– Ты что…? – Иван недоверчиво поднимает голову и смотрит в лицо лежащего рядом с ним парня.

– Да тут и мёртвый бы кончил, – фыркает тот и снова ёрзает. – Ты ебался, как в последний раз.

– Никогда не знаешь, какой раз станет последним, – глубокомысленно замечает Волошин.

– Это ты верно сказал, – тихо отвечает Ян и просит. – Отпусти меня. Я чувствую себя бывшим в употреблении. Мне надо в душ.

– Потом, – Иван удивляется, откуда в нём сейчас такая уверенность в себе, почему он, как раньше это было, не подчиняется решению Яна.

И как ни странно, в этот раз именно Ян почему-то подчиняется, покорно расслабляется рядом, поворачиваясь лицом к нему.

Волошин улыбается, прикасается пальцами к такому близкому лицу, обводит контур, кладёт ладонь на затылок и притягивает Яна к себе, целуя его сразу, глубоко, жарко и настойчиво. Ян стонет ему в рот. Иван ловит себя на мысли, что это первый раз, когда они вместе, рядом, не по пьяни, а в трезвом сознании, и Ян не растворяется в утренней дымке, не исчезает призрачным миражом. Что звёзды могут светить и днём, если бережно держать их в ладонях.

– Мне хорошо с тобой, – шепчет он в губы Яну, тот грустно улыбается.

– Хорошо долго не бывает.

– Почему?

– Не знаю, человек рождён не для того, чтобы быть счастливым.

– Кто это сказал?

– Кто-то умный…

– Кто-то умный был слишком несчастлив. Счастье в руках человека, мы сами кузнецы своего счастья, – Иван уверен в своей правоте.

– Некоторые куют какую-то хуйню вместо счастья, не находишь?

– Согласен. Но есть исключения.

– Есть. Редко. Почти никогда.

– Один случай на никогда?

– Один случай на никогда.

– Дай мне возможность попробовать, – просит Иван, сейчас нужный момент, сейчас всё может сложиться.

Ян тянется рукой к его волосам, проводит сверху вниз.

– Со мной трудно.

– Я заметил.

– Я невыносим.

– Я в курсе.

– Тебя надолго не хватит.

– Откуда такая уверенность?

– Ты не знаешь меня.

– Я хочу узнать тебя.

– Тебе не понравится.

Иван приподнимается на локте и, нависая над Яном, говорит, глядя ему в глаза:

– Ян, мне уже нравится. И с этим уже ничего не поделаешь.

Комментарий к

Это глава написана в соавторстве с **Чернее ночи**: https://ficbook.net/authors/2498555

Спасибо, мой Демон…

========== Часть 10 ==========

И Ян не уходит. Не срывается в туманное далёко. Остаётся рядом, позволяет себя трогать, обнимать, не пытается вырваться. Он расслабляется около Ивана, просто лежит и смотрит в потолок. Волошин гладит его руки и снова натыкается на тонкие, почти неощутимые рубчики на коже.

– Что это?

Ян молчит, прикусывает нижнюю губу.

– Ян… – Иван кладёт ладонь ему на подбородок и поворачивает к себе его голову. – Зачем ты это делал?

Ян дёргает уголками губ, хмурится и, помолчав ещё пару минут, отвечает, очень медленно проговаривая каждое слово:

– Иногда бывает так больно, что хочется убрать эту боль, стереть её. Как в детстве, когда ты сделал помарку в тетради и хочешь скрыть её от окружающих. Можно затереть тетрадь до дыр, можно замазать чем-то другим, а можно просто вырвать лист. И кажется, что проблема решена. Но не тут-то было: ошибка так и остаётся в той тетради, а вырванный и выброшенный лист нарушает её целостность.

Ян говорит с непонятными Ивану интонациями, будто выталкивает из себя каждое слово, будто совсем ему не хочется разговаривать на такие темы. Волошин слушает очень внимательно, пытаясь разобраться в метафоричности каждой фразы. А Ян продолжает:

– Управлять болью нелегко, чуть дал слабину, и она уже на вершине Олимпа, а ты презренный изгнанник, и пути назад нет.

