Текст книги "Пять лет (СИ)"

Автор книги: Sapphire Smoke

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Да, – промурлыкала Реджина, наконец немного отстраняясь, чтобы увидеть выражение лица Эммы. – Тогда ты тоже так сказала.

Внезапный поворот в их беседе заставил обеих восстанавливать сбившееся дыхание, и внезапно Эмма увидела в глазах Реджины нечто, совершенно отличное от ярости или обиды. В них была нечто похожее на честность и уязвимость, нечто, до чертиков испугавшее Эмму. Но ей было некогда все обдумать, потому что Реджина вдруг сменила тон и слегка язвительно закончила свою речь.

– Даже не смей сравнивать то, что я сказала тебе, с какой-нибудь дешевой репликой из любительского порнофильма. Я нечасто говорю людям подобное и предпочитаю, чтобы эти слова не сводили к полной грязи. Это попросту оскорбительно.

На какой-то миг Эмма действительно поверила, что ее краткий пересказ этой великолепной речи, произнесенной пять лет назад, действительно оскорбил Реджину. Даже причинил ей боль. Это чувство было неожиданным и чертовски тревожным.

– И тебе интересно… – заговорила Эмма. Голос у нее слегка срывался, поэтому она прочистила горло и сглотнула, желая унять возбуждение. Казалось, что все ее тело пылает от слов Реджины, и в какой-то степени ей было ненавистно, что эта женщина все еще имеет над ней такую власть. – И ты еще спрашиваешь, почему я все поняла превратно. И дело не только… Боже, дело не только в твоих словах, Реджина. А в том… как ты касалась меня, как…

– Я знаю, – выдохнула Реджина, и впервые это звучало как извинение. Она все еще не отпускала Эмму, держа ее за пряжку ремня, они стояли вплотную, чувствуя дыхание друг друга и изучающее глядя в глаза, пытаясь найти в них ответ на вопрос, который ни одна из них не осмеливалась произнести вслух.

Эмма чувствовала, как комок подступает к горлу, и попытки сглотнуть его лишь усиливали боль.

– Тогда почему?.. – попыталась сказать она, отчаянно желая наконец облечь свои чувства в слова, однако это удавалось ей с трудом. Она подавилась вопросом, эмоции, бурлившие внутри, полностью завладели ей, поэтому Эмма заставила себя отвернуться от Реджины, чтобы укрыться от нее. Но Реджина потянулась к ней, и Эмма почувствовала, как слезы подбираются к глазам, когда Реджина вынудила ее снова повернуться к ней: посмотреть на нее, со всем разобраться.

– Эмма, подожди…

Но на этом все – больше она ничего не сказала. Реджина продолжала смотреть на нее с таким выражением лица, которое ей никогда не удавалось разгадать, пока слеза наконец не скатилась по щеке Эммы. Тогда Реджина поцеловала ее.

И тогда внутри как будто что-то вдруг сломалось.

Эмму душили слезы, когда она резко оттолкнула Реджину от себя.

– Нет, нет, не смей… – начала она, расстроенная и взбешенная, вложив все свое отчаяние в одну единственную фразу. – Ты разбила мне сердце, Реджина, ты… ты раздавила меня. Я … я не могу так. Я не буду. Я не смогу снова пережить все это дерьмо.

– Эмма, – сказала Реджина, будто разрываясь между изумлением от собственного поступка и ужасным чувством вины за чувства, которые им пробудила. Она снова обратилась к Эмме. – Прости, я… я не… это произошло само собой, я совсем не хотела…

Но Эмма была не в состоянии в этом разбираться. Она отпрянула от Реджины, избегая ее прикосновения. Ее дыхание сперло так сильно, что она едва могла дышать, и в ней проснулась ненависть – Боже, как же ей было ненавистно, что до сих пор чувствовала такую боль, что Реджина по-прежнему наносила ей свежие раны, вместо того, чтобы просто вскрывать старые.

– Просто оставь меня в покое, – взмолилась она, выходя из комнаты. – Пожалуйста, просто… просто оставь меня наконец в покое.

– Эмма! – с мольбой и отчаянием прокричала вслед Реджина. – Эмма!

Но Эмма, не оглядываясь, выбежала из дома во двор.

