Текст книги "Святоша (СИ)"

Автор книги: PirozokSglazami

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

С трудом доплелся до дома, шатаясь как пьяный. Кое-как запихнул еду в старенький холодильник, аппетита уже не было, хотелось только сидеть и курить. Вспомнил, что надо снять куртку. Это было очень утомительно, нести ее на вешалку, поэтому бросил прямо там, где стоял. Туда же полетел свитер. Не могу. Так жарко, что начинаю задыхаться.

Старое вельветовое кресло подо мной жалобно хрустнуло. Опять гудели трубы. К своему стыду не выдержал и разрыдался. Плакал и проклинал себя за это. Как так можно, как девка. Я во что вообще превратился? В какой-то жалкий комок слизи… Прикурил, чтобы немного успокоиться, задумчиво наблюдал за трясущимися руками и разлетающимся во все стороны пеплом. Не знаю сколько так сидел с тлеющей сигаретой, следя за подымающимся дымом в полном отупении.

Мысли снова вернулись к ней, влекомые в этот чертов бермудский треугольник, в котором я пропадал. Прикрыл глаза, вспоминая, как ласкала член руками. Интересно, а если бы взяла в рот, это было бы как… Расстегнул ремень брюк и ширинку, жадно затягиваясь сигаретой. Она бы согласилась… Сделать это ртом… Начал дрочить себе, сначала медленно, но чем сильнее представлял, как член ходит у нее в глотке, тем быстрее… Хорошо бы ей не нравилось, хорошо бы я немного заставил её… Она бы хрипела, когда заставил бы взять глубже… Чтобы, чтобы… Всадил себе окурок в предплечье, сцепив зубы до скрежета. Так тебе и надо, бесхребетный… Провернул в ране, захрипев от боли и бросил дрожащей рукой смятый бычок в стакан, скрючившись в кресле. Это… Это… Ужасно… Все, все что я делаю просто ублюдочно. Вот бы закрыть глаза и все забыть.

Не смог сперва понять откуда шел стук. Словно стучат изнутри по черепу…

Почему именно сейчас, когда нет сил… Распрямился с трудом, подавляя тошноту и дрожащими руки затягивая ремень на брюках. Комната двоилась, приходилось щурить правый глаз, чтобы хоть немного собрать картинку.

За дверью стояла она с каким-то свертком из фольги в руках. Очень строгое лицо и плотно сжатые алые губы. Я привалился головой к двери, покачиваясь.

– Что нужно?

Молча протиснулась мимо меня, заставляя снова вдыхать свой запах и сглатывать набежавшую слюну. Все так же не обращая внимания на меня, прошла к креслу и села на подлокотник. Будто к подруге пришла. Птичка на жердочке. Волнистый попугайчик. Хлопнул дверью с такой силой, что зазвенела дешевая стеклянная люстра.

– Я тебя не хочу сейчас. Не те мысли прочла.

– Сядь, придурок, – с такой яростью выплюнула, что я растерялся, уставившись на нее с молчаливым вопросом. Закатила глаза, цокнув языком, и выдавила из себя с присвистом, – пожалуйста. Я не буду к тебе лезть.

Зачем-то поверил ей и, всё так же шатаясь и припадая почему-то на левую ногу, дошел до кресла, неловко опустившись на самый его край. От нее шло тепло.

– Ты решил себя довести? – Бесцеремонно схватила меня за предплечье, показывая мне же ожог. Будто не в курсе.

– Нет, – отдернул руку, заваливаясь на противоположную сторону кресла подальше от нее, и прикрывая глаза ладонью, – я делал плохие вещи.

Она тяжело вздохнула, прямо чувствовал, как не отрываясь смотрит на ширинку.

– Ну и дурак же ты, Майкл, – зашуршала фольгой. – На, ешь.

Открыл глаза, лицезрея прямо перед своим лицом кусок пирога.

– Меня тошнит, не хочу.

Наклонилась к уху, обдавая горячим дыханием, сразу вспомнил язык ласкающий мочку.

– Если ты, идиот, прямо сейчас не съешь это, я в тебя силой запихну. Не в моих интересах, чтоб ты сдох. На, – всунула в мою руку непонятно откуда взявшуюся вилку, – начинай немедленно. Давай.

