Текст книги "Вне игры (СИ)"

Автор книги: Одинокая_Лунная_Кошка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Человек, который устал бояться”

***

“Nybster, Caithness

6 ноября

Это точно последнее. Завтра я снова выдвигаюсь на поиски приключений, то есть, радиолюбителей. Сигнал получен, принят и обработан. Я знаю, где их искать, к моменту следующий нашей встречи со мной будут два десятка авроров, и мы возьмем их всех. Но пока вынужден буду соблюдать радио-и сово-молчание.

Да, больше никакого глупого риска, одного воина с палочкой в поле (вересковом?) и вообще никакой самодеятельности, все строго по уставу. Потому что вы были правы, Минерва, надо жить дальше.

И я буду жить. Долго? Надеюсь, да. Счастливо ли? Это зависит не только от меня.

В любом случае я планирую вернуться в Хогвартс еще раз. За счастьем.

Гарри

P.S.: я люблю вас”

========== 9. ==========

Щурясь от света, падавшего на кровать через незашторенное окно, Кингсли как никогда раньше чувствуя себя ленивым довольным котом. Даже в его законный выходной привычка вставать ни свет ни заря давала о себе знать, но вставать сейчас ему не хотелось. Мысли текли вяло – отчеты, встречи, собрания, комитеты, подписать, заверить, принять… об этом можно было пока не думать, дела подождут, и Шеклболт, отвернувшись от солнечного луча, нахально лезшего в глаза, принялся рассматривать Джинни, все еще мирно спавшую на второй половине кровати.

Сейчас она была для него почти ребенком, а сам он казался себе невозможно старым, особенно по сравнению с этой девочкой-девушкой рядом с ним. Рыжие локоны, даже не рыжие – медные, густые, избавившись от заклинания укладки, слегка растрепались и теперь рассыпались по подушке. Отчего-то ему хотелось дотронуться до них, провести рукой, ощущая под пальцами волну огня, который не обожжет и не причинит вреда.

Джинни мало изменилась внешне с тех пор, как он видел ее в последний год в Норе перед их окончательной победой. Да, повзрослела немного, исчез детский восторг в карих глазах, и взгляд стал задумчивее и холоднее, окончательно сложилась фигура – и потому исчезли из гардероба детские платьица, сменившись на одежду более строгого делового стиля. Но все же в ее внешности было много от прежней Джинни. Во внешности, но не в сознании… они, дети войны, перестали быть детьми еще задолго до того, как Министерство официально объявило о падении Волдеморта. И чья была эта вина – их ли самих, выбравших для себя такой путь, или взрослых и сильных магов, которые не смогли защитить, не предотвратили трагедию?

Он вспомнил вдруг, как Джинни впервые заметила его в Норе. Заметила не как подруга героя, пытающаяся уловить крохи информации о местонахождении Гарри Поттера, но как-то совершенно иначе – проводив его в коридоре долгим взглядом из-под полуопущенных ресниц. Она тогда не сказала ни слова, только поздоровалась и мягко отступила в тень, но ее взгляд, который, казалось, видел его насквозь, еще долго преследовал Кингсли. Весь вечер тогда он ловил себя на неправильных мыслях, которые не могли, не должны были появляться в такую пору, но… природу не обманешь, природа всегда возьмет свое.

Боги, как ему тогда хотелось сбежать из Норы, пока никто не заметил, не догадался… но куда деться с острова, окруженного бурным враждебным морем со всех сторон, если у тебя нет ни лодки, ни даже плота? Ты один, ты бессилен что-либо сделать, а вокруг вода, вода, вода, которая плещется у ног, когда накатывает волна, и убегает за горизонт. Они все были тогда на таких островках посреди океана, каждый на своем, без возможности переправиться к кому-то. И до сих пор, наверное, многие продолжают оставаться там, сознательно отсекая себя от основного мира, потому что боятся, что обратно, на большой континент, им уже не попасть, а если и попадут, то общество не примет дикаря. Так сделал Поттер, например, и так же поступил бы и сам Кингсли, не появись у него новых забот и дел. Все, в принципе, было правильно и честно – Поттер мог уйти, он уже выполнил все, что считал нужным, а восстанавливать мир из руин должны другие…

– О чем задумался? – он и не слышал, как Джинни проснулась, либо же она не стала тревожить его.

