Текст книги "Soul on Fire (СИ)"

Автор книги: riopractice

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Да, я тоже такое замечал, – неуверенно сказал он. Она опять промолчала, и он добавил невозмутимо: – А кем ты работаешь? Ты наркодилер? Стриптизерша? Проститутка?

Только когда она сделала большие удивленные глаза, до него дошло, что он сказал. Он не понял, что произошло, ведь он даже не успел ничего подумать.

– Я работаю в круглосуточном цветочном магазине.

Она резко пошла на красный, потому что не было машин. Феликс не решился повторить за ней, поэтому отстал. Но догнал ее бегом. Он сказал:

– Послушай, прости. Я не хотел сказать ничего плохого. Просто я не сплю уже сорок часов. Я почти не понимаю, где я, слышишь?

– Да, и это заметно. – Она выглядела такой обиженной, что теперь, кажется, точно не согласится ему помочь.

Ей не удавалось избавиться от него до самого дома – теперь он знает, где она живет. Привязался, словно сумасшедший, и она не знала, как от него спастись, поэтому просто закрыла перед ним дверь.

– Во что мы сегодня будем играть?

Она сидела перед ним на стуле со связанными за спинкой руками, а он продолжал:

– Ты каждый раз приходишь сюда, но это не выход. Ты ведь понимаешь?

На голове свалявшееся осиное гнездо, а во рту – вкус крови.

Она сидела перед ним в одной только майке с привязанными к стулу ногами, а он все говорил:

– Ты не можешь сбегать из своей жизни. Сюда.

Он был так близко, что она чувствовала его дыхание на своей щеке. Лицо щекотали его волосы.

Ты хочешь сбежать из своей жизни, но это не так уж и забавно – очнуться другим человеком.

Только сейчас она поняла – это тот самый рыжик с веснушками. Только сейчас она поняла, что это уже совсем не похоже на сон.

– Многие люди хотят умереть, мисс Мардж Симпсон. – Он стоял возле стула так, будто собирался допрашивать ее с пристрастием, и размеренно, напоказ, играл с кухонным ножом, проводил пальцем по лезвию. – Но никто не готов пройти через настоящую смерть.

– Послушай, ты точно с кем-то меня перепутал. И ты нисколько не похож на того парня, которого я встретила сегодня.

Мардж даже не пыталась выбраться, потому что каждый раз это заканчивалось одинаково. Это день сурка – только во сне. Все предопределено. Это как смотреть один и тот же ужастик, каждый раз надеясь, что герой выживет. Ты знаешь, что с ним случится, но говоришь ему – не ходи туда. Не оборачивайся – там твой убийца. Ты надеешься, что убийца окажется вовсе не убийцей.

– А с чего ты решила, что так хорошо знаешь того парня? – сказал он, наклоняясь к ее лицу, чтобы заглянуть в глаза.

Она вместо ответа зажмурилась и сказала тихо, для себя:

– Я сейчас проснусь… – Нужно было долго и нелепо жмуриться, чтобы это произошло наяву. Тело парализовало, и это было единственное, что ей удавалось.

А он сказал:

– И с чего ты взяла, что он не видит точно такие же кошмары, только с тобой?

Она знала, что еще немного, и все закончится. Она мечтала заснуть и проснуться другим человеком, и вот это случилось. Не всегда мечты не сбываются.

– Я не мучитель, не дьявол и не кто-то еще. Ты здесь, потому что ты сама этого хочешь. Ты хочешь чувствовать хоть что-то. – Он сел на корточки и накрыл ладонью ее колено. – Мечтая, люди не представляют это достаточно четко. Насколько сильно ты хочешь умереть? Через что ты готова пройти, чтобы заполучить свою мечту? – Ножом он аккуратно срезал одну лямку на трусах. – Закрывай глаза. Я спою тебе колыбельную.