========== Глава 6.1 ==========

Прошло около часа, а Эмма по-прежнему сидела на крыльце. Реджина наблюдала за ней через окно, и ее разъедали предельное отчаяние и самоуничижение. Она с самого начала знала, что целовать Эмму было глупо, но в тот миг ей только этого и хотелось, поэтому Реджина не стала сомневаться. Теперь же она жалела об этом, потому что ее поступок лишь усугубил ситуацию.

Ей потребовалось много времени, чтобы собраться с духом, однако Реджина наконец открыла раздвижную дверь и вышла на крыльцо. Впрочем, она только встала рядом, плотно укутавшись в теплый плед, чтобы защититься от холода, но ничего не сказала. Она понимала, что именно Эмма должна заговорить первой.

Реджина полагала, что Эмма, наверняка решившая, что после всего сказанного ее гостья уже ушла, удивится, увидев ее, однако та никак даже не прокомментировала тот факт, что Реджина все еще находится у нее дома. Она по-прежнему неподвижно вглядывалась в ночное небо, а когда все же заговорила, ее голос звучал надломленно и хрипло, и в нем отчетливо слышались пораженческие нотки:

– Знаешь, а ты была права.

– В чем? – мягко спросила Реджина, кружа пальцем на ткани, в которую поспешила завернуться поплотнее. Если честно, ей казалось, что она уже очень давно ни в чем не была права.

– Когда я сказала, что люблю тебя, это было эгоистично, – Эмма вздохнула и, свернувшись на скамье-качалке, обняла руками колени. – Я осознала свои чувства к тебе задолго до той ночи, и меня… меня просто убивало то, что я упустила шанс, что ты нашла своего единственного и будешь с ним жить долго и счастливо. Но когда ты… когда ты порвала с ним, когда у тебя появились сомнения, а стоит ли связывать себя с кем-то так прочно… – Эмма выдавила смешок, будто смеясь над собственной глупостью. – Я подумала: «Наконец-то». А потом мы разговаривали и выпивали, я сказала, что ты заслуживаешь право выбирать самой, и потом ты… ты поцеловала меня, – продолжала Эмма, и хотя эти воспоминания были для нее по-прежнему мучительными, Реджина заметила едва уловимую усмешку, от которой у нее сжалось сердце. – И я подумала, не знаю даже, что ты, возможно, выбрала… что ты выбрала меня… и все… закрутилось. Тогда мы переспали, и это вовсе не было похоже на бездумный трах, казалось, что это что-то значило для тебя, и я убедила себя, что, возможно, ты чувствуешь то же, что и я.

Реджина сглотнула комок, подступивший к горлу, но продолжала молчать, ожидая, когда Эмма закончит.

– Я знала, что ты задыхалась, – тихо признала Эмма. – А самое смешное в том, что я тебя знаю и должна была понять, что такие искренние и пылкие слова напугают тебя до чертиков, но в тот момент это не имело значение. Не имело, потому что… потому что я не хотела упустить свой шанс. Я знала, что ты все еще любишь его, и боялась, что если я промедлю, ты выберешь его, а не меня, потому что так было надежней, ведь ты была уверена, что он любил и нуждался в тебе. Поэтому я… я хотела дать тебе понять, что он не единственный вариант, что у тебя есть выбор, и что ты не должна быть с кем-то просто потому, что какая-то дурацкая пыльца сообщила, что такова судьба. Тогда я так сильно тебя желала, что, если честно, не задумывалась, насколько это не вовремя для тебя, – призналась Эмма голосом, в котором звучало ужасное разочарование в себе. – Потому что этот… этот момент был наиболее подходящим для меня, – она вздохнула и, запустив пальцы в волосы, перевела взгляд на заснеженную землю. – Прости.

Тысячи разнообразных эмоций, которым она даже не могла дать название, всплывали на поверхность, скручивая внутренности и заставляя сердце тяжело биться в груди. Реджина, так ничего и не сказав, вздохнула, молча пересекла веранду и присела на качель рядом с Эммой. Она взглянула на Эмму и, впервые с начала разговора поймав ее взгляд, сняла с себя плед.

– Ты, наверное, замерзла, – выдохнула она, выпуская в ночной воздух отчетливо видимый пар, и закутала в плед их обеих, садясь к Эмме вплотную и согревая ее теплом своего тела.

