Текст книги "Я приду к тебе этой зимней ночью (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Где родители? – я наконец-то повернул голову, взглянув на сестру, выражение лица которой выражало злость.

– Где твоя совесть? – она ущипнула меня за руку, что было довольно-таки больно и неприятно. Мягкости Элла могла лишь позаимствовать у Джо, но, похоже, она не стремилась избавиться совершенно естественной ей грубой резкости, которую моя сестра позаимствовала разве что у отца. – Они ещё утром уехали на выставку. Там были и родители Джо, поэтому ты вроде как потерял свой шанс.

– Разве он был у меня? – я поднял вопросительно брови, разозлив этим вопросом Эллу ещё больше. Она стала страшнее зимнего холода, проникая пронзительным взглядом в чёрные дыры души, о которые я тушил сигареты. Девушка ударила меня ладонью по голове, подхватившись с места. Теперь она сидела, возвышаясь надо мной, как голодный стервятник, поджидающий, пока моя плоть начнет раскладываться.

– Я всегда подозревала, что ты тот ещё идиот, хоть и любишь обманывать всех своими этими едко-ядовитыми умными фразочками. Но, похоже, в этот раз ты превзошел сам себя, – Элла кивнула в сторону окна, – ты ведь не любишь зиму.

– Не начинай, пожа…

– Её любит Джо. Не так ли? Она, даже будучи прикована к постели, не может пропустить снегопад. Обязательно выбежит на улицу, вытащит туда тебя, а затем будет резвиться там, будто снег видит впервые в жизни. А ещё эти милые рождественские штучки, вроде самодельных игрушек на ёлке, носков на стене… Кстати она всё ещё коллекционирует стеклянные шары?..

– Да, – я недовольно пробурчал в ответ. Джо жила зимой, храня в себе весь уют. И я заставлял её полагать, будто был таким же, только потому, что боялся, будто кроме этого нас не могло что-либо объединять.

– Она всегда здесь, на этом самом месте, где сейчас сижу я, когда ты не в лучшем расположении духа. И это невзирая на то, что это расположение не бывает хорошим, из-за чего у тебя и друзей особо-то и нет. Мне приходится тебя терпеть, а для неё это осознанный выбор. И я могу поспорить на все деньги, которые у меня есть, что ты и её терпеть не стал, если бы не был в неё по уши влюблен.

Элла продолжала каждым точным словом наносить мне удары, а я даже не мог ничего придумать в своё оправдания. Что бы я не сказал, это было бы до ужаса глупо и слишком уж нелепо. Сестра была права и перечить ей означало обманывать самого себя, чего я не умел делать.

– Стань наконец-то мужиком, Фред. Девушка в тебе нуждается. Она не будет до конца жизни ждать, когда ты решишься признать очевидное. Когда-нибудь это сделает кто-то другой, и ты не сможешь вернуть утраченного. Поэтому сейчас или никогда…

Пламенную речь Эллы прервал голос матери, раздавшийся из гостиной. Родители вернулись. Сестра оставила меня наедине со своей правотой. Песня продолжала играть. Я сел, чтобы смотреть в окно и среди погодной бледности, думать о Джо, которая где-то в конце улицы прижималась лбом к стеклу и думала (надеюсь) обо мне.

========== 3. ==========

Я собирался с мыслями ещё три дня. Жил с моей зимней Джо где-то в задворках памяти, где она была теплой, как весенний ветер, обрекающий мир на перемены. И хоть реальность была избавлена этих перемен, я ощущал, будто они вот-вот должны были нагрянуть и перевернуть мой мир с ног на голову.

Каждый раз, как я смотрел на белые сугробы за окном, возобновляя в памяти каждую веснушку на лице моей дорогой сердцу подруги, почему-то становилось холоднее. Исчезало тепло прошлого, которым я грел себя в темноте. Весна одолевала ещё два сезона, превращаясь за считанные секунды в зиму, что жила в небесного цвета глазах, в которых я читал немой упрек. Эта другая Джо была незнакомкой. Я слышал о ней, но в жизни не встречал. Неизвестность пугала хуже смерти. И вот, когда я стоял у самого её края, прежняя Джо медленно исчезала, уступая место девушке, которая поверила голосам в голове, повторяющим, будто её никто не любил.

