Текст книги "Просто такая сильная любовь...(СИ)"

Автор книги: paulina-m

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Ладно, пошли уже… Изверг!

Радамель смотрит в его вмиг ставшие шальными глаза и вдруг понимает, что отныне они заодно – если понадобится, даже против всего остального мира.

Спасибо тебе, небо Германии.

Как только распахивается дверь, салон, до того жужжавший подобно улью, затихает и десятки пар глаз буравят их с внимательностью следователя на допросе. Краем глаза глядя на Алекса, он поражается, как тот вмиг вживается в свою роль, принимая злой и несправедливо оскорбленный вид. Он никогда не замечал за ним таких талантов, но вот, пожалуйста, Алекс гордо дефилирует к своему месту, с размаху опускается и всем видом дает понять, что обижен в лучших чувствах.

Сидящий рядом Диоп, поколебавшись пару секунд, все-таки не выдерживает и громко спрашивает:

– И чего вы там делали?

Радамель, уже усевшийся на свое место, кажется, замирает вместе со всеми слушателями в ожидании ответа.

Алекс выдерживает эффектную паузу и якобы тихо, на ухо собеседнику, но на самом деле, чтобы слышало как можно больше партнеров по команде, со злым смехом цедит:

– Трахались, мать его!

Диоп и ближние соседи весело смеются, оценив удачную шутку.

И от мысли, что это лучшая шутка в его жизни, Фалькао улыбается тоже.

========== Голос тишины ==========

Комментарий к Голос тишины

Gregorian – Sound of Silence

http://zaycev.net/pages/251/25190.shtml

На данный момент это моя последняя работа по этому пейрингу.

Огромное спасибо всем, кто был рядом все это время, помогал и поддерживал своими словами, отзывами и просто разговорами))

Я вас очень люблю!

Осеннее Монако встречает своего нового обитателя ненавязчивым, уютным теплом и добродушным солнцем. От Сочи с его весельем и атмосферой отдыха отличается, казалось бы, не сильно. Но именно что казалось: на самом деле, стоит только ступить на французскую землю, как с небывалой силой накатывает вязкая хандра и недовольство всем и сразу. Собой в первую очередь. Во вторую и в третью тоже.

Заходя в квартиру, которая за эти три месяца вроде как должна была стать если не родной, то хотя бы обжитой и дружелюбной, он морщится. Не стала, совсем.

Все не то, все не так, неудобная мебель, неудачное расположение комнат, странные, режущие глаз цвета, дурацкий вид из окна, море это, уже осточертевшее своей вычурной, кричащей красотой…

Что он вообще здесь делает?!

Прошедшие игры дома тоже не принесли душевного успокоения, на которое он так отчаянно надеялся. Он всеми фибрами души верил, что после провального начала сезона в «Монако» сможет расслабиться в объятиях родной команды, с парнями, которые стали близки, словно братья, с которыми вместе прошли через огонь и воду, сталь и смерч, позор и триумф. Думалось: стоит только попасть домой, и все само собой наладится, как у того древнегреческого великана, который обретал силы от прикосновения к Матери Земле. Вот только время великанов вышло, а наивных цыплят Мать Земля, похоже, не особо жалует.

Нет, если посмотреть на результат, то вроде и неплохо все закончилось. С нудными и тягучими шведами сыграли вничью. Турков, опрометчиво бросившихся вперед, обыграли спокойно и хладнокровно. Он лично поучаствовал в обоих голах. Казалось бы, все отлично, чего переживать?

Вот только ни одна статистика в мире не расскажет, как вдруг посреди бурлящего стадиона накатывает ранее неведомый страх: а если не получится так, как раньше? А если промахнусь? А если снова травма, получить которую сейчас равносильно приговору карьере? А если адресат не прочитает пас – ведь за последние месяцы это, увы, стало так привычно? А если… А если… А если…

И каждое «А если» отбирает силы и, мерзко скалясь, с хрустом отгрызает изрядный кусок от и так уже потрепанной и оскудевшей уверенности в себе. И как восполнить утраченное, Сашка не имеет ни малейшего представления.

Вечером он уже почти ложится в кровать, когда телефон вновь решает, что хозяин рано расслабился, и издает ту мелодичную трель, от которой у Сашки сердце всегда делает залихватское сальто. Радамель, конечно, сегодня уже звонил, но Сашка был не в духе, и тот, видимо, почувствовав это, не стал долго разговаривать и быстро отключился. Что изменилось сейчас?

– Не спишь еще? – с ходу берет быка за рога Радамель.