– Да, – согласилась Эмма надломленным голосом, позволяя Реджине уютно устроиться рядом. Реджина наблюдала как Эмма, на мгновение прикрыла глаза, пытаясь побороть нахлынувшие эмоции, а потом открыла их, вздохнула, мягко опустила голову на Реджинино плечо и закончила, – да, замерзла.

Реджина обвила руками талию Эммы, чувствуя, как та нервно сглатывает.

– Мне так жаль, – выдохнула Реджина, нежно касаясь губами Эмминой макушки. – Все, что я тогда тебе сказала, было… ужасно и очень далеко от правды. Я не очень-то умею бояться, я всегда замещаю страх гневом – он имеет смысл, и его я могу контролировать, а потом… я намеренно отталкиваю людей, чтобы больше не иметь дела с тем, что меня в них пугало. Это ужасный защитный механизм, но я, в общем-то, никогда о нем не жалела; мне казалось, он работал.

Переведя дух, Реджина на короткий миг поддалась эмоциям и призналась:

– Но сейчас жалею. Жалела последние пять лет. Несмотря на попытки убедить себя в том, что ты повела себя, как эгоистка, или играла мной, я все же… желала никогда не произносить тех слов. Они стоили мне по меньшей мере друга.

– А по большей? – тихо спросила Эмма так, как будто боялась услышать ответ. Но ей было нечего бояться, поскольку Реджина часто задавалась вопросом, как бы все сложилось, выбери она тогда Эмму.

– А по большей… они стоили мне того, что могло бы стать моим счастливым концом, и я презираю себя за это больше всего.

Реджина слышала, что Эмма затаила дыхание, но долго не произносила ни слова. Ёжась под пледом и дрожа от холода, Эмма спросила:

– Ты поэтому так себя ведешь? Ты сожалеешь, что тогда оттолкнула меня, и теперь, когда я снова рядом, хочешь узнать, не пустышка ли все это? – В её словах звучало обвинение, а не любопытство, и Реджина закусила щеку от чувства вины.

– Я и так знаю, что не пустышка, Эмма. Я, конечно, далеко не подарок, но точно не идиотка, – Поджав губы, она взглянула на очертания луны, мягко обнимая Эмму за талию. Реджина тихо вздохнула прежде, чем продолжить. – Но целовать тебя было эгоистично с моей стороны; мои желания могут не совпадать с твоими, и мне следовало подумать об этом до поцелуя. Долгое время мои чувства к тебе были погребены под слоем злобы и обиды, и теперь, когда эти чувства медленно испаряются, я не знаю… если говорить начистоту, я не знаю, что со всем этим делать. Я знаю только, что, как ни странно, очень нуждаюсь в тебе. И это… это чувство очень сильное, оно причиняет боль, и я не уверена, откуда оно взялось и как долго живет во мне.

Эмма никак не отреагировала на слова Реджины, но и не отстранилась от нее. Реджина же, выдохнув, закончила извиняющимся голосом:

– Я знаю, что после всего, что было между нами, – после эмоциональной пытки, через которую ты прошла из-за меня, – для тебя мой поступок, наверное, как пощечина, и я прошу прощения за это, – отведя взгляд и понимая, что даже эти слова прозвучали эгоистично, Реджина мягко произнесла, – просто я подумала… подумала, что ты должна знать о моих чувствах.

Эмма долго молчала, но Реджина видела, как она тяжело сглотнула, слегка пошевелилась и неловко откашлялась. Наконец, после длительного молчания, Эмма произнесла только:

– Я… чертовски замерзла.

Реджина выдохнула, даже не заметив, что задерживала дыхание, и, хотя ответ Эммы ее разочаровал, просто кивнула в знак согласия.

– Тогда пойдем, дорогая, нужно отвести тебя в дом.

Вернувшись в дом, Эмма включила электрический камин и села рядом с ним, а Реджина налила им выпить и, передав один стакан Эмме, села в кресло рядом с ней. Реджина понимала, что ей нужно пространство, и не хотела давить.

