Текст книги "То, что нас объединяет (СИ)"

Автор книги: Роушин Мини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ничего страшного, она может поспать и в машине. А если проснется, дам ей жевательных конфет.

Мать тяжко вздохнула у нее за спиной, однако спорить больше не стала. Пожалуй, это было единственным плюсом в ее ситуации: когда ты овдовела в тридцать два, окружающим так или иначе приходится быть снисходительнее. Они вынуждены уступать – хотя бы и на время.

Распахнув дверь в свою старую спальню, Хелен прошла по толстому ковру к постели, где спала дочь. Элис лежала на спине, слегка повернув голову в сторону окна. Того самого, у которого Хелен часто покуривала подростком – разумеется, втайне от родителей.

Первым делом она подхватила маленькие черные ботинки и только потом подняла на руки Элис – комочек, закутанный в шерстяное одеяло. Та что-то недовольно пробурчала, но Хелен, не обращая внимания на ее протесты, вышла из спальни и поспешила к лестнице.

Внизу уже стоял ее отец.

– Я возьму девочку, – сказал он, протягивая руки. Матери поблизости не было. Должно быть, сидит, надувшись, у себя в гостиной.

По крайней мере хоть тут с ней не будут спорить. Хелен передала ему дочку и первой направилась к машине. Элис уложили на заднее сиденье, плотно закутав теплым одеялом. Отец Хелен тихонько прикрыл дверцу, после чего подошел к месту водителя.

– Ты уже думала о том, чем собираешься заняться? – спросил он, придерживая рукой дверцу, чтобы дочь не успела ее захлопнуть. Следует инструкциям матери, догадалась Хелен. Три жалкие недели – вот все, что они отвели ей на траур по мужу.

– Заняться? – Хелен недовольно взглянула на отца.

– Я про работу. На что ты собираешься содержать Элис?

– Пока не думала, – ровным тоном ответила она. – Мне хватало других забот.

Отец вскинул руку, предупреждая любые возражения. Должно быть, точно также осаживал он в суде адвокатов и преступников, подумала Хелен.

– Я вовсе не утверждаю, что ты должна решить прямо сейчас, – заявил он. – Просто… мы с мамой хотели бы помочь тебе…

– Я знаю.

– Мы охотно присмотрим за Элис, если ты займешься поисками работы. Нам это будет только в радость.

– Знаю.

– А если весь вопрос в деньгах, и ты хочешь пройти обучение…

– Нет. Прости, папа, но мне нужно уложить Элис. – Хелен завела мотор, вынуждая отца отпустить дверцу. – Я позвоню вам, – глядя прямо перед собой, она выехала на дорогу и повернула налево. Гневным жестом откинула волосы с лица. Три жалкие недели.

Элис захныкала на заднем сиденье.

– Ш-ш, – сказала Хелен, даже не повернув головы.

Правда состояла в том, что ей действительно требовались деньги. Кормак был плохим добытчиком: жил он от выступления к выступлению, подрабатывая со своими ребятами в клубах и на танцплощадках, как другие группы того же уровня. От Хелен тоже было мало проку. И они то пили дорогой виски, заедая его нежнейшим бифштексом, то пытались наскрести немного мелочи на пинту молока. Не было у них ни страховки, ни сбережений.

Появление Элис заставило их немного одуматься, и тратить они стали с большей осмотрительностью. На смену бифштексам из говяжьей вырезки пришли свиные отбивные, а в холодильнике всегда хранился приличный запас молока. Кормак даже открыл небольшой счет на имя Элис, умудряясь перечислять туда каждый месяц крохотные суммы. У них по-прежнему случались загулы – когда выпадала возможность регулярных концертов или в случае заработка покрупнее. Но Хелен с Кормаком очень скоро убедились, что маленькие дети и похмелье – вещи несовместимые.

А потом произошло немыслимое, и Кормаку поставили этот ужасный диагноз. После этого деньги окончательно отошли на второй план. На протяжении нескольких месяцев Хелен жила одним днем. Она извлекала пятифунтовые банкноты из писем, отправленных сочувствующими родственниками, а при необходимости снимала кое-какие деньги с их мизерного счета. То, что откладывалось на обучение Элис, она старалась не трогать.

