Текст книги "Отдышаться бы (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Отдышаться бы

https://ficbook.net/readfic/1413403

Автор:

SаDesa (https://ficbook.net/authors/191680)

Беты (редакторы):

баба_Муся (https://ficbook.net/authors/20500), ShiDakota (https://ficbook.net/authors/238216)

Фэндом:

Togainu no Chi

Пейринг или персонажи:

Шики/Акира Кеске каратели

Рейтинг:

NC-17

Жанры:

Ангст, Экшн (action), Психология, POV, AU

Предупреждения:

Насилие, Нецензурная лексика

Размер:

Миди, 46 страниц

Кол-во частей:

4

Статус:

закончен

Описание:

Вздрагиваю, да и он тут же отступает назад, проводит пальцами по губам, убирая с них алые капли – совсем такие же, как его глаза, что резким контрастом выделяются на алебастровой коже.

Отдышаться бы… Никак не могу успокоиться, пульс не унять.

– Проваливай, – кивает в сторону виднеющейся лестницы на второй этаж. – И больше не попадайся мне на глаза.

Посвящение:

Daim Blond.

Я просто хочу знать здесь ты или нет.

Публикация на других ресурсах:

Нет, разумеется.

Примечания автора:

Это скорее зарисовка, чем полноценный рассказ. Что-то из серии «а что было бы, если...» События происходят после 4 серии аниме.

Содержание

Содержание

1

2

3

4

Часть 1

– Киса-а-а-а??! Где ты, киса?!

Морщусь от звука этого голоса и спиной вжимаюсь в доски пропитавшегося ночной сыростью деревянного ящика. Предплечьем касаюсь руки Кеске. На контрасте – теплый, почти обжигающе теплый в сравнении с немилостиво раздирающим глотку ночным воздухом Тошимы.

– Киса-а-а?!

Оборачиваюсь к другу: тоже пытается отдышаться, стискивая рукоятку ножа в пальцах. Черт бы побрал этот проклятый город и безумных карателей! Угораздило же наткнуться… Впрочем, когда невезение перестало удивлять меня? Год назад, два? Пять лет?

Отдышаться только бы… И новый бросок. Лязг металла не так близко; кажется, бангаки оставляют царапины на боку проржавевшего мусорного бака в десятке метров отсюда. Прямо перед перекрестком. Свезет немного – и чокнутый кошатник и его не менее адекватный дружок свалят в ложном направлении, а нам, возможно, удастся вернуться в безопасную зону, избежав новых стычек.

Бедро ноет.

Кажется, поставил синяк, хорошенько приложившись о каменный парапет на крыше. Очередная схватка, пара новых жетонов. Десятка и семерка. Под мастью пик.

Тянут карман, пусть там больше ничего и нет. Тянут… Пусть я никого и не убил. Еще не убил. Рано или поздно. Насильно выгребаю эти мысли из подсознания; в который раз выгребаю и заставляю себя вслушиваться в беспечное эхо, которое играет затихающим звуком шагов.

Отдаляются.

– Акира? – теплым шепотом ложится на скулу. Несоизмеримо легче, словно часть груза сняли с плеч. Не один в этой дыре, а значит, просто обязан выбраться. Мы выберемся.

Поворачиваюсь.

– Они ушли, как думаешь?

– Не знаю, вроде не слышно…

Пальцы замерзли, а в вымокших, некогда белых кедах хлюпает вода. О да, теплый холл безопасного отеля кажется сейчас чуть ли не пятизвездочным курортом.

Молчим с минуту, прислушиваясь – и ничего: ни звука шагов, ни шорохов, ни лязга. Словно завывающий ветер единственный беспрепятственно гуляет по залитым кислотным дождем и багровой кровью улицам.

Слишком тихо. Опасно тихо.

Притягиваю колени к груди и, привстав на одно колено, тянусь влево, осторожно выглядывая из-за нашего ненадежного укрытия.

Кирпичный бок обшарпанной двухэтажки, развевающийся кусок вывески с той стороны дороги… И резанувшее сознание панической вспышкой предчувствие! Удара, опасности, чего угодно.

Дергаюсь назад, переворачиваясь набок, и почти заваливаюсь на асфальт, вовремя успев подставить локоть. Секунда промедления, и… смертоносный росчерк стали снес бы мне полбашки.