Какое-то время они просто пили в молчании, и Реджина наблюдала, как свет играет на лице Эммы, неожиданно для себя восхищаясь тем, как хороша Эмма в мягком свете ламп. Это было странно: она чувствовала к Эмме только злобу и не давала самой себе увидеть, что находится прямо у нее под носом. Возможно, поэтому теперь она испытывала вину и сожаление и очень не хотела думать, что тогда сделала плохой выбор.

Но зато как плохо ей было теперь!

– Ты помнишь, – произнесла Эмма после долгого молчания, завернувшись в плед и отрешенно глядя на танцующие языки пламени. – Прошло целых пять лет, а ты помнишь каждое сказанное мне слово.

– Да.

Эмма сглотнула.

– Почему?

Реджина недолго помолчала, делая еще один глоток виски. Когда жидкость обожгла горло и разлилась по телу успокаивающим теплом, придавая ей немного уверенности, она произнесла:

– А как ты думаешь?

Но Эмме этого было мало:

– Скажи мне.

Реджина негромко вздохнула и погрузилась поглубже в кресло.

– Потому что это значило для меня гораздо больше, чем я признавала, и я… довольно давно об этом думаю. Хоть я и злилась на тебя, та ночь… въелась мне в память, и я не смогла забыть о ней.

Эмма кивнула в ответ на ее слова, но промолчала. Она так и сидела молча на деревянном полу, неспешно потягивала виски и глядя на пламя. Реджина не знала, что и думать; она не имела ни малейшего представления о том, что чувствовала Эмма, и понимала только, что та сильно сомневается, может ли снова ей довериться.

Наконец Эмма заговорила:

– Почему тебе не нравится Рождество? – она взглянула на Реджину, и было что-то такое в ее взгляде, что Реджине не удалось разгадать.

Реджина, не ожидавшая такого вопроса, нахмурилась.

– Что?

– Ты слышала.

– А я и не говорю, что не слышала, дорогая; я просто не понимаю, с чего вдруг такой вопрос, – ответила Реджина, озадаченная внезапной сменой темы. Эмма молчала и выжидающее смотрела на нее, и тогда Реджина наконец осознала, в чем дело. Это было своего рода испытание.

Эмма проверяла, доверяет ли ей Реджина настолько, чтобы поделиться чем-то столь личным. Она хотела знать, что именно Реджина к ней чувствует: сексуальное влечение, обыкновенное желание добиться ее или, может быть, что-то более глубокое и важное.

Реджина сделала еще глоток и шумно выдохнула. По правде говоря, она никогда не думала, что кто-то заметит ее отношение к Рождеству, что кого-то это заинтересует.

– Дело не в… не в самом Рождестве. Мы его не отмечали там, откуда я родом. Вместо этого мы праздновали Зимнее Солнцестояние.

Эмма молчала, ожидая, продолжения.

– Не то, чтобы я не люблю Рождество, дело в том, что оно напоминает мне о событиях… очень болезненных, – тихо призналась Реджина, нервно постукивая ногтями по стакану. – Мать имела обыкновение осыпать меня подарками – по крайней мере, ей хотелось, чтобы я так думала. Я видела их, как они лежали в ряд и будто бы ждали, когда их откроют, а когда приходило время, я вдруг вела себя «плохо», и в качестве наказания подарки у меня забирали. Так было каждый год. Прошло довольно много времени, прежде чем я поняла, что это был еще один способ сломить меня, подчинить себе и напомнить, что это она владеет мной, и что я ничего не «заслужу», пока она не позволит. Я ненавидела ее за это, потому что даже осознав, что она делает, я не перестала надеяться, что, возможно, именно в следующем году она наконец позволит мне получить подарки, что, в конце концов, сочтет меня достойной вознаграждения.

– Так, ты не любишь Рождество, потому что оно.. напоминает о том, как твоя мать поступала с тобой? – мягко и осторожно поинтересовалась Эмма. Реджина тихо рассмеялась.

– Нет. Нет, совсем не поэтому.

Эмма нахмурилась, и Реджина пояснила:

– Моя мать всегда так себя вела, я могу связать каждый день своей жизни с эмоциональным насилием, которое она учиняла, так что нет, дело совсем не в этом, – она замолчала и сделала еще один глоток алкоголя, прежде чем продолжить. – Как-то раз после предполагаемого обмена подарками я сбежала в конюшни и заплакала, уставшая быть легкой мишенью в играх моей матери, жадной до власти и контроля. И… и там меня нашел он.