– О Гарри, – честно отозвался Кингсли, – и о жизни. Что нам теперь делать?

Джинни приподнялась на кровати – волосы змейками скользнули по голым плечам. Она лишь слегка придерживала левой рукой одеяло, прикрывая грудь, но скорее не от стеснения, а из-за легкой прохлады в квартирке – они оставили открытые окна на целую ночь, и свежий утренний воздух проникал в комнату. И в этом ее жесте было столько очаровательной врожденной женственности, что он невольно снова залюбовался ею. Такому нельзя научиться, это умение быть женщиной в любое время и в любом месте естественно – оно либо есть, либо его нет.

– Я поговорю с ним, как только он вернется, – правильно истолковала его тревогу Джинни, – и объясню все. Он поймет.

– Возможно, начать следует мне? Мы не можем угадать реакцию…

Кингсли вообще иногда задумывался, что значит – быть не совсем нормальным. Наверное, попроси его кто-нибудь назвать имена сумасшедших, которые первыми придут в голову, его список удивил бы многих: мадам Лестрейндж, о которой и вспоминать-то не стоило, покойный Дамблдор… и Поттер. И каждый был безумен по-своему. Вот только где находится та грань, которая разделяет чудачество, не-такое-как-у-всех мышление, и настоящее сумасшествие? Может, он тоже псих, раз позволил втянуть себя во все это, а теперь боится сказать подчиненному, что, кажется, у того больше нет девушки? Но если была одна ночь – и никаких угрызений совести, стыда после, значит, он поступил правильно?

– Мы давно выросли из наших отношений, – Джинни снова откинулась на подушку, и теперь луч прыгал в ее волосах, заставляя вспыхивать и гаснуть искры красного золота, – просто все так привыкли к одному положению дел, что не могут решиться изменить его.

– Ладно, Мерлин с ним, с Гарри, – сначала Поттер должен был вернуться живым и здоровым из опасного путешествия, иначе самого Шеклболта заавадит потом толпа тех, кто никогда не простит, если с их золотым мальчиком что-то случится.

Когда-то Кингсли пытался отговорить Гарри от поступления в Аврорат. На полном серьезе, приводя аргумент за аргументом. Но он же герой, герою надо, и вообще, какие могут быть альтернативы. А то, что не его это, не нужны ему, еще не очнувшемуся от войны, не понявшему, что та закончилась, новая грязь и новые смерти. Поживи сначала, посмотри, примерься, не понравится – тебя дождутся в этом чертовом Аврорате, но дай ты себе пару лет без кровищи и постоянной борьбы. Но нет же, упертый мальчишка с синдромом всех-несчастных-спасения и волдемортов-убиения. Не послушал, даже не задумался, что не подходит ему эта работа. Интересно, послушает ли, если Кингсли скажет, что ему не подходит человек, с которым Поттер собрался семью строить?

– С нами-то мы что делать будем?

– Узнавать друг друга, – Джинни подвинулась к нему поближе, – что еще остается. Как все нормальные волшебники.

От нее все еще пахло духами, не приторно сладкими, которые вошли в моду в этом году, аромат был спокойнее и свежее, ненавязчивый, но запоминающийся… хотелось снова касаться ее тела, как сегодня ночью, быть близко, очень близко. Слушать. Чувствовать под пальцами гладкую кожу. Двигаться в такт, чтобы сбивалось дыхание, а пульс прыгал и сердце иногда пропускало удар. Любить.

– А что делают нормальные волшебники? – он, наверное, и сам не знал до конца.

