Текст книги "Бесчестье (СИ)"

Автор книги: Reganight

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Ну, и что же ты скажешь в своё оправдание? – ей порядком начало надоедать, – Здесь нет беззащитных и угнетённых, Брайан, это война. Мы все здесь друг другу клятые враги, и молись всем богам, что ты всё ещё на моей стороне. Я знаю, что тебе бесполезно угрожать, но подумай, скольких ещё уничтожит Чёрный Кулак, – она засмеялась, – Если ты решишь ему противостоять. У тебя есть многотысячная армия? Твоей воле внимают правители трёх могущественных держав? А может, по велению небес ты остановишь войну?

Страж почувствовал, как тяжелеют плечи, словно на них взваливают вес морской черепахи и слонов, держащих землю.

– Ты знаешь, почему мы ведём войну? Я скажу тебе, почему. Какой бы ни была жестокой Аполлион, она всегда ставила инстинкты и законы природы выше надуманной чести, и она была чертовски права. Вспомни, какую шутку сыграли с тобой твои амбиции, вспомни, как ты попал в Черный Кулак. Ты предал свои мнимые идеалы уже тогда – ты пошёл за силой, бросив угнетённый, прозябающий Эшфилд – настоящий Эшфилд.

Кара отошла от рыцаря, безразлично рассматривая свиток с нацарапанным на нём карпом.

– Твой пацифизм ни к чему не приведёт – много ли чести в битве за мир?

– Честь здесь ни при чём, Кара, ты сама это знаешь.

– Тогда почему ты выбрал сторону самураев? Они всё равно вскоре все погибнут, если не от нас, то, пожалуй, от викингов. Им всё равно придётся сражаться.

– Ты всегда принадлежала к числу победителей. Ты не знаешь, что такое умирать, будучи покорённой. Когда сражаешься за жизнь, не ставишь вопрос, к какой фракции принадлежать.

– Чтобы остаться в живых, достаточно беречь силы и ждать подходящего момента.

– Это всего лишь тактика избавительниц, а избавительницы никогда не славились честным боем.

– Хватит! Мне ничего не стоит прирезать тебя сейчас, как свинью. Выбирай, чья жизнь тебе дороже: твоя или этой дряни в маске?

Острый, как жало, кинжал спрятался в её ладони. Время замерло, как замирает зверь, чующий опасность. За сотни миль грянул таран норманнов об стены прибрежной крепости.

========== Рагнарёк на кончике копья ==========

Криста уводила своих людей западнее места высадки – впереди с недоброй вестью безмолвия лежали рыцарские тела. Валькирия уверилась в том, что викинги не первыми шагали по чужой земле, но следов самурайской армии не было видно – вероятно, они ушли восвояси, успешно отразив атаку, и притаились, мудро следуя тактике обороны: если северный воитель шёл, наступая с разрушением и террором, то воин острой катаны отступал, сберегая силы.

Женщина с абсолютной пророческой уверенностью видела конец – тот самый конец, белеющий цветом иссохших костей. Голодные, озлобленные норманны внимали ей с чувством волчонка, доверчиво тянущегося к чужой волчице: тихими шагами шёл разбитый, поредевший отряд к рубежу долины самураев и рыцарской степи. Они не хотели воевать, быть может, поняв, что пустые скитания не приведут к благому исходу, но зато сберегут лишний день земной жизни с её низменными радостями.

Драккары за спиной смолили пряным сосновым дымом – особо ретивый варвар поджёг лодки снопом сырой, чадящей соломы. Суд над ним Криста предоставила Одину – боевой дух и без того грозился исчезнуть навсегда, а желания убивать и видеть кровь не осталось ни у кого, и это сулило поражение в ещё не начавшейся битве. За сутки никто не произнёс ни слова – все просто молча брели по направлению к последним лучам солнца, целующим хладную даль.