– О, – прервала ее Эмма, наконец осознав, с чем именно Рождество ассоциируется у Реджины, – Дэниел. Тогда… тогда ты встретила Дэниела.

Реджина кивнула, чувствуя, как горло сжалось от нахлынувших воспоминаний. Она опустила взгляд на стакан в руках и грустно улыбнулась.

– Это было мое счастливое воспоминание, – мягко выдохнула она. – Но… даже счастливые воспоминания начинают причинять боль, когда ты знаешь, чем все закончилось. Каждый год я вспоминаю о том, как начиналась наша история, а это, в свою очередь… напоминает о том, чем она в конечном итоге закончилась. Она случилась давно, но иногда все равно кажется, что я не могу думать ни о чем другом. Боль со временем не утихла.

– Мне жаль, – прошептала Эмма и придвинулась, чтобы мягко положить руку на колено Реджины. Они еще немного помолчали, и Реджина позволила Эмме утешить себя успокаивающими поглаживаниями коленки, а затем очередным большим глотком опустошила стакан, чтобы поставить его на столик справа от себя.

– Ты все еще любишь его, – заметила Эмма после долгого молчания. Реджина кивнула.

– Так же сильно, как и в первый день нашей встречи, – призналась она еле слышно. – Мне кажется, в конце концов, если действительно любишь кого-то, чувства к нему никогда не проходят и не блекнут. Можно полюбить снова, но прежние чувства от этого не изменятся, просто… найдут другое место в сердце.

– Да, – еле слышно согласилась Эмма и печально улыбнулась, убрав руку с колена Реджины и повернувшись к огню. – Я начинаю понимать это.

Сердце Реджины сжалось от понимания, на что именно намекала Эмма. Это и воодушевляло, и пугало её: часть ее существа жаждала привлечь Эмму к себе, запустить руки в ее волосы, поцеловать и отдаться эмоциям, которые, как она теперь знала, долгое время росли в ней, если уже не выросли, когда все начало разваливаться на части. Она никогда не анализировала собственные чувства, никогда не пыталась назвать их из страха сделать их незыблемыми и, несмотря на все это, Реджина, испытывая эти чувства уже очень давно, по-прежнему боялась думать о них.

Не из-за Эммы и не из-за того, что получится, если она даст этому чувству волю, но потому, что, несмотря на слова Эммы, Реджина видела, что та по-прежнему защищалась. Она явно боялась эмоционального воздействия, которое оказывала на нее Реджина, и не зря.

– Пять лет, – выдохнула Эмма и тихонько рассмеялась, будто удивляясь нелепости происходящего. – Пять лет, а мне по-прежнему больно, так, будто все произошло только вчера. Боже, я такая дура, что не понимала раньше; даже моя чертова мать поняла, что к чему. – Она глубоко вздохнула, взъерошила волосы и покачала головой при мысли о том, какой глупой, как ей казалось, она была.

Реджина сглотнула, и уже через короткий миг сомнения покинула кресло и опустилась на колени перед сидевшей на полу Эммой.

– Эмма, – когда она обратилась к Эмме, голос у нее дрожал, и Реджине пришлось остановиться на мгновение, чтобы собрать в кулак всю имевшуюся смелость.

Эмма повернулась, чтобы наконец посмотреть на Реджину, и когда их взгляды встретились, Реджина мягко призналась:

– Ты не… ты, абсолютно точно, не единственная, кому по-прежнему так больно, будто все произошло только вчера.

Глаза Эммы наконец потеплели, и она вдруг показалась ужасно потрясенной тем, что с ней происходило. Она просто смотрела на Реджину, а та нервно облизнула губы и мягко забрала стакан из Эмминых рук, чтобы поставить его на пол, после чего снова посмотрела ей в глаза. Она видела, как Эмма сглотнула и, наученная своей прошлой ошибкой, произнесла слегка срывающимся голосом:

– Я бы хотела… сейчас я бы очень хотела тебя поцеловать, Эмма. Можно?

