Текст книги "Радио 'Моржо'"

Автор книги: Рассудов-Талецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Морж, войдя в роль заправского россиянина, с размахом принимал делегацию "Арты Габжет", приехавшую проверить, как у него идут дела, а заодно посмотреть и пощупать русскую экзотику. Дабы пустить своим французским хозяевам пыль в глаза, Морж не пожалел денег и подготовил программу в русском стиле, насколько он сам его понимал. Уже в Шереметьево делегацию встречали четыре тройки лошадей, запряженных в устланные коврами сани-розвальни. В первые двое саней усадили мосье Берзака, мосье Зэро и прибывшего с ними мосье Наеба с его секретарем Маню. Чтобы теплолюбивые французики не замерзли на двадцатиградусном морозе, всем дали по флотской шинели и по шапке-буденновке, которые Морж заблаговременно купил на арбатской барахолке. Каждому из почетных гостей на колени посадили по девице в кокошнике и красном сарафане, которыми были специально выписанные для этого с филфака Маналова, Забаралова и Шнеерсон. В третьих санях ехал цыганско-балалаечный ансамбль Мони Лившица, и замыкали сани с госцирковским медведем Потапом и хряком Борькой из павильона "Свиноводство" ВДНХ.

Хлестать водяру принялись сразу, как отьехали. Причем вся дорога от Шереметьево-2 до гостиницы "Космос" заняла у путешественников более восьми часов. Специально подученные Моржом цыгане через каждые пять километров устраивали привал с плясками, обязательными "пей до дна" и "чарочка серебряная". Девицы Маналова, Забаралова и Шнеерсон, честно отрабатывая "стоху" баксов, что на всех дал им Павлинский, дабы скрасить французикам дорогу, сделали минет по три раза каждому.

Доехав наконец до гостиницы, никто из комиссии инспектировать что-либо уже был не в состоянии.

На следующий день Морж похмелял всех в "Праге" на Арбате. Зеро, Берзак и Наеб заказали по дюжине лягушек и жбан "Киндзмараули". Морж, держа марку, взял стопку блинов и графин "Столичной".

– А ты неплохо здесь устроился, – сказал Зэро, обращаясь к Павлинскому. – Помнишь, каким мы тебя вытащили из тюрьмы?

Морж поморщился от неприятных воспоминаний и, вынув из кармана мобильный телефончик, осведомился, не желают ли господа пригласить девицу Шнеерсон?

– Нет, нет! – разом закричали все и жадно бросились хлебать красное.

– Поговорим лучше о делах, – предложил Берзак.

– О делах, о делах, – согласно закивали присутствующие, налегая на лягушатину.

– Три года назад, – начал свою речь Берзак, – наша компания вложила большие средства в российский проект коммерческого радио.

– Два подержанных студийных пульта, купленных на блошином рынке возле Гар-де-Норд, – вставил Морж.

– Это неважно, – возразил Берзак. – Компания вложилась так называемым ноу-хау...

– И два десятка пластинок Джо Дассена и Патрисии Каас, – не унимался Павлинский.

– Неоценимо политическое влияние нашей компании на Горби и членов его кабинета, без которого проект не смог бы осуществиться.

– Вполне оценимо, – упрямо возразил Морж, доставая из кармана калькулятор. – Шесть билетов "Эйр Франс" до Парижа и обратно, пара обедов в ресторане на Тур-д-Эффель, три музыкальных центра, видеомагнитофон, десять брелков "Эйфелева башня", – перечислял Морж, выстукивая пальцем по клавишам. – Всего сорок две тысячи пятьсот двадцать четыре франка, господа, на что в Париже не купить даже одного приличного автомобиля.

– Из этого только следует, что в России такие цены, – раздраженно повысил голос Берзак, – и ничего более не следует. А вы, господин Павлинский, начинаете забывать, где мы вас нашли и чем вы занимались три года назад .

– Нет, не забыл, – Морж тоже повысил голос почти до визга. – Просто я хочу показать вам, господа, что компания не только давно вернула с моей помощью вложенные деньги, но и стабильно имеет доход в виде ежемесячных валютных перечислений. Причем именно мне приходится по девять месяцев в году сидеть в этой варварской стране, где идет война, где каждый день то взрывают парламент, то метро, то "Останкино", где, кстати, находится мой офис, Морж, от волнения забывшись, что сидит не с русскими, громко испортил воздух и продолжал: – Именно мне, в случае чего, а не вам, придется отвечать перед русскими, если они докопаются до махинаций с определением долей участия, махинаций с вывозом капитала и много еще до чего...

– Хорошо, хорошо, дружище, – поднял вдруг руку молчавший до того мосье Зэро. – Мы видим, что ты повзрослел и набрался опыта. Мы тут все согласны с тем, что теперь мосье Павлинский стоит не столько, сколько он стоил три года тому назад!

– Да, да, мы все видим, – закивали все.

– С сегодняшнего дня мы удваиваем твою долю в этом деле, – сказал Зэро с улыбкой. – Но при этом мы требуем в три раза увеличить отчисления на счет компании.

Морж озадаченно присвистнул.

– В помощь тебе мосье Наеб отдаст своего секретаря, можешь звать его Маню. Он будет присматривать за русскими. Раньше он работал в Сюртэ. Но русским об этом знать не надо. Скажете, что работал, к примеру, на радио "Монте-Карло", поди проверь!

Все захохотали, хлопая себя по ляжкам.

– А теперь девочек!

Морж снова выудил из кармана мобильный телефончик и по памяти принялся набирать номер студентки Шнеерсон.

Получив результаты исследований агентства "Хренометри", Морж пришел в состояние исступленного бешенства. Он вызвал к себе Анисову с Главным Вождем эфира и, перейдя на смесь польского с портовым французским, которую сам принимал за русский разговорный, позабыв от волнения, что по инструкции с русским персоналом следует говорить, положив ноги на стол, начал совещание.

– Ты это читал ? – прокаркал он, тряся отчетом "Хренометри" возле лица Анисовой.

– Уи, месье, жэ ле лю, дежа, – потупив взор отвечала Анисова.

– А ты это читал? – Морж тряс теперь бумажками возле римско-греческого носа Главного Вождя.

– Читал-с, – отвечал Вождь на том единственном языке, каким более или менее владел.

Агентство "Хренометри", призванное пудрить мозги клиентам коммерческих средств массовой информации и качать за это денежки с самих средств, показало на этот раз, что за последние полгода радио "Моржо" потеряло два миллиона радиослушателей. Это было бы еще ладно, советник Моржа, верный Маню, объяснил бы такую потерю аудитории тем, что у двух миллионов москвичей и питерцев одновременно поломались приемники, но вся беда была в том, что, по данным "Хренометри", в это же время на два миллиона слушателей прибавилось у радиостанции "Вумат" и радио "Кайф".

– Ты не есть Большой Вождь эфир! – кричал возбужденный Морж. – Ты есть Большой Вождь бордель де мерд, тебе нельзя даже доверить собирать деньги с путан на Сен-Дени, а не то что программ мюзикаль!

– Морж, тю а бизнес а Сен-Дени? – с наивным удивлением спросила Анисова. – Я не знала об этом.

– Почему ты ставишь в программ мюзикаль эти песни Джо Дассен и Патрисия Каас? Разве у тебя нет пластинки хороший русски песня? – не обращая внимания на Анисову, брызгал слюнями Морж.

– Но ты сам привез нам эти программы, – робко пытался возразить Большой Вождь.

– Ты естьдурак. Этот старый французский программ пусть играет на радио "Тоска", а мы будем играть нови русски песня, такой, как я слушаль вчера в клуб, где пел мой друг Вася Буйный.

– Но он пел "На нарах, бля, на нарах" и "Порюхались с тобой мы, кореш", а такие песни... – пытался было вставить Большой Вождь, но был резко оборван:

– Молчи, дурак, я что скажу, то и будешь ставить! – Морж перевел дыхание, пукнул громко и, положив ноги на стол, продолжал уже более спокойно: – Месяц тебе сроку, ты совершенно изменять программа мюзикаль. И если следующий отчет "Хренометри" не покажет... – Морж замешкался, позабыв слово, – огментасьен...

– Повышение, – подсказала Анисова.

– Да, да, повышение популярность наша радио, – подхватил Морж, – я тебя уволить без волчий билет.

– С волчий билет, – поправила Анисова.

– Разумеется, я буду немножко заплатить мои друзья из "Хренометри", чтобы они сделать другой вариант отчета – для широкий гласность, где наша радио, конечно же, как всегда, – первый место, но вы должен работать, как сукин сын, – Морж почесал яйца и потребовал, чтобы Анисова вела протокол.

– Пиши. Первое: увеличить тарифы на рекламу втрое...

– Но, Морж... – попыталась возразить Анисова.

– В три раза, – повторил настойчиво Морж. – А клиентам скажете, что это потому, что мы теперь – самое модное радио. Дальше пиши. Второе: принять на работу новых хороших диск-жокеев.

– Где ж я хороших-то возьму? – обиженно пропищал Большой Вождь.

Морж потыкал пальцем в свой ноут-бук и торжественно объявил: – Я нашел хороший девушки диск-жокей – Ма-на-ло-фф и За-ба-ра-лофф.

– А старых че, уволим? – недоуменно спросил Вождь.

– Плохих уволим, – кивнул Павлинский.

– Во! Птицу, Птицу давно пора гнать, – обрадовался Вождь.

– Птицу не трогай, – сказал Морж, – ее народ любит. И третье, самый главное, – президент поднял палец. – На всех трамвай и вагон метро мы написать, что радио "Моржо" – это самый-самый модный радио и кто его не слушай, тот дурак.

Получив новую директиву от Моржа покрыть весь Питер надписями "Кто не слушает радио "Моржо" – тот дурак", Шин-Жин загрустил. Ведь после провала его проекта газеты "Большой Пикник" он перевел Олю Сиськину именно в отдел уличных надписей. "Не справится", – грустно думал он, глядя в окно.

Капец, как и всегда, подкрался незаметно. На исходе второй недели ухода налоговой инспекции Шин-Жин получил официальное заключение. Когда он прочитал его, ему даже не захотелось смотреть в окно. Ему впервые за три года работы директором захотелось, несмотря на самый пик рабочего дня, просто лечь и полежать. Не с Олей Сиськиной, а одному, и чтобы никто не звонил и не ждал в приемной...

Официальное заключение гласило: "Признать весь доход, полученный радио "Моржо" в Петербурге от коммерческой деятельности за период 1991-1996 гг., незаконным по причине отсутствия лицензии на вещание. Взыскать с радио "Моржо" шесть миллиардов рублей в доход государства..."

"Это, пожалуй, похуже пожара будет", – подумал Шин-Жин и машинально стал шарить по карманам в поисках валидольной таблетки.

Игорь Игоревич ехал на встречу с Хозяином. Несмотря на то что машина неслась по шоссе со скоростью сто восемьдесят километров в час, в салоне восьмисотого "мерседеса" была тишина минус сто децибел, как сказали бы специалисты по шуму. Впереди за толстым стеклом виднелись затылки шофера Мочилы и бригадира Могилы – бывших майоров из "наружного" отдела.

Могила разговаривал с кем-то по радиотелефону: вероятно, предупреждал пост у шлагбаума, чтобы не задерживали. За пепельно-тонированным окном проносился зимний пезаж юго-западного Подмосковья. От Ясенева и до Наро-Фоминска Киевское шоссе не имеет в плане практически ни одного изгиба. "Да, и ведь всерьез думали с американцами воевать, – подумал Игорь Игоревич, усмехаясь своей мысли. – Шоссе-то строили с учетом взлета-посадки истребителей ПВО".

Апрелевка, Селятино, через два километра за речкой Пахрой – налево. Могила нажал кнопку на коробочке электронного ультразвукового пропуска, и "мерседес" вплыл в ворота поместья.

– Давненько я здесь не был, – уже вслух пропел Игорь Игоревич, дожидаясь, пока Могила выйдет и откроет ему дверь.

Синюхина пригласили пройти в библиотеку. Во всем поместье дворцовая библиотека была единственным местом, где разрешалось курить, и Игорь Игоревич принял это за добрый знак.

– Добрый, добрый, добрый день, Хозяин, – с полупоясными поклонами замурлыкал Синюхин, входя в отделанную черным кавказским дубом библиотеку, где вполне могло бы расположиться поле для мини-футбола с командами по десять игроков. Синюхин сел подле титанических размеров письменного стола и, терпеливо ожидая, пока хозяин закончит читать, принялся разглядывать интерьер. Южная и восточная стены библиотеки представляли собой шпалерную композицию из портретов князей, царей и генеральных секретарей от Рюрика и до Ельцина включительно. Опытный глаз Игоря Игоревича отметил в шпалере кисти Крамского и Брюллова, а также Глазунова и Шилова.

– Вот я им и говорю: Ленина надо читать, Ленина, – оторвавшись наконец от книги, заговорил Хозяин. – Можешь курить и докладывать.

Разрешение курить у Хозяина получали только самые близкие друзья, да и то только в особые моменты его хорошего настроения. Говорили, что Клинтон, тайно посетив Хозяина перед своими выборами, дабы не портить впечатления, тоже кашлял, но высмолил-таки папироску, не отказался.

– Начну с главного, – запел Синюхин, раскуривая свой любимый сорт полуметровую "гаванну" "Ромео и Фидель". – Основную ставку в минувшем полугодии мы по-прежнему делали на доходы от контроля за торговлей энергоносителями. Правда, подпортил немного наш друг Клинтон, опять выпустив на рынок Хусейна.

– Хорошо, я позвоню Клинтону, давай дальше, – благодушно кивнул Хозяин.

– Рынок цветных металлов, как мы и прогнозировали, контролировать далее нет смысла. Заводы "оборонки" сбросили все запасы, а добывающая практически остановилась, да и товар у нее дороже.

– Хорошо, – кивнул с одобрением, – высвободившиеся силы пускайте на средства радио, телевидения и печати. Ленин говорил: почта, телеграф и газеты. Диалектика, – Хозяин назидательно приподнял палец.

– Здесь мы имеем интересные наработки, – Игорь Игоревич пустил мощный клуб серебряного дыма и закашлялся. – Простите, наработки мы имеем. Так, мы планируем убрать из наиболее популярной коммерческой радиосети ее французскую составляющую и зарезервировать это средство в режиме популярно-музыкального.

– Хорошо, как будешь убирать французов?

– По закону. Разорим, объявим банкротами и выкупим.

– Как будешь разорять?

– По закону. Навалимся налоговой, задушим штрафами, в крайнем случае закон об ограничении через Думу протащим.

– Хорошо, действуй, – сказал Хозяин и вновь придвинул открытого посредине Ленина.

– Ну что, пора нашего Количека размораживать, – пробормотал Игорь Игоревич, снова усаживаясь в "мерседес". – Могила, набери мне в Питере Олега, пусть он вызовет Щетину, и скажи ему, что пора пускать тепло.

Поступив на службу на радио "Моржо", Количек решил для начала оглядеться что к чему. Не торопясь в осуществлении своих своих далекоидущих планов – превзойти в богатстве брата Борю, кооператора Сидорова и члена Клуба венгерских жен Митю Шин-Жина, – он первые год – полтора приглядывался, присматривался, прикидывал "хрен к носу". По всему выходило, что дела проворачивать тут можно не хуже, чем на киностудии. Да и за первые месяцы работы, благодаря гибкой системе скидок, совершенно не напрягаясь, ему удалось сменить старую плохую машину на хорошую новую и шесть раз съездить за границу. Однако после того, как Шин-Жин чуть было не спалил радио "Моржо", Количек решил, что настала наконец пора разворачиваться по-настоящему.

"Главный директор радио "Моржо"

Катилов Д.Д.

Главный директор Дворца комсомола

Беляев М.М.

Санкт-Петербург, 29 августа 1994 г.

Акт.

Комиссия, утвержденная приказом по АОЗТ "Дворец комсомола" от 29 августа 1994 г. N 58 и по АОЗТ "Радио "Моржо" от 29 августа 1994 г. N 9 в составе:

председатель – Рокофьев О.В., главный инженер АОЗТ "Дворец комсомола;

члены комиссии: Анилов Н.А. – главный инженер радио "Моржо";

Узнецов С.В. – начальник службы ЭХ;

Арпович В.В. – инженер по эксплуатации,

по итогам расследования причин пожара в помещении студии радио "Моржо" составила настоящий Акт о нижеследующем.

1. Пожар в студии радио "Моржо", находящейся в комплексе Дворца комсомола, возник 24.08.94 года, примерно в 19.00 часов, и был потушен силами работников Дворца комсомола в 19.45, до прибытия пожарных.

2. Осмотр помещения и показания свидетелей показывают, что очаг пожара находился в центре студии, в так называемой зоне отдыха. Осмотр проводки и розеток не позволяет заключить, что пожар мог возникнуть по причине неисправности проводки или из-за короткого замыкания. В результате пожара сильно пострадал диван (сгорел полностью), обгорели стол и два кресла. Расплавились светильники и местами подвесной потолок. В центре студии прогорело ковролиновое покрытие. Стены и потолок студии сильно покрыты копотью. Из оборудования студии пострадали: электроорган "Хаммонд", акустическая колонка "Лесли".

3. Анализ повреждений дает основания заключить, что пожар возник от небрежно брошенного на ковер окурка одним из работников радио "Моржо".

4. Комиссия предлагает АОЗТ "Радио "Моржо" срочно произвести в студии косметический ремонт, а также в приказном порядке разработать мероприятия по повышению ответственности за противопожарную безопасность лиц, работающих в студии радио "Моржо".

Настоящий Акт направляется в районное управление ПО МВД РФ.

Подписи: Рокофьев, Анилов, Узнецов, Арпович".

Впервые за много лет дружбы Количек позволил себе в разговоре с Шин-Жином покровительственно-раздраженный тон. А Митя, раздавленный страхом перед неминуемым объяснением с Моржом и обязательно последующим за ним бесславным увольнением, не только принял этот Количеков тон, но и с униженной готовностью снести и еще большее по-собачьи, снизу, заглядывал ему в глаза, ловя хоть какой-нибудь намек на защиту и помощь в навалившейся беде.

– Ты чего, Митя, совсем охренел, Морж ведь чикаться с тобой не будет!

– Знаю, Количек, знаю, он ведь лучшего диск-жокея в Москве не пожалел, уволил за сигарету в студии в тот же день, как увидел, и даже оправдаться слова не дал, а здесь такое, что и не знаю, чего будет теперь.

– Да, он если узнает, тебе хана, – не скрывая злорадства, хмыкнул Количек. Митя совсем сник.

– Что делать, Количек? Спаси, помоги, век помнить буду.

– "Помнить буду-незабуду", – передразнил Количек. – Сухари сушить, вот что делать! Морж тебе еще счет выкатит за "Хаммонд" с колонками, слабо не будет...

– Уу-уу! – завыл Митя. – Ты что, ты что, тридцать тысяч баков без колонки, и "Лесли" еще тыщщ на шесть потянет!

– Ну, ничего, продашь "мерседес", а если не хватит – дачу в Зеленогорске, – не унимался поддразнивать Количек, зло похохатывая.

– Кончай издеваться, – взмолился Шин-Жин. – Говори, чего делать, или я пойду и отравлюсь...

– Хорошо, я знаю, что делать...

– Количек ! – возопил Шин-Жин. – Век помнить буду!

– Успокойся, мне век твоей памяти на хрен не нужен, – холодно осадил его Количек. – Я берусь все уладить, но при одном условии...

– Любые условия, Колич, любые, я на все согласен, только помоги уладить, – снова завилял хвостом Шин-Жин.

– Пиши расписку!

– Да ты чего, какую расписку? – ошалело уставился на Количека Шин-Жин. – Ты что, мне не веришь?

– Верю, – спокойно глядя прямо в глаза, сказал Количек. – Но, если хочешь, чтобы я все уладил, пиши расписку.

Митя глубоко вздохнул и, вынув из кармана даренный кем-то из холуев "паркер", приготовился писать. Он внутренне чуял, что с этой запиской жизнь его как-то изменится, однако даже и не предполагал, как сильно изменится она.

Расписка.

Я, Катилов Д.Д., находясь в полном уме и трезвом рассудке, даю сию расписку в том, что начиная с сегодняшнего дня продаю себя в рабство иметелю (обладателю) этой расписки.

10.09.94 г. Катилов Митя (Шин-Жин)".

Написав, Митя сразу успокоился и стал смотреть в окно.

