Текст книги "Над тёмными водами (СИ)"

Автор книги: Sapphorequiem

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Япония невольно вздрогнул, когда маленький чёрный котёнок с обрезанным хвостом уткнулся мокрым после дождя боком в его щиколотку. Зверёк утробно мурлыкал, то останавливаясь, чтоб пропустить Японию вперёд на пару шагов, то со всей детской радостью бросаясь прямо под ноги, заливисто мяукая. Осмотревшись по сторонам, Кику попытался найти потенциального хозяина котёнка, но поблизости было разве что озеро, почти полностью окружённое высокой травой. Нервно нахмурившись, Япония сильнее сжал пальцы на ручке чемодана, упрямо продолжая идти и игнорировать прибившегося зверька. В голове родилась мысль, что если он будет настойчиво не обращать внимания ни на что, то котёнку попросту надоест за ним гоняться и он уйдёт домой. Таким образом Япония добрался до самого перрона, но котёнок всё равно сумел за ним проследовать, несмотря на то, что вокруг было множество народу. Даже в поезде он смог отыскать многострадального Японию и вцепиться ему в брюки когтями. Кику недовольно хмыкнул, подбирая зверька на руки и заглядывая ему в глаза.

– Ну и куда нам с тобой деваться? – шёпотом задал вопрос Хонда, пока котёнок вертел головой, рассматривая всё вокруг. Япония всю дорогу пытался придумать где бы оставить новообретённого друга, пока не добрался до Берлина.

– Надеюсь, Германии ты понравишься, – и снова он обращается не так к зверьку, как к самому себе. Пробираться вдоль улиц Берлина для Кику всегда было сущим адом – а тем более во время сумерек: когда небо затягивалось неопределённо-синим цветом, словно оно подбирало себе платье и никак не могло определиться – брать светлый или тёмный. Улицы под ногами были похожи на лист бумаги, запятнанный сотней акварельных следов серо-белого или сине-красного цвета, кое-где стояли деревья, что явно не подходили к ровным и строгим домам, которые окружали со всех сторон и от них было некуда деться – будешь идти по улице и всё равно случайно скользнёшь взглядом по чьему-нибудь окну, всмотришься, пытаясь увидеть происходящее в квартирах, пусть даже это было неприлично. Город словно шептал: «Смотри, слушай, враг где-то рядом, он не спит, следуя за тобой мягкими беззвучными шагами. Будь осторожен, в случае чего мигом доложи и тебя услышат, вот увидишь». Но Кику в это не особо верилось. Взвыл северный ветер, трепая волосы и полы одежды. Котёнок на руках Японии слабо задрожал, поэтому Кику пришлось спрятать его под пальто. Тёплый котёнок, забавно ворочающийся где-то под шеей, вызвал у Хонды непроизвольную улыбку.

Германия стоял на пороге собственного дома, выжидая Японию. Именно это заставляло Кику невольно засомневаться в его здравомыслии: Германия каждый раз, приглашая Хонду к себе домой, ждал его у порога, словно безмолвный страж собственного уюта и покоя. А ещё иногда казалось, что он думает, будто Япония без него потеряется, несмотря на то, что Хонда бывал в Берлине уже сотый раз и проходил этот путь к дому Германии тысячу раз. И вот, он снова переминался с ноги на ногу, высматривая Японию, хотя это было совершенно необязательно. Кику незаметно для самого себя улыбнулся, потому что где-то возле правого плеча задремал чёрный котёнок с купированным хвостом. По выражению лица Германии было видно, что он подметил удивительно поднесённое настроение гостя, но промолчал, делая вид, что ничего не видел. Безмолвно встретившись взглядом с ним, Япония прошёл в дом с немого позволения Германии. В коридоре было тепло и светло, совсем не так, как снаружи. Когда Япония снимал пальто, котёнок, вцепившийся коготками в плечо Кику, протестующе мяукнул.

– Откуда он? – удивлённо спросил Германия, подбирая котёнка на руки. Хонда на секунду замялся, сосредоточенно обдумывая свой будущий ответ.

