Текст книги "Кумир для Страховидлы"

Автор книги: Рената Окиньская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ну да ладно, хрен с ней. Ден, милый, я молюсь, чтобы судьба дала мне новый шанс, новую встречу с С. И очень надеюсь, что в этот раз не растеряюсь и сумею заинтересовать его!

Вик меня подбешивает последнее время. Почему-то он решил, что у него есть на меня какие-то права. Господи, да я поцеловалась с ним пару раз, можно сказать, из жалости. Кто ж ему еще-то даст, придурку этому? Ну и для нашего дела это в принципе не вредно, у него, в случае чего, меньше будет желания соскочить с темы. А то, как бы он там меня ни убеждал, в чем бы ни клялся, а все-таки гнилой он, и ждать от него можно всего, чего угодно.

Фу, думать о нем не хочу. Нудит и нудит последнее время, что я себе кого-то нашла. Я ему уже намекнула пару раз, что это не его собачье дело, так он бесится. Кретин, да он с С. и рядом не стоял! И если бы не бабки, которые мы с ним так замечательно делаем, то хрен бы я ему дала хотя бы за руку себя подержать!

Настоящее время (февраль).

– 

Я с ума сойду! – всхлипывала Маша, судорожно ловя ртом воздух. – Он мне теперь сниться будет! Я больше на эту работу в жизни не приду!

Она сидела на своем рабочем месте, положив локти на стол, а на них голову. В нашем отделе, если не считать горестных Машиных причитаний, царила тишина. Настроение у всех было подавленное.

Виктора нашли три часа назад. Приехала полиция, следователь. Выписку товара запретили и отгрузку приостановили, из «холодильника» всех выгнали. Но, естественно, никому не разрешалось уйти домой. Почти пятьдесят человек слонялось по территории, не зная чем себя занять и на все лады обсуждая шокирующую новость. При мысли о том, что нас всех отпустят не раньше, чем опросят, мне становилось нехорошо.

Асель, наша специалистка по постановке товара на учет, позвонила своему мужу, предупредила его, что задержится. Они немножко поворковали, и она закончила разговор, нежно произнеся:

– 

И я тебя люблю! Целую!

– 

Нашла время для нежностей! – возмутилась Вика. Она пожала плечами:

– 

Я просто предупредила своего любимого человека о том, что здесь происходит, и что я буду, скорее всего, поздно. Просто для того, чтобы он не волновался. А то, что я ему говорю, что люблю его – так это вообще ничьих ушей не касается! – последовал холодный ответ.

– 

И все равно, – настаивала Вика, – бывают ситуации, когда это просто неуместно!

Асель, это наглядное воплощение покоя, на едкую реплику просто не отреагировала. Эта женщина всегда мне нравилась. У нее красивое и безмятежное лицо с тонкой светлой кожей, усеянной трогательными нежными веснушками, и глаза-черешни. И такой же безмятежный характер. Я иногда ловлю себя на том, что когда сильно нервничаю, мне хочется с ней поговорить, как бы напитаться этим ее покоем. Не то, чтобы она равнодушна ко всему, нет, но воспринимает она все с некоторой долей отстраненности. Словно где-то за этими стенами есть ее настоящая жизнь, а все, что происходит здесь – просто мираж. И именно поэтому она кажется невероятно надежной, как бухта, в которой так хорошо укрыться в шторм, спасаясь от офисных катаклизмов.

– 

Это хорошо, когда есть с кем поделиться, пусть даже и такими новостями, – вздохнула Ингрид. Я кивнула, и с любопытством посмотрела на нее.

Вообще она редко принимала участие в любых разговорах, которые не касались работы. Я давно поняла, что она очень замкнутый человек. Она не искала возможности завести себе друзей, а если кто пытался сойтись с ней, то она все равно мягко переводила все в русло чисто рабочих отношений. Она ни с кем не делилась своими переживаниями, не обсуждала личную жизнь. Я даже не знала, живет ли она одна или с кем-то.