Вторую неделю в Москве с большой помпой проводился фестиваль "Кто не слушает радио "Моржо" – тот дурак". В программе фестиваля были ежевечерние дискотеки в клубах "Малина", "Новая Бутырка" и "У Пахана", которые вели диск-жокейши-стриптизерки Маналова и Забаралова, концерт на Васильевском спуске с раздачей публике бесплатных гандонов с логотипом радио "Моржо" и участием групп "Мудилус" и "Морщины от трения". Кульминацией фестиваля должно было стать открытие на Дмитровском шоссе лозунга "Кто не слушает радио "Моржо" – тот дурак". Лозунг, представлявший собою двухсотметровый ряд из алюминиево-титановых букв высотой три человеческих роста каждая, достался Павлинскому почти даром. Двадцать лет назад в этом же месте из этих же букв тогдашним генсеком Леней был торжественно открыт лозунг "Коммунизм – светлое будущее всего человечества". С началом перекройки буквы сняли с фундаментов и хотели загнать в Эстонию в виде лома цветных металлов. Однако замешкались, и буквы пролежали на станции "Москва-Сортировочная", пока у одного папы не угнали любимый "мерседес". В клубе "Новая Бутырка", где папа оказался в одной компании с Павлинским, сторговались двадцать две алюминиево-титановых буквы отдать за двадцать два объявления на радио "Моржо" о пропаже "мерседеса".

В шесть Большой Вождь проводил собрание диск-жокеев и директоров филиалов, посвященное предстоящему открытию лозунга.

Диск-жокей Птица в этот раз не опоздал. Он уже с часу дня вел из радиостудии музыкальную программу, в этот раз помимо комментариев скрашивая ее играми и забавами вроде "Позвони в студию, ответь на вопрос: столица Италии, три буквы, первая "рэ" – и получишь приз – гандон с логотипом радио "Моржо".

Ровно в шесть, передав микрофон сменщику, Журке Веселухину, Птица побрел в зал совещаний. В середине зала за большим столом сидел Большой Вождь и громко разговаривал по мобильному телефончику. Слева и справа от него сидели диск-жокейши Маналова и Забаралова, одетые в платья, именуемые во Франции petit robe и представляющие из себя маечки длиною под нижний обрез ягодиц. Обе обильно курили и, с тоской глядя в потолок, ерзали задницами по стульям, страдая от непреодолимого желания почесать места обитания недовыведенных мондовошек. Большой Вождь громко ругал по телефону какого-то нерадивого продюсера, и сидевшие по стенкам филиальцы из Талды-Кургана вздрагивали каждый раз, когда Вождь кричал в трубку такие слова, как "передай Макаревичу, что он мой вечный должник" или "скажи Гребенщикову, что ни копейки не получит". Кончив разговаривать, Вождь блаженно улыбнулся и пошутил:

– Вот и Птица прилетела, значит, пора начинать.

Филиальцы восторженно захихикали.

– Кстати, Птица, ты почему опять вчерась на эфире перед песней Элтона Джона, "блядь" сказал?

– Не говорил я, "блядь", – обиделся Птица. – Контрольку несите.

Принесли контрольку, перемотали до нужного места, включили.

– Вот, видите! – торжествуя закричал Птица. – Опять на меня напраслину гоните, я говорю: "А предста-ВЛЯТЬ новый час в нашем эфире будет Элтон Джон". Это у меня просто дыхания не хватило всю фразу выговорить, а вы сразу "блядь" да "блядь".

– Опять вывернулся, – с досадой махнул рукой Большой Вождь и обратился ко всей аудитории: – Товарищи, господа и дамы! Наше мудрое руководство в лице президента радио "Моржо" господина Павлинского в связи с полученными недавно объективными исследованиями агентства "Хренометри", – Вождь взял со стола папку и для убедительности помахал ею в воздухе, – которые снова показали неуклонный рост нашей бешеной популярности среди народа, решил провести всероссийскую акцию, которая называется "Кто не слушает радио "Моржо" – тот дурак".

Филиальцы из Талды-Кургана по углам тихонько заблеяли нервически. Девицы Маналова и Забаралова, закинув ногу на ногу, пускали ноздрями дым и с тоской глядели в потолок.