– Подобрал, – Япония твёрдо решил, что правда будет самым лучшим выходом из ситуации. – Но я не могу оставить его у себя.

– Понимаю, – Германия кивнул, не сводя взгляда с котёнка. – Ты его как-то назвал?

– А я должен? – Кику задумчиво нахмурился, но больше ничего не сказал, молчаливо поклонившись Германии и пройдя в гостиную. Германия отдал котёнка Хонде, после чего ушел на кухню. Япония сел за небольшой стол, зверёк вырвался из его рук и запрыгнул на поверхность стола. Кику пытался его остановить, но наглый котёнок умудрился опрокинуть на себя вазу с цветами прежде, чем Хонда его поймал. Снова промокший насквозь, зверёныш печально мяукнул, податливо бросаясь на руки Хонде. Взглянув на разбитую вдребезги вазу, Япония с досадой вздохнул, вытирая котёнка полотенцем. Германия вернулся с кухни, Хонда резко обернулся к нему, ощущая, как по спине бегут мурашки.

– Германия-сан, я прошу прощения, – Япония вежливо поклонился, виновато хмурясь. – Это вышло случайно, я всё уберу.

Германия сердито нахмурился, уставившись на Японию ледяным взглядом, в котором ясно виднелись искры плохо скрытого гнева. Через пару секунд он медленно вздохнул, перестал хмуриться и посмотрел на Кику уже более спокойно.

– Всё в порядке, я сам уберу, – несмотря на эти слова, подходить к Японии Германия не спешил. Кику ушёл на кухню, чтоб налить обнаглевшему котёнку молока. Наблюдая за тем, как он отряхивает ещё мокрые из-за опрокинутой вазы лапы, Хонда хмыкнул и нахмурился.

– Буду звать тебя Кано, – погладив зверька по влажной спине, Япония невольно улыбнулся. – Похоже, тебе очень нравится вода. Только не увлекайся.

Когда Германия вернулся, то Япония увлечённо водил рукой, которой держал тонкую ниточку. На её конце висел фантик, сложенный бантиком. Кано пытался поймать яркий клочок бумаги, но так и не преуспел. Япония слабо улыбнулся, издав тихий смешок, когда котёнок, собравшись с силами, навалился на многострадальный фантик. Германия, остановившись в проёме, молча опёрся о дверной косяк, наблюдая за Хондой. Было непривычно смотреть на то, как Япония едва ли не смеётся, учитывая, что за всё время их знакомства Кику даже не ухмылялся. Япония заметил Германию боковым зрением, но не повернулся к нему даже когда тот приглушённо закашлялся.

– Он может жить у меня некоторое время, – Германия слегка прищурился. Хонда собрался улыбнуться сильнее, но вовремя осёкся и даже едва заметная улыбка резко исчезла с его лица.

– Благодарю, – он слабо кивнул, стиснув губы. Кано тоже мяукнул, словно говоря «спасибо» от себя.

***

Тихо выдохнув, Япония вздрогнул от резкой боли, что обожгла позвоночник. Опустив взгляд на собственные руки, Хонда принялся рассматривать синяки, покрывающие чуть ли не каждый сантиметр его кожи – от жёлто-серых, как переваренный яичный желток, до сине-фиолетовых, как ночное небо. Подняв голову, Кику уставился в белый потолок, после чего и вовсе закрыл глаза. С каждым днём война давалась всё труднее: и кости ломило, и голова болела, и спать хотелось. Япония в который раз мысленно поблагодарил Германию за то, что он разрешил просидеть пару часов в ванной. В горячей воде даже думалось легче. Тишина, царившая в комнате, казалась сладостным блаженством, нарушаемым разве что редкими всплесками воды. Но чувство тяжести всё равно не спешило испаряться – на вдохе водная гладь походила на плёнку, давящую на грудную клетку. Из крана капала вода с разницей в секунду, подобно крови, пульсирующей по кровотоку. Надо будет сказать Германии, что кран протекает: он внимательно следил за тем, чтоб всё в доме работало исправно. Япония невольно вспомнил о собственном доме – будет ли всё таким же родным, когда он вернётся туда? Не то, чтоб у Германии было плохо, просто Кику не покидало чувство, что всё вокруг навсегда для него чужое. Как бы хорошо к нему ни относились, сколько бы он не провёл здесь времени, а домой всё равно тянуло страшно. Каждый предмет, окружавший его, будто отбирал у него жизнь и всю силу воли: после часа пребывания в доме Германии Япония чувствовал себя так, словно днями таскал вёдра, доверху наполненные водой. Не хотелось принимать важные решения, разговаривать с кем-то. Всем, чего Хонде хотелось, было лишь лечь где-нибудь и отдохнуть хотя бы пару секунд. Германия прекрасно видел это: холодными вечерами он, сидя на диване и читая что-то, бросал на Кику сочувствующий взгляд, понимающе кивал, после чего продолжал молчаливо читать. Он не задавал лишних вопросов, не напоминал о грядущих обязанностях, не обсуждал проблемы. Лишь иногда перелистывал страницы, поправляя очки на носу, то и дело поглядывая на Кику, проверяя – а жив ли? Хонда отвечал ему лишь тяжёлым вздохом.

