Текст книги "Степень виновности (СИ)"
Автор книги: Quintinu
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Комментарий к I. Гипотеза
Для лучшего понимания сюжета фанфика желательно ознакомиться с источниками, рассказывающими о таком событии, как Мултанское дело. Это процесс над группой крестьян-удмуртов из села Старый Мултан Малмыжского уезда Вятской губернии, которые обвинялись в ритуальном убийстве – человеческом жертвоприношении языческим богам. Также приветствуется изучение других событий, связанных с этим делом.
POV Вятки (Кирова).
Я давно перестал бояться крови. И своей, и чужой. Я прошел через столько боев, что стало уже почти безразлично: ранен я или кто-то другой. Я привык к ее цвету и запаху, принял ее как естественную жидкость, наполняющую наш организм, словно сосуд. Кажется, я даже перестал ощущать боль от большинства ран. Так бывает, когда они столь часты, что становятся обыкновением…
Веселое было время, не иначе. Менялись поколения людей, создавались и разваливались государства, и мы, стремясь идти в ногу со временем, добровольно попадали в этот удивительный водоворот событий.
Я даже не понял, как все затихло. И не помнил, когда. Как будто щелчок в подсознании – и вот она, мирная жизнь: империя, губернии, охота и торговля, народные промыслы… Как будто и не было ничего в прошлом, как будто и не было его самого.
Однако, даже сейчас, спустя много-много лет с тех старых событий, я все еще не боюсь крови. Точнее, не боялся. Одно недавнее происшествие изменило все…
Случись подобное тогда, в бурные годы, никто бы не придал значения. Сейчас же, когда любое маленькое событие может переполошить всю тщетную старающуюся вылезти из осточертевшей обыденности округу, переполошить всю, уже начавшую распадаться империю, любая лишняя капля крови поставит любого в центр внимания и будет использована в корыстных целях различных групп людей и олицетворений.
И, по иронии судьбы, эта капля упала именно на мою территорию…
10 мая 1892 года. Окраина г. Вятки.
Началось все с приезда Ярославля. Хоть он чисто биологически и был самым близким для меня человеком в семье, отношения с ним были все равно довольно… своеобразными. Причина этого крылась еще в глубоком детстве, когда в моем характере ярко проявилось бунтарство[1], а он так и остался паинькой и постоянно во всем слушался отца. С первого взгляда это, конечно, было похоже на обычный конфликт переходного возраста, выбор жизненного пути, но… Думаю, следовать идеалам семьи так, как делает это брат, весьма глупо, а местами даже и совсем смешно. Иногда со стороны это даже выглядело как заискивание перед Новгородом, но я-то знал, что Ярослав на самом деле сам всегда был таким.
Всегда таким. Даже сейчас. Весь из себя такой правильный, чистый – помыслами и поступками, душой и телом – кажется, что и придраться-то не к чему![2] Но я всегда находил какие-либо поводы, чтобы подколоть его, так уж меня бесил его образ жизни. Вспомнить хотя бы то, как я застукал этого чистюлю в кустах с его бабой – о-о-о, да я до сих пор при случае припоминаю ему это, от чего он так забавно кривится и шикает на меня.[3]
Говорить о том, что его приезд меня обрадовал, было бы в корне неверно. Наша семья вообще довольно редко собирается вместе, а уж я так и вообще стараюсь особо не присутствовать на общих банкетах, собраниях или праздниках, и плевать мне, что там по этому поводу скажет отец или кто-то еще.
Я независим, и жизнь свою я всегда строил сам. Изгой? Скорее нет: родственники вполне регулярно выражают желание видеть меня в своем кругу, но меня мало радует такая перспектива. Буду честным: я прекрасно живу без них, а они – без меня. Тогда зачем что-то менять?
И вот поэтому-то приезд брата и был для меня большой неожиданностью. Но еще более неожиданной для меня стала его причина.
Бесило также и то, что Ярославль выразил желание остановиться у нас дома. Нашел себе бесплатную гостиницу, называется! Можно подумать, я прямо очень хотел его у себя видеть!
Но отказать я все же не смог.