Она долго не могла проснуться, а, придя в себя, рефлексом вскочила с кровати и бросилась к двери, проверять, закрыта ли она. Сквозь сон померещилось, что она открывается, медленно и со скрипом, как в дешевом фильме про призраков. Сквозь сон она не поняла, был ли там кто-то. Но там никого не могло быть. Зачем-то она еще пошла проверять шкаф, но оттуда тоже никто не выпрыгнул с ножом.

В комнате горела лампа – теперь она спала со светом. Но что в другой части дома, все равно не было видно. Она рывком вытащила наушники, бросив на пол телефон с грустными песнями Билли Айлиш. Даже они не помогали ей спать, и она просто слушала и плакала.

За пять минут ты успеваешь принять сотню решений, и одно из них – ты сумасшедший. Ты не в себе. Ты думаешь – кто-нибудь, вызовите мне доктора.

Испугавшись одиночества, она уселась перед телевизором – Симпсоны. У них все так просто. Ей захотелось попасть туда. Куда угодно, но только не в свой сон. И у них, как и у нее, день сурка – уже тридцать лет у них один день.

Сегодня добавилось увечий. На бедре было иронично нацарапано ножом:

«Феликс был здесь».

А губы были так сильно разбиты, что, наверное, не стоит выходить на работу. Ноги и без того всегда были в синяках, а руки – в ссадинах. На шее ярко отпечатались следы пальцев, будто кто-то схватил ее раскаленной рукой.

Она вставала вместе с солнцем. Половина четвертого – лучшее время для начала очередного ужасного дня. Теперь она поняла – что бы ни происходило во сне, он прав. Каждое утро и каждую ночь она мечтает не проснуться. Она мечтает избавиться от этой паршивой жизни. И кем бы он ни был, он прав – не так сильно, чтобы терпеть истязания, которые никогда не закончатся, потому что это всего лишь сон.

В четыре утра кто-то начал колотить в дверь, и Мардж отправилась встречать гостя с битой. Не было никаких шансов, что монстр из сна предстанет перед ней в реальной жизни, но это все равно случилось. Только это был не монстр – рыжий с веснушками, в смешной шапке и огромной толстовке, смотрел на нее большими, жалобными глазами.

– Мардж, мне правда нужна твоя помощь. – У него было безумное лицо неспящего человека.

Он покосился на ее биту, но Мардж и не думала убирать ее. Она сказала:

– Послушай, Феликс, не приходи сюда больше. И я не Мардж.

Было страшно на него смотреть, хоть она и понимала, что это не он. Что это всего лишь сон. Но перед глазами все еще был тот маньяк, в отвратительном гриме и с кровью на лице – с кровью неясного происхождения. Всегда, когда она видела его, он был весь крови. Раздевшись по пояс, словно для удобства, он внушал ужас своим видом. Мардж не представляла, как ей удалось признать в нем настоящего – милого – Феликса.

– Как ты узнала мое имя? – встрепенулся он.

Она стыдливо запахнула халат, пока он не увидел провокационную надпись на ее на ноге и не подумал что-нибудь нелепое. Например, что она безумная. Или что ее парень – психопат, которого по невероятной случайности зовут точно так же. Или что он сам сделал эту надпись.

– Угадала.

– Можно мне войти?

Его губы шевелились, но она слышала:

«Ты не придешь к мечте, не отдав душу дьяволу».

Она слышала:

«Я заполнил твой разум и твое тело».

Ей показалось, что он сказал:

«Однажды ты не проснешься. И ты останешься тут со мной навсегда».

Нервный, взбудораженный от кофе и энергетика, Феликс не дождался приглашения. Дом был похож на склад шопоголика – вешалки с одеждой и обувь хранились прямо в гостиной. Всюду стояли полупустые бутылки и полные пепельницы. Ремонт, кажется, не делали лет пятнадцать – на стене был наполовину сорванный календарь за две тысячи восьмой год, а проход в спальню скрывали старомодные шторы-бусинки. У телевизора стоял высокий шкаф с никогда не читанными книгами. На полу валялась одежда.

– Ну и помойка!

