Текст книги "Джедаи в Хогвартсе (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Инспектор, – спросил он буднично, – сколько вы тогда на Гарри выиграли на тотализаторе, а?

– Если вы считаете, что некий Темный волшебник восстал из мертвых… – попробовала вставить слово инспектор Амбрегалло.

– Значит, смелости ставить на аутсайдера не хватило, – заключил Кеноби. – Бегаем теперь от кредиторов, инспектор?

– Я сообщу министру магии! – завизжала Амбрегалло, струсив под взглядами джедаев.

– Давай, звякни министру, – предложил Энакин у нее в голове, откуда его было не выгнать никакой окклуменцией. – Я тебе звякну сейбером по башке – ты ноги протянешь.

– Действительно, инспектор, как бы не вышло чего, – согласился в голове у инспектора Кеноби. – Несчастный случай или авария какая… Не говори никому, не надо.

Альбус Кристобаль Дамблдор был очень незаурядным человеком. Полностью светлым магом его можно было назвать, только когда он спал зубами к стенке или пил чай с лимонными дольками. В остальное время он занимался неудобопонятными вещами, например, смыслом жизни и составлением и расшифровкой различных головоломок. Свои эксперименты Дамблдор ставил в основном над самим собой и своими учениками, и недавно прославился смелым опытом, в результате которого надежда магического мира Гарри Поттер чуть не склеил ласты, а Дамблдор получил уникальный экспериментальный материал по волшебным палочкам.

– Вы мне это прекратите! – крикнул тогда министр магии, наставив на Дамблдора вместо палочки всемогущий Административный Карандаш. – Поттер нам нужен!

– А нужны ли мы нам? – философски заметил Дамблдор, на которого не действовала Административная магия, и покинул кабинет министра, оставив того в недоумении.

Альбус Кристобаль Дамблдор был не только великим магом, но и великолепным таксидермистом. По Хогвартсу ходили слухи, что в его личной гостиной стоит превосходное чучело одного его старинного знакомого. На Хэллоуин Дамблдор любил рассказывать, что Гриндельвальд тоже был прекрасным таксидермистом, но он успел раньше. Дамблдор вообще любил успевать раньше – всегда и во всем. Лорд Вольдеморт недаром боялся своего бывшего профессора.

Но на этот раз Министерство нашло у неуязвимого Дамблдора слабину: он мог справиться с Административной магией любого уровня и укротить любого инспектора своими застарелыми инквизиторскими замашками, но Амбрегалло была женщиной. Любимый вариант «отряхнуть пыль с ушей и проткнуть насквозь» исключался правилами этикета. Запасной вариант с угрозой пожертвовать инспектором во славу таксидермистской науки опять же по причине пола отдавал извращением.

Поэтому с самого утра, когда к нему в истерике начала ломиться Амбрегалло, Дамблдор был в отвратительном настроении. Развеять мрачные мысли директора не могли ни превосходное чучело головы василиска, которое он любовно снял со стены, ни мысль о том, что в следующие выходные он обязательно поймает в Запретном Лесу мечту приземленную бескрылую, которую недавно выследил для него Хагрид, и сделает отличнейшее чучело из нее.

– Займитесь домашними эльфами, коллега, – предложил Пиний Нигеллий с портрета, – в школе их пропасть, а у вас в коллекции ни одного чучела нет.

– Мне бы заняться министром магии, – процедил Дамблдор сквозь зубы.

– Коллега, у вас есть стиль! – с уважением сказал Пиний Нигеллий.

Прочие директора Хогвартса на портретах почувствовали себя неуютно в ожидании очередной беседы двух заядлых таксидермистов, которая наверняка будет украшена натуралистическими подробностями, излагаемыми с профессиональным цинизмом. Таксидермические беседы начались еще при жизни Пиния Нигеллия, когда Дамблдор был студентом. Пиний Нигеллий высоко ценил своего ученика и на свои похороны его приглашать запретил, с понятными и обоснованными опасениями. Но спустя сорок лет после своей кончины он очень радушно приветствовал директора Дамблдора с портрета, несмотря на все их мировоззренческие разногласия.

От увлеченной беседы таксидермистов бывших директоров Хогвартса спасло неожиданное появление двух джедаев, которые в очередной раз обвели простодушную горгулью вокруг сейбера.

