Текст книги "Ее темный секрет (СИ)"
Автор книги: Риган Хэйс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Исследовав тьму внутри себя, он готовился преобразить внешний мир. Он горел идеями, что брали его напалмом, и ощущал, как стремительно растут навыки.
Разумеется, скрыть свои опыты от наставника не было возможности. Альвейн, конечно же, все видел и старался не вмешиваться, но и интереса к его методам не проявлял. Арден старался спрятать от мастера хотя бы следы увечий, заживающих дольше прочих, однако и их вскоре старик обнаружил, после чего пришел в исступление.
– Совсем себя заморишь, несносный дурень! Гордыня твоя тебя погубит, попомни мое слово.
И чем больше наседал на него сид, тем яснее становилось Ардену, как остро он нуждается в своем собственном угле, подальше от скривившейся физиономии наставника. Все больше эта мысль овладевала юношей, и очень скоро он принял решение покинуть знахаря.
Только вот идти ему было некуда. Променять знахарское ремесло на иное другое не имело смысла, даже ради нового угла в чужой хижине. Да и кто его пустит на порог? Ардену нужен был свой дом. Но как отстроишь дом, если нет ни средств, ни лояльной рабочей силы?
Хоть ученик Альвейна и прослыл достойным преемником, соплеменники все еще настороженно и неоднозначно относились к его фигуре. Чтобы убедить на него работать, Ардену необходимо было скопить серебра или золота, а в довесок, что куда важней, – заработать репутацию. Он мог быть сколь угодно богат по меркам общины, но, если люди во дворе ему не улыбаются, а зубоскалят, ничем ему золото не поможет. В их общине уважение за золото купить было невозможно.
Арден не только достиг уровня сида, но и поднаторел в хитрости. Чтобы убить двух зайцев одним выстрелом, он принялся «перехватывать» больных у Альвейна. Ардена больше не волновали простые случаи, вроде глубокого пореза или сломанной ноги. Ему нужно было большее, с чем мог справиться только настоящий мастер своего дела. Потому-то, когда кто-то из односельчан оказывался на пороге жизни и смерти, Арден был тут как тут: мчался, опережая время и своего наставника, чтобы тот не успел вставить ему палки в колеса и взяться за больного первым. Отдельным видом удовольствия было наблюдать изумление с примесью раздражения на лице Альвейна, когда он приходил вторым и оставался с носом.
Жить в общине – нелегко, поэтому больных всегда было в достатке, и сколь плохо это для соплеменников, столь почетно и прибыльно для их врачевателя. Арден рос в глазах людей, удивлял их неведомым прежде талантом и копил серебро да золото в укромном месте, чтобы Альвейн более не покусился на вознаграждение, которое он полноправно заслужил. И когда люди потеплели к нему, заговорили меж собой о его мастерстве, а карманы набились доверху за свершенные труды, Арден нанял людей, чтобы отстроить простенькую хижину. Двое крепких соплеменников охотно согласились, памятуя, какие сложные он принял роды у жены первого, и как прирастил отхваченный топором палец другого.
Втроем они управлялись лихо и шустро, работа кипела и приносила скорые плоды. И Альвейн, разумеется, наблюдал за всем со стороны, отлично сознавая к чему движется дело. Однако, когда Арден под глубокий вечер возвращался без сил и весь мокрый от пота, старик не говорил ему ни слова. То ли мешала отеческая гордость, то ли не знал, как подступиться к разговору – юноше то было неведомо.
Когда его новое жилище было достроено, Арден решил поговорить со стариком сам. Настало время отрезать себя от его влияния и начать взрослую жизнь уважаемого человека.
Юноша как раз собирал свои пожитки, когда сид вернулся с реки с бадьей воды. Старик устало присел у кособокого стола и спросил:
– Уходишь?
В одном его слове уместилась огромная и искренняя грусть, немало удивившая Ардена. Он обернулся, посмотрел на наставника и уверенно сказал, не поддаваясь глубинному чувству сожаления:
– Боюсь, мастер Альвейн, теперь вам нечему меня научить. С вами я достиг своего предела, и это подтвердят в общине. Но без вас я достигну большего.