– А я и не позволяла тебе заходить, – сказала она, обидевшись. – Не нравится – проваливай. – Она указала битой на дверь.

Мардж выглядела, как и вчера, потерянной, только, кажется, снова подралась. Она была уставшей и говорила таким хриплым голосом, словно уже успела выкурить несколько сигарет – между пальцами руки с гипсом была зажата сигарета.

– Я сказал это вслух? – воскликнул Феликс. – Извини. Ты же видишь, что я уже ничего не понимаю. Пожалуйста, помоги мне заснуть.

– Что, по-твоему, я должна сделать? Согреть тебе молоко? Прочитать сказку? – нетерпеливо ответила она.

– Как вариант. – Радостный он уселся на диван и улыбнулся сонной улыбкой. – Я готов слушать.

– Я не знаю никаких сказок, – ответила она и тоже села. – Но, если ты сможешь заснуть под страшную версию, где Красная шапочка была съедена, а Спящая красавица – изнасилована, я могу попытаться.

– Только не это, – бросил он. – Мне ужасов хватает и во сне. – Не стесняясь, он вдруг стал устраиваться на диване прямо возле Мардж, подмял подушку себе под голову, закутался в плед. – Просто дай мне твое снотворное, или я не уйду. – Совсем ничего не соображая от недосыпа, он как будто приготовился спать и добавил тихим, усталым голосом: – Если не доверяешь мне, я просто…

Мардж не поняла, уснул он или нет, но он закрыл глаза и не договорил. Мардж слишком вымоталась, чтобы что-то сделать с этим. Она только выключила звук телевизора, а потом на несколько минут застыла с невидящим взглядом. Наблюдая, как он спит, она пыталась осознать тот невообразимый контраст с образом во сне. Не удержавшись, она села перед ним на колени, чтобы поближе рассмотреть лицо. Это – тот самый человек, который несколько месяцев преследовал ее во сне. И теперь он мило спит у нее на диване.

Мардж и сама задремала, свернувшись рядом, хоть и не сразу. Ей показалось это забавным – был какой-то уют и шарм в этой ситуации. И что бы ни привиделось ей во сне, его присутствие успокаивало. Кем бы он ни был, она чувствовала себя под защитой.

Она проснулась, когда зашевелился Феликс. Было уже одиннадцать – она не помнила, когда она вставала так поздно. В лучшем случае она могла только лечь. Проснувшись, она поняла – ей ничего не снилось. Она не умирала во сне и не умирала наяву. Она просто спала.

– Прости. Я не знаю, как заснул. Ты должна была разбудить меня и выгнать. – Смущенный, но все еще сонный, он пытался прийти в себя. – Просто у тебя дома такая спокойная аура. Можно я буду приходить каждую ночь? – Вдруг опомнившись, он добавил: – Я хотел сказать… Извини.

– Нет, это отличная идея! – неожиданно оживилась Мардж. Не желая раскрывать свой истинный замысел, она добавила: – Я буду рада тебе помочь. – И стала судорожно придумывать, как его задержать, потому что он уже засобирался уходить.

Выспавшись, он стал походить на нормального, впрочем, как и Мардж. Завязывая шнурки на кедах, он все продолжал неловко извиняться, и она испугалась, что он никогда не вернется. И ей пришлось выпалить:

– Я умру, если ты больше не придешь.

Он взглянул на нее в изумлении, снизу вверх – завязывал шнурки, сидя на корточках. А Мардж добавила:

– Я сегодня никуда не уходила во сне, потому что ты был тут. – Она не собиралась рассказывать ему все. – Мы можем помочь друг другу.

Он, наконец, поднялся во весь рост, и теперь она смотрела на него снизу вверх. Он улыбнулся и сказал:

– Значит, ты хочешь, чтобы я охранял твой сон? – Он выглядел довольным, словно его это позабавило.

– А я буду охранять твой. – Она не собиралась рассказывать ему, что она сумасшедшая.

