Текст книги "Над тёмными водами (СИ)"

Автор книги: Sapphorequiem

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Собаки доставляют проблемы иногда, – он оторвал взгляд от окна и посмотрел на Кику. – Но они мне действительно дороги. С ними легче, чем с людьми.

– Иногда мне очень хочется уметь разговаривать с животными, – Япония слабо улыбнулся, чувствуя небольшое облегчение. Германия слегка прищурился и издал короткий и тихий смешок.

– Я бы тогда только с ними и говорил, – Людвиг поправил рукав пиджака, немного более нервно, чем обычно.

– Знаете, Германия-сан, – Япония наконец решил вернуться к старому обращению, несмотря на то, что он уже окончательно запутался с суффиксами. – Вы действительно похожи на собаку.

Посмотрев на сбитого с толку Людвига, Кику поспешил исправить свои небрежные слова.

– Я хотел сказать, что в хорошем смысле, – Хонда неловко поёжился, чувствуя, как громко застучала в ушах кровь. – Я ни в коем случае не хотел Вас оскорбить.

Германия пару раз молча моргнул, после чего немного нахмурился, слабо улыбнувшись, всего на пару секунд. Япония не сдержался и усмехнулся в ответ.

– Спасибо, наверное? – Германия неловко улыбнулся, осторожно пожав плечами. – А как по мне, так ты похож на котёнка.

Япония нахмурился, его лицо исказилось в странной манере, выражающей глубокое недоумение, смешанное с чем-то, похожим на брезгливость. Германия резко перестал улыбаться. Спустя секунду такого неловкого молчания Германия поспешно оправдался.

– Да шучу я, – он не улыбнулся, лишь бросил нервный взгляд на Японию.

Кику внезапно осознал, что необоснованно сглупил, проявив себя не с самой хорошей стороны. С облегчением вздохнув, он снова повернулся в сторону окна, рассматривая мелькавшие в нём дома и пейзажи, чьи очертания размывались в движении, словно это не поезд несётся на полной скорости, а Земля вертится отдельно от них, совершенно не обращая внимания даже на сам факт их существования. Подобное сравнение хорошо приживалось с неумолимостью времени: под его неостановимым натиском ломаются даже самые стойкие, рушатся крепчайшие здания, стираются в пыль горы, иссыхают реки, утихает ветер. Когда-нибудь Хонда тоже сотрётся под влиянием времени, смешается с каменной пылью, и ветер сметёт его прах в море, разбросав несчастного Кику по всему миру. Со временем даже самые сильные страны исчезают бесследно, оставляя после себя лишь смутный след в истории, да и то до тех пор, пока о ней не забудут. От этих мыслей Япония невольно вздрогнул.

***

Кику скептически осмотрел небольшой одноэтажный дом, построенный по всем меркам умеренного модерна, явно выбивающегося среди простеньких жилых домов с черепичными крышами, и железобетонными зданиями, настолько привычных для Хиросимы. Германия множество раз извинялся за это, пока они шли по центру города, но Хонда был равнодушен к внешнему виду дома, ведь здание было лишь малой частью всего японского города, от которого веяло своеобразным спокойствием. На улицах было относительно тепло – в среднем примерно девять градусов, а ведь на календаре было только начало марта. Пришлось Кику расстегнуть своё пальто и нести его в руках.

Внутри дом был немного лучше, чем снаружи – в общем складывалось такое впечатление, что здесь кто-то жил всего три секунды назад, но потом владельцы ушли по делам. Вещи лежали так, словно их здесь в спешке оставили и забыли убрать, комнаты были чистыми и ухоженными, но слегка мрачноватыми: в каждом предмете было нечто мистически-жуткое. Особенно ванна – удивительно белая и гладкая, но не слишком большая, да и выглядящая вполне дёшево, отчего складывалось впечатление, что это одна из тех ванн, в которых выращивают огромных аллигаторов или топят неверных возлюбленных. А ещё Кику тревожил скрипящий пол в коридоре: ему не очень-то хотелось будить всю округу ужасным скрипом лишь потому, что он захотел выпить воды посреди ночи. Но во всём остальном, куда бы Япония не посмотрел, дом казался вполне уютным и к некоторым мрачным деталям можно было привыкнуть.