– Не пойми меня неправильно, Кирилл, – в очередной раз перезастегнув свой пиджак, говорил Ярослав, заканчивая полуденную трапезу в моем доме, – в Синоде обратили внимание на положение православия в твоей губернии…
– Так во-от какая нелегкая тебя принесла! – Я хмыкнул и отпил свой минуту назад заварившийся чай. – Я же знал, что так просто ты здесь не покажешься. И что конкретно не устраивает нашего дорогого Петеньку?
– Например то, как ты ведешь миссионерскую деятельность. Точнее тот факт, что ты не ведешь ее совсем, хотя ответственности на тебе больше, чем на других: не с каждым рядом живет нехристианское олицетворение. – Выдержав небольшую паузу, брат продолжил. – В записях Синода, как оказалось, числится слишком малое количество православных относительно всего твоего населения. Вот уж не знаю, кто решил поднять все это именно сейчас, но факт есть факт: мне поручили с этим разобраться. К тому же, ты, как-никак, относишься к правящей семье, и оставлять эту проблему нерешенной – значит давать повод людям усомниться в силе существующей власти.
– Ага, и поэтому ты будешь исправлять эту ситуацию, я правильно понимаю? – Я усмехнулся. – Да прекрати уже теребить свою одежду, идеальнее ты все равно выглядеть уже не будешь! – Поморщившись, я снова уткнулся в свою чашку.
С чего он взял, что я позволю ему хозяйничать на моей территории? Только с того, что наш дорогой братец-император так сказал? В любом случае, я не позволю ему тронуть Аркашу, даже если он что-то против него и будет иметь.
– Слушай. – Я посмотрел на него в упор. – Мне, в общем-то, все равно на политику, на империю, на статус нашей семьи в ней. Когда-то я ушел из дома, и с тех пор привык жить сегодняшним днем, жить для себя.
– Это важно в первую очередь для тебя и твоего Ижевска, пойми. – Словно не обратив внимания на мою вторую фразу, спокойно говорил Ярослав. – Если не решить проблему, на нее намотается клубок других, и тогда уже распутать все будет гораздо сложнее. К тому же, время сейчас неспокойное: в народе волнения, так что не стоит лишний раз давать поводов к делению общества и разрушению устоев. Ты не справляешься в одиночку, и я просто тебе помогу, вот и все.
– Кажется, мы друг друга не понимаем. Ты мне про политику, а я тебе – про человеческую душу. Или душу олицетворения, если так будет угодно. Исконную религию народа изменить очень трудно, это же часть каждого из нас, сам понимаешь. Я стараюсь действовать мягко, и потому результат, думаю, будет, но пока что для него еще не время.
Я не знал, как еще объяснить ему мою позицию.
Ради Бога, ну он же не вчера родился, и сам же должен понимать очевидные вещи!
– Знаешь… Там, наверху, со скрипом, конечно, но закрыли бы на религиозные дела глаза, если бы… Если бы не происходило еще кое-что.
– Ну давай, расскажи мне, что еще у нас не так?
– Несколько дней назад на твоей территории произошло убийство.
– А, это… – Я опустил глаза в чашку и от волнения начал помешивать свой уже остывший чай. Сказать, что мне не хотелось говорить о нем – значит не сказать ничего.
– Вот, ты тоже обратил внимание. Оно очень странное, ты ведь в курсе. Не понимаю, кстати, почему ты не дал ход детальному расследованию этого события.
– Да что там разыскивать! Ну убили и убили, нашли в лесу, да и ладно… Мало у нас трупов что ли по лесам валяется?
Почему столько внимания к какому-то заурядному убийству? И вообще, как оно связано с религией, почему брат так резко перескочил с темы на тему?..
– Может, и не мало, только ведь это было… – Ярославль замолчал и многозначительно посмотрел на меня, наконец-то соизволив отпить глоток из своей чашки. – Ритуальное убийство. Вотякам[4] ставятся в вину человеческие жертвоприношения. А Ижевск, как олицетворение, должен отвечать за своих. Вот поэтому-то Петя и зацепился за вас обоих, и именно поэтому я сейчас здесь.