Он замолкает и закрывает глаза.

– Я не понимаю… – начинает Иван, а Ян, в свойственной ему манере, тут же перебивает:

– А может, и не надо тебе понимать? Мы живём сегодня и сейчас. Наслаждайся мгновением, – и тянется за поцелуем.

Если до этого момента Иван был категоричен в своём решении выяснить всё же, что происходит с этим странным человеком, то прижавшиеся к нему горячие губы Яна полностью лишают его возможности адекватно воспринимать действительность. Стихший было ураган вновь набирает силу, Иван набрасывается на приоткрывшиеся губы с голодной страстью… и снова как в первый раз. Раздражённо дёргает спутанные тряпки на теле Яна:

– Да сними ты их уже… – тут же сам помогает освободиться от того, что когда-то было платьем.

Шарит по обнажённому парню пьяным от желания взглядом, и его срывает в мутное безумие, где тело живёт собственной жизнью, где важны только законы физического притяжения.

И поцелуями по набирающей жар коже.

Оторвавшись от губ и вниз… вылизывая, выцеловывая, прикусывая зубами.

А Ян выгибается всем телом, и безумие становится нормой.

А Ян стонет сквозь сжатые губы, и хочется услышать больше.

Дрожь по всему телу до кончиков пальцев.

И вверх.

И по кругу.

Запомнить, записать на все рецепторы… вдохнуть до боли в лёгких.

Хочу.

Мой.

Не отдам.

Непреодолимое желание быть непреодолимо желаемым.

Вокруг хаос и бескрайняя пустота.

Вот оно.

Так трудно отыскать своего человека. Так трудно заставить его поверить, что именно вы кусочки одного пазла.

Предназначение.

Жаркий, послушный, здесь и сейчас. В глубину – раствориться, протечь по его венам, впитаться в его разум, остаться в его сердце навсегда.

Не забудь меня. Помни. Пожалуйста.

Вплавиться в чужое тело, сделать своим – стать одним целым, не отпустить, приручить, присвоить.

И долгим всхлипом:

«Мо-о-о-ой».

И в ответ хриплое, задыхающееся:

«Да-а-а-а».

Сильно, резко, жёстко, бесконтрольно.

Удовольствие. Везде. Вокруг.

Эй-фо-ри-я.

– Ты маньяк, – слабый голос дышит под ключицу.

Иван улыбается, открывает глаза, смотрит на Яна – глаза ещё мутные от пережитого кайфа, убирает влажные волосы со лба. Ян тянется к его руке своей, подносит к губам:

– Кстати…

– М-м-м? – говорить лень. Хочется распасться на атомы и просто быть, существовать где-то тут.

– Мне очень неловко спрашивать, – неуверенный смешок-неловкость. – Но как тебя зовут?

А ведь и точно, как же типично. Судьбоносная встреча, не менее судьбоносный секс – не один раз, уже три… а имя – такая мелочь – впереди вечность.

– Иван.

Улыбается.

– Забавно. Ты в курсе, что наши имена, в принципе, представляют собой одно и то же?

– Да, знаю. Одно имя на двоих, да?

– Одно имя на двоих, – задумчиво повторяет Ян. – Звучит, как в дешёвой мелодраме.

– Почему же сразу в дешёвой? – Иван притягивает к себе Яна. – Давай, это будет очень дорогая мелодрама. Со смыслом. Про любовь на всю жизнь.

– Сказочник, – фыркает Ян и снова пытается вывернуться из кольца рук.

– А то, я ещё и не так могу, – Иван наваливается всем телом и прижимает Яна к кровати.

– Да я уже заметил, – тот упирается Волошину в грудь. – Любви нет. Её выдумали люди, чтобы прикрыть свои животные инстинкты розовыми соплями. Будто от этого они станут более привлекательными.