На втором куске подпирающая горло тошнота немного отступила, позволяя дышать нормально, а не с силой втягивать воздух. Почувствовал руку на своей спине, как она медленно водит по позвоночнику вверх-вниз, будто успокаивая.

– Зачем ты себя так мучаешь?

Пожал плечами, начиная есть пирог с какой-то неприличной скоростью, заглатывая его целыми кусками. Рука все больше меня отвлекала, была слишком горячей и беспокойной. Стало жгуче хотеться почувствовать ее в другом месте.

С разочарованием положил вилку на пустую подложку из фольги. Даже не понял, с чем был пирог, наверное, с мясом… Или с почками…

– Спасибо, было вкусно.

Рука исчезла со спины, снова вернув холод, который доводил до отчаяния.

– Хорошо, я тогда пойду, – встала с подлокотника, сворачивая фольгу в комок. Перспектива остаться одному была настолько пугающей, что я вскочил, хватая ее под локоть.

– Останься. Еще на чуть-чуть.

Страх постепенно превращался в панику, которая сдавливала горло. Это ужасно сидеть здесь и слушать, как разговаривают трубы. Совсем одному. Совсем.

– Ну ладно, – она растерянно посмотрел спева на меня, затем на руку, сжимающую ее локоть, – если ты настаиваешь.

Села на диван, задумчиво расправляя юбку на коленях. Удивительно невинный вид.

– Я поговорил с Элизой. Думаю, ты была права.

– Конечно, я была права, – фыркнула, наморщив нос, – она, когда отлизывает у своей подружки, представляет, как это делаешь у нее ты.

– Может перестанешь уже?!

– А что я сказала? Правду? Смотрю, Майкл, она тебе не по душе.

– Ты специально это говоришь, чтобы я… – слово застряло в глотке, никак не мог заставить себя его выплюнуть.

– Захотел сделать это со мной? А я не против, давай! – выкрикнула со злобой, пытаясь расстегнуть тугой пояс юбки, но ничего не выходило, лишь ломала ногти, оттягивая его не в ту сторону. – Смотрю, девка-то тебя возбуждает! Что, хотел на них передернуть, да заметили?!

Вскочил, перешагивая кофейный столик, и со всей силы врезал ей тыльной стороной ладони по лицу. Согнулась, заваливаясь на правый бок и почти касаясь лбом сиденья дивана. Даже не вскрикнула.

– Чтоб я такого вообще больше не слышал, поняла?! – Cхватил ее за плечо, заставляя сесть. Уставилась на меня огромными от испуга глазами. Из носа и разбитой губы тонкой струйкой текла кровь. Такой сильный укол стыда я не испытывал никогда. Я же не мог сделать это. Я не мог ее так ударить. – Мария, прости, прости, сейчас… – Никак не мог сообразить, что делать.

Схватила меня за руку, второй размазывая кровь по лицу, становясь похожа на ожившую картину сюрреалиста.

– Сделай мне приятно, – отколола булавку на юбке, раскрывая запах. На ней не было белья. Только чулки, обхватывающие бедра ажурной резинкой, к которой хотелось прикоснуться.

Как завороженный смотрел на бесстыдно раздвинутые ноги… На секунду будто выключился, падая на колени.

– Я не умею ничего.

Застонала, подаваясь вперед.

– Вылижи…

Как только коснулся языком, взвыла, выгибаясь на встречу. Подхватил ее под ягодицы, слизывая текущую смазку. Плохо понимал, что делаю, входя в нее языком. Мария стонала, захлебываясь обрывками слов. Я сам ей захлебывался, доступность сводила с ума. Готова была отдаться мне прямо сейчас. Сделал то, что уже делал когда-то во сне. Испачкал в смазке палец и медленно вставил в её анус, преодолевая напряжение мышц. Закричала уже в голос, сама насаживаясь, будто получала особенное удовольствие от боли. Умоляла добавить еще. Лизал и трахал её пальцами бесконечно долго… Хотел ее. Хотел до боли.

Больше не мог. Терпеть. Смотрела, как я встаю, расстегивая ремень. Сучий восторг в глазах. Как тогда, когда ее трахал Зверь из сна. Когда вдалбливался в нее. Повернулась спиной, задирая юбку.