Гавань плавно похоронила в толще вод догорающие остовы кораблей, и залив опустел насовсем. Чайки, озлобленно сетуя на голод, реют над самой быстрой волной, сбиваясь в стаи. Они смеются над глупостью человека, возомнившего себя великим воителем. Им с высоты птичьего полёта виднее, что самурайскую крепость «с наплыва» не взять* – её стены толсты и отвесны, и ни один лучник не сомкнёт этой ночью глаз. Криста мудрее, чем Хроггард, а её стремление сберечь жалкие остатки своего племени достойно почтения.

Путь достаточно тяжёл, а викинги угрюмы и голодны, но всё же рады, что их не заставляют идти на смерть: легенды не всегда правдивы, и не всегда хочется проверить их на собственной шкуре. Песок целует искалеченные ступни – скоро всё равно разверзнется каменистая степь. Валькирии противно видеть вдали чёрный смолистый столб дыма, хоть и столбы за спиной похожи на него, как близнецы – кольцо войны окружает её со всех сторон и с каждым часом жмётся всё теснее. Теперь долина усеяна трупами уже родных племен.

Викинги идут быстро, не смотря в лица. Их как будто преследует хрип ворона, выклёвывающего черепам глазницы, и треск гадюки, притаившейся в болотных трясинах валежника. Оружия нет – верный признак Хроггардовой жадности. Почти пришли, но спокойствия не прибавляется – Криста не знает, как её встретит вождь.

Пахнет гарью и солью: запах отвратительно щекочет пустое нутро. Валькирия не рассчитывает на тёплый приём, но выбирать не приходится: следы победителей ведут в рощу, а жареное мясо красноречиво говорит о близости пристанища.

Вождь сидит у костра. Он угрюм, но мечет взгляд скрытого торжества. Валькирия делится увиденным, пока викинги вонзают зубы в дразнящую горелым ароматом плоть. Женщина лишь пьёт талую воду из братины** вождя – мясо слишком солёно на вкус и ужасно на догадку. Она старается не обращать внимания на кровавый гнёт в воздухе, но спиной чувствует тревогу и желание повернуться. Она оборачивается, в сумеречной мгле отыскивая те самые ощутимые нутром ужасающие детали: в небольшой яме у пологого склона свалена груда обезображенных человеческих тел, обглоданных до костей, разделанных острым топором. Черные пятна под ними растерты в земле, а след из кровавых капель заканчивается у вертела.

Криста ёжится и больше не притрагивается к мясу, скрывая в лице ужас, но сожаление и отвращение к человеческой природе сжимает горло тошнотой. За ночь она не смыкает глаз. На следующий день вождь ведёт свое братство на восток, в сердце самурайской долины.

Запах человечины навсегда останется в памяти Кристы.

***

Железная маска не настолько безлика, как лицо Кары в этот момент. Брайану кажется, что даже ей слышен глухой стук сердца о смятые пластины нагрудника.

– Ну?

Её голос безразличен, но готовность всадить нож не вызывает сомнений, взгляд отрешён, но безумная, предостерегающая угроза читается в нём даже через белую пелену.

Рыцарь, холодея, понимает всё, покрываясь липкими густыми мурашками не страха, но бездумного осознания безразличия и провальности своих идей. Что бы он ни сказал сейчас, Шинаи закончит свою жизнь, а принеся в жертву ещё и себя, он обрушит ещё и свою жизнь: женщине уже всё равно.

Что можно сказать в его оправдание? Пожалуй, потеря единственного своего, пусть и только что обретённого, друга способна покоробить любого в тяжёлой суровости войны. Возможно, он хотел откупиться лишь малой кровью, но только он сам знал сейчас, как тяжело далось это решение.

Лицо Кары не дрогнуло ни единой мышцей, а кинжал не исчез из руки. Она швырнула его, угодив меж мысков сапог Стража, и стремительно вышла, сотрясаясь торжеством и гневом. Оставалось лишь гадать, через сколько минут её нож вонзится в тонкое горло Нобуши.

Лихорадочно бегущие мысли притупляются, словно сталкиваясь с преградой в виде опустошённого сознания. Рыцарь чувствует острую необходимость сейчас же последовать за ней, быть может, даже убить её, но стоит не шелохнувшись, не дрогнув, подавленно и опустошённо.