– А, грязнокровки! – неприятно улыбнулся им Пиний Нигеллий. – Кристо, вот кого нам с тобой не достает в коллекции!

Энакин вырос в татуинских трущобах, а потому в таких ситуациях за словом в карман никогда не лез.

– Замолкни, стереоскопический, – убедительно предложил он. – А то в карбонит закатаю.

– Амбрегалло забегалло? – спросил Дамблдора Кеноби, самым обидным образом игнорируя Пиния Нигеллия.

– Забегалло, – недовольно сказал Дамблдор. – Все уши прокричалло.

– Она вас больше не побеспокоит, – пообещал Кеноби. – Мы сделали ей предложение, от которого она не смогла отказаться.

Лень считалась в джедайском Ордене пороком, а Орден все-таки накладывал отпечаток и на своих анфан терриблей. Джедаи не поленились поставить Амбрегалло на слежение в Силе, и теперь при каждой ее попытке вырваться из замка напоминали ей о разговоре на уроке. Попытки Амбрегалло ввести свои порядки и вручить хулиганам Уизлям по пишушему кровью перу тоже натолкнулись на внушительный шепот Энакина: «Круццциатуссс, моя прелесссть! Дальнобойности у меня хватит». Правда, Энакин по разгильдяйству серьезно превосходил учителя – через десять дней он прорвался вместе с Гермионой в запрещенную секцию библиотеки за «чем-нибудь темненьким и долгоиграющим», но ничего не нашел. Оби-Ван подозревал, что охота за запретными знаниями была только внешней частью его плана, а основной причиной было то, что в запретке темно и безлюдно. Ну и запретно, к тому же.

– Энька, – сказал Оби-Ван спустя три недели, присматривая в Силе за Амбрегалло, – вот что ты делаешь, когда она получает почту и хочет ответить?

– Конфундус, – посоветовал Энакин.

– А если не помогает и она все равно пишет министру, что нас и Дамблдора надо в Азкабан, Гермионку и десятерых по списку отчислить, а школу закрыть?

– Тогда Империо, – рыкнул Энакин, заглянув в Силу. – Старая кляча.

– Тебя посодют, Энакин, – сказал Кеноби, беря Амбрегалло под Империо, пока от Энакина ей не прилетело что покруче.

– Не посодют, – довольно сказал Энакин, – договоримся. Аврорам тоже будет интересно, как это делать без палочки и на расстоянии. И вообще ты ж знаешь, дядь Обик, мне все это Сила шепчет, а родителям отказывать нельзя.

– Ну да, – согласился Кеноби, чуть не выпустив Амбрегалло, потому что ему вспомнились годы Эничкиного падаванства. – «Меня родил Великий Сил, а Йода в Орден пригласил». Первый новогодний утренник с участием малыша Энакина.

– «Еще я в гонках победил, и пол-Совета забесил», – подхватил Энакин. – Мне кажется, Йода просто всегда завидовал моему поэтическому таланту. У него-то только белый стих получается, и то не всегда.

– А масочку помнишь, в которой ты к Палпатину однажды зашел? – спросил Оби-Ван, которого по вечерам порой пробивало на ностальгию. – Черненькую такую, с сопелкой?

– Погоди, как это, – Энакин пытался припомнить давно забытый сценарий подросткового пранка. – «Я Темный Лорд Дарт Вейдер, я пришел отомстить тебе за смерть моего наставника Дарта Плэгиуса!» Я тебе говорил, дядь Обик – он ситх. Я же чувствовал его страх. А ты мне тогда сказал, что это я ситхов сын, и что тебе звонки из аппарата канцлера уже коммлинк в клочья порвали.

– Энька, пора что-то решать, – сказал Кеноби, когда на Амбрегалло навалилась внезапная сонливость. – Действуем без шума и пыли по давно утвержденному плану.

– Гермионка говорит, Оборотное зелье месяц готовить, – сообщил Энакин. – Потом еще надо сунуть в него волосы этой кошелки…

– Прекрати, – Оби-Ван даже поморщился. – Только что же поужинали. И вообще обойдемся заклинаниями.

– Такого заклинания нет, – уверенно сказал Энакин.

– А ты чужим умом не живи, – язвительно посоветовал Кеноби. – И в запретке книжки читай, а не ерундой занимайся.