Нужда заставила ее продать даже те немногие украшения, которые у нее имелись. Стоили они мало, и принять их согласились только в одном ломбарде. В тот день Хелен рассталась со своими кольцами – свадебным и обручальным, с аметистовым ожерельем, доставшимся ей от бабушки, золотыми сережками, подаренными накануне свадьбы матерью Кормака, и серебряным кулоном – подарком бывшего ухажера.

Как бы ни была ненавистна ей эта мысль, но они вряд ли бы выжили без тех хрустящих пятидесятифунтовых банкнот, которые время от времени вручал ей отец. Ему и в голову не приходило, что лишь в самых дорогих магазинах соглашались разменять эти купюры при покупке хлеба на тридцать пенсов. Хелен сдержанно благодарила отца за помощь и старалась растянуть деньги на возможно более долгий срок.

В начале января, за неделю до смерти Кормака, в больницу заглянул Рик, саксофонист группы.

– Это от всех нас, – пробормотал он, вручая Хелен конверт. Внутри лежали десять потрепанных двадцатифунтовых банкнот. При виде их Хелен разрыдалась, отчего бедняга Рик засмущался еще больше.

Миновав Стонибаттер, Хелен притормозила перед небольшим домиком, который Кормак унаследовал от бабушки. «Мы хорошо ладили, – сказал он Хелен, – и бабуля все время обещала оставить мне свой дом. Я думал, она шутит, а оказалось, нет».

По соседству жили те, кого мать Хелен именовала не иначе как рабочим классом. Дома на их улице были старыми, перегородки – тонкими, комнаты – две на первом этаже и две на втором – маленькими и с низкими потолками. Лестницы были ужасно крутыми, а садики – крохотными. Установленные Кормаком нагреватели съедали массу электричества, хотя тепла почти не давали. Но это было единственное место, которое Хелен считала своим домом.

Она занесла внутрь хнычущую Элис и потащила ее наверх, на второй этаж.

– Тише, – выдохнула Хелен, пинком открывая дверь в спальню.

– Но мне холодно!

– Ничего страшного. В постели быстро согреешься.

Спустившись вниз, она распахнула дверцу над холодильником и извлекла оттуда остатки бренди, принесенного кем-то из многочисленных визитеров. За последние несколько недель в доме перебывала куча народу. Они приходили в воскресных костюмах, осторожно усаживались на краешек стула и разговаривали полушепотом, как будто шум мог убить Кормака скорее, чем рак.

Вытащив из бутылки пробку, она прошла в гостиную, где было по-настоящему холодно. На стене висело изображение Пресвятого Сердца – единственное, что напоминало в их доме о бабушке Кормака. Хелен бросила взгляд на лицо Иисуса, которое смотрело на нее с привычной безмятежностью. «Я все еще здесь, – сообщила ему Хелен. – Как, впрочем, и ты».

Первым делом она подошла к камину и подняла оставленный накануне конверт. Моим родителям – неужели она написала это только вчера вечером? Такое чувство, что с того момента прошла целая вечность. Открыв конверт, Хелен вытащила листок, на котором чернела пара строчек:

Надеюсь, вы простите меня за то, что я собираюсь сделать. У меня больше нет сил. Позаботьтесь, пожалуйста, об Элис.

Ни подписи, ни приветствия. Ее общение с родителями всегда сводилось к нескольким фразам. Что уж говорить про родственные чувства? Если взглянуть со стороны, ее воспитанию могли бы позавидовать многие. У родителей Хелен была масса денег – они буквально купались в них. Все благодаря немыслимо высокому заработку ее отца. И Хелен, как их единственное дитя, ни в чем не знала отказа.

Вот только им и в голову не могло прийти, что дорогие вещи и вкусная еда – далеко не все, в чем нуждалась их дочь. Ей требовалась хотя бы капелька привязанности с их стороны, но этого-то они и не могли ей дать. Хелен не помнила ни единого поцелуя на ночь, ни одного искреннего слова любви. Они всегда пренебрегали такой мелочью, как родительские объятия. Всю жизнь она чувствовала себя нежеланным ребенком, появившимся на свет против воли родителей.