Сказал, как отрезал.
Нет, правда, разве может… Разве может мой Ижевск кого-то убить? Да он же хиленький, забитый, всегда тише воды, ниже травы…
Ну да, у него есть странности. Иногда говорит во сне, будто кого-то зовет, иногда и в бодрствовании ведет себя очень необычно…
Но ведь это все не настолько серьезно, чтобы можно было что-то подозревать?..
И вообще, разве есть человек или олицетворение без странностей? Его сестры, к слову, вроде бы имеют схожие особенности поведения…
Но, все же… После слов брата мне в душу закралось смутное чувство. Чувство, будто я упустил в поведении Аркаши что-то важное, какой-то ключ ко всему, какую-то важную мелочь…
И тут мне в голову кольнула одна, казалось бы, незначительная, деталь.
– Ты опять назвал его так.
– А? Как?
– Вотяк.
– А, ну да. Извини. Я помню, что ты просил называть его только удмуртом. Просто отвык. Впредь постараюсь помнить. Кстати, а он сейчас дома?
– А? Нет, он снова где-то в своих… – Я осекся, едва не выдав Ярославу то, что могло сильно укрепить его подозрения.
Нет уж. Это наше с ним дело, и разберемся с ним только мы вдвоем.
В последнее время у нас тут вообще неспокойно. Вот взять раньше: каждый день как предыдущий. Тишина, благодать… вплоть до скуки – было во всем это нечто такое ленивое, тягучее, обволакивающее, замедляющее ход времени. Это вот когда ты занят чем-то, тогда и не замечаешь, как проходят дни, недели, месяцы, а здесь же, в окружении этих лесов и болот работа всегда рутинна и однообразна, да и есть не всегда – особенно для нас, олицетворений.
Но Ижевск работает, он оружейник. Так он хочет доказать всем, но, наверное, в первую очередь самому себе, что он не хуже русских – такой же умный, работящий и старательный, какими он всегда считал нас. Правда, я сам под это описание не очень подхожу, но это уже, конечно, другой разговор.
С тех пор, как у него открыли завод, в городе появилось много рабочих мест. Аркаша уже стал мастером, и правительство возлагает на него большие надежды. Правда пока что производство встало, и на это есть свои причины.
Некоторое время назад к нам пришла эпидемия тифа, и потому мне пришлось закрыть границы губернии и объявить карантин. Вообще, болезни людей и скота, неурожаи, крупные бытовые ссоры и прочие напасти случались и раньше, но в этот раз все было, кажется, гораздо серьезнее – не просто же так Аркаша болел уже которую неделю. Да и что греха таить: я тоже не очень хорошо себя чувствовал.
Мы, олицетворения, вообще, ощущаем все, что происходит с нашим населением. Пусть в меньшей мере, но мы также подвержены губительному воздействию самых разных обстоятельств.
Я-то еще ладно, я всегда отличался довольно крепким здоровьем и не особо волновался за себя, ввязываясь в самые опасные передряги и авантюры прошлого – знал, что все заживет, и даже быстро. Но вот Ижевск… Он и так всегда был слабеньким, впечатлительным, уязвимым… Проблемы у него были не только с физическим здоровьем, но я гнал от себя такие мысли и к каждому странному случаю всегда находил какое-либо более-менее разумное объяснение. Теперь же, когда, из-за легкой стадии тифа, он вынужден был взять на заводе больничный, странностей в его поведении ощутимо прибавилось: он стал больше спать, и все чаще довольно беспокойно, все сильнее замыкаться в себе и уходить куда-то из дома…
Однажды я проследил за ним. Оказалось, что он посещает куалы – свои языческие святилища, все еще широко распространенные среди удмуртов места поклонения своим богам, места проведения соответствующих обрядов…
То, что все это происходит из-за его болезни, было бесспорно. Но чем он там занимается? Готовит ли какие-либо народные лекарства, или же делает что-то похуже?..
Внутрь них зайти я так ни разу и не решился, да и было это для меня не очень удобно: слишком уж низкий потолок был в этих его куалах, не рассчитанный на мой, довольно высокий, рост. Аркаше же было удобнее находиться там, так как он был заметно ниже меня.
