Текст книги "Просто такая сильная любовь...(СИ)"
Автор книги: paulina-m
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
========== Матрица: революция ==========
7 сентября 2018 года
Перед матчем Россия – Турция
Саша пытается прекратить нервно нарезать круги по комнате и поминутно глядеть на часы, но у него это очень плохо выходит. Совсем не выходит, если уж честно.
А как прикажете не нервничать, если впервые за долгое время твоя родная сборная – та самая, надеждой которой тебя объявляли все последние годы! – готовится к важной игре, а ты при этом сидишь дома и тупо пялишься в монитор?!
Последний раз он не участвовал в матче сборной в ноябре прошлого года, тоже, кстати, из-за глупой травмы на тренировке, но тогда он был дома, в окружении привычных вещей и близких людей, и это не казалось такой катастрофой, как сейчас.
Был, конечно, еще и пропуск матча с Уругваем, но там и вовсе ситуация была несравнима. Он, естественно, долго ворчал и даже пытался взбрыкнуть, когда Черчесов заявил, что он остается на скамейке. Но не на того напал: Саламыч лишь сделал страшные глаза и грозно рявкнул: «Так, я не понял! Это я, что ли, как последний придурок, схватил желтую на восемьдесят восьмой минуте при счете 3:0 в нашу пользу?!». Крыть было нечем, пришлось скрипнуть зубами, подчиниться и уныло побрести в направлении той самой проклятой скамейки. Но все это было понятно, необходимо и кратковременно. Когда знаешь, что тебя оставляют в запасе исключительно с целью поберечь, чтобы ты мог беспрепятственно выйти на следующий матч, это, знаете ли, гораздо приятнее, чем в сотый раз считать шаги от окна до стены в пустой и все такой же неуютной квартире за тысячи километров от футбольного поля. На котором прекрасно обойдутся и без тебя.
Точно так же неприкаянно он в последний раз чувствовал себя в тот день – будь он неладен, – когда он получил эту проклятую травму. Но тех пор минул уже целый месяц, он более или менее пришел в себя, практически восстановился, воспрял духом, и вот – снова здорово. Здравствуй, грусть, давно не виделись.
Его хандру, густо приправленную самоедством, прерывает зловредно дребезжащий звонок в дверь.
Сашка невольно ухмыляется: вот вам и второе сходство с тем злополучным днем – тогда всё было точно так же.
Неспешно направляясь к двери, он точно знает, кого там увидит. Конечно, за истекший тягостный месяц он неплохо познакомился со всей командой, но не до такой степени, чтобы кто-то из них пришел к нему домой. До такой степени – это только один. Один-единственный. Чувствует на подсознательном уровне, когда Санька впадает в меланхолию, что ли?!
И Саша чувствует, как внутри становится немножечко теплее.
Подпирая косяк плечом, Радамель молчит, оценивающе смотрит на него так, что хочется поежиться, а затем, не утруждая себя приветствиями, протягивает небольшую серебристую коробку.
– Держи. Я решил, что тебе не помешает.
Сашка едва не заливается слегка истеричным смехом: это сегодня день такой по лунному календарю? Или тут лучше подойдет календарь древних ацтеков? Что за одно сплошное дежавю?! Сбой матрицы, блин…
Но затем он бросает взгляд на содержимое коробки, видит сквозь отверстие, затянутое прозрачной пленкой, крупные и аппетитные ягоды клубники, и смех, мигом побежденный растущим где-то в районе позвоночника теплом, исчезает сам собой.
Нет, не сбой матрицы.
Матрица: перезагрузка.
8 августа 2018 года
Говорят, Цезарь мог совершать несколько дел одновременно. Саша Головин ни разу не претендовал на лавры императора, но неосознанно пытался делать то же самое.
Во-первых, он старался найти положение, в котором нога, закованная в жутковатого вида конструкцию, будет ныть меньше. Во-вторых, он отвечал на хрен знает какой по счёту звонок из России, уверяя, что все фигня и заживет как на собаке. В-третьих, он заставлял себя поверить в то, что именно с ним случилось, наверно, самое неприятное, что только может произойти при переходе в новый клуб. А в-четвертых, он еле – еле сдерживал истеричный смех от того, что да, именно с ним именно это и случилось.