Ян вздыхает и поднимает на Ивана умоляющий и вместе с тем насмешливый взгляд:

– Пусти меня уже в душ, я сам к себе приклеиваюсь.

– Ну-у-у, – Иван делает вид, что раздумывает, – если только вместе.

– Да мне уже без разницы, как и с кем. Мне нужна вода и побольше.

– Пойдём, – Волошин одним рывком встаёт с постели и протягивает руку.

Ян смотрит на неё и с сомнением говорит:

– Знаешь, ты самый странный человек из всех, с кем мне приходилось спать, – и осторожно касается пальцами чужой ладони.

Иван дёргает его к себе, заглядывает в глаза:

– Нет, тут другое. Я тебе потом расскажу.

– Играешь на моём любопытстве?

– Использую все шансы.

И снова губы.

И струи воды, скатывающиеся с волос на спину.

И Ян на коленях перед ним, отфыркивающийся от попадающих в рот капель.

И болезненная дрожь через всё тело, и слабеющие колени, и сердце, скачущее бешеным галопом, и синие звёзды перед глазами.

– Ты изорвал вдрызг мой самый волшебный наряд, – пряча усмешку во взгляде, укоризненно сообщает Ян. – В чём теперь Золушке возвращаться к пыльному очагу, где её ждут сотни неподстриженных розовых кустов? Я, конечно, могу и голым сесть в такси, но у таксиста возникнут вопросы, а откуда я буду доставать деньги. Будет неловко.

Он тихо смеётся, а Ивана снова накрывает щемящей нежностью.

– Я могу дать тебе что-нибудь из своего.

– Оу, это так мило с твоей стороны, отдать нищему последнюю рубашку. Мой герой, – полувздыхает, полуулыбается Ян и скептически оглядывает фигуру Волошина. – Великовата, конечно, но за неимением лучшего…

– Не намного я и больше, – шутливо обижается Иван, горделиво разворачивая плечи. – Надо держать себя в хорошей физической форме.

Ян машинально кивает:

– Кто ж спорит, полностью согласен. Только твоя одежда от твоей формы спадёт с меня при первом движении. Придётся подвязывать. Срочно мне поясок изо льна и гусли в руки.

– Преувеличиваешь, – парирует Волошин и бросает на кровать выуженные из шкафа чистые джинсы и футболку. Ян одевается, затягивая потуже ремень на джинсах, смотрит в зеркало:

– Сойдет, – улыбается. – Я буду безумно хорош в твоих больших шмотках и своих туфлях на платформе. Бесплатное шоу травести – давно улицы такого не видели.

– Ты же на такси, – напоминает Иван.

– А, точно, забыл – шоу будет приватным, но почему-то заплачу за него я.

Иван наблюдает, как Ян вызывает машину, как идёт к входной двери. Внутри него всё сопротивляется: хочется, как же сильно хочется закрыть дверь на сто замков и засовов, приковать Яна цепью потолще к батарее, чтобы он всегда был рядом.

М-да, так в список маньяков попасть недолго.

Волошин сжимает кулаки и, сохраняя внешнее спокойствие, спрашивает:

– Мы же ещё увидимся?

Ян хмыкает:

– Похоже, что это начинает превращаться в закономерность. То, что происходит один раз, просто происходит, как и всё остальное – разные люди встречаются каждый день, и их маршруты не пересекаются или пересекаются на мгновения. Если это повторяется во второй раз – это может быть совпадением и нелепым стечением обстоятельств. Но если это случается в третий раз, то, скорее всего, стоит задуматься, а для чего кто-то сверху сталкивает вас раз за разом. Кому это надо, а главное, для чего?

Волошин изумлённо, потеряв дар речи, молча слушает впавшего в философские размышления парня, а тот, внезапно фыркнув, заканчивает монолог:

– Один раз – случайность. Два – закономерность. Три – клиника.

Открывает дверь и на пороге оборачивается:

– И запомни, ты должен мне королевский прикид – одна штука.

