Текст книги "Трое (СИ)"
Автор книги: Ohotnik_za_golovami
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
При любом другом раскладе Мишель уйдет.
С Мишонн, если та захочет, или одна. Ей не привыкать.
Мерл слушал молча, с каменным лицом, сжав зубы, искоса поглядывая на вернувшегося накануне из леса брата, успевшего уже нажраться до полной невменяемости, протрезветь, получить по физиономии от старшего, и теперь сидевшего с таким же лишенным всяких эмоций выражением лица.
–Скажи ей, Блонди… – голос Мерла звучал особенно хрипло, – скажи ей, что мы не будем к ней подходить. Пусть не боится.
Дерил отвернулся, сплюнув на землю.
Братья держали слово.
Они не подходили к Мишель, издалека с тоской наблюдая за ней, начавшей подниматься и прогуливаться уже в конце первой недели во дворе тюрьмы.
Они не заговаривали с ней, сидевшей вместе со всеми женщинами вечером за чаем, спешащей по делам в коридорах, играющей с детьми возле загона для животных.
Они никак с ней не контактировали.
Никак.
Но из виду не упускали ни на минуту.
Это было заметно всем обитателям. Тем, что знали их давно, и тем, кто пришел совсем недавно.
Мишонн была уверена, что, надумай Мишель опять провернуть фокус с исчезновением, Диксоны будут знать об этом.
И ни за что теперь, никогда не оставят ее одну.
====== 35. ======
–То есть ты мне сейчас говоришь, что трое самых серьезных защитников уедут непонятно куда и неизвестно когда вернутся? Мерл, прости, но ты оборзел.
–Шериф, это ты оборзел. Ты решил, что я у тебя разрешения спрашиваю? Нихрена. Я тебя просто в известность ставлю. Цени это, блядь. Мог бы и не говорить.
–Мерл, но так нельзя, ты понимаешь это? У меня здесь женщины беззащитные, дети. В конце концов, ты тоже здесь оставляешь … любимого человека…
–Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, шериф. Мы ненадолго уедем. Совсем ненадолго. Нубийская королева говорит, здесь день пути. Примерно. Ну и там день-два… Как сложится. Так это… Слышь, шериф… Пригляди здесь за нашей… Чтоб не делась никуда опять. Я бы братуху оставил, но его ж не остановишь, мудака… Пригляди. Как человека тебя прошу. А я тебе обещаю, слышь, шериф, слово даю, что вернемся, и с Дерилиной завалим всю тюрягу жратвой. Все, чего надо принесем, из леса неделями вылезать не будем, и все, что надо твоим малявкам, тоже добудем. Хоть из другого штата приволочем. Только дай мне эти три дня.
–Мерл…
–Нет, ты дослушай. Ты пойми меня, шериф. Я не могу спокойно жить, пока знаю, что эта тварь где-то по земле ходит. И брат не может. Это наше дело с ним. Чернявочка едет по своим причинам, они у нее есть наверняка. Да и мне она нужна сильно, она мне этого скота укажет. А Гризли и подходить близко не будет, сверху прикроет. У тебя дохрена остается людей еще.
–Да кто остается-то? Шейн, Гленн, Цезарь, Дейл … Женщины? Хершелл? Остальным доверять не могу, ты же понимаешь. И как я в этих условиях смогу позаботиться о вашей женщине? Сам знаешь, что все в одну секунду может произойти. А тюрьма обескровлена. Слишком большой риск, Мерл. Гризли останется.
–Блядь. Ну ладно, шериф, пусть так. Но за девочкой пригляди, ты слышишь меня?
–Да, Мерл. Удачи вам.
–Бывай, шериф.
То, что Диксоны уехали, она поняла сразу же. За все время своего нахождения в тюрьме, Мишель постоянно и очень остро чувствовала на себе их взгляды. Где бы она ни была, что бы ни делала, с кем бы ни разговаривала, всегда кто-то из братьев ошивался в пределах видимости. Этот постоянный молчаливый контроль не досаждал, как ни странно, наоборот, придавал спокойствия, уверенности в том, что с ней больше ничего плохого не произойдет, ведь они рядом.