– Почти, – слегка недоуменно отвечает он, пытаясь понять, в чем подвох.

Странно, зачем звонит? Если хочет зайти, так и зашел бы. Фалькао никогда не отличался излишней щепетильностью, Сашка это уже прекрасно знает, тем более, что запасной комплект ключей от Сашкиной квартиры давно хранится у Радамеля в машине. Обоим так намного удобнее.

– Прогуляться хочешь?

– Ты ничего не попутал? – несколько грубовато отвечает он, автоматически поглядывая в окно на сумерки, мерцающие россыпью огней, которые освещают каждую минуту существования города-праздника. – На часы смотрел?

Вопреки ожиданиям, тот не огрызается в ответ, а легко смеется:

– У тебя десять минут, чтобы собраться и выйти ко мне, и оденься потеплее, тут, конечно, не как в твоих снегах, но и не как в моем вечном лете.

Не то чтобы Сашке хотелось выходить из теплой квартиры с ее призывно разобранной постелью в неуютную темноту, но он отлично понимает, что если Радамелю что-то втемяшилось в голову, то он не отстанет. Проще выйти самому, чем быть вытащенным за шиворот. А в том, что в случае неповиновения его именно это и ждет, он ни капли не сомневается. В другой раз он, возможно, именно так и поступил бы, совершенно намеренно провоцируя своего вспыльчивого любовника, но сейчас, в коконе охватившей апатии, ничего не хочется. Спорить тоже. Не зря говорят: проще дать, чем объяснить, почему нет.

– Ну? Что дальше? – захлопнув за собой дверь машины, спрашивает он и сам удивляется тому, как устало и равнодушно это прозвучало.

Судя по встревоженному взгляду, которым мазнул по нему Радамель, того это тоже царапает, но он считает за лучшее пока оставить свои вопросы при себе.

– Возьми, – он вытаскивает с заднего сиденья пушистый плед в веселенькую желто-красную клеточку, – и можешь поспать, ехать неблизко.

Саша не противится и не спорит – ночной холодок более пронизывающий, чем он ожидал, так что возможное отстаивание своей самостоятельности в виде отвергания пледа сильно отдает тупостью. Он закутывается в мягкую шерсть и под мерное звучание заработавшего мотора устало закрывает глаза. Нет, он не собирается спать. Просто хочется посидеть в тишине, темноте и пустоте. Забыть про все, вся и всех, про удачи и неудачи, про упущенные возможности, про два отличных момента, запоротых им единолично, про потоки дерьма в интернете, отголоски которого не могли не долететь через все выстроенные защитные барьеры, про полную неопределенность в клубе, про нового тренера, от которого совершенно непонятно чего ожидать – места в основе или беспросветного протирания скамейки.

Хотелось уснуть и, проснувшись, понять, что все это лишь сон.

И в какой-то миг его окутало мягкое, словно старая бабушкина перина, розовое марево, и стало на все наплевать…

– … Малыш… Малыыыыш! – тусклая действительность безжалостно располосовывает розовую пелену на клочки зовущим его голосом. – Мне очень жаль тебя будить, но ты все равно тут как следует не выспишься. Пойдем, – он тормошит его достаточно аккуратно, но вполне настойчиво.

– Куда? – ворчит Сашка, с трудом выплывая из своего теплого убежища. – Мне и тут хорошо.

– Пойдем – пойдем, там будет еще лучше.

В разморенное от сна тело ночная прохлада вцепляется с удвоенной хваткой, и он невольно ежится, поплотнее закутываясь в прихваченный из машины плед.

– Холодно? – Радамель быстро замечает, как тот дрожит, и протягивает новый сверток. – Держи еще один.

– Ты с собой все теплые вещи, что имелись у тебя дома, привез? – не удерживается он от подколки. – Откуда у тебя вообще столько пледов? И зачем они тебе здесь, тут же всегда тепло?

– На твоем месте я бы вообще не ерничал, – парирует Радамель, копошась возле машины и игнорируя вопрос. – Ты с твоими родными снегами вообще должен в такую погоду ходить в одних трусах и возмущаться, как жарко, а ты мерзнешь вечно.

– Сибиряк – не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одевается, – бурчит он под нос, чувствуя, как под напором двух пледов морозец наконец признал свое поражение и уступил место теплу, блаженно разливавшемуся по телу.

– Пошли, – Фалькао наконец справляется с багажом и решительно тянет его за собой.