Я не раз задумывалась, почему такая неглупая девушка предпочитает одиночество, почему так запирается в себе? Наверное, отчасти ее замкнутость можно объяснить внешностью. Точнее, отсутствием таковой. Конечно, до моей былой «красоты» ей далеко, и все же ее никак нельзя было назвать привлекательной. Простецкое до невозможности лицо, которое она неумело пыталась подправить макияжем, всегда одним и тем же – очень темные тени, бледная помада и немного румян. Такая же плотная как у меня, фигура с мощной, отнюдь не девичьей костью. Но, по-моему, для нее хуже всего было совсем не это. Хуже всего было совершенно умопомрачительное сочетание фамилии, имени и отчества – Карпухина Ингрид Николаевна! С первых минут нашего с ней знакомства у меня не укладывалось в голове, чем руководствовались родители, когда так портили жизнь своему ребенку?! Назвали бы Машкой – и, может, была бы вполне довольная жизнью девчонка. Нет же, надо было выпендриться, скреативить…

Я была уверена, что если бы не это имя, красивое само по себе, но немыслимое в сочетании с такой фамилией, Ингрид была бы более общительной.

Я, поставив крест на своей привлекательности, приняла позицию третьего пола, «неведома зверушка», зато общительная и доброжелательная, открытая, хоть и до определенной степени, практически для каждого. Ингрид избрала для себя другой путь – серьезного официоза.

Она, в отличие от меня, предпочитала строгие деловые костюмы черного или серого цвета, без отличительных особенностей, удивительным образом делавшие ее незаметной. И минимум общения вне рабочих тем – все, что не касалось выполнения трудовых обязанностей либо отметалось, либо игнорировалось ею.

Зато в плане работы Ингрид просто цены не было. Она быстро понимала, что от нее хотят, делала все четко, точно и аккуратно. Мне часто казалось, что если бы она только захотела, то вполне могла бы найти себе гораздо более интересную и оплачиваемую работу. И что на нашей фирме она, как и я, прячется от мира вместо того, чтобы наслаждаться жизнью.

Мне Ингрид очень помогала. И к тому же, может из соображений субординации, а может из каких других, но со мной она держала менее короткую дистанцию. Не дружественную, нет, скорее партнерскую. Она как бы стояла со мной плечом к плечу в перипетиях нашей оптушной жизни…

***

Маша снова всхлипнула, причем очень жалостно, и этот печальный звук вырвал меня из размышлений о коллегах. Ей не повезло, Виктора нашли буквально на ее глазах.

Она пришла с документами в теплую пристройку к морозильному складу, выполнявшую роль кабинета. Обычно там находился кто-нибудь из заведующих, но в этот раз в помещении оказалось пусто. Исправления, которые она принесла, были «горячими», то есть срочными. Маша проявила неожиданную решительность. Она не оставила документы просто на столе, понимая, что заглянуть туда могут еще не скоро, а то и вовсе не заметят свежие бумаги в ворохе других. Поэтому Маша мужественно надела один из висевших тут же пуховиков и решительно пошла в «холодильник».

Помещение это на самом деле представляет собой отдельный огромный ангар, специально отстроенный для хранения замороженной продукции. Внутри тянутся бесконечные ряды с товаром, разбитые на сектора. Маша побегала вдоль рядов, но сначала никого не нашла. Она быстро замерзла, хоть и в пуховике, и совсем уж было решила выйти и дождаться кого-нибудь снаружи, когда вдруг услышала шум, доносящийся из дальнего угла шестого сектора. Мужские возгласы, приглушенные сухим морозным воздухом, намекали на то, что люди чем-то удивлены и даже потрясены. Маше, естественно, стало интересно, чего это они все там столпились, и она направилась туда.

Она подошла как раз в тот момент, когда один из грузчиков отодвинул в сторону две составленные друг на друга коробки. За коробками, скрюченный в неестественной позе, прижатый к стене, иссиня-бледный и покрытый изморозью находился Виктор.

Сначала Маша не поняла, что же она собственно видит, настолько жуткая и противоестественная картина перед ней открылась. Зато когда до нее в полной мере дошло, бедняжка громко заорала от страха, перепугав тем самым мужиков, которые не заметили, как она подошла, и бегом ринулась из холодильника, на ходу стаскивая пуховик.