Его наставник, конечно же, предвидел, что это рано или поздно произойдет, ведь хижина росла с каждым днем, и все же оказался к тому не готов – это четко читалось в его опущенных плечах и взгляде, потупленном в землю. Он не сказал ученику ни слова, не дал доброго напутствия. Когда Арден выходил с вещами, старик так и сидел, как оглушенный, и молча глядел уходящему юноше вслед.
Да и что сид мог сказать ему? Альвейну и правда больше нечему его учить. Такова судьба любого учителя: однажды наступает миг, когда ученик в нем больше не нуждается.
* * *
Чем больше люди теплели к Ардену, тем злее становился Нандир. Он видел, как с каждым днем Арден Безродный все ближе подбирался к его дочери, и это порождало в нем ненависть. Чего он только не успел предпринять, пока юноша карабкался наверх. Рукою Хадригейна поджигал его дом, но тот напрочь отказывался заняться огнем. Подсылал в ночи своего доверенного сообщника и побратима, Грогана, чтоб заколол его, как свинью, пока вся община спит, но куда там: Арден предусмотрительно заколдовал порог, так что любой, кем движет злой умысел, ни за что не переступит его. Решив, что всему виной может быть и бесталанность его верных собратьев, Нандир засунул свою гордость за пазуху и решил все сделать сам, чтоб уж наверняка. В одну из ночей, пока ни один глаз не видит его позорного падения, пробрался в хлев и отравил его коз. Если Арден подоит их и выпьет отравленного молока, то тотчас падет – таков был замысел Нандира. Когда он, овеянный невидимостью, уносил ноги прочь, то мог заверить богов клятвой, что слышал противный до зубного скрежета смех Безродного. Он преследовал его до самого дома и лишь перед его порогом отпустил хватку.
На утро, ожидаемо, ничего не произошло: скот мало того не пал, так еще и принес потомство, будто Нандиру на зло. Сам же Арден был живее всех живых, будто и не было никакой отравы вовсе. Встретившись с юношей во дворе, старейшина не сумел сдержать клокочущей ярости и удалился, лишь бы не видеть самодовольной ухмылки наглеца. Ардену, казалось, все равно: он лишь взрослел на глазах, мужал, расцветал и вскоре превратился в видного мужчину. Он будто подпитывался чужой ненавистью и обращал их злодеяния себе во благо.
Старик Нандир почти отчаялся изморить негодника – тот стал слишком силен, раз умудрился превзойти даже Альвейна, талантам которого, Нандир считал, равных нет. На глазах старейшины доверие людей к умениям сида пошатнулось. Теперь Альвейну они предпочитали молодого знахаря, который поднялся из грязи под их ногами и заработал себе имя. Нандир диву давался: почему никто из них не озадачился вопросом, как щенок получил свое могущество? Как же так вышло, что юный и неопытный ученик в считанные месяцы так преобразился и затмил мудрого наставника из уважаемого рода? И пока община млела перед внезапно раскрывшимся очарованием Ардена, Нандир решил найти ответ на волнующий его вопрос.
Он пришел к Альвейну за мирной беседой, желая исподволь выведать что-нибудь, что прольет свет на секрет его ученика. Пусть и неохотно, не сразу, но старик открылся ему. Он поведал, как Арден творит свою магию и выразил тревогу, что эта магия в нем вызывала.
«Было в ней что-то темное, недоброе, – говорил сид, – будто не от нашего мира. Как если бы тьма, обитающая под землей, вдруг проникла в мир живых и действовала через моего бывшего ученика».
Нандира этот рассказ удивил и не на шутку встревожил, поднимая в подсознании худшие опасения. Но вслух он высказал лишь удивление:
– Чего ж ты молчал, старина? Это в корне меняет дело.
– Я знаю, ты стремишься отгородить свою дочь от него, но я не уверен... Правильнее будет сказать, я видел его магию, но не могу признать ее вреда. Какой бы ни была эта сила, похоже, что Ардену она подконтрольна.
В голосе старика Нандир уловил беспокойство. Пускай Арден задел его самолюбие, сид все еще любил его как сына. Последнее, чего он желал ему, так это смерти.
В отличие от Нандира.
– Не знаю, Альвейн, это нужно обдумать. Мы прежде не сталкивались с подобным явлением, никто из нас не познавал эту тьму. А вдруг мальчишка навлечет на нас беду?