Проспав часть дороги, Сашка понятия не имеет, насколько далеко они уехали от города, но смутно помнит, что на многие километры вокруг не было практически ни единого клочка необжитой земли. От этого еще сильнее его удивление, когда буквально через пять минут они выходят на небольшую площадку на скале, у подножья которой лениво плещется утомившееся за день море. Деревья, росшие тут довольно буйной стеной, в одном месте отсутствовали напрочь, скорее всего специально вырубленные. И поэтому прямо посреди обрыва, на котором они и находились, располагается совершенно очаровательная крохотная лужайка, вокруг которой подковой зеленеют заросли. Но самое удивительное не в этом, а в небе, что куполом нависает над ними, а главное – перед ними.

– Как тебе? – нарушает ночную тишину Фалькао.

– Очень красиво, – совершенно искренне выдыхает он, опускаясь на землю и невольно залипая взглядом на чернильно-синее небо, раскинувшееся перед ним от края до края. До моря слишком высоко, а потому кажется, что его попросту нет.

Есть только небо. Везде. Сверху, справа, слева, снизу. Небо, звезды и их обрыв посреди этого. И они. Вдвоем в звездном небе.

Оно совершенно чистое, без единого облачка, и поэтому бесчисленные, мерцающие звезды сверкают, словно игрушки на новогодней елке. И невольно порождают в душе такое же радостное ожидание счастья и чуда.

Фалькао усаживается рядом, оттянув краешек верхнего пледа и укрывшись им так, что они оказываются совсем рядом. Чужое дыхание щекочет ухо и непонятным образом успокаивает нервы, которые с самого первого матча после травмы издавали такую какофонию, что хотелось заткнуть уши и накрыть голову подушкой.

– Люблю сюда приходить, – негромко говорит Радамель, – редко получается, правда, но люблю. Тут так спокойно, так правильно, что можно забыть обо всем и понять, что самое главное в твоей жизни. Главное именно для тебя, а не для всех, кто тебя окружает, и вечно что-то от тебя хочет. Только тут и слышишь голос тишины.

– Голос тишины – как красиво, – отвечает Сашка, не зная, что еще сказать. Слишком непривычно ведет себя Радамель, и это выбивает почву у него из-под ног.

– Ты звезды любишь?

Саша на миг удивляется столь неожиданному вопросу:

– Их, наверно, все любят.

– Я не про то! Ты про них что-то знаешь?

– Вот что нет, то нет. Все мои познания ограничиваются ковшом Большой Медведицы, да Полярной звездой на ее хвосте. Или она в Малой?.. Черт, видишь, даже не помню!

– В Малой, – усмехается тот. – Я в школе увлекался астрономией, это чертовски интересная наука, даже не представляешь насколько. Не сказать что я приобрел какие-то глубокие знания, но многие звезды назвать могу. Видишь вон ту? Самую яркую?

Сашка следит за его рукой и без труда понимает, о чем речь.

– Вон та? Над горизонтом?

– Ага. Сириус. Название-то хоть слышал?

– Издеваешься? – косится он обиженно. – Не настолько я тупой.

– Ну так вот. Сириус – альфа Большого Пса, самая яркая звезда ночного неба, а рядом с ней… Вон та, видишь, с красным оттенком? Это Бетельгейзе, она находится на самом деле ужасно далеко, на сотни лет дальше, чем Сириус. С ней вообще интересная ситуация. Она рано или поздно должна взорваться и превратиться в сверхновую звезду, и это общеизвестный факт. Но поскольку, как я уже сказал, она находится на расстоянии около шестисот лет, мы даже не знаем, а, может, быть ее уже давно не существует?! Может, она взорвалась лет триста назад, а мы все еще видим свет от уже погибшей звезды?!

Сашка затихает, против воли захваченный этой величественной и ошеломляющей своими масштабами мыслью – свет погибшей звезды… Есть в этом что-то торжественное, печальное, и пожалуй, даже пугающее.

– Так, что-то и меня начало подмораживать, – прерывает рассказ Радамель, – давай пить кофе.

– Ну ты же знаешь… – Сашка морщится: он тут о высоком задумался, а этот бесчувственный гад весь настрой обломал… Да еще с кофе! Один запах которого заставляет Сашку беситься.

– Да знаю я, что ты кофе не любишь. Но это просто потому, что ты настоящий не пробовал.

– Какой это?

– Колумбийский, конечно.

– О! А в Колумбии выращивают кофе? А я думал, только наркотики! – не может не съехидничать Сашка.