– Живут, – Джинни легко улыбнулась, – занимаются сексом по утрам, пьют чай, читают Ежедневный Пророк, ходят на работу и в театры и выбирают новые шторы в квартиру.

Он не мог не улыбнуться в ответ. Она говорила все это с такой непосредственностью, ничуть не смущаясь, что сейчас это казалось единственно правильным, и он готов был верить, что в этом и заключается пресловутое человеческое счастье.

– Почему именно шторы?

– Понятия не имею, – опять этот хитрый взгляд девочки-лисы, как вчера, когда она в спальне долго боролась с хитрой застежкой своей мантии, пока он не догадался прийти ей на помощь, – но твои не очень вписываются в интерьер.

Кингсли хмыкнул. Пусть это просто шутка, он положительно не против, чтобы когда-нибудь, со временем, она стала его новой реальностью.

– Может, начнем с менее радикальных перемен? Например, как ты смотришь на то, чтобы позавтракать сегодня где-нибудь в городе? – предложил он, – Здесь недалеко есть неплохое магловское кафе с французской выпечкой.

– И круассаны с шоколадом?

– И они…

– Звучит восхитительно!

Она вдруг оказалась совсем близко, и все его существо жадно потянулось к ней. В конце концов, круассаны могут подождать.

========== 10. ==========

Она – или это был он, окончательно осмелевший от жара каминного пламени, – расстегнула воротник-стойку мантии, потому что ткань, казалось, впивалась в горло и душила. От шпилек в аккуратно уложенной с утра прическе начинала болеть голова. Или же это был признак надвигающейся непогоды. “К дождю”, говорила ее мать, заплетая тугую толстую косу дочери и не слушая протестов, “головная боль – совсем не повод ходить растрепанной”. Она смирилась, запомнила, а потом и привыкла, разве что иногда, когда вот так начинало ломить виски, ей хотелось хотя бы на пару минут перестать следовать правилам.

– Почему ты не отвечала?

Он приехал, как и обещал, как только закончилась операция. Судя по грязи на башмаках и подоле мантии – действительно сразу, разве что заскочил на отчет в Аврорат и к Шеклболту. И это в семь-то вечера, когда все приличные волшебники уже сидят по домам, ужинают и болтают с семейными о том, о сем.

– Гарри, я…

Что ей надо было сказать? Сослаться на гору неотложных дел в Хогвартсе? Признаться, что Гарри угадал – и ей было страшно, ужасно страшно даже подумать о том, чтобы отправить ему письмо после того, последнего? Она предпочла бы забыть, что писала там – под влиянием аффекта, исключительно так, конечно же, – но именно оно запомнилось ей едва ли не до запятой. Лучше бы Поттер не приходил. Плюнул бы, может, даже высказал бы все, что думает о выживших из ума ведьмах. Но не стоял сейчас снова в ее кабинете, ловя взглядом каждое ее движение. Не подходил близко, ближе, чем дозволено. Но не брал за руку совершенно бесцеремонно.

– Как ты их носишь?

Его рука уже, оказывается, слегка касалась ее волос, он пробегал пальцами по скрученным тугим локонам, вытаскивая надоевшие железяки с удивительной ловкостью, и она не делала ни единой попытки отстраниться и прекратить это все. Мерлин, что скажут портреты! Что скажет Дамблдор, которого Поттер так и не удостоил взглядом, явившись сюда.

– Так нельзя, Гарри…

Нельзя, потому что разница в Моргана знает сколько лет. Потому что она его преподаватель, в конце концов. Потому что Джинни Уизли должна ждать Поттера на Гриммо иои в Норе. Потому что… сколько же этих причин можно найти, а толку ноль.

Можно. Ему – можно. И он это знает. А на портреты давно уже брошены чары: она сделала это, еще когда Гарри вошел. Никаких свидетелей. Никто не должен слышать и видеть их. Постоянная бдительность, Аластор, земля тебе пухом, она самая. Чтобы не допустить лишнего. Надо было только сказать ему, что все, дальше ничего не будет, тупик. Сказать – проститься – закрыть дверь и не мучиться больше.