Мишель по -прежнему не могла терпеть чьи-либо прикосновения, плохо спала ночами, кричала, заставляя живущую с ней Мишонн просыпаться и утешать ее.
Но почему-то стало легче. И спокойнее.
Мишель не знала, когда она впервые испытала это ощущение.
Возможно, в тот самый момент, когда, находясь в мучительном бредовом забытье, в убежище еще, она почувствовала их рядом.
Их теплую силу, энергию, уверенность.
То, чего она не ощущала с того самого ужасного происшествия с Мерлом.
Абсолютно на инстинктах, абсолютно наощупь, совершенно слепо, она, не осознавая этого, потянулась к ним всем своим существом, желая воссоединения, желая стать целой.
Тем не менее, она боялась быть с ними рядом, и боялась, что они узнают, что с ней произошло. Она не хотела этого. Ничего уже не будет, как прежде, ничего не вернется. Не будет того единения душ, которое почему-то сложилось у них с самого начала. Мишель, как никогда, чувствовала себя куском чего-то целого, что разъединили насильно, что уже не соберешь.
И, наблюдая Диксонами, неустанно нарезающими круги вокруг нее, она ощущала лишь боль потери.
Она их потеряла.
Навсегда.
Несмотря на то, что она чувствовала их теплое оберегающее присутствие даже на расстоянии, девушка понимала, что так не может продолжаться вечно. Они должны разорвать эту мучительную для всех связь. Она больше уже не та наивная, открытая девушка, что так привлекла их. Она даже не знает, сможет ли когда-либо позволить себе прикоснуться к кому-либо, быть с кем-либо рядом.
Однако, судя по их поведению, Диксоны все же всерьез решили не отпускать ее. Но это уже не им решать. Она теперь сама все решит. Так, как будет лучше для всех.
Несмотря на то, что сейчас она, как никогда, чувствовала холод одиночества, беспокоилась за них, исчезнувших так внезапно, да еще и Мишонн с собой прихвативших, девушка была настроена решительно.
В конце концов, надо собраться с силами и поговорить, объяснить, что нет у них будущего, ничего нет. Они должны понять. Они должны попробовать жить, смотря вперед, а не в назад.
Безусловно, их прошлое было невероятным.
Мишель часто вспоминала их домик в лесу, безмятежные, наполненные страстью, нежностью, доверием, любовью, дни и ночи.
Зачем они уехали?
Решили бы они что-нибудь с отоплением, с Диксонами ей точно не пришлось бы мерзнуть и голодать.
И не было бы никогда в ее жизни Мерла в наркотическом трансе, диких, безумных глаз Дерила…
Не было бы Вудберри.
Они совершили ошибку, уехав. Они разорвали этот круг, этот уже сложившийся счастливый пазл.
И теперь осколками блуждают по орбите друг друга, и никакой возможности воссоединиться нет.
Надо разбивать эту безнадежность.
Мишель твердо решила, что подлечится и уйдет.
С Мишонн.
Андреа, похоже, окончательно застряла здесь, вцепившись в Шейна, как в единственную свою отдушину.
Если Мишонн не захочет, Мишель уйдет одна. Надо, наконец, избавляться от этой детской зависимости быть рядом с кем-то.
Она ни с кем не сможет больше быть.
-Слушай, Диксон, а ты ведь совершенно loco idiota, si?
–Че? – Мерл оторвался от чистки лезвия в протезе, основательно уделанного кровью, и недобро взглянул на Мартинеза.
–Он говорит, что ты ебанутый придурок, – Дерил в последний раз проверил уровень всех необходимых жидкостей в байке и теперь, присев на него, закурил.
–Аааа… Совсем ты страх потерял, Брауни, как я погляжу… – Мерл, однако же, совершенно не разозлился, услышав о себе такое, а продолжил свое занятие.
Мартинез глянул на невозмутимую Мишонн, стоявшую поодаль и пристально вглядывающуюся в столб густого черного дыма, в глубине леса, покачал головой:
–Иди к нам, belleza, нечего там смотреть. Никто уже оттуда не приедет. Furioso Диксон постарался.