***

Кара плевать хотела сейчас на Брайана и на его душевные терзания, как и на судьбу женщины, просто не вовремя подвернувшейся под руку: жизнь сейчас была лишь расходным материалом, а не ценностью, ресурсом, а не венцом творения; одной больше, одной меньше – зачем считать, если можно посвятить себя служению цели более великой и значимой, нежели гуманизм. Шинаи подождёт. У Кары будет ещё сотня возможностей избавиться от неё.

Что же можно сказать о ней, залезая в её душу, а не руководствуясь первыми впечатлениями? За броским поведением скрывается, пожалуй, самое отважное и преданное своему замыслу сердце. Зачем Кара пошла за Аполлион? Когда-то, быть может, её вели амбиции, хитрость и боевое мастерство, как и любого другого воина под тяжелой хваткой Чёрного Кулака, но когда Аполлион, харкая кровью на каменные плиты, пала от острой катаны быстрого Орочи, в ней загорелась горячая, вздымающая грудь жажда деятельной власти. Совсем не той власти, не имеющей за собой ничего, кроме удовлетворения своего эгоизма, разврата и порока, но той, какой руководствуется жесткая рука по-настоящему сурового правителя. Эта женщина чувствовала в себе силу, способную возродить Железный Легион, а Брайан оказался лишь бесхребетной тряпкой, неспособной рассуждать здраво. Их идеалы, когда-то сосуществуя рядом, оставаясь в тайне, теперь столкнулись, вступили в конфронтацию, ложась на разные чаши весов, и в одно мгновение вес другой чаши стал для Кары ничтожен.

Как только Брайан смирился со своей судьбой, он перестал её интересовать – она поняла, что его внутренний стержень слишком погнут и хрупок, чтобы выдержать жестокую и властную явь войны; теперь она лишь думала о будущих сражениях. Сейчас её заботы касались только подготовки, и потому она отправилась туда, где уже столкнулась с хранителем военных секретов, быстро, меря шагами грязь, – она шла в лавку кузнеца.

Теперь лавка зияла нищенской пустотой пустых полок, канделябров и всевозможных стоек для оружия. Сваленные в груду обломки железных руд, чёрные, грязные, засыпанные песком, одиноко громоздились возле остывшего горна. Седой старик недвижимо застыл, опустив плечи. Женщина, буравя его взглядом, почувствовала, как горяч в нём сдержанный гнев, и отвела глаза. Что-то оборвалось в душе, как струна рвётся от грубого удара по хрупкой лютне. С сокрушительной силой девятиметровые волны на поверхности океана качнули обломки кораблей.

С тех пор её голос стал ломок и звонок, взгляд – бегл и подёрнут мутной рыбьей дымкой. Кузнец не проронил ни слова.

Говорить пришлось Каре:

– Ты дерзок и горд собой, как я вижу, но так ли хорош в кузнечном деле?

Молчание старца – лишь внешняя личина. Рой мыслей, жизненный опыт, насыщенный горем и радостью тернистый путь, понимание природы оружия и войны, человека и зверя – всё это сложилось в его сознании в чёткую, полную картину всего происходящего и помогло принять решение с хитростью лисицы.

– Я накую тебе оружия, если ты этого хочешь, хоть ты и годишься мне в дочери, а разумом подобна грудному ребёнку. Вряд ли ты найдёшь мечу достойное применение, если не умеешь с ним обращаться.

Женщина озлобленно сжала зубы.

– Пока ты бездумно будешь давать повод своим амбициям направлять руку с мечом, он никогда не будет служить тебе истинно и справедливо, как человек служит своему богу.

– Ты выжил из ума, старик. Живи, покуда живётся, но если через три дня у меня не будет лёгкого оружия на весь отряд, я сравняю тебя с землей. Можешь полюбоваться на незавидную судьбу сидящей в яме – отправишься прямиком туда же.

Избавительница покинула лавку, и дальнейший её день был не сильно насыщен событиями: она провела его за картами и тренировками, зато кузнец обрёл стремление и веру, что его план, пока не просчитанный до мелочей, рождённый спонтанно – как и приходят всё верные решения – всё же может претвориться в жизнь. Он прекрасно понимал, что за три дня он скует в лучшем случае лишь десяток мечей, но то были бы мечи из железа. Избрав другой материал, он задумался над хитростью, заложенной в нём.