А потом она долго ревела у меня в объятиях, по неизвестным науке причинам. То есть понятно, почему ревела, не понятно, почему именно у меня на груди. В конце концов, ее напоили валерьянкой и отвели на рабочее место. Там она и пребывала до сих пор, уронив голову на руки и не меняя позы.

Конечно, жутко увидеть такое, но не думала, что она настолько впечатлительная. Мне было ее жаль. Ее подружки сидели за соседним столом и шушукались, почти не обращая на нее внимания.

Вика Волгина, Маша Коробицина и Оксана Сланцева – эти три девушки дружили между собой, и представляли из себя эдакую троицу гламурных девиц. Золотисто-розово-карамельное трио, озабоченное своим внешним видом до неприличия, почитающее главными идолами косметику и тряпки. В отличие от подавляющего большинства сотрудников, эти дамочки были свято убеждены, что наш офис – это подиум. Правда выглядели они, надо отдать им должное, и в самом деле шикарно. Пожалуй, по показателю внешности лишь Алена, молоденькая заведующая колбасным складом, могла с легкостью переплюнуть любую из них. Правда, Аленина внешность – это дар Божий, она и в ватнике выглядела как ангел, в отличие от девчонок, которые свою красоту создавали сами.

Вика Волгина всегда была убеждена, что она красивее, умнее и вообще, во всем лучше всех на свете. У нее лицо аристократки, и когда она помнит об этом, то старается вести себя и двигаться соответственно, выжимая из своего породистого облика все, что возможно. Только, увы, темперамент часто берет в ней верх над стремлением казаться возвышенной и отстраненной.

Расположение ко мне со стороны начальства ею расценивается как результат моего подхалимства и наглости. Она не упускает случая наябедничать, поязвить или высмеять, еще с тех пор как я была прежней. А моя «перезагрузка» и вовсе встала ей костью в горле, и именно с ее стороны я услышала целую кучу гадостей, дескать, как свинью не ряди, она свиньей и останется… На мое счастье, к тому моменту я успела услышать достаточно комплиментов и слов искреннего восхищения, иначе бы точно впала бы в депрессию. От нее я всегда жду удара в спину.

Маша Коробицина, имеет гораздо более мягкий характер, только вот ее подружки постоянно тянут ее за собой. Мне вообще кажется, что если бы они не дружили, Маша была бы совсем другой. Она очень подвержена чужому влиянию, и мнение ее подруг играет для нее огромную роль. Внешне Маша очень хорошенькая – нежные пепельные кудри обрамляют лицо со светлой, но не бледной кожей, играющей на щеках очаровательным румянцем. Глазищи голубые огромные, носик аккуратный, губки бантиком, ресницы длиннющие черные (накладные, ясное дело, но разве это имеет значение?) порхают бабочками – и вся такая трогательная, беззащитная, словно олененок Бемби. На мой взгляд, так Волгиной с ее вечно надменным выражением лица, до Коробициной далеко.

Но есть у Маши одна проблема: она постоянно находится в поиске. В поиске любимого мужчины. Причем, в активном. Причем давно… Беда в том, что как только на Машином горизонте появляется очередной претендент, она обвивается вокруг него как плющ. Не из плохих побуждений, а просто ей очень хочется любви, серьезных отношений и стабильности. Так хочется, так она по ним стосковалась, что стоит кандидату появиться в ее жизни, как она его буквально душить начинает своими чувствами. Звонки, сообщения по телефону и в электронную почту, бесконечные «сюси-пуси» и «мур-мур-мур» обрушиваются на «счастливчика» безжалостной лавиной. Но и этого Маше мало. Ей еще нужно, совершенно необходимо слышать постоянные заверения, что чувства взаимны. Причем с гарантией. Причем с железной.

Мужчины же, понятное дело, при таком подходе довольно быстро с горизонта исчезают. Еще бы, не успели познакомиться – а тебя уже чуть ли не ЗАГС тянут! В связи с таким положением дел Маша уже успела перевстречаться едва ли не с половиной наших сотрудников мужского пола и приобрела себе не очень хорошую репутацию. Поэтому она почти постоянно находится в состоянии подавленности и депрессии. Меня она недолюбливает скорее из солидарности к подругам.