Инспектор Амбрегалло не могла поверить своему счастью: ей удалось выйти за ворота Хогвартса и не услышать в голове угроз проклятых джедаев. Оскальзываясь на мокрой глине и порвав чулки, она выбралась, едва дыша, за пределы Хогвартса, и аппарировала к Министерству. У Министерства ее тут же задержали авроры.

Глава аврората Скримджер грубо втолкнул ее в кабинет министра Фаджа. В кресле рядом со столом министра сидел Кеноби в обличьи Амбрегалло.

– Кто ты такая? – рявкнул на нее Скримджер.

– Я зам его, Долорес Амбрегалло, – пролепетала Амбрегалло, чувствуя спиной палочку Скримджера.

– Это я зам его, Долорес Амбрегалло, – сказал Кеноби и метнул на министра обворожительный взгляд.

– Извращенец, – тут же заметил в Силе Энакин, который смотрел кино «Оби-Ван в тылу врага» по большому экрану вместе со всей Армией Дамблдора, самим Дамблдором, сдержанно усмехающимся в бороду, и Минервой МакГонагалл, все еще отчаянно боровшейся со смехом.

– Ничего, тебя вылечат, – ласково сказал Оби-Ван ошарашенной Амбрегалло.

– Корнелиус, это Оборотное зелье! – вскрикнула Амбрегалло.

– Мы с Корнелиусом уже больше часа беседуем, правда? – Кеноби был настолько обворожителен, что МакГонагалл пришлось сделать вид, что она чихает. – Он сам чай заваривал. Или у тебя есть мои локоны, шалунишка?

Корнелиус Фадж покраснел. Дамблдор очень надеялся, что Энакин сделает копию фильма – одна угроза заслать такое Рите Скиттер вполне могла обеспечить Дамблдору спокойную старость в директорском кресле.

– Это один из них, сан-дут! – Амбрегалло начинала терять самообладание. – Проклятые грязнокровки, чернокнижники! Дамблдор взял их на защиту от сил зла вместо меня-ааа!

– Какие грязные интриги, как это я называю! – Оби-Ван был явно в ударе. – Разве я могла бы не проинформировать Министерство о чернокнижниках в этом проклятом Хогвартсе! Но слава Мерлину, теперь защиту от сил зла там ведут чистокровные маги, верные линии Министерства. Например, один из них принадлежит к старинному норвежскому роду и зовется Эйнальгин Кристенсен-Юхвельссон, уменьшительное имя – Эни.

– Тоже мне, японский чародей Оби-Ван Кеноби-сан, – громко сказал Энакин, перекрывая смех студентов.

Армия Дамблдора пикировку оценила.

– Один-один, – признал в Силе Кеноби, продолжая пудрить мозги министру магии. – Они прекрасно отзывались о министерском учебнике…

– «Теория защитной магии» Уилберта Уиляйла, – подсказала Энакину Гермиона, и Энакин тут же передал это учителю.

– А мудростью твоего предисловия, Корнелиус, они просто очарованы, – Кеноби шел ва-банк, но угадал.

– Ложь! Ложь! – крикнула Амбрегалло, срываясь на визг. – Это один из них! Они колдуют без палочек! Отбивают заклятия полосами света!

– Я никогда не буду лгать! – с достоинством произнесла фальшивая Амбрегалло, приводя Армию Дамблдора в восторг.

– Это сумасшедшая, – прервал агонию настоящей Амбрегалло министр Фадж. – К святому Мунго ее.

– А может, в Азкабан? – предложил Скримджер, который так ненавидел склочную дуру Амбрегалло, что рад был упрятать в тюрьму даже ее двойника.

– Зачем, она и так сумасшедшая, – пожал плечами Фадж.

– Великодушный мой, – промурлыкал Кеноби и добавил вместо французского словечка матерное выражение на общегалактическом, потому что Фадж иностранных языков все равно не знал.

Энакин тут же обеспечил зрителям смягченный перевод. Дамблдор и МакГонагалл уже смеялись в голос. Армия Дамблдора собиралась качать Энакина, словно он в одиночку выиграл чемпионат мира по квиддичу.

– Это все Оби-Ван придумал, – скромно отбивался Энакин. – Смотрите, он Амбрегаллу провожать пошел.