Я сотню раз пытался представить встречу с ней. Это давалось тяжелее, чем ещё несколько дней тому назад, когда я, полон уверенности, пересекал холодное пространство, чтобы просто увидеть её. Может быть, ещё обнять. Позлить. Услышать смех. Забыть, как меня зовут… Впрочем, не важно, ведь теперь, каждый раз воображая эту встречу, я слышал не звонкий смех, а повторяющееся «ты не достоин меня», видел не теплую улыбку, а грустную усмешку, чувствовал не нежное прикосновение рук, а грубое оттолкновение. Чем больше дней сплывало попусту, тем ужаснее картины рисовало мне подсознание.

Я тщательно избегал Эллу, насколько это было возможно под кровом небольшого дома, где от неё нельзя негде было укрыться. На следующий день после нашего разговора добровольно принялся расчищать ненавистный снег. Тогда ещё мысли о Джо не были запятнаны глупыми страхами, хоть и зерно сомнений пускало свои корни, разрастаясь в чёрных дырах, выжженных дешевыми сигаретами. Я полдня убивал под подошвами тяжелых ботинок снег, но так и не пошел к Джо. На следующий день помогал матери с покупками, таская следом за ней тяжелые пакеты со всякой всячиной, которая вскоре норовила оказаться в пыльной кладовке. Всё время оглядывался, встречая знакомые лица, среди которых не было её. На третий день не нашел иного занятия, кроме как не выходить из комнаты, оставляя это царство мрака лишь для скорого перекуса. Оставшись в пустом доме, когда Элла ушла с друзьями кататься на коньках, а родители уехали в город, я, снедаем морозом внутри, сдался перед самим собой, решив покончить с тянущимся, подобно карамели, ожиданием.

Спохватился с места, словно опоздай всего на секунду, как ничего не смогу изменить. Чёрная толстовка, джинсы, куртка, ботинки. Выбежал из дома и погнался за ещё теплым угольком последнего воспоминания о той Джо, что ещё оставалась моей.

На улице тем временем снова пустились в танец снежные балерины в вычурных пачках, красуясь в них наперебой. Все они падали вниз, сбиваясь в толпу ожидающую смерти с первыми теплыми лучами солнца. Тем не менее, в своей совокупности они не теряли блеска. Хрустя под ногами, не жалели утраченной в коротком полете изящности и умирали раньше назначенного времени.

Я шел быстрым шагом, вытаскивая из памяти по одной из причин, почему любил Джо, что в ней мне нравилось больше всего. Первой стала безумная, сводящая меня с ума любовь к зиме. Словно ей было мало того холода, который жил внутри меня, которым я колол подушечки её нежных пальцев, с боязнью отречения от моей странной холодной любви. Второй стала поспешность, сопровождаемая нетерпимостью испытать будущее скорее назначенного времени. Больше всего Джо не терпела ждать подарков, втайне отыскивая их до наступления Рождества. Она умела искренне радоваться даже самому глупому и ненужному подарку, вроде книги по психоанализу, которую она никогда не прочитает, или дурацкой настольной игре, правила которой никогда не сможет понять. Третьей стала привычка называть людей их полными именами. В школе это всех раздражало, иногда даже меня, но, наверное, именно Джо научила меня любить собственное имя так, как я любил её. Её дурацкое сочувствие перед парой непроизнесенных буков заставляло осознавать, насколько же она была невообразимо уникальной. Четвертой была открытость. Узнать её можно было за час разговора, в котором Джо душу наизнанку вывернет, позволив очередному проходимцу задержаться у всегда открытых дверях большого сердца, которое по глупости своей принимало туда всех без разбора, чтобы затем гореть синим пламенем в агонии преданных чувств. Пятое – вечные причитания о скудости моего характера, который не угасал порыва её души исправить меня, сделать хоть чуточку веселее.