А потом Япония вспоминал о Кано, когда последний громко мяукал и пытался привлечь хоть чьё-нибудь внимание. С трудом поднимаясь на едва дрожащих руках, Кику мысленно проклинал себя, войну и котёнка, до тех пор, пока зверёк не начинал мурлыкать и тереться ему о ноги, прогоняя прочь все неприятные мысли. Германия, сидящий в кресле, обычно спрашивал, куда это Япония так поздно собрался, а потом, получив ответ, и сам вспоминал о котёнке, поднимался с кресла, отложив куда-то книгу, находил своё тёмно-серое пальто, забирал заранее написанные на печатной машинке объявления. К ним были прикреплены фотографии Кано, над которыми Япония корпел целыми неделями – нужно было проявить множество плёнки, а ещё сфотографировать зверька так, чтоб его было видно. Многие из таких листовок позже могли найтись в самых неожиданных местах. Обычно их срывали люди, временами ветер, а однажды Кику видел, как низко развешенное объявление украла собака. Конечно, мало кому нравилась такая кипа листовок, развешенных по всему Берлину, но Япония мало заботился о том, что думают другие люди. Обычно его волновал лишь холод и дождь, которые ходили за ними всюду, в какую бы подворотню они не заходили. У Германии откуда-то находился зонтик, который он, как оказалось, таскал с собой всё это время. Улицы Берлина под вечер практически полностью пустовали, наполняясь разве что туманом и холодным ветром. Из-за множества луж, оставшихся после дождя, дороги под ногами блестели от лунного света, походя на гладкие серебряные зеркала. Кику любил вслушиваться в размеренный стук дождя по ткани зонтика, похожий на нетерпеливое постукивание пальцами.

А после они возвращались домой к Германии, Япония сразу же ложился спать, вслушиваясь в ноющую свинцовую усталость по всему телу. Таким образом проходили несколько дней подряд, подобные однообразной детской карусели, что кружилась без остановки, открывая взгляду одни и те же цвета и очертания, повторяясь, как по чьему-то проклятию. Хонда всё время хотел отдохнуть, даже если только проснулся. Он просыпался утром, всё ещё сонный, долго смотрел в потолок. Ему хотелось снова стать маленьким ребёнком, спокойно играться в саду и строить различные миниатюрные модельки для развлечения своей требовательной детской души. А после он всё-таки поднимался с кровати, несмотря на усталость, потому что в ином случае он пропустит тренировку и на следующий раз ничего не сможет понять.

Но однажды эта карусель резко остановилась, сбросив с себя ошеломлённого Кику, что упал на асфальт, изодрав руки в кровь. Утром, когда Хонда зашёл в гостиную, Германия стоял возле шкафа. Как только он увидел Японию, то сразу же сердито нахмурился, опёршись о шкаф спиной, и сложил руки на груди, тяжело вздыхая. Сразу становилось ясно, что он сейчас начнёт серьёзный разговор, который с большой вероятностью закончится плохо для обеих сторон. Япония невольно ощутил себя провинившимся, беспомощным, полностью виноватым и лишённым всякой возможности к спасению. Германия кивнул в сторону дивана, приказывая Японии сесть. Хонда всё так же продолжил стоять на месте, упрямо протестуя молчаливым взглядам Германии. Поначалу последний раздражённо нахмурился, но потом понял, что это бесполезно, и его лицо приобрело хладнокровное выражение. Германия тяжело вздохнул, Кику заметил пару мелких ссадин и синяков на его руках – Япония уверен, что Германии приходилось ничуть не легче, чем ему.