–Так, я не понял, – Мерл наконец-то решил возмутиться, – ты недоволен чем-то, блядь? Все получилось очень даже круто. Нам даже делать ничего не пришлось, этот дегенерат сам все сделал.
–Да, конечно, – хмыкнул Мартинез, – сам… Вы, Диксоны, сalamidad, рядом с вами выживают только совершенно отмороженные…
–Че?
Он говорит, что мы – как это… Дерил пощелкал пальцами, – стихийное бедствие, блин, ураган.
Аааа, ну че, так и есть… с этим Мерл был согласен, – это Брауни прав, нехер становиться у нас на пути. Тебя это тоже, кстати, касается, Цезарито… Еще раз тебя возле нашей девочки пронаблюдаю, то, че мы с этим говнюком сделали, покажется легкой разминкой тебе…
Мартинез, осторожно и опасливо покосившись на все так же стоявшую поодаль Мишонн, недовольно пробормотал, скривив губы:
–Это все уже давно в прошлом, чего вспоминать… Да и не было ничего…
–Нихера себе, давно, да месяц прошел только с тех пор, как ты к конфетке яйца подкатывал, – громко возмутился Мерл, но потом, перехватив тревожный взгляд Мартинеза, озадаченно замолчал.
Задумался.
Сопоставил факты.
И выдал.
–Так вон ты чего за нами увязался -то? К шоколадке в теплую постельку метишь? Это ты молодец, – продолжил он громко разглагольствовать, с удовольствием делая вид, что не замечает страшных глаз Мартинеза, – Мишонн – девка смачная, одна жопа чего стоит. Только, Марти, слышь? Она ведь так просто не даст. Не боишься, что отрежет тебе все к херам своим ножиком?
Мартинез только открывал рот, как рыба, страшно смутившись изучающего взгляда все прекрасно слышавшей Мишонн.
Он проклинал про себя гадского Диксона, так не вовремя раскрывшего свой рот, и свою, внезапно непонятно откуда взявшуюся робость.
Он всегда гордился тем, что с женщинами умеет обращаться виртуозно.
Ни одна не устояла.
И ни одна потом не пожаловалась.
А тут как отморозило все.
Он едва мог говорить в присутствии такой шикарной женщины. И никак не решался перейти к следующей фазе ухаживаний, предполагающей какой-никакой, а все же физический контакт. Справедливо опасался быстроты реакции женщины и остроты ее катаны.
И заводился тут же от этой опасности неимоверно.
Уложить эту кошку в постель стало практически навязчивой идеей.
Жаль только, что Мишонн вообще никак не реагировала на него. Скорее всего, была даже не в курсе его намерений. Ну вот, теперь благодаря неимоверно длинному и грязному языку придурка– Диксона, узнала.
Не так он хотел ей признаться, не так…
Во всей этой ситуации обрадовало только то, что Мишонн, с как всегда, невозмутимым видом, сделала вид, что ничего не услышала, продолжая смотреть на последствия их пребывания в Вудберри.
Да уж, тут он прав, где Диксоны– там разруха, ужас и боль.
Дерил с усмешкой наблюдал за перепалкой брата и Марти, потом с удовольствием за вытянувшимся лицом латиноса.
Так и надо придурку. Увязался за ними, надо же.
Не его это война, нехер было лезть. Пусть обтекает теперь.
Хотя, надо сказать, он помог.
Когда они, наконец, добрались до этой твари, что было, кстати, на удивление просто, ведь тайный ход, разведанный Мишонн, эти идиоты так и не нашли, Мерл собирался залить весь дом кровью.
Дерил и сам с трудом сдержался, когда говнюк сначала проявил гонор, предлагая работу даже.
Вот кретин.
Потом, когда ему сказали, кто они, Губернатор сник, но все равно храбрился, все отрицая. Потом он увидел Мишонн.
Дерил охренел тогда от превращения вполне себе вменяемого подонка в совершенно отбитого скота, с налитыми кровью глазами и пеной изо рта.
Он так рванулся к ней с кресла, что Дерил даже засомневался в крепости своих фирменных узлов.
Он, оказывается, все это время искал именно ее, она его кровница.
Прикольно, че.