Чем больше я думал и вспоминал, тем подозрительнее выглядело поведение Ижевска, но в то, что убийство совершил он или его люди, я все же поверить так и не смог.
– В своих… где? – Ярослав хмурился, глядя на меня. Кажется, его подозрения начали укрепляться…
– В делах. Если он не может присутствовать на заводе, это не значит, что он отдыхает. Наверное, он в сарае неподалеку – как обычно строгает что-нибудь или пилит, оттачивая навыки для будущего. – Соврал я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно более убедительно. – А то, что он мог кого-то там убить… Так этого просто не может быть. Я много веков прожил с ним рядом, мне ли его не знать?
– Может быть, ты и прав, но мне все равно придется провести у тебя проверку. Мне не дают покоя вырезанные у трупа органы. При обычном убийстве такое никто не сделает – просто не зачем. – Ярослав смерил меня взглядом, будто ожидая увидеть мою реакцию.
– Тогда тем более он тут не при чем. Сам во всем разберешься, и сам все поймешь.
Я все еще старался сохранять спокойствие, но странный холодок, пробежавший по моей коже, постоянно возвращал меня к моим подозрениям.
А что если Аркаша и другие вотяки действительно… убивают людей?
Да нет, бред какой-то. Зачем им это?..
– Ладно, мне пора. Мне нужно опросить округу по нашему делу. – Брат поднялся. – Вернусь к вечеру. Надеюсь, Ижевск уже будет дома. – Он улыбнулся. – Искренне хочу верить, что это действительно только слухи, и Аркадий ни в чем не виноват. Конечно, он у тебя всегда был немного странненьким, но… Я правда очень хочу, чтобы в итоге он оказался не при чем.
Через пару часов вернулся Ижевск. Выглядел он абсолютно нормально и был, как и всегда, добр, мил и приветлив, вот только…
Верхняя одежда, в которой он до обеда выходил из дома, в этот раз была у него в руках. В иной день я бы и вовсе не обратил на это внимания, но сегодня на улице было немного ветрено, и было очевидно, что Аркаше, все же, холодно без нее. Конечно, я поспешил его согреть, но эта небольшая деталь так и засела в моей голове.
То, что он опять проводил свои обряды, сомнений не было – из-за того, что он был очень слаб, он никуда более из дома не отлучался. Видимо, он просто считал эти действия слишком важными, чтобы не совершать их. Может быть, он даже всерьез верил в то, что они помогут излечиться ему или вообще в целом закончить эпидемию в губернии…
О том, что приехал Ярослав, он узнал в тот же вечер: брата моего он знал уже давно, и мы весьма непринужденно провели остаток дня. Как казалось, непринужденно, потому что время от времени я все-таки чувствовал напряжение, хотя виду и не подавал. Опасную тему не поднимали – я попросил Ярослава пока что соврать о цели своего приезда, чтобы не травмировать Аркашу лишний раз.
Но, все же… Смогу ли я уладить все сам, защитить его в конечном итоге?.. Правда, теперь все же придется держать с ним ухо востро – а вдруг я… ошибаюсь?
Стараясь прогнать из души закравшееся в нее сомнение, я снова и снова убежал себя, что Ижевск ни в чем не виновен. Если и бывают такие совпадения, то да, это именно тот случай!
А вдруг… а вдруг его вообще… подставить хотят?! Кому это, в таком случае, надо?..
Что бы ни происходило здесь, это было только нашим с Аркашей делом. Там, наверху, должны думать, что здесь все нормально. И потому нужно было как-то убедить Ярослава и, если даже придется, самого Петра, что человеческие жертвоприношения – это, на самом деле, лишь слухи, и никто их уже давно, по крайней мере в моей Вятской губернии, не практикует.
Задача выглядела сложной, но, как я впоследствии понял, на деле она оказалась еще труднее.