Я любил Джо ещё за множество мелочей, что в сущности делали её самой собой. Любил, как она боялась ловить ртом снег, чтобы тот не таял, обожала розовое варенье моей матери, называла чай с лимоном «зимним лимонадом», отдавала снеговику свои перчатки, раскрашивала клюквенным сиропом губы, подкладывала в скворечники сожженную карамель, делала снежному ангелу венок из остролистов, вовлекала меня в разыгрывание сценок из «Рождественских историй», где я был Скруджем, а она поочередно одним из духов. Я не мирился бы с холодом зимы, позволяя ей омертвлять мои внутренности, остывшие от ненависти к миру, если бы не Джо. Моя милая разбитая Джо.

Я остановился, завидев на горизонте фиолетовое пятно, несмело приближающееся всё ближе. Узнал её фигуру, спрятанную за черно-белым пальто, перевязанным широким ремнем, в котором девушка была похожа больше на куклу, чем на человека. В чёрных джинсах с теми же потертостями на коленях, что и у меня, ведь вещь эту мы покупали вместе, она медленно перебирала ногами, скользя, будто плыла по льду, а не заснеженной дороге. В белых меховых наушниках я мог видеть фиолетовые волосы, собранные в незатейливые хвостики, напоминающие опущенные вниз заячьи ушки.

Опущенные вниз глаза, будто были закрыты. И хотя они всего лишь изучали узоры, застрявшие между волос, я был уверен, что она меня не видела.

– Джо! – выкрикнул я, застыв на месте, как дурак. – Джозефина! – я расплылся в глупой стыдливой улыбке, когда наконец-то увидел зимнюю бледность лица моей милой подруги, которая также остановилась, обратив своё небо ко мне.

Мы оба будто застыли на месте. Прошло не больше секунды, прежде чем она опустила голову вниз и зашагала быстрее, направившись к повороту на перекрестке, где мы остановились. Только секунда эта была более, чем мгновением, хоть и не равнялась вечности. Просто её было достаточно, чтобы кровь моя в агонии обожгла изнутри всё тело, подзарядив его рвением, с которым я принялся догонять Джо.

Я почти догнал её, когда поскользнулся на месте, успев дернуть девушку за рукав пальто, из-за чего мы повалились вместе. Она находилась подо мной, прижатая тяжестью моего тела к холодной земле. Неловкость должна была быть расторгнута заливистым смехом, которого я давно не слышал. Только слышно было лишь одинокие завывания ветра, кусающего мочки открытых ушей и щеки.

Её лицо было всего в нескольких сантиметров от моего. Джо пахла любимыми лимонными карамельками и хвоей. Губы её на вкус наверняка были бы такими же сладкими. Мне стоило лишь немного приблизиться, и они бы соприкоснулись. Мне нравились её губы, хоть они и были изрисованы коралловым липким блеском, оттеняющими бледность кожи. И я смотрел на них, точно завороженный и думал лишь о том, как же близко они были.

– Мне больно, – простонала девушка, отталкивая меня от себя. Я не стал препятствовать её тщетным попыткам сдвинуть меня с места, а потому с неловкой улыбкой на лице, которую совсем нечаянно забыл спрятать, поднялся на ноги.

Затем протянул руку девушке. Джо с таким подозрением оглядела меня, словно не верила в то, что я был способен на подобный жест доброй воли. На её лице не промелькнула и тень доброй улыбки, когда она всё же вложила свою маленькую ладонь в мою. Один рывок, и Джо уже была на ногах. С недовольным выражением милого лица принялась отряхивать излюбленный снег, избегая даже короткого взгляда в мою сторону.

Я глядел на неё и будто видел впервые. Лицо стало совсем алым от холода, а покрасневший кончик носа делал её похожей на Рудольфа. Среди фиолетовых прядей поблескивал снег, целая груда которого собралась на затылке. Прическа была в некотором беспорядке, но мне он нравился больше, нежели присущая девушке аккуратность во всем. Вокруг тонкой шеи был завязан колючий чёрный шарф, связанный моей матерью. Скорее всего, ей было неуютно в нем, и она могла выбрать вещь получше, но мне льстило, что я встретил её именно в нем. Джо была в чёртовом шарфе, который я подарил ей пять лет назад.