Тут —то он и заговорил. Так заговорил, что не остановить было.
Мерл, чуть послушав, превратился в неуправляемого маньяка, готового рвать тварь голыми руками, Дерил недалеко от него ушел, Мишонн при всем желании удержать бы их не смогла.
И быть тогда охренительной кровавой бане, после которой существовать-то можно, но вот жить по-прежнему (хотя, где она, эта прежняя жизнь? да и зачем она нужна, если сейчас с ними нет их девочки?) не получилось бы, это точно.
Братья Диксоны и раньше не отличались ангельским поведением, всякое бывало, но такого, что они собирались утворить…
Грань была тонка, очень тонка.
И Марти, любопытный, как хорек, уже успевший облазить весь дом, комнату с аквариумами нашел прямо очень вовремя.
Братья отвлеклись немного, осмотрелись, охренели от запущенности ситуации и болезни Губернатора.
И выход был найден.
Оригинальный.
О прекрасном увлечении аквариумами и головами неугодных Губернатору персонажей (среди которых, кстати, были и женщины) узнали не только его ближайшие, запуганные или отмороженные соратники, но и весь гребанный Вудберри.
Диксоны с удовлетворением понаблюдали за грандиозными разборками и последовавшим за этим судом Линча (хорошо все-таки, что они на юге штата, живы традиции, живы!), оценили уровень децибелов в бешеных криках бывшего главы города, которого буквально рвали на части, и свалили.
Пожар в доме Губернатора, который занялся, уже когда они выезжали из города, стал приятной вишенкой на торте.
Можно было возвращаться.
====== 36. ======
–Диксоны? – рассеянно переспросила Андреа, занятая наблюдениями за Шейном, дежурившим сегодня на вышке и выглядящим до невозможности мужественно с обрезом, картинно закинутым на плечо. – Так они же уехали в Вуд… Ойййй…
–Куда? – внезапно севшим голосом уточнила Мишель.
Да на охоту, наверно… голос Андреа стал невыносимо равнодушным, а взгляд – стеклянным.
–Андреа! – Мишель резко развернула женщину к себе за локоть, требовательно глядя в глаза.
Андреа тяжело вздохнула, отвела взгляд.
–Они… Они что, знают? – последнее слово Мишель произнесла практически шепотом. Дрожащим шепотом.
–Мишель…
–Откуда? Ты? Андреа! Как ты… Андреа!
Мишель отвернулась, закрывшись руками, в ужасе переживая свалившуюся на нее информацию.
–Мишель, – Андреа осторожно приблизилась, обняла. – Я не говорила ничего, дорогая. Они сами…
Мишель только всхлипнула, не отводя рук от пылающего лица.
–Ты была без сознания, металась в бреду, и синяки на теле, очень характерные… Тут несложно было догадаться… Они тогда как с ума сошли. Хотели кинуться сразу искать виновного. Мы с Шейном еле уговорили их отложить на потом, ты очень плоха была, и Мишонн тоже без сознания валялась… Ну что мне было делать? Я не отрицала, какой смысл…
–Значит все это время, – Мишель отняла руки от лица, взглянула мокрыми красными глазами на подругу, – все это время…
–Они знали, Мишель.
–И… все остальные? – вопрос дался с трудом.
–Нет. Не думаю, что они говорили кому-то, ну, а Мишонн, сама знаешь… Слова лишнего не скажет…
–Хорошо.
Мишель кивнула и пошла в тюрьму. Андреа посмотрела еще раз на привлекательную фигуру Шейна на вышке, вздохнула и побежала следом за подругой, пытаясь отвлечь ее разговором от ужасной новости.
В тюрьме почему-то было очень шумно.Люди сновали туда-сюда, словно произошло что-то необычное. Мимо с бешеными глазами пролетела Бет, с тазиком горячей воды.
Сквозь всеобщий гвалт прорвалось одно: «Лори! Рожает!»
–О боже! – Андреа сорвалась с места, забыв ненадолго про подругу, – а Хершелл? Где Хершелл? И Рик? Как это, на огороде? Ему что, никто не сказал?
Возбужденный голос женщины уже стихал вдалеке, Мишель молча смотрела ей вслед.