– Ты считаешь, он на такое способен? Способен убить? – Альвейн возмутился и ударил по столку кулаком. – Я не учил его этому! Если он ученик своего учителя, то ни за что не падет так низко, чтобы отнять жизнь. Насколько мне известно, на сегодняшний день на его счету уже десяток спасенных жизней. Почти каждый человек общины прошел через его целительные руки – и все они живы-здоровы. Но ты прав, Нандир, эта материя не дает мне покоя… – сид чуть выждал, теребя бороду, а затем продолжил: – Как и благодаря чему он заполучил эту силу, я не ведаю. Но знаю лишь, что никто еще не приручал тьму на моем веку, а потому мы не можем предсказать, к чему это приведет.
Нандир прищурился от довольства, ведь в его голове уже зрел план.
– Будем наблюдать, Альвейн. Будем наблюдать.
4
Ни от кого не укрылось, как изменился бывший ученик знахаря. Самонадеянности пришла на замену твердость и уверенность, а отчуждению ‒ искреннее желание помогать соплеменникам.
Но одного община не видела, не знала: даже сейчас внутри Ардена скреблась ничем неутолимая жажда. Пускай он многого успел добиться, а все же этого ему было мало. Ниррен по-прежнему не звалась его женой и ему не принадлежала, да и Хадригейн все маячил на горизонте и хвостом увивался за дочерью старейшины. Юноша знал, что находится под неусыпным наблюдением старого Нандира, а чтобы он и пальцем не коснулся главной драгоценности, приставил своего верного стража, не спускавшего глаз с его дочери. Теперь и по ночам воин бдел у их хижины, не давая отойти бедной Ниррен дальше отхожего места.
Они не виделись с самого Лугнасада, и Арден томился по ней до помрачения рассудка. На праздник он даже не явился, чтобы не лицезреть в мучениях, как снова Ниррен обхватывают чужие руки. Лучше уж совсем ее не видеть, чем лишний раз осознать, насколько она далека и недоступна.
Так дни сменялись ночью, а ветры сдували пыль бесцельно прожитых седмиц, пока общину вдруг не облетела весть, грозившая разрушить то шаткое равновесие, которое Арден едва успел обрести.
Солнце в тот день только-только выползло из-за горизонта и осветило верхушки деревьев на холме, когда Арден вышел из хижины, чтобы набрать воды из реки. С бадьей в руке он пересекал общинный двор, как вдруг кожей почувствовал: что-то не так. До него доносился отдаленный злобный шепот, ударяясь ему в спину, а косые взгляды сыпались со всех сторон, прожигая насквозь. Арден как раз обернулся, когда вдруг врезался в неведомую преграду. Он повернул лицо и его встретил чей-то кулак.
Вспышка – и переносицу пронзила острая боль. Ноздри мгновенно заполнились жгучей кровью, а воздух будто выбило из легких от внезапного удара. Выронив бадью и согнувшись пополам, Арден поднял голову: перед ним стоял мужчина, чью семью он с неделю назад выходил от горячки.
– Ты чего удумал, а, Безродный? Отравить нас всех решил? Тебе это с рук не сойдет, так и знай!
Мужчина повторно замахнулся, но на сей раз Арден оказался проворнее: увернулся от летящего в лицо кулака, а затем одним рывком подмял мужчину под себя и повалил его наземь. Пока тот катался по грязной земле, хватаясь за ушибленные ребра, Арден лихорадочно вертел головой и с ужасом осознал, что от радушия и благосклонности односельчан не осталось ни следа. Все они были не в себе: кто разгневан, а кто взволнован и даже напуган. Что могло случиться за ночь и в корне перевернуть их мнение о молодом знахаре? Ведь еще вчера он ловил их робкие улыбки...
Вскоре нашелся тот, кто ответил на его беззвучные вопросы. Из сгрудившихся вокруг них членов общины выступила дородная женщина. Лицо ее было красным и распухшим от слез, а сальные волосы спутались в вихры. Она встала напротив юноши и сквозь зубы прошипела:
– Ах ты, змея!.. Как ты мог погубить Энгира, разве он тебя чем-то обидел, Безродный?