Она была такой же красивой, как в конце жаркого лета, когда мы последний раз виделись. И хоть последний наш разговор состоялся около недели назад, мне казалось, будто между нами было гораздо больше расстояния. Словно мы пережили года порознь, в изоляции собственных воспоминаний, прежде чем вернулись друг к другу.

Хотя вид у Джо был отчужденным, я списывал это на неожиданность встречи. Мне самому стало немного неловко, особенно от собственной неповоротливости. Мужество перед долгожданным раскрытием самых теплых чувств от самого чёрствого и холодного человека рассеялось, как рождественское настроение после первого папиного тоста, затянувшегося на добрых полчаса.

Я должен был произносить слова любви, которые вертелись на языке, но там же они и застряли. Я просто молчаливо уставился на девушку, оттягивая долгожданный момент, но едва заметил, как она сделала малейший шаг, отдаляющий её от меня, как спохватился, взболтнув первое, что пришло в голову:

– Я приходил к тебе на днях, – начал нетерпеливо покачиваться на пятках, спрятав руки в карманы. Джо подняла глаза и посмотрела на меня этим совсем не присущим ей безразличным взглядом. Показалось, будто её глаза слезились, но я пытался не замечать этого. Боялся её слабости. Ненавидел больше зимы, что обжигала своим холодом моё раскрасневшееся от внутреннего жара лицо.

– Прости, спешу к тёте Линде. Должна отнести ей миндальное печенье, – Джо начала теребить лямку сумки, которую я даже не заметил до этого. Она сощурила глаза из-за солнца, что находившиеся совсем низко слепило её, отбивая холодные лучи в белоснежном отображении. И хоть девушка якобы спешила к Линде, над нелепостью манер которой мы часто посмеивались, она продолжала стоять на месте.

– Ещё я писал тебе, – произнес я, проигнорировав нелепую отговорку. Я испытывал её пристальным взглядом, которого она избегала, вертя головой во все стороны, как маленькая проворная птичка, которая никак не могла усидеть на месте. Нет, я не дам ей улететь.

– Я спешу, – ещё более неуверенно произнесла Джо, но в этот раз сделала шаг назад, намереваясь ускользнуть от меня. – Я очень спешу, – снег заскрипел под ногами. Я схватил её за руку, задержав на секунду дольше.

Ладони девушки были холодными, как две льдинки. И я незамедлительно достал из кармана перчатки и принялся надевать на её руки.

– Фредерик, пожалуйста, – она пыталась отстраниться, вывернуться от меня. А я только улыбался, как дурак, продолжая показывать свою упрямую заботу, раздражая своей надменностью. – Тебе не стоило.

– Я ещё бы надел на тебя свою шапку, но подозреваю, что ты не согласишься на обмен, – мне всё же удалось украсть короткую улыбку. Только через секунду девушка шмыгнула носом, в который раз спрятав от меня глаза. Нет, моя Джо не возвращалась. Зима взяла её душу в свои ледяные оковы, синоптики не обещали оттепели.

– Я отдам их тебе. Хейли вроде бы собиралась сегодня посетить Эллу…

– Приди сама и отдай.

– Фредерик… – девушка неодобрительно покачала головой, разбивая все мои надежды в пыль.

– Или я могу прийти к тебе. Когда ты вернешься?

– Я отдам их Хейли, – отрезала она, убивая меня каждым отдельным словом.

– Джозефина, – на выдохе произнес я, схватившись за краешки колючего шарфа, как за спасительную соломинку. – Мы ведь всё ещё друзья? – мне хотелось ударить себя по лбу от нелепости произнесенного. Нет, я должен был сказать, что люблю её. Должен был поцеловать. Должен был воспользоваться шансом.

– Конечно, Фредерик. Мы с тобой друзья, – она не смотрела мне в глаза. Краешки шарфа выскальзывали из пальцев, в воздухе таяла надежда, но не снег, который застревал в её ресницах, волосах. Он таял на её губах, сладость которых я должен был почувствовать вместо горечи, ядовито застрявшей на кончике языка. – Я, правда, спешу.