Только зайдя внутрь, Кику с тяжёлым вздохом сел на диван, чувствуя, как возмущённо ноют от боли ноги. Германия оставил чемоданы в коридоре и с не менее измученным вздохом сел рядом с Хондой. Они молчаливо переглянулись, и Япония слегка улыбнулся. Германия никак ему не ответил, даже не прищурился, только отвернулся в сторону коридора, рассматривая оставленные там чемоданы. Улыбка быстро исчезла с лица Кику, он виновато нахмурился и тоже отвернулся. Каждый раз, когда они оставались одни в комнате, в воздухе зарождалась неловкая тишина, от которой мурашки бегали по телу. Каждый раз в таких ситуациях Япония совершенно не знал, что ему нужно сказать: судить о действиях Германии было очень сложно, ведь они никогда толком не говорили и Хонда никогда не знал, что можно ожидать в тех или иных ситуациях. Всячески пытаясь случайным кратким движением привлечь к себе внимание, Япония сдавленно закашлялся, прочищая горло, но это никаким образом не помогло. Германия, кажется, абстрагировался от Японии, полностью поглощённый собственными мыслями.

– Погода здесь довольно тёплая, правда? – Хонда спросил первое, что пришло в голову, после чего сразу же проклял себя в сердцах за такой нелепый и банальный вопрос, который он наверняка уже когда-то спрашивал. Германия повернулся к нему, слегка отстранённым взглядом посмотрев ему прямо в глаза. Спустя полсекунды его взгляд сфокусировался на Японии, Кику невольно отодвинулся.

– В Берлине немного холоднее, – Людвиг непринуждённо пожал плечами. – Разница в средней температуре совсем небольшая, так что кажется, будто эти города рядом.

Кику улыбнулся краями губ, ощущая чувство облегчённости, словно ему разрешили отдохнуть после тяжелейшего двенадцатичасового рабочего дня.

– Но они далеко, – в голосе Японии зазвенела тонкая нота печали, быстро перерастающая в шутливую раздражённость. – Поэтому ехать в поезде было ужасной идеей.

– Зато было довольно спокойно, не находишь? – Германия скептически изогнул одну бровь. – Да и не так уж долго мы ехали, по воде и то было дольше.

– По воде и в поезде это совершенно разные вещи, – Япония почти беззвучно хмыкнул, сведя брови. – Но я рад, что мы добрались. Хиросима славный город, надеюсь, Вы его оцените.

Германия согласно кивнул, сохраняя холодное выражение лица. Кику стало немного не по себе: он, конечно, помнил, что у немцев принято строить непроходимые границы в общении с определёнными людьми, но ведь не настолько же. Незаметно вздохнув, Хонда поднялся с дивана и пошёл в коридор, чтоб забрать свои вещи и найти для каждого предмета уютное место в своей комнате. Германия провёл его взглядом, не выражающим абсолютно ничего, а потом и сам решил разобрать вещи, несмотря на то, что вид у него был крайне истощённый. До самого вечера Япония пытался унять взявшееся из-ниоткуда волнение, прогнать прочь мысли о войне, которая ведётся где-то далеко, но в то же время под самым боком, прямо за спиной. Иногда он был готов удариться головой о стену, лишь бы не тревожиться за то, что из-за этого вынужденного отдыха он может проиграть, сдать назад и получить сокрушающий удар как раз тогда, когда он меньше всего ждал. Он пытался занять себя расстановкой вещей: оставлял что-то на полке или в ящике, но потом почти сразу же доставал обратно и искал новое место. Таким образом он пытался заставить себя полностью погрузиться в мысли о порядке и организованности, повторяя одни и те же действия сотни, а то и тысячи раз, подобно обычному человеку, что просыпается рано утром, идёт на работу, возможно, ужинает, а после отправляется спать, чтоб завтра снова проснуться рано и пойти на работу.

Как только за окном начало темнеть, Японии надоело сортировать вещи, поэтому он решил выйти в гостиную. На диване сидел Германия, читающий книгу, но как только Кику зашёл в комнату, он убрал книгу в сторону и быстро поднялся на ноги, отчего Хонда с недопониманием нахмурился.