А он, продолжая сиять улыбкой, ответил:

– Я приду послезавтра.

– Почему? – воскликнула Мардж, внутренне уже запаниковав. Впрочем, хорошо, что он хотя бы согласился и даже не задал дурацких вопросов, а не спать по сорок восемь часов ей не привыкать.

– Чтобы убедиться, что ты мой соулмейт. Если сегодня не приснится кошмар, значит, так оно и есть.

– Ты принесешь меня в жертву? – спросила она. У нее распахнулся халат – ее смешной халат, как у Мардж Симпсон, и Феликс, уже не улыбаясь, опустил хмурый взгляд на ее ногу. А она, не замечая, добавила: – Ты хотя бы представляешь, через что я прохожу каждую ночь?

А он вместо ответа закатал рукав по локоть. От сгиба до самого запястья красным цветом, – впрочем, это не краска, – было написано:

«Шери твоя навсегда».

– Я знаю, что ты не Мардж.

Пока она пораженно молчала, он вышел за дверь, и ей пришлось побежать за ним босиком. Он, остановившись у двери, сказал:

– Я приду. Обязательно, Шери.

Комментарий к (Monster) Under My Bed (Феликс)

Call Me Karizma – Monster (Under My Bed)

========== Venice Bitch (Юнги) ==========

Комментарий к Venice Bitch (Юнги)

выкладываю еще раз, потому что в первый раз выложилась только часть текста.

guidance: ice cream, ice queen

Так странно, что, когда ты спишь, где-то кипит жизнь. Так странно, что, когда у тебя темно, кто-то идет на работу. Заваривает кофе. Стоит в пробке. Автомобильные гудки и шум города ты представляешь только в своей голове, потому что у тебя так тихо, что только изредка слышно, как проезжает одинокая машина.

Он так мило выговаривал «Доброе утро» сонным голосом – хотя он всегда звучал сонно. Произносил с забавным акцентом, хотя у нее, вообще-то, шесть вечера. Каждый раз она отвечала:

«У меня шесть вечера». – Но он каждый раз забывал.

Он присылал фото заката, хотя она, вообще-то, спала.

Она отвечала ему на корейском, даже почти без акцента, словно уже давно жила в Сеуле. Он отвечал:

«У тебя голос, как у Ланы Дель Рей. Ты точно не Лана? Если ты Лана, и не признаешься, это перевернет весь мой мир».

А она отвечала:

«Я Лана, но не Дель Рей».

Они познакомились, потому что она учила корейский, и однажды он написал:

«Я думаю, мне стоит начать английский». – Это было так мило, что он решил изучать ее язык.

Его имя она произносила странно и часто повторяла, что оно забавное.

«Доброе утро, Лана».

«Доброе утро, Юнги».

Это было то, с чего начинался их день, пусть и в разное время, с отставанием ровно в шестнадцать часов.

Она могла только представлять, чем он занимается целый день. Он присылал фото своего рабочего места. Он писал музыку, и она могла только представлять, как он сидел с ней до трех часов ночи, когда у нее еще вчера. Она могла только слушать музыку, которую он написал завтра.

Редко удавалось переписываться в реальном времени. Когда он писал, в лучшем случае Лана работала, но чаще всегда она просто спала, хоть он и был совой и ложился поздно. Иногда она заводила будильник, чтобы ответить ему. Она приходила в ужас от его стиля жизни. Бывало, когда она вставала, оказывалось, что он вообще еще не ложился. За эту разницу во времени она успевала выспаться и проснуться, а он – ничего. Ночами он писал для нее музыку. Хотя, вообще-то, не для нее, но так ей нравилось думать, потому что она слышала ее первой.

Иногда он записывал не что-то конкретное, а просто присылал видео, где он распевался и играл себе на синтезаторе или гитаре, приписывая что-то вроде, что вышло тупо, неважно и плохо. Он писал:

«Все же надеюсь, это тронуло твое сердце».