Потом развернулась на второй этаж, в свою камеру. Сумка собрана была уже давно, оставалось только на кухне взять немного еды, на первое время. Про нее явно никто в ближайшие несколько часов не вспомнит. Она успеет уйти далеко.
-Стой, Брауни! – рев Мерла заставил задумавшегося Цезаря резко нажать на тормоз. Мишонн, сидевшая сзади, не удержалась, чуть не впечатавшись в лобовое стекло.
–Ты чего, Диксон, охренел? – Мартинез оглянулся, оценивая ущерб, нанесенный женщине внезапным торможением. – Как ты, Bebé?
Мишонн только оскалилась зло.
Цезарь повернулся к Диксону с намерением узнать, что же такого могло произойти, что надо было так орать, но того и след простыл. Мартинез с изумлением глядел вслед быстро удаляющейся фигуре. Диксон явно кого-то или что-то увидел в лесу, и теперь несся туда со скоростью крейсерского поезда.
Раздался рокот байка, Дерил возвращался узнать, почему остановились.
–Да вот твой брат-bobo, ни слова не сказал, умотал в ту сторону.– Ответил на невысказанный вопрос Мартинез, – слушай, Диксон, вы бы таблетки пили какие-то что ли… Ну невозможно же так, ну ведь совсем loco…
–Пасть закрой, блядь, – коротко бросил Дерил, оставляя байк на обочине и поправляя арбалет за спиной, – пиздуйте в тюрьму, мы своим ходом.
–¡Vete a la mierda! – сплюнул ему под ноги Мартинез, прыгнул за руль и вдавил газ.
Мишонн на заднем сиденье, опять не ожидавшая такого резкого маневра, повалилась на пол, не выдерживая и кроя вспыльчивого мексиканца на чем свет стоит.
Дерил проводил их взглядом и рванул вслед за братом, уже успевшим исчезнуть в густых зарослях.
-Останови, придурок! Куда ты поехал? А Диксоны? Да стой ты, скотина чертова!
Мишонн болтало на заднем сиденье, как одинокую горошину в кульке, она все никак не могла ухватиться за поручень и хоть немного заякориться.
Мартинез гнал вперед, сцепив зубы, желваки так и гуляли под смуглыми, давно не бритыми щеками.
Внезапно он опять резко затормозил, и Мишонн уже в который раз еле спаслась от того, чтоб со всего размаху не приложиться носом о лобовое.
–Да что с тобой такое! Господи, да я убью тебя! – уже не сдерживаясь, заорала она, и попыталась выскочить с заднего сиденья машины.
Хватит с нее сумасшедших мужиков, пешком дойдет, тут уже недалеко.
Она повернулась к двери, но та внезапно распахнулась, и Мишонн уже с некоторым страхом уставилась в совершенно темные от гнева глаза Мартинеза.
Не говоря ни слова и никак не реагируя на ее попытки выскочить из машины, он нагнулся и рыбкой нырнул на заднее сиденье, повалив женщину на подушки и прижав ее крепким торсом.
Мишонн от такого маневра просто потеряла дар речи, оторопела и в панике оглянулась, лихорадочно соображая, сможет ли она добраться до засапожного ножа. О том, чтобы в таком пространстве орудовать катаной, речи не шло.
Мартинез же, схватив ее за обе руки одной своей и прижав запястьями над головой, вздохнул, как будто перед прыжком в воду, и прижался к пухлым, открытым в недоумении губам требовательным долгим поцелуем.
Мишонн так удивилась, что даже не сопротивлялась.
Его порыв был настолько резким, неожиданным и искренним, что женщина на какое-то время замерла, позволяя себя целовать, позволяя настойчивым и (чего уж там скрывать?) опытным губам скользить по своей коже, по скуле, спускаться вниз по шее, безошибочно находить чувствительное местечко возле ушка, от прикосновения к которому все внутри дрожит и замирает сладостно. Она не поняла даже, в какой момент он перестал ее удерживать, поглощенная захлестнувшими ее, так давно уже не испытываемыми эмоциями.
И, когда в какой-то момент все прекратилось, Мишонн не смогла удержаться от протестующего стона.