Две Амбрегаллы удалялись по коридору, пропустив вперед Скримджера. Настоящая Амбрегалло уже была в смирительной рубашке. Фальшивая чеканила строевой шаг и показывала настоящей Амбрегалло и благодарным зрителям в Хогвартсе рукоять светового меча, заткнутую за розовую юбку.

========== Оби-Ван Кеноби и Вещие Сны ==========

Оби-Ван Кеноби иногда думал, что может в любой момент наладить хороший бизнес под вывеской «Пифия Оби-Ван Кеноби. Толкую сны Избранных, кормлю печеньем».

– И все-таки, Гарри, – ласково спросил Оби-Ван, творя теплую печеньку, – что конкретно тебе снится, кроме кладбища?

Печеньки у Оби-Вана получались подозрительно лучше, чем груши у Энакина. Правда, Энакин на это всегда замечал, что Сила повелевает ему груши околачивать, а не творить, а против Силы не попрешь.

– Не знаю, – ответил Гарри, жуя печеньку.

С Энакином явно было проще: его сны были просты и понятны. Убийство Джаббы и Уотто с расчлененкой, победа в гонках на платформах по залу Сената, симпатичная падаванка со вчерашней тренировки с продолжением из фильмов, тайком прикупленных на нижнем уровне Корусканта. С рекомендациями тоже было все ясно: борись с темными эмоциями и не смотри ужастики; не болтай с канцлером о разном, ему еще Галактикой управлять; что с тобой поделаешь… и с ней тоже… но если засеку – убью обоих… да-да, утоплю в лаве, раз тебе холодный душ не помогает.

Только один неразгаданный сон Энакина вызывал у Кеноби чувство вины. Энакин не рассказал, Оби-Ван не расспросил… конечно, Оби-Ван полетел тогда на Камино один, а Энакин рванул на Татуин, но было уже поздно. Оби-Ван помнил, что во время следующего разговора он в первый раз соврал ученику, ответив на его сбивчивый рассказ о тускенах «Правильно». Хотя правда сильно зависела от нашей точки зрения, как однажды сообщил Кеноби Совету, чуть не вылетев за это из Ордена. А в тех ситуациях, когда ученик оставался совсем один, Оби-Ван всегда принимал сторону ученика.

– Я вижу во сне Вольдеморта, – отвлек Гарри Оби-Вана от воспоминаний, – но иногда… мне кажется…

«Нашел чего видеть, – подумал Оби-Ван, ныряя в сознание Гарри. – Вот то ли дело Энька – Падмочку в свое время во сне видел. Спать с ним рядом было невозможно, но сны были просто класса «эпидемия инфаркта в Совете Ордена»».

Совету Кеноби тогда ничего не сказал, и совесть его так и не замучила.

Кеноби посмотрел несколько снов Гарри Поттера и классифицировал их как «жесть, телевизор запретить», но потом наткнулся на нечто. Нечто было опасным и агрессивным и вело во внешнюю тьму. Оби-Ван, повинуясь боевым инстинктам, от души по нему пробил, и Гарри вскрикнул, схватившись за шрам. Зато Вольдеморту неожиданно прилетело в табло как утюгом с размаху, но Оби-Ван пока про это не догадался.

– Я предвижу у нас с тобой интересные разговоры, – признал Кеноби. – Хочешь печеньку?

«Совсем как Дамблдор,» – подумал Гарри и отрицательно помотал головой, но тут же понял, что в оценке Оби-Вана ошибся.

– А пиво будешь? – спросил Кеноби.

– Так, – сказал Кеноби на следующий день, потирая красные от чтения глаза. – Ни хрена не понимаю. В вашем мире кровь – это защита или проклятие?

– То есть? – переспросил Гарри.

– Когда ты находился в доме своих кровных родственников, Вольдеморт не мог добраться до тебя, – пояснил Кеноби. – Когда он фактически стал твоим кровным братом, он смог на тебя напасть. Тебе не кажется, что вместе получается ерунда?

В словах Оби-Вана безусловно был здравый смысл, но Гарри вспомнил, что Вольдеморт тоже пренебрежительно относится к защите крови, потому что ее не понимает.

– А если наш темный друг считает, что дважды два четыре, мне выбросить таблицу умножения? – ехидно спросил Оби-Ван, который иногда читал мысли без разрешения. – И раз уж ты влип во все это, можешь записать себе на манжете, что думать как Темные – полезно для войны с ними.