Перекатываюсь на спину, группируюсь и рывком поднимаюсь на ноги. Вовремя! Вовремя для того, чтобы выхватить нож и, защищаясь, выставить лезвие вперед, принимая на него удар тяжелой катаны.

Другой зверь… Не Гунджи, эта бешеная кошка, и не неуклюжий тяжеловес Киривар… Другой зверь. Куда более опасный, чем эти двое. Скулы тут же вспыхивают от пережитого пару дней назад позорного поражения.

«Плачь, умоляй, и тогда, возможно, я оставлю тебе жизнь», – так и нашептывает настырный голос у меня в голове. Нашептывает тем же тембром: негромко, убийственно равнодушно, словно и не было сквозившего на глубине алых глаз интереса.

Только презрение к шавке. Мусору.

Проклятье!

Потому что в теле, измученном предыдущей схваткой, едва ли остались силы; потому что ты тот, кого я меньше всего хотел бы встретить.

Снова удар! Заваливаюсь назад и, пока тяжелая катана описывает полукруг в воздухе, прыжком поднимаюсь на ноги.

Только катана и чертовы черные перчатки перед глазами. Не смотрю на лицо. Слишком опасно упускать оружие из виду – могу поплатиться в этот раз. Могу не вывезти твоего «еще поиграем».

Бьется в самих венах.

Бьется в груди.

Движение за спиной! Кеске! И когда только успел подняться на ноги? Медленно пячусь, чтобы поравняться с другом.

Сглатываю. Теперь я вижу тебя целиком. В полный рост.

Плащ и кресты на груди, растрепанные ветром волосы и алые капли на бледных скулах. В глазах тоже марево, только темнее, насыщеннее, живее.

– Снова ты? – бесстрастно, словно на очень хорошей записи. Словно искусственный, так и не познавший ни единой эмоции голос.

Легкие агонизируют, отдышаться бы… Отдышаться перед забегом в несколько километров.

Ухмылка ложится на тонкие губы, словно по мановению чьей-то кисти, придавая и без того демоническому лицу совершенно жуткое выражение.

Медленно пячусь, выставив перед собой нож. Пячусь и цепляю застывшего Кеске, и тот, словно очнувшись, дергается и спешно отступает.

Зря… Хищники не любят резких движений.

Росчерк!

Прямо перед лицом мелькает сталь, и я, толкнув друга локтем, стремительно разворачиваюсь на пятках и бросаюсь вглубь подворотни. У меня нет сил на «игры», а умирать пришпиленным нихонто на манер засушенной бабочки не входит в мои планы.

– Мусор… – доносится презрительно в спину.

Ну и пусть! Плевать, что ты там думаешь, слышишь? Обернуться бы, выплюнуть это ему прямо в лицо, но слишком уж быстро ноги несут вперед, по узким улочкам, провонявшим нечистотами.

И ветер завывает так громко, что я и не слышу ничего больше, только как гулко разлетается эхо.

Кеске тормозит и оглядывается через плечо, и я, не снижая скорости, цепляю его за ворот футболки и тяну за собой.

– Не останавливайся, олух! Давай быстрее!

Что-то выкрикивает в ответ, но я не слышу. Слишком смазано.

Еще один поворот, и нас от «Lovers» будет отделять только пара кварталов. Снова лязг! Лязг стальных когтей о кирпичные стены! Останавливаться поздно: услышали!

Раздирающий барабанные перепонки победный вопль совсем близко.

– А вот и ты, киса! – радуется, словно ребенок долговязый в балахоне, и, вынырнув из узкого просвета между домами, оказывается слева от Кеске.

Следом второй – не торопится, как напарник, только лениво поигрывает закинутой на плечо трубой.

Лязг жетонов. Обходят сбоку, преграждая путь.

Сейчас даже кажется, будто похожи. Похожи из-за идентичных, безумных ухмылок на лицах.

Замираю, крадучись отступая на пару шагов назад. Почти бесшумно, почти не ощущая, как ноют мышцы. Адреналин, разливаясь по венам, согревает окоченевшее тело. Все кажется динамичнее, ярче, сильнее… Скрытые резервы.

Выдох.

– Дуй назад, – не оборачиваясь, кидаю другу, а сам, подобравшись, пригибаюсь и бросаюсь вперед, в просвет между блондином и стеной.