– Я не понимаю... – вставил Арден, но женщина впала в истерику.
– Ах, не понимаешь? Да умер он, ночью отошел, не проснулся больше... А накануне ты давал ему свою настойку, помнишь? Ему, Энгусу, Дрехту и Ансе. Энгус уже лежит, мучаясь лихорадкой, Дрехт и Анса с детьми тоже приняли твой яд, так что ж теперь с ними будет?
В толпе раздался детский плач и чей-то отчаянный вопль. Арден обернулся и увидел их источник – та самая Анса и двое ее сыновей. Это их отец набросился на него с кулаками, боясь за жизнь своей семьи. Да что же это...
– Мерзавец! – закричала женщина и хотела было наброситься на Ардена в порыве слепой ярости, как ее остановил появившийся во дворе Нандир. Он ловко обхватил ее за руки и попытался унять ее пыл.
– Тише-тише, Брида, – приговаривал он, продолжая удерживать рыдающую женщину. В ее глазах плескались гнев и страх. Она тоже принимала ту настойку и прямо сейчас в ужасе ожидала скорую погибель, хотя явных признаков отравления Арден пока не заметил.
Нандир посмотрел на знахаря и чинно сказал ему:
– Арден, понимаешь ли ты, что произошло?
Юноша все еще стоял в ступоре и мог только помотать головой. Разъяренные взгляды односельчан словно сковали его по рукам и ногам. Он снова ощутил себя нагим и выставленным на всеобщее поругание.
– Почти все, кого ты лечил в последние дни, слегли с лихорадкой. Болезнь развивается быстро, и даже Альвейну не под силу прогнать последствия твоего колдовства. Что же ты сделал с ними и почему вредишь моим людям, Безродный?
– Но это невозможно! – прокричал Арден, чтобы каждый услышал его. – Эти снадобья я принимал самолично, я испытывал их неоднократно, прежде чем дать больным. Мне незачем вредить вам, поверьте! – он обвел взглядом членов общины, но никто не ответил ему теплом и доверием. Все, ради чего он столько трудился, пошло прахом в мгновение ока.
– Скажи это тем, кто сейчас корчится в агонии! – выплюнул Гроган Одноглазый, протиснувшийся через односельчан. Уцелевший глаз смотрел на него недобро, сверкая холодной свирепостью.
– Знаешь ли ты, Арден, что ждет тебя, если все они умрут?
Слова старейшины будто окатили его ледяной водой. Он уставился на главу общины, и осознание вдруг сжало его сердце тисками. Слишком подозрительно развивались события, слишком уж спокойным выглядел Нандир, взирая на него с высоты собственной непорочности...
И тут он все понял. Вокруг Ардена прочной сетью плелся заговор.
– Я их не убивал.
Пока он мирно спал, довольствуясь новизной своего положения, хитрец Нандир решил его оболгать. Еще ни в чем Арден не был так уверен, как в изготовленных настойках, а значит, они не могли причинить никакого вреда тем, кто их испил. А вот подмешать выздоровевшим яд мог кто угодно, желая обесчестить его имя. Но как доказать свою непричастность, когда людское недоверие взяло его в плотное кольцо? Ничто уже не могло спасти его от возмездия Нандира. Некому вступиться за Ардена Безродного, обвиненного в отравлении односельчан. Даже Альвейн, что был ему как отец, не замолвит за него словечка, все еще нося в сердце черную обиду на бывшего ученика.
Но двор вдруг огласил знакомый крик и зажег надежду в сердце Ардена.
– Отец, он не виновен!
Сквозь толпу прорвалась Ниррен. Она спасительным мостом протянулась между ним и соплеменниками, всем своим видом источая волны негодования и несогласия. Следом за ней ворвался запыхавшийся Хадригейн, который явно не успел остановить девчонку, что выскользнула из-под его надзора. Он потянулся было к девушке, чтобы увести ее и не мешать отцу вершить самосуд, но та оттолкнула его и кинулась к отцу.
– Что ты делаешь, отец? По какому праву судишь Ардена за то, чего он не совершал?
– Ниррен, сейчас же возвращайся в дом и не вмешивайся в дела общины!
– Но у тебя нет никаких доказательств...