Он писал это и не знал, что Лана, завороженная, с удовольствием слушала и сохраняла на телефон. Даже выбрала себе любимые. Она слушала его расслабляющий, проникающий в самую душу голос и думала – наверное, он поет это специально для нее. Даже если это не так.

«Я думаю, я чувствую то же, что и ты», отвечала она.

Лана любила гулять одна, с мороженым садиться в парке и слушать в наушниках его песни. Она наблюдала за гуляющими, как бегают дети, как взрослые гуляют с собаками. Она наблюдала, как кипит жизнь, пока Юнги спит.

Записывая, Юнги старался, как мог, волновался, словно это выход на сцену, потому что знал, что она будет внимательно слушать, специально выйдет куда-нибудь на улицу, сядет на скамейке с каким-нибудь «Маунтин Дью» и будет вслушиваться в каждую ноту. Будто это самое важное, что только может быть. Будто от этого будет зависеть ее жизнь – будет зависеть хоть что-то.

«В ЛА так красиво. Я прилечу когда-нибудь», писал он и никогда не прилетал.

«В Сеуле здорово. Я прилечу к тебе первой», отвечала она и никогда не собиралась туда.

Она снимала ему видео из ЛА, делала настоящие туры, будто она блогер. Только ее видео смотрел один единственный человек. И она просила снимать его тоже. Юнги не любил такую ерунду – ему было не по себе ходить по городу с телефоном. Приходилось еще давать комментарии, и он чувствовал себя полным идиотом, разговаривая сам с собой. Но все равно снимал ради нее. Дарил ей возможность побывать там, где она никогда не была. Там, куда она хотела попасть. Она постоянно бывала в Корее – вместе с ним.

Юнги никогда не мечтал поехать в Америку, но в Калифорнии было что-то такое чарующее, особенно, когда видео присылала Лана. Она выбирала самые подходящие моменты, снимала самые волшебные закаты, словно у нее был талант передать всю эстетику через телефон. Там всегда было чистое небо, много пальм, а на пляж Лана приходила просто чтобы подышать свежим морским воздухом. Несколько раз она даже не ленилась вставать рано утром, чтобы снять ему видео. Она говорила:

«Я встречаю рассвет вместе с тобой». Хотя, вообще-то, у него было девять вечера. «Ты должен увидеть калифорнийскую мечту когда-нибудь». В это время на пляже была только она – и он.

И он хотел увидеть. Он представлял, как там солнечно, когда у них дни напролет шел дождь или вообще снег. Замерзая в куртке, кутаясь в шарф, он пытался согреть себя мыслью о том, как там тепло. Он даже поставил на обои одну из сделанных ей фотографий, поэтому у него всегда было солнечно. Он представлял, как Лана, такая же солнечная и теплая, катается по улицам на роликах со своим мороженым со вкусом баббл-гам.

«Ты не знаешь меня в жизни, но знаешь, что я стереотип калифорнийской девчонки, и езжу по городу на роликах».

Юнги и сам поверил, что Лос-Анджелес – город его мечты, потому что там была она. Он не думал, что тот, кого ты так хорошо понимаешь, может быть так далеко. Настолько далеко, что с трудом можно вообразить его существование. Просто в другом мире. В параллельном. Лана существует только на экране – его телефона. Словно она просто сериал.

Когда они только познакомились и стали обмениваться плейлистами, он писал что-то вроде:

«О боже, неужели ты тоже любишь эту песню».

Или:

«Серьезно, ты слишком крутая для меня».

Он писал:

«Не могу поверить, но у меня чувство, что я знаю тебя очень-очень давно».

Она часто писала всякие глупости, которые, как она считала, никогда не будут интересны, разные мелочи, которые происходили с ней в течение дня. Она писала и не знала, что это интересно ему. Было мило просыпаться и видеть семь сообщений от нее. Когда просыпалась Лана, то видела одно единственное – Юнги был не таким уж многословным. Они будто общались по почте – постоянно с задержкой.