Сам Кеноби в подобных случаях замечал Энакину, что такая широта взглядов граничит с трибуналом. Но джедайский трибунал тоже остался в далекой-далекой галактике, и Оби-Ван давно решил воевать так, как ему хочется. Ну или не совсем как хочется – в данный момент ему хотелось заглянуть в сознание Гарри и подбить Вольдеморту второй глаз, чтобы проверить свою догадку и просто для удовольствия.

– Это очень неожиданно и печально, – подытожил Кеноби, выслушав историю Гарри во второй раз и сопоставив ее с прочитанным накануне. – Тебе придется сразиться с ним. И убить его. А ты ни черта не умеешь.

– Но вы же меня учили! – вспыхнул Гарри.

– Ничему я тебя не учил, – отрезал Оби-Ван. – Пока не учил. Можем проверить. Доставай палочку.

Гарри и Оби-Ван встали друг против друга в разных концах комнаты. Оби-Ван скрестил руки на груди.

– Это только кажется простым, Гарри, – сказал Оби-Ван. – Не буду строить тебе глазки и изображать романтический шепот. Направь на меня палочку и произнеси «Авада Кедавра».

– Экспеллиармус! – мысленно произнес Гарри после минутного борения.

Кеноби легко погасил заклинание открытой ладонью.

– Неоригинально, – с досадой сказал он. – Ты собираешься заобезоруживать Вольдеморта до смерти? Или думаешь, что его удастся убить, не желая того?

Гарри с удивлением смотрел на решительного и мрачного Оби-Вана, которого до него видели только Квай-Гон, Сири Тачи и Энакин.

– После того, как ты знаешь, чему мне придется тебя учить, будешь у меня учиться или нет? – спросил Оби-Ван строго.

– Да, – ответил Гарри, плохо еще понимая, на что подписывается.

– Хорошо. Ты должен мне верить, пока не поймешь, что к чему, и делать то, что я скажу, – велел Кеноби. – Называть меня можешь на ты, но в школе не трепись. Ясно?

Гарри кивнул, думая о том, сможет ли он прямо сейчас поверить Кеноби настолько, чтобы кинуть в него Непростительным Проклятием, и можно ли это считать доверием.

– Пиво будешь? – спросил Оби-Ван, возвращаясь в свой почти обычный образ.

После того, как Гарри выпил с Оби-Ваном по паре пива, домой вернулся Энакин и клятвенно заверил Гарри именем всех татуинских механиков, что пиво без водки – деньги на ветер. Следующим утром Мальчик-Который-Выжил сильно сожалел, что его угораздило выжить.

По странному стечению обстоятельств, у лорда Вольдеморта было еще более мрачное утро: ночью он догадался о том, откуда ему прилетело в табло, и попытался проникнуть в сны Гарри. Совершенно неожиданно он столкнулся там с голубоглазым бородатым мужиком, от которого пахло водкой, закусываемой пивом и поп-корном.

– Еще раз тебя тут увижу, – сказал мужик, – пожалеешь, что возродился.

– Круцио! – крикнул лорд Вольдеморт, намереваясь замучить нахала как фашисты Зою Космодемьянскую, но тут же получил в рыло так, что очухался только через полчаса. Неподбитый в первый раз глаз Темного Лорда теперь заплыл и не открывался.

Гарри, послушай. Ты должен мне верить, пока не поймешь. Я воевал с Темными. Мое поколение было первым. Мы все читали о войне только в книгах. Мы знали много красивых слов, много думали о добре и зле, но это были только слова. Очень трудно убивать. Каждый раз в тебе что-то умирает. Словно проваливаешься во тьму, и то, что тебя вела Сила, уже не утешает. Силе все равно, кто будет жить, а кто умрет, кто кричит по ночам, кто больше не может коснуться меча.

Каждый ищет свой путь. Он не записан в Кодексе или учебниках. Я сражался за Энакина, за Сири, пока она была жива. Кто-то сражался за Светлую Сторону или за Республику. И я понял, что есть что-то, что тьма не может потушить. Если ты уходишь во тьму, чтобы жил другой, ты можешь вернуться назад. Он словно остается в тебе, и над ним тьма не имеет власти. Когда я убил Дарта Мола, я думал, что Темная Сторона не выпустит меня. Но я вспоминал Квай-Гона, думал о малыше Энакине, которого он завещал мне в ученики, и постепенно снова стал целым.