Разорвав в клочки письмо и конверт, она швырнула бумажки в камин, на кучу вчерашней золы. Одним глотком опрокинув в себя бренди, Хелен закашлялась, пытаясь справиться со жжением в горле.

В зеркальце над камином она поймала отражение своего лица и невольно поежилась. Острые, как лезвия, скулы – в последние дни только Элис питалась в этом доме регулярно. Глубокие тени под глазами – свидетельство ее бессонных ночей. И пугающая пустота в глазах – явный признак того, что в душе ее что-то умерло.

Собрав волосы в пучок на затылке, Хелен какое-то время разглядывала себя в зеркало. Затем она вернулась на кухню и достала из ящика ножницы.

Медленно раздевшись, она свалила одежду прямо на столе. На полу, на потертом линолеуме, она расстелила листы вчерашней газеты, после чего встала в центре этого прямоугольника. Босые ноги мгновенно озябли на холодном полу. Взяв ножницы, Хелен принялась методично обрезать волосы. В зеркало она даже не смотрела. Звяканье ножниц странным образом походило на мурлыканье кошки. Пряди волос скользили по обнаженным плечам и падали на газетные листы.

Покончив с этой процедурой, она вернулась в гостиную и взглянула на себя в зеркало. Правая сторона оказалась короче левой, зато макушка выглядела неестественно высокой. Благодаря изможденному лицу и пустому взгляду, Хелен стала похожа на куклу, хозяин которой в гневе откромсал ее локоны.

Но Кормак обожал ее волосы, и теперь каждый взгляд на них отдавался в ее сердце болью. Ей вспоминалось, как он перебирал ее кудри, когда они кружились в медленном танце, как мыл и массировал их, когда они умудрялись втиснуться вдвоем в их крохотную ванну. Может теперь, когда она состригла это ужасное напоминание о прошлом, у нее появится шанс выжить?

Самой Хелен плевать было на то, как она выглядит, но и привлекать к себе лишний раз внимание ей тоже не хотелось. Завтра она возьмет пару купюр из изрядно отощавшего конверта Рика и заглянет в парикмахерскую, где с нее снимут остаток кудрей. Нужно только подыскать местечко попроще, где с тебя не сдерут за стрижку целое состояние.

Опустившись на пол, Хелен легла на немыслимо яркий, оранжево-желтый ковер, который Кормак купил за полгода до их знакомства. Повернувшись на бок, она подтянула колени к груди и крепко обхватила их руками. От стылого воздуха по коже побежали мурашки, но Хелен лежала так до тех пор, пока из соседнего дома не донеслись обрывки национального гимна, который наигрывали по телевизору.

Содрогаясь от холода, она медленно поднялась на ноги. Уже на кухне, сворачивая газетные листы, Хелен наткнулась взглядом на колонку с вакансиями. Она развернула страницу и начала просматривать объявления: зубной техник, машинистка, водитель автобуса, швея, секретарша, официантка, крановщик.

Скомкав страницу, она бросила ее в общую кучу. Ничего из того, чем она могла бы заняться. Разве что устроиться официанткой. Кто угодно способен донести тарелку из точки А в точку Б, но Хелен не хотелось тратить на это время. Ей вообще не хотелось ничего делать.

В свое время, к полному разочарованию родителей, она решительно отвергла саму идею о высшем образовании. «Ты хоть представляешь, сколько девушек отдали бы все на свете, лишь бы иметь возможность поступить в университет?» – недовольным тоном поинтересовался ее отец. Хелен так и подмывало сказать, чтобы они отправили учиться вместо нее одну из этих девушек. Но она прикусила язык, а в дальнейшем так и не поддалась на уговоры родителей.

Тогда отец предложил ей занять должность секретарши в фирме его брата, но и эта возможность не вызвала у Хелен ни малейшего восторга. Она не жаждала работать в месте, где все знали ее как племянницу босса. И она сама подыскала себе работу – за прилавком крупного магазина, в отделе по продаже перчаток.