– Ты… – Захотелось понять каково это. Полностью обладать женщиной. Марию колотила крупная дрожь, чуть провел пальцами между разведенных ног, заставляя выгибаться в спине.

Уже готов был войти в нее, как в дверь позвонили. Я замер с руками на ее бедрах и членом, который терся между ее ног, тупо смотря на дверь. Еще раз. Поток ругательств, которые она извергла из себя был настолько богохулен, что захотелось снова ударить ее по лицу.

– Одевайся, – подхватил с пола свитер, вытирая им лицо и затем натягивая на вспотевшее тело. Как же омерзительно. Дрожащими пальцами пытался затянуть ремень. Как все… Вовремя! Мария, продолжая ругаться сквозь зубы, оправляла юбку. – Иди наверх, посиди там, только тихо.

Нарочито громко простучала каблуками по деревянным ступеням. Что за чертова стерва. Подождал, когда поднимется, и открыл входную дверь. Ричард. Я еле сдержался, чтобы не закатить глаза, но вынужден был хотя бы предпринять попытку улыбнуться.

– Заходи.

Пропустил старика вперед, продолжая улыбаться на его извиняющееся бормотание.

– Надеюсь, я тебя не отвлекаю, Майкл, – Ричард грузно сел в мое кресло. – Никак не мог успокоиться от мысли, что так тебя обидел.

– Ричард, не стоит… – Начал было, но он оборвал меня, взмахнув рукой. Может быть оно и лучшему, сердце стучало так, что было тяжело говорить ровным голосом. На кончике языка все еще чувствовался ее вкус. С трудом снова сосредоточился на Ричарде.

– …Искушения плоти серьезное испытание. Поэтому я был неправ, когда бросил тебя с тревогами наедине. Ты хочешь еще об этом поговорить?

– Нет, всё в порядке. Я разобрался, – обжигающий стыд заставил меня отвести глаза. Теперь вру другу. Хотя, я так и не ответил, а друг ли он мне. Но это не главное. Главное, что порок настолько глубоко проник в сердце, что я почти стал един с ним, и что еще хуже мне нравится этот порок. Его вкус. И запах. И как он стонет, стоит только коснуться… Резко дернул головой, отгоняя навязчивые мысли. Ричард тяжело смотрел на меня из-под своих проклятых очков в тонкой металлической оправе. Мне показалось, что он весь, даже его поза, источали осуждение. Будто видел мой грех насквозь. Но, наверное, в Ричарде просто отразилось мое же осуждение себя, ибо только я могу осознать всю глубину своего грехопадения.

– Это та женщина, с которой я говорил сегодня в церкви? Ты ревнуешь ее.

Поперхнулся воздухом, тяжело закашлявшись. Ричард терпеливо ждал ответа. Под его взглядом ощущал себя, как грешник на сковородке.

– Да.

– У тебя с ней что-то… – Cтарик выжидающе приподнял брови, будто ему было интересно получить новую сплетню. Я резко покачал головой, отрицая очевидное. Жаль, что себе не соврешь. Мог бы избежать искушения, но оказался слишком слаб для этого испытания.

Повисло неловкое молчание. Ричард снова стал протирать несчастные очки. Не мог понять почему в последнее время этот жест буквально за секунды стал доводить меня до бешенства. Куда вообще подевалось мое вечное доброжелательное отношение…

– Ричард, извини, я собирался лечь, устал сегодня.

Он рассеянно кивнул, поднимаясь и напоследок кивнул в сторону стакана с бычком на дне.

– Снова закурил?

С трудом сдержал раздражение. Мне в конце концов уже не четырнадцать лет, и я не ворую деньги на покупку способов себя убить. Молча подошел к входной двери и как можно спокойнее открыл её.

– Спокойной ночи, Ричард.

Он как-то странно посмотрел на меня то ли с разочарованием, то ли с жалостью и покорно двинулся к выходу.

– Спокойной, Майкл.

Как только дверь закрылась, я испытал такое сильное облегчение, что привалился спиной к прохладному дереву, стараясь успокоить вновь закружившуюся голову.