Не бойся, что ты станешь чудовищем, Гарри. Ты не станешь, пока сам не захочешь. Пока не сдашься своей слабости и своим страхам. Молнии, Авады – это только причинит тебе боль, но не сможет сделать за тебя твой выбор. Пока твое сердце остается с людьми, а не с пустыми словами, ты обязательно вернешься из тьмы. Кто-то должен уходить туда, чтобы другим было светло.

– Авада кедавра!

– Не получилось.

– Авада кедавра!

Вспышка.

– Оби-Ван! Оби-Ван!

– Отлично. Меня, правда, этим не уложишь.

Энакин недавно выяснил, что домовые эльфы умеют аппарировать из Хогвартса. Конечно, эльфы были жадными тварями и драли за проезд как новогодние таксисты, но жратва в столовой Энакину и Оби-Вану надоела, а топать под шотландским дождем не хотелось. Поэтому уже две недели подряд эльфы переносили их на обед в «Башку Борова». Энакина и Оби-Вана не сильно грызла жадность, и они за обедом методично изучали коллекцию вин Аберфорта Дамблдора, который полюбил новых завсегдатаев как родных. У Энакина еще осталась куча золота из эльфийского отката, а три недели назад он с учителем снова навестил Кривой переулок, на этот раз с коммерческими целями. Оби-Ван обладал ценнейшим талантом договариваться со всяким сбродом, тем более что после показательных выступлений в конце августа сброд в Кривом переулке понимал, что грубость и неуступчивость в разговорах с Кеноби может стоить какой-нибудь конечности. Деньги и агентурные сведения потекли из Кривого переулка рекой.

– Гарри делает потрясающие успехи в фехтовании, – заметил Энакин, разминая правую руку, мышцы которой приходилось тренировать заново. – Его стиль стал опаснее и жестче. Я бы поставил на то, что при следующей встрече он оттяпает Вольдеморту обе руки, а потом голову.

Оби-Ван оставил замечание Энакина без комментариев, сосредоточившись на своем стейке с кровью.

– Дядь Обик, сними с души бремя, – предложил Энакин, видя, что его бывший учитель слишком занят стейком. – У тебя ведь появился новый ученик?

Оби-Ван продолжал молча разделывать стейк.

– А у ученика появился настоящий зеленый меч, под цвет глаз. Дядь Обик, ну что еще за тайны набуинского двора?

– Дамблдор дал ему прекрасную характеристику, – наконец сказал Оби-Ван. – «решительность, находчивость, презрение к правилам». Ты ж понимаешь, против такого я никогда не мог устоять.

Энакин гулко фыркнул в фужер.

– Кстати, – перешел в наступление Кеноби, – ты и сам проявляешь вкус к преподаванию. Конечно, по Кодексу тебе положен ученик, а не ученица, но Кодекс, как ты говоришь, в далекой-далекой галактике остался.

На этот раз Энакин вином подавился.

– Ты что, дядь Обик, офонарел? – спросил он, откашлявшись. – Я, честно, не знаю, кто из нас кого учит.

– Ничего, это нормально, – безмятежно сказал Кеноби, улыбаясь в бороду. – Обучение всегда взаимный процесс. Учти, выхода у тебя все равно нет.

– Никогда она меня не будет по-настоящему считать учителем, – проговорил Энакин, постепенно осознавая, насколько он влип.

– У тебя тоже был сложный характер, – тут же ввернул Оби-Ван с ехидцей.

– Да и не хочу я, чтобы она меня учителем считала… И вообще, мне всего двадцать три! – похоже, Энакин в первый раз на памяти Оби-Вана признавал, что есть вещи, для которых он слишком молод.

– А мне был двадцать один, – безжалостно сказал Оби-Ван, но видя, как Энакин потрясенно мотает головой, словно недоенная банта, смягчился.

– Энакин, – серьезно сказал Оби-Ван, пересаживаясь к бывшему ученику и отечески приобнимая его за плечи, – мы не сможем научить всех. Можем только передать знания, немного подготовить, но не научить. Но мы можем защитить тех, на кого придется главный удар. Они должны быть нашими учениками, даже если они сами не будут этого признавать. Учитель – это не звание, а бремя.