Сланцева Оксана из них, пожалуй, самая цельная и самая безжалостная. И, к тому же, самая ленивая. Она относится с презрением ко всему свету, и, мне лично кажется, что к своим подругам тоже. В принципе, она не глупая, но работать не любит напрочь. Свою работу она, по возможности, старается спихнуть на плечи подружек, причем всегда делает вид, будто так и должно быть. Кроме них она почти ни с кем не общается, наверное, считает, что это ниже ее достоинства. Зато она постоянно «сидит в телефоне». Она без конца выкладывает неимоверное количество фотографий своей высокочтимой персоны, сопровождаемых подробными комментариями, зачастую достаточно едкими в отношении окружающего мира.

Оксана носит короткую стрижку на темных волосах, и предпочитает макияж в стиле женщины-вамп, что как нельзя лучше подходит к ее характеру. Ленивая дочка богатых родителей, «упакованная» в лучшие шмотки и облагодетельствованная шикарным авто, она все никак не может простить последним, что ее «выперли» на работу, заставив хоть как-то заботиться о себе. Хотя подозреваю, что свою зарплату она тратит на разные прихоти, продолжая плотно паразитировать на родительских шеях.

Всех троих я как-то раз за глаза сгоряча назвала «стервочками». Объединенное прозвище оказалось настолько удачным, что тут же приклеилось к ним намертво. Девчонок с тех пор так и называли, причем и не только за глаза. Понятное дело, что нашлись «добрые люди», просветившие, кому девушки обязаны таким милым обращением. Любви ко мне с их стороны это, ясное дело, отнюдь не добавило, но я не очень-то переживала по этому поводу. Девушки относились к той категории людей, завоевать расположение которой я никогда не стремилась.

Сейчас, глядя, насколько равнодушно Вика с Оксаной отнеслись к тому, как переживает их подружка, я не выдержала. В конце концов, если одна из сотрудниц моего отдела ревет в три ручья, меня это напрямую касается. А, кроме того, просто не хочу я быть ни стервой ни свиньей.

Я подошла к ней.

– 

Машунь, ну давай уже, успокойся, – попросила я и погладила ее по растрепавшейся гриве волос, на ощупь оказавшихся нежными, словно руно молодого барашка. Маша только всхлипнула в ответ, протяжно, со вздохом. Вика с Оксаной покосились на меня враждебно, но даже не пошевелились.

– 

Маша, давай соберись, возьми себя в руки, – я старалась, чтобы мой голос звучал ласково, спокойно, и в то же время твердо. – Прекращай плакать, а то голова болеть будет… И потом, здесь полиция, им нужно будет показания давать. А ты и сказать ничего не сможешь.

– 

Я не хочу ничего говорить! – в панике пискнула Маша, не поднимая головы, – Они меня заставят вспоминать все! Я не хочу!

– 

Я понимаю, что не хочешь! – я снова погладила ее по растрепанным волосам. – Никто здесь не хочет. Только нам все равно придется.

– 

А я не хочу! Не буду! – Маша снова всхлипнула. – У него башка была разбита! И морда синяя! Я не хочу об этом говорить! – мне показалось, что она вот-вот снова пустится в рев. Надо было что-то с этим делать!

– 

Машунь, успокойся! – я уговаривала ее как маленького ребенка, и не очень понимала, что мне делать. Машка меня никогда не любила, думаю, ей не особо приятно, что я к ней пристаю. А эти ее чертовы подружки даже не почесались, чтобы ей помочь!