Вечером, пока Ярослав был занят своими записями, а Ижевск уже лег спать, я аккуратно проник в его комнату и, осторожно порывшись в его вещах, нашел ту самую верхнюю одежду, которую он почему-то не надел днем. Она была прикрыта кафтаном оружейника[5] и вместе они были убраны довольно далеко от посторонних глаз, но я все же заметил край ткани, торчавший из-под зеленого сукна.
Достав и развернув ее, я сразу же пожалел, что сделал это: на чистой, но немного пожелтевшей от времени светлой льняной ткани темно-красными пятнами выделялись следы крови. Ее было не так много, чтобы можно было начать подозревать что-то серьезное, но я тут же вспомнил, что находил кровь на одежде Аркаши и раньше: при расспросах он обычно объяснял ее чем-нибудь рядовым, но сейчас, в свете всей этой темы с тем странным убийством, эта находка выглядела… весьма зловеще.
Я поднял взгляд на мирно спящего удмурта.
Неужели все подозрения правдивы?..
Да нет же, не может быть…
Может, он сам просто поранился, и это его кровь?.. Да-да, вероятнее всего так и было…
Вот только Аркаша весь прошлый вечер выглядел абсолютно нормально, и никаких ран на нем замечено не было.
Да что же это такое, в самом деле?!
Мне до боли хотелось верить в его непричастность к этому кровавому делу, но эти пятна на его одежде уже не оставляли повода для сомнений – Ижевск определенно был в этом замешан.
Поспешив свернуть вещь как было и убрать ее на место, я быстро покинул комнату начавшего ворочаться и говорить во сне Аркаши. Конечно, лучше было бы остаться с ним и успокоить его, как я делал уже не раз, но в тот момент мне, к сожалению, было слишком не по себе, чтобы вспомнить об этом…
Да даже если он и виноват! Я не сдам его! Я сделаю все, чтобы защитить и его честь, и свою, потому что…
Потому что я, черт возьми, люблю его.
Даже таким странным и, возможно, на самом деле виновным в этом злосчастном убийстве.
В ту ночь у меня так и не получилось заснуть: в голову то и дело лезли всякие мысли, отмахнуться от которых было очень-очень непросто.
11 мая 1892 года. Окраина г. Вятки.
– Полученные вчера сведения сильно разнятся по их содержанию. Иными словами, кто-то что-то где-то слышал, кто-то где-то что-то рассказал, и пошло-поехало… – Уже утром, собираясь на дальнейшее расследование в город, говорил Ярославль. – Сам знаешь, люди любят додумывать и преувеличивать. Докопаться до правды будет трудно, но я не виню их. У страха глаза велики, как говорят среди них. Ты, кстати, не спал ночь? Я слышал, ты ворочался долго, да и сейчас неважно выглядишь…
– Да вот, думал обо всей этой ситуации. Может, кто-то просто Ижевска подставить хочет, не кажется тебе так?
– Может быть. Это одна из версий, но, к сожалению, факты пока что говорят о другом. Не отчаивайся, я как раз здесь, чтобы во всем разобраться. – Брат посмотрел на меня. – Если ты так волнуешься за Ижевска, может, поедешь в Петербург и сам замолвишь за него слово? К прямому голосу с места должны прислушаться… Только вот…
– Как обычно, есть какие-то нюансы, да? У вас там везде так…
– Не то что бы нюансы… Проблема в том, что ты имеешь определенный интерес в деле, и тебе сложно увидеть ситуацию со всех сторон. Ну признай. Но уж если серьезно печешься за своего во… – Ярослав вовремя осекся. – Удмурта, удмурта… В общем, возможно, оно того и стоит. Подумай.
Едва брат нагнулся, чтобы надеть туфли, на веранде показался немного сонный Ижевск.
– Кирь, я услышал, что вы здесь, и… – Вероятно, он хотел сказать что-то еще, но вид собиравшегося Ярослава сбил его с мыслей. – О, Вы уже уходите?..
– Да, Ярославу надо по делам в город, вернется ближе к вечеру. – Довольно мрачно произнес я, понимая, чем именно будет заниматься там брат. – О, слушай… Я как раз хотел с тобой поговорить. Есть одно серьезное дело…
Ночные раздумья не прошли даром, да и предложение Ярославля о поездке в Петербург и непосредственной защите Ижевска перед Императором показалось мне довольно интересным.