Не сказать, чтобы Хелен была перегружена обязанностями – большую часть времени ей приходилось безбожно скучать. Но зарплаты вполне хватало на то, чтобы снять себе комнату в общежитии, а на остаток гульнуть как следует в выходные.

В свои двадцать семь Хелен меньше всего задумывалась о браке. С какой стати терять свободу в обмен на какое-то кольцо? Но в один прекрасный день в магазин заглянул двадцативосьмилетний Кормак Фицпатрик. Пришел, чтобы купить в подарок матери перчатки. И пока Хелен заворачивала понравившуюся ему пару, он недолго думая пригласил ее на ужин.

Не прошло и полгода, а она уже жила у него дома. Они яростно отстаивали достоинства The Beatles (Кормак) и The Rolling Stones (Хелен) и вдохновенно обсуждали политику. Тут, к счастью, взгляды их совпадали: оба тяготели к левым партиям и неодобрительно относились к тому влиянию, которым пользовалась в стране католическая церковь. И Хелен хотелось только одного: взять фамилию Кормака и до конца жизни носить на пальце его кольцо.

Она не пропустила ни одного выступления их группы, следуя за ними по бальным залам и танцплощадкам, которых было великое множество в Дублине и его окрестностях. А ведь прежде она с исключительным презрением относилась к музыке, исполняемой подобными группами – этой немыслимой смеси из джаза, кантри и попсы. В ней не было ни накала Led Zeppelin и Procol Harum, ни яростного вдохновения Grateful Dead и The Doors.

Но Хелен было плевать. Играй Кормак органную музыку в соборах Ирландии, она бы и тогда как зачарованная сидела в первых рядах. Этот парень буквально околдовал ее. Хелен неотрывно наблюдала за его выступлением, полностью игнорируя других музыкантов. От нее не ускользало, как посматривали на Кормака и других ребят женщины в зале – ярко размалеванные, с накладными ресницами. Ее так и подмывало стереть улыбки с этих накрашенных губок. Она с нетерпением ждала момента, когда танцы закончатся, все разойдутся по домам, а Кормак наконец-то спустится к ней со сцены.

Разумеется, родители Хелен пришли в ужас, когда узнали про Кормака. Мало того, что единственная дочь их жила во грехе – это было еще полбеды. Куда хуже, что избранник ее не мог похвастаться ни богатством, ни положением в обществе. Но Хелен мало интересовало мнение родителей. Она думала только о Кормаке и своей новой жизни.

Через год они все-таки поженились. Отправляясь с Кормаком под венец, Хелен не без оснований подозревала, что носит его ребенка. И точно: через семь месяцев у них родилась Элис. Это стало новым ударом для ее родителей: сначала она выходит за бедняка-музыканта, а потом оказывается, что он успел ее обрюхатить!

На восьмом месяце беременности Хелен бросила работу в магазине. Боссу она сказала, что уже не вернется. В душе тот наверняка был только рад: с Хелен они ладили хуже некуда, но ей хватало осторожности не доводить дело до увольнения. Не очень-то ее привлекала перспектива стать настоящей домохозяйкой, но выбора не было. Придется подождать, пока Элис пойдет в школу, а уж там она подыщет себе работу по душе. Пока же приходилось перебиваться случайными заработками Кормака.

Но Кормак умер, и это значило, что Хелен придется подыскивать способ прокормить себя и Элис. А она понятия не имела, куда ей можно приткнуться.

Сунув газету в мусорную корзину, Хелен подхватила со стола одежду и зашагала наверх, в свою одинокую спальню.

Сара

– Да не собиралась она кончать с собой. Это просто был крик о помощи, – Кристина с опаской понюхала кусочек печенья. – Тут есть имбирь?

– Нет. Почему ты решила, что она не планировала себя убить?

– Из-за шарфа.

Сам шарф, аккуратно сложенный, лежал тут же на столе.