Не оглядываясь, вкладываясь так, что тянет жилы. Свист воздуха за спиной! Почти достал, почти мазнул по лопаткам! Почти зацепил загнутыми лезвиями… Почти… Новый росчерк; оборачиваясь, принимаю на лезвие и резко выбрасываю кулак вперед, в солнечное сплетение, когда он, открывшись, замахивается второй рукой.

Отскакиваю назад и, потеряв пару драгоценных секунд на то, чтобы развернуться, бросаюсь вперед.

Не знаю, шестое чувство ли или же годы в «Бл@стер», но пригибаюсь вправо ровно тогда, когда тяжеленная труба должна была прошить мою голову – вместо этого машет по плечу.

Вспышка боли, кажется, придает сил.

Улюлюканье и крики за спиной. Не оборачиваюсь, не вслушиваюсь, надеюсь только на то, что Кеске меня послушал.

Только бы… Сто, двести метров, лязг за спиной и искры – не близко, но и не далеко. Заминка – и мне конец.

Через дорожную разметку на другую сторону улицы, прямо перед некогда белой вывеской и ободранным зеленым крестом.

Забегаю по ступенькам наверх и, лишь саданув дверь бедром, запоздало понимаю, что замкнутое помещение – не выход. Но дверь распахнулась, и ноги уже несут меня по темному, выложенному плиткой коридору. Кажется, клиника. Была до бомбежки.

Плевать! Быстрее найти запасной выход и смыться отсюда. Все лучше, чем посреди пустынной улицы.

Двери, двери… Какая нужна мне?

Сворачиваю за угол и утыкаюсь в лестницу, ведущую на второй этаж, а слева от него – стеклянная незапертая дверь, за которой, в свою очередь, еще одна распахнутая, из металлической сетки.

Раздосадовано разворачиваюсь и собираюсь было вернуться назад, к ряду дверей в начале коридора, как прошибает холодный пот. Прошибает с первым гулким шагом в начале коридора, за поворотом. Стук, стук, стук… Ни с чем не перепутаешь звук, от которого ладони становятся мокрыми, а маленькие молоточки, выхолаживая, долбят виски.

Так часто пячусь, что чувствую себя каракатицей.

За спиной – только лестница, за поворотом – все отчетливее и отчетливее чеканят шаг каблуки.

Взгляд мечется из стороны в сторону; мечется, пока не натыкается на распахнутую стеклянную дверь.

Недолго думая, бросаюсь к ней и сразу дальше, за сетку, захлопываю ее и, не глядя, отбросив нож, почти вслепую борюсь с вставленным в крепление навесным замком.

Одновременно со щелчком настигают шаги, и в спешке прикрытая первая дверь стремительно распахивается, ручкой врезаясь в стену.

Звон стекол.

Отступаю к смутно виднеющемуся в полутьме столу.

Отступаю так, чтобы стоять прямо напротив последней преграды. Чтобы видеть тебя напротив. Видеть, что даже в темноте твои глаза почти мерцают. Кажется, светятся, отливая алым.

– Больше некуда бежать, мразь, – негромко. Равнодушно. Забивает мне уши. Раз за разом, словно включено на повтор, отдается в голове. По кругу.

Молча наблюдаю за тем, как оглядывает сетку, касается ее затянутыми в черный латекс пальцами.

Тянет на себя, но не пытается выбить. Отсрочка? Короткая передышка перед неизбежным. Стоило только остановиться, как все раны заныли разом. Плечо и вовсе онемело. Пробую поднять руку, морщусь.

Ощупываю лопатку пальцами, после – ключицу. Кости целы, пульсирует мукой.

– Ушибся?

Если бы ехидство можно было синтезировать, то ему бы хватило всего одного слова, чтобы оплавить решетку. Держу себя в руках – нет, не так – в тисках воли. Что-то подсказывает мне, что единственный скол – и пропал.

– С чего это ты такой разговорчивый? Поболтать не с кем?

– Даю тебе передышку.

Кривлюсь.

– Милостыня?

Хмыкает.

– Если это можно так назвать.

Не понимаю. Совершенно не понимаю.

– Зачем?

Проводит по решетке пальцами, очерчивает ими ячейки и цепляется, согнув верхние фаланги. Медленно, наблюдая за своими движениями из-под опущенных век. Настолько отрешенно, как будто меня здесь и нет.