Сово-молчание – просто смешное выдуманное слово, если не испытать, каково это, на себе. Те несколько дней, пока Поттер мерил шагами окрестности Инвернесса, не имея возможности черкнуть пару строк, она места себе не находила. Хогвартс казался маленьким, кабинет директора – душной каморкой, а чай с мелиссой – пресным и холодным. Правильно ли она поступила, не ответив ему? Конечно, правильно. Так надо – прекратить все, перечеркнуть, как черкают нерадивые студенты свои работы, заметив ошибку. Сжечь все мосты.

Из Министерства прислали проверку на пару дней – двое каких-то угрюмых магов и мисс Грейнджер. Казалось бы, прекрасная возможность отвлечься, а она бегает по кабинетам и прячется от собственной бывшей ученицы, потому что совестно смотреть той в глаза. Это же надо, в самом деле, она – и Поттер. Или только она. А Гарри, как Альбус в свое время, просто хотел утешить, успокоить, заставить поверить во что-то. Если так, то у них обоих это неплохо получилось. Правда, в конце иллюзии все равно разбиваются на груду осколков.

Волосы наконец свободны рассыпались по плечам. Когда-то они были черными, а сейчас в них все больше серебряных нитей. Прядь на левом виске появилась совсем недавно – в тот день, когда Поттер опять едва не отправился на свидание со смертью.

Собственно, седина – та самая причина, почему она продолжает собирать волосы с пучок по утрам. И хотя зеркало в спальне продолжает верещать, что “никто не молодеет, это естественно”, если не слушать его, можно хоть немного продлить очередную иллюзию. Это естественно, да, возраст всегда берет свое. Ей уже далеко не двадцать и даже не сорок. Только Поттер почему-то настойчиво отказывается это понимать.

– Ну вот, так лучше.

Он, верно, о ее головной боли. И не понимает, мальчишка, что это он, Гарри Поттер, ее личная головная боль и ночной кошмар.

– Can a-rithist e, – просит она, невольно переходя на гэльский, – скажи это мне.

Ей отчего обязательно нужно, чтобы он сказал это вслух. То, что в письме – просто слова, нацарапанные пером на дешевой бумаге. Слова, которые должны быть услышаны, чтобы в них поверили.

– Я люблю тебя, – просто говорит он. В очках отражается пламя свечи. Наглец. – А ты?

Tha fios gu bheil gaol agam ort. А как может быть иначе.

– Мы закончили с проверкой, дире…

Чертова дверь. Она забыла закрыть эту чертову дверь, даже зная, что к ней могут заглянуть. Вот и у Грейнджер глаза по два галеона. Еще бы, не каждый день увидишь, как твой друг целует твоего же учителя.

Поттер вскакивает, густо краснея, рвется за ней. Даже из кабинета еще слышны их голоса, которые становятся все тише.

Когда он возвращается, на его лице явно читается вся гамма эмоций – от неверия до злости. Должно быть, мисс Гермиона справилась лучше нее – и смогла объяснить Поттеру, в чем он был неправ. У него даже руки дрожат. Что же вы сказали ему такого, Грейнджер? Правду, как она есть? Гарри, как ты мог… это мерзко… чем ты вообще думал? Ох уж эта привычка рубить с плеча, девочка.

Нет, все верно, конечно, все правильно, она и сама попыталась бы сказать то же самое, но немного помягче… попыталась бы? Или предпочла бы заткнуть свой внутренний голос?

– Я приду завтра, вы не против?

Конечно же, нет, Поттер. Против, tha mi calg-dhìreach na aghaidh. Окончательно и бесповоротно – нет. Только не после того, что случилось. Она не сможет делать вид, что все по-старому. Нужно бы fada bhon t-sùil, fada bhon chridhe, как говорят на севере. Если не видишь человека, то и сердце замолчит со временем.