Он всегда был умным мальчиком, и прекрасно понимал, что жизнь – очень коварный кредитор. Она может долго, настойчиво, с доброжелательной улыбкой осыпать тебя дарами, но все лишь затем, чтобы в самый неподходящий момент предъявить чек к оплате.
Слишком уж хорошо все шло. Настолько хорошо, что не раз и не два окатывало холодом, выстуживало разгоряченные мечты, тормозило бег бурлящей крови по венам одной коротенькой мыслью: а чем придётся за ЭТО платить?
Его карьера стремглав неслась в гору со скоростью, посрамившей все законы физики. Буквально за пару лет он из едва ли не самого попрекаемого футболиста сборной превратился в её основную надежду и «Наше-Все». Сверхудачный для команды домашний чемпионат вознёс их всех на невиданные высоты, а лично его, скромного мальчика из Кемеровской глубинки, превратил в желанную цель для топовых европейских клубов. «Ювентус», «Челси», «Монако» – от одних названий можно было сойти с ума!
И, наконец, свершилось то, о чем много лет грезили миллионы российских футбольных болельщиков. Игрок из России вырвался за пределы РПЛ и вошел в состав весьма приличного клуба из Европы.
Позируя на скале на фоне морской сини в такой еще непривычной форме «Монако», он испытывал непреодолимое желание ущипнуть себя, да посильнее: это же, наверняка, сон, правда? Ведь реальность не бывает настолько хорошей!
А потом через несколько дней, проснувшись в предрассветной тьме и спросонья вздрогнув от того, что рука наткнулась на что-то живое и теплое рядом, окончательно убедился, что попал в сказку.
Сказка оказалась короткой. Всего-то до второй тренировки. Он, конечно, подспудно осознавал, что однажды настанет момент расплаты по счетам, но как-то не рассчитывал, что это случится настолько ошеломляюще быстро.
И это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Он миллион раз представлял себе свой дебют в Европе, отчаянно гадая, каким же он будет. С замиранием сердца и детской верой в чудо оптимиста мечтал: вот бы удалось забить гол или отдать голевую в первом же матче. С угрюмостью пессимиста представлял, как у него ничего не выходит, мяч отскакивает от ноги и для полного счастья закатывается в собственные ворота. С грустным вздохом реалиста понимал, что, скорее всего, это будут последние минут двадцать выхода на замену, не приведшие ни к чему значимому.
И только вариант, что он на второй же тренировке получит травму и вылетит из строя на целый месяц, совершенно не пришел ему в голову.
И вот теперь он сидел на низеньком диванчике, пытался договориться с негодующей правой ногой и понять, что за хрень с ним приключилась, и отчаянно себя жалел. Короткий, словно нерешительный, звонок в дверь бесцеремонно прервал его приступ хандры, вот-вот грозящий перескочить на уровень истерики.
Он невольно поморщился: не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого принесла нелегкая. Именно того, кого вплоть до сегодняшнего утра он был просто счастлив видеть в своей квартире. А вот теперь возмущенная правая начинает орать о предательстве и вероломстве и злобно подсказывает послать гостя куда подальше.
Впрочем, он взял себя в руки, приказал ей заткнуться, стискивая зубы, взял костыли и допрыгал на одной ноге до двери. В конце концов, законы вежливости никто не отменял, правда?
За все время их знакомства он впервые видел капитана своей команды таким растерянным и неуверенным в себе. Тот топтался на пороге с красивой коробкой в руках, то и дело переминаясь с ноги на ногу, глядел исподлобья и явно не находил себе места от чувства вины. Саша был не невесть каким физиогномистом, но эмоции Фалькао были настолько явно написаны у того на лице, что даже правая нога преисполнилась жалости и неохотно сменила гнев на милость.
– Пустишь? – грубовато спросил Радамель, не слишком удачно маскируя за этой грубостью свою растерянность, и криво усмехнулся: – Или уже нет?