Стона, удивившего ее саму больше, чем Цезаря.
Она не хотела, чтоб он останавливался.
Но Мартинез, чуть выдохнув, смотрел ей в глаза своим потемневшим вмиг взглядом, и явно боролся с собой.
–Ahora puedes matarme. (Теперь ты можешь убить меня), – наконец выдохнул он прямо ей в губы, потом еще целую секунду не отрывался от испуганных глаз женщины, а затем выскочил из машины так же легко и ловко, как и запрыгивал до этого.
В тюрьму они доехали в полном молчании.
Дерил, матерясь про себя, шел по следу брата, гадая, что его могло так внезапно сорвать с места. Сумасшедший прямо, прав латинос. Благо, что недалеко ушел.
Мерл стоял, чуть пригнувшись, наблюдая за кем-то из-за густо росших кустов.
Дерил встал рядом, глядя на внезапную причину помутнения рассудка брата. И, как оказалось, своего тоже.
На невысоком поваленном деревце сидела Мишель.
Одна.
В лесу, набитом мертвецами и всякими придурками.
Одна.
Блядь.
Дерил с трудом подавил поднимающийся из глубин гнев, только шумно выдохнул. Мерл покосился на него.
–Ну как? – едва слышным шепотом, практически не различимым за шелестом листвы, спросил он, – Круто, да?
–Да, пиздец, как круто… – согласился Дерил.
Мишель внезапно словно почувствовала, что за ней наблюдают, вздрогнула, вскочила, достала нож.
Дерил покачал головой, глядя на этот цирк.
Это же пиздец, че творится!
Малышка, которая, как уверял Мерл, должна находиться под жестким присмотром в тюрьме, разгуливает в двух часах ходьбы от нее, с ножиком для резки хлеба.
Дерил мгновенно оценил ее рюкзак, набитый вещами, и аж покраснел от злости.
Мерл чуть усмехнулся, глядя на него, проследил за взглядом, и кивнул, дескать, увидел тоже.
Далеко собралась… пробормотал он тихо.– Блядь, никому нельзя верить… Эх, шериф, шериф…
Мишель все стояла, выставив перед собой нож, напряженно вглядываясь в кусты.
Мерл вздохнул, и, кивнув брату, пошел вперед.
Мишель ожидала увидеть кого угодно, ходячего, зверя, незнакомых людей, но только не Диксонов, с мрачными лицами выходящих из кустов.
Она глядела на них слегка расширенными от удивления и испуга глазами, застыв все в той же нелепой позе с выставленным вперед ножом.
Братья притормозили с паре метров от нее.
Молчали.
Смотрели.
Их совершенно одинаковое выражение глаз, нахмуренные брови и сжатые твердо губы еще больше испугали девушку.
Она помнила, что такое разъяренные Диксоны. Ей было непросто общаться с ними в таком состоянии раньше и уж совсем невыносимо сейчас.
Молчание затягивалось, становилось удушающим, обволакиваясь вокруг них плотным коконом.
Что вы… Мишель не выдержала первая, заговаривая, опуская свое смешное оружие, – как вы…
Это у тебя я хотел спросить, куколка, – голос Мерла был еще более хриплым и низким, чем обычно. Ты далеко?
–Я…
Она не знала, что сказать, переводя взгляд с Мерла на Дерила и обратно. Облизнула пересохшие от волнения губы, заметила, как оба брата тут же на них уставились, смутилась еще больше.
–Я… Не ваше дело. Вот.
Упрямо задрала подбородок. Она не будет отчитываться. Ни перед кем. Она уже давно свободная, давно самостоятельная.
–Ну да… – Мерл сделал шаг ближе, Мишель рефлекторно шагнула назад, подмечая краем глаза, как Дерил чуть сдвинулся вправо и вперед.
Все-таки, натуры у братьев были совершенно звериные, они скрадывали ее, как добычу, отрезая пути отхода.
–Конфетка… Давай поговорим. Мы ничего тебе не сделаем, ты же знаешь… Ну побегала, и хватит…
–Нет, – неожиданно даже для себя резко и громко выкрикнула Мишель, – нет! Я не хочу говорить. И не хочу больше ни с кем быть! Ни с кем!