– Япония, одевайся, – Людвиг подошёл к шкафу в коридоре, взял пальто Кику и бросил его так, чтоб Хонда точно поймал. Сбитый с толку Япония медленно надел пальто, растерянно уставившись на ничего не объясняющего Германию, но прозвучавший то ли приказ, то ли просьба был довольно грозным, потому Кику, на секунду засомневавшись, вышел следом за Германией из дома.

– Что-то случилось? – насторожённо спросил Япония, пока Германия вёл его по городу. Ответа он так и не получил, но Хонда особо и не расспрашивал. Они шли молча, оба ужасно сосредоточенные: Людвиг думал о чём-то своём, даже не оборачиваясь на Кику, а последний, в свою очередь, смотрел Германии в спину и пытался высчитать его дальнейшие действия, ведь ожидать можно было что угодно.

Внезапно, Германия остановился на мосту и повернулся к Японии. Кику недоумевающе посмотрел ему в глаза, нахмурив брови, пытаясь донести до него свой немой вопрос, прозвучавший некоторым временем раннее. Людвиг снова ничего не сказал, с трудом незаметно улыбнувшись и кивнув в сторону реки, протекающей под мостом. Япония повернулся, рассматривая небесное полотно, протянувшееся над рекой: подобно краскам, вылитым в один стакан, оно было испещрено наполовину смешавшимися разводами – от светло-голубого до тёмно-синего, посредине расчерченное туманной седой полосой, смутно напоминающей сизое крыло огромной птицы, распростёртое над городом. И в этой синеве далёким белым пятном виднелось солнце, почти полностью скрытое тучами. Япония был уверен, что со стороны он выглядит как изумлённый ребёнок, но, покосившись на Германию, Кику увидел, насколько тот сам был поражён: широко раскрытыми от удивления глазами, он наблюдал за недвижимым небом, что медленно темнело. Крепко вцепившись руками в перила моста, Германия, кажется, даже не дышал – только иногда у самых его губ, растянутых в непривычно широкой улыбке, образовывался пар. Хонда поймал себя на мысли, что он впервые видел, чтоб Германия когда-либо так радовался чему-то. Они стояли на мосту, наблюдая за медленно тлеющими сумерками, пока под мостом тихо шумела вода в реке. Время пролетело быстро – в ровном и густом молчании, тревожимым лишь водой, в душе чувствовалось какое-то спокойствие, словно все проблемы, волновавшие до этого, в один миг разрешились и перестали казаться такими непреодолимыми. А после того, как небо утратило свои оттенки и окрасилось в сплошной тёмно-синий, Япония шумно выдохнул, опуская взгляд к воде.

– Извини, что привел сюда, ничего не сказав, – Людвиг тихо вздохнул, тоже уставившись на тёмную воду под мостом. – Мне хотелось бы сказать тебе что-то красивое и поддерживающее, как обычно говорит Италия, но я не очень красиво говорю.

– Я тоже не силён в переговорах, – Кику слабо улыбнулся, опираясь о перила. – Всё в порядке, правда. Я Вам благодарен.

– Темнеет, – резюмировал Германия, отойдя на шаг назад. Хонда сделал то же самое и поправил рукава пальто. – Пойдём домой?

Япония коротко кивнул, утвердительно хмыкнув. Домой они добрались относительно поздно, примерно в полдесятого: Япония первым же делом достал фриттату, несмотря на то, что она уже давно остыла. Сам факт того, что эта фриттата была сделана Италией, уже делал её божественной. Но как только они сели за стол, то в гостиной зазвонил телефон – Япония уже было приподнялся из-за стола, но Германия жестом руки приказал ему сесть и сам пошёл в гостиную. Когда звон телефона утих – Германия взял трубку – Кику подался вперёд настолько, чтоб не было видно, как он подслушивает. Германия сразу же назвался, как только приложил трубку к уху, ведь так было принято у людей из его страны. Исходя из тона его голоса, он говорил с Италией – может быть сам Людвиг этого не замечал, но когда он говорил с Италией, то его голос становился более утомлённым и мягким, только при условии, что он не злился. Германия старался говорить как можно тише, чтоб Кику не слышал, но Хонда, задержав дыхание, напряжённо вслушивался в его разговор с Италией. Разобрать что-либо было очень проблематично – Япония слышал, как Людвиг говорил по телефону, но что именно он сказал нельзя было разобрать, отчего Кику с досадой вздохнул. Япония осторожно подвинулся к столу так, чтоб видеть Людвига в гостиной: он стоял боком к кухне, опёршись рукой о стол и внимательно изучая взглядом телефон, словно там были ответы на все вопросы. Он довольно долго молчал, в тишине Кику мог слышать, как испуганно что-то говорил Италия, настолько громко, что Германии пришлось немного отвести трубку от уха, чтоб не оглохнуть. Когда Италия закончил что-то несвязно кричать, Германия постучал костяшками пальцев по столу, утвердительно хмыкнув. Кику знал этот жест ещё со времён собраний – Людвиг всегда так делал, выслушивая кого-то, с чьим мнением он согласен, выражая таким образом своё одобрение. Впервые, выступая на мировом собрании, Япония сильно удивился, когда вместо аплодисментов Германия начал слабо постукивать по столу, задумчиво кивая. Германия сердито нахмурился, упрекнув Италию в том, что он позвонил после девяти, а потом попрощался и положил трубку.