Вместо ответа Саша молча посторонился, давая ему пройти, чем тот не замедлил воспользоваться.
Слегка неловко переставляя костыли на пути в гостиную, он еле удерживался от того, чтобы поежиться. Взгляд Радамеля, который прилип к его спине, словно заправский банный лист, казалось, вот-вот прожжет в нем дыру. Сашке очень захотелось скосить глаза на живот и проверить, не появились ли на рубашке чёрные оплавленные края отверстия.
Наконец, он добрался до дивана и с невольно вырвавшимся вздохом облегчения упал на него, отшвыривая костыли в сторону и вытягивая ногу, в которой вновь лопнувшим пузырём разлилась боль.
Радамель остановился перед ним, досадливо закусив губу и продолжая испепелять его мрачным взглядом, и наконец подал голос:
– Алекс, маленький… Слушай, я… – он осекся, явно пытаясь подобрать слова, но терпя полное фиаско в этом непростом деле.
Вопреки всему Сашка не смог не улыбнуться, услышав это так бесящее его и так неуместное сейчас «маленький». Вот же прицепилось, поди теперь отучи, не орать же «Брось каку немедленно»! Но почему-то именно от этого мерзкого обращения назревающая внутри истерика смутилась, потускнела, сморщилась и тихонько, как подбитый шакал, уползла куда-то в уголок. Похоже, ей оно тоже не понравилось. И, похоже, это лучшее, что могло сегодня случиться.
– Перестань, – наконец, махнул он рукой, – и не вздумай извиняться. С любым могло случиться. В конце концов, и я мог тебя травмировать.
– Если бы ты меня, это было бы не так обидно, – отрезал Фалькао и, не сдержавшись, уронил злое и явно выстраданное за весь день: – Вот какого черта я за тобой поперся?! Мог же в стороне стоять!
– А правда, какого? – с интересом уставился на него Сашка. – По позиции же тебя там и быть не должно было. Но ты почему-то всю тренировку от меня не отходил. Мне, знаешь, даже было как-то не по себе.
– Да откуда я знаю, – раздраженно пожал тот плечами и прошелся по комнате, столь явно пытаясь скрыть смущение, что Сашке даже стало смешно.
– Кстати, – Радамель, наконец, вспомнил о коробке, которую по-прежнему держал в руках и совершенно очевидно обрадовался возможности сменить тему, – держи, будешь мороженое?
– Буду, – кивнул тот.
– Я на самом деле не знал, что ты любишь, поэтому пошел банальным путем.
– Я тоже не знаю, что ты любишь. Тебе не кажется, что это как-то неправильно? – хмыкнул Сашка, чувствуя, что внутри все-таки тлеет огонек недовольства, и инстинктивно понимая, что лучше его выпустить наружу, пока он не разжег настоящий пожар.
– Что именно?
– А то, что я понятия не имею о твоих вкусах в еде, но уже отлично знаю, в каких позах ты предпочитаешь заниматься сексом.
Радамель чуть не поперхнулся при таком неожиданном повороте и изумленно вскинул на него глаза, коротко усмехнувшись уголком губ – явно не ожидал подобного пассажа от обычно замкнутого и сдержанного Сашки.
Но уже в следующий миг он овладел собой и, конечно же, понимая, что толкает его юного любовника на такие выпады, доказал растерянному Сашке, что не зря он его настолько старше.
Он плавно опустился перед ним на корточки и, положив одну руку на колено, очень аккуратно провел ладонью другой по щеке. Сашка почувствовал, как от такого простого жеста все, целый день бурлящее в душе, взвыло обиженно и негодующе, и опустил глаза, пытаясь найти хоть какую-то опору в обуревавшем его раздрае.
– Маленький, – донеслось тихо, но твердо, – посмотри на меня.
Подчиняться не хотелось, но не подчиниться было невозможно.
Он неохотно поднял голову и уткнулся взглядом прямо в глаза Радамеля. И чуть не задохнулся от того, сколько вины, раскаяния, сожаления, сочувствия там было. И было что-то еще. Что-то, о чем он предпочел пока не думать. Одна сказка уже обернулась нудно дергающей на заднем фоне сознания болью в правой ноге, так что он счел за лучшее пока не мечтать о другой.