Джо развернулась. Я заметил, как она рукой смахнула непрошенные слезы, которых я теперь не мог видеть. И внутри меня всё похолодело, краска спала с лица, уступив место бледности. Её фигура отдалялась, скрывалась под холодным белесым одеялом. И я чувствовал собственную беспомощность перед собственным страхом, который сковывал меня, держал в заложниках, чтобы затем поджечь и наблюдать за тленом души.

– Мне нравятся твои волосы! – глупость за глупостью. Попытки обратить её внимание к себе были жалкими. Мне нравилось, когда не нужно было пытаться. Когда можно было просто любить и беречь в себе теплоту этого странного чувства, которое теперь неприятно скребло, оставляя на душе раны. Я ненавидел себя сильнее зимы. Успокаивало лишь то, что в своей безразличности Джо обделила ещё и её.

– Мне нравится твоя попытка обмануть меня, – Джо обернулась, продолжая идти задом наперед. – Фредерик, со мной всё будет в порядке. Не утруждай себя излишней заботой, – на лице появилась улыбка, но было в ней столько грусти, которая меня ударила током, парализовав.

Я не знал до этого момента, что, когда разбивалось добрейшее из сердец, разбивалась невидимая вера в чудо, которая жила в задворках самого темного из сознаний. Пренебрежение Джо к собственным чувствам убивало мой мороз, заставляя испытывать горячность несовместимую привычному хладнокровию. Её грусть пропитала ядом стрелы, крепко засевшие в моей груди, отчего внутри пекло совсем, как в аду. Декабрь не подстрекал праздностью предстоящего Рождества, а заставлял переживать скорбь времени, так вовремя оцененном.

Её фигура отдалялась. Растворялась в белой лихорадке холодной погоды. Снег будто нарочно стал более пушистым, ветер более сильным, а я на их фоне более жалким.

И голос в моей голове поразил неимоверной силой своей громкости. Внутри меня словно вселилась маленькая, почти невидимая, но такая громкая банши, которая, словно заговоренная, повторяла лишь: сейчас или никогда. Сейчас или никогда! Сейчас или…

– Я люблю тебя! – крикнул я, заглушая этот голос.

Сердце замерло в трепетном ожидании, но Джо не услышала меня. Северный ветер украл её мысли, превратив их в маленькие льдинки всевозмогающей нетерпимости быть любимой. И мне казалось, что я опоздал. Моя милая, убитая нерешительностью Джо не слышала меня. Её зима была лютей декабрьских морозов.

Комментарий к 3.

Немного запоздало, но всё же:

С Новым Годом!!!

Надеюсь, 2019-ый будет лучше!

(повторяю это из года в год)

♥♥♥

========== 4. ==========

Сочельник прошел лучше, чем обычно. Прежде я не мог усидеть на месте, всё время из-за стола выпрыгивал только бы побыстрее увидеться с Джо. Все порученные дела исполнял на скорую руку, пренебрегая качеством работы, из-за чего отец всё время возвращал меня назад, тщательно проверяя, чтобы я всё сделал, как надо. Вообще много работы мне не поручали – не мешать на кухне, где вовсю орудовала мама, не лезть к столу, украшением которого неизменно занималась Элла, и даже не переступать порог гаража, где отец наводил порядок (который, по правде говоря, сводился на нет уже к следующей же неделе). Мне поручали убирать снег и беспорядок в комнате, что всегда казалось сложнейшей из задач.

Теперь же, когда большую часть времени я жил в общежитие, убраться в комнате, где я практически и не жил, заняло не более часа. Снег убирать не пришлось, потому что с последней уборки тот, будто по волшебству, перестал идти, прекратив свою безумную погоню хоть на несколько дней. За промерзшими окнами по-прежнему лежали сугробы, но я отчаянно пытался не смотреть на внешний мир, окутан в белые одеяла, потому что без Джо зима казалась холоднее.

Мне нужно было чем-то занять руки, чтобы отдохнула голова. Дурацкая песня изводила до безумия. Играла, даже когда я выключал телефон, разрывал все связи с миром, притворяясь, словно не заметил, как тот порвал со мной первым. Я не мог перестать думать о моей сломленной Джо, которая надломив свою душу, терзала острым осколком мою, небрежно водя им по коже, пока на теле не проступала кровь. Джо была безжалостной, и почему-то винить в этом мне хотелось только себя.