В конце концов, он вышел на улицу, припрятав в рукаве пару варёных яиц по пути к яме, и так свершилась встреча практически оборванной судьбы Шинаи с судьбой этого безымянного, но мудрого человека. Яму не было надобности караулить, и потому ночь сохранила эту встречу в тайне, укрыв чёрным непроглядным плащом от любопытных глаз, скрепив негласный договор и надежду на лучший исход. Кузнец верил, что эта женщина сильнее, чем кажется – в древних поверьях сказано, что настоящие герои обязательно проходят немыслимые испытания, но в итоге всё равно всегда выходят сухими из воды.

***

Долго, как сходит по весне снег в скалистых ущельях, тянулись те три дня. Накал металлических пламенных пластин смешивался с шипением воды, когда грубые мужские руки без устали ковали несчетное число мечей.

Всё же Кара не могла предусмотреть всё, а может быть, она безмолвно подчинилась мнимой старческой мудрости, затмившей ей разум, но в любом случае он оказался хитрее.

Олово плавилось и прокаливалось, создавая подобие хорошего клинка, но природная тайна этих мечей осталась скрытой от всех, кроме создателя. Избавительница спешила, и это стало для нее роковой ошибкой.

Горячие ключи размыли землю у южных берегов. Волки, отощавшие, больше похожие на собак, разбежались по оврагам и затихли, чуя тревогу.

Кара даже не коснулась новых, блестящих мечей, не проверила вес и баланс: будь она более осмотрительна, всё могло было бы обернуться иначе. Под покровом ночи её маленькая армия снялась с места, поджигая за собой деревню, погребая заживо последних запертых в домах крестьян.

Эшфилдская воительница предчувствовала, что впереди сражение по силе и разрушению превосходящее все предыдущие, но это только будоражило её. Она видела своё войско безликим, но преданным, и лишь это волновало Кару сейчас. Её личным бесчестьем стал бы позор поражения под знамёнами нетленного эшфилдского великолепия, но на войне столкновение ценностей полководцев всегда обращается крахом для обоих.

Брайан очнулся связанный, в окружении других жителей деревни. В темноте он почти ничего не смог разглядеть, но почувствовал, как потолок заволакивает черной пеленой гари, как чьи-то руки волокут его прочь и как стихают крики и шаги, прежде чем потерял сознание.

Судьба снова дала тем двоим шанс, послав защитника в лице почтенного кузнеца: он вынес из огня связанного Стража, поднял со дна ямы обессилевшую и потерявшую всяческий рассудок самурайскую девушку. Мы никогда не узнаем его имени, но всегда будем помнить благодетель: узревший зерно доброты философ достоин упоминания в нашей истории.

Их разговор из взглядов и рукопожатий значил больше, чем слова: старик укрыл две случайно переплетённые временем судьбы, и успел вовремя: шелест ветра донёс до деревни запах крови на остриях вражеских секир.

Викинги шли, растянувшись на весь горизонт, серой туманной массой качающихся голов и ржавых топоров. Голодные волчьи глаза Хроггарда, сухие обветренные губы, проеденные оспой щёки и впалые скулы зияли мертвецки и холодно; крутые рога на шлеме Валькирии несли в себе символ победы Одина над Фенриром, близости Рагнарёка*** на кончике копья.

Громовой поступью исландские воины ворвались в долины самураев, проломив последний рубеж.

Комментарий к Рагнарёк на кончике копья

(P.S. Ураа новая глава!)

*Отсылка к эпичной, но бестолковейшей катсцене из игры.

**Братина – сосуд для питья, обычно в форме головы хищного зверя, символ братства и родства.

***Основная тема скандинавской мифологии (для “красного словца”, смысловой нагрузки не несёт).

========== Тернист путь к милосердию ==========

Та битва не прославила никого.