Я решил рассказать Аркаше все.
– Ну, не буду вам мешать. Думаю, разговор будет довольно сложным. – Поднявшись, брат улыбнулся и, закончив собираться, покинул веранду и, поймав извозчика, направился в город.
Проводив его глазами, я перевел взгляд на своего рыжика. Тот смотрел на меня изучающе, неуверенно и даже как-то немного оценивающе. В прочем, неуверенность он всеми силами пытался скрыть, но за много лет совместной жизни я уже научился различать по глазам почти все его настоящие чувства.
– Ты снова беспокойно спал? – Я подошел к Ижевску поближе и осторожно обнял его за плечи. – У тебя даже синяки под глазами… Я слышал, как ты ночью опять кого-то звал. Снова мама не дает покоя, да?..
– Ага. – Аркаша, прижавшись ко мне, уткнулся мне в шею. – Ты знаешь, она будто что-то просит, а, если я не сделаю, то угрожает мне чем-то… Я не помню, чем, потому что просыпаюсь…
Я погладил его по волосам.
Конечно, я все знал. Когда-то давно в детстве, как рассказывал мне сам удмурт, она была с ними – с ним самим и двумя его сестрами, Сыктывкар и Кудымкар. Его тогда тоже звали похоже – Ижкар. И было все вроде бы относительно хорошо, лишь иногда мальчик чувствовал слегка предвзятое отношение к себе, будто был негласно виноват в чем-то с самого рождения…
А еще он говорил, что несколько раз тайком видел жертвоприношения, совершаемые матерью – может, и нынешняя ситуация была, в каком-то смысле, отголосками его детской проблемы?..
Однажды их мать исчезла. Просто взяла – и, уйдя однажды куда-то, так и не вернулась.
Говорят, она была олицетворением чуди и слыла одной из сильнейших шаманок старого мира, но, когда к ее дому начали приближаться русские, погребла себя заживо где-то в под склонами Уральского хребта, так как не собиралась отказываться от своей веры.[6]
В действительности же, кто знает, может, она все еще жива в нашем мире?
А, может, все-таки ушла в какой-то иной?..
Примерно с того времени к Аркаше и стали иногда приходить кошмары и постепенно начали появляться странности в его поведении.
Вообще, изначально он вел себя очень похоже на его мать – как только я обосновался на его земле, он принял меня очень недружелюбно: большей частью избегал меня, но, если мы оказывались в опасной близости друг от друга, то и защищал оставшуюся свою территорию, давал мне отпор, как мог.
Постепенно наши отношения изменились: маленький удмурт перестал бояться меня и даже со временем принял как своего нового соседа. А потом я и вовсе стал замечать, что он старается влиться в русскую культуру, хочет стать полезным, уважаемым, значимым человеком… Вот только что бы он ни делал, очень часто он слышал в свой адрес обидное и даже пренебрежительное «вотяк», и это загоняло его обратно в себя, не давало открываться миру и развиваться.
Я был первым, кто перестал называть его так.
Честно сказать, сначала я и сам долгое время не понимал его: он был инородцем со своими, отличными от русских, обычаями, традициями, верованиями. Олицетворению, как и человеку, свойственно восприятие мира только со своей стороны, ему очень сложно научиться видеть реальность другими глазами – и потому целые народы и не понимают друг друга, даже живя бок о бок.
Не свое, иное – значит дикое, темное. Так думал я сначала, и за это мне стыдно перед Ижевском до сих пор, ведь после того, как мы начали жить вместе и постепенно сблизились, я стал гораздо лучше понимать его. В конце концов, я понял и принял тот факт, что он, если закрыть глаза на небольшие расхождения, на самом деле такое же олицетворение, как и я: со своими мечтами, страхами, слабостями и сильными сторонами.
И я полюбил его таким.
– Не волнуйся, я с тобой. – Вновь проведя по его рыжим прядям рукой, я спустился ею ему на плечи. – Хочешь, следующей ночью будем спать вместе? Ну-у, или не спать… – Я растянул губы в хитрой улыбке.