– Мне не очень хочется тебе это говорить, – Германия отвёл взгляд в сторону, неловко закашлявшись. – Не люблю указывать на чужие ошибки, но скоро уже зима, а ты так и не нашёл хозяев для котёнка.

– Видимо, он никому не нравится, – Хонда пожал плечами. – Наверное, всё дело в хвосте.

– Прости, но содержать его я просто не могу, – Германия опечаленно вздохнул, цокнув языком. – До конца дня, будь добр, найди ему дом, иначе я сам разберусь.

– Каким образом? – Кику настороженно выгнул бровь, но это было практически незаметно. Его собеседник замялся, оставив вопрос без ответа. Что-то в душе Кику тревожно заворочалось.

– Не то, чтоб я этому радовался, – Германия попытался улыбнуться, чтоб хоть немного облегчить ситуацию: Япония часто замечал, как делает так в разговорах с Италией, но Кику этот дипломатический ход не помог.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю это исключительно из-за тяжёлых обстоятельств, – от этих слов Кику стало не по себе: Германия не был лишён чувства жалости к обездоленным и иногда это играло с ним злые шутки, но сейчас он сам на себя не походил. Его взгляд был холодным и раздражённым, весь его внешний вид почти кричал «мне скучно вести этот разговор». Хотя Кику именно чего-то подобного и ожидал. В воздухе повисла напряжённая тишина, разговор явно зашёл в тупик.

Вытерев вспотевшие ладони о штаны, Япония молча взял листовки и вышел на улицу, даже толком не одевшись под погоду. Он просто выбежал на улицу, с настойчивым видом развешивая объявления. Его не волновал рокот грома, которым угрожали тёмно-серые густые облака, нависшие над головой, даже когда пошёл дождь, Хонда, сердито хмурясь, оставлял листовки везде, где только мог: забирался на деревья, оставлял их под порогами, оставлял зажатыми в дверях, прикреплял к ошейникам собак, даже клал листовки на капоты машин, прижимая их камнями. В беспомощном отчаянии и тихом ужасе бродил по улицам, дрожа от холода, как брошенный кем-то зверь, не имеющий ни малейшего пристанища. Япония чувствовал, как тревожность ворочается сильнее, смешиваясь с испугом и раздражённостью, приобретая лёгкий оттенок досады. Он не знал из-за чего именно разозлился – с какой-то стороны это даже злостью не назвать. Но приглушённая, сдавленная где-то внутри обида выла и жгла, сколько бы Кику ни пытался её заглушить, она лишь разгоралась сильнее. Дождь с каждой минутой только усиливался, по акварельным дорогам ручьями текла вода, заполняя утреннюю дождливо-серую тишину шумным звоном. На улицах было так же пусто, как и поздним вечером: небо ещё не успело проясниться, лишь понемногу наполняясь синевой, наполовину затянутое тучами, да и в дождь мало кому хотелось выходить из уютного дома. Сильный морозный ветер забирался под рубашку, холодил кожу, вырывая из рук листовки, свирепо метая объявления в стороны и унося их куда-то далеко вперёд. Конечно, ничего не изменится даже если Япония завалит этими листовками весь Берлин – развешивая объявления сейчас, он всего лишь пытается успокоить самого себя, убедиться, что ещё не всё потеряно. От воспоминания о плохо скрытой угрозе в голосе Германии вдоль позвоночника Японии пробежались мурашки. В своей смехотворной панике он был жалок – Кику воротило от собственной неспособности преодолеть такие элементарные трудности, как найти новый дом для Кано. Хонда пережил множество войн и катастроф – столько, сколько никогда не выдержит ни один человек, а справиться с такой проблемой он не мог. Хотя здесь нет его вины, он сделал всё, что в его силах, но всё равно его не покидало ощущение того, что он нечто упускает, не видит возможностей, которые находятся прямо у него перед глазами. Только когда оставшиеся объявления размокли и изорвались, Хонда немного успокоился. Промокший до нитки, он устало вытер лицо рукавом, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. В плохую погоду у него всегда повышалось и без того высокое давление, отчего он очень рано просыпался и бесцельно бродил по округе, как привидение из старых легенд.