– Малыш, я себя убить готов за это. Я просто не понимаю, как это могло случиться. Боже, да в сто раз было бы лучше, если бы ты меня травмировал!
Саша смотрел на него, слушал и думал, что, кажется, судьба с оплатой чека несколько просчиталась.
Он медленно поднял руку, положил свою ладонь поверх его, слегка стискивая горячие пальцы, и легко улыбнулся:
– Нет уж, дорогой! Я тебе мороженое носить не собираюсь. И, кстати, на будущее – я люблю клубнику.
7 сентября 2018 года
Сашка, как уже стало привычно за последний месяц, валяется на диване, головой улегшись на колени Фалькао, который так же привычно лениво перебирает его волосы. Они смотрят матч команды России, отжигающей на удивительно блестящем турецком поле, и увлеченно уплетают клубнику. Точнее, за обе щеки ее уплетает Сашка, изредка вспоминая, что он тут не один, и щедро – хотя, на самом деле, отрывая от сердца – протягивая гостю по одной ягодке. Но тот, откровенно забавляющийся этой его скупостью, вроде бы не в претензии и согласен довольствоваться малым.
Российская сборная и без незадачливого Головина выглядит вполне неплохо, это нужно признать, сделать себе отметочку для размышления и идти дальше. Лунев феерит, Денис носится, как в задницу ужаленный поросенок, а Артем так лихо и задорно капитанит, словно, наконец, дорвался до дела всей своей жизни.
Когда, наконец, раздается финальный свисток, фиксирующий внушительную победу россиян, Сашка искренне радуется. Он на самом деле счастлив за ребят. Ведь после чемпионата все – кто с надеждой, а кто и с злорадством – гадали: удержит ли сборная и дальше так высоко задранную планку или же это было яркой вспышкой в серых буднях, которая так и останется пусть ослепительным, но всего лишь воспоминанием. И вот – убедительнейший ответ всем скептикам и хейтерам: новая сборная России отныне не имеет ничего общего с тем недоразумением, что в преддверии Чемпионата сиротливо примостилось на семьдесят девятом месте мирового рейтинга.
И поэтому Сашка Головин рад за свою команду до теплых мурашек в груди. Вот только…
– Какие молодцы, правда? – пытаясь стереть, уничтожить те еле заметные червоточинки, что омрачают его радость, спрашивает он, не меняя положения.
Но, кажется, Радамель уже слишком хорошо его знает.
Он низко наклоняется над Сашкой, ласково, мимолетно целует в губы и, совсем чуть-чуть отстраняясь, мягко произносит:
– Конечно, молодцы. Но тебя им не хватало.
– Да перестань, – Сашка морщится и пытается отодвинуться, но Радамеля не так-то просто сдвинуть с намеченного. – Они отлично справились. Далерка и Ромка весь центр выжгли.
– Я понимаю, что тебе хочется красиво и трагично пострадать, – смеется Фалькао и вновь прижимает его к дивану, не давая гордо психануть и уйти, – но мне, как незаинтересованному наблюдателю, виднее: центр провисал раз за разом, и, поверь, я это говорю вовсе не потому что…
Он непроизвольно запинается, а Сашка, наоборот, вскидывается с интересом и с плохо скрытой, хотя и незлой насмешкой испытующе смотрит на него.
Потому что «что»?!
– Не потому что ты со мной так щедро клубникой поделился, – ехидно отвечает на незаданный вопрос Радамель, быстро справившись с секундным замешательством.
Сашка хмыкает, но не спорит: клубникой так клубникой, и снова откидывается назад, уткнувшись макушкой в теплый живот.
Хорошо. Спокойно. Надежно. Уютно.
Именно это и называется «счастье»?
– Им тебя очень не хватает, маленький, – прерывает его блаженное безделье бархатный голос. – И мне тебя на поле не хватает.
– Боже, Фалькао, – тянет разморенный Сашка, – о чем ты вообще говоришь?! Мы с тобой вместе на поле были два с половиной раза, ты даже не успел понять, как это. И как тебе в таком случае может этого не хватать?!