========== Глава 6.2 ==========

Когда Эмма прерывисто выдохнула и затем медленно, еле заметно кивнула в знак согласия, Реджина почти физически ощутила, как груз ожидания перестал давить на грудь. Она мягко улыбнулась, накрыв ладонью руку Эммы, почти невесомо лежавшую на ее собственном колене. Реджина медленно наклонилась и нежно накрыла своими губами губы Эммы.

Поцелуй получился практически целомудренным, робким и невинным, что, учитывая их совместное прошлое, казалось практически невозможным. Однако прошло уже очень много времени с тех пор, как они последний раз делили подобный момент, и обе они желали убедиться, не сопутствует ли этой нежности жалящая боль. Ведь для них обеих это было бы не внове.

Когда поцелуй закончился, Реджина чувствовала губами дыхание Эммы, когда та облизала свои губы и подняла на нее глаза.

– Мы сейчас ведем себя как хреновы мазохистки, да? – мягко спросила Эмма, желавшая точно знать, что между ними происходит.

– Если ты интересуешься, собираюсь ли я завтра тебя бросить, то ответ – нет, – очень тихо отозвалась Реджина, как будто полагая, что громкие звуки могут нарушить деликатность момента. – Я не… хорошо, я не планирую тратить следующие пять лет своей жизни на сожаления о том, что не дала нашим отношениям шанса; этот вариант времяпрепровождения вовсе не кажется мне приятным.

Эмма в ответ на эти слова поджала губы, едва заметно кивнула, а затем опустила взгляд на руки Реджины, которые по-прежнему невесомо накрывали ее собственные. Развернув руки ладонями вверх, Эмма переплела пальцы с Реджиниными и громко выдохнула.

– Это безумие, – шепнула она. – Еще два часа назад мы ненавидели друг друга.

Реджина усмехнулась словам Эммы.

– Вообще-то, дорогая, по-моему, сегодня мы пришли к выводу, что враждебность, существовавшая между нами, была вызвана далеко не ненавистью.

Эмма мягко рассмеялась, поворачивая руку Реджины в своей, и подняла на нее взгляд.

– Да, думаю, ты права.

Затем она на мгновение замолчала, и Реджина наблюдала, как на лице Эммы мелькали эмоции, когда та мягко играла с пальцами Мэра. Реджина не говорила ни слова, дожидаясь, когда Эмма заговорит или придет к какому-то решению, поскольку было очевидно, что она над чем-то размышляла. И на мгновение, когда Эмма начала придвигаться ближе, Реджине показалось, что она что-то решила. Но затем она остановилась в каком-то миллиметре от губ Реджины, нерешительно облизывая свои собственные, и Реджине даже показалось, что она разглядела страх, который исходил от Эммы с каждым щекотавшим ее кожу выдохом.

– Ты можешь поцеловать меня, знаешь ли, – прошептала Реджина мягко и так тихо, что ее слова можно было расслышать только на расстоянии нескольких миллиметров. Казалось, эта фраза нарушила ход мыслей Эммы, и она, нахмурившись, сосредоточила внимание на женщине, сидевшей напротив.

– Я знаю. Просто… заткнись. Ладно? Просто…

Реджина собиралась было изогнуть бровь в ответ на подобное требование, но в этот момент губы Эммы неожиданно накрыли ее собственные, и в этот раз их поцелуй был далеко не таким целомудренным, как первый. Очевидно, Эмма собиралась с силами, чтобы наконец снова довериться Реджине, чтобы немного углубить их отношения, и Реджина, издав хриплый стон, выпустила ее руки, чтобы коснуться лица Эммы. Поцелуй нельзя было назвать слишком грубым, но твердости, которая в нем читалась, было невозможно не заметить; Эмма не просила, а требовала углубить поцелуй, и Реджина более чем добровольно исполнила ее требование, приоткрыв губы и позволив Эмме проникнуть языком в ее рот.

Какое-то время Реджина уступала Эмме, но в конце концов жар в ее животе начал усиливаться, распространяясь по телу и выжигая всю ту неуверенность, которая прежде побуждала ее чувствовать неловкость в столь интимных ситуациях. Реджина застонала низким, гортанным голосом, от которого у Эммы захватило дыхание, и, схватив ее за подбородок, довольно ощутимо надавила ей на челюсть, чтобы быть уверенной, что ее рот останется открытым, когда Реджина отстранится.