Энакин мрачно смотрел в стол. Оби-Ван вновь вел его за собой – каждый раз, когда Энакину казалось, что он уже стал таким же, как его учитель, оказывалось, что Оби-Ван просто не все ему сказал.

– Хорошо, учитель, – ответил Энакин.

Гарри Поттеру по-прежнему снились странные сны, но Вольдеморт в них больше не появлялся, обоснованно опасаясь, что при следующей встрече Оби-Ван парой точных ударов превратит его в очковую змею. Теперь Гарри снились бесконечные коридоры и запертые двери. Но это тоже было недолго, потому что кроме профессиональной пифии по имени Оби-Ван под рукой был Энакин, накопивший громадный и оригинальный опыт борьбы со странными снами и теми, кто их насылает. Энакин выслушал Гарри, задумался, хитро улыбнулся и подарил ему несколько фильмов предосудительного содержания.

Следующие три ночи Гарри мучили эротические сны. То есть его-то они не очень мучили, а вот Вольдеморту, сунувшемуся в сны Избранного, вштырило серьезно, потому что с его возрастом и внешностью ничего подобного ему давно не светило. Тем более что некоторые магические трансформации его тела все-таки были слишком рискованными. Если бы Дамблдор знал, как Энакин истолковал его слова о том, что любовь может причинить Темному Лорду страшную боль, он бы такое сказать постеснялся.

Оби-Ван тоже оказывал на Мальчика-Который-Выжил тлетворное влияние – странным образом тренировки вроде как во владении Светлой Стороной Силы привели к тому, что новый ученик Оби-Вана стал решительнее и агрессивнее. Энакин всегда считал, что если Оби-Вану дать в ученики даже мирного фермера, уже через неделю обучения гуманной философии джедаев мирный фермер кого-нибудь застрелит, а еще через месяц что-нибудь взорвет. Через три недели после начала обучения Гарри заглянул утром в «Прорицательскую», которую читала Гермиона, и нахмурился.

– «Безумный отставной аврор, полугигант и оборотень», – процитировал Гарри пассаж о преподавателях Хогвартса тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Мило. Так-так, «бредни Мальчика-Который-Лжет». Замечательно.

– Гарри, не обращай внимания, – попросила Гермиона, но Гарри совсем не собирался впадать в капризно-нервное состояние, посещавшее его в начале сентября. Он молча встал и вышел из Большого Зала.

Через несколько часов Кеноби почувствовал ситхскую радость Темного Лорда, сменившуюся испугом. Кеноби поискал в Силе своего ученика. Ученик сидел в разгромленном кабинете редактора «Прорицательской» и держал редактора под прицелом волшебной палочки. В импровизированном патронташе на правом боку Гарри был заткнут еще пяток трофейных палочек. Сцена напомнила Оби-Вану его любимую запись из домашнего видеоархива, в которой генерал Скайуокер в сопровождении клонов из 501-ого легиона навестил Храм и доходчиво объяснил Совету, что четыре десантных корабля нужны ему прямо сейчас, а не когда утвердит Сенат. А еще не помешает звание магистра, чтобы солдат два раза не гонять.

– Вот скажи мне, редактор, в чем сила? – спросил Гарри, не опуская палочки. – Разве в деньгах? У тебя много денег, и чего? Я вот думаю, что сила у того, у кого ружье.

Редактор нервно кивнул. Две обугленные дыры в стене за его головой наглядно подтвердили ему, что эта палочка бьет и красненьким, и зеленьким и что охрана, которую ему обещал Люциус Малфой, против этой палочки не помогла и не поможет.

После возвращения Гарри Поттера из самоволки редакционная политика «Прорицательской» резко изменилась. В следующем номере редакция принесла извинения Дамблдору и Поттеру за допущенные полемические перегибы. В воскресном номере появилось большое интервью с многоуважаемым директором Хогвартса о возвращении Темного Лорда.

– Гарри, – строго сказала Гермиона, когда они остались одни в пустом классе. – Не думай, что я ничего не понимаю. Учти, кроме «Прорицательской», есть еще и министерство.

Изумрудные глаза Гарри почему-то напомнили ей одно проклятие, которое никогда не напоминали раньше.