Вернувшись в дом Германии, Япония никого кроме Кано и трёх собак не застал: ещё один кот, живущий у Людвига, часто выходил из дома, но лишь в строго указанное время – Кику всегда считал, что коты исключительно свободолюбивые животные и дрессировке не поддаются, может, даже больше, чем люди. И допустимость одного лишь факта, что Германия умудрился выдрессировать своего кота, приводил в ужас. За свою долгую жизнь Кику встречал множество различных котов. И все они не были лишены остатков благородия и самоуважения: многие не давались в руки сразу же и горделиво водили в стороны хвостом, когда их хотели погладить. Иногда Япония задумывался о том, как кошачьи ведут свой быт, пока никто из людей не видит. Наверняка юные котята, играясь, воображают себя доблестными первобытными хищниками, отважными воинами или всем иным, что взбредёт в их головы. Юные кошки сидят поздними вечерами на ограде, в сотый раз нервно вылизываясь, осматриваясь по сторонам, выжидая своего возлюбленного. Старые кошки и коты собираются в небольшие компании, обсуждая молодняк, ведя седыми усами в воздухе и жалуясь на хвост, который болит к дождю. А молодые крепкие коты тайно собираются в подвалах, на чердаках или где-нибудь в тёмном тихом месте, втихую разговаривая обо всём, что им не нравилось в жизни, указывая на виноватых хозяев. Они молчаливо кивали, недовольно хлестая хвостами по бокам и приговаривая: «Да, нужно что-то менять, безусловно». Может, однажды они хоть что-то сделают, но пока ограничивались одними разговорами.

В гостиной на диване Япония обнаружил записку, в которой говорилось, что Германии внезапно позвонил Италия, который снова нашёл себе на голову проблем, так что ему пришлось срочно отправиться в Африку. Ради Италии Германия часто бросал все свои важные дела и встречи, срывался с места, много от чего отказывался лишь для того, чтоб помочь Италии. Япония, как нейтральный наблюдатель, временами довольствовался ярким примером замечательной дружбы, а иногда искренне не понимал поведения Германии. А временами, если признаваться самому себе честно, Кику даже завидовал: никто не заботится о нём так сильно, никто не волновался и не спрашивал о самочувствии. Разве что подносят появляющиеся из-ниоткуда зонтики. Хонда чувствовал глубокую обиду, граничащую с опустошающей печалью и противной, застрявшей комком в горле, завистью. Это не было гневом или злостью, но всё равно оставалось ужасным чувством, которого Япония никак не мог лишиться самостоятельно, даже заглушить толком не мог. Такое было совершенно неприемлемо для обычного японца, а уж для страны тем более. В этом было стыдно признаться и даже допускать хотя бы одну мысль, что Кику не смог сохранить спокойствие в собственной душе, хоть и не было особых причин для такого перелома. Взглядом Япония окинул последние строчки записки, готовясь к очередному логически-обыденному завершению, но через секунду он сдавленно хмыкнул: в последних строках Германия упомянул, что сложил сухую одежду на диване и чтоб Хонда сразу же переоделся. А ещё Германия позволил развести камин и взять из холодильника короккэ. Кику невольно улыбнулся, забывая о зависти, которую пытался заглушить несколько секунд назад.

***

– Вы не видели Кано? – кажется, этот вопрос застал Германию врасплох. Он слабо вздрогнул, едва слышно закашлявшись. Япония, продолжая неспешно подметать пол метлой, не сводил взгляда с того малого количества пыли и песка, что оказался забит в уголках комнаты. Германия никогда не просил его убираться в доме – наоборот, он всегда повторял, что Кику это делать необязательно, но когда Хонда продолжал стоять на своём, то Людвиг помалкивал. Япония нервно нахмурился из-за слишком затянувшейся паузы между его вопросом и требуемым ответом.