Резкое движение головой, вскидывается, впивается в мое лицо взглядом. Щурится. Подергивает нервные окончания настолько, что я почти физически чувствую острие незримой иглы, которая по очереди тыкает во все. С интервалом в десятые секунды.

Воздух, кажется, искрит.

– Давай отсрочим немного… Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Правила совершенно несложные, пойманная рыбка: пока меня устраивают твои ответы – ты дышишь.

Быстро облизываю пересохшие, обветренные губы – покалывает их; ноют скулы – слишком сильно сжал челюсти, свело.

– Ты бредишь.

Неторопливо обводит меня взглядом и, словно потеряв всякий интерес, переключается на решетку. Сжимает пальцы и тянет на себя. И, черт возьми, треск, с которым гнутся натянутые стальные прутья, я не забуду никогда. Даже если мое «никогда» оборвется совсем скоро. Особенно если оборвется совсем скоро.

Спрашивает еще раз:

– Принимаешь или нет?

Видит обшарпанный стол, сейчас что угодно я бы променял на глоток воды. Хотя бы один. Возможно, тогда не так будет драть горло.

– Принимаю.

– Хороший мальчик, – небрежно роняет похвалу, словно собаке, и, оставив сетку в покое, отступает, одернув полы длинного плаща.

Что же, просчитываю варианты. Вряд ли он позволит увести свою добычу, а значит, каратели меня не достанут. Пока мы тут болтаем, разумеется.

Что же… Разминаю задубевшие от холода пальцы и готовлюсь к светской беседе.

– Что ты делаешь в Тошиме?

Спина тут же становится каменной. Он знает? Нет, не может знать. Успокойся, Акира. Просто… выдохни, болван.

– То же, что и все.

– И все? Собрать комбинацию и поразить Иль Ре? Это твоя цель?

– Это моя цель, – отвечаю ровно, равнодушно, даже, пожалуй, слишком равнодушно, но запоздало замечаю, куда обращен его взгляд. На мои руки, на пальцы, которые беспокойно теребят карманы куртки.

Снова одаривает пренебрежительной ухмылкой.

– Ты соврал. Но я прощу тебя, на первый раз. Еще одна маленькая ложь – и вырву язык. Будешь валяться у меня в ногах и мычать, подобно тупой скотине. Усвоил?

Прячу руки в карманы и, вместо того чтобы послать его к чертям подбрасывать дров под котлы, сдержанно киваю.

– Хорошо. Играем дальше.

Поворачивается спиной, и по лязгу я слышу, как вынимает катану из ножен – нет, не так – проверяет, насколько легко нихонто выскальзывает из ножен.

Запоздало понимаю, что он может попросту перерубить сетку, но почему-то не делает этого. Почему?

– Давно ты в городе?

– Четыре дня.

Оборачивается через плечо. Небрежно удостаивает меня беглым взглядом и возвращается к ножнам.

– Почему «Игура»?

Не слушая его, вставляю свой вопрос – слишком уж он не дает мне покоя, подозрительно и непонятно до дрожи:

– Почему каратели не пошли за мной сейчас?

Снова усмешка. Кажется, даже привык к этому: к тому, с каким звуком она разрезает пыльную тьму этой каморки.

– Разве я разрешал задавать вопросы?

Отчего-то именно сейчас, когда в его голосе явственно слышится презрение и металл, мне хочется подойти поближе, увидеть отражение этих эмоций в его глазах.

И я делаю это, сокращаю расстояние на пару шагов, почти упираясь в сетку.

Теперь моя очередь цепляться за нее пальцами, стискивать их, ощущая, как холодный металл впивается в ладонь.

– Я и не спрашиваю разрешения.

Тоже ближе. Между нами только хлипкая, совершенно ненадежная преграда, но это меня почти не волнует.

Тело ломит, сердце после вынужденного кросса бьется где-то под пупком, а волна тепла приятно растекается по конечностям. Угроза щекочет мне нервы, заставляет вспомнить про азарт, который я утратил после первых же побед в «Бл@стер». Вспомнить, что драться можно не только посредством кулаков или оружия.

Более того… осознание того, что мне нравится дерзить ему, провоцировать на новые угрозы, отчего-то не становится неожиданностью. О нет, я принимаю это. Принимаю, понимаю, что совершенно поехал бедной прохудившейся крышей.