– Приходите, Гарри.

Дура, какая же ты дура, Минерва.

========== 11. ==========

Четыре месяца спустя

Джинни Уизли считала себя самым везучим человеком на свете, ведь у нее было все, чего только можно желать: дом, любимая работа и семья, пусть они с Кингсли пока и не торопились узаконить свои отношения, давая общественности время привыкнуть к столь неожиданным переменам в судьбе. Но Джинни знала, что это все временно – до той поры, когда и она, и Шеклболт будут готовы к следующему шагу.

Пока же они просыпались по утрам в маленькой лондонской квартирке, ходили за шоколадными круассанами и убегали по своим делам – в Министерство Магии и редакцию газеты. Она всегда дожидалась Кингсли после работы – вечера они предпочитали проводить вдвоем, кроме, разве что, воскресных, когда Молли настойчиво приглашала пару в Нору на семейный ужин, не принимая отказов.

Поначалу, правда, семейство Уизли явно чувствовало себя неловко в обществе самого Министра, но несколько выходных, проведенных вместе, доказали всю несостоятельность их опасений, и даже Молли, когда-то напуганная перспективой обретения такого зятя, в итоге смирилась с избранником дочери. Только Рон все продолжал ворчать – но исключительно тогда, когда оставался наедине с кем-то из братьев или самой Джинни, которая так и не смогла убедить его, что ее и Поттера связывают теперь лишь дружеские чувства.

– Дай им немного времени, Джинни, – сказал как-то отец, стоило ей в очередной раз упомянуть ухудшившиеся отношения между членами Золотого Трио, – нам с твоей мамой тоже поначалу было неловко, что все так обернулось с Гарри. Но мы верим, когда ты говоришь, что все хорошо и не о чем беспокоиться. В конце концов, это только твой выбор. Рон и Гермиона поймут это.

– Сомневаюсь, – недоверчиво хмыкнула тогда в ответ сама Джинни, – Рон ведь чуть в драку не полез, думал, Гарри меня как-то некрасиво бросил. Защитник, называется! Да и Грейнджер хороша, сколько уж я ей объясняла, что мы мирно разошлись, потому что нашли тех, кто подходит нам больше, но ее хваленый ум каждый раз пасует перед этой задачей!

– Она привыкла мыслить разумно. А ваши отношения немного… нелогичны для нее, понимаешь?

– В магии тоже логики мало, если подумать, но ее это как-то не смущает, – она не собиралась никого осуждать, но что это за Нора, если сюда не пригласишь всех членов семьи и близких друзей одновременно, и каждый раз приходится выбирать.

Впрочем, обижаться на Рона и Гермиону было глупо и недальновидно – они в своих-то отношениях не всегда могли разобраться, не то, что в чужих. Поэтому и Джинни не обижалась, и знала, что Гарри тоже не обижается. Просто старается меньше попадаться им на глаза, дожидаясь, пока страсти утихнут.

В этот раз они должны были впервые за несколько месяцев собраться за одним столом все вместе, как раньше, и, наконец, прояснить все окончательно и бесповоротно. Ради этого даже перенесли воскресный обед на пятницу, в очередной раз немножко шокировав Молли.

Джинни хотела этого, да и просто устала ждать подходящего момента – иногда дела нужно брать в свои руки, если хочешь вернуть жизнь в привычную колею. До Министерства Магии она добралась каминами, прибыв чуть раньше обычного, но разве могут что-то значит какие-то жалкие полчаса в такой великий день? Оставалось только забежать за Кингсли и уговорить Перси отпроситься до конца рабочего дня – и это было, наверное, так же трудно, как объяснить Рону, что любовь может принимать совершенно немыслимые формы…

***

Кингсли Шеклболт еще никогда не был так растерян. Он привык доверять чутью и, надо отдать должное его интуиции, она почти никогда не подводила. Когда он назначил Соммерса главой отдела магического транспорта и заставил разобраться с каминной сетью, ему говорили, что не привыкший ходить в начальниках маг с новой должностью не справится. Пожалуйста – справился, и быстрее, чем его опытные предшественники.