– Я сделаю вид, что ничего не слышал. Но только потому что делаю скидку на твое не самое лучшее расположение духа, – холодно отзывается Радамель, разливая из термоса напиток, аромат которого не имеет ничего общего с тем пойлом, от которого Сашку воротило и хотелось убивать. – Настоящий колумбийский кофе, чтоб ты знал, невежа, готовят совершенно по-особенному. Зерна сначала окунают в горячий шоколад, а затем быстро замораживают, так что получается чудная глазурь. И только затем молят и варят. Причем с любым другим кофе, выросшим не у нас, такое не пройдет.

– Ого, – тянет против воли впечатленный Сашка, – и часто ты такими кулинарными ухищрениями занимаешься?

– Нет, конечно, я же говорил, из другого кофе не выйдет, а этот мне на днях прислали. Ну и времени опять же на приготовление многовато нужно.

– А чего тогда сейчас расстарался?

Радамель бросает на него непонятный взгляд и слегка раздраженно пожимает плечами:

– Не пил давно, соскучился по дому. Все, хватит болтать, держи чашку.

– Ой, а что это? – не может не спросить Сашка удивленно, отхлебнув глоток, а затем еще один, и еще. С одной стороны, это, конечно был кофе, как-никак кофейный аромат даже колумбийского кофе ни с чем не спутаешь, но с другой… Он вдруг впервые в жизни понимает, что кофе – это не обязательно терпкая жижа с маслянистым, тяжелым вкусом и горько-приторным запахом. Что, оказывается, он может быть и вот таким: нежным, бархатным, легким, сладким и немного горьким одновременно. – Это кофе?!

– Маленький мой, – язвительно мурлычет Радамель, отхлебывая из своей чашки, – у тебя со слухом проблемы? Или с памятью? Так грустно – ведь такой молодой! Вот сразу видно, что ты цыпленок!

Услышав это, столь пылко ненавидимое им прозвище, от которого, как он с облегчением считал, навсегда избавился, Сашка чуть чашку из рук не роняет. Вся эйфория от божественного напитка вмиг исчезает. В его взгляде, которым он буквально сверлит Фалькао, бушуют ярость и немой вопрос. Тот игнорирует первую и отвечает на второй:

– Ты же не думал, что в век интернета это очаровательное прозвище, – он ехидно ухмыляется, – останется твоей тайной?

– Если ты еще раз меня так назовешь… – он запинается, судорожно придумывая, чем бы напугать таким ужасным, – то я тебя скину вот с этого обрыва, и ты так никогда и не узнаешь, жива ли эта твоя Бетель… Как там ее?

– Бетельгейзе, – подсказывает Радамель и подтягивает разбушевавшегося Саньку поближе, обратно под плед. – Нет, это слишком страшная угроза. Признаю, ты меня сделал, и клянусь, больше никогда не называть тебя цыпленком, – он демонстративно гладит его хохолок, – и даже…

– Даже что? – не выдерживает паузы Сашка, крутя в руках чашку, и вновь с наслаждением делая очередной большой глоток.

– Даже не буду петь тебе перед сном «Мало, Головин»!

Это был удар в спину, которого он никак не мог ожидать. От шока он закашливается так сильно, что сжалившемуся Радамелю приходится стукнуть его пару раз между лопатками.

– Нет, ты, правда, всерьез надеялся, что ничего не выплывет?

– Да не то чтобы… – Сашка чувствует, что неумолимо заливается краской, и радуется, что в полутьме это не так заметно. Наверно. – Просто не ожидал, что ты на это наткнешься.

На удивление Радамель не отвечает сразу, а отворачивается, запрокинув голову вверх, то ли любуясь блеском звезд, то ли просто придумывая ответ, и и лишь спустя пару мгновений вновь говорит:

– Если бы просто ползал в сети, то, возможно, и не наткнулся бы. А вот если целенаправленно искать информацию об одном очень перспективном игроке, то можно столько интересного прочесть, ты даже не представляешь!

И впервые за весь вечер Сашка, опять ошеломленно впившийся взглядом в Радамеля, не находится, что ответить.

– Чего смотрим, ребенок? – усмехается тот и в очередной раз натягивает на него плед, который, оказывается, свалился, а он даже и не заметил. – Для тебя так удивительно, что я искал о тебе информацию?

– Ну в общем, это не совсем то, что я ожидал услышать, – осторожно соглашается Сашка, наконец, отмерев.

– Почему? – Фалькао ложится на бок, опершись о землю локтем, и внимательно смотрит на него,.