– Может бы-ыть. – Также хитро протянул в ответ Аркаша. – С тобой уютнее, и я ничего не боюсь… Кирь, а ты, вроде бы, хотел о чем-то поговорить?
– А, да… Но тебе это может и не понравиться.
– Говори как есть.
– Хорошо.
Помолчав с минуту, я собрался с силами и, сделав глубокий вдох, начал.
– На тебя хотят повесить человеческие жертвоприношения. – Ижевск поднял на мня взгляд. – Все из-за недавнего убийства. Оно было необычным. Там… У жертвы вырезаны некоторые органы… Дело дошло до правящих верхов, и оттуда прислали Ярослава для расследования. Все очень серьезно.
– И ты… Ты что, веришь в то, что я виноват?
Он отстранился от меня, несильно оттолкнул и теперь просто стоял рядом, ожидая моей реакции и смотря при этом одновременно так зло и растеряно, что я, даже если бы и захотел, не смог бы ответить иначе…
– Аркаш, я верю тебе. Все в порядке. Я хочу тебя защитить. – Я попытался улыбнуться. – Я вовсе не против твоей веры и собираюсь доказать твою невиновность в самом Петербурге. Я на твоей стороне, всегда на твоей. Расскажешь мне о своих обрядах, чтобы я убедился, что в них нет ничего страшного?..
Взгляд удмурта изменился, и теперь он выглядел передо мной загнанной жертвой. Было видно, что он очень устал от всего этого, напуган, даже как-то морально истощен…
Я чувствовал, что он вот-вот сорвется. И не ошибся.
– Да что же это такое… – Он отступил ко входу в дом, его голос задрожал, но Ижевск все же старался его выровнять. – Сначала эпидемия эта, из-за которой, я постоянно чувствую себя так скверно, будто умираю на ходу… Теперь еще убийство, ты со своим интересом… Давно ли ты заинтересовался, а? Да тебе же всегда было плевать на то, чем я занимаюсь, не трогаю тебя – и ладно! А сейчас что? Жареным запахло, и сразу себя прикрывать побежал, да? О себе только и печешься! Не случись этого, я бы также был тебе не интересен! Кирь, пойми: я не русский, у меня другая культура, но ты даже не удосужился узнать про нее чуть больше, чем простой прохожий с улицы! Как же это так-то, а?
– Прекрати истерить! Ты прекрасно знаешь, что это не так! Ты важен мне! Именно поэтому я не насаждаю христианство! Да я, наверное, мягче всех в России провожу религиозную политику, и все это ведь потому, что ты дорог мне, дороже кого-либо на свете!
– Тогда почему ты ранее не спрашивал меня про мою веру, про то, как именно я поклоняюсь моим богам? Так вот я тебе скажу: я действительно совершаю жертвоприношения! Зверей, Кирь. Не человека, я не убийца. Сейчас они оправданы: я делаю это все лишь для того, чтобы задобрить богов, закончить эпидемию и, наконец, выздороветь! Это старинный способ, который я как раз и видел у моей матери! Вот только не получается ничего, понимаешь? Мне все также плохо! Может, я просто недостаточно зверьков убил, а?! Может, надо как раз человека?!
– Аркаш, я… – Но договорить я уже не успел: удмурт, внезапно сорвавшись с места, бросился в дом и заперся в своей комнате. – Да стой ты! – Я побежал следом. – Да почему ж с тобой так тяжело, что ж ты какой нервный…
– Всегда таким был, и ты знал это! – Донесся до меня приглушенный дверью и пространством крик.
– Я же помочь хотел! Аркаш…
Ижевск не отвечал.
Не отвечал он и спустя пять минут, и спустя десять.
Я немного волновался о том, не сделал бы он с собой чего-нибудь страшного, но, прикинув, есть ли в его комнате острые предметы или другие возможности нанести вред, я успокоился и, подождав еще около получаса под дверью, удалился на все ту же веранду, чтобы проветриться.