Языком она провела сначала по губам Эммы, затем по зубам и уголкам губ, после чего поцеловала ее подбородок и поднялась к уху. Реджина начала прикусывать кожу и обнаружила самое чувствительное место за ухом Эммы, от чего последняя вцепилась в ткань ее платья и издала полный желания возглас:

– Черт…

Реджина усмехнулась, почувствовав, как голос вибрирует под фарфоровой кожей на горле, и продолжила покрывать поцелуями шею Эммы.

– Как красноречиво, дорогая.

– Заткнись, – выдохнула Эмма, закрыв глаза и издав очередной стон, почувствовав, как Реджина втягивала в рот ее кожу и всасывала ее, пока не услышала легкий хлопок и не почувствовала вкус меди на губах. Затем она мягко прошла языком по отметине, успокаивая оставленный на коже след в надежде, что на его месте не появится слишком большой синяк.

В конце концов, она просто хотела оставить засос на теле Эммы, а не превратить ее в жертву насилия.

Но хотя следующий ее поцелуй, прямо под челюстью, был нежным, Реджина чувствовала, как Эмма сглотнула прежде, чем повернуться, мягко ткнуться своим носом в Реджинин и поцеловать ее, но уже совсем не нежно. Поцелуй был неистовым, сильным и напористым, и в нем ощущалось настойчивое требование большего, чем то, что они друг другу давали. Эмма тяжело дышала, до боли прикусывая нижнюю губу Реджины, опуская руки с шеи Мэра ниже на грудь и сжимая ее. Грудную клетку Реджины неожиданно сдавило, а ее колготки намокли.

Реджина уложила Эмму на пол возле камина, продолжая целовать и надеясь, что правильно прочитала подаваемые ей знаки. Хотя если учесть, как быстро она вылезла из этого идиотского Рождественского свитера и практически растерзала платье Реджины в попытке спустить его с плеч, последняя не ошиблась в своих предположениях относительно намерений Эммы. Хотя…

– Здесь? – задыхаясь, спросила она, расстегнув молнию на спинке платья и помогая Эмме раздеть себя, пока та окончательно не разорвала платье прямо на ней. – Мы на полу в твоей гостиной.

– И что? – спросила Эмма, задыхаясь между поцелуями, которые оставляла на оголенной коже Реджининых плеч, стягивая платье с ее груди и оставляя его болтаться на бедрах. – Здесь же огонь, это так романтично.

Реджина фыркнула.

Эмма немного приподнялась, все еще пытаясь избавить ее от платья, хотя учитывая угол и изгиб, под которыми Реджина сидела, Эмме вряд ли удалось бы стянуть его ниже талии.

– Ты дашь мне раздеть тебя? – тяжело дыша, спросила в нетерпении Эмма, но Реджина только отодвинула Эммину руку и просто сказала: «Нет».

Эмма выгнула брови.

– Ложись обратно, – проинструктировала ее Реджина, отпустив запястье Эммы, чтобы та смогла исполнить ее просьбу.

– Реджина…

– Делай, что я сказала, дорогая.

Эмма задержала на ней взгляд всего лишь на мгновение, чувствуя, как грудь тяжело вздымалась от желания, и прикидывая, стоит ли ей следовать желаниям Реджины или просто набросится на нее как бешеное сгорающее от страсти животное. Реджина же просто ждала, не сводя с Эммы глаз, пока та наконец не кивнула и не легла обратно на пол, ожидая последующих распоряжений. Реджина улыбнулась.

– Хорошая девочка.

Тогда она поднялась на ноги, позволяя мерцающему свету от огня в камине причудливо танцевать на коже, пока она медленно снимала платье, которое наконец упало к ее ногам. Она наблюдала, как Эмма с силой втянула воздух, рассматривая любимую, стоявшую прямо перед ней: ее подтянутое тело в черном кружевном белье, колготках и туфлях на высоком каблуке, которые она до сих пор не сбросила с ног. Реджина знала, что с растрепанной прической и наверняка смазанным макияжем, она представляет собой умопомрачительное зрелище – что и подтвердило выражение лица Эммы, пожиравшей ее глазами.