– Почему это всегда занимает у тебя так много времени?

Я сидел за столом, пока Элла порхала вокруг него. Хлопковая белая скатерть, изрисована красно-зелеными дурацкими леденцами, уже была прижата керамическими тарелками, которые напоминали космические корабли. Посредине стола Элла разместила старый бабушкин канделябр, на котором возвысились длинные свечи, от которых исходил приятный запах. Красиво были выложены падубы, которые Элла достала невесть откуда, и красные, как губы девушки, ягоды шиповника. По углах она изложила елочные веточки, одну из которых я взял, чтобы вдохнуть освежающий хвойный запах.

– Положи на место, – велела сестра. Теперь она обвязывала красными ленточками бокалы, из которых мы собирались пить вино. – А занимаюсь я этим так долго лишь потому, что красота требует времени и щепетильности. А ты чего здесь расселся? Нечего делать? – Элла даже не взглянула на меня, когда в десятый раз перевязывала чёртов бокал, только бы сделать идеально ровный бант.

– Нечего. В этом доме мне ничего не доверяют, – пришлось положить хвою на месте, потому что это злило Эллу ещё больше. И стоило это сделать, как она радостно воскликнула из-за наконец-то получившегося, как следует, банта.

– Это потому, что ты всё делаешь с этим своим грустным лицом, – Элла состроила смешную гримасу, которая должна была отобразить моё «грустное» лицо, но в итоге я даже улыбнулся. – В тебе нет Рождества. Никогда не было. Если бы не Джо, думаю, однажды ты бы просто покончил жизнь самоубийством.

– Неужели я настолько угрюмо выгляжу? – честно говоря, меня это даже немного задело.

– Ещё хуже, – Элла села напротив. Похоже, свою работу на сегодня она закончила и при том была вполне довольна своим результатом. Пожалуй, даже мне стоило признать, что сестра была лучшей в сервировке стола. – Мы не разговаривали с тобой о том, что произошло между тобой и Джо, потому что ты вернулся и заперся в комнате, что навлекло меня на мысль, что всё плохо… Может, расскажешь мне? Я попытаюсь как-нибудь помочь, – Элла подбадривающе улыбнулась, хоть хорошего во всем этом было мало. Я весь день пытался избавиться от мыслей о Джо, а особенно о нашем последнем разговоре, который никак не шел с головы. И хоть мои попытки были тщетны, Элла разбила вдребезги даже их и мои надежды на то, что тихий семейный ужин сможет что-то скрасить.

Я почувствовал угнетение. Чувствовал его ещё с тех пор, как приехал, а особенно после того, как двери Джо оказались запертыми перед моим носом, но в этот раз в груди прямо-таки закололо. Словно захотелось внезапно ударить самого себя и приказать перестать быть чёртовым снобом, который по собственной вине избавляет себя же от всех радостей жизни. Внутри загорелось желание хорошенько встряхнуться, чтобы избавиться от собственной мудаковатости.

Я всё рассказал Элле, причем говорил с таким пристрастием, будто уже был на половине пути освобождения своей души от цепких лап того бессердечного, унылого, стрекочущего зубами существа. Я говорил, не давая сестре и слова вставить, хоть и замечал, как та только и успевала, что открывать и закрывать рот, как рыба. И это настолько не было на меня похоже (мне самому стало так непривычно), что к концу рассказа я весь выдохся.

– Ты приготовил подарок для Джо? – только и спросила Элла, введя меня в немой ступор.

– Да, конечно.

– Какой?

И я провел Эллу в свою комнату. Из злости я спрятал подарок под кровать, чтобы тот не напоминал о жестокости Джозефины. Выбрасывать стало жалко, наверное, остатки надежды, которая маленьким угольком согревала растерзанное сердце, не позволили мне этого сделать. Ведь всё же, невзирая на скудность собственных чувств, лучшие из них я посвящал только Джо, хоть ей они и не были нужны.