И все же Ричард пришел не просто так… В этом явно виден знак божий, который должен предупредить меня, и дать шанс одуматься…

Мария появилась на площадке второго этажа. Лицо терялось в хаосе теней, отчего вся фигура выглядела зловеще. Так, как и должна была выглядеть.

– Все?

Я неохотно кивнул, пытаясь сосредоточиться на мысли, которую заронил в меня приход Ричарда. Начала спускаться по ступенькам, не отрывая от меня настороженного взгляда, будто догадывалась, о чем думаю. Остановилась совсем близко, пробуждая желание коснуться. Я никак не мог понять, что в ней такого, что отнимает все мои душевные силы.

– Уходи.

Зрачок расширился от внутренней черной ярости.

– Что ты сейчас сказал?

Я отошел от двери, кивнув головой в сторону выхода.

– Уходи. Ричарда послал Бог, чтобы не дать мне шанс совершить ужасный грех.

Она безучастно смотрела на меня, не шевелясь, ни одна мышца лица не дернулась.

А потом сделала то единственное, что способно было привести меня в такую ярость. Пришлось отвернуться, лишь бы не смотреть на ее шею. Желание сломать ее было так сильно, что еще немного и перестал бы себя контролировать.

Она засмеялась. Истерически громко, до слез. А потом выдавила из себя, вытирая слезы рукавом кофты.

– Думаешь, ты единственный? Ты лишь один из, Майкл. А не избранный чем-то там. И если уж твой Бог, – издевательски выделила голосом, будто плюнула под ноги, – послал тебе знак то, кто я такая, чтобы тебя переубеждать. Не волнуйся, меня утешат другие.

И ушла.

И ушла. Просто взяла и ушла.

Чертова сука.

Чтобы ты сдохла, чертова сука.

========== Часть 3. Похоть ==========

Маска жала виски, но защищала от запаха горелого мяса. Я все бросал и бросал шевелящихся опарышами крыс в Святой костер. Жаль не могу растерзать мерзкие туши своим клювом.

Все так пусто.

Но мне не больно.

Я просто устал.

Она опоздала, хотя времени не было. Крысиные трупы вместо секунд.

Черные глаза заглядывали в прорези маски, она не умела сдерживать подступающие слезы.

– Почему я все еще здесь?

Совсем другая сегодня. Серая, в отчаянье.

– Я не могу, дорогой, не могу…

Падает, обнимает мои колени. Нет времени. Мне надо бросать крыс, их все больше, они все лезут и лезут из дыр, будто что-то потревожило глубинные норы.

Когда-нибудь я это вспомню?

***

Я, наверное, бездарен и в служении богу, и в собственных мелких чувствах. Почему бы всему происходящему не быть иллюзией, затянувшимся сном, вынырнув из которого снова стану собой? Нет. Меня уже ничто не спасет, столкнулся с собой, и пропасть распахнулась объятиями черных крыльев. Тебя больше нет рядом, но я все падаю и падаю, страдая от выдуманных стигматов. Ведь всегда хотел быть безликим, поэтому и призвал на помощь религию, у которой все как будто равны. Смотрю на себя сейчас и вижу того человека, от которого бежал долгие годы.

То ли садист, то ли жертва, то ли козел, то ли агнец. И во всем этом, в спиральном анализе каждой секунды своего бытия вижу тебя. Королева выжженной пустыни. Зачем? Зачем ты мне?

***

Лежал на старом диване, отвернувшись к пропахшей никотином спинке. Глаза болели так сильно, что мне начало казаться, будто под веки попал песок. Уже ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни спать. Сегодня попробовал съесть кусок курицы – вывернуло почти сразу. Наверное, только и остается, что тихо издохнуть на этом диване, ни на что все равно нет сил. В унисон мыслям хрипели трубы, разнося холод по дому.

Звонок в дверь. Я и забыл, что он есть. Все стучат. Она стучала. Знала, что услышу, она вообще все про меня знала. Значит, не она. Если не она, то бессмысленно. Снова закрыл в глаза. Идите к черту и передавайте привет.

– Майкл, если не откроешь дверь, я вынесу эту картонку с ноги!

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать голос Питера. Выпившего Питера, только алкоголь заставляет его так растягивать гласные, сразу представляется ковбой, который вот-вот пристрелит бандита. Сопротивление бесполезно.