– Я его отдал, – непринуждённо пожал плечами Германия. Япония настороженно покосился на него.

– А кому? – Кику перестал подметать, повернувшись к Германии, что сидел за столом.

– Важно, что в добрые руки, – Людвиг слегка улыбнулся, поправив очки на носу. Япония ощутил резко подступившее спокойствие. – Как ты и хотел.

– Спасибо, – Кику вернулся к подметанию пола, хоть ему и было немного печально от того, что он больше не увидит Кано. Котёнок был чем-то вроде лекарства, исцеляющего усталость Японии, истерзанного войной как морально, так и физически. Играясь с Кано Хонда мог почувствовать себя по-настоящему живым, ощутить себя человеком. Он тихо вздохнул, опечаленно уставившись в пол. В комнате было так тихо, что Хонда слышал, как скреблась по бумаге ручка. Едва заметно мотнув головой, Япония посмотрел в окно: солнце уже клонилось к линии горизонта, но до самого заката ещё оставалось немного времени.

– Как там Италия? – Япония задал вопрос, повернувшись к Германии спиной. В ответ последовал протяжный тяжёлый вздох, передающий всю степень усталости Людвига. Кику стало немного неловко от заданного им неуместного вопроса.

– Он очень утомляет, – Германия всё же удостоил Хонду словесным ответом. – Шумный, безответственный, даже шнурки завязать не может. Но он всё равно неплохой.

Япония понимающе кивнул, всем своим видом показывая, что разговор изжил себя. Было глупо спрашивать про Италию, ведь все их беседы и без того сводятся к одному исходу – Германия начинает жаловаться или обсуждать Италию, убивая всё желание Кику продолжать диалог.

– Спасибо за короккэ, – Хонда решил резко сменить тему. Германия вопросительно хмыкнул, потому что не особо слушал Японию. Спустя какую-то секунду он понимающе приподнял брови.

– А, не за что, – его голос едва отчётливо дрогнул, заполняясь звонкой неловкостью. Япония сделал вид, что совершенно этого не заметил. Снова наступила тишина, которую заполнять чем-то было бессмысленно: предыдущие попытки Кику развить обсуждение лишь подтверждали это.

Закончив подметать, Япония посмотрел на часы, что висели на стене, шумно тикая. Он любил ходить вечерами в магазин и покупать что-то к ужину: полупустые магазины были переполнены атмосферой спокойствия и уюта, разгоняя прочь ужас, который возникает при виде цен на продукты. А временами даже полупустые прилавки не пугали, если в магазине тепло и не так шумно, как днём. Предупреждать Германию о том, куда он идёт было излишним – он уже привык к тому, что Япония частенько ходит в магазин вечером, даже если на улице темно. Одевшись достаточно тепло и взяв с собой деньги, Хонда, ничего не говоря, вышел из дома. Несмотря на вчерашний утренний ливень, сегодня погода оказалась более чем милосердной. На улицах можно было встретить детей, что играли в футбол, незнакомцев, выгуливающих милых и пушистых собак и ещё множество самых разных людей. Но Японии было неудобно встречаться с ними взглядами, принуждённо улыбаться им и ощущать неприязнь, что исходила от них в ответ. Сразу было видно, что в Берлине не очень любили иностранцев: Япония то и дело ловил на себе косые взгляды, полные презрения и ненависти, словно они смотрели на бездомное животное со сломанной лапой, неспособное даже прокормить себя и хоть как-то защититься. Война творила с людьми ужасные вещи – они все как по чьему-то приказу начинали злиться и кусаться, как кошки с собаками, желать многим незнакомым людям самого страшного и, пропуская в голове сладкую мысль о том, что они выжили, невольно улыбаться, ведь кому-то повезло меньше. Устало мотнув головой, Кику прогнал тревожные мысли и поспешно забежал в тёплый магазин.