– Тогда поди и взгляни на моего Энгира! – взвыла женщина, все еще змеей извиваясь в хватке Нандира. – Он уже посинел весь от той отравы, которой его снабдил этот выродок...
Посинел... Голову Ардена пронзила смутная догадка. Единственным известным ему ядом, от которого кожа приобретает синеватый оттенок, был... лен[1]. Тот самый лен, который так часто оставляла ему на пороге Ниррен. Раз девушка легко находила голубенькие цветы, то и Нандиру или его приспешникам не составило бы никакой сложности его достать.
Хадригейн все еще безуспешно пытался образумить Ниррен и ухватить ее за тонкое запястье:
– Прекрати, давай вернемся в хижину, – увещевал он, выплясывая вокруг девушки.
Но Ниррен обыграла всех.
Она всегда находила возможность увидеть Ардена, даже когда казалось, что весь мир восстал против них. Она находила лазейки там, где и солнечный луч не отыскал бы крошечной бреши. Ниррен умела видеть дальше и зорче, чем сокол в небе, но кроме Ардена никто и не догадывался о том, как умна дочь старейшины. Ее отец в том числе. Он недооценил смекалку Ниррен, что и подарило ей шанс на спасение юноши.
Пока среди них разгоралось пламя спора, Ниррен быстрым движением выхватила с пояса Хадригейна нож и отскочила в сторону, поравнявшись с Арденом. Когда белокурый воин сделал шаг в ее сторону, она угрожающе выставила острие перед собой и взмахнула, издав воинственный рык.
– Ниррен, что ты делаешь? – недовольно прокричал Нандир, сдвинув брови. – Сейчас же отойди от него и вернись домой!
– Не подходите иначе, клянусь, я лишу себя жизни!
Арден тут же повернул к ней голову и прошипел еле слышно:
– Ты с ума сошла? Оставь это, меня уже не спасти!
Девушка скосила на него глаза. В темных радужках проскользнула потаенная мысль, от которой все внутренности Ардена сжались в ком. Нет, она не посмеет, она...
– Если вы не способны поверить вашему знахарю, тогда поверите дочери старейшины! – провозгласила Ниррен, обводя взглядом растерянную толпу. – Верьте не словам чужим, а глазам своим.
– Не смей! – закричал Арден и бросился к ней, чтобы перехватить кинжал, но было поздно. Острие ножа, ведомое ее смелыми руками, вошло в плоть девушки по самую рукоять. То, что Арден показал ей тогда, на их тайном месте, она теперь проделала с собой.
На них обрушились чужие возгласы и вопли, но юноше было все равно. Его мысли сейчас вертелись лишь вокруг жизни Ниррен, которая стремительно вытекала из ее тела вместе с горячей кровью. Ноги девушки подогнулись, но он успел подхватить ее, не давая упасть.
– Не трогай ее, Безродный! – завопил Нандир и дал знак Хадригейну. По его команде бравый воин обнажил меч и наставил на юношу.
Арден понимал, на чем хотела сыграть Ниррен. Она знала, что, всадив кинжал себе в живот, вынудит исцелить ее на глазах у односельчан. Она хотела на себе показать безопасность его силы. Но если Хадригейн снесет голову с его плеч, то жертва девушки будет напрасной. А значит, в первую очередь он обязан спасти себя.
– Постойте! – вскричал Арден и выставил перед собой руку. – Я могу спасти ее, слышите? Я еще успею ее исцелить, если мне не будут мешать.
– Не смей тронуть ее своим темным колдовством! – наседал Нандир. Хадригейн сделал еще два шага вперед, неумолимо приближая миг смерти для Ардена. – Альвейн! Сейчас же приведите Альвейна...
Но старый знахарь был далеко. Пока Ниррен умирала на глазах отца, старик-сид, им отосланный, пытался спасти жизнь, которую сам же Нандир почти оборвал. Глава общины загнал себя в угол и теперь метался в отчаянии, беспомощный и безутешный. Если бы дочь старейшины не истекала кровью у Ардена на руках, он бы дал волю злорадству, но не сейчас. Ниррен была важнее его мести, хоть и неожиданно стала его орудием.