– В программе этой акции – всероссийское турне наших артистов Наташи Опупеловой, Сени Борзого, ансамблей "Уй в жо" и "Голубая бля". Это всероссийское турне проходит под девизом "Радио "Моржо" представляет". В городах, где работают наши филиалы, директора местных отделений радио "Моржо" обязаны организовать в местном эфире мощную поддержку концертам, которая должна выразиться в насыщении программы музыкальными произведениями перечисленных исполнителей, а также их интервью, приглашением артистов в радиостудии филиалов для совместного ведения программы вместе с диск-жокеем и так далее...

– Была у меня в прямом эфире эта Наташа Опупелова, – вставил вдруг с места Птица. – Так она на вопрос, что любит в жизни больше всего, ответила: "Ибацца".

Среди талды-курганцев пронеслось легкое блеяние.

– Ну, энто ничего, если и скажет разок, – сказал Большой Вождь. – В этом для нашего радио большой беды не будет.

– А у нас такая машинка есть, – встал вдруг один из филиальцев, дилеем называется, то бишь задержка по-нашему, так режиссер с этим дилеем, выпуская программу в эфир с пяти-шестисекундной задержкой, успевает нажать биппер. Вот у меня с собой есть кассетка, где мы записали эфир, когда в студии у нас был...

– Не надо, – прервал его Большой Вождь, – у нас тоже такая машинка имеется.

В этот момент зазвонил мобильный телефончик, и Большой Вождь закричал в трубку:

– А-а, это ты, засранец, передай Алле Пугачевой, что я ею очень недоволен...

Юная директриса каряцко-ненецкого филиала в углу судорожно описалась.

Частое "баловство" таблетками трезвости, которыми в бурную пору студенчества Количека щедро наделял его гэ-бэшный покровитель, сделало его в зрелые годы, по выражению врачей, неадекватно реактивным на алкоголь. Выражалось это, попросту говоря, в том, что после стакана Количек мог запросто потерять над собой всякий контроль, а после второго он либо падал без чувств, либо впадал в состояние совершенного помешательства рассудка. Зная такое за собой, он не бросил пить совершенно, но пил только дома и только с близкими, которые, в случае чего, всегда были готовы попросту его связать. Для того чтобы иметь вескую причину к отказу от угощения, Количек повсюду, даже на очень короткие расстояния, ездил на машине, и так привыкшие вскоре сослуживцы и родственники ему даже и не предлагали.

Однако однажды весною случилась с ним неприятная история. За какой-то надобностью отправился Количек к своему корешу Сидорову, который прославился среди друзей тем, что, торгуя подержанными автомагнитолами, которые под прикрытием какого-то гуманитарного детского фонда без пошлины ввозил прямо с германских автосвалок, одним из первых в городе купил пятисотый "мерседес". Машина у Количека, как назло, была в ремонте, и, то ли расслабившись от весеннего воздуха, то ли просто по легкомыслию, на предложение Сидорова выпить он почему-то не ответил отказом. А потом поехало. После первой он позабыл, зачем приехал. После второй забыл, как его зовут, а после третьей уселся играть в карты с совершенно незнакомыми ему "кооператорами".

Наутро друг Сидоров сообщил ему, то ребятам нужно отдать ять тысяч долларов. Причем, так как ребята проездом, отдать просят без задержки. А карточный долг...

Количек загрустил. Такая внезапная трата была ему совершенно некстати. Свободных денег в тумбочке у него не было, да и отказывать себе в уже запланированных на ближайшее будущее покупках новой машины и гаража страшно не хотелось.

Количек думал ровно три дня. И придумал. Вернее, думал он всего полчаса, а остальное время он лишь обдумывал детали. Решение проблеммы, как учил Игорь Игоревич, должно было быть кардинальным, неординарным и радикальным. Всем этим требованиям Количеков план добычи денег отвечал безусловно. Более того, этот план был перспективен, так как решал несколько параллельных с основной идеей задач.

Итак, во Вторник после обеда Количек объявил сослуживцам, что у него из стола пропали деньги, приготовленные на покупку гаража и стройматериалов для дачи. Зачем он припер такую сумму на работу, почему оставил ее без присмотра и вообще как с таким аккуратным и даже педантичным человеком, у которого не то что деньги, зажигалку старую, и то стырить мудрено, могла произойти подобная история – таких вопросов никто не задавал. Все были в шоке. Подозрение падало на всех сослуживцев без исключения, так как в кабинет Количека в течение дня заходили все работники радиостанции. Так проблема Количека стала проблемой коллектива. Все шло так, как и было задумано. Шин-Жин, перепуганный возможностью скандала, выписал Количеку квартальную премию в пять тысяч долларов. Сослуживцы стали коситься друг на друга и всерьез обсуждать в курилке, не тот ли да не этот ли потырил бабки. Многие из работников радиостанции были даже вынуждены отложить до поры крупные покупки, чтобы кто чего не подумал.

Под "крышей" собственного расследования Количек с разрешения Шин-Жина взял у начальника кадров все личные дела сотрудников, о чем давно сам мечтал и к чему его давно побуждало гэ-бэшное руководство. Только Саша Мурашов своей глупой назойливостью чуть было все не испортил. Все ходил да спрашивал всех: мол, чего милицию не вызывают, давайте, мол, вызовем?..

Едва удалось его заткнуть, через Шин-Жина опять-таки, пустив "парашу", что милицию вызывать нельзя, это, де, подорвет репутацию радиостанции.

Таким образом, с одобрения Шин-Жина в жертву фетиша – репутации радио "Моржо" – коллектив добровольно принес доверие и уважение друг к другу.

А Количек, получив свои денежки и сняв копии с личных дел, потирал руки. По курилке он пустил слух, что ходил к экстрасенсу и что тот по коллективной фотографии работников радиостанции точно определил вора.

Сотрудники перестали делиться друг с другом.

На станции началась новая эра взаимоотношений.

Жена Саши Мурашова месяца через два после описываемых событий действительно пошла к знаменитому экстрасенсу лечить какую-то свою послеродовую болячку. Разговорившись, она поведала чародею и о краже, случившейся на работе у мужа.

– А вы принесите фотокарточку, – попросил экстрасенс. – Дело-то нетрудное.

Жена принесла на другой день групповой снимок мужниных сослуживцев.

– Вот он, кто украл! – воскликнул экстрасенс, едва взглянув на фотографию. Палец его уткнулся в небритое Количеково лицо.

Количек ехал с работы домой в машине и слушал радио. Размечтавшись о тех сладких днях, когда у него будет джип "чероки", он слушал рассеянно, не вникая в слова диктора, а лишь подсвистывая тихонечко, если мелодия нравилась. Вдруг ему показалось, что диск-жокей сказал слово "блядь". Количек остановил машину, посмотрел на часы и записал в поминальнике назавтра: "Большому Вождю, "блядь" в 19.30".

В вагоне поезда "Красная стрела" Количек нос к носу столкнулся с подполковником Синюхиным.

– Игорь Игоревич, – в нерешительности было протянул Количек руку .

– Можно, можно, не робей, – широко улыбнулся Синюхин и пригласил в свое купе, которое занимал один, без попутчиков. – Ну, рассказывай, – предложил он, когда выпили попервой.

– А что рассказывать, Игорь Игоревич, работаю потихоньку на радио буржуинском, бизнес, так сказать...

– Знаю, знаю, все знаю, и про пять тысяч долларов, которые у тебя там якобы свистнули, и про гибкую систему скидок, и про "черный нал", – похлопав Количека по плечу, сказал Синюхин и налил повторой.

– А вы все там же, в конторе? – спросил Количек, при слове "контора" мотнув головой куда-то вбок и вверх.

– В конторе, да уже не в той, – ответил Синюхин, улыбаясь тонкой, многозначительной улыбкой. – Дело, видишь ли, в том, дружище, что в любой системе всегда была, есть и будет своя, соответствующая сути и качеству системы контора. Был у нас СССР – была та контора, где и мы с тобой славно трудились. И выполняла та контора, с нашей с тобой помощью, главную для той системы, какой был СССР, функцию – обеспечивала ее политическую безопасность, так как для такой системы, какой был СССР, политическая безопасность была главной составляющей ее стабильного существования, Синюхин налил еще по полстакана. – Но времена меняются, друг мой, меняются системы, меняются общественно-политические формации. Меняются и конторы.