Его путь к магазинам и обратно проходил через мост: не очень старый, но ужасно мрачный, серый и до дрожи в коленках неприветливый. Казалось, что это один из тех мостов, с которых бросалось множество людей, под чьими опорами обитали злые духи и поджидали всяческие беды. Под мостом почти всегда бушевала вода, манящая к себе какой-то нездоровой тягой, притягивая взгляд и сковывая движения – хотелось весь остаток жизни стоять возле перил и смотреть вниз, на нескончаемый бурный поток воды, бегущий куда-то вперёд, в неизвестность. Каждый раз Япония хоть на пару секунд задерживал взгляд на реке, с большим усилием заставляя себя идти дальше и не оборачиваться. Сегодня он, как и сотню раз до этого, невольно посмотрел на края реки, где вода сходится с берегом, и в ту же секунду замер, оторопело уставившись на крохотное кошачье тельце, наполовину укутанное ледяной водой. Внутри резко похолодело, сердце гулко застучало, заставляя артерии неприятно пульсировать, ноги едва сдвинулись, когда Кику решил спуститься на берег, дрожащие руки окоченевшими пальцами едва были способны удержать корзину с купленными продуктами. Чуть не упав во время спуска, Япония подошёл к берегу реки, не переставая смотреть перепуганным взглядом на чёрного котёнка, что неподвижно лежал на влажной грязи, весь мокрый и холодный. Замёрзшими пальцами Хонда отложил в сторону корзину и взял в руки мёртвого котёнка. Он сразу же опознал в нём Кано, потому что этот купированный хвост он бы узнал где угодно. Перевернув корзину, Япония выбросил всё её содержимое в реку. Стиснув зубы, он ощутил, как к горлу подступает горький комок, отчего оно сжалось в болезненном спазме. Уложив бездыханного котёнка на дно корзины и накрыв его тканью, Хонда поднялся и направился к Германии, едва чувствуя землю под дрожащими ногами.

Он позвал Германию с самого порога, громко крикнув его имя, что, наверное, даже прохожие с улицы услышали. Забывая о именных суффиксах, Япония лихорадочно сжимал в онемевших пальцах ручку корзины, неспособный хоть что-либо объяснить. Ловя ртом воздух, он двигал губами, как рыба, выброшенная на берег. Обеспокоенный Германия пытался получить от Хонды хоть один внятный ответ, но Кику так ничего и не сказал. Упрямо протягивая ему корзину, Япония паническим взглядом смотрел на то, как среагирует Германия. Последний, завидев мёртвого котёнка, резко изменился в лице. Он быстро закрыл входную дверь, что-то тихо сказав самому себе. Япония весь дрожал: нечто такое он испытывал крайне редко, поэтому его накрыло волной растерянности. Он стоял, как вкопанный, совершенно не понимая, что ему делать и как успокоиться. Было то жарко, то холодно, дышать было так трудно, словно кто-то с силой сжал горло Кику ледяными пальцами. Резко разболелась голова и на всё тело давила невидимая тяжесть, сковывающая каждое движение, отравляя и замедляя ход мыслей. Германия обеспокоенно попросил Хонду сесть на диван, Япония послушно кивнул и смиренно сел, опёршись рукой о подлокотник. В горле что-то болезненно скреблось когтями, даже если на это не было никакой причины. В последний раз Кику переживал нечто такое во время масштабного кризиса. Сняв чёрную перчатку, Германия боязливо коснулся рукой лба Японии, который всё ещё не переставал трястись от холода. Хонда поёжился, потому что сейчас ему больше всего хотелось остаться одному. Германия поспешно убрал руку, тревожно глядя на Японию. Выдержав двухсекундную паузу, Германия поднялся на ноги и вышел на кухню, после чего вернулся и протянул Кику стакан воды. Хонда медленно, наигранно спокойно взял в руки стакан, сделал пару маленьких глотков, ощущая, как ему становится немного легче. Тяжело вздохнув, Япония уставился на воду, по которой шла рябь из-за его дрожащих рук. Пугающую, нечеловечески лихорадочную панику сменила полная апатия, руки перестали трястись. Все старания Кику оказались напрасными: даже той крохотной веры в человечество и желания сделать хоть что-то хорошее не хватило, чтоб спасти одного несчастного котёнка от ужасной смерти.