Хадригейн надвигался и тем не оставил Ардену выбора: когда мужчина замахнулся мечом, знахарь выставил перед собой ладонь. Дымчатая тьма, пришедшая на двор по его велению, образовала между ними прочный заслон и приняла на себя всю мощь удара. Встретившись с твердыней тьмы, меч со звоном разлетелся на мелкие осколки. Ардену и Ниррен ничто не грозило под куполом темной магии.
– Ниррен, слушай мой голос, слышишь? – Арден аккуратно уложил ее на землю и извлек нож из живота. Ниррен сдавленно охнула и закатила глаза от боли. – Будь со мной, Ниррен, слушай голос. Я не могу вот так глупо потерять тебя...
Издавая булькающие звуки, девушка с трудом пробормотала:
– Я верю... Верю в твою силу. Ты ведь этого хотел, правда? – на губах ее выступили капельки крови. – Ты хотел, чтобы в тебя... верили. Вот я, перед тобой: покажи им свою силу. Пусть... пусть она спасет меня и откроет им глаза.
Сгустки тьмы послушно сплетали поврежденные ткани воедино и вдыхали в тело утекающую жизнь. Еще немного – и под ладонями юноши остались лишь кровавые разводы. Когда он приподнял намокшую ткань одежды, то под ней не обнаружил даже шрама: кожа идеально затянулась и выглядела нетронутой лезвием ножа. Дыхание девушки выровнялось, кашель, от которого содрогалось тело, исчез.
– Ниррен? Ниррен, посмотри на меня.
Девушка приподняла голову и посмотрела на своего спасителя. Лицо ее очистилось от предсмертных мук и засияло радостью облегчения.
– Ты спас меня, – шептала она, поглаживая его по скуле.
– Ты безумна, – казнил он ее, покрывая поцелуями девичье лицо. – Никогда больше так не делай! Я тебя не стою.
Ниррен криво улыбнулась и ответила:
– Этого я обещать не могу. Если они разлучат нас с тобой, я убью себя. И никто из них не сможет больше вернуть меня к жизни, даже Альвейн.
Он обнял ее покрепче, продолжая целовать гладкие волосы на макушке, уши, все, что попадалось его разгоряченным и благодарным устам. Она рискнула собой ради него и открыто выступила против отца. Если это не доказательство ее любви, то что тогда?
Надобности в защитном куполе больше не было, и тьма рассеялась, словно ее и не было. Звуки испуганных людей и разгневанного отца вдруг стали стократ громче и оглушили влюбленных, вдруг забывших, что они на дворе не одни. Когда дым рассеялся, Арден увидел нависших над ними Хадригейна, Нандира и Грогана, что направил на них заостренное копье. Без особых церемоний, Хадригейн отпихнул Ардена, и помог девушке подняться. Люди завороженно осматривали Ниррен, которая выглядела живой и здоровой.
Старик Нандир подошел к дочери и что-то спросил, да только дочь не желала говорить с ним. Она хотела говорить с людьми, чтобы развеять их сомнения раз и навсегда. Отмахнувшись от объятий обеспокоенного отца, она обвела взглядом членов общины и громко проговорила:
– Только что вы лицезрели чудо моего спасения. Точно так же Арден спасал некоторых из вас. Я знаю: сердце его чисто и невинно. Им движет желание помочь, а не убить. Его колдовство теперь часть меня, и вскоре мы увидим, прав ли мой отец в своих доводах. Если Арден повинен в лихорадке бывших больных, значит, и меня ждет та же участь. Но я почему-то верю, – Ниррен развернулась и окинула отца презренным взглядом, – что моей жизни ничто не угрожает.
Сказав свое слово, Ниррен покинула двор. Люди расступились пред ней, пропуская вперед, и озадаченно глядели вслед храброй девушке. Хадригейн собирал ошметки своего меча, чтобы никто ненароком не поранился об острые осколки, и исподлобья следил за Арденом. Гроган Одноглазый замахал руками, разгоняя любопытных и испуганных односельчан, а затем увел плачущую Бриду. Вскоре на дворе остались лишь Арден и глава общины, лицо которого стало мрачнее тучи. Когда юноша поднялся на ноги, тот подошел и прямо в лицо прорычал:
– Тебе это даром не пройдет, Безродный...