Свистящий шёпот стрел смешался с рокотом небес; то солнце выходило из-за туч, блестя на лезвиях ножей, то дождь ронял холодные капли на полчища окованных страхом и боевым ражем тел. Хаотичная, смешавшаяся в алую массу волнующаяся толпа рычала боевым кличем, дышала пламенем, тяжело вздымала маслянистые груди воинов, хрустела доспехами и мечами.

Некому было воспеть отвагу и храбрость, гнев и свирепость, и потому битва осталась в забвении, но в том первозданном виде боли и глумления над человеческой жизнью, не обрастая хвалебными подробностями, мнимой доблестью и славой – здесь не приходилось выбирать из свято блюдящих воинское учение полководцев. Сражение шло синхронно со стуком сердца каждого его участника; смешение тысячи викингов с сотней рыцарей исход имело бы известный в балладах и сказаниях, но ни один бард не воспоёт ту истинную, полную уродливости, стыда, кошмара и презрения, настоящую маску войны.

Женщина была достаточно быстра, чтобы не оказаться в окружении, и достаточно зорка, чтобы углядеть в пылу сражения виновника самого жестокого и глупого предательства в её жизни. Тот миг, когда оловянные клинки рассыпались в сухую крошку от первых ударов топора, она не забудет никогда – ярости в ней хватило бы на дикого зверя. Волей судьбы она обернулась и, увидев седого кузнеца в самой гуще сражения, метнула нож, с бульканьем и крипом воткнувшийся в его грудь.

Старик рухнул оземь, и тихий женский всхлип мгновенно толкнул рукоять меча в ладони Стража, притаившегося за временным укрытием. Над такой местью не властны даже горячие крики викингов – когда сталкиваются два мира со своим внутренним равновесием боя и жизни, исход неизвестен даже мудрейшим пророкам.

Плотное кольцо норманнов разомкнулось, и Кара свирепо засопела, обнажив меч и кинжал, с вызовом бросаясь на Брайана. Двуручный меч слился воедино с тяжёлой рукой рыцаря, являя совершенное искусство: жестокие рывки и кромсающие удары, толчки плечом, парирования и контр-блоки…

В отличие от жестокости викинга, бой рыцаря – бой части и уважения к своему сопернику, бой-соревнование, бой-эволюция своего мастерства, но – увы, – не в этот раз. Брайан неприступен​, но даже полная защита не гарантирует победу. Избавительница кружит рядом, выжидая момент. Холодеет в ногах страх перед лицом Смерти под маской. Пробитие блока; серия стремительных ударов, вспарывающих доспех и разрывающих плоть. Цепкий захват с совсем не женской силой и свирепостью, созвучие меча и кинжала, цепочка точных расчётов – и Брайан корчится в агонии; мертвы и все его амбиции, мертва взращённая в душе мятежная непокорность. Война в который раз претит вечную судьбу гуманности и сулит забвение добрякам.

Уйдём сейчас от гущи сражения – викинги сами разберутся, что делать: не нам учить бродягу убивать и грабить. Посмотрим на них глазом ворона, жаворонка и пустельги, в синеющей хладной стыни утреннего неба реющих под самым солнцем.

Внизу колышется сталью волна беспрекословной жестокости и мгновенного оцепенения – то видит могильный ворон, кружа под облаками. Отряд Кары редеет на глазах – возможно, это место станет братской могилой не только для преданных огню домов с тростниковой крышей, не только для Брайана и его спутников, не только для безличного числа рыцарей и викингов, но и для неё самой. Быть может, её избавлением станет Хроггардская секира, быть может, острие катаны разрубит её от плеча, но Каре ясно, что это её конец.

Она не боится смерти, она лишь понимает, но до конца не осознаёт то самое, что хотел сказать ей Брайан: «Когда сражаешься за свою жизнь, не ставишь вопрос, к какой фракции принадлежать». Сейчас уже всё равно – амбиции возродителя Легиона в одном ряду с неразделённым гуманизмом. Она вертится в толпе норманнов, не думая о лике Смерти, только лишь ведя отсчёт своим жертвам, быть может, единственный раз в своей жизни не испытывая страстную жажду к кубку эля, смачивающему горло.