– Черт, – выдохнула Эмма. – Можно мне, типа… сфотографировать тебя? Хочу повесить фотографию на чертову стену.

Реджина только отмахнулась.

– Как бы лестно это ни звучало, дорогая, но поскольку я уверена, что она станет тебе подспорьем в твоих ночных развлечениях, то ответ – нет, – слабый румянец покрыл щеки Эммы, которая теперь, вне всяких сомнений, подумала о мастурбации на Реджинино фото, и мэр, ухмыльнувшись, начала медленно, оценивающе изучать лежавшую на полу женщину.

– Сними одежду.

В ту же секунду бюстгальтер Эммы был отброшен куда-то в сторону, и хотя Реджина не могла не оценить подобную расторопность, она все же взмахнула рукой и неодобрительно цокнула языком.

– Медленно. Разве я не говорила, как вижу твое тело? Для меня оно словно произведение искусства, дорогая; я желаю его и довольно часто мечтаю о нем, если говорить начистоту. Не отдавай его так просто; подразни меня.

– Реджина, сейчас на мне не самое сексуальное…

Реджина цокнула снова, заставляя Эмму замолчать.

– Я сама буду решать, что считаю сексуальным, а что – нет. А сейчас делай то, что тебе говорят, и затем, обещаю, я буду шептать тебе на ухо такие непристойности, что ты кончишь лишь от одной мысли о том, что я буду делать с тобой. Такой вариант тебе подходит?

Казалось, Эмма забыла, как дышать, и было очевидно, как трудно ей дается попытка прийти в себя и связно ответить.

– Я… Я… Хорошо. Да, мне под… хорошо.

Закусив нижнюю губу, она одним легким движением, которое Реджина всегда находила крайне возбуждающим, расстегнула джинсы. Продев пальцы в шлевки, Эмма медленно начала стягивать джинсы с бедер, обтянутых белыми боксерами. Реджина одобрительно хмыкнула, наблюдая, как Эмма полностью освободилась от джинсов, но попытка снять нижнее белье была остановлена замечанием Реджины: «Еще не время».

Эмма смотрела на нее насмешливо, но как только Реджина продолжила: «Раздвинь ноги», – без малейших колебаний исполнила приказ. Реджина облизнула губы и, увидев в мерцающем свете огня мокрое пятно на боксерах Эммы, опустилась на колени и приблизилась к Эмминому лицу.

– Полагаю, мне следует предупредить тебя, – промурлыкала она, нависая над Эммой и глядя той в глаза. – Сегодня у тебя вряд ли получится выспаться.

– Ничего страшного, – выдохнула Эмма. Её зрачки расширились до такой степени, что радужки вовсе не было видно. Она лежала неподвижно, наблюдая за тем, как Реджина двигается над ней, словно хищный зверь, и, очевидно, забыв, как дышать.

– Или, если уж на то пошло, всю следующую неделю.

– Блин, ну тогда просто переезжай ко мне или держи меня связанной в чертовом подвале; мне наплевать, просто… просто коснись меня, Реджина, пожалуйста… – взмолилась она и попыталась сама прикоснуться к Реджине, но та снова цыкнула на нее, и стон разочарования сорвался с Эмминых губ. Она поспешила закрыть глаза и, погрузив пальцы в волосы, немного болезненно дернула их. – Ты хочешь меня убить. Такими темпами я умру прямо здесь. Черт. Передай моему сыну, что я люблю его.

Реджина лишь усмехнулась в ответ на исполненную драматизма тираду Эммы и провела большим пальцем по ее нижней губе, а затем по щеке, слегка ущипнув мягкую кожу.

– La petite mort, дорогая, – выдохнула она, смотря на женщину под собой. – Знаешь, что это значит?

Эмма отрицательно помотала головой.

– Это значит, – промурлыкала Реджина, проводя губами вниз от Эмминого подбородка к шее, а затем к уху, жарко шепча, – что да, сегодня ты определенно будешь умирать. Снова, – она ущипнула кожу за ухом, заставив Эмму задыхаться, – и снова, – затем сжала соски, от чего Эмма в буквальном смысле подпрыгнула, – и снова, пока твоему телу будет что отдавать, ты будешь лежать подо мной неподвижная и измотанная и гадать, действительно ли только что побывала в раю.