– 

Маш, я понимаю, что ты не хочешь говорить с полицией. Я понимаю, что ты боишься. Но и ты тоже пойми – Витю ведь убили! – при этих словах Машины плечи опасно дернулись, и я быстро продолжила. – Это просто ужасно! Но ты ведь хочешь, чтобы убийцу поймали? – Маша подумала и кивнула, неэстетично хрюкнув в рукав. – Вот! А для этого надо, чтобы мы все рассказали все, что знаем. Даже если нам кажется, что мы ничего не знаем. Поэтому сейчас нужно собраться и сосредоточиться. И потом, пока нас всех не опросят, отсюда никого не отпустят. А если ты откажешься разговаривать, то еще могут подумать, а вдруг ты что-то такое знаешь…

Последний довод на Машу подействовал, я даже договорить не успела. Она подняла лицо, и я снова ее пожалела – лицо все было помятым и заплаканным, глазки сузились, по щекам расползлись остатки туши.

– 

Ингрид, будь добра, налей, пожалуйста, кофе, – попросила я, обернувшись. Напарница молча кивнула, хоть и без особого восторга. – Машунь, пойдем, я помогу тебе умыться.

Маша неохотно встала и поплелась за мной следом в дамскую комнату. Там я уговорила ее умыться холодной водой и отговорила подкрашивать глаза тушью. Я была просто уверена, что она еще не раз заплачет, так что красить глаза было нежелательно.

Вытирая лицо бумажным полотенцем, Маша вдруг зло сказала:

– 

Тебе хорошо быть доброй, Снежана! Ты такая стала… С кем ты сейчас встречаешься? С этим своим, как его… адвокатом?

– 

Нотариусом… – автоматически поправила я, обескураженная ее репликой.

– 

А мне даже поделиться не с кем! – с горечью добавила она. И сказала это так, будто это я виновата в том, что ей не с кем поделиться. Я на секунду даже опешила – неужели она мне завидует? Надо же, раньше мне и в голову такое не могло бы прийти!

– 

Но у тебя есть твои подруги… – попыталась я ее подбодрить.

– 

Много ты понимаешь! – фыркнула она. Я пожала плечами: как говорится – от добра добра не ищут…

– 

Не переживай, Машунь, – ответила я невпопад, – и на твоей улице будет праздник!

Коробицина больше ничего не сказала, только посмотрела на меня исподлобья тяжелым хмурым взглядом, и мы молча вернулись в кабинет.

В кабинете пахло кофе и коньяком. Бесподобная Ингрид налила кофе всем желающим, то есть просто всем, великодушно засунув подальше свои симпатии и антипатии. Я прихлебнула из своей чашки и убедилась – там и в самом деле был коньяк.

– 

Как ты сотворила это чудо? – поинтересовалась я.

– 

У Галки выпросила, – усмехнулась Ингрид

, – в

обмен на обещание, что выпишу ей потом товар задним числом. Ты же знаешь, к тому моменту, когда нас выпустят, уже не до беготни по магазинам будет.

Я решила закрыть глаза на это нарушение. У Галки трое детей, не оставлять же их голодными! В конце концов, все мы люди. А Галка живет без мужа, и так крутится как белка в колесе. Где ей еще продуктов достать, как не на родной оптухе? А сейчас выписка запрещена, выпишут задним числом, ничего страшного! Тем более, я была более чем уверена, что Ингрид выпишет все так, что комар носа не подточит. А «дежурный» армянский коньяк у Галки всегда имелся. Я даже подозреваю, что она отдала Ингрид не последнюю бутылку…

Кофе с коньяком нас всех поддержал, особенно Машу. Вроде как она совсем успокоилась. На меня поглядывала враждебно, будто я ей гадость какую-то сделала, но я не расстраивалась на этот счет. Немного погодя она уже принялась шушукаться со своими подругами. Стервочки снова были в сборе, попивали кофе, жевали какие-то печенюшки, которыми никому не предложили поделиться, и упорно делали вид, что им нет никакого дела до всего остального мира.

Я же воспользовалась минутной передышкой и принялась размышлять об убийстве Виктора. Интересно, кому это он так насолил? Точнее, кого он сумел достать настолько сильно, что его пришили?

Ибо характер у нашего Витька был премерзкий, и особенной любовью он в принципе среди коллег не пользовался. Понятное дело, что это кто-то свой, откуда бы здесь чужаку взяться? Да и, кроме того, у нас же камеры по всей территории, и над входом в «холодильник» тоже, и внутри него… Хотя внутренние часто барахлят – не выдерживают низких температур, но вот камера над входом должна нам помочь.