– Им мы сделаем предложение, от которого они не смогут отказаться, – пообещал Гарри. – Ты можешь найти Риту Скиттер и привести ее сюда? В «Прорицательской» очень хотят увидеть и мое интервью.

Энакин Скайуокер всегда знал, что девушка, которая не испугалась василиска и дементоров, не говоря уже о драконе и гиппогрифе, не испугается и Темной Стороны.

– Хорошо, – решительно сказала Гермиона. – Когда она тебе нужна?

========== Энакин Скайуокер и Нелегкая Жизнь Учителя ==========

Оби-Ван сидел у камина и читал волшебную прессу. Обычно он переворачивал газету и начинал со спортивной секции. Магистр Йода позеленел бы до изумрудного оттенка, если бы узнал, что магистр Кеноби использует Силу в том числе для того, чтобы выигрывать на тотализаторе. А уж от ответа «А что мне, жить на джедайскую зарплату?» магистр Йода вполне мог отчалить в Силу раньше времени. Но в этот раз Оби-Ван начал читать с передовицы.

– Энакин, – окликнул он бывшего ученика, – ты «Прорицательскую» сегодня читал?

– Пусть Гермионка читает, – отозвался Энакин с дивана. – Она там теперь типа выпускающего редактора. Совы ее меня достали, летят к ней как намагниченные. А ведь я ей говорил, что еще надо бы взять почту и телеграф. И свои порядки там навести.

– А ты почитай свободную прессу-то, – посоветовал Кеноби. – Массовый побег из Азкабана – это тебе не эвок начхал.

Энакин встал и заглянул учителю через плечо.

– Противник рассчитывает на грубую силу, – сказал он воинственно. – Это зря.

– Слушай, – Кеноби сложил газету и посмотрел на Энакина, – можно с тобой поговорить серьезно?

– Конечно, – ответил Энакин, – нет.

– Вы чем-нибудь непростительным с Гермионкой занимаетесь?

– Ты такие вопросы задаешь, дядь Обик, неудобно отвечать, – Энакин по-прежнему был настроен шутливо.

– Напрасно не занимаетесь, – Кеноби определенно решил вызвать бывшего ученика на серьезный разговор.

– Дядь Обик, – сказал Энакин, садясь на ручку второго кресла, – ты что, совсем обалдел? Ну фехтовать ее учу, медитировать, использовать Силу без палочки, иногда кидаю мимо нее Авадой, чтобы звука не боялась. Ты вообще думай, что говоришь – из шестнадцатилетней девчонки делать боевую машину. На кой ситх?

– Будет война, Энакин, – мрачно предрек Кеноби, а такие его предсказания всегда сбывались. – Начинайте непрощенку, пока не поздно.

– Да разрулим как-нибудь с тобой вдвоем, – Энакин не хотел признавать правоту учителя. – У Дамблдора есть его люди. Есть авроры, ранкор их задери!

– Энакин, ты помнишь, зачем ты стал ее учителем? Никто ни с какими драными аврорами воевать не будет. Гарри, она, их друзья – бить будут по ним.

– Оби-Ван! – наконец вскипел Энакин. – Я с тобой на эту тему не хочу разговаривать и не буду! И с Гермионой об этом не говори, понял?

Энакин вышел, хлопнув дверью, словно шестнадцатилетний падаван, уязвленный мудростью учителя. Кеноби взял другую газету, но так ее и не открыл. Он смотрел в огонь.

До рождественских каникул оставалось чуть больше недели, когда Оби-Ван и Энакин обнаружили в своем классе странные зеленые ветки с белыми ягодами, плавающие в воздухе на расстоянии чуть более двух метров от пола.

– Кому-то очень хотелось их сюда повесить, – заметил Кеноби, смотря на ветки как сапер на растяжку. – Я защиту ставлю невсерьез, но все же не совсем детскую.

– Это омела, – сказал Энакин, вылавливая новое слово из мыслей школьницы, идущей по коридору метрах в пятидесяти от их класса. – О-ё-ёёёёй! Да пребудет с вами Сила, учитель! – с этим официозным прощанием Энакин скрылся в лаборантской.

На первом уроке был необычно оживленный седьмой курс. В конце урока Энакин услышал какую-то возню, хихиканье и аплодисменты, и через несколько секунд в лаборантскую ворвался растрепанный Кеноби.