– Потому и не хватает, – весело парирует Радамель, – что ничего не успел понять. А хочется! И еще ужасно хочется, чтобы мы с тобой вместе выиграли что-то очень – очень крутое.
– Шутишь? – Сашка и хотел бы не быть столь недоверчивым, но врать не получается. – Что мы можем выиграть?! Чемпионат Франции – без шансов в этом сезоне, про Лигу чемпионов я вообще молчу. Ну если только в Лигу Европы вылетим и поднапряжемся, как следует. И то не факт.
– Что-нибудь да обязательно выиграем. Неважно когда, – Радамель так неожиданно тверд, что у Сашки пропадает всякое желание спорить.
Он согласно кивает, закрывает глаза и, тихо вздохнув, расслабляется.
В его волосы вновь вплетаются умелые пальцы, которые так нежно ласкают волосы, так бережно касаются подушечками кожи головы, что Сашка, кажется, вот-вот растечется лужицей желе. Розового и пахнущего клубникой. Боже, во что он превратился в этом Монако?! Смущенно проскальзывает мысль, что, если бы его сейчас увидели пацаны из Калтана, то навек заклеймили бы позором и руку подавать перестали. Ну и похрен – вдруг понимает он. Кажется, в его жизни случилась глобальная переоценка ценностей.
И, кажется, что-то очень – очень крутое они уже выиграли.
Не перезагрузка.
Матрица: революция.
========== Лимон и ваниль ==========
18 сентября 2018 года
После матча «Монако» – «Атлетико»
У поражения вкус старого, испорченного лимона. Кислый, затхлый и отдающий плесенью. Этот вкус впитался в язык, осел на зубах, прописался в глотке, просочился в душу.
Радамель широкими шагами ходит по квартире, бездумно хватая то одно, то другое, и тут же остервенело швыряя все обратно. Сейчас он больше чем когда-либо оправдывает свое прозвище Эль Тигре, хотя и не видит себя со стороны. Он зол, нет, он взбешен и разъярен!
Как же его все задрало и бесит! Как его достало это неудачное, беззубое и жалкое начало нового сезона! Но до сего дня еще была надежда, что неудачи в чемпионате так и останутся локальными, что на Лигу Чемпионов они не распространятся. Сегодня выяснилось: эти надежды, как и многие другие, так бесплодными мечтами и останутся. А ведь был шанс если не на победу над «Атлетико», то хотя бы на ничью! Они довольно бодро начали матч и даже повели в счете. А потом все вернулось на круги своя: пасы в никуда, безволие, полное отсутствие взаимопонимания. Раз за разом оказываясь у ворот мадридцев один, в плотном кольце защитников, без всякой поддержки, он готов был орать от злости. Так что все закономерно закончилось поражением. Очередным поражением этого сезона.
Ничего не получается, ничего не клеится, ничего не вырисовывается на поле, а оттого и в раздевалке атмосфера становится все более удручающей и натянутой. Это, в свою очередь, не может не влиять негативно на многочисленных новичков команды, которые опять же напрягаются, нервничают, и в итоге на поле не показывают и половины того, на что способны. А это, как несложно догадаться, ведет к очередному проигрышу. Проклятый замкнутый круг, вырваться из которого сложнее, чем из самого «Монако».
Он замирает у огромного окна и вновь кривится при мысли, что никуда ему отсюда не деться. Да, конечно, в свое время именно на этой земле он нашел свой второй дом. Именно маленький и неказистый «Луи II» принял его, своего блудного сына, вновь распахнув объятия, залечив раны и не попрекнув ни словом, сделал чемпионом Франции, сдвинув с трона «ПСЖ», который не сходил с него вот уже четыре года. Да, тот сезон был наверно лучшим в его жизни, но нельзя же жить одними воспоминаниями, нужно идти вперед. Тем более, сколько этого «вперед» у него еще осталось…
Он машинально сжимает кулаки, вспоминая, как вкрадчиво – ласков был Васильев во время последнего разговора с ним, убеждая, увещевая, обещая, и как самоуверенно он же заявил в интервью, что Фалькао останется с ними еще на пару сезонов.