Когда он продвигал пару новых законов, его советники ворчали, что долго он в своем кресле не усидит за такое пренебрежение мнением богатых семей мира сего. Но его рейтинги даже не дрогнули, а законы были приняты и весьма успешно применяются.

Когда из Шотландии сообщили, что группу “ставленников богов” задержали, но двоим все-таки удалось прорвать кордон и уйти, ранив несколько авроров, он приказал не закрывать дело, пока последние террористы не будут пойманы. Внутренний голос тогда вообще настойчиво рекомендовал усилить охрану Хогвартса и Министерства, да и вообще всех объектов государственной важности, но он лишь отмахнулся. Людей и не так не хватает, средств, чтобы содержать такую охрану, тоже.

Даже когда четыре месяца назад Поттер, вернувшись с задания и не заскочив домой, пришел к нему и положил на стол заявление об уходе, Министр лишь понимающе усмехнулся: он опять оказался прав. А вот потом началась полная белиберда.

Во-первых, он никак не рассчитывал, когда об их отношениях с Джинни наконец узнали, что бить ему морду придет не Гарри Поттер, у которого были на то все права, а Рональд Уизли. Поттер же нахально улыбнулся, подмигнул Министру, пожал руку и усвистал в Хогвартс, который раньше обходил за милю. Кингсли тогда до конца все же не понял, как за несколько недель отсутствия можно так измениться – а то, что теперь уже бывший аврор казался сам не свой, было видно невооруженным глазом.

Во-вторых, кризис в отношениях Золотого Трио стал таким явным, что Ежедневный Пророк посвятил этому целую страницу. Не первую, слава Мерлину. Или не слава, потому что первую полосу успешно оккупировал Деннис Криви с его “Новый Ланселот Англии: кого выбрал в спутницы жизни Кингсли Шеклболт”. И откуда он только этого стиля нахватался, не у Риты же Скитер, право слово… Джинни вот как-то проще на все это реагировала, хотя и клялась, что знать не знала об этой статье. А он злился тогда, пытался договориться, чтобы тираж изъяли и уничтожили. Потом плюнул – писаки, что с них взять.

И пока все эти перипетии разворачивались у него под носом, Шеклболт по-настоящему сходил с ума. Недостаток информации заставлял его чувствовать себя ничего не знающим школьником, который опять прогулял урок и понятия не имеет, как решается контрольная. Да еще и одно деликатное дело оставалось нерешенным. Он пытался вызвать на разговор Поттера – надо же у кого-то спросить совета, – но тот если и появлялся в Министерстве, то был либо озабочен чем-то, либо мрачнее тучи, и на контакт не шел. А больше и спрашивать было не у кого. Поэтому пришлось Кингсли выкручиваться самому, действуя на свой страх и риск… гиппогриф их всех дери, да ему с гоблинами общаться по поводу конфискации имущества из пожирательских сейфов было проще, чем выбирать это пресловутое кольцо!

И вот сейчас он не сидел в своем кресле, а крутился, как на иголках. Через полчаса закончится его рабочий день, он встретится с Джинни, и они уже вдвоем отправятся в Нору, где сегодня должны будут собраться все. И объяснить, наконец, по-человечески, почему Грейнджер избегает Поттера, а младший сын Уизли хмурится, завидев Шеклболта в Ужастиках Умников Уизли (и ничего, что это только один раз было, он там карликового пушистика покупал – решил Джинни сюрприз из прошлого сделать). Но это было не главное. Этот вечер должен запомниться совершенно по иному поводу. И бархатная коробочка в кармане мантии неустанно напоминала ему об этом.