Мысли перекинулись на самого Виктора. Как ни плохо в этом признаваться, а все-таки у меня в душе возникло некое чувство удовлетворения – поделом засранцу! Сплетник и шантажист, он постоянно что-то вынюхивал, распространял всякие мерзкие слухи и провоцировал скандалы.

Внешне неказистый, тощий, плюгавенький, с вечно небритым подбородком, из которого скорбно торчали редкие светлые щетинки, он усугублял отталкивающее впечатление удивительно пакостным характером. Такое впечатление, что он мстил всему свету за собственное несовершенство. Хотя, ведь мог бы стать другим, совсем другим, кому, как не мне знать это! Но нет, Виктор выбрал путь зла и жестокости. Он обожал стравливать людей между собой, не гнушался и приврать ради того, чтобы подогреть чьи-либо эмоции, а возникающими ссорами наслаждался столь неприкрыто и самозабвенно, что тошно делалось.

Видать, там вся семейка такая, что Поротя с приветом, что Виктор с кукушкой набекрень…

Конечно, периодически нервы у людей не выдерживали, на моей памяти этому уродцу уже три раза устраивали хорошую взбучку, даже ценой увольнения, один раз даже руку ему сломали… Но, говорят, охота пуще неволи – обидчика убрали в два счета, а этот паразит зарастил свои косточки и снова принялся мотать нам нервы.

И вот доигрался…

Семь месяцев назад, в июле.

До сих пор удивляюсь, как же все-таки все сложилось в итоге! Тогда, приняв решение во что бы то ни стало добиться Фотографа, я (и я в этом уверена!) сделала самый главный шаг, изменивший мою жизнь.

Мне стоило неимоверного труда держать себя в руках, заставлять себя действовать и не раскисать от страха, клевавшего мою душу, и заставлявшего сердце сжиматься в судороге ужаса при мысли, что ничего из этого не выйдет. В такие минуты я готова была бросить все, махнуть рукой на все мечты и отказаться от попыток сделать красавицу из чудовища, которым я себя считала. Сколько слез я тогда пролила – с ведро, не меньше.

И каждый раз мне приходилось уговаривать, успокаивать, утешать себя… Я приводила себе кучу разных аргументов, но главных среди них было два:

1. Попытки сделать себя лучше вреда мне точно не принесут.

2. Если я не добьюсь своего, то просто-напросто сдохну от тоски!

Причем второй был намного сильнее и весомей первого. Стоило мне лишь на минуту представить, что Фотограф никогда не будет со мной, и у меня моментально слезы закипали на глазах. Меня гнала вперед какая-то неудержимая страсть, зависимость, избавление от которой было только в одном – получить то, чего я так неистово желала.

И я действовала.

Начала я с того, что, как и положено, подвела под свои действия теоретическую базу. Я принялась изучать все, что сказано и написано о красоте и сексуальности, о женской привлекательности и обаянии.

Я подошла к вопросу основательно и серьезно. Я читала статьи, различные тренинги, обдумывала, анализировала. Что-то складывала в специальную папку, что-то браковала, как ненужную, глупую или даже вредную информацию. Я вцепилась в эту новую для меня науку – науку женской привлекательности, с жадностью настоящего исследователя.

Постепенно я наметила себе несколько основных направлений деятельности и, перекрестясь, приступила к их осуществлению.

Для того чтобы подтянуть и укрепить фигуру и убрать пресловутый «спасательный круг» со своей талии, я купила себе хулахуп.

В магазине я выслушала длинную лекцию дотошного работника торгового зала, который помогал мне выбрать обруч, о том, что крутить его могут себе позволить только люди, не имеющие проблем со спиной. Он так настойчиво мне это повторял, что я даже заподозрила его в нежелании продавать мне спортинвентарь. Но ни искривлений, ни травм у меня нет и не было, поэтому я вцепилась в хулахуп мертвой хваткой, собственноручно дотащив его до кассы.