Бросает взгляд на мои пальцы, после переводит его на лицо. Снова дуэль. Алых и моих. Как тогда, в самую первую встречу, когда я только попал в этот проклятый богом город. Кажется, вечность прошла.

– Твои глаза будут такими же дерзкими, если я отсеку тебе руку?

Проигнорировав и эту реплику, просто смотрю на него в упор. Не отводя глаз. Глаза в глаза. Разглядываю его радужки и расширившиеся в темноте зрачки.

Было холодно – стремительно становится жарко. Неужели это воздух так прогрелся? Да и дыхание. Опаляет пересушенные, растрескавшиеся губы.

– Ты не каратель и не игрок… Тогда кто ты?

Отвечает мне в тон, тоже вопросом на вопрос:

– Не желаешь играть по правилам?

Забавно даже, – забавно, во что вытекает эта абсурдная «игра».

– Кто ты?

– Так и жаждешь быть наказанным?

Прижимаюсь к сетке вплотную, и кажется, у меня вполне реально едет крыша. От усталости, напряжения и чертовой Тошимы. Все проклятый город виноват.

Проклятый город, чертов король, из-за которого я оказался в этой дыре, чертова «Игура»… Погодите-ка. Догадка проста, как теннисный мячик, и очевидна, как сама очевидность. Как я раньше не додумался?

– Кто ты, Шики? Неужто и есть Король? Иль Ре? – последнее слово чуть громче, чем остальные.

Внимательно слежу, но он не меняется в лице: ни единой эмоции. Прижимаюсь к сетке так, что та со скрежетом продавливается вперед, а он, наоборот, отступает назад, разворачивается, и я, запоздало догадавшись, за один прыжок оказываюсь у стола. Вжимаюсь в него за считанные секунды до того, как дверь с жутким скрежетом врежется в стену. Кошусь на так и оставшийся висеть на креплениях замок и дыру от этого самого вырванного крепежа на створке.

Врезается в стену еще раз и, жалобно скрипнув, затихает.

Перешагивает через порог и, смерив меня взглядом из-под упавших на лицо растрепанных прядок, все же отвечает с долей какой-то странной иронии в голосе:

– Может, и так. Не узнаешь наверняка, пока не распахнешь двери Колизея.

Делает шаг вперед, еще один – совершенно бесшумно на этот раз. А мне больше некуда пятиться: за спиной – придвинутый к стене стол; по бокам – стеллажи с рядами коробок и банок.

А сердце все никак не желает успокоиться и перейти на мерный стук. О нет, в голову уже стукнуло.

«Ва-банк» это, кажется, называется? Плевать, будь что будет, и умирать не так жалко, когда последнее словно – не постыдная мольба.

Между нами полметра, а может, меньше. Смотрю на его ноги.

Проговариваю медленно, стараясь поотчетливее:

– Тогда, может, я и тебе смогу задницу надрать?

Рывок вперед – и звон сброшенных со стола склянок. Тут же глухой отзвук, с которым катана упала на пыльный пол.

Заперт меж его рук, прогибаюсь в спине, пальцами впившись в чужие запястья.

Фиксирую, вроде бы удерживаю, но прекрасно понимаю, насколько смехотворны мои попытки; понимаю, вспоминая нашу последнюю встречу.

«Псина должна знать свое место и скулить»? Черта с два, ублюдок.

Закусываю губу и снова смотрю прямо перед собой, в его глаза. И словно прочитав мои мысли, словно впиваясь демоническими глазами в мелькающие картинки, тем же, что и пару дней назад, размеренным шепотом произносит:

– Я затолкаю эти слова назад в твою глотку.

Движение ресниц, опускает взгляд, и уголок его рта ползет вверх, почти единственным движением, одной линией превращая равнодушную маску в гримасу.

– Ты нарушил правила…

Не даю договорить, ибо знаю, что будет дальше. Чувствую кожей, чувствую так отчетливо, что ломит кости.

И в висках гулко долбит отбойным молотком непостижимая смесь десятка чувств.

Моргаю и тут же решаюсь. Решаюсь «наказать» себя сам, потянуться вниз и отхватить кусок этого «наказания» до того, как оно приобретет другие формы. Отхватить и, впившись зубами, не отпускать, смакуя вкус чужой крови: соленой, щедро выступающей каплями на прокушенной губе, которую я продолжаю терзать, крепко зажмурившись, которую я посасываю, облизывая языком и втягивая в рот.