Кингсли взял в руку перо – нужно было поставить свою подпись на очередной копии указа (и куда эти крысы министерские потом бумагу девают?), как вдруг откуда-то снизу побежал по зданию сильный резкий толчок, стекла дрогнули, а затем раздался звук… этот звук он не спутал бы ни с чем. Чертова интуиция. Надо было все же послушать ее.

– Сэр, – тяжело дыша, вбежал в кабинет его секретарь Перси, – сэр, в Атриуме взрыв! Кто-то взорвал Министерство, сэр…

***

Минерва МакГонагалл устало уронила голову в ладони. Стол был завален грудой бумаг – и все это надо было разобрать, прочесть и, желательно, внести пометки или поправки. До понедельника. Учитывая, что сейчас был вечер пятницы, времени оставалось не так много. Кто бы что ни говорил, но административная работа выматывала сильнее, чем ежедневные занятия и проверка домашних работ. Иногда ей даже приходило в голову, что Дамблдор так рано покинул этот мир, потому что не в силах был больше заниматься столь нудной и никому не нужной работой. В такие моменты она невесело усмехалась, вспоминая, что в каждой, даже самой грустной шутке есть доля правды.

За окном выла метель, не имея понятия, что по календарю в стране уже неделю как март. Даже сезоны в этом году перепутались – на смену зимней слякоти и постоянным дождям пришла холодная и снежная весна. В Больничное крыло выстраивались очереди за Бодроперцовым зельем, а значит, нужно пополнять запасы хранилищ, опять связываться с поставщиками… даже погрустить не удается, потому что мысли все время возвращаются к делам насущным.

Женщина бросила быстрый взгляд на камин, словно надеясь, что из него снова вывалится чумазое зеленоглазое чудо с вороньим гнездом на голове. Но – уже без красной аврорской мантии. Выходить из каминов, несмотря на все свои старания, Гарри не научился, и каждый раз, насыпав пепла на новенький ковер, смущенно пожимал плечами, извиняясь за свою неуклюжесть, и доставал палочку, чтобы убрать все безобразие. Обычно его приход сопровождался язвительными комментариями Снейпа, который после смерти стал, кажется, еще более острым на язык, и эта почти привычная перепалка вносила хоть немного разнообразия в тоскливые зимние вечера.

Сначала он появлялся стабильно два раза в неделю. Незло переругивался с Северусом, пока она готовила чай, и старательно не обращал внимания на лукавый взгляд Альбуса. Впрочем, сама Минерва считала, что Дамблдор делает хорошую мину при плохой игре – ну не мог, не мог он догадаться, что происходит… если вообще происходило между ними. О той, первой встрече после его поездки они с Гарри не говорили, хотя скоро от обсуждений литературы и последних новостей перешли к делам школы. И вот Поттер уже помогал ей составлять отчеты, сидел, смешной и нахохлившийся, как совенок, читая очередное министерское постановление, а через какие-то пять минут принимался обсуждать с портретами свежие школьные реформы. Но, надо отдать ему должное, в дела, когда требовалось, Гарри вникал со всей доступной ему серьезностью.

Потом он стал появляться чаще. Приносил цветы, которые почему-то стояли дольше обычных. Стоял за ее спиной, наблюдая, как она борется с горой очередных заявлений. Сходился во мнениях с Северусом, чем вызывал немалый шок у остальных портретов. И продолжал упрямо игнорировать Дамблдора. Однажды Гарри вытянул ее к себе – и дом приятно поразил ее чистотой и новой отделкой, над которой явно потрудился знающий человек. Никаких голов эльфов, вопящего портрета и докси, прячущихся в шторах. Строгая, но не лишенная изящества простая классика. В тот месяц она раза два или три была на Гриммо, 12. А еще в Лондоне, в Хогсмиде, куда не выбиралась уже полгода, и даже в Скарборо, где проходили какие-то магловские гуляния в средневековом стиле. На рождество вот только пришлось остаться в школе. В компании с Поттером, разумеется.