– Ничего страшного, – сказал Людвиг, вернувшись на кухню и увидев немой вопрос во взгляде Хонды. – Всего лишь Италия.

– Вы уверены? – Япония выгнул бровь, со скептицизмом посмотрев на собеседника. – Со всего лишь Италией Вы не говорите вполголоса.

Германия тяжело вздохнул, сел за стол напротив Кику и посмотрел ему в глаза.

– Не хотелось утомлять себя под вечер ссорами, – Людвиг устало улыбнулся, едва заметно прищурившись. – Будет не очень приятно, если под вечер я накричу на Италию. Да и тебе скорее всего не очень весело слушать, как я его отчитываю.

– Извините, я просто переутомился, – Кику вздохнул, пытаясь отогнать навязчивые мысли.

Германия коротко кивнул, и больше они не разговаривали. Весь вечер Япония чувствовал себя так, словно сейчас уснёт, приложившись лицом к столу, но когда он лёг на футон в своей комнате, то сон сразу же куда-то исчез. Глядя в тёмный потолок, Хонда, переполненный давящей усталостью, пытался уснуть. Пока он держал глаза открытыми, они так и норовили закрыться, но когда он опускал веки, то вся сонливость растворялась, утекала сквозь пальцы, сколько бы Кику ни пытался её поймать. Часы на стене только нагнетали обстановку: монотонным тиканьем они лишь раздражали и вгоняли в тоску, словно насмехаясь над Японией. Спустя несколько часов тщетных попыток уснуть, Кику сердито упомянул в сердцах весну, из-за которой у него вечно появлялись проблемы с давлением. Выйдя в гостиную, он открыл окно, чтоб подышать воздухом с улицы. Небо было наполовину затянуто тёмно-серыми облаками, но луна была полностью открыта чужому взору, потому гостиная была залита белым, ослепляющим светом, осевшим даже на пальцах Кику.

– Япония? – Германия, видимо, услышал, как пол скрипел под ногами Хонды. – Ты чего здесь делаешь?

– Не могу уснуть, – Кику тяжело вздохнул, опираясь о подоконник. – Думаю, дело в давлении или что-то на подобии того.

Германия тоже подошёл к окну, Япония отодвинулся в сторону. Германия слегка подался вперёд, лунный свет падал ему на лицо, неровной яркой полосой расположившись на ресницах, отчего они казались на пару тонов белее привычного, практически лишённые какого-то цвета из-за слишком яркого освещения. Людвиг едва слышно выдохнул, слегка опустив веки. Кику поймал себя на том, что слишком засмотрелся, потому поспешно отвернулся к окну.

– А Вы почему не спите? – вопрос прозвучал немного более настойчиво, чем подобало. Япония не сводил глаз с неба, пытаясь выглядеть как можно более непринуждённо.

– Не знаю, – Германия неопределённо пожал плечами. – Просто услышал, что ты ходишь по дому.

Япония стыдливо нахмурился: ему не хотелось кого-либо беспокоить и уж тем более будить, но он забыл о том, как сильно скрипит пол.