Собравшись с силами, поплелся открывать, сильно стукнувшись коленом об опрокинутый кофейный столик. Когда-нибудь подниму его… Может быть. Может быть включу свет, а может быть и нет. А может быть умру раньше, чем соберусь все это сделать. Питер разразился нецензурной бранью. На секунду мне показалось, что нам снова по четырнадцать лет.

Открытая дверь впустила уличный свет, и мне пришлось отворачивается, прикрывая глаза рукой.

– Ну что, устроим вечеринку? – Бодрый голос не смог заглушить стук бутылок друг об друга в пакете.

– Сейчас не…

Но мой жалкий протест был проигнорирован. Питер просто прошел, отстранив меня рукой, и включил верхний свет, который тут же вызвал новый приступ боли.

– Какого хера… – Я еле смог остановиться в ругательствах, с трудом открывая глаза. Меня качало. Питер явно чувствовал себя как дома, ногой перевернул стол и начал доставать пиво из пакета. Его покачивания совпадали по амплитуде с моими и казалось, будто мы оба на борту корабля.

– Ну, чего там баба тебя что ли кинула? – Спросил тоном настолько будничным, даже не поднимая головы, что я растерялся и просто тупо смотрел на бутылки, по которым стекал конденсат.

– Какая баба? – С трудом выдавил из себя нечто больше похожее на карканье, чем на слова.

– Такая баба, – наконец, закончил с пакетами, с размаху сел в кресло, сокращая его век лет на пять, и посмотрел прямо на меня. Почему-то именно этот взгляд стал последней каплей. Струна, которая до этого звенела, натянутая внутри, и рождала нечто непонятное между тоской и тревогой, вдруг оборвалась и вместо нее пришла тупая черная пустота. Прошел к дивану, еле переставляя ноги, и забился в дальний угол.

– Ладно, чего ты, – Питер пересел на диван. Два хлопка. – Выпей.

Я посмотрел на две открытые бутылки на столике. Почему бы и нет, раньше же мне нравилось. Нравилось курить, пить пиво и… Неужели за годы ничего не изменилось… Всё было бессмысленно. Весь этот самообман… Сам не заметил, как взял одну из бутылок и отпил.

В горло полилась горечь. Приятная, не такая как плавала внутри.

– Она не баба. Она блудница.

– Шлюха что ли? – Он отвратительно громко присвистнул. – Ну, ты конечно…

– Какая бл… Демон.

Питер даже не удивился. Сочувственно хмыкнул и отпил еще пива.

– Ну, с суками тяжело всегда, согласен. И чего она кинула?

– Я ее… Кинул.

– Ты ее кинул, – он поперхнулся и с трудом выдавил фразу сквозь сиплый тяжелый кашель. – А теперь страдаешь?

– Да. Я не могу же… – замялся, не зная, как выразить мысль и вливая в себя еще пива.

– Трахаться?

– Да.

– То есть она хотела с тобой переспать, а ты ее послал?

– Да.

– Ты ведь знаешь, что ты дебил конченный?

– А еще я священник.

Питер замолчал, а у меня не было сил продолжать. Я допил первую бутылку и давно забытым жестом открыл следующую о край стола. В голове разливалось тепло, смягчая боль. Она не стала меньше, не стала больше, она стала, как замызганный кусочек бархата. Путь к забвению оказывается не изменился ни на йоту, стоило лишь сделать первый шаг и ноги сами понесли.

Достал из вечно смятой пачки сигарету, зажимая ее в зубах до хруста фильтра. И правда конченный. Кремень прокручивался пальцами снова и снова. Жаль, навязчивые движения меня не успокаивают.

– И как ты понял про нее?

Питер пожал плечами, не отрывая глаз от бутылочной этикетки, будто думал о чем-то настолько важном, что не мог отвлечься ни на минуту.

– Тебя как трактор переехал последнюю неделю. Тут либо кризис веры, либо страдания по бабе. Я ни хрена не смыслю в этих ваших кризисах, зато в страданиях разбираюсь. И тем более, – он отпил слишком большой глоток и подавился, снова закашлявшись, – ты жену мою вчера три раза Марией назвал. Еще мне Элиза сказала, что куда-то тебя ночью отвозила. Ночью куда ездят одинокие мужчины средних лет? Вот-вот, я тоже так думаю.

Мне не было стыдно. Мне было никак. Отпил еще. Никак. Всё никак, и я никак. Конченный эгоистичный мудак. Могу думать только о своей похоти. Даже для Питера, человека с эмпатией уровня «утюг», все предельно ясно. И что можно ему ответить? Да, все так? Нет, все в полном порядке? Какой из этих ответов спасет меня? Я промолчал.

– Слушай, а она вообще трепливая? Просто если нет, то…

– Питер, ты понимаешь, чего ты говоришь? – Затянулся от злости так сильно, что обжог пальцы бычком, выматерился и с раздражением засунул его в пустую бутылку. Пиво как само лилось в глотку, будто не моя рука подносила бутылку ко рту. – Мне нельзя, это грех, я и так перешел границы… – Искренне надеялся, что он понял. Почему-то мне в ту секунду казалось очень важным доказать ему, что именно я не могу быть с ней. – Ну, что ты замолчал?

Он медленно отпил, явно раздумывая, а потом вдруг обернулся на меня, приподняв брови, отчего лоб прорезали глубокие морщины. Зло подумалось, что Питеру сейчас не хватает мультяшной лампочки над головой. Первый раз за месяц в башку пришла идея.

– А ты смотрел «Сорокалетнего девственника»?

Меня затрясло. Даже не смог ничего сказать, только смотрел на него, чувствуя, как голову затапливает бешенство. Хотелось врезать Питеру бутылкой по голове, сжимал пальцы вокруг ее горлышка до судороги.

– Ты мудак. Зачем ты это говоришь?

– Зачем я это говорю?! Зачем я это говорю?! – Осклабился, изображая удивление. – Потому что, Майкл, может хватит в святость играть? А? Боишься первый раз бабе вставить в сорок, так и скажи.

– Я священник!

– Ты ее трогал?

Я вскочил на ноги, но все закружилось, поехало, заставляя упасть назад на диван. Видимо, я пьян. Совсем пьян. Потер рукой воспаленные глаза, мгновенно вызывая острую отрезвляющую боль.

– Не твое собачье дело, кого я трогал.

– Что угадал? Так не хрен прикрывается своей книжкой! – Перешел почти на крик, который буром ввинчивался в мозг. – Что, все пытаешься загладить вину своей мамаши перед Богом, которая даже папашу твоего вспомнить не могла, и тебя в это носом тыкала?

– Закрой свой поганый рот!

Швырнул бутылку через всю комнату. Она разбилась о стену с веселым стеклянным перезвоном. Смотрел на осколки, чувствуя, как щиплет глаза. Вместо бешенства опять вернулась горечь.

– Я, Майкл, просто хотел сказать, что ты хороший человек и останешься им даже если переспишь с бабой. Прости.

Откинулся в бессилии на спинку дивана. Как я могу что-то объяснить этому мудаку. Всю жизнь потратил на то, чтобы не стать таким же, как Питер. И для чего? Чтобы вот так легко все послать к чертям? Плюнуть на старую цель, выбрать новую?

Стану ли я плохим… Может я и есть плохой? Стал бы Господь так поступать с действительно хорошим человеком? Наверное, эта гниль, почище первородного греха, сидела во мне всегда, просто я ее не замечал… или не хотел замечать. Поэтому Мария и выбрала меня.

Сжал кулаки, больно впиваясь ногтями в ладони.

– Я хотел им быть. Я старался им быть. И за это все меня, как грязную псину… И самое паршивое, Питер, что никто из вас не видит ничего дурного в этом. Ну, нарушишь клятву, ну подумаешь! Кому к черту нужны эти клятвы! Ему они точно не нужны, плевал он на них и всех нас!

Питер дернулся от моего крика, словно ему отвесили пощечину.

– Да ладно тебе… Может это даже к лучшему – перестанешь быть такой занозой в заднице. Считай это наградой за годы верного служения.

Если бы у меня были силы, врезал бы ему хорошенько. Но все, что сейчас мог – сжимать в бессильной ярости кулаки.

