Текст книги "Жизнь на двоих (СИ)"

Автор книги: Ракета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Ох, и намучилась я потом с ней. А она – со мной. Но все это оправдывалась одним – я могла по сто раз в день повторять это имя… Грозно: Лерка! Издевательски: Валерия Сидоровна? (Поскольку у секретарши Леры было не такое, как у тебя, отчество, я награждала ее разными другими – одно другого причудливее. Лерка лишь довольно хихикала, в нарушение всякой субординации) Ласково: Лерочка, ай, умница, ай, молодец…

Это был мой очередной якорь в реальности, моя очередная таблетка от безысходности. А то, что они совсем не похожи – эти две Леры, так это и к лучшему. Иначе бы я окончательно сошла с ума. А так – в пределах допустимого. Вот только нервы… Сдали нервы к чертям.

– Валерия Сигизмундовна! Я, кажется, просила?! Меня! Не! Беспокоить!

Лерка что-то бормочет, кто-то пришел. Какая-то Авраменко. Не знаю такой. После видеоконференции с американцами, все после. Что ж за день сегодня такой, что даже умничка Лерка тупит и отвлекает меня какими-то дебильными посетителями…

И когда я уже собираюсь в сердцах швырнуть трубку… Нервы сдали. Глюки. Мне кажется, что я слышу твой голос. Оттуда, из трубки. Где только что был голос другой Леры, моей секретарши. Доигралась, допрыгалась. Вот оно, мое больное подсознание, уже прорывается в реальный мир.

А потом – все-таки картинка собирается. И моя непутевая секретарша сообщает, что ко мне пришла Валерия Кузнецова. Сил хватает только на то, чтобы пересохшими вмиг губами негромко сказать:

– Пусть заходит. И… насмерть стоять, но никого не пускать. Ясно?

– Ясно.

/Лера/

Встречаешь меня кивком и встревоженным взглядом.

– Лера? Здравствуй. Неожиданно. Что-то случилось?

– Здравствуй, Дарина. Или к тебе надо обращаться – Дарина Владимировна?

Скупо улыбаешься.

– Тебе можно без «Владимировны». Присаживайся.

Присаживаюсь. Моя решимость со мной. Но… надо как-то собраться с мыслями. А это сложно. Особенно – когда вижу тебя. Сегодня на тебе белая рубашка в тонкую черную полоску. Рукава закатаны до локтя, крупные мужские часы в серебристом корпусе на тонком запястье, красивые руки с длинными пальцами и французским маникюром. Черт, ты меня о чем-то спрашиваешь!

– Лера, могу я тебе что-то преложить? Чай, кофе?

Нет, не хочу я кофе. И так тахикардия и пульс зашкаливает.

– Воды, Дарин, если можно.

– Конечно, – киваешь. Короткое приказание в трубку.

Ждем молча, пока придет твоя смешная секретарша с водой. Разговор начинать не имеет смысла. Я ловлю вдруг себя на парадоксальной мысли. Сколько раз я вот так приносила разные напитки в кабинет шефа. А теперь – оказалась с другой стороны…

У твоей секретарши, несмотря на пирсинг, – безупречный костюм. И бутылки с водой и бокалы она расставляет на столе быстро и аккуратно. Наливает мне воды, ты отрицательно качаешь головой, и она уходит, бесшумно затворив за собой дверь.

– Итак? – закуриваешь и смотришь на меня выжидательно.

Вот так, да? Сразу? Ну что же… Выдыхаю.

– Дарина, мне нужно кое-что тебе сказать. Сможешь мне уделить время? Думаю, что смогу минут в десять уложиться, – говорю это и восхищаюсь собой. Я же собираюсь сделать нечто совершенно безрассудное. А в груди – холодящее, да что там – просто-таки ледяное спокойствие. Или это «Ессентуки» у тебя такая холодная?

– Да, конечно, – отвечаешь быстро, коротко. Не взглянув ни на часы, ни на бумаги на столе. Действительно есть время? Или тебе так важно от меня поскорее отделаться? Не знаю, и не узнаю, наверное.

Десять минут у меня, так? На то, чтобы сказать «Я тебя люблю», достаточно двух секунд. Но лучше, все-таки, начать чуть издалека…

– Дарин… после нашей вчерашней встречи я… долго думала… По городу гуляла и вспоминала. А потом – почти всю ночь не спала. И… я поняла одну вещь. Она… покажется тебе странной. Это – на самом деле странно. Как минимум странно. Но… это правда. И еще… То, что я тебе скажу… Я просто скажу и потом – уйду. И мои слова ни к чему тебя не обязывают. Я просто хочу, чтобы ты… Нет, мне НУЖНО, чтобы ты это знала. Просто знала – и все, понимаешь?

– Нет, пока не понимаю, – ты тушишь сигарету в пепельнице. – Если можно – чуть конкретнее.

Ну, ты сама попросила…

– Сегодня ночью я вдруг совершенно ясно поняла… Что я так и не смогла разлюбить тебя. Можешь смеяться надо мной. Я бы и сама смеялась, да не смешно отчего-то… – вот тут мой голос все-таки дрогнул, но я себя скрутила. Не для этого я пришла! У меня будут еще годы для слез, успею. – Поэтому скажу тебе один раз и уйду. Я люблю тебя, Дарина. Как полюбила тогда, тринадцать лет назад, так и… Люблю до сих пор. Все эти годы любила, хоть и пыталась забыть об этом. Вот так вот… Вот это я и хотела сказать тебе, – неловко заканчиваю свой краткий монолог.

Повисает молчание. Выражение твоего лица для меня – загадка. Ничего на нем не отражается, кажется.

А чего я ждала, собственно? Сказала? Пора уходить.

Но стоило мне лишь шевельнуться, обозначив намерение встать, как ты вскидываешь ладонь, качнув вправо-влево. И головой – тоже вправо-влево. Это значит – «нет», я поняла. Вот только «нет» чему? Моему намерению уйти?

Молчание. Смотрим друг на друга. Потом ты отводишь глаза, прижимаешь пальцы к губам и смотришь куда-то мимо меня. Секунды текут одна за другой… Блять, Даря, что за пантомима! Я не железная, отпусти меня, слезы уже близко, мне надо, а здесь нельзя…

А потом ты встаешь, обходишь стол и останавливаешься рядом со мной. Поднимаю голову, чтобы видеть твое лицо. Еще успеваю подумать о том, как это неудобно – сидящей мне смотреть, запрокинув шею, на стоящую, да еще и на каблуках, тебя. А потом…

Ты опускаешься? Падаешь? Нет, ты рушишься, обрушиваешься на колени, на пол, рядом, лицом – мне в колени, руками – мне за спину. И я чувствую, как тебя колотит, сотрясает крупная дрожь. Мое ледяное давешнее спокойствие превращается в ледяной же ужас. Что с тобой, Даренька? Дрожащими пальцами – в твои волосы, погладить тихонько. Как же тебя… Трясет, как в ознобе…

– Даря… Дарюшка, что такое? – плечи под моими руками ходят ходуном. – Ты плачешь?

Поднимаешь голову. Медленно. Глаза твои блестят, но слез нет. И губы… губы двигаются. Ты пытаешься что-то сказать. Но… губы двигаются, но ни слова с них не срывается. Мне становится страшно.

– Даря? Что ты хочешь сказать?

Ты неожиданно всхлипываешь. И говоришь, хрипло:

– Неужели ты думаешь, что я… – голос пресекается, ты сглатываешь, пытаешься продолжить, – что я… – опять пауза. Резко выдыхаешь, делаешь еще одну попытку: – Что я… – Губы твои начинают дрожать.

Боже мой, Даренька, что с тобой? И со мной что, заодно? Бьет та же самая дрожь. Подношу пляшущие пальцы к твоей щеке.

– Даря…

Перехватываешь мою руку, прижимаешься к ладони губами. И – как будто это придает тебе сил, произносишь на одном дыхании:

– Неужели ты думаешь, что я… хотя бы на одну минуту… на одну секунду… на одну… миллисекунду… на один гребаный миг… переставала любить тебя?! Все эти десять лет… каждую секунду… минута за минутой… час за часом… месяцы… годы… Я не переставала любить тебя!!!

Ты снова падаешь лицом мне в колени. И плачешь. Теперь – совершенно точно плачешь.

И по моим щекам текут слезы. И пустота в груди. И одна мысль в голове: «Вот ведь дуры… Даром что с высшим образованием обе, одна физик, другая – филолог. А как до главного дошло – просто непроходимые дуры…».

* * *

Ну не могу я так сидеть… Когда ты ревешь у меня на коленях. Неправильно, нельзя так. Попытка приподнять тебя за плечи проваливается – ты никак не хочешь расставаться с моей насквозь уже промоченной тобою шелковой юбкой. Тогда – чуть приподнимаюсь сама, ногой отпихиваю стул. Опа-на – и я уже на полу рядом с тобой.

– Даря…

Тебе приходится поднять голову. Красотка моя зареванная… Сама, наверное, не лучше…

– Дарюшка… – не могу удержаться, пальцами по твоей щеке, как тогда, перед нашим первым поцелуем, помнишь?

– Лер, – накрываешь мою ладонь своей. Голос твой хриплый, но неожиданно – твердый. – Ты же понимаешь?..

– Я до фига чего понимаю, Дарь… – я тихонько глажу кончиками пальцев твою скулу, а ты – тоже кончиками пальцев – тыльную сторону моей ладони.

Смотришь мне в глаза.

– Я теперь тебя никуда не отпущу. И никому не отдам, – руку мне на талию, притягиваешь ближе. И рычишь сердито: – Твой муж идет на х*й!

– Уже ушел, считай, – усмехаюсь. Сколько можно реветь, в конце-то концов. – Через неделю забираю документы о разводе.

В голову вдруг молнией врезается мысль. Сейчас ты скажешь: «Так вот почему ты пришла ко мне, Лера? Муж тебя бросил, так ты про меня вдруг вспомнила?». Не успеваю испугаться – ты обнимаешь меня, крепко, как раньше, прижимаешь к себе. И бормочешь что-то, подозрительно похожее на «Спасибо тебе, Господи». Не поминай имя Божье всуе, Даря…

Картина со стороны, должно быть, сюрреалистическая. Две прилично одетые зареванные женщины сидят, обнявшись, на полу модного кабинета, обставленного в стиле «хай-тек». Под моей щекой – твое плечо, рукой тихонько глажу по спине. И поэтому – сразу чувствую, как ты вздрагиваешь, напрягаешься. Отстраняюсь, чтобы увидеть – ты смотришь куда-то мне за спину. Практически – с ужасом. Оборачиваюсь. Ну, конечно, часы…

– Дарь? Что? Дела? Встреча?

Между бровей – страдальческая морщина.

– Видеоконференция через десять минут. С американцами… и японцами.

– Ох… что же мы… – неизящно, но быстро встаю с пола, подаю тебе руку. – Вставай. Давай-ка тебя в порядок приводить быстренько. Ты же… вон, тушь вся размазалась…. Где у тебя косметичка?..

– Лера-а-а-а… – предупреждающе.

– Ну, надо же привести тебя в порядок? – достаю из сумочки платок. – Дай-ка я…

Перехватываешь мою руку.

– Лер, а ты?..

– Я подожду. Столько, сколько нужно.

Отрицательно качаешь головой. Подходишь к столу, из недр его достаешь сумку, из нее – связку ключей со звоном на стол. Трубку снимаешь, звонишь человеку со странным именем «Макарыч».

– Так, Лер, – берешь со стола ключи, – у тебя вещи где?

– На вокзале.

– Значит, так. Серебристый Camry. Гос. номер… – чиркаешь что-то на бумажке. – Водителя зовут Павел Макарович. Съездишь с ним на вокзал за сумкой. Потом – ко мне домой. Макарыч адрес знает. Вот ключи. Это – верхний замок. Этот – нижний. Запомнила?

– Дарь, не надо…

– Не спорь со мной. У меня и так – времени в обрез. Паспорт с собой?

– Да, – отвечаю растерянно. Паспорт-то тебе зачем?

– Давай сюда!

– Зачем?

– Рабам паспорт не положен.

– Даря?!

– Быстро!

Вот ведь зараза… Ну хорошо… Достаю паспорт, подхожу близко, протягиваю тебе. Не глядя, отодвигаешь ящик стола, бросаешь паспорт в него. Рабам, говоришь?

Глаза в глаза. Губами едва касаюсь губ.

– Леркаа-а-а-а-а… – со стоном выдыхаешь ты. – Пять минут… – отчаянный взгляд на часы, но рукой уже обнимаешь меня, прижимая к себе, голову наклоняешь и … Коротко целую в губы, дергаясь от этого как от удара током, но умудряюсь вывернуться из твоих рук.

– Это чтобы ты не слишком затягивала там… свою видеоконференцию.

Быстро хватаю со стола ключи, бумажку с номером машины и – ходу из твоего кабинета. Но еще успеваю услышать, как ты… Ты научилась очень витиевато ругаться, Дарька! Всего пять минут назад мы рыдали в объятьях друг друга, а теперь ты уже кроешь меня на чем свет стоит. Как же мне этого не хватало, любимая …

* * *

Макарыч выловил меня сам. Если бы не он – я бы еще долго искала на огромном паркинге перед офисом нужную мне машину. Макарыч – представительный седой мужчина лет пятидесяти пяти.

– Валерия Николаевна?

– Да, – стараюсь говорить уверенно, при этом отнюдь не уверенно себя чувствуя – макияжу нанесен непоправимый урон, шелковая юбка измята и мокрая.

– Прошу. Машина вот тут, недалеко.

Передо мной даже дверь машины открыли.

– Куда едем?

– Сначала – на автовокзал.

Машина большая и комфортная. Ехать нам не близко. И у меня есть возможность наконец-то передохнуть и собраться с мыслями. А точнее – в полной мере осознать то счастье, которое на меня обрушилось. Попытка осознать приводит к тому, что начинаю улыбаться как идиотка. Ничего не могу с собой поделать. Мне плевать на испорченный макияж, лохматую голову, мятую и мокрую юбку и идиотскую улыбку во все лицо. Это все – полная чушь, потому что… Моя любимая снова со мной!!! Отворачиваюсь к окну, прикусываю губу. Хочется улыбаться, смеяться, хохотать во весь голос! Обнять все человечество разом, в крайнем случае – ближайшего представителя в лице Макарыча. Но – нельзя, не поймет, не оценит, да и чревато аварией.

Впрочем, Макарыч заслуживал самого нежного к себе отношения безотносительно моего восторженного состояния. Был безупречно вежлив и предупредителен. Двери передо мной открывались и закрывались, к сумке с вещами мне не дали прикоснуться, донесли сначала от камеры хранения до машины, а затем – от машины до двери твоей квартиры. Не знаю, что ты ему сказала, но обращались со мной, как с английской королевой.

С замками мне пришлось повозиться – я, разумеется, не запомнила, какой ключ от какого замка, не до того было! Но терпение, труд и метод проб и ошибок – и вот я у тебя в гостях.

Бросаю сумку у двери, разуваюсь. Несмотря на все потрясения сегодняшнего дня, сейчас меня поглощает одно-единственное чувство – любопытство. Мне жуть как интересно посмотреть на твой дом. Как ты живешь.

Никакой прихожей. Сразу – огромная жилая зона с кухонным пятачком, отделенным от гостиной барной стойкой. Светлое ковровое покрытие, белые стены. Огромная плазма на полстены, монстроидальный угловой кожаный диван. Минималистично. И почти стерильно. Лишь барная стойка хранит следы поспешного завтрака – недопитый кофе, пепельница и надкусанная плитка шоколада. Офигительно питательно.

Иду дальше. Заглядываю по дороге в ванную. Ничего особенного, кроме отсутствия ванны как таковой и наличия душевой кабины, имеющий такой совершенно космический вид, что взлети она – я бы не удивилась.

Коридор заканчивается двумя дверями друг напротив друга.

Правая. О, да здесь не просто беспорядок… Здесь – бардак! Чувствуется, это то место, где ты проводишь больше всего времени. И здесь тоже обнаруживается и чашка с недопитым кофе, и пепельница, и плитка шоколада. А еще – компьютер, куча бумаг, журналов, диски и прочее наверняка нужное тебе барахло.

Закрываю дверь. Значит налево – спальня. Так оно и есть.

Все тот же минимализм. Огромная – вчетвером можно спать – кровать. Остальное место – гардеробная. У тебя столько одежды? А еще тумбочка, прикроватная. Одна. И наполовину открыт ящик. За такие поступки надо топить в пруду, чтоб другим неповадно было, но удержаться не могу. Открываю ящик полностью, заглядываю.

От того, что вижу, оседаю на кровать. Ослабевшими руками достаю рамку со своей фотографией. Глаза начинает предательски пощипывать. Рамка качается в моих дрожащих пальцах, свет падает под другим углом и … На гладком стекле отчетливо виден след от губ. Напротив моих.

Дыхание сбивается. Даря… Что же мы с собой сделали, а?.. Как мы так умудрились? И неужели все-таки получили второй шанс? Аккуратно убираю фотографию на место, закрываю плотно тумбочку. Больше она тебе не понадобиться, Дарь. Захочешь поцеловать – только скажи.

Возвращаюсь в гостиную. Мне надо покурить. И заодно – чем-то занять руки. Закуриваю. И решаю проинспектировать холодильник. Нда… Бедновата экспозиция. В наличии есть лимон, пара бутылок минералки, тарелка с нарезанным сыром. Куча каких-то упаковок с лекарствами. Все.

Следующим подвергается инспекции собственный кошелек. Так, не густо, но все равно. Я хочу есть. Это раз. Тебя надо кормить. Это два. Я отправляюсь на поиски магазина. Это три.

* * *

Сидишь прямо на полу лестничной площадки, перед входной дверью. На звук открывшихся дверей лифта вскидываешь на меня совершенно безумные глаза. У меня чуть пакет из рук не выскальзывает.

– Даря?! Что случилось? Почему на полу сидишь?

– У меня… – шепчешь чуть слышно, и улыбка… совершенно на бок. И уголок рта дергается, – даже телефона твоего нет…Я пришла – а тебя нет… Макарычу звоню, он говорит – привез, до дверей доставил. А я звоню, стучу… А тебя – нет…

– Так! – дергаю тебя за руку наверх. – Вставай, истеричка! Дома еду надо держать! Тогда гости разбегаться не будут. По ма-га-зи-нам! – демонстрирую фирменный пакет супермаркета, из которого кокетливо выглядывает горлышко литровой бутылки Martini Rosso. – Дверь открывай! – отдаю тебе ключи, надо ж тебя чем-то занять.

* * *

Паркую тебя в угол дивана. Хрен с ней, с едой, нам выпить надо… Ты с дивана молча наблюдаешь, как я смешиваю мартини с тоником. Мартини побольше, тоника поменьше.

– Ну что, Дарин, за встречу?

Чокаемся, послушно отпиваешь.

– Как там американцы с японцами?

Молчишь. Блин, Даря, ты мне не нравишься! Что такое? Нервы? Да, я понимаю, но…

– Поцелуй меня… – хрипло. И в глаза – не отрываясь. – Лерочка, пожалуйста, поцелуй меня…

Последнее осознанное действие – забираю твой бокал и ставлю оба на кофейный столик.

* * *

– Я сегодня пальцами, можно?

– Ты дурочка, знаешь?

– В глаза хочу тебе смотреть. Не закрывай… Пожалуйста, Лерочка, не закрывай глаза. Смотри на меня. Мне это важно…

– Я знаю… – всхлип-стон. – Я попробую.

Тихие звуки. Стоны, всхлипы, вдохи рывками. Поцелуй в шею. Серые глаза медленно закрываются.

– Лерочка, смотри на меня. Пожалуйста. Мне это нужно…

– Я стараюсь, – прерывистый шепот. – Быстрее, прошу тебя…

Быстрее, резче, сладостнее… Ресницы снова опускаются на серые затуманенные глаза.

Хриплый вскрик, дугой на простынях, ногти в ладони…

– Ты все-таки закрыла глаза, – шепчешь мне в губы.

Я их и открыть не могу. Не сейчас. А ты не отстаешь. Через пару секунд:

– Лерик, солнышко мое сероглазое, посмотри на меня. Я же просила тебя… Не закрывай глаза…

– А вот я посмотрю… – отвечаю нежно, но глаза все-таки открываю. Убираю от твоего лица русую прядь волос, – как ты будешь кончать с открытыми глазами.

* * *

– Не-е-е-ет…

– Нет?

– Не надо, Лерочка, пожалуйста…

– «Нет» и «не надо» ты должна была сказать той скотине, которая тебе поставила засос на шее! Кто он, кстати?

– Какая разница…

– Никакой. Кроме того, что можешь про него забыть. Или … это она?

– Он. И я уже забыла.

– Ты моя. Только моя! Тебе ясно?

– Да-а-а-а-а…

– Вот и хорошо. Вот и умница. Перестань сжимать коленки…

– Не надо…

– Только два слова от тебя хочу слышать, Даря: «Да» и «Пожалуйста». Ясно?

– Да….

– И?..

– Пожалуйста…

– Сейчас, моя маленькая…, – губами прихватываю нежную кожу чуть ниже пупка, – сейчас…

Ракета 06.10.2011 10:15

Часть 3. Жизнь на двоих. Или – на пятерых

Буду любить я тебя вечно.

Я говорю это, хоть ты и не слышишь.

Вечною будет любовь и бесконечной.

Новую жизнь нам любовь снова напишет.

Глава 8

/Лера/

Последняя, заключительная часть моего рассказа началась поздним субботним утром. В апреле, спустя пять лет после последних описанных мною событий.

Что им предшествовало? Много чего.

Например, ТА неделя. Которую я до сих пор вспоминаю со смесью ужаса и нежности. Та неделя, на которую мне надо было уехать обратно. Чтобы по-человечески предупредить родителей о том, что переезжаю жить в другой город, чтобы уволиться, забрать вещи, получить развод, в конце концов. Сначала я едва уговорила тебя позволить мне это сделать самой – ты хотела бросить все, включая свою высокооплачиваемую и архиважную работу, и самолично отвезти меня в мой родной город, дождаться, пока я решу все свои вопросы, и самолично же увезти обратно. Убедить тебя, что я давно большая девочка, и в состоянии сама справиться, и что я через неделю вернусь – никуда не денусь, было очень сложно, но у меня получилось. А потом началось. Звонки по пять раз в день. Слезы. «Лера, можно, я приеду?». «Лерочка, ты точно вернешься?» «Лерик, а если он передумает с тобой разводиться?». К концу третьего дня у меня, профессионального филолога, кончились слова. Остались только нецензурные, а из цензурных – «истеричка» и «параноик». Я уговаривала, утешала, увещевала, орала, ругалась. Ты выпила мне всю кровь, а ту, что не выпила – свернула, как кислое молоко. Я называла тебя пиявкой, грозилась по приезду отодрать ремнем по заднице и чем-нибудь тяжелым – по голове. При этом все внутри сжималось от понимания, даже не понимания – знания, абсолютного знания того, КАК ты меня любишь. И как ты страдала без меня. «Терпи, милая, терпи» – уговаривала я тебя, думая про себя – черт с ней, с твоей работой, надо было разрешить тебе ехать со мной. К концу той недели я напугалась по-настоящему – последний вечерний звонок, ты говоришь со мной неестественно спокойным голосом, реакции как будто слегка заторможены. На мои осторожные вопросы отвечаешь, что выпила таблетку. Теперь трястись и истерить хочется мне. Методом наводящих вопросов выясняю – речь идет о реланиуме. И что в холодильнике у тебя – масса всего интересного: и седуксен, и сертралин, и амитриптилин. «Терпи, Лера, терпи» – говорю себе я. Приедешь – разберешься.

Я так переживала за тебя и так ждала того момента, когда вернусь, что многие события той недели, не связанные с тобой, помню смутно. Например, совершенно не помню обстоятельства получения мною документов о разводе. Наверное, потому что за время моего пребывания в ЗАГСе ты мне позвонила раза три. Поэтому что и как – не помню совершенно. Одно могу сказать определенно – я там была, ибо свидетельство о разводе наличествовало.

Помню, как ты обняла меня на автовокзале. Молча, крепко. А потом, едва дождавшись, когда носильщики закинут последнюю сумку в багажник твоего здоровенного джипа, открыла передо мной заднюю дверцу.

– Дарь, можно, я на переднем поеду?

– Садись назад, – подталкиваешь в спину.

– Почему? – спрашиваю обиженно.

– Потому, – садишься следом, захлопываешь с грохотом дверь. Жадно притягиваешь к себе, и шепчешь в губы: – что задние стекла тонированные.

В возрасте 32 лет я впервые узнала, каково это – заниматься сексом на заднем сиденье автомобиля.

А потом, дома, у нас состоялся бурный, содержательный и долгий разговор, по итогам которого я выкинула из холодильника все твои транквилизаторы и антидепрессанты. И больше к этой теме мы не возвращались.

Что еще было? Еще я устроилась на работу. Хотя морально была готова ко всему, в том числе – сидеть дома, у тебя на шее, и быть домохозяйкой. Учитывая, что именно это в свое время и стало одной из причин нашего расставания – ты к концу пятого курса уже обзавелась какой-никакой, но работой, и была готова к самостоятельному плаванию, а вот я – нет. И во мне взыграло ослиное упрямство, обида на собственную никчемность, да и, если уж быть совсем честной, страх – страх решиться сделать шаг и связать свою жизнь с тобой на совсем уже другом уровне. А ты… В тебе взыграли твоя бешеная ревность и обида на мой отказ довериться, и мой страх, ты, наверное, тоже почувствовала… Я сказала, что мне нужно время. Чтобы подумать… Найти работу, чтобы не сидеть у тебя на шее. И вообще, может, нам стоит еще раз все хорошенько обдумать… Я и предположить не могла тогда, во что это выльется. Ты смертельно обиделась на меня за то, что я, в отличие от тебя, имела какие-то сомнения. Теперь я понимаю – я уже тогда тебе нужна была вся, без остатка, ты все для себя решила, и готова была драться за меня со всем миром. Со всем миром, но не со мной. И когда не увидела во мне ответной решимости и готовности быть вместе, несмотря ни на что… На мои слова о том, что мне нужно время, и нужно подождать и подумать, ты проорала: «Уйдешь – не возвращайся! Я тебя ждать не буду!». Эти слова десять лет медленно убивали меня.

В общем, дров наломали обе… За какие заслуги судьба дала нам второй шанс – не понимаю до сих пор. Но платить за это готова любую цену. Это – возвращаясь к вопросу о моей работе.

Когда, спустя пару дней после моего возвращения, я осторожно подняла этот вопрос, заранее изъявив желание согласиться на любой вариант, в том числе – сидеть дома и ждать тебя каждый день с работы как Пенелопа Одиссея, ты сделала большие глаза и показала мне вульгарную фигу. И заявила, что у тебя слишком тонкая шея, чтобы держать на ней дармоедов. И что все уважающие себя люди должны трудиться и добиваться. А чтобы добиваться – работа должна приносить в первую очередь удовлетворение, а потом уж – деньги. В итоге я устроилась на работу в издательство редактором. За три копейки, зато по специальности.

Спустя пять лет, сменив два места работы, я занимала должность старшего редактора в одном солидном издательском доме, работу свою обожала, пользовалась уважением коллег и была ценима авторами. По уровню дохода я, конечно, с тобой не сравнялась, но максимально приблизилась. А самое главное – я занималась тем, что мне нравилось и получалось. И за это – спасибо тебе, Дариш. Ты заставила меня поверить в себя, в свои силы.

Что еще было? Я сдала на права, и была гордой владелицей mini cooper’а. Правда, ты со мной в качестве пассажира отказывалась ездить, утверждая, что я – воплощение блондинки за рулем.

Были еще пара поездок на курорты, во время которых мы по очереди закатывали друг другу скандалы на почве ревности. Ко мне бесконечно клеились турки, к тебе – испанцы и, необъяснимо, – немцы.

Но в целом – мы были охрененно и полным ковшом счастливы все эти годы. Несмотря на то, что свои отношения никак не афишировали. По взаимной договоренности для всех мы были двоюродные сестры, которые просто живут вместе. Никаких проявлений нежности на людях, предельно невинные разговоры о совместном житье-бытье при посторонних – про быт, хозяйство, машины. У тебя имелась даже пара официальных дежурных воздыхателей, я постоянно кокетничала с авторами посимпатичнее, даже принимая время от времени приглашения в ресторан – отметить выход книги, например. А потом, по возвращении из ресторана – обязательные сцены ревности дома, твой холодный яростный шепот и бьющаяся на виске вена. И мой шепот потом…

– Дарик-дурик… Ты же знаешь… никого, кроме тебя. Это просто ужин…

– Ненавижу их… – стонешь. – Убью…

– А можно мне тогда убить Вадима?

– Ты же знаешь – это просто для вида…

– Вот именно! Для вида! Кончай с этим уже, а?

– Сначала ты…

* * *

Теперь, когда хоть в какой-то мере я обрисовала, как мы жили все эти годы, вернемся в то апрельское субботнее утро.

Я уже успела встать, сходить в душ, позавтракать, поделать кое-какие домашние дела… Ее высочество Дарина по-прежнему дрыхнет.

– Даря, вставай.

Натягиваешь одеяло на голову.

– Вставай, одиннадцать уже.

– Суббота… – стонешь из-под одеяла.

– Уже день, хорош валяться.

Мычишь что-то неразборчиво.

Коварно хватаю за тонкую щиколотку, виднеющуюся из-под натянутого повыше одеяла, ногтями по подошве. Приглушенный визг, нога стремительно ныряет под одеяло.

– Дарь, просыпайся. Поговорить хочу…

Вот на это наконец-то реагируешь. Из недр одеяла показывается лохматая голова, недовольно щуришься, усаживаясь на постели и прижимая одеяло к груди. Одна из твоих самых замечательных привычек – спать нагишом. Сколько приятных моментов она мне доставила…

– О чем поговорить?

Присаживаюсь на кровать рядом.

– Дарь, ты уже решила, что подаришь мне на день рождения?

Хмыкаешь.

– Видимо, сюрприз ты не хочешь?

Теперь хмыкаю я.

– Знаю я твои сюрпризы…

– Неужели я такая предсказуемая? – обиженно поджимаешь губы.

– Варианта два, – не удержавшись, усмехаюсь. – Или пара комплектов прозрачного мега-секси белья, или очередной золотой браслет или кольцо.

– А вот и нет! – фыркаешь.

– Да неужели?

– Да!

– А что?

– Ну… – смотришь на меня задумчиво. – Я хотела тебе планшетник подарить.

– Зачем? У меня ноут есть!

– Это не одно и то же. Планшетник легче, меньше, в дамской сумке можно носить. Для твоей работы…

– Дарь, давай без технических подробностей!

– Я так понимаю, не хочешь?

– Не хочу.

– А что хочешь?

Вздыхаю.

– Кота хочу.

– Чего? – округляешь глаза.

– Кота. Котика. Мяу-мяу. Голубого британца. Они такие… – вздыхаю мечтательно.

– Та-а-а-а-а-к, – хмуришься недовольно. – Мужика в доме захотелось?

– Можно кошечку, – отвечаю торопливо.

Молчишь какое-то время. Потом вздыхаешь.

– Если женщина хочет завести кота, на самом деле, она хочет ребенка.

– Дарька! – от неожиданности задыхаюсь. – Мы ведь это уже обсуждали!

– Обсуждали… – откидываешь одеяло, встаешь с кровати, потягиваешься, закинув руки за голову. Сколько лет мы вместе, но до сих пор сердце колотится, когда вижу… Эти бесконечные ноги, изгиб спины… – Видимо, надо еще раз обсудить, – оборачиваешься, – хорош пялиться, пошли меня кормить.

* * *

– Дарь, – уже за барной стойкой, пьем кофе, и я возвращаюсь к начатому разговору. – Может все-таки котика?

Скептически изгибаешь бровь. Я вздыхаю.

– Но ты же не хочешь… Или передумала?

– Нет. Не передумала.

* * *

Где-то через год или полтора после того, как мы стали жить вместе… был у нас тяжелый разговор. На тему детей. Биологические часы тикают. Инстинкты никуда не денешь. Я думала, думала и решила. У меня в анамнезе – выкидыш, после которого обнаружилась куча проблем по женской части. Женское здоровье у меня, как выяснилось, ни к черту. Но вот ты, Дарька… Почему бы тебе… Короче, я решила, что ты должна родить нам ребенка.

– И как ты себе это представляешь? – ты подозрительно спокойна.

– Обыкновенным образом. Природа все предусмотрела, Дарь.

– Лера, мы ДВЕ женщины. Или я чего-то не понимаю в законах физиологии, или у нас не может быть ребенка…

Издеваешься…

– Не прикидывайся дурой, тебе не идет. Ты родишь ребенка от мужчины.

Ты просто-таки задыхаешься от возмущения.

– И ты мне позволишь?! Сможешь вынести, что я буду с другим? С мужиком каким-то?!

– Если ради ребенка – то да, – отвечаю упрямо. – Лучше, конечно, ЭКО, если мы можем это себе финансово позволить.

Закрываешь лицо ладонями, бормочешь что-то в них.

– Даря, я не понимаю!

Отнимаешь руки от лица. Смотришь на меня. Не сердито. Грустно.

– Лер, неужели ты не понимаешь… Если я рожу ребенка… Неважно, как – от реального мужчины или через ЭКО. Это будет не НАШ ребенок. Это будет МОЙ ребенок. Мой и какого-то мужчины. Ты этого хочешь?

– Даря, послушай, все не совсем…

– Лерочка, – берешь меня за руку, – я этого не хочу. Нет. Только не так.

* * *

Вот такой у нас состоялся когда-то разговор. А теперь мы снова возвращаемся к этой теме.

– Ты никогда не думала вот о чем… – ты обнимаешь пальцами кружку с дымящимся кофе. – Ну ладно мы, тут все понятно… Но ведь есть обычные… гетеросексуальные пары, которые не могут иметь детей. Ты знаешь, сколько у нас в стране бесплодных супружеских пар?

– Не знаю, – отвечаю растерянно. Разговор принимает неожиданный оборот.

– Порядка 15 %, – сообщаешь ты. – И знаешь, что делают все эти люди? Проводят огромное количество всяких обследований, в том числе и дорогостоящих. Потом – лечение, тоже – недешевое. Иногда – помогает. Иногда – нет. И тогда наступает время еще более дорогих вещей. ЭКО, банки спермы, суррогатное материнство и прочее…