Прилетев из магазина домой на крыльях воодушевления, я тут же принялась бодро вращать его. Точнее, пытаться вращать, потому, что проклятый круг, описав вокруг меня несколько оборотов, с грохотом обрушивался на пол, а я подпрыгивала, чтобы пальцы не прищемить.

Привлеченная странными звуками, в комнату заглянула мама. На ее лице отразилось недоумение, но я лишь замахала на нее руками – мол, не мешай, потом все объясню.

Я читала, что начинать тренировки с обручем надо по чуть-чуть, минуток по пять. Но, поскольку у меня тяжелый обруч все время падал, я добросовестно крутила его около получаса, то в одну, то в другую сторону.

А на следующий день я с трудом смогла встать с постели, тело болело, ныло и не хотело мне повиноваться! Мало того, бока покрылись жуткими синяками, выглядевшими так, словно меня битой избивали!

И если бы это было просто баловства ради, то я бы тут же с радостью плюнула на это дело. Поставила бы обруч в самый дальний и темный уголок, и думать про него забыла бы. Но нет, ведь меня вперед толкала моя страсть – Фотограф. Разве ОН обрадуется, когда увидит эти валики жировые? Разве ЕМУ будет интересно любоваться на этот обвислый зад? Ведь к нему такие девочки ходят, такие штучки – закачаешься!

Поэтому, промучившись недели две, я все-таки вошла в ритм, научилась управляться с обручем и потихоньку стала замечать, что мое тело действительно подтягивается и крепнет.

Еще один, очень серьезный для меня вопрос – вопрос питания, мне неожиданно помогла решить моя двоюродная сестра. Как-то они с моей теткой зашли к нам в гости. Мамуля со своей сестрой и моим отцом засиделись, обсуждая какие-то свои дела, Кристина с безразличным видом копалась в телефоне. Поскольку переговоры старшего поколения явно затягивались, я решила, что неплохо покормить родственницу ужином.

До этого мы не особо общались. Кристина была очень красивой девушкой, и я всегда робела перед ней, особенно остро ощущая собственную неказистость. Вот и сейчас я не знала, о чем с ней можно разговаривать, и просто молча собирала на стол. Кристина взялась мне помогать, и заодно, видимо, чтобы просто поддержать беседу, поинтересовалась:

– Я видела, у тебя хулахуп стоит. Занимаешься?

– Да, кручу потихоньку, – ответила я, доставая хлеб и батон. – Ты что будешь?

– Что? – она посмотрела на буханки в моих руках. – А, нет, спасибо! Я ем без хлеба.

– Везет тебе! – вырвалось у меня. И в самом деле, некоторое время назад я честно попыталась отказаться от мучного, и с ужасом обнаружила, что если за едой не съем пару кусков хлеба или булки, то уже через полчаса хожу голодная!

– Почему? – удивилась Кристина.

– Ну… Ты от природы такая – красивая, стройная… Наверное, можешь есть все, что захочется! Я вот пыталась без хлебушка есть, и поняла, что не могу без него…

– А, так ты считаешь, что мне все с неба упало? – усмехнулась она. – Пошли!

Кристина прошла в мою комнату, без тени смущения сняла платье, расстелила на полу плед и приказала:

– Считай!

Она принялась качать пресс, и я честно стала отсчитывать движения. Когда счет приблизился к сотне, а она даже не запыхалась, я сокрушенно признала:

– Я поняла! Оказывается, и такие феи, как ты, много работают над собой!

– Вот именно! – миролюбиво улыбнулась она и принялась одеваться.

В тот вечер мы неожиданно разговорились. Оказалось, что у моей двоюродной сестры есть большой практический опыт по части той теории, на которую я сейчас так налегала.

Впервые в жизни у нас было что-то, что было интересно обсуждать нам обоим. И если бы кто-то мне еще месяц назад сказал, что темой этого обсуждения будет красота и уход за собой, то я бы первая и не поверила!

Но теперь за моей стеной жил он, Фотограф – моя страсть, моя мечта, моя идея фикс! И поэтому вся моя жизнь стала с ног на голову. Я сама ее так поставила, и готова была еще не то сотворить, лишь бы быть с ним.