Вспышка тупой боли, когда чужие пальцы с силой сжимаются на бедрах, а после – звон опрокинутых пробирок и терпкий запах реактивов, когда подхватывает меня и усаживает на стол.

Ладони тут же перебираются на поясницу и под футболку, гладкий латекс холодит кожу, скользя по позвоночнику вверх, задерживаясь на ребрах.

Я был первый, – первый, кто сделал это, но инициатива тут же перехвачена, а сопротивление подавлено. Теперь он кусает, языком толкается мне в рот и, соприкоснувшись с моим, делится все тем же металлическим привкусом.

Но уже не разобрать, чья она, эта алая жидкость, чей вкус мутит мне разум.

Больно, насколько же больно… Агония. И оттого все настолько острое, что никакой чили не сравнится.

Цепляется за воротник футболки пальцами и, дернув вниз, рвет его, чтобы пройтись по ключице и сжать пятерней горло. Мертвой хваткой, как тогда, на улицах Тошимы.

Снова мучает, но на этот раз не унизительный шепот, а горячий язык дополнением.

«Просто прикончи…»

Ладонь быстро находит его затылок, пальцы зарываются в прядки и с силой тянут назад. Делюсь своей мукой.

Делюсь и понимаю, что хрипы душат, что нет больше воздуха, что чернеет даже перед открытыми глазами. Именно тогда отпускает, судорожно хватаю воздух, кое-как отбившись от губ, оказавшихся такими жадными.

Оттаскиваю за волосы, и он, не теряя времени, впивается в мою шею. Укусами. Новой огненной болью.

Клеймит.

Кое-как отдышавшись, наскоро нахожу его руку и, отлепив от своих ребер, пытаюсь стянуть с нее перчатку. Слишком неуклюже и непомерно долго.

Тут же хватает за подбородок. Теплыми пальцами. И словно нарочно, для контраста, ведет ими вниз медленно-медленно, лаская, совершенно невесомо на фоне едких, разъедающих мукой поцелуев.

Возвращается к губам, отвечаю тут же. Снова первый укус за мной, и на этот раз – верхняя. Долго смакую ее, не отпускаю, посасываю, пока его ладони шарят по моей спине, опускаются ниже, к пояснице, и после еще ниже, сжав ягодицы, приподнимая над столом.

Мнет их, сжимает, и мне кажется очень правильной догадка о том, что он безумно, нечеловечески истосковался по физической близости, теплу, которое он отбирает у меня едва ли не насильно, сторицей оплачивая ее все новой и новой волной боли.

Крыша не едет – ее снесло, как соломенный настил во время урагана.

Хочу, безумно хочу; хочу, чтобы было еще больше, еще концентрированнее, насыщеннее, мучительнее, чтобы рвало на части и заставляло содрогаться каждую клетку.

Безумие в чистом виде.

Это чувствуют те, кто ширяется каплей?

Треск ткани, и вместо ворота футболки – свисающая лоскутами материя. Тянусь к его груди, упираюсь в нее ладонями; нащупав кресты, сжимаю их в кулаке.

Хлопок! Резкий, тут же растащенный эхом хлопок в конце коридора.

– Кис-кис-кис! Ты здесь, киса? – и это тоже заботливо доносит услужливое эхо. Как и лязг трубы о гладкие плитки.

Вздрагиваю, да и он тут же отступает назад, проводит пальцами по губам, убирая с них алые капли – совсем такие же, как его глаза, что резким контрастом выделяются на алебастровой коже.

Отдышаться бы… Никак не могу успокоиться, пульс не унять.

– Проваливай, – кивает в сторону виднеющейся лестницы на второй этаж. – И больше не попадайся мне на глаза.

Голос совершенно ровный, ни единого намека на то, что только что… На то, что только что. Только глаза горят, как в лихорадке. Сюрреалистично мерцают; кажется, почти светятся в полутьме.

Быстро подбираю свой нож и, перепрыгивая через ступеньку, забегаю на второй этаж, интуитивно устремляясь в конец коридора и находя там пожарную лестницу.

Приглушенно доносится звон стали, а затем безумный, заливистый смех повернутого на мурках карателя.

«Не показывайся мне на глаза»

Ага, как же.