– Ладно, мне пора, – Людвиг положил руку на плечо Хонды, отчего Япония незаметно вздрогнул. По его телу словно прошёл заряд электричества, выбивая воздух из лёгких. В пальцах болезненно закололо, по спине пробежали мурашки, а на душе стало пусто и холодно. Убрав руку, Германия ушёл, оставив Кику одного. Япония снова вернулся к себе, лёг на футон и попытался усмирить накативший ужас. Со временем ему удалось немного отделить чужеродные эмоции от собственных, понять где он, а где нечто иное. Инстинктивный испуг, сбивающая с ног тревожность, гул крови в ушах, подобный набату, дрожь по всему телу и резкая боль где-то внутри – всё это навалилось на Кику огромной волной, сшибающей с намеченного пути спокойствия и умиротворённости, выбивая из колеи быстро и надёжно. Закрыв побледневшее лицо трясущимися руками, он вдохнул, чувствуя, как расширяются лёгкие, с трудом наполняясь кислородом. Ясно понимая, что этот странный приступ появился без причины, Кику не мог противостоять нахлынувшему ужасу: множество негативных эмоций накрыли его с головой, смели все мысли прочь, подобно сильнейшему шторму, оставив после себя абсолютную пустоту, будто выжигая Хонду изнутри. К горлу подступил горький комок, невыносимо закружилась голова. Кику злился холодным, стальным гневом, смешивающимся с глубочайшей обидой за самого себя, дополненной бездонной печалью, от которой хотелось укрыться одеялом с головой, уткнуться лицом в подушку и отчаянно кричать, пока голос совсем не сорвётся. Но Япония лишь беззвучно вздохнул, повернув голову в сторону окна, всматриваясь в луну, укрытую облаками, и звёзды, тускло мерцавшие в тёмном небесном омуте, подобно орденам на иссиня-чёрном кителе.

***

Германия устало вздохнул, уставившись обречённым взглядом в документы, лежащие на столе перед ним. Голова болела от утомления, глаза протестующе расфокусировались, буквы и цифры на бумаге расплывались, а если он наденет очки, то глаза заболят ещё сильнее, чем сейчас. Он был неспособен продолжить разбор документов, но остановиться и отложить дела до завтра тоже не было возможным. Потерев правый глаз, Германия ощутил, как сильно он начал жечь – возможно, сосуд лопнул от перенапряжения. Медленно выдохнув, Людвиг закрыл глаза подперев голову рукой. Быстро возвращаться к напряжённой работе посте краткого отпуска всегда было сложно: режим сна сбился, разум поспешно привык к отдыху, в памяти ещё слишком отчётливо расцветают воспоминания о времени, проведённом в спокойной обстановке. Когда он закрывал глаза, то в памяти вырисовывались очертания тёмного моста, яркого солнца, нежно сокрытого облаками, синей мглы, расчерченной туманно-млечной полосой, внутри, как пожар в лесу, разгоралось приятное ощущение, вызванное совсем ещё недалёким воспоминанием.

Медленно подняв веки, Людвиг уткнулся взглядом в документы, что неизменно лежали на столе. Мимолётно появилась мысль о тщетности погружения в воспоминания, которым так часто в последнее время увлекался Германия. Каждый раз, закрывая глаза, он чувствовал, как его накрывает странное чувство, подобное тому, что ощущает человек, погружённый в тёплую воду. Ему хотелось как можно дольше ничего не делать, никуда не идти, а просто сидеть за столом, закрыв глаза, и вслушиваться в белый шум собственных мыслей. Но потом он, обычно, открывал глаза обратно, вспоминая, что у него есть ещё очень много работы и обязанностей. Иногда ему надоедало довольствоваться одними только воспоминаниями – тогда он усердно пытался прогнать лишние мысли прочь, полностью отдать себя работе и сконцентрироваться, как раньше, но снова видел мост, с каждым разом замечая всё больше деталей, которых не замечал в первый. Это было похоже на повторное чтение книги, так сильно любимой в детстве: поначалу ты с ностальгией читаешь знакомые абзацы, но после начинаешь отмечать то, чего никогда не помнил. А в итоге и вовсе разочаровываешься в книге, забываешь о ней и больше никогда не вспоминаешь, пока снова не натыкаешься на неё.

Германия попытался заставить себя написать хотя бы половину отчёта, когда дрожащую тишину его кабинета нарушил внезапный телефонный звонок. Недовольно нахмурившись, Людвиг взял трубку, приложил её к уху и покосился на вазу с цветами, чтоб дать глазам отдохнуть.

– Германия, – у него была привычка говорить своё имя в начале звонка, давая собеседнику сразу понять, что он желает слышать лишь краткие и информативный выражения.

– Как хорошо, что я тебя застал, – с той стороны раздался радостный голос Италии. Людвиг насторожённо прищурился: Феличиано совсем недавно отказался быть его союзником, перебравшись на сторону врага, а теперь Италия звонил ему средь бела дня, как ни в чём не бывало. – Я буду очень рад, если ты приедешь ко мне сегодня. Люди из моей страны построили красивый корабль, хотелось бы тебе его показать.

Германия тихо вздохнул, задумчиво стиснув губы. Поспешно согласившись, он окончил разговор и в последний раз посмотрел на бумаги, беспорядочно лежащие на столе. Пообещав самому себе разобрать их позже, Людвиг вышел из-за стола, повернувшись лицом к окну. Скользнув взглядом по соседним зданиям, он вышел в коридор, набросил на плечи пальто и пошёл вдоль улицы, опустив глаза. Добраться из Берлина в Венецию ему не составляло никакого труда: на вокзале его знала буквально каждая собака, что уж говорить о людях, работающих там. За то время, что Германия и Италия были союзниками, Людвиг успел провести в поездах столько времени, сколько не проводил даже дома – под тихий стук колёс, чьи-то приглушённые перешёптывания, редкий смех и звук собственного дыхания. Он успел выучить каждую мелочь, попадавшуюся ему на долгом пути в иную страну, вплоть до сломанных веток на деревьях и лужах в форме птиц. И где-то на половине пути он всё время засыпал, то прислонившись щекой к холодному и слегка пыльному стеклу, то кое-как устроившись на сидении, до тех пор, пока кто-то его не разбудит. Но, просыпаясь, он никогда не чувствовал себя отдохнувшим: глаза всё так же болели, закрываясь из-за усталости, кости ломило, а в душе распускалась всепоглощающая тоска. Ему казалось, что никто его в этом городе и не ждёт, что зря он вообще сел на поезд, зря потратил деньги на билет и снова зря уснул на середине пути.

Италия ждал его около моря, молчаливо всматриваясь в горизонт. Когда Германия подошёл к нему, Италия даже не покосился в его сторону. Сунув руки в карманы пальто, Людвиг шумно вздохнул, устремив взгляд на воду.

– И где же корабль? – холодным, но в то же время осторожным тоном спросил Германия. В ответ Италия лишь коротко кивнул в сторону небольшого, но изящного судна, которое спускали на воду: оно было до ужаса старомодным, похожим на те деревянные парусные корабли, что бороздили моря и океаны несколько веков назад. Но это не отменяло того факта, что корабль был сделан со всем мастерством, наполненный удивительной живостью, хоть и с пустыми белыми флагами и парусами.

– Позже, когда придумаем ему имя, тогда и разрисуем флаги, а там и паруса, – Италия слабо улыбнулся. – Только вот назвать его никак не могу, вот и решил спросить у тебя.

– Почему ты спрашиваешь меня? – Германия нахмурился, вспоминая названия собственных кораблей.

– Не знаю, – Италия пожал плечами. – Знаешь, есть такая традиция, когда корабль называют в честь любимых девушек.

– Всё равно не понимаю, причем тут я, – Людвиг насторожённо покосился на своего собеседника.

– Просто хотелось бы следовать традициям, но я не могу его назвать, – Италия опечаленно пожал плечами. – Уж придётся тебе подумать.

– Как будто у меня есть любимые девушки, – Германия раздражённо хмыкнул, давая понять, что тема не из приятных. – Вообще никого.

– Но ты всё равно подумай, надо же как-то его назвать, – Италия сунул руки в карманы брюк, улыбнувшись слегка сильнее прежнего. Германия снова вздохнул, опустив взгляд к земле. Задумчиво помолчав полминуты, он повернулся к судну, внимательно рассматривая пустые паруса и флаги.

– Может быть, – он тянул слова в совершенно непривычной для себя манере, – назвать его «Хризантема»?

Италия сосредоточенно хмыкнул, уставившись на корабль, спущенный на воду.

– Неплохо, – он слабо прищурился, довольно ухмыльнувшись. – Очень даже неплохо.