Иногда ей казалось, что она не хочет его видеть, проще закрыть камин и больше не бередить чувства. Иногда ей казалось, что никаких чувств и не было, и той первой встречи не было тоже, что она все придумала себе и успела в это поверить. И если открыть ту малахитовую шкатулку на полочке трюмо, то никаких писем там, конечно, не обнаружится…

Один раз он обещал заглянуть в шесть. Она тогда даже поворчала – это в рабочий-то день, отвлекать ее от дел. Но прошел час, полтора – Поттер все не спешил появляться, и тревога поселилась в ее сердце. Она уже не могла работать, бралась за перо и снова бросала его, вставала, отходила к окну… и даже портреты молчали. Даже Снейп молчал, искоса поглядывая на нее из-за золоченой рамы. Но вот что-то скользнуло сквозь закрытое окно, и патронус – серебристая поджарая кошка – голосом Гарри попросил прощения за задержку и дал клятву явиться на позже девяти. И загладить вину походом куда-нибудь. В тот же театр, например, или куда захочет сама Минерва. Она тогда устало выдохнула, понимая, что волнения ее были напрасными, а потом замерла. Какая, простите, к Мерлину, кошка? Что еще за законы высшей магии, которые вот так запросто превращают благородных оленей в совсем не благородных кошек?

– Любовь, Минерва, выше всех законов, – сказал в тот вечер Альбус, так и не потеряв страсть ко всяким заумным витиеватым фразочкам. А Снейп просто фыркал и закатывал глаза. Позер.

Вот и сейчас она смотрела на этот камин, хотя точно знала, что он не придет. Она сама, испугавшись чего-то – может, той легкости, с которой он не касался самого важного вопроса, зато словно бы случайно касался ее руки, передавая чашку с чаем или очередной ворох писем? – попросила у него неделю. Семь коротеньких дней, чтобы разобраться в себе и своих мыслях. Быть может, еще раз почитать письма, удостовериться, что ей не привиделось. Попросила слишком резко, должно быть, потому что он кивнул и скрылся в камине. И вот уже шесть дней не беспокоил ее. Вообще. Словно и не существовало на свете Гарри Поттера и его чудного патронуса.

Минерва представила, как он сидит сейчас один с книгой на Гриммо. Может, даже с бокалом вина или виски. Или вообще не дома, а где-нибудь у черта на куличках. Но обязательно один… и в этот момент в камине возникла голова Льюиса, одного из старших помощников Шеклболта.

– Здравствуйте, директор! – голос молодого человека слегка дрожал, взгляд был растерянный и немного напуганный – и у нее предательски сжалось сердце. – Мистер Поттер у вас?

– Добрый вечер, Льюис, нет, а что…

Он перебил ее, этот вышколенный юноша с прекрасными манерами, хотя подобного никогда не позволял себе раньше.

– Нападение на Министерство. Кто-то устроил взрыв в главном холле.

– Мерлин! – она поднесла руку к губам, боясь, что с них сорвется нечаянное слово. Поттер ведь не мог, не должен был… – Кто-то пострадал?

– Я не владею всей информацией, мэм, но у меня поручение от Министра для мистера Поттера. Мы отправили сову, но он не ответил. На сообщение с патронусом тоже. А дело, боюсь, не терпит отлагательств. Вы не знаете, где его найти?

– Нет, нет, простите, мы не виделись сегодня.

Едва Льюис исчез, Минерва принялась лихорадочно соображать, как связаться с Гарри. Ей в этот момент хотелось только одного – выбраться из Хогвартса и трансгрессировать на Гриммо или туда, где обретался сейчас этот несносный Поттер… но что, если он был там? Заглянул к Кингсли? К кому-то из старых коллег? Просто решил прогуляться, не зная, не подозревая, что произойдет?

Главным было не позволять себе думать о самом страшном. Только не сейчас. Не он. