Текст книги "Степень виновности (СИ)"
Автор книги: Quintinu
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Господин Великий, конечно, подозревал всякое и не доверял Москве: он помнил, что устроил тот во время своего правления, около трехсот лет назад. Но ныне, в конце девятнадцатого столетия, Михаил показывал себя деятельным и мудрым советником, а предложенные им варианты решения тех или иных проблем Империи были действительно хороши с точки зрения власти, и Новгороду все же приходилось мириться с его слишком сильной близостью к Императору. Петр, в свою очередь, все чаще находил предложения Михаила верными, и, чем дальше, тем больше дел доверял полностью ему.
– Ваше Императорское Величество, не будет ли Вам угодно узнать последние вести с мест?
Несмотря на наличие в кабинете двух письменных столов, специально для Петербурга и для Москвы, последний взял себе в привычку во время важных разговоров прогуливаться по комнате, останавливаясь, смотреть в окно, или же вовсе стоять позади самого Петра, порой будто и вовсе нависая над ним и заглядывая в документы на его столе. Петербург сначала искренне не понимал такого странного поведения: на рабочем месте Москвы также присутствовали дубликаты всех бумаг, но потом, привыкнув, он уже перестал обращать на это внимание и никак не реагировал на его присутствие у себя за спиной.
– Я же просил тебя не называть меня так. – Не отрываясь от чтения очередных очень важных буковок, произнес Петербург.
– Знаю-знаю, мне просто нравится этот титул. – Князь улыбнулся. – Уж больно красиво и торжественно звучит.
– Полный еще красивее… Вот только я его, наверное, и не вспомню сейчас в точности-то. – Петр на секунду замолчал. – Ладно, что у тебя там?
– Все как обычно в последние дни: во многих губерниях все еще голод[1], но, похоже, положение стало худо-бедно выправляться, хотя до окончательного снятия вопроса с повестки дня все еще далеко; несколько губерний продолжают находиться на карантине по причине холеры и тифа[2]; растет число недовольных Вами, и с этим надо что-то делать, ведь заговорщики[3] не дремлют…
– А интересное и новое что-то есть? – Вздохнув, Петр со скучающим видом посмотрел на друга. – Или только одна рутина?..
– Есть кое-что, но об этом позже.
– Давай сейчас. И, кстати, ты выяснил, что от меня нужно брату? Сейчас он, конечно, чуть более поддерживает связь с семьей, чем обычно, но чтобы вдруг он решил искать у меня аудиенции… Случилось что-то серьезное?
– И да, и нет.
Подойдя к своему столу, Москва перебрал одну из стопок бумаг, будто бы что-то ища. Найдя нужное, он протянул документ Императору. Тот со скептическим видом посмотрел на листок, но, все же, взяв его, принялся читать. Однако, быстро осознав, что все подробности ему, в общем-то, мало интересны, Петербург снова обратился к своему помощнику:
– Слушай, а сам не расскажешь? – Скучающим голосом попросил Петр. Было видно, что ему явно не хочется заниматься этим делом, и Москва, сразу это поняв, одобрительно кивнул. Кто, как не он объяснит Петербургу, как нужно будет использовать этот случай. – Тем более… Если это убийство, при чем тут Синод? Пусть этим занимается жандармерия.
– В том-то и дело, что не все так просто. Подозревают, что оно было ритуальным. Проще говоря, человеческое жертвоприношение.
– Как такое возможно?.. – Обернувшись в пол оборота к подошедшему сзади Москве, Петербург внимательно посмотрел на него.
– Вот и я думаю: в Европе каждый день новые открытия и изобретения, за океаном такие дома строят, что до неба достают, а у нас… Будто в развитии отстаем, не иначе. Да и с людьми нашими очень трудно: как что-то новое увидят, то вместо обучения креститься в страхе будут…
– А я за единую религию. Православие – одна из основ Империи, и его полагается укреплять всеми силами. Кирилл же об этом знает. Значит, он не справляется со своими обязанностями? Не думал, что с его вотяком окажется так сложно, он же такой тихоня…
– В тихом омуте… Ритуальные убийства происходят. – Князь поймал взгляд Петербурга, губы его искривились в не то хитрой, не то злобной ухмылке. – А если это дело возымеет огласку, то оно может перетянуть на себя внимания народа. Это не только сплотит правоверных, но и у нас будет время решить другие проблемы. Хотя, возможно, они и сами решатся. Следует заняться им вплотную, как думаете?
– Ты прав, не следует пускать все на самотек…
– Именно поэтому пару недель назад я уже отправил к Хлынову Ярославля. Думаю, на него можно положиться. К тому же, они родные братья, я правильно помню? Это может сделать Кирилла более сговорчивым.
– Ну, у меня просто нет слов. – Петр улыбнулся. – И как ты все успеваешь, да еще и единственно правильно?.. Кстати, а почему ты не рассказал Новгороду? Ну… Он же наш с ним общий отец, потому веса и влияния у него может быть больше…
– Не с Хлыновым. Сами знаете, Новгород общается с ним только на повышенных тонах, но в этой ситуации это не лучший выход. Так что нужно было посылать кого-то более близкого. К тому же, Ярослав не так тверд и принципиален, как Господин Великий. Уж он-то найдет способ разобраться с этим делом. Давайте лучше подумаем о другом: что, все же, здесь нужно Кириллу? Хочет ли он убедить Вас в невиновности Ижевска, попросить дополнительное время на расследование?
– Вообще, он всегда довольно трепетно относился к вотяку, так что вполне возможно. – Петр нахмурился. – Нужно придумать, что ему говорить.
– Ваше Императорское Величество, я уже все продумал. Как на счет Сибири?
– Опя-ять… Мне кажется, нужно что-то более действенное. – Петр замешкался, обдумывая предложение. – Ну хорошо. И кого туда отправить? Вятку?
– За что? Он не так виноват, как сам Ижевск. Язычество вообще всегда занимает более сильную позицию относительно нашей веры, и Кирилл, видимо, упустил что-то, когда обращал его…
– Это будет сильный удар по брату…
– Петр, Вам важнее благополучие Империи или счастье одного-единственного олицетворения?
– Хм. Ну да, ты прав… Вот что бы я без тебя делал, Миш?.. – Снова бросив беглый взгляд на Москву, Петр неожиданно для себя заметил, что дистанция между ними слишком мала и, покраснев, поспешил вернуться к делам, словно прячась от чисто-голубых глаз заигрывающих с ним глаз.
– А что бы Империя делала без Вас, мой Государь? – Князь наклонился еще ниже и, приблизив свои губы к уху Петра, совсем тихо прошептал. – Правьте сильной рукой, чтобы Вас боялись. Покажите, кто истинный хозяин всей этой земли. И тогда Вы вернете себе уважение подданных, и они уже не осмелятся покушаться на Вас. Любое государство строится на страхе, и, если его нет, то людей уже больше ничто не будет держать вместе.
Не склонный ранее к таким мыслям Петербург будто учился смотреть на вещи через призму власти. Сейчас то, что говорил ему Москва, действительно начинало казаться ему единственно верным.
– Ваше Императорское Величество, к Вам можно? – Кирилл, предварительно постучав, заглянул в комнату. – Настасья сказала, что Вы здесь… – Увидев Москву, склонившегося над Петром, вятчанин поспешил задать появившийся на языке вопрос. – Я не помешал?
– Нет-нет, все в порядке. Проходи, располагайся. – Не поднимаясь, Петр довольно дружелюбно указал гостю на кресло, стоявшее недалеко от двери, и сам развернулся к нему. Москва же, чтобы показать свою непричастность к разговору, отошел к дальнему окну, и взгляд его устремился на раскинувшийся перед дворцом парк. – Как проходит миссионерская деятельность?
Вятка отчетливо понимал, что встреча начнется с довольно отдаленной темы. Также он знал, что первыми вопросами будут примерно те же, какие задавал и Ярославль сразу после своего приезда. Все это позволило ему предварительно подготовиться к нелегкому разговору. И, хоть он и чувствовал себя довольно уверенно, волнение все же не покидало его, поэтому Кирилл делал все возможное, чтобы скрыть его от присутствующих в помещении.
– Не отвечай. – Заметив заминку гостя, продолжил Император. – Все мы знаем, что плохо. Как так получилось? В чем причина? Вотяки же не так сильно держатся за свои традиции как, к примеру, соседние с ними народы.
– Я не могу. – Негромко произнес Кирилл, но тут же, осекшись, добавил: – Точнее, я стараюсь. Но с ними сложно. Я действую мягко, и потому каких-то весомых результатов все еще нет.
– А почему? Тебе что-то мешает? Может, особое отношение к Ижевску? – Заметив, как встрепенулся гость, Петр продолжал. – Ты понимаешь, что ты ставишь под удар не только себя и его, но и всю нашу семью? Да что там – всю Империю! Миссионерство является важным звеном создания цельного государства: единая религия рождает в народе чувство сплоченности, причастности, зависимости как друг от друга, так и от центральной власти. Почему ты вдруг решил, что в праве подрывать сами основы существования страны? Мало мне заговорщиков, так еще и в семье такое происходит… Вот ты понимаешь, что именно сделал твой вотяк? Из-за твоих методов его теперь лечить надо!
– Это все из-за голода. Он страшен, и если нам, олицетворениям, еще хоть как-то хватает пищи, то людям приходится тяжелее. Я слышал, что и в других местах дела идут ничуть не лучше. К тому же, у нас еще эпидемия тифа, что усугубляет всю проблему. Надо что-то делать, но прежде лекарств людям нужен хлеб. А его-то и нет. Проблема еще в том, что из-за объявленного карантина пришлось закрыть границы, и те из людей, которые хотят помочь, просто не могут проехать на нашу территорию!
– Ну и что ты предлагаешь? Снять карантин, открыть границы? Тогда и болезнь распространится на другие части страны! Сам понимаешь, это только усугубит общую ситуацию. – Петр помассировал виски пальцами. – Как же я устал от этого всего!
– Понимаете, Кирилл, Императору сейчас очень нелегко: напасти навалились буквально со всех сторон. – Все также глядя куда-то в окно, влез в разговор Москва. – Неужели Вам не жалко брата, он ведь столько для Вас сделал? И ведь он правильно говорит: с задачей сохранения целостности государства не сравнится ничто другое. Иногда всем нам нужно чем-то пожертвовать ради общего блага.
Вятка смутно догадывался, к чему клонит Москва. Конечно, такие мысли уже посещали его раньше, но именно после этих слов он вдруг вспомнил о них, словно убеждаясь в правильности своей догадки. Люди любят зрелища, и потому нужно им их дать. А чтобы отвлечь их от мыслей о хлебе, нужно дать их столько, чтобы компенсировать его недостаток. Может быть, это и есть одна из причин такой заинтересованности столиц в этом происшествии?..
Вятка понимал это. Понимал он также и то, что Москва и Петербург смотрят с позиций управления, с позиций власти. Смотрят в будущее, быть может, даже прорабатывают пути развития общества и страны в целом. Но была одна мысль, которая в его сознании не укладывалась вообще и никак: а как же душа? Как же тот, кого выставили этим самым зрелищем? Что делать ему? Подчиниться и просто постараться это пережить? Подстраиваться под интересы других? Но… Стоит ли?..
– Как там Ярославль, сумел выяснить что-то еще? – Перевел тему Петр. – Кстати, а почему он не приехал с тобой?
Вятке стоило определенного труда перебороть себя и ответить. Мысли о том, кем выглядят для всей страны он и его Ижевск, не желали уходить из головы.
– Я не осведомлен о том, нашел ли брат что-то. Он мало рассказывает о ходе следствия, ссылаясь на то, что пока что не может утверждать ничего конкретного. – Соврал Кирилл, пытаясь совладать с дрожью в голосе. – И остался он там в связи с тем, что еще продолжает свою работу. В прочем, меня больше волнует не это. Я здесь немного по другому вопросу.
– И какому же? – Петербург едва заметно удивился.
– Знаете… – Кирилл вздохнул, будто собираясь с силами. – Я понимаю, что без доказательств утверждать невиновность Ижевска глупо, но, все же… Я живу с ним бок о бок уже много веков, и точно могу сказать, что ни он, ни его люди, никогда не занимались ничем подобным из того, в чем их обвиняют.
– Кирилл, – Петр заговорил тише, будто пытаясь убедить в чем-то брата, – ты же понимаешь, мы не в праве выносить решение только по заявлению одного олицетворения. Нужны улики, нужны свидетели, и, если все это будет говорить в пользу Ижевска, мы его оправдаем. Но пока что все показывает совершенно противоположный результат. – Император развел руками, будто бы демонстрируя Вятке свое сочувствие.
– Я понимаю…
– К тому же, ты заинтересованное лицо. Ты привязался к нему, волнуешься. Тобой движет не желание добиться справедливости и отыскать истину, а обеспечить безопасность тому, кто дорог тебе. Хм-м… Знаешь, я могу предложить тебе один вариант…
– Какой?
– Лечить Ижевска. Но для этого ему придётся пожить вне дома. Например, в Сибири.
– Вы хотите его сослать как преступника?! – Услышав это, Вятка вскочил с кресла и с яростью и непониманием смотрел на Петра. – То есть, вы все же обвините его, да?!
– Успокойся. Того требуют обстоятельства. Ему не не причинят вреда, я даю тебе слово. В его жизни почти ничего не изменится, кроме того, что вы не сможете видеться каждый день. Но никто не запрещает тебе навещать его время от времени.
– Но он же будет убийцей в глазах всего народа! Как же это так можно?
– Со временем все забудется, а через некоторое время он сможет вернуться к тебе. Кстати, можно определить его под наблюдение настоящего врача среди олицетворений, в Сибири как раз есть один такой. Об Ижевске позаботятся. – Слова Петербурга успокаивали, внушали доверие. Но в этом вопросе все еще оставалось слишком много всего непонятного. Кириллу казалось, будто Санкт-Петербург и Москва знают что-то, что он сам не узнает никогда. Он понимал, что все это затеяно не просто так, и что Ижевск никогда не простит ему его согласие. Но… А вдруг все было действительно так, как описал ему брат? Что, если Ижевск и правда поправит свое здоровье и вернется к нему уже более… нормальным. Таким, каким он сам всегда его и хотел видеть. Таким, о котором он и мечтал все время.
Вятчанин разрывался. Желание видеть Ижевска здоровым, душевно и физически, не давало слететь с его губ словам решительного отказа от участия в этом грязном, сфабрикованном деле.
Дав обещание поразмыслить над предложением и попробовать мирно договориться с “виновником” этой ситуации, Вятка попросил разрешения окончить аудиенцию. Прежде чем он ушел, Петр протянул ему несколько лежавших на столе листков – очевидно, в них содержалась какая-то важная информация по столь тяжелому для самого Кирилла делу.
Вопреки советам и обещаниям Ярославля, разговор с Императором не возымел никакой силы. Он не дал никаких более-менее внятных ответов, лишь создал новые вопросы и заставил волноваться за судьбу Ижевска еще сильнее.
Теперь Кирилл полностью понял, какую участь уготовили его удмурту наверху, и от этого на душе мучительно скребли кошки.
Начало лета 1892 года. г. Санкт-Петербург.
На протяжении всех оставшихся двух дней в Петербурге Кирилл не выходил на улицу. Сидя в далеко не самом шикарном номере далеко не самой шикарной столичной гостиницы, он полностью посвятил себя обдумыванию всего произошедшего.
Те бумаги, которые он получил от брата, оказались согласием на то самое лечение Ижевска в Сибири. В них уже значилось место пребывания удмурта и стояла подпись самого Императора с его личной печатью. Во всем документе оставалась свободной только одна строчка – и приготовлена она была для его, Кирилла, подписи. Все правильно: Ижевск же, как-никак, его подопечный…
Понимая, что это не выход, вятчанин все равно снова и снова откладывал неприятный момент на потом, будто стараясь и вовсе его избежать.
Он еще не знал, что будет отвечать Ижевску и Ярославлю по приезде, но осознание того, что придется рассказать все полностью, не покидало его все оставшееся в столице время.
В числе проигравших он будет в любом случае, и осознание неизбежности катастрофы щемило его сердце.
Начало лета 1892 года. Окраина г. Вятки.
– О, Кирь, ты уже вернулся? – Не успел Кирилл отпустить извозчика, как к нему подбежал его Аркашка. – Несмотря на то, что мы расстались не очень хорошо, я… Я так скучал, Кирь…
– Рад тебя видеть, Аркаш. – Улыбнувшись, Вятка обнял Ижевска за плечи, изо всех сил пытаясь не вспоминать те новости, которые он привез из столицы. – Как ты себя чувствуешь? Я смотрю, тебе лучше?
– На самом деле не особо… Сплю теперь даже хуже, да и надоело как-то все. Как съездил, кстати? Что говорят в верхах?..
– Давай я чуть позже все расскажу?.. – Вятчанину очень не хотелось снова нарушать казалось бы только-только вернувшийся обычный ход их жизни. Он натянуто улыбнулся. Конечно, он понимал, что уже ничего не будет как раньше, но всеми силами цеплялся за эту таявшую на глазах иллюзию. – Знаешь, я переживал за тебя, как ты тут один…
– Тут у нас так скучно, ничего не происходит… Ярослав пропадает на весь день и приходит только к вечеру, так что мне днем даже поговорить не с кем… Столько времени, а тратить некуда. И на завод вернуться из-за болезни нельзя… – Заметив, что с лица Кирилла пропала улыбка, Ижевск продолжил немного более весело. – Да ладно тебе, я и сам могу позаботиться о себе! – Удмурт улыбнулся. – Так что ты не волнуйся, я не пропаду. Пойдем лучше в дом. Ты, наверное, устал с дороги, да и голоден, да? – С этими словами Ижевск потянул русского к веранде.
– Может, лучше поберечь еду?
– Не-ет уж. Не каждый же день ты возвращаешься домой после длительного отсутствия – можно и съесть что-нибудь этакое, редкое нынче! Да и мне полезно хорошо питаться, разве ты так не думаешь? Ну, и это поможет мне быстрее поправиться.
– Ну хорошо, уговорил. Я действительно что-то проголодался, а ты… Мне кажется, или ты немного похудел?
– Кажется. Ты же знаешь, объемами я никогда и не отличался.
С этими словами оба направились к входной двери и через пару минут скрылись за ней.
Ярославль в тот день тоже вернулся раньше, он будто знал, что его брат приезжает из Питера именно в этот день, и потому в два пополудни он, как ни странно, уже был дома. Свое довольно раннее возвращение он, впоследствии, объяснил отсутствием работы.
Собранные им материалы в скором времени должны были быть направлены в суд для рассмотрения дела, и потому медлить Кириллу с рассказом о своем визите к брату было нельзя. Вятчанин хотел скрыть от Аркаши этот разговор – он рассчитывал поговорить с удмуртом наедине позже. Именно поэтому вечером, когда Ижевск задремал, свернувшись калачиком на диване, он и поднял столь волновавший его вопрос.
В прочем, Ярослав ничего нового не сказал: внимательно выслушав рассказ брата, он настоятельно рекомендовал обсудить ситуацию с Ижевском. Кириллу же не оставалось ничего, кроме как внять словам брата и всю ночь так и не сомкнуть глаз в попытке подобрать нужные слова для нелегкого разговора.
– Так как ты все-таки съездил? – Уже утром, сидя на кухне за скудным завтраком спросил Кирилла Ижевск. – Хоть чего-то добился? – Вотяк поднял на русского изучающий взгляд. – Надеюсь, дело закроют? А то Ярослав на днях говорил, что скоро его работа здесь закончится… Неужели все, наконец, поняли, что я и мои люди не причастны к убийству?
– Хотел бы я тебя обрадовать, Аркаш, да не могу… – Кирилл медленно и по привычке мешал чай, вот только сахара в нем на этот раз уже не было. – Я пытался убедить брата, но он был непреклонен. Там все очень сложно, Аркаш.
– То есть, меня все же накажут? Но я же не виновен, ты же знаешь!
– Знаю. – Вздохнув, Вятка посмотрел на удмурта задумчивым, печальным и немного угрюмым взглядом. – Но они-то не знают ничего. И верить мне не хотят. Ну, их можно понять… Только вот кто поймет нас?..
– Ну и что мне светит? Или не известно еще?
– Известно. Более того, меня почти вынуждают самому сдать тебя им. – Вятчанин с минуту молчал, а потом продолжил. – Это будет лечение. Но не здесь, и не простое. Тебя хотят отправить в Сибирь. Говорят, там есть хороший врач, который поможет…
– Хм. Ну да. Лечение. Ну и ты что, согласился? – Голос удмурта дрогнул.
Кирилл не ответил.
– Послушай… – Наконец начал он. – Я, конечно, все понимаю… – Было видно, что Кириллу трудно это говорить. – Тебе будет очень сложно, особенно в первое время… Но ты… Ты не волнуйся, я буду приезжать к тебе. Ну, я же ездил к Нижнему в ссылку[4], и тут будет похоже…
– С-сылку?..
– Нет, нет! В твоем случае это будет всего лишь лечение. И я найду способ сделать его недолгим. – Кирилл снова замолчал, на этот раз тишина висела немного дольше. – Я уже подписал необходимые документы. Пойми, я все равно никуда от этого бы не делся – на меня слишком сильно давит семья…[5] – Вятка опустил голову.
– Я одного не понимаю: почему ты всегда веришь кому угодно, только не мне?!
– Аркаш, не надо… Я и сам не хочу отсылать тебя, но, может, так действительно будет лучше?..
– Кому лучше? Кому?! Тебе? Мне? А, ну да, твой брат получит свой спектакль, но я-то прославлюсь на всю Империю – это слишком, ты не находишь?
– Да, я думал об этом… Но, в конце концов, ведь со временем все забудется…
– Ничего не забудется! Я так и останусь навсегда в глазах всех убийцей, если не сумасшедшим… Мне не позволят вернуться на работу! Нет, Кирь, я просто не понимаю: почему? Почему ты меня не защищаешь? Я же, как минимум, приписан к твоей губернии, живу с тобой… Ладно, наплевать на это! Но как же то, что мы чувствуем друг к другу – это все… ничего не значит, да?
– Аркаш, прекрати, прошу тебя. Я же рассказывал тебе, зачем еду в Петербург. Как раз, чтобы защитить тебя. Ну не получилось, но можно ведь и попытаться еще раз… Я не знаю…
– Чтобы ты потом совсем арестовать меня пришел? Ну уж нет! Не получилось сейчас, значит не выйдет ничего и впредь. Это бесполезно, Кирь. Бес-по-лез-но. А я думал, ты не такой как они.
Удмурт поднялся с места и, взяв свою чашку с таким же несладким чаем, вышел из кухни.
Кирилл поставил локти на стол и опустил голову на руки, пряча в ладонях лицо. Он не мог понять, почему все его вполне добрые намерения оканчивались руганью с самым близким ему олицетворением и недоверием между ними.
Остаток дня так и прошел: Ижевск избегал его, постоянно прячась где-то в дальних комнатах дома; Кирилл не делал попыток примирения, давая и себе, и ему время разобраться с самим собой и подумать обо всем.
Ярославль же предпочел вообще не лезть в их отношения, хотя и сочувствовал им обоим. На другой день утром он уехал, но главный сюрприз грядущего дня ждал Вятку и Ижевска ближе к вечеру.
– Ну, и где он? – Стоявший на пороге дома Казань[6] был настроен весьма решительно. – Либо ты добровольно отдашь мне его, либо я заберу его сам. – Он с трудом подавлял свой гнев, стараясь не сорваться на крик.
– А ты-то еще чего тут забыл? И с чего ты вообще взял, что Ижевск пойдет с тобой?!
– С того, что, если оставить его у тебя, ты так и продолжишь ломать его жизнь! Случись что, так даже и поддержать его не можешь! Ты хоть понимаешь, чем ему вообще грозит это, так называемое, «лечение»?! Он и так далеко не в порядке, а тут еще ты…
– Постой-постой-постой. Ты-то откуда все знаешь?
– Не важно. Суть не в этом. Да дашь ты мне уже пройти, а?! – Толкнув Кирилла, татарин шагнул в дом. – Если сам не знаешь, как действовать, не мешай другим!
– В смысле «не знаю, как действовать»? Да я только на днях вернулся из Петербурга, где пытался доказать брату, что Ижевск никого не убивал! – Вятка повысил голос, намереваясь выставить незваного гостя из своего жилища.
– Ну хорошо, – Казань продолжал закипать, – и с чем же ты туда наведывался? Улики? Показания свидетелей? Что у тебя с собой было-то? Какие доказательства? Только твое честное слово? А о самом народе ты сколько знаешь? Да тебе же плевать на Ижау[7], ну признай! Ты видишь в нем такого же русского, как и ты сам, не больше и не меньше. Но так ведь нельзя!
– Чем тут орать, лучше бы помог тогда, раз понимаешь удмуртов лучше меня!
– За этим и пришел, представляешь?! Если он тебе дорог, ты позволишь мне забрать его. Я просто хочу как лучше, в первую очередь ему. И, в отличии от тебя, я прекрасно представляю, как обеспечить Ижау это самое «как лучше» в будущем.
– А не пойти ли тебе на…
– Прекратите оба! Казань, серьезно, что ты тут делаешь?! – Появившийся в дверном проеме Ижевск успел вовремя: ещё пару реплик – и драки было бы не избежать.
– Помочь тебе хочу: забрать от этого идиота и не допустить твоей ссылки. – Татарин перевел взгляд на русского. – Да уж, Колын[8], не думал я, что ты станешь таким слабым. Ладно, не об этом речь. Ижау, пойдешь со мной? Я хочу и могу помочь тебе, но для этого мне нужно будет изучить все обстоятельства твоего дела. Не бойся, у меня уже есть опыт решения подобных вопросов с Синодом – я же тоже не православный. – Казань улыбнулся. – Вот только твое дело будет посложнее, но я обещаю тебе справиться. И помогут нам это сделать наш старый друг и некоторые другие олицетворения.
Вятчанин молчал. С одной стороны, Казани он не доверял: когда-то тот был чуть ли не главным его врагом, и сейчас он не хотел так просто отдавать Аркашу Камилю. С другой, Кирилл не понаслышке знал, что татарин действительно разбирался в озвученных им вопросах, и, в принципе, можно было бы и впрямь использовать его, как адвоката… Тем более, Казань сам хотел защищать Аркашу. Вдруг у него все же получится лучше, чем у него самого?..
Ижевск думал о том же, и с каждой минутой он все больше и больше склонялся на сторону давнего друга. Да, Кирилла он любил, но, несмотря на то, что все между ними вроде бы и было всегда хорошо, в действительно сложное время Вятка не смог поддержать его, не смог защитить. Более того, он своей подписью окончательно решил его судьбу на несколько ближайших лет.
Ижевск понимал также, что русский пытался делать все возможное, но сейчас ему нужен был тот, кто реально поможет, у кого действительно получится спасти его если не от суда, то от ссылки.
А к Вятке он вернется. Обязательно вернется и простит его за все. И все снова будет как раньше.
Но это потом, а сейчас нужно было просто сосредоточиться на главном. И это «самое главное» Кириллу он доверить уже не мог.
Вотяк не сомневался, что русский все поймет, но видел, как тяжело вятчанину расставаться с ним на такой долгий срок.
Сделать первый шаг в сторону Казани было тяжело, и, хоть последующие давались уже намного легче, удмурт понимал, что со стороны Кирилла они выглядят чуть ли не предательством.
– До встречи, Кирь. Я буду скучать…
Не выдержав, Кирилл быстро догнал Аркадия и уже через секунду рыжик оказался в его крепких объятиях.
– Я буду заглядывать к вам по мере возможности. – Русский провел рукой по мягким волосам удмурта. – Можно же? Прости, что не верил тебе и не смог защитить тебя сам…
– Ладно-ладно, хватит нежностей. Не навсегда же забираю твоего Ижкара, верну в целости и сохранности, не волнуйся. Эй-эй-эй, пойдем уже.
Быстро коснувшись губами губ Вятки, удмурт осторожно убрал от себя его руки и, не дав русскому опомниться, твердо зашагал в сторону татарина.
– Человека за его вещами пришлю позже. – Бросил Камиль напоследок. – Собери их заранее, ладно? А нам уже пора. – Пропустив перед собой Ижевска, Казань бросил короткий взгляд на Кирилла. – Можешь приходить, когда захочешь. Не обольщайся, это все ради него. – Хмыкнув, брюнет вышел следом.
Вятчанин еще долго прислушивался к удалявшимся шагам, звук которых мерно разносился по довольно просторному двору у дома, а, когда они затихли полностью, резко почувствовал, как тишина и одиночество сдавливают ему горло.
Середина осени 1892 года. г. Казань.
На протяжении последних нескольких месяцев, как когда-то давно, еще до знакомства с Киром, Ижевск жил в доме Казани. Он был просторнее, чем их с Кириллом дом в Вятке, и маленькому удмурту в нем было явно не по себе, даже как-то одиноко и тоскливо, и, чем дольше он жил у татарина, тем сильнее хотел вернуться домой, выздороветь, выйти на работу на родной завод… Утешала лишь надежда на выигрыш в суде, но и она тоже постепенно стала отходить на второй план.
Несмотря на всю свою чужеродность для удмурта, дом Камиля всегда был полон народа, и даже ныне, в конце девятнадцатого столетия, в нем проживали сразу несколько олицетворений: сам хозяин, Казань, его сестра, Чебоксары, и ее подруга, с детства помогавшая ей во всем, Царевококшайск. Также почти каждый день то там, то тут мелькал воспитанник Казани, Симбирск[9]. Иногда в гости заглядывал и Нижний Новгород – с Камилем их связывали долгие дружеские отношения. В последнее время он увлекся фотографией и писательством, и хотел, чтобы лучший друг оценил его творчество[10].
Ко всем ним, за исключением самого татарина, Аркаша относился довольно нейтрально. Не переваривал он лишь черемисску Эвику, и предпочитал держаться от нее как можно дальше[11]. В прочем, в то время она была больше занята вопросом обращения на себя внимания Казани, и практически вжившись в образ заботливой жены татарина, мало реагировала на происходившее вокруг. Сам Камиль ее своей женой не считал нисколько, но это ее совершенно не волновало.
Из всех жителей с Аркашей общались только Казань и Симбирск. Первый занимался его делом: собирал сведения о религии вотяков, ездил по соседним губерниям, опрашивая знакомых удмурта, записывал общий ход проведения ритуалов и, в том числе, жертвоприношений различных животных[12]. Второй же помогал ему: был на побегушках, выписывал или же отмечал важное в книгах нужной тематики. Также выяснилось, что именно он и рассказал татарину обо всей этой ситуации, и тот сразу же решил помочь старому другу не упасть в глазах населения всей Империи. Сам же Димка вопрос о том, откуда он, в свою очередь, узнал все эти сведения, постоянно оставлял без ответа.
За время, прожитое у Камиля, состояние Ижевска немного улучшилось, но он все еще оставался довольно слабым. Его болезнь стала мягче, но вот голод никуда исчезать и не думал – Казанскую губернию, как и большинство соседних земель, тоже постиг полный неурожай.
Татарин как мог поддерживал друга, иногда к нему присоединялся и приезжавший в гости Кирилл, но влияние их ссоры было еще слишком сильно, чтобы позволять друг другу какие-либо вольности или проводить вместе дни напролет.
Когда Вятка уезжал, дни снова становились похожими друг на друга, и удмурт, чтобы хоть как-то занять время и забыться, вновь пристрастился к своей домашней водке – кумышке[13]. Пик запоя обычно приходился на время, когда Казань находился в разъездах, а сам он оставался под не самым четким присмотром Симбирска.
Вдали от дома сон Аркаши испортился еще сильнее: кошмары теперь снились чуть ли не каждую ночь, а после них, порой, Ижевска приходилось приводить в чувство и успокаивать.