И теперь меня стала тяготить собственная глупость, в силу которой я продолжал полагать, будто мог вообще что-нибудь значить для Джозефины. В одночасье хотелось бросить всё к чертям, но наплевать на чувства оказалось гораздо сложнее, нежели я мог представить. И даже зима не казалась столь тягостным бременем, как я сам, потому что, наверное, не её я всё это время ненавидел.

– Боже мой, это невероятно! – Элла разглядывала стеклянный шар, внутри которого находились две фигурки, что напоминали меня и Джо. Немного потрясти, и наши несуразные лица прятались за штучным снегопадом, который хотя бы не был мокрым или холодным. На моей фигурке, что выглядела гораздо радостнее того человека, которого я встречал в отображении зеркала каждый день, был мамин колючий свитер. Джо знала, как я его ненавидел, а потому её вдвойне веселило, когда я вынужден был его надевать. На ней связанный мамой шарф, наушники и белый кашемировый свитер, мягкость которого я будто даже сейчас могу ощутить под кончиками пальцев.

Джо стала коллекционировать стеклянные шары с тех пор, как на седьмой день рождения ей подарили самый первый. А на пятнадцатый я пополнил её коллекцию тем, который она даже назвала “чудным”. Внутри него находился пряничный человечек, которого окружали различные сладости, вроде торта, конфет, кексов и ещё множество всего сладкого. Этот же был сделан на заказ в мастерской. Я просто представлял прелестное лицо Джо, которая будет рассматривать наши уменьшенные копии и восторгаться тому, насколько этот подарок уникальный и особенный для неё. Я представлял на её глазах цвета неба бусинки слёз, которые девушка непременно сотрет натянутым рукавом старого свитера, и улыбку, что ярче рождественских огней, воспламенит моё сердце, заставив его возродится из пепла, когда-то умерло в тоске долгого ожидания.

– Ты будешь самым тупым в мире козлом, если не подаришь это ей. Сегодня же! – Элла аккуратно сложила подарок в коробку. – Его только бы обернуть в праздничную бумагу.

– Я не буду ей дарить его, – упрямо ответил, сложив на груди руки. В следующую же секунду я получил подзатыльник. Элла никогда не жалела силы для меня, хоть и часто любила притворяться слабой.

– Почему ты такой упрямый осел? Девушки любят, чтобы их добивались и чтобы ради них совершали подвиги. Всё, чего от тебя ждет Джо, это чёртового признания в любви, которое ты держишь при себе, как девственность…

– Я вообще-то не… – ещё один подзатыльник.

– Меня не интересуют твои пьяные ночные приключения. Впрочем сейчас не об этом… Джо по-своему глупа, но она точно не из тех, кто умеет манипулировать парнями, поэтому даю тебе гарантию, что она просто не услышала этого твоего «я люблю тебя», которое ты, скорее всего, пробурчал себе под нос.

– Я не… – ещё один подзатыльник.

– Не останавливайся на полпути, Фред. После ужина, на котором ты ни разу даже не попытаешься разозлить отца своей поспешностью, возьмешь этот чёртов подарок и пойдешь к Джо. Ты будешь смотреть ей в глаза, уверенный в том, что она тебя слушает, и признаваться в чёртовой любви. Ты всё понял?

Решительность Эллы отбирала у меня дар речи. Тем не менее, нахмурившись, я утвердительно кивнул головой. Я должен был это сделать, чтобы разрешить долгое молчание между нами ответом на вопрос, который так давно мучил меня. Я решил признаться Джо в любви, оставив за ней выбор принимать мои чувства или отвергнуть, но груз этот я должен был сбросить со своих плеч. В конце концов, Элла была права, Джо ждала от меня доказательств. И ночь перед Рождеством, освещена самыми яркими звездами, не лучшее ли время для сотворения чуда.

Мама приготовила множество различных вкусностей – запекла гуся с яблоками внутри, ростбиф, овощное рагу и куда же без пастушьего пирога, последний кусочек которого мы только недавно успели доесть, кроме того запеченный картофель с беконом, овсяные лепешки и море клюквенного соуса. На десерт женщина приготовила лучший из всех, которые мне когда-либо приходилось есть, шоколадный пудинг.