***

Япония обессиленно опустил руки, сжимая пальцы в кулак. Конверт, который он держал, тут же скомкался с едва слышным характерным треском. В душе заныла голодная пустота, ей вторил звериный вой, застрявший в горле, и сорвавшийся с бледных губ хрип, подобный птице, падающей с ветвей, чтоб улететь. Тяжело вздохнув, Кику нахмурился, распрямляя бумагу, которую только что сердито скомкал. Снова перечитав текст, он стиснул губы, хмурясь всё сильнее с каждой строчкой. Ему хотелось ущипнуть себя, чтоб удостовериться, что всё происходящее – какой-то кошмарный сон, но ущипнув себя три раза, он всё ещё стоял посреди комнаты, погружённой в полумрак, не верящий собственным глазам. Положив конверт и письмо на стол, Кику посмотрел на Германию, что сидел напротив. На его лице застыла печальная улыбка, полная отчаяния: по его взгляду было видно, что он зол на самого себя, но сделать что-либо он не мог, потому что они оба слишком опоздали. Огонь в камине шумно трещал горящей древесиной, вздымал языки вверх, вылизывая горячий воздух, подобно послушной собаке. Иногда Японии казалось, что он сам ничуть не лучше собаки – Германия просто позвонил ему, сказал пару слов, а он сразу же сорвался с места, подкупил кого-то в порту и явился в Берлин так быстро, как только мог. Словно пёс, так и ждущий чужой похвалы, он бросился чуть ли не в ноги Людвигу, покорно виляя хвостом и внимая каждому его слову, в экстазе дёргая лапой, когда его чесали за ухом.

Германия пристально покосился на Японию, улыбнувшись немного шире. Его голубые глаза были прищурены, из-за неровного освещения, которое давал костёр, казалось, словно они светились в сумрачном полумраке, что проник через внезапно распахнувшееся окно, впустив в помещение ледяной ветер, тревожащий пламя в камине. Кику поёжился от холода, подошёл к окну, ощущая, как морозный и колкий воздух дует в лицо, заставляя мурашки бегать по телу. Только закрыв его, Япония почувствовал, как пришедшая с открывшимся окном тревога исчезает прочь: было в этом обыденном действии что-то мистическое и он долго не мог заставить себя отойти к камину и перестать смотреть опустошённым взглядом в тёмное стекло, за которым разворачивалась настоящая метель. На секунду Хонде показалось, что на улице кто-то бродит, описывая круги вокруг дома, всматриваясь горящими глазами прямо ему в душу, утробно рыча и вздымая шерсть на загривке. Япония ничего не видел за окном, но в глубине души ощущал скрытую угрозу, которая, возможно, даже не в ближайшей тысяче километров, но определённо дышит в спину, придерживая в руках нож, чтоб вонзить его Хонде прямо в рёбра. Япония отошёл от окна, повернулся к Германии, что всё так же сидел в кресле, не сводя глаз с Кику. Тревога резко отступила, даже дышать стало легче. Спокойно сев в соседнее кресло, Кику уставился в огонь.