– О, награда достойна героя. – Горечь так и прорывалась наружу. – Только я от нее отказался…

А может зря отказался. По крайней мере, Марии было хоть какое-то дело до меня настоящего. А может и не было, и я просто обманываю себя. Этот ее сучий смех до сих пор стоит в ушах. Просто взяла и ушла.

Питер то ли фыркнул, то ли шумно выдохнул.

– Не обижайся, но я бы предпочел бабу. К чему эти твои клятвы и принципы, если нутро узлом завязывается?

Он бы предпочел бабу… Как оказывается все просто. Только что я потеряю, если пойду сейчас к ней? Бессмертную душу, которая мне не принадлежит уже давно? Не могу упасть еще ниже. Просто потому, что ниже некуда.

Память, словно в издевку, услужливо подбрасывала полные разврата картинки. Сейчас наверняка развлекается с другим. Мысль о том, что этот другой касается ее, вонзилась в сознание тупой иглой.

Покосился на мирно распивающего пиво Питера. Что, если придет к нему однажды и… Он ведь не станет строить из себя святого. Сделает все так, как она просит… Не то, что я.

В груди все свернулось в тугой, полный горечи и злобы ком. Смотрел на Питера и хотел заранее сломать ему руки. Каждый палец, которым он может посметь дотронуться до нее. Словно внутри кто-то огромный и шипастый встал на дыбы, оскалив острые зубы в животной ярости. И я тоже оскалился вместе с ним. Чудовищная тварь жаждала немедленной расправы.

Выдохнул медленно с присвистом, стараясь утихомирить незнакомую доселе тварь. Это не я, я никогда таким не был, не знаю, как оно оказалось во мне – вот это вот мерзкое и полное ненависти существо, хотевшее только одного. Крови и боли.

Зачем-то вскочил и замер, уставившись на разбитую бутылку, не в силах понять, чего же мне хочется на самом деле – больше никогда не иметь ничего общего с ней или овладеть ей единолично. Затем, спотыкаясь о чертову мебель бросился к двери, краем глаза заметив, как Питер отсалютовал почти пустой бутылкой.

***

Не знаю сколько шел. Может быть час, но успел за это время окончательно протрезветь и проклясть все на свете. В первую очередь себя.

Увидев свет в окнах, остановился как вкопанный. Если медлить дальше, я просто развернусь и уйду.

Дверь на этот раз не открылась, пришлось самому поворачивать ручку, онемев от секундного ожидания того, что будет закрыто на ключ.

Мария сидела в кресле, глядя в камин, и даже не обернулась на звук.

– Тебе тут больше не рады.

Сжалось за грудиной с такой силой, что не мог вдохнуть, замер, пытаясь заставить успокоиться сердце. Наконец, смог вытолкнуть сквозь спазм глотки:

– Прости.

Равнодушно пожала плечами.

– За что? Ты сам все решил.

– Я… – Набрался сил, чтобы подойти и коснуться ее руки. Правда лишь за тем, чтобы Мария резко ее отдернула, скроив пренебрежительную гримасу.

– Отстань, Майкл, ты мне неинтересен.

Встал перед ней на колени, как тогда, когда вылизывал горячее лоно, задыхаясь от желания. Сейчас ноги оставались плотно сомкнутыми. Смотрела на меня как на что-то отвратительное, отвратительный кусок грязи, налипший на сапоги. Отвращение в уголках губ, в чуть приподнятых бровях и в едва заметных, тонких как иглы морщинах у прищуренных глаз. Я тонул в отчаянье, хотелось биться головой об пол, сделать что-то с собой, лишь бы стало чуть легче. Такая простая и ужасная истина, что я не могу без нее, что позволил растерзать свою душу, никак не могла уложиться в голове, всё мучила и мучила, заставляя умирать на месте.