За столом я вел себя хорошо, если подобное можно сказать о девятнадцатилетнем парне, который приехал на каких-то две недели провести Рождество с семьей. Я не смотрел на часы, не набивал едой рот, никуда не спешил. Смеялся с отцовских шуток, внимательно слушал маму, когда та рассказывала забавные истории о нас с сестрой, и даже поддерживал разговор с Эллой, отвечая ей короткими фразами.

Всё было, как должно было быть. В камине тихо потрескивали поленья, свечи горели в один ряд с разноцветными огоньками гирлянд, на улице, кажется, снова начал идти снег. Вкусная еда, теплые разговоры и вся семья собрана снова вместе. Для мамы счастливей дня нельзя было найти.

Невольно, совсем ненадолго, на короткую долю секунды, я даже сумел представить на месте мамы Джо, на месте отца – себя, а на месте Эллы и меня… Какие же это глупости.

Отец ни разу не упрекнул меня, мама ненароком спросила, собираюсь ли я прогуляться после ужина, предотвратив Третью мировую, Элла ответила, что мы оба пройдемся к городской площе посмотреть на ёлку, что из года в год никак не менялась. Отец хотел даже предложить пройтись всем вместе, но мама, которая всегда была соучастником наших маленьких проделок, уговорила его пересмотреть старые видео, на некоторых из которых меня ещё даже не было.

– Я упаковала твой подарок, и теперь он выглядит, как мечта, – сказала мне Элла, протягивая ту самую коробку с подарком для Джо, обернутую в темно-синюю бумагу, изрисованную маленькими звездочками, переплетающихся в сложных созвездиях, которые пунктиром образовывал фигуры. – Ещё я положила кое-что в карман твоей куртки, но ты достанешь это, когда всё будет готово.

– Что ты имеешь в виду? – я хотел пошарить в кармане куртки, но Элла вовремя успела схватить меня за локоть, остановив.

– Ты сам всё поймешь, – строго ответила девушка.

Мы разошлись на первом же перекрестке. Беспрерывные речи Эллы должны были меня успокоить, но угнетала сама обстановка. Снег комками летел вниз, покидая навеки бесцветные тучи, которые растворялись в блестящем холодном дожде. Джек Фрост пощипывал за щеки, растягивал их, оставляя на коже красные следы от своих пальцев. Тем не менее, в теплой одежде я чувствовал себя уютно. Только вот душе в теле было немного тесновато.

Я не хотел расставаться с Эллой. Спокойней мне от её болтовни не было, но когда следующую часть пути довелось одолевать одному, я снова пустился в бегство раздумий на счет того, стоило ли упрямствовать в этот раз. Мне нравилось злить Джо, но что если, не намереваясь сделать этого, я разозлил бы её и в этот раз без дружеского шанса быть прощенным.

И в следующее мгновение, как молния, мою голову прошибла мысль о том, что если я этого не сделаю, всё обернется в разы хуже. Ведь если гордость обернет меня обратно, заставит ждать её звонка первым, я рискну потерять Джо навсегда. Так я хотя бы попытаюсь. И если она сбросит меня обратно в ту пропасть отчаяния, которую я вырыл в продолжительном процессе самоистязания, я буду тешить себя мыслью о том, что хотя бы попытался.

Свет фонарей находился в тени гирлянд, что золотой россыпью украшали промозглые деревья. Её дом светился ярче остальных, расположенный на краю улицы. На почтовом ящике меня встретил эльф, который будто протягивал лист. Во рту у него находился фонарик, что позволило мне его заметить. Я стряхнул с него снег, превратив из сугроба в милую фигурку. Садовые гномы были разодеты в шапочки Санта-Клаусов, а рядом пристроились белые олени со светящимися в темноте носами. Весь дом был обрамлен гирляндами. И я даже улыбнулся, остановившись совсем на секунду возле подъездной дорожки, ведь даже снедаемая грустью Джо сумела превратить этот дом в праздник. Никто кроме неё не смог бы сделать этого лучше. Я ведь знал мою Джо лучше самого себя, и все эти украшения были ничем иным, как частью Рождества, которым она умело заражала других.