И все бы ничего – он не так уж мечтал покинуть ставшее почти родным княжество, – если бы он видел, ради чего должен бездарно профукать закат своей карьеры.
Конечно, он всегда знал, что основной вектор развития клуба – покупка многообещающих юнцов, развитие их в течение пары сезонов и последующая продажа за сумму, в разы превышающую затраты на покупку. Знал, но все же не предполагал, что эта политика будет такой несгибаемой и основополагающей. Он вообще не понимал, как Жардим до сих пор не плюнул на все и не свалил туда, где ему хотя бы пару сезонов дадут поработать со стабильным составом. Да, «Монако» рвал всех конкурентов в бизнесе, да, он зарабатывал на трансферном рынке больше «Реала» и «Барсы», но толку от этого, если все деньги, в конечном итоге, не оборачивались трофеями?! Как-никак, изначальная цель спортивного клуба все еще победы и кубки, а не внушительные суммы на счету.
Радамель твердо уверен, что русские владельцы клуба – пусть они в свое время и вытащили «Монако» со дна второго дивизиона и превратили его в европейский топ-клуб – все равно крайне странные люди.
Вообще все русские с придурью, это он знает точно.
Вдруг раздавшийся звонок телефона, заставивший его вздрогнуть, это лишь подтверждает.
– Тебе не кажется, что несколько поздно для звонков? – недовольно бросает он, не тратя время на ненужные церемонии. Не то, чтобы он не рад слышать Алекса, просто… Просто он вообще никого не хочет сейчас слышать!
Его собеседник, видимо не ожидавший такого наезда, медлит с ответом, но после небольшой паузы хмыкает и негромко отвечает:
– Ты же все равно не спишь.
– С чего это ты взял? Может быть, я спал сном младенца, а ты меня безбожно разбудил!
– Вот еще! Ты явно мечешься сейчас по квартире и, наверно, думаешь, что бы разбить.
Радамель окидывает взглядом стены и думает, что вот та дурацкая пузатая ваза – первый кандидат на экзекуцию во имя возвращения душевного покоя.
Вкус лимона ядовитым смрадом першит в горле и отравляет мысли.
– У меня есть на это основания, тебе не кажется?
– Согласен, – спокойно признает Алекс.
Радамель желчно усмехается, невидящим взглядом смотрит на бесчисленные огни Монако, и гневно цедит:
– Не жалеешь еще, что приехал? Травма на тренировке, ни одного выхода на поле, 15 место в Лиге, почти гарантированный вылет из группы в Лиге Чемпионов и уже вполне отчетливо забрезживший вылет во вторую французскую Лигу. Ты сделал отличный выбор, Головин! Какое нахрен «Челси», в сравнении с этой феерией?!
– Все? – еще невозмутимее интересуется мальчишка. – Высказался?
«Вот же зараза!» – против воли Радамель не может не признать, что он почти восхищен. Он отлично себя знает и понимает, что зачастую обуревающий его гнев настолько силен и неукротим, что окружающие в лучшем случае стараются сбежать куда подальше и подождать, пока он успокоится и придет в себя. Сам. Всегда только сам. Потому что он уже давно не ждет, что кто-то поможет ему в этом…
Но вот сейчас – откуда такое спокойствие у совсем молодого мальчишки, хотелось бы знать?
Он не может не нанести еще один удар: проверить, испытать, поверить в невероятное.
– Ты идиот?! – намеренно повышает он голос, подбавив в него столько ярости, что кажется, даже телефон испуганно вибрирует. – Ты, что, не понимаешь, в каком дерьме мы все оказались?! И ты особенно! Ты – русская надежда, – ты лоханулся, Алекс! Мы-то хоть знаем, ради чего мы тут. А ты?! Струсил ехать в Англию? Так вот получай теперь по полной!
Выпалив это, он морщится от отвращения к себе, но с нетерпением ждет ответа. Психанет? Обидится? Бросит трубку? Он уверен, что уже очень хорошо знает мальчишку, но Алекс умудряется его удивить. Легкий, непринужденный смех в трубке заставляет его изумленно поднять брови.