– Вам больше не оболгать меня, – перебил знахарь, гордо вздымая подбородок. – Они все видели, Нандир, все они стали свидетелями чужой лжи, имевшей целью меня уничтожить. Прошу, ответьте лишь на один вопрос: это был лен?
Нандир сжал челюсти до хруста. Знахарь попал в самую точку.
– Если ты хоть пальцем еще раз коснешься Ниррен, я сделаю все, чтобы твой хладный труп ели черви.
Не желая тратить лишних слов на запальчивого юношу, старейшина развернулся и ушел вслед за остальными. Арден следил за его удаляющейся фигурой и чувствовал, будто сегодня родился заново. Небо вдруг озарилось вспышкой: Арден не заметил, как солнце скрылось за наплывшими грозовыми тучами. За блеснувшей молнией потянулся раскатистый гром, раскалывая небеса пополам. Крупные капли дождя сыпались на землю, мочили его темные волосы и охлаждали разгоряченную кожу. После второй вспышки дождь разошелся до ливня, но Арден не двинулся с места. Он завороженно смотрел, как ширящиеся лужицы собирались в ручейки и уносили с собой следы крови Ниррен. Вскоре земля очистилась, и ничто не говорило о разыгравшейся во дворе сцене. Но в памяти Ардена навсегда отпечаталась та решимость, с которой ее тонкие руки выхватили кинжал.
Впервые кто-то был готов умереть за него. Впервые кто-то поставил его жизнь превыше своей.
* * *
Вернувшись в хижину, первым делом Ниррен нашла, на что выплеснуть бушующий внутри гнев. С криком она тыльной стороной ладони смела со стола все глиняные горшки. Высвобождая свербящую в сердце боль, она перевернула отцовский настил и разбросала подклад из мягкого сена по всему жилищу. Отыскав в углу все снадобья отца, она без разбору выбросила их в оконце и вылила в траву на заднем дворе. Если среди них и прятался злополучный яд, пусть лучше отравит поросль одуванчиков, чем ее соплеменников.
Немного успокоившись, она присела на свою постель и попыталась выровнять дыхание. Сегодня она спасла Ардену жизнь, и должна ликовать, но вместо положенного радостного чувства ее захватила в силки печаль. Вдвоем они, пусть и не сговариваясь, сумели загнать Нандира и его сообщников в тупик и увериться в его виновности, но это и разрывало Ниррен сердце. Она любила отца, но как простить ему предательство, не знала. Доказав правоту любимого, она потеряла доверие к родному человеку. Когда-нибудь она устанет метаться меж двух огней. Нужно это прекратить, и поскорее.
В хижину наконец-то пожаловал отец. Весь вид его кричал о том, как тот жаждет объяснений ее безрассудного поступка.
– Ты что устроила там перед людьми? Зачем пытаешься оправдать его деяния?
– Потому что прекрасно знаю, что он их не совершал. Это все ты со своим верным псом, Хадригейном, строишь козни и жаждешь сгноить Ардена со свету.
– До сих пор не могу поверить, что этот мерзавец позволил тебе ранить себя! – отец потрясал кулаками в воздухе и хрустел хрящами в пальцах, видимо, воображая, как сжимает юношескую шейку. – Наверняка это была его идея, да разве же ты признаешься?
– Нет, я сделала это сама, – жестко высказала Ниррен и развернулась к отцу. Глаза ее метали молнии, она была исполнена решимости высказать ему все, что кипит внутри. – А знаешь, почему? Потому что родной отец готов проливать невинную кровь своего народа, чтобы уничтожить одного неугодного ему человека. Не хочешь ли рассказать людям, кто отравил тех несчастных? Или это сделать мне?
Отец сразу помрачнел.
– Это он научил тебя своим играм? Так пусть ни на что не надеется: никто в эту чушь не поверит. – Затем он устало вздохнул и присел рядом, протирая вспотевшее лицо ладонью. Уже тише он добавил, беря доверительную ноту: – Прошу, не верь ему, дочь моя. Меня уже долго терзает дурное предчувствие, и оно неразрывно связано с Арденом Безродным. Я чувствую, что он сведет тебя в могилу, если не прекратить ваши встречи.