Германия закашлялся, возвращая Японию в реальность: Кику неспокойно поёжился, наблюдая за тем, как Людвиг прикрывает лицо рукой, практически задыхаясь от приступа кашля, еле успевая вдохнуть и едва заметно содрогаясь. Хонде показалось, что он переживает те же самые ощущения, которые испытывал при встречах с Италией. Та же тишина, пропитанная тяжёлой и мрачной атмосферой, то же близкое ощущение смерти, словно он находились в одном помещении с покойником. В некотором смысле оно так и было, но каждый раз понять кто именно из них мертвец для Кику было сложнее всего. В идеале никто не должен был умирать. Япония поёжился в кресле, тяжело вздыхая. Германия перестал кашлять, тихо хмыкнул и повернулся к камину. Кику невольно спросил себя, было ли то же самое с Италией. Хонда непроизвольно ощутил холод окутавшего его одиночества, перебиваемые разве что ужасом перед чем-то неизвестным. Поднявшись на ноги, Япония медленным шагом подошёл к Германии, устало взглянул ему в глаза, сразу же отведя взгляд в сторону. Обречённо вздохнув, Япония сел в то же кресло рядом, уткнувшись лицом в плечо Людвига, шумно всхлипнув, чувствуя, как горло давит от печали, во рту осел привкус крови и желчи, руки задрожали, в коленях затрясло. На глаза впервые за долгое время навернулись слёзы, а пальцы судорожно вцепились в рубашку Германии. Последний тихо цокнул языком, медленно выдыхая, нерешительно запустив пальцы в волосы Хонды, поглаживая его по голове, как послушного щенка. Свободную руку он положил на запястье Японии, потом неспешно взял его за руку. Япония никак не реагировал, периодически содрогаясь: на него снова накатило чужеродное чувство, подобное шипящему бурному морю. Холод одиночества лишь усилился, Кику ощутил немой всепоглощающий ужас, распространяющий бессильную дрожь по всему телу. Лихорадочно вдыхая воздух, Япония вцепился сильнее в руку Людвига, пытаясь побороть иллюзорное чувство падения, головокружение и тошноты. Германия тяжело вздохнул, поглаживая Хонду по голове, что-то приглушённо нашёптывая, пока Япония не успокоился. Он пережил то же самое, что было в Хиросиме – когда она ещё существовала. Непреодолимый вал эмоций, сбивающий с ног, сжимающий горло, забивающий лёгкие и пробивающий насквозь, оставляя после себя чёрную, изголодавшуюся бездну в сердце, а после мгла разрослась, поглощая Японию полностью, не оставляя ничего. Перегрузка нервной системы влекла за собой апатию и усталость. Заныли фантомной болью пара ожогов на спине. Каждое воспоминание о прошлом заставляло боль возобновляться с новой силой.

Япония вспомнил ещё совсем недавно – в памяти всё перемешалось – спор, который произошёл между ним и Германией в поезде. Они поспорили насчёт истинного предназначения стран: с того времени Кику достаточно просидел дома взаперти, размышляя и воспроизводя в памяти каждое слово, когда-либо звучавшее. Кику иногда доводил себя до такого состояния этими вымышленными диалогами, что временами просто лежал на футоне, глядя в чистый потолок. У него не было иного выхода, кроме как сотню раз прокручивать в голове разговоры, которые произошли несколько лет назад, понимая, что мог бы сказать иначе, исправить уже произнесённые слова. Диалоги, которые, возможно, произойдут в ближайшем будущем – Хонда старался подобрать слова, несмотря на то, что вряд ли когда-нибудь их скажет. И диалоги, которые никогда не произойдут – слова, которые никто не скажет и события, которые ни за что не произойдут. Погружаясь в собственные размышления подобным образом, Хонда избегал наскучившую реальность, полную боли, стыда, разочарований и несмываемого позора. И вот, в самую холодную из зимних ночей тысяча девятьсот сорок седьмого года, Япония привычно лежал, глядя в потолок, мелко дрожа: то ли от холода, то ли от чего-то иного. Он понял, что люди сменяли друг друга так быстро, что и не заметишь – власть менялась ещё быстрее и чаще, даже имён не запомнишь. Для стран время текло быстрее, чем для людей: человек успевает за свою короткую и хрупкую жизнь привыкнуть к любому регулярному действию, обесценивая всё то, что раньше было чудом, а стране нужно было огромными усилиями не привыкать к самой жизни, чтоб не превратиться в пустую оболочку. Власть менялась, люди умирали – слишком быстро, как только ты к ним привязался достаточно сильно, они уже рассыпаются в пыль. Значит, чтоб лишний раз не уколоться, нужно было привязаться к кому-то менее хрупкому. Но Япония начал слишком поздно, и оттого ему ещё больнее. А возвращаясь к спору в поезде, Кику, погружался в себя, покачиваясь в такт поезду, вслушиваясь в поскрипывание колёс, гул огромного металлического сердца, навсегда оттачиваемого в сознании. Теперь картина открылась ему во всех красках – страны когда-то были важной частью социума и правительства, пусть даже о них кто-то и не знал. Но теперь страны утеряли свою роль, превратившись в отголосок символа, но не более. Теперь даже сам Япония не более чем самое обычное посмешище для других, забавная и никому не нужная кукла, которой подожгли спину и бросили на землю, после чего снова подобрали, немного обчистили и стали играть как вздумается, передавая из рук в руки. Хонде было противно от одной только мысли об этом – было очень сильно похоже на то, что его просто пустили по кругу.