Внезапно губы ее задрожали, девушка какое-то время пыталась сдержать слезы, но не смогла. Крупные капли потоком полились по щекам, по мгновенно размокшим губам, стекая за воротник куртки. Мишель боролась с собой молча, не позволяя вырываться рыданиям.
Она лишь на секунду закрыла глаза, и тут же почувствовала тяжелые, жесткие, такие родные объятия Мерла.
Вдохнула совершенно одуряющий запах его тела.
От этого, такого знакомого, такого позабыто-незабываемого ощущения спокойствия, теплоты, надежной гавани в его руках ей стало даже не по себе.
Мишель ведь думала, что все в прошлом, что больше никогда, никогда…
Но теперь, когда он обнимал ее, прижимал к себе, чуть царапая креплением протеза, успокаивающе бухтел что-то на ушко, Мишель поняла, что отказаться от этого она больше не сможет.
Как не сможет отказаться от ощущения невероятной цельности мира, охватившего ее, когда девушка почувствовала еще одни руки на своей талии и горячее, такое сладкое и родное дыхание Дерила на шее. Она просто тонула в забытых ощущениях, словно в бурном водовороте, внезапно подхватившем ее и понесшем в своих оберегающих объятиях далеко-далеко…
Девушка уже не отдавала себе отчет, что происходит, что делают с ней братья. Забыты были все мысли о том, что она им не нужна такая, что она никому не нужна.
Забыты были горькие и, казалось, неистребимые ощущения от нежеланных прикосновений к своему телу.
Потому что теперь она хотела, чтоб к ней прикасались, чтоб ее нежно и бережно трогали, целовали, ласкали.
И братья, между которыми она стояла, как будто в охранном, оберегающем кольце, сгорая от таких старых-новых ощущений, не торопились.
Они, словно хищники, прижимались все теснее, трогали все настойчивее, целовали, сначала лишь едва касаясь, затем все сильнее и яростнее, чуть прикусывая нежную шею, тонкие плечи, сладкие местечки за ушками, словно оставляя свои метки, закрепляя за собой опять свои права на нее, права собственности.
Теперь она их.
Опять и навсегда.
Больше никуда не денется.
Больше они ее не отпустят.
Мерл, оторвавшись от ее шейки, резко потянул вниз за рукав куртку девушки, обнажая руки и плечи, дернул за майку, разрывая, добираясь до груди. Он уже понял, что Мишель не будет сопротивляться, что она хочет этого не меньше их, поэтому перестал осторожничать.
Стресс и воздержание последних месяцев, когда они сначала искали ее как одержимые, потом смотрели на нее издали, страдая от невозможности прикоснуться, и особенно события последних дней и устроенная ради нее кровавая баня, давали о себе знать.
Он ощущал себя не человеком уже, нет.
Зверем, хищником, грубым и жадным, заполучившим, наконец, вожделенную самку после жестоких боев за лидерство.
Он резко рванул ремень на брюках Мишель, расстегивая и в один момент сдирая их с ног девушки.
Еще одно длинное, оглаживающее движение рукой от шеи, нежной, чувствительной груди до тонкой, так податливо гнущейся под его пальцами, талии, подхват под ягодицы.
Мишель не успела охнуть, как оказалась на бедрах Мерла, спиной упираясь в тесно прижавшегося к ней Дерила.
Воздуха катастрофически не хватало, Мишель задыхалась, сходила с ума, ощущая обжигающие поцелуи Дерила на своей шее, глядя в ставшие бездонными, затягивающими, колдовски обволакивающими, глаза Мерла.
Вот он еще раз чуть приподнял ее на руке, легко, словно она ничего не весила, и, все так же не отрывая от нее взгляда, медленно опустил ее на себя, входя сразу, полностью.
Мишель ахнула, словно в первый раз, ощущая его в себе, выгнулась, упершись еще сильнее затылком в широкую и твердую грудь Дерила, закусила губу, утопая в глазах Мерла, в своих ощущениях, без шанса выбраться на поверхность.