– Ясно же, что она оставила его на мосту намеренно. В расчете на то, что кто-нибудь его заметит и остановит ее. Что, собственно, ты и сделала.

– Но почему тогда она не забрала шарф обратно? Несмотря на мои уговоры?

Кристина пожала плечами.

– Может, он ей просто надоел.

Сару ее слова не убедили. Женщина на мосту выглядела так, будто она и правда дошла до точки. Но за прошедшие пять дней Сара ни разу не встретила в газете объявления о брошенной машине или найденной в реке утопленнице. Похоже, незнакомка все-таки отказалась от своего замысла.

Кристина бережно погладила мягкий шелк.

– Чудесная вещица. Точно не хочешь оставить себе?

– Совершенно точно. Не думаю, что смогла бы его носить.

– Что ж, тогда я забираю, – открыв сумочку, она убрала шарф. – Ну как, довольна, что получила эту работу?

– Я в восторге.

Днем раньше она получила официальное уведомление о том, что ей предлагается работа главного повара в доме престарелых Святого Себастьяна. Подписано оно было секретарем правления, которого Сара не видела на собеседовании. К работе ей следовало приступить как можно скорее.

Дядя Джон, у которого она до сих пор работала, не слишком расстроился, узнав об ее уходе. «Пора уже тебе расправить крылья, – заявил он. – Из тебя получится замечательный шеф-повар, можешь даже не сомневаться. Дай мне только недельку или две, чтобы подыскать замену». И больше они к этому не возвращались.

Итак, она становилась полноправной хозяйкой на кухне в доме престарелых, где каждый день ей вменялось в обязанность кормить двадцать семь постояльцев. Рабочий день ее начинался в половине девятого, а заканчивался в половине пятого. И так с понедельника по пятницу. В выходные кухня переходила в распоряжение другого повара. В девять часов подавали завтрак, в час – обед, а закуску к чаю ей надо было готовить заранее, поскольку столы накрывали уже после ее ухода, в половине шестого. Сара знала, что в ее распоряжение поступают помощница и младший повар, которые во всем будут слушаться ее приказов.

В течение недели дядя Джон нашел ей замену, и Сара позвонила в дом престарелых, чтобы сообщить, что приступает к работе уже с понедельника. И чем ближе было к назначенному сроку, тем сильнее росло ее беспокойство.

Что если помощница проработала там не один год и с недовольством отнесется к приходу новенькой? А вдруг у Сары что-нибудь подгорит в первый же день или она приготовит слишком мало еды? Что если постояльцы получат расстройство желудка из-за недожаренной курицы или первая же партия печенья окажется никуда не годной?

Не слишком ли она поспешила, заявив претензии на должность шеф-повара? Может, стоило поработать еще пару лет в гостиничной кухне или устроиться в какой-нибудь ресторан в качестве помощницы? Слишком уж большая ответственность ложится на ее плечи. А вдруг она всех подведет?

Родители, в отличие от нее, были настроены более оптимистично.

– Мы гордимся тобой, детка, – сказала мать. – Не каждому доверят управлять целой кухней в двадцать четыре года. Это большая честь для тебя.

– Ничего, она справится, – откликнулся из-за газеты отец.

– Конечно, справится! В этом я даже не сомневаюсь.

Их обоих потрясло известие о встрече на мосту с загадочной незнакомкой. Сара поначалу вовсе не хотела упоминать о случившемся, но слова так и полились из нее, когда она добралась наконец до дома.

– Я понятия не имела, что можно сказать в такой ситуации. Все боялась ляпнуть какую-нибудь глупость.

– Ей повезло, что ты проезжала мимо, – заверили ее родители. – Ты сделала то, что сделал бы любой на твоем месте. А теперь иди и переоденься в сухое, – добавила мать. – А то заболеешь еще воспалением легких. Не понимаю, почему ты не позволила отцу подвезти тебя до дома?

На этом, собственно, эпизод и был исчерпан.

Но Сара никак не могла забыть о случившемся. Каждый раз, укладываясь в постель, она заново вспоминала злополучную встречу. Что бы там Кристина ни говорила, это не было похоже на крик о помощи. Она отчетливо видела измученное лицо женщины – ее пустые, без выражения, глаза, резко очерченные скулы. Разве так выглядит человек, который добивается внимания?

Что же довело ее до такого ужасающего состояния? Возможно, разбитое сердце. Или предательство близкого человека. А может, у нее обнаружили неизлечимую болезнь, и она решила не дожидаться мучительного конца. В любом случае Сара никогда не узнает правды.

Потом наступил понедельник, и Сара отправилась на новую работу. Встреча с женщиной на мосту отошла понемногу на второй план. К своей несказанной радости Сара очень быстро обнаружила, что годы работы в гостиничной кухне не прошли даром, и она без труда могла справиться с новой должностью.

Она вникала во все детали работы, от планирования еженедельных меню и заказа продуктов до приготовления блюд и сервировки стола. С самого начала она взяла за правило приходить в столовую к концу обеда, чтобы поболтать со старичками и поинтересоваться их мнением насчет еды. Не забывала она заглянуть и в комнаты к тем, кто не способен был есть за общим столом.

В целом ее приняли весьма дружелюбно. Юный возраст Сары не прошел мимо внимания местных обитателей, однако все они оценили ее старания. Им льстило внимание Сары, и они охотно делились с ней своими предпочтениями – а заодно и жизненными историями, если у нее хватало времени их выслушать. Сара, в свою очередь, тоже прониклась к ним симпатией и с охотой придумывала все новые и новые блюда.

Уже через неделю она поняла, что сделала правильный выбор, когда решила устроиться на работу в дом престарелых. Это место подходило ей как нельзя лучше.

Но самое главное, у нее была Бернадетта – энергичная помощница лет шестидесяти, работавшая в приюте Святого Себастьяна с момента его основания. А было это еще в пятидесятых годах. Бернадетта не изъявляла ни малейшего желания занять должность босса. «Мне сподручней выполнять чужие распоряжения, – заявила она Саре. – Вы только скажите, что сделать, и я сделаю».

Само собой, Бернадетта знала все, что касалось местной кухни – в частности, где что лежит. И она не выказала ни малейшего недовольства, когда Сара попросила организовать все заново – так, чтобы ей было удобнее с готовкой.

«Такого молодого начальника у меня еще не было, – сказала она Саре к концу первой недели. – Но ты знаешь, что важно, а что нет. Предыдущий повар и носа не казал в общую столовую. Тебя тут все полюбили, даже Мартина».

В этом Сара сильно сомневалась. Мартина была из тех, кто сможет придраться даже к лучшему блюду в лучшем из ресторанов. Она уже известила Сару, что говядина была пережарена, а от выпечки у нее началась изжога.

Но на каждую Мартину здесь приходилось с полдюжины Стивенов Флэннери.

«Ты действуешь на меня лучше, чем все таблетки в мире, – сказал он Саре, сжимая ее руку в своих дрожащих ладонях. – Я готов переплыть океан ради твоих фруктовых булочек».

Стивену было тридцать девять, когда у него диагностировали болезнь Паркинсона. К своим шестидесяти шести – в год знакомства с Сарой – он успел превратиться в дряхлого, трясущегося старика. Но ему и в голову не приходило жаловаться на жизнь или жалеть себя.

Еще она познакомилась с Джимми Дуэном. Тот охотно наигрывал на своем стареньком аккордеоне «Горы Морн» и «Вернись в Ирландию» всякий раз, когда его об этом просили (а порой и не дожидаясь просьб). Или взять бедняжку Дороти Фелан, которая уже почти не говорила. Она перестала узнавать даже собственную дочку, но с искренней теплотой улыбалась Саре, когда та заходила к ней в комнату, чтобы порадовать свежим десертом или кусочком имбирного пирога.

Сара очень быстро полюбила своих старичков. Давно уже работа не доставляла ей такого удовольствия. Женщина с курчавыми волосами приходила ей на ум дважды в день, когда она переезжала на велосипеде через мост. Ежедневно она накручивала три мили, добираясь до дома престарелых и обратно. Поначалу эпизод вспоминался очень отчетливо, но затем образы начали тускнеть, а потом и вовсе скрылись в глубине памяти, где и пролежали нетронутыми долгие месяцы и даже годы.