Волнение не унималось, но я утешал себя тем, что Ижевск, скорее всего, переволновавшись и растратив часть своих и так небольших сил, заснул. Мне лишь оставалось надеяться, что отдых его будет спокойнее, чем прошлой ночью…
Когда к обеду вернулся Ярослав и сообщил, что только что им было осмотрено несколько домов-святилищ Аркаши, и что в некоторых из них была найдена кровь, которая по результатам проверки собакой оказалась человеческой, так как та отказалась вылизывать чашу с ней, я от шока не смог вымолвить ни слова.[7]
Получалось, что Ижевск или другие удмурты все же… убивали?..
Но… Как вообще такое возможно?..
Когда?
Чем?
И органы тоже вырезали они?..
Все происходившее просто не укладывалось у меня в голове.
Одно я знал точно: теперь замять это дело – значит также и вернуть доверие ко мне моего Аркашки, и я должен был сделать это, чего бы оно мне ни стоило.
Ярослава уговорить, скорее всего, не составит особого труда, а вот с Петром будет посложнее…
Но непреодолимых препятствий нет, верно?
И потому я все же решил ехать в Петербург, ведь только там я мог решить все сразу и навсегда.
С самим Ижевском я решил поговорить позже: что бы он там ни натворил, я был уверен, что все равно прощу его за одно лишь обещание не совершать такого впредь…
А он в ответ простит мне недоверие и некоторое безразличие к его культуре.
И все снова станет как раньше.
Ведь станет же, правда?..
Сноски (большинство пояснений взяты из Википедии; надеюсь, это не возбраняется):
[1] – Предки вятчан (а точнее для нас сам КировВятка) когда-то сбежали из родного Новгорода, тролля при этом последнего. Да и потом вятские ушкуйники нередко грабили самих новгородцев в их северных колониях.
[2] – Идея с особым вниманием Ярославля к своей чистоте идёт от старой русской поговорки: «Ярославцы – красавцы, белотельцы, песенники, запевалы, чистоплюи. Пуд мыла извели, а родимого пятнышка у сестры не смыли.»
[3] – Речь идёт о 1436 годе, когда во время очередной междоусобицы сорок ушкуйников-вятчан сумели взять в плен ярославского князя Александра Фёдоровича, причём поймали его прямо во время уединения со своей супругой.
[4] – Вотяки – старое название удмуртов. Сами удмурты зачастую считают это слово оскорбительным.
[5] – Царский кафтан – один из символов Ижевска, с 19-го века выдавался лучшим оружейникам.
[6] – Взято с реальных легенд об исчезновении чуди, хотя на самом деле, вероятнее всего, чудь просто стала пермскими народами – коми и удмуртами.
[7] – Раньше считалось, что собаки не едят человечину, и именно так проверяли животные останкикровь или нет.
========== II. Диспозиция ==========
Начало лета 1892 года. г. Гатчина.
Не так-то просто быть Императором, а уж такой, поистине огромной, страны, как Российская Империя, – и подавно. Множество обязанностей, также как и роскошь и богатство, всегда были неотъемлемыми спутниками власти, сосредоточенной в одних руках.
Вполне понятно, почему Петербург предпочитал работать в покое и уединении – любимым местом решения государственных дел для него стал кабинет, расположенный в «вышке» Гатчинского дворца. Простор помещения, причудливые изгибы потолка, делавшие его тихую речь более громкой и раскатистой благодаря уникальной акустике комнаты, виды на парковые просторы – все это как нельзя лучше располагало его к работе, будто бы даря силы и желание на осуществление всех его планов. К тому же, оставаться в столице Петру было опасно, и потому он решил на время переехать к сестре.
Но не только обстановка дворца положительно влияла на Императора: последние несколько лет его деятельность резко возрастала в присутствии Москвы, а потому князь, сравнительно недавно снова появившийся в его жизни и довольно быстро завоевавший расположение Государя, присутствовал при решении практически любого важного для Империи вопроса. И, как бы Новгород не злился на такую легкомысленность Петра, тот был непреклонен в своем решении постоянно видеть Москву подле себя. Для словена же то, как и почему Михаил смог так быстро и в такой степени расположить к себе Петра, оставалось загадкой. Не понимали этого и остальные члены семьи Императора.