Дверь закрывается, запирая за собой целый мир, заключённый всего в одном человеке, а Иван вспоминает, что снова забыл попросить номер телефона. Он идёт в комнату, собирая по пути разбросанные, в хлам порванные вещи Яна, поднимает с кровати слетевший с его ноги чулок, смотрит на него и опускается на пол, стискивая невесомую ткань в крепко сжавшемся кулаке.

========== Часть 11 ==========

Если что-то случилось три раза подряд – это не может быть случайностью. Это уже система.

Раз – рандомный случай поставил их друг напротив друга и коротким замыканием пустил искру между ними. Коротнуло.

Два – закоротило снова в том же месте, и по оголённым проводам до потери управления. С моста на полной скорости, ломая все перекрытия, в бурлящий поток.

Три – ток по максимуму, высоковольтной дугой по нейронам, провода перемотаны изолентой, но уже осознанно она сорвана с них с безрассудной смелостью, и разрядом по голым ладоням до костей, до остановки сердца.

Ян – сумасшедшее Солнце.

Ян – сгореть до взлетающих в небо клочков пепла.

Ян – утекающая сквозь пальцы вода.

Это безумие, это счастье и самое непоправимое горе.

Снова неопределённость, снова неизвестность… и каким взглядом посмотрит на него Ян при новой встрече – скользнёт коротким мазком равнодушия и пройдёт мимо?

И снова с самого начала?

Иван вздыхает и косится на часы. Утро в самом разгаре, почти день, а неугомонный Самойленко до сих пор так и не объявился. Смутное беспокойство постепенно закрадывается в мысли, и Иван близок к тому, чтобы самому начать названивать другу, чего отродясь не было.

Подождав ещё полчаса, Волошин набирает Генкин номер – длинные гудки – нет ответа.

«Да чтоб тебя».

Решает подождать и листает журнал вызовов – пропущенные звонки от Артёма, несколько от самого Генки и пара смс.

«Ты где?» – Самойленко, кто же ещё.

«Ты сволочь!» – от него же.

«Вернись, пожалуйста» – Артём.

Иван морщится – он снова забыл о нём, уже второй раз. Третьего нельзя допустить, а он случится, если оставить всё так, как есть. Артём не виноват ни в чём – просто попал не в то время, не в том месте и не на того человека. Бывает. Если бы не Ян, Артём был бы прекрасным выбором – спокойный, адекватный, всё при нём. Но после горного потока переправа через речушку вброд не вызывает никаких эмоций. Так и с ним… после Яна, который моментально обвился ядовитым плющом по всему телу и пустил корни в сердце, голову, душу, после него невозможно представить, что есть жизнь с кем-то другим.

Надо расставить всё по местам, надо встретиться с Артёмом и всё ему объяснить, пока ещё не поздно открутить время назад. Пока ещё ничего не произошло между ними, чтобы обида стала невыносимой и непреодолимой пропастью с дном, утыканным заострёнными кольями ненависти.

Если только Артём сам уже не выстроил в мечтах воздушный замок их совместного счастья. Зря… зря он дал парню хоть маленькую, но надежду, что они могут быть вместе.

Настойчивый звонок в дверь – Иван вздрагивает – первая мысль, что это вернулся Ян… но нет, на пороге Самойленко. Волошин удивлённо оглядывает Генку с ног до головы. И не скажешь, что после маскарада прошло так немного времени. И сам Генка на себя не похож – уже не во вчерашних тряпках, сразу видно, что заезжал домой переодеться, что совсем не в его стиле. А как же оргии с неизменным тоскливым голосом по утрам в телефонную трубку: «Забери-и-и меня-я-я»?

– Ваня, ты скотина, – начинает с порога Самойленко, не обращая внимания на вытянутое лицо Волошина. – Ты снова бросил мальчика на произвол судьбы. А я тебе кто? Я тебе мать-кормилица, чтобы вытирать сопли твоим недолюбовникам? Нет, я не подписывался утешать сирых и убогих в их печали. Моя функция – радоваться жизни, а ты почти испортил мне эйфорию от вечера. Ты слушаешь меня вообще?