– Встречи можно прекратить, отец, но нельзя оборвать чувства. Ты ничего не добьешься, если заточишь меня в клетке, точно зверя. Любовь вечна и умеет ждать.
– Нечего ждать, Ниррен! К Самайну ты будешь женой Хадригейна, хочешь ты этого или нет. Вот тебе мое отеческое слово.
С тем отец ушел из хижины, оставив Ниррен наедине с ее горем. Что бы они ни делали, все оборачивалось против них. Как бы ни пытались отщипнуть счастья для себя, их обирали до нитки, оставляя ни с чем. Ардену грозила гибель, ей – несчастливый, нежеланный брак. И единственное, что теперь способно было помешать чужим планам – это их смерть. Но умирать Ниррен не торопилась, нет.
Настало время побега.
* * *
Трое сидели у вечернего огня в доме знахаря, погрузившись в нелегкие думы: Нандир, поглощенный мыслью о расправе с неугодным колдуном, Хадригейн, его преданный воин, таящий в прищуре глаз жажду преступного деяния, и Альвейн, мрачный от предчувствия надвигающейся беды. Долгое время все трое безмолвствовали, собирая воедино мысли, но тут Нандир заговорил:
– Накануне мне было видение. Яркий сон, и все вокруг – настоящее, как сейчас, когда гляжу на ваши лица. И видел я мою любимую дочь, убегающую через леса и холмы, да не одну, а за руку с безродным колдуном. Они надумали сбежать, и, чует мое отеческое сердце, все произойдет этой ночью. Руны согласились со мной в этом и предупредили о тревожном будущем. Мы обязаны их остановить.
Альвейн помолчал немного, а затем поинтересовался у старейшины, не скрывая издевки:
– Ты ведь о том и мечтаешь, чтобы избавиться от моего бывшего ученика, и раз так, то разве не лучше, если он сам покинет общину?
– Но не с моей же дочерью, помилуй тебя боги! – взорвался Нандир и даже пристукнул посохом по земле. Огонь гневно рассыпался снопом искр, едва не подпалив Альвейну длинную седую бороду. – Уж этого я не допущу и костьми лягу, чтобы Ниррен не покинула родных мест ни сегодня, ни когда-либо после. А что до судьбы юного колдуна... Здесь есть, о чем подумать.
Хадригейн, будто следуя мысли старейшины, продолжил:
– Если подойти к делу с хитростью, можно избавиться от Ардена тихо и незаметно, а люди пускай думают, что ушел сам.
– И сердце Ниррен будет разбито вдребезги, что погубит ее чувство к честолюбивому выродку, – закончил мысль Нандир, перехватывая взгляд своего верного воина, и расплылся в довольной улыбке.
Один лишь Альвейн не желал радоваться открывшейся перспективе. В груди его взвилась буря негодования.
– Вы что же, задумали его... убить?
Нандир резко повернул к старику голову и окатил ледяным взглядом.
– Я знаю, Альвейн, он был все равно что сын тебе, но опомнись: неужели не видишь, на какой скользкий путь встал твой бывший ученик? А как он отверг твою мудрость, возомнив себя всесильным? Это уже не тот Арден, которого ты знал еще мальчишкой, чумазым и беспомощным. Прошу, не позволяй прошлому застилать тебе глаза, мой друг. Он предал тебя единожды, а кто вкусил сладости предательства, непременно сделает это снова.
Старик был не глуп, и все же чувство печали и преждевременной потери сковало его внутренности. Он вспомнил, как впервые нашел Ардена мальчиком, брошенного в канаву и надрывно ревущего среди тел родных, пожранных смертельной хворью. Тогда шел ливень, и стенки оврага превратились в скользкую грязь, по которой выбраться ребенку не представлялось возможным. Как вчера, он вспомнил его большие серые глаза, сверкавшие от слез, и измазанные грязью щеки и ладони от беспрестанных попыток выбраться из овражьего заточения. Сид смилостивился и приютил дитя, которого не прибрала к рукам смерть, не поразила страшная болезнь, и воспитал из него достойного преемника. Как же так вышло, что Арден вместо благодарности и почтения выказал ему лишь презрение? Разве не был Альвейн ему лучшим отцом и проводником в этом большом и сложном мире?