Обратим теперь свой взор на восток, где за водопадами реет жаворонок над скрытым в речном тумане Императорским Чертогом. Совершенная самурайская военная мудрость, смирение, кротость и закрытость воспитали в каждом воине достойного сына своей Империи. Строгая и торжественная самурайская армия, исчислимая тысячами, спускается с пологих холмов: каждый воин суров, прячет лицо за зубоскальной личиной маски. Облик истинной гармонии и непреложного служения идеалу Императорской власти, не жадности и разврату, не силой и устрашением коробит викинга больше, чем позор смерти вне битвы.

Хроггард груб и бездушен, и потому рвётся им навстречу, громогласно сотрясая небесную твердь, но Криста не настолько опрометчива. Страшащиеся смерти разворачиваются и бегут, прикрываемые её криком, ободрённые пониманием неизбежной гибели. Валькирия находит в себе несокрушимую силу и власть, чтобы оставить безумного вождя и увести тех, кто жаждет от жизни большего, чем бесславный конец в мясорубке.

Безмолвно уйдут с опустевшего поля и самураи. Клекот степной пустельги ознаменует конец. Битва завершена, но исход её был очевиден ещё до начала.

Природные циклы своей сменой изгладят воспоминания об этом побоище из памяти, но жестокость и жадность вряд ли когда-либо исчезнет, залечив зияющую дыру на теле человечества. Молчаливые самурайские предания воспоют израненную природу: снова заплещет оловянный карп в кристальном ручье, снова покроются нежными цветами ветви скрюченных вишен… Разорённая земля обновится сама собой.

Что же до наших героев, их судьбам нужно логическое завершение. Шинаи очнётся посреди тел, тяжело раненая, но всё же живая. Значит ли это её духовную победу после вынесенных страданий? Её бесчестье – в трусости, однажды перевернувшей её судьбу. Нобуши не сможет вернуться в Императорский Чертог – не смыть клеймо позора пусть даже чужой кровью. Какая жалость, что всего лишь глупые традиции толкают молодые души на этот шаг. Она найдёт тело Брайана, прочтёт едва шепчущими губами покаяние за содеянное и совершит харакири, по-женски вонзив ставший ритуальным нож во впадину на шее.

Но не всё так печально: ушедшая Валькирия твердо уверует в лживости скандинавских богов. Она вернётся домой с уцелевшими викингами, проведя их обратной дорогой через погосты и пепелища. Так викинг ступит на тропу милосердия, многому научившись за долгие годы лишений: плуг и соха обретут в хозяйственных руках ту созидающую силу: викинг теперь фермер, а не разрушитель; топор ныне станет инструментом плотника, а не карой воинственного берсерка, но это будет позже. Многими веками позже.

А пока лишь покорного судьбы ведут, сопротивляющегося тащат насильно.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Что же хотел сказать этим автор? Быть может, эта история покажется вам лишь развлекательным чтивом, а герои – сжатыми или раскрытыми не до конца, но общая мысль, я думаю, ясна: насилие вскормлено нашим тщеславием, а страх рождён из глумливых пороков. Каждая культура, которую только можно отыскать в самом крошечном уголке нашей планеты, самобытна и уникальна, но зачастую не лишена глупых, банальных и жестокий традиций и стереотипов, от которых даже в самый последний момент не смогла освободиться Шинаи.

Каре мы можем пожелать славного конца знамёнам её амбициозности; воспитание в себе гуманности и готовность протянуть руку помощи страждущим стали искуплением для Брайана, а ценность человеческой жизни открылась перед Кристой в правильном понимании – сострадании и созидании.

Лишь только Хроггард до самого конца остался предан своим непреложным инстинктам. Ну что ж, надеемся, что Хель радушно примет его в своё царство.

Дальнейшая судьба Империй – в возрождении из пепла, подобно рождению феникса из золы прожитых лет. Услышим ли мы о них? Кто знает… Впереди у них туманное будущее из эры взлётов и падений, расцвета золотых веков и столетий смуты, но это уже совсем другая история, и явно длиннее, чем эта.