Водоворот подхватил и понес, покачивая в надежных, твердых объятиях, заставляя сходить с ума, захлебываться от жажды, дикого желания.
Сквозь шум воды, заглушающий все другие звуки, прорывалось только хриплое сдавленное дыхание Мерла, собственные низкие, прямо-таки животные стоны и лихорадочный шепот Дерила:
–Мишель… Мишель… Маленькая… А мне можно будет потом? Ты простила? Мне можно?
Мишель, не в силах, что-либо отвечать, только кивала головой, чуть поворачиваясь к нему, позволяя жадно припадать к губам, прижимать к себе все сильнее, ощущая, как твердые, с царапающими нежную кожу, жесткими мозолями, ладони плотнее обхватывают за талию и сильнее насаживают на Мерла.
До ощущения невероятной тесноты, до сладкой боли.
Мерл, зарычав громче и задвигавшись еще более рвано и сильно, наконец, кончил, прижавшись к ее шее губами.
Дерил тут же снял девушку с брата, не разворачивая ее, прижимая к себе упругими ягодицами, входя сзади.
Мишель так и осталась висеть между братьями, ухватившись за шею Мерла, продолжая неотрывно глядеть в его все еще не остывшие от страсти глаза.
Дерил шумно дышал ей в шею, резко и сильно двигаясь, перемежая поцелуи сбивчивым шепотом:
–Мишель, Мишель… Моя Мишель… Прости меня, Мишель… Прости меня…
Его не хватило надолго, слишком сильно было возбуждение, слишком долгим и мучительным был перерыв.
Ее тоже.
После братья еще какое-то время стояли, не размыкая рук, на выпуская ослабевшую, практически повисшую на них девушку, словно боясь, что она опять исчезнет.
Все, нехер дурить, куколка, – наконец прошептал Мерл, – ты наша, ты с нами теперь навсегда. Что бы ни случилось.
Тюрьма встретила их восторженным гомоном.
Было совершенно непонятно, на кого смотреть в первую очередь.
Рик с идиотской улыбкой и цветным кульком в руках.
Андреа с легкой тревогой, сменившейся практически осязаемым облегчением, когда братья ссаживали Мишель с байка в три руки.
Гризли, с невероятным для его всегда невозмутимой физиономии проступающим паническим страхом в глазах, не выпускающий из поля зрения спокойно улыбающуюся Керол, неосознанно поглаживающую живот.
Мишонн, как всегда, спокойная, с загадочной полуулыбкой на пухлых губах, и, никак не умеющий оторвать от нее пожирающий взгляд, Мартинез.
У них никто ничего не спросил, все были крайне заняты собой.
Мерл, покачав головой, кивнул Дерилу на пикапчик, пошел решать вопрос к одуревшему от счастья Рику.
После, не заходя в тюрьму, очень быстро погрузившись в машину, Диксоны и Мишель выехали с территории тюрьмы.
Мишель даже не спросила, куда они едут. Она настолько эмоционально и физически вымоталась, что уснула практически сразу, как только села в машину. И, пожалуй, впервые за долгое, очень долгое время, она спала без кошмаров.
Ведь Диксоны, ее ловцы снов, теперь неотступно охраняли ее, не подпуская беду.
Проснулась она от того, что машина остановилась.
Потянулась, в полусне еще, лениво открывая глаза. Она чувствовала себя в безопасности, в абсолютном покое.
–Давай, красотка, выпрыгивай, – снаружи раздался веселый голос Мерла.
Мишель выскочила в предупредительно открытую дверь и застыла.
Небольшой домик, один этаж.
Внутри, Мишель это прекрасно помнила, одна комната, она же кухня, маленькая печка-буржуйка и большой, застеленный мягким покрывалом из шкур животных, топчан.
Крепкий и такой широкий, что втроем на нем совсем не тесно.
Их домик, где все началось, где они были так невероятно, невозможно счастливы.
Из которого зачем-то уехали.
И теперь вернулись.
Словно жизнь, совершив круг, вместивший в себя дорогу, поиски, потери, боль, обретение, вернула их к истоку, к тому месту, где они, совершенно точно, всегда будут счастливы.
Потому что будут вместе, втроем.