– Фалькао, ты такая истеричка, кто бы мог подумать, – почти весело заявляет тот. – Ради чего, говоришь? Ну, если бы это был любовный роман, то я бы должен ответить, что мне все это неважно, ведь я встретил тут тебя, – сердце Радамеля моментально переворачивается и дальше продолжает колотиться именно так, вверх ногами, – но мы не в романе, а потому я отвечу, что даже сейчас, при всех проигрышах, я уже узнал столько нового, что мне и не снилось. Так что Англия пока идет лесом. Понятно?
Он прислоняется лбом к стеклу и машинально рисует пальцем невидимые каракули. Почему ему кажется, что кислота, изъедавшая его сознание, начинает растворяться? Русские мальчики плохо влияют на лимоны? Надо спросить, как он к ним относится…
– Но все-таки… – продолжает Алекс тем временем, – если тебе интересно, то да, я таки встретил тут тебя, – голос опускается почти до шепота, – и это вообще-то для меня кое-что значит.
Сердце вновь совершает кульбит и бьется где-то в селезенке. Интересно, ему там не тесно?
Радамель слушает этот, уже такой близкий и родной голос, и чувствует, как под его воздействием ярость и агрессия с рекордной скоростью переплавляются в совершенно иное чувство. То самое, от которого жжет внутри, грохочет в грудной клетке и с небывалой силой ноет в низу живота. В конце концов, в преддверии начала Лиги Чемпионов они вот уже неделю не виделись, и это самый долгий срок с момента их знакомства.
– Хочу тебя. Прямо сейчас, – не колеблясь, почти рычит он в трубку.
Алекс издает неопределенный звук, который при желании можно счесть согласием, а можно и возмущением. Радамель однозначно за первый вариант.
– Что, тестостерон лишний некуда девать? – насмешливо спрашивает мелкий мерзавец. – Лучше бы ты на поле его весь на мадридцев растратил. Больше бы пользы было, а то двигался, как сонная муха.
– Допрыгаешься, Головин, – почти ласково – насколько ласковой может быть разъяренная кобра – обещает Радамель, – я ведь тебе за это отомщу при встрече.
– Точно? – видимо, не сильно испугавшись, Алекс почти мурлычет по ту сторону разговора.
– Еще как!
– Тогда открывай дверь, я уже задолбался тут торчать, как придурок, – чеканит он и сбрасывает звонок.
Фалькао требуется пара секунд, чтобы прийти в себя, широко усмехнуться, от всей души выругаться на родном языке, швырнуть, не глядя, телефон, и, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, дойти до двери и открыть замок.
Алекс стоит у противоположной стены, небрежно привалившись к ней, засунув руки в карманы, и буравит его взглядом, еле заметно улыбаясь. И от вида этой незамысловатой и вполне невинной картины возбуждение зашкаливает за все мыслимые пределы.
В два шага он приближается вплотную, хватает его за куртку и молча втягивает в квартиру.
– Где тебя манерам учили? – возмущается вполголоса мальчишка. – Вроде столько лет во Франции живешь, а…
Он прерывается на полуслове, потому что, наскоро захлопнув дверь, Радамель тут же прижимает его к стене и грубо целует необычно болтливый сегодня рот. Поцелуй ничуть не похож на ласку, это скорее наказание и борьба. Он вжимает мальчишку в стену так, что больно даже самому, стискивает плечи так, что пальцы начинают ныть, кусает почему-то пахнущие ванилью губы так, что хорошо, если не выступит кровь.
– Черт, совсем сдурел? – мальчишка пытается его оттолкнуть. – Больно вообще-то!
– Я предупреждал, что ты нарываешься, мальчик мой?! – хищно ухмыляется Фалькао. – Какие претензии?
Но увидев, как темнеют глаза напротив, он чувствует, что перегибает.
– Прости, маленький, – шепчет он горячечно, попутно впрочем все так же неласково кусая ухо и торопливо сдергивая куртку. – Но я правда безумно тебя хочу.