Не смог сдержаться и прикоснулся кончиками пальцев к точеной ноге. Мария тут же вскочила, в бешенстве дав мне пощечину, и отошла, демонстративно повернувшись спиной. Ни слова. Больше. Как с провинившейся собакой. Приложил пальцы к горячей щеке. На секунду снова почувствовал тепло ее кожи, вспомнил как руки скользили по бедрам, как разрешала трогать себя везде… Как хотела… Это сводило с ума. Эта блядь сводила меня с ума. Кажется, взвыл в голос. Тянущее возбуждающее ощущение в паху только подхлестывало. В конце концов… Я…

Обхватил ее со спины, прижимая к себе. Она оказалась такой слабой, трепыхалась, стараясь вырваться, и все кричала, что я ублюдок. Голос доносился издалека, полностью растворяясь в ощущение трения вставшего члена о горячее тело. Такая хрупкая, сжимая ее, чувствовал, как трещат птичьи косточки.

– Заткнись, – прошептал чужим голосом в маленькое ушко и укусил со всей силы в шею, как она когда-то меня. Мария закричала от боли, снова попыталась выгнуться, отстраниться, но я крепко держал.

Толкнул ее вперед, к стене, тут же наваливаясь сзади и задирая юбку. Заставил её раздвинуть ноги, нажимая коленом, и скользнул рукой к… Эта стерва текла. Смазка на бедрах. Всё это время хотела… Стерва… Стоило пальцам коснуться, лаская, как застонала, перестав сдерживаться…

Рывком развернул ее к себе лицом, вжимая в стену сильнее. Алые приоткрытые губы. Хотел ее. Хотел только ее. То ли поцеловал, то ли укусил, тут же раскрыла свой чертов рот, впуская меня, касаясь моего языка своим, возбуждая до потери себя. Нервными пальцами расстегнула джинсы, освобождая член. Подхватил ее под бедра, чуть приподнимая и вошел в текущее лоно, так глубоко, как только смог. По-моему, она кричала. Я не знаю. Я никогда не испытывал такого наслаждения. Быть внутри женщины. Входить в нее толчками, чувствовать, как сокращается нутро, как она обхватывает меня. Я плохо помню, что делал. Помню, что помогала мне, подаваясь навстречу. Что шептала в ухо какой-то восторженный бред. Помню, как достиг пика, когда терпеть не было сил, как умер, изливая в нее семя, которое приняла, вжимаясь бедрами в меня. Единственное что точно помню о том вечере – первый раз в жизни был абсолютно счастлив.

***

И больше я не мог сопротивляться, я был с ней каждую ночь. Целовал ее тело, ласкал языком соски, особенно ей нравилось, когда прикусывал их, она стонала, вскрикивая и откидываясь назад, открываясь для новых ласк.

В ту ночь медленно двигалась, сидя на мне, вцепившись в металлическое изголовье кровати.

– Тебе хорошо? – легла сверху, ища поцелуя и не переставая медленно насаживаться, заставляя меня терпеть возбуждение, отдаваясь мучительной и сладкой игре.

– Да, – как в награду задвигалась чуть быстрее. Схватил ее за бедра, вжимая в себя. Застонала в мой рот, сжимаясь изнутри, невозможно мучительно узкая. Только моя.

– Стань моим Зверем.

Резко перевернулся, подминая ее под себя и удерживая за предплечья, вдавливая ее в кровать со всей силы, так что взвизгнула от боли.

– Ты же говорила, что таких, как я, у тебя тысячи… Что тебя утешат…

От злости вошел в нее резко и больно, заставляя закусывать губу и прикрывать глаза, но подалась вперед, с готовностью обвивая меня ногами. Была рада всему, что делаю с ней.

– У блудницы может быть только один Зверь…

***

Мы стояли на утесе, смотря в черничную пропасть. Марию снова трясло на ветру, и я прижимал ее к себе, укрывая курткой. Сигарета в уголке рта постоянно гасла, отчего приходилось вдыхать с усилием, до головокружения, чтобы раскурить. Макушка Марии с трудом доставала до моего подбородка. Очень маленький хрупкий демон. Как рад быть обманутым. Наверное, я ужасный человек. Больной. Мать мне всегда говорила, что кончу в канаве… Пусть так. Мне все равно.

– Ты правда этого хочешь, Майкл?

Подняла на меня огромные глаза. В них отражался огонек сигареты, как последний ориентир во тьме. У нее такие красивые губы.

– Теперь я только твой пастырь.

Вынул последнюю сигарету изо рта, задумчиво посмотрев на гаснущую вязь пепла, и отбросил ее щелчком в пропасть.