Хелен

– Мама.

– Подожди минутку, – ответила Хелен, просматривая статью.

С каждым словом раздражение ее все росло. Неуклюжие метафоры, избитая риторика – ничего, что могло бы зацепить внимание читателя, заставить его задуматься. Она бросила взгляд на подпись: написано мужчиной, как и девяносто процентов других статей. Свернув газету, Хелен снова убрала ее на полку. Дай ей шанс, и она бы написала во сто крат лучше. Но не для такой газетенки – нашла бы что-нибудь поприличнее.

– Мама, купи конфеток.

– Сейчас, сейчас. Подожди секундочку.

Хелен всегда нравилось читать. Она умудрилась проглотить кучу романов в те часы, которые были отведены ей на приготовление уроков. Это увлечение сохранилось и после школы. Она читала запоем – до тех пор, пока у Кормака не обнаружили рак. И тут вдруг оказалось, что она не может сосредоточиться даже на газетной статье, не говоря уже о книге.

Английский язык был единственным предметом в школе, к которому она испытывала хоть какой-то интерес. Хелен умело выстраивает фразы – подобные отзывы учителей были для нее настоящей редкостью. Обычно родители просматривали ее оценки с плохо скрываемым недовольством.

Она и правда умело выстраивала фразы. В старших классах Хелен написала пару статеек в школьный журнал. В одной из них она посмеялась над новой куклой Барби: Наверняка эту куколку создал мужчина, писала она. Если бы у женщины была такая большая грудь и такая узенькая талия, она бы падала на каждом шагу. Тем не менее это считается образцовой игрушкой для маленьких девочек.

Хелен не осталась равнодушной к той волне интереса, которую вызвали ее наброски среди одноклассников. А уж до чего здорово было увидеть собственное имя, напечатанное в настоящем – пусть и школьном – журнале!

Почему же она не продолжила писать? Почему не сделала это своей профессией? Даже те, самые ранние, статьи ее были куда лучше той писанины, которую она только что прочла. Писанины, за которую кому-то заплатили неплохие деньги.

Хелен подает надежды – таким был отзыв еще одного учителя английского языка. По этому предмету она получила итоговую четверку, хотя никогда не занималась английским всерьез. Да, она подавала надежды, но ничего не сделала в этом направлении.

Возможно, пришла пора начать все заново.

– Мама.

– Идем.

Изучив полки с прессой, она обнаружила газету, которую пролистывала до того, как вообще бросила читать. Как ни странно, ей же отдавали предпочтение родители Хелен, с которыми у нее, по известным причинам, практически не было ничего общего. Пролистав страницы до колонки «Редакция», она обнаружила имя М. Брин. Именно он издавал эту газету с незапамятных пор, так что мог считаться уже едва ли не членом их семейства. Как же звали мистера Брина? Этого Хелен не знала. Возможно, он предпочитал ставить лишь первую букву, поскольку думал, что так его подпись выглядит элегантнее. А может, родители окрестили его Мортимером или Монтгомери.

Так почему бы ей не написать что-нибудь и не отправить мистеру Брину? А вдруг, ему понравится, и он напечатает это в своей газете? Нужна ли вообще квалификация, чтобы писать статьи? У Хелен был только один способ узнать это.

Но для начала нужно выбрать интересную тему – такую, в которой бы она хорошо разбиралась. Хелен прекрасно знала, что значит овдоветь в тридцать с небольшим. Она могла бы многое рассказать о том, каково это – наблюдать, как твой муж медленно угасает, а затем и вовсе уходит из жизни. Даже сейчас, спустя полгода, боль ее казалась такой же острой. Но это не то, что нравится читать большинству людей за утренним тостом и мармеладом.

Ей ничего не стоило описать тот день, когда она приехала на мост, чтобы покончить со своим жалким существованием. Абзац за абзацем, рассказала бы она и о нежелании жить, и о чудовищном осознании того, что у тебя нет мужества сделать решительный шаг. Но опять же, кто захочет начать свое утро с чужого кошмара?

Нужно выбрать что-то легкое, но при этом занимательное. Что-то такое, что развлечет, но и доставит пищу для ума.

А как насчет жизни простой продавщицы? За годы работы в магазине она навидалась всякого. Это и долгие часы на ногах, и немыслимо короткие перерывы на отдых, и необходимость поддерживать униформу в безупречном состоянии – даже если для этого приходилось стирать ее вручную глубокой ночью. Хелен могла бы написать о том, как это обидно, когда ты трудишься часами, а получаешь вдвое меньше, чем продавец-мужчина за ту же самую работу.

С другой стороны, в ее памяти накопилось немало забавных встреч с покупателями; бесед, которые вполне могли бы развлечь читающую публику.

Но для начала нужно придумать псевдоним, чтобы никто из бывших коллег по работе не догадался, что пишет именно она. Подписаться «Фицпатрик» или «Д’Арси» нельзя – они сразу узнают ее мужнюю и девичью фамилии. Почему бы не использовать тогда фамилию бабушки? Решено, она будет «О’Дауд».

– Хелен О’Дауд, – сказала она, обращаясь к Элис. – Ну как, тебе нравится?

Элис недовольно покачала головой.

– Я есть хочу.

– Ладно, идем домой.

Она напишет статью и отошлет ее в газету. А если статью отклонят, напишет другую. Будет донимать мистера Брина, пока тот не сдастся.

Чем больше она думала об этом, тем сильнее привлекала ее подобная идея. Она могла бы писать днем, когда у Элис тихий час, и вечерами, отправив дочку в постель. Поскольку работать можно и дома, помощь няни ей не потребуется. К родителям она обращаться тоже не станет. А если надо будет взять интервью, она вполне сможет сделать это по телефону.

Еще проще станет, когда Элис пойдет в школу. А время это уже не за горами – осталось каких-то два месяца. Когда же Хелен снова начнет читать книги, она вполне сможет накатать несколько рецензий. Итак, к тридцати трем годам перед ней откроется абсолютно новая карьера!

А может, и нет. Может, начав писать, она обнаружит, что здорово переоценила свои таланты. Но даже если все у нее пойдет на лад, не исключено, что работа не сделает ее счастливее. Не облегчит и не уменьшит эту мучительную боль. Но как бы то ни было, Хелен нужно зарабатывать деньги, а статьи дают ей такую возможность. Не исключено, что у нее и правда талант к сочинительству.

На кассе она заплатила за газету и пакетик жевательных конфет для Элис. Уже на улице она замерла перед витриной, вглядываясь в собственное отражение.

Самой Хелен даже нравилась ее новая прическа. Никакой тебе возни – посушил после мытья полотенцем, вот и все. Но нужно было видеть, как взглянула на эту стрижку ее мать!

– Самое время для перемен, – сказала Хелен, как будто ее о чем-то спрашивали. К счастью, мать не стала донимать ее замечаниями.

С парикмахером Хелен повезло. Он сделал все, чтобы навести относительный порядок на ее голове, и взял за это весьма умеренную плату. Она, в свою очередь, не поскупилась на чаевые.

Она повела домой Элис, прокручивая в голове отрывки из будущей статьи.

Сара

На ужин они отправились в гостиницу к дяде Джону, на ее старое рабочее место. Подумать только, она не была здесь целых девять месяцев! Они всегда приходили ужинать в эту гостиницу, когда у кого-то из них был день рождения.

Шел 1975 год. Америка наконец-то признала свое поражение в войне и начала вывод войск из Вьетнама; трое ирландских музыкантов стали жертвой боевиков; а во главе британских консерваторов впервые встала женщина. Мир был полон перемен, новости сыпались одна за другой, а их праздничные торжества шли своим чередом. Неужели и свой шестидесятый день рождения она будет отмечать здесь же, в компании разве что Кристининых детишек, которые из жалости устроят вечеринку своей незамужней тетушке?