Алекс еще пару мгновений дуется, но затем ощутимо расслабляется и прикрывает глаза. И заведенный до предела Радамель даже не замечает, в какой момент теплая, нежная ваниль полностью заменила собой вкус лимона.
До конца они не раздеваются: не до того сейчас, да и проклятые пуговицы на рубашке никак не хотят поддаваться. Проще всего было бы порвать их к чертовой матери. Но после той отповеди, что ему закатил Алекс из-за испорченной рубашки в прошлый раз, он больше так не рискует. Поэтому он ограничивается сброшенной курткой, задранной до груди, скомканной рубашкой и кое-как, сквозь мат на двух языках, стянутыми джинсами. Губы давно горят, то ли от поцелуев, то ли от жажды чего-то большего. Руки немеют от невозможности ощупать все и сразу. В паху давно все свело судорогой, и буквально колотит от насущной необходимости прямо сейчас ворваться в такое желанное и такое доступное тело.
Хочется настолько невыносимо, что подготовка выходит торопливой и небрежной. Впрочем, Алекс, тяжелое и сорванное дыхание которого окончательно сносит Радамелю крышу, кажется, не имеет ничего против. И когда тот, наконец, подхватывает его на руки, крепче вжимает в стену и не особо осторожно втискивается, он лишь сдавленно стонет, изо всех сил закусывая нижнюю губу.
Фалькао на миг замирает, вытащив-таки откуда-то запасы нежности, ласково и хаотично целует скулы и подбородок и вновь шепчет что-то на смеси испанского и английского, из которого Алекс, наверно, разберет лишь это пресловутое «маленький» и «сейчас». Глубоко выдохнув и вцепившись в его плечи, мальчишка крепче обхватывает его ногами за поясницу и нежно-нежно целует в ответ. И для Радамеля этого достаточно, чтобы начать двигаться так яростно, словно это последний секс в его жизни.
Он знает, что в таком темпе надолго его не хватит, но сейчас ему нужно именно так и никак иначе. Потому что если все его неудачи, поражения, проигрыши и могут как-то исчезнуть из сознания, то лишь будучи уничтоженными, расплавленными, разнесенными на атомы вот этим неистовым движением навстречу друг другу, этим древним, как мир, манифестом жизни и энергии.
Мальчишка громко стонет, ни капли не стесняясь своей несдержанности, то и дело от особо яростного и глубокого толчка захлебываясь стоном и издавая беспомощные всхлипы. И от этих звуков крышу рвет так, что – берегитесь, очередные соперники! Кажется, за эти звуки он готов один все клубы мира стереть в порошок!
От вида пятен, уже разукрасивших бледную шею, в голове едва ли не мутится. Это его мальчик! Его, видите?! Это его знаки, его следы, и никто, ни одна живая душа на всем свете, не смеет желать этого мальчика, потому что он только его!
Он прекрасно знает, что завтра Алекс вновь будет бесконечно долго торчать перед зеркалом, ныть на тему, как спрятать проклятые пятна, и злобно уверять, что Фалькао – неотесанный зверь, к которому он больше ни на метр не приблизится. Но это все ни на секунду не удерживает его от того, чтобы с наслаждением в очередной раз впиться сухими и горячими губами в почти детскую шею и стиснуть зубы так, что во рту появляется металлический привкус юной крови.
Алекс глухо вскрикивает, стискивает его плечи, правда, непонятно, пытаясь оттолкнуть или прижать сильнее, и, запрокинув голову, бурно кончает.
И от того, как он вмиг непроизвольно стиснул его член, от вида его полузакрывшихся глаз, высоко вздымающейся груди, приоткрытых покрасневших губ, пытающихся глотнуть хоть немного воздуха, он в последний раз врывается максимально глубоко, наваливается на мальчишку так, что тот пищит, и замирает, чувствуя, как, наконец, приходит освобождение.
– Ну так что там с твоим тестостероном? – лениво интересуется Алекс, стоя в душе, пока он бережно водит губкой по его спине.
– А что с ним? – смеется он. – С ним все отлично. Благодаря моему мальчику, – он наклоняется и очень аккуратно целует багровеющий живым укором укус на тонкой шее.
