сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
— Может, и это, — нехотя согласился он. — Но только потому что… Потому что я понимал, что со мной ни о каком счастье и речи не будет. Я хотел идти своей дорогой.
— Дорогой через Марнадальские Ступени, в Назаир, — нахмурилась графиня. — Чтобы, нахохлившись, сидеть в своей мрачной башне высоко в горах и воображать себя кем угодно, только не самим собой. Или напороться на нильфгаардский меч, что само по себе глупо, учитывая, что у вас есть, по крайней мере, один человек, которому вы нужны.
— Пусть учится жить так, чтобы ей никто не был нужен, заботится о себе сама.
— Её единственный пример, человек, которому она могла бы подражать, бросил её.
— Никого я не бросал! — заорал он.
Сидевшие у огня люди удивленно уставились на него, чья-то кружка с грохотом упала на пол, выплеснув остатки пива. Под этими взглядами ему невольно стало не по себе.
— Простите меня, — назаирец потер переносицу. — Я не самая последняя скотина, но другого выхода не нашел — мне привычно всегда идти по жизни в одиночестве. А когда в ней кто-то возникает, это как будто…
— Как будто вторжение? — с улыбкой спросила Алинора.
— Да. Чувство, что ты должен ощетиниться всеми шипами и никого не подпустить, чтобы потом не было проблем.
— Арис.
Он вопросительно глянул на неё.
— Вы ведь позволяете себе боль физическую — у вас не единожды сломан нос, есть шрамы, старые рубцы. Почему вы не позволяете себе испытывать боль душевную? Почему для вас это табу?
Почему? Он не знал, что ответить, оправдания застряли в его глотке — осталось лишь потрескивание пламени в очаге, запах подогретого вина, поблескивание лунных камней в волосах графини.
— Когда я выходила замуж, — продолжила она, — то ощущала то же самое. Споры о приданом, бесконечные переговоры, страх — я ведь даже не знала его толком. Мы виделись несколько раз на встречах, которые устраивали наши родители, и мне, глупой девчонке, всегда было стыдно после них. До сих пор не пойму, отчего. Все вокруг так часто говорили об этой женитьбе, что мне хотелось запереться на тысячу замков, скрыться от них, скрыться от моего будущего мужа, который разрушал прежнюю жизнь — в ней были сладкие пирожные, поездки на приемы и безграничное счастье.
— И что было потом? — спросил назаирец.
— Потом? Ничего. Я просто приняла это — факт, что от брака никуда не денешься, это мой долг. Муж был нежен по отношению ко мне, всегда. А любовниц заводил только пока я ходила беременной — их я и за любовниц не считаю, так, потаскушки для того, чтобы избавиться от лишнего семени. Ни украшений, ни лошадей, ни новых домов. Он всегда возвращался ко мне — и поэтому я его прощала, ибо… Что поделаешь, если я временно не могу дать того, что ему необходимо? Пускай он возьмет это у кого-то другого, даже если мне будет больно. Немного.
Графиня со вздохом допила вино — щеки её раскраснелись, в глазах читалась сонливость.
— И вы не бойтесь этой боли, — сказала она. — Даже если кто-то оставит вас навсегда. Это лишь один из множества уроков, которые может преподать нам жизнь, и чем большему мы научимся — тем лучше, ибо мы сможем уберечь наших детей от ошибок, которые делали сами. Да и не только детей. Людей, которые нам важны. Мои дочери не станут проливать горькие слезы по гуляющим мужьям, а мой сын…
— Вы не учили его охоте. Его смерть — не ваша вина.
Алинора вар Дер’Вальд кивнула и на мгновение ему показалось, что в глазах её блестят слезы.
— Я знаю, — сказала она твердо. — Это и не вина моего мужа.
Минуты две они сидели в полной тишине, которую изредка еще нарушало постукивание ложек, тихие разговоры в стороне и треск пламени.
— Если можете, — первой нарушила молчание графиня, — вернитесь к этой девочке. К Катарине. Поговорите с ней честно, если уж вы все решили, и уезжайте куда хотите с чистой совестью. То, что вы делаете сейчас, никак иначе кроме как трусливым побегом я назвать не могу. И раз уж вы считаете, что женщины слабы и не должны вмешиваться в политику, покажите что такое сильный мужчина — а иначе все это выглядит как фальшивый спектакль.
Она поднялась из-за стола и он тоже невольно встал, словно хотел её проводить.
— Благодарю вас за беседу, но вечер уже поздний, а завтра рано утром я должна уехать.
— Понимаю, — только и нашелся с ответом он.
Графиня Алинора вар Дер’Вальд посмотрела на него — её взгляд незаметно смягчился.
— Вы устали. Нужно отдохнуть.
Не стану я отдыхать, подумал он. А сам лишь кивнул, соглашаясь с ней.
— Спрошу у корчмаря, нет ли у него в погребе или где еще свободного теплого закутка рядом с вашей челядью. Доброй ночи, графиня.