– Не стоит винить себя, – тихо, практически шёпотом сказал Германия, Япония сразу же подметил то, как тяжело давались ему эти слова. – Это не зависело от тебя.

Хонда ему ничего не ответил, даже взгляда на него не поднял. Германия растерянно нахмурился, но больше не проронил ни слова. Он никогда не умел говорить в подобных ситуациях правильные слова и преимущественно молчал, то ли боясь что-то сказать, то ли не веря в собственную способность кого-то утешить: Италия как-то упоминал, что Германии всегда такие речи давались с большим трудом, и сейчас Япония сам смог в этом убедиться. Германия звучал крайне неубедительно в своих попытках успокоить Кику и выглядел так, словно ему хочется просто уйти, но кто-то невидимый угрожает ему пистолетом и заставляет сидеть здесь, в гостиной, и смотреть на то, как Хонде плохо. Он хмурился с неловким выражением лица, задумчиво рассматривал обивку дивана, стиснув губы, тревожно постукивал пальцем по колену. Япония подогнул ноги поближе к себе и обнял их руками. По неизвестной причине ему было страшно, он позорно боялся чего-то далёкого и нездешнего, как лиса, за которой гнались собаки, что уже давно отстали и вернулись обратно, но лиса всё ещё продолжала бежать, сломя голову, пока лёгкие не разорвутся, а лапы не онемеют.

– Я не справился, – колеблясь, тихо сказал Кику. Германия тяжело вздохнул, и Хонда мог поклясться, что в этом вздохе была отчётливая нота раздражённости.

– Ты сделал всё, что мог, – к удивлению Японии, голос Германии звучал намного спокойнее предыдущего вздоха. – Тебе надо отдохнуть от всего этого. Можно уехать куда-то, где тихо и спокойно.

Кику на секунду задумался, после чего слабо кивнул.

– Ты прав, – Хонда бросил мимолётный взгляд на Германию, после чего поспешно посмотрел в сторону. – Скорее всего, я действительно устал.

– Приляг, поспи немного, – Германия положил руку на плечо Хонды, слегка надавив, чтоб он лёг на диван. – Придётся мне похоронить котёнка.

– Германия-кун, – Япония уже и сам не заметил, как перепутал обращение. Людвиг, конечно, виду не подал, молча поднявшись на ноги и забрав корзину с Кано. Кику настойчиво нахмурился. – Я пойду с тобой.

Германия удивлённо выгнул бровь, скептически взглянув на Хонду, который вставал с дивана. Вялыми движениями Кику надел тёмно-серое пальто, за окном уже успело стемнеть. Взяв извечно незаменимый зонтик, Германия принёс белую картонную коробку, позволив Хонде аккуратно положить внутрь Кано. Передав коробку Японии, Людвиг нашёл в шкафу керосиновую лампу. Открыв дверь, Хонда посмотрел в темноту вечера, холодную и густую, как остывший кофе. Вдоль позвоночника пробежали мурашки, но Кику проигнорировал сладкое искушение отказаться в последний момент, остаться дома, дрожать под тонким одеялом, жадно вслушиваясь в одинокую тишину. Одиночество значило, что он не принял свои ошибки, не научился смотреть собственным оплошностям в лицо, как пугливая дворняга, по случайности удушившая своего же щенка, что отчаянно вылизывала его холодную мордочку, надеясь, что он оживёт, откроет глаза и перестанет быть таким необратимо мёртвым. Обхватив руками белую картонную коробку так сильно, насколько можно было, Япония закрыл глаза, повернувшись к холодной темноте с улицы. Стало до невозможности холодно, хотя пальто, небрежно надетое, было довольно тёплым. И всё равно дрожь и, в плохом смысле, трепет вернулись, снова осели в костях, заставив их двигаться беспорядочно и мелко, как зрачки бывалого наркомана, ощутившего долгожданный приход. Только Япония что-то дрожал без прихода и сладости, за которой так гонятся все, сидящие на иглах.