Почему… Что за вопрос?! Вот как на него ответить?! Может быть, потому что он до сих пор понятия не имеет, кто они друг другу, и как вообще Радамель к нему относится?! Потому что за все три месяца их, мягко выражаясь, плотного общения, ни один из них и словом не обмолвился о чем-то большем, нежели обычное физическое желание? В которое поиски информации в сети не особо вписывались, если честно.

Да, им было очень хорошо вместе, да, секс был потрясающим, и его всегда было мало, но ни о чем большем и речи пока не заходило. Хотя, что уж себе-то врать, задать этот вопрос хотелось неоднократно и нестерпимо, но дикий страх все испортить обрубал все попытки на корню. И вот теперь эти странные заявления, эта прогулка, эти звезды, этот кофе. Что вообще происходит, черт возьми?!

Кажется, все его тягостные размышления так явно отражаются на лице, что Радамель не выдерживает.

– Я скучал вообще-то, очень скучал, пока тебя не было – тихо произносит он, аккуратно накрывая своей рукой Сашкину ладонь, которой тот опирается о землю.

Сашка чувствует, что внутри что-то лопнуло, что-то, что все последнее время держало в подвешенном состоянии, не давало расслабиться и просто радоваться каждой секунде каждого дня. Проскальзывает смутная мысль, что, наверно, надо что-то сказать в ответ, но мозги словно отключаются, и он не может придумать ни одного приличного ответа. Да и что вообще можно тут сказать? Как выразить словами вот это облегчение, которое затапливает, словно разлившаяся река по весне, вот эту радость, которая звенит внутри, словно первые жаворонки, прилетевшие после долгой зимы, вот этот комок в горле, который не получается проглотить, но от которого почему-то хочется заплакать?!

И поэтому он просто сжимает его руку в ответ и тихо улыбается.

– О, смотри, смотри! – вдруг прерывает такую уютную тишину взволнованный возглас Радамеля, который резко поднимается и впивается взглядом куда-то в небо. – Видишь?

– Что? – Сашка не хочет ничего видеть, он хочет дальше сидеть и сжимать его руку. Всё. Как мало, оказывается, ему надо для счастья! Наверно, это должно быть унизительно, но почему-то ему ни капли не стыдно.

– Да вон же! Словно звезды падают, видишь?

Тут даже Сашка не может не уставиться в небо: не каждый день такое увидишь, – и замирает в каком-то священном восторге. На востоке небо расчерчивают многочисленные звезды, оставляя в небе сверкающий след и устремляясь к земле. Зрелище красивое и завораживающее до безумия.

– Что это? – тихо шепчет он, не в силах отвести глаз от биения красоты.

– Ориониды, – так же тихо отвечает Радамель. – Метеорный поток. Я знал, что они скоро должны быть, но не был уверен, что именно сегодня, нам очень повезло. Можно загадывать желания. Давай!

Сашка, захваченный врасплох этим неожиданным предложением, на миг замирает. А чего же он хочет, вот так чтобы больше всего?!

Выиграть с «Монако» Лигу 1? Конечно. Перейти в мировой футбольный гранд? Разумеется. Взять титул с российской сборной? Еще бы? Так что же выбрать?!

– Загадал? – нетерпеливо спрашивает Радамель. – Поторопись, он иссякает.

Сашка судорожно мечется, пытаясь выбрать из кучи вариантов, один лучше другого, пока вдруг случайно не роняет взгляд на кружку сваренного для него кофе и на пледы, которых – он точно знает – у Радамеля до сих пор не было.

И все в его голове встает на место.

Титулы, медали, кубки, победы – всего этого он добьется и сам…

А вот…

Он весело и светло улыбается:

– Все, загадал.

– Не скажешь?

– Конечно нет, ты что?! Не сбудется же.

Радамель разочарованно вздыхает, но не настаивает, отворачиваясь и снова влюбленным взглядом провожая несущиеся к земле огненные искры.

А Сашка думает, что Бетельгейзе – неизвестно, жива она или нет – но уже существовала не зря, если люди до сих пор любуются ее светом, и даже наверно немного завидует ей.

А Сашка думает, что колумбийский кофе – лучший напиток в мире, хоть он никогда и не признается Радамелю в этом, иначе и без того завышенное самомнение последнего взлетит как раз до Орионид, пожалуй.

А Сашка думает, что не так важно, где ты сидишь: на утесе в Монако или на полянке в родном Калтане, если рядом есть кто-то, кто захватит для тебя лишний плед, зная, какой ты мерзляк.

И он точно уверен, что его желание – каждый год, в этот день сидеть вдвоем вот на этом самом месте и смотреть на летящие к ним звезды – обязательно сбудется.