Я все так же наблюдала за ним, подглядывала за его дамочками, подслушивала их утехи и с ума сходила от невероятной смеси страсти, ревности, влечения, страха и азарта. И я шла, терпеливо шла, шаг за шагом, к воплощению своей мечты.

Запись в красной тетрадке.

Он, как и я, само совершенство! О да, он идеален! Именно поэтому я так реагирую на него. Я просто чувствую, что он той же породы, что и я.

Дэн!

Я наконец-то решилась! Да, я решилась и договорилась с С. на фотосессию! Господи, я так счастлива! И меня всю трясет! Трясет от страха и волнения! Съемки назначены через две недели, у него дома, точнее, в его домашней студии!

За эти две недели мне столько всего надо успеть! Я записалась к косметологу и на маникюр, и на удаление волос… О да, я хочу быть самой прекрасной, самой сексуальной для него! Ведь я знаю, чем закончатся эти съемки! И я должна быть во всеоружии, должна быть лучше всех этих его шлюшек вместе взятых! Потому, что я хочу, чтобы он стал моим, только моим!

Думать не могу ни о чем, кроме этого! Мне страшно так, что ноги подкашиваются, и в то же время я чувствую себя такой счастливой! На работе меня даже спрашивали, не заболела ли я. С трудом удержалась, чтобы не послать куда подальше, не хрен лезть не в свое дело.

Кстати, Страховидла, видать, все никак не может успокоиться. Сильно ее зацепило, но вот в этом я ее понимаю! С. – он такой, никого не оставит равнодушным! Но я не понимаю другого – куда она лезет? Когда она наконец поймет, что не с ее рылом к такому мужчине подкатывать?

Конечно, кое-что ей удалось с собой сделать, уж и не знаю как. Но она и в самом деле похудела, подтянулась, видать, крутит свой обруч днем и ночью. Или не жрет ничего, вот дура-то… Ну, а что ей еще остается? Маникюр стала делать, а я уж думала, что она в принципе не знает что это такое! И от прыщиков на своей морде избавилась наконец-то. Интересно, что она делает с кожей, цвет лица у нее теперь офигенный… Хотя ей это все равно не поможет.

Но ладно, это все чушь и бред. Пусть занимается собой, мне-то что? Я ее всерьез не воспринимаю, и уверена, что С. до нее на самом деле дела нет. И вообще, ведь через две недели он будет моим! Я тоже не сижу сложа руки!

Но дело даже не в этом… Я много думала обо всем, что я чувствую. Обо всем, что происходит сейчас со мной. Ведь до сих пор я никого никогда не любила. Вот в меня постоянно кто-то влюбляется, это да. Но не нашлось еще того человека, который способен затронуть мое сердце. Точнее, теперь-то уже нашелся. И я понимаю, в чем тут дело!

Ведь мне столько раз говорили, что я богиня, что я – само совершенство, и так далее в том же роде. И до сих пор я не видела рядом с собой человека, достойного меня. Все, с кем я встречалась в жизни, не были со мной одного уровня. А вот С. – совсем другое дело! Он, как и я, само совершенство! О да, он идеален! Именно поэтому я так реагирую на него. Я просто чувствую, что он той же породы, что и я. И он скоро это поймет! Теперь я знаю смысл слов: «Созданы друг для друга»! Только он один достаточно хорош для меня. И только он один меня получит.

Скоро я стану самой счастливой женщиной на земле!

Настоящее время (февраль).

Обстановка на работе на следующий день превзошла самые мрачные предчувствия. В предыдущий вечер нас продержали почти до одиннадцати, хотя опросом занимались сразу несколько человек. Не знаю, как они правильно называются, но один из них, с виду крайне неприятный тип, точно был следователем. Судя по всему, ничего интересного они с ходу не раскопали. По крайней мере, нас распустили по домам, предупредив, что по утру опрос свидетелей пойдет по второму кругу, но вызывать уже будут не всех подряд, а лишь тех, кого следствие посчитает нужным.