Когда у нее что-то случалось, и когда ей нужна была поддержка, он писал что-то вроде:

«Хорошо, моя дорогая, для начала ты должна понять, что ты лучшая». А сам он обычно не жаловался. Ее маленький телефон превращался для нее в целый мир, потому что он уверял ее, что она круче всех.

Это так странно, что кто-то, кто так хорошо тебя знает, живет так далеко. Это так странно, что есть кто-то, кого ты так хорошо знаешь и кого никогда не увидишь. Так странно, что это один человек.

«Нам нужен компромисс. Мы должны встретиться где-нибудь посередине», писал он.

«Я обожаю Венецию. Давай там».

И было так забавно представлять, что она действительно поедет в Венецию, где никогда не была, и он поедет туда тоже.

Лана никогда не летала на самолетах, но у нее была мечта маленькой девочки – непременно побывать в Венеции. Над ее столом были развешены распечатанные фото из интернета, а с каждой зарплаты она откладывала некоторую сумму на сберегательный счет. Она была влюблена в нее без памяти.

«Это ровно посередине. Ты должен приехать туда», настаивала она.

«Ну, вообще-то, не так уж и посередине». А Юнги с трудом представлял, где это находится, и у него были другие мечты.

Когда ты не знаешь человека лично, ты можешь сказать ему все, что угодно. Ты можешь сказать ему намного больше, чем тем, кто знает тебя лучше всех. Ты можешь сказать ему все то, что не можешь сказать им. И поэтому Юнги мог написать:

«Я бы влюбился тебя, как в тупом сериале, если бы увидел тебя, но ты бы не обратила на меня внимания».

А она, совершенно не переживая о том, что это когда-то может случиться, отвечала спокойно:

«Я бы влюбилась первой. Просто ты бы об этом не сразу узнал. И еще подумал бы, что я дурочка».

«Ты бы что-нибудь спела для моего трека», продолжал он.

«А я научила бы тебя кататься на роликах».

«Но я неповоротливый».

«А у меня нет слуха».

«Я бы тебя обработал».

«А я держала бы тебя за руку».

Было мило и интересно помечтать о том, что никогда не случится. Словно фантазируя перед сном, как ребенок, ты представляешь что угодно, потому что знаешь, что тебе не придется за это отвечать.

Когда он куда-нибудь исчезал, она писала ему:

«Просто скажи, что ты в порядке». И ничего не спрашивала и не пересказывала бесконечные события из своей жизни. Оставалось только размышлять, что с ним на самом деле происходило.

И он писал, просто чтобы она знала, что он здесь.

«Когда-нибудь мы встретимся в Венеции», наивно писала она, словно пересказывала сюжет какой-то сказки. Они влюбились с первого взгляда и умерли в один день – так это и звучало.

«Кажется, мне придется приехать туда, раз ты так о ней мечтаешь», отвечал он, словно соглашался с ребенком, который верил, что принц и принцесса прожили долго и счастливо. Но все мы знаем, что там на самом деле произошло.

А потом он как-то перестал писать, и она тоже. Переписка и без того не была непрерывной, но реальная жизнь поглощала без остатка и не оставляла ничего, кроме неприятностей. Она слушала его песни по утрам – его песни с нежным, чуть хриплым голосом. А он смотрел ее видео по вечерам – слушал, как она, не смущаясь, заливисто смеется сама с собой и, вытянув селфи-палку, едет на роликах и что-то рассказывает ему о своем дне.

«Я скучаю», писала она иногда.

«Я тоже скучаю», писал он спустя пару месяцев. Не получив ответ еще через три месяца, он писал вдогонку: «Я скучаю». То же, что и она, потому что не знал, что написать еще. Потому что это правда.

«Венеция – это наше место», писала она. «Я лечу туда в следующем месяце. Ты поедешь?».

Лана не надеялась получить ответ. Она не чувствовала, что они сохранили ту особенную связь, и решила, что в этом нет смысла. Но он написал:

«До какого числа ты там пробудешь?».