Она положила на стойку хозяина туго набитый монетами мешочек и скрылась за одной из дверей, шурша своим черным плащом. Остальной люд тоже расходился — кто по домам, а кто по комнатам. Они не обращали на рыцаря никакого внимания.
— Если хотите переночевать в тепле, милсдарь, то могу найти вам местечко, — сказал корчмарь, собирая тарелки. — Нехорошо будет, если вы в такую темень со снегом станете снаружи слоняться — морозы те еще.
Назаирец замешкался. Он все смотрел на дверь, за которой скрылась графиня.
— Не надо, — выдохнул он наконец. — Собери мне провизии — чтобы до Горс Велена хватило.
— Заблудитесь ведь, — попытался отговорить его хозяин. — В метели ничего не видать, дороги замело…
— Делай что положено. Я здесь не останусь.
Конь в стойлах успел немного передохнуть и лениво жевал предоставленное ему сено. Назаирец прошёл через двор, засыпанный снегом, прислушиваясь к похрустыванию под ногами, и легонько похлопал скакуна по шее. Увесистый мешок с едой пристроил в одной из седельных сумок и услышал недовольное ржание.
— Ну, ну, хватит капризов. Недалеко-то нам и осталось.
На развернутую карту падали крупные белые хлопья. Он ткнул пальцем в крошечную точку чуть в стороне от линии тракта, провёл вниз, к более крупной, под которой значилось «Горс Велен».
— Видишь? Если поднажмем — через пару дней уже будем там. А днем снег подтает.
Конь не придерживался такого же оптимистичного настроя, но противиться не стал. Назаирец вывел его из стойла под уздцы, приглаживая бороду. Почти все огни в деревеньке погасли, погрузив дома в колючую непроглядную темноту, недавние следы уходивших выпивох заметало быстро. Усталость была все равно что свинец, которым кто-то залил тебе ноги, ломило все тело от целого дня, проведенного в доспехах.
— Староват я стал, — сказал он сам себе с усмешкой. — И впрямь, какой мне Назаир, какой замок, если я его не удержу?
Животина ничего ему не ответила — потому что не могла ответить. Забравшись в седло, рыцарь оглянулся.
— Пусть уж не осуждает меня. В конце концов, я её ни за что не осуждал.
Он пришпорил коня.
***
Они въехали в деревню на рассвете, придерживая взмыленных разгоряченных коней — Бахира сидела на боевом жеребце, том, что покрупнее, а Катришке доверила кроткую серую кобылку в яблоках. Сугробами завалило все вокруг, покосившийся малость дорожный знак, казалось, чудом пережил сильнейший ветер. Женщины ходили к реке с ведрами, чтобы набрать в проруби воды — одну такую поющую процессию путницам довелось увидеть, пока они сюда добирались. Небо очистилось, холодное солнце сверкало в нем золотым диском, и легкий морозец румянил им щеки. Это была третья зима на памяти Бахиры. Снег уже совсем не удивлял её, как и необходимость кутаться в меха.
Корчмарь расчищал двор, насвистывая песню под нос. Его мальчонка попытался ухватиться за поводья рукой.
— Оставь это, — велела офирка, спешиваясь. — Мы ненадолго.
Вообще-то у неё малость онемели пальцы, хотелось выпить чего горячительного, но времени было в обрез.
— Поговоришь с ним? — спросила она Катришку, кивнув на корчмаря. — Этот выглядит безобидно в отличие от прошлого.
— Я боюсь, — призналась та, поджимая искусанные губы. На её бледном личике глаза казались огромными и все еще словно бы красными от пролитых слёз.
Бахира цокнула языком, но ничего не сказала.
— Добрый человек! — окликнула она хозяина. — Подойди-ка к нам!
Кругом, как и ожидалось, ни следа — да и как бы они остались, если учесть, что Арис проезжал здесь добрую вечность назад? Может быть, позавчера, а то и раньше. Не было ни его коня, ни людей, что делили с ним крышу в ту ночь или видели бы его — лишь пузатый корчмарь, направлявшийся к ним, являлся тоненькой ниточкой, которая могла бы привести их к цели. Краем глаза Бахира рассматривала домишки, покосившиеся заборчики, торчавшие из снега кусты. Деревенька не была запущена, как некоторые из тех, что встречались им на пути ранее, но вызывала такое же царапающее ощущение в сердце — желание вернуться в родные края. Давненько её не начинало выворачивать при виде жалких поселений Севера.
— О… — корчмарь изумленно уставился на неё снизу вверх. — Чем могу служить, милсдарыня? Хотите закупить еды в дорогу?
— Бахира желает купить твой язык, добрый человек, — улыбнулась она, прищурив темные глаза, и вынула кошель. — Она знает, информация хорошо стоит. Стоит дорого.
Нордлинги любят золото, что с них взять. Этот так и поплыл при слове «купить».
Катришка на своей кобылке потирала маленькие ладони, по уши закутанная в меха.
Вот же обуза, беззлобно подумалось ей. Увязалась, как голодный котёнок — повезло еще, что не поехали те двое, лучник и медик. Дурная компания бы вышла, такая, что сразу понятно — напрашиваются на неприятности. Впрочем, и две женщины были не лучше, но что поделать.
— Здесь мог останавливаться рослый рыцарь, — начала Бахира. — Угрюмый, говорит с акцентом — будто ругается. Путешествует налегке, один. Не скажешь ли, добрый человек, когда это было и куда он поехал?
— Я, честно сказать… — корчмарь замялся. — Я и не знаю, могу ли говорить об этом. Он спешил и…
— И?
— Даже ночевать не стал, милсдарыня, а тогда такая метель была — вот, разгребаем до сих пор. Уехал поздним вечером, день назад. Просил меня собрать ему провизию, чтобы до Горс Велена дотянуть. Я еще подумал, может, скрывается от кого-то, бежит, чтобы сесть на корабль и уплыть… Ну, как по мне, это не совсем правда, потому что до того он здесь за горячим ужином с одной милсдарыней беседу вел — так вот она упоминала долину Марнадаль. Как известно, это в Цинтру надо путь держать…
Дурит нас, подумалось ей. Зачем ему Горс Велен и корабль, если можно преодолеть расстояние до Цинтры по суше — сначала в Вызиму, оттуда в Марибор, Майенну, Бругге… А корчмарю соврать благоразумно, ибо мало ли кто может следовать по пятам. Толстяк не виноват в том, что обманывает, ибо его самого обманули, как видно.
— Больше ничего? — спросила она. — Выдавай все, добрый человек. Если утаишь от Бахиры хоть крупицу знания — платить будешь сам.
— Клянусь, милсдарыня, это все, что я слышал! Не мог же я каждые пять минут к очагу бегать с дровами, не то они заподозрили бы чего, а это…
— Ладно, хватит. Вот твоё золото.
Бахира вернулась к коню, легко забралась в седло — так, словно умела это с рождения. Катришку по неопытности приходилось подсаживать, но вскоре она должна была научиться справляться со своей кобылкой самостоятельно.
— Со слов корчмаря, он собирается сесть на корабль в Горс Велене, который заходит в Цинтру, а оттуда через Марнадальские ступени наверняка отправится в Назаир. Надо бы почаще прислушиваться к Мадсу, когда у него появляются какие-то подозрения.
— Мадс тут ни при чем, — фыркнула Катришка, поджав губы. — Мне кажется, это было ясно. Ясно, что он вернётся домой, ему там лучше. Он много раз жаловался мне на Новиград, большие города для него как пытка.
— Да, но… Не забывай, что его родиной правит Нильфгаард, а под их ярмом он жить не станет. Бахира думает, что у него есть план. Но какой?
— Ты считаешь, что?..
— Именно. Он затеял все это не со скуки и вряд ли вернётся… Эй, ты слышишь?
Не слышит, конечно. Спряталась в своих мыслях, как улитка в раковине, а теперь уставилась на неё растерянно своими огромными глазками. Хорошенькая девчонка, когда страх не искажает лица и щеки не мокнут от слез — плакала она в последнее время почти постоянно. Промочила этими слезами кровать в каждой корчме, где они останавливались на ночлег.
— Если ты хочешь домой — поезжай, — Бахира едва усмехнулась. — Силком никто не потащит.
— Арис любит сильных, - она нахмурила тонкие брови. - Я тоже хочу такой быть. Поэтому никуда не вернусь - и мы найдем его вместе.
Офирка снисходительно глянула на неё.
— Бахира не думает, что дело в силе.
— Ты что-то говорила?
— Ничего, Бахира рассуждает, как нам срезать путь. Не прижимай так крепко ноги к бокам лошади, расслабься — она тебя не укусит. Вот так, пусть она видит, что ты ей доверяешь.
— У меня стерлись ляжки и все тело болит.
— Что поделать, без этого никакая езда не обходится. Ты что, ни на чем крупнее мужиков не сидела?
Катришка взялась за поводья, сердито поджав губы.
— Нет. И вообще, придержи язык — а не то я его отрежу.
Бахира рассмеялась, низко, почти гортанно.
— Все шлюхи Севера бы грустили. Им нравится мой язычок.
Мужчинам, в общем-то, тоже — взять хотя бы того, что они искали. Но она не стала говорить о нем вслух, позволив себе лишь мимолетную мысль, и печальная улыбка тронула её губы. Как наивна была эта девушка, как она была мила и сладка… И почти настолько же сломлена. Переживи она хотя бы часть того, что пережила офирка — и не доверяла бы так мужчинам, уж тем более тем, что походили на Ариса Арнскрона.
— Поехали, — поторопила её Бахира, пришпоривая коня. — Догоним твоего возлюбленного.
И моего тоже, подумала она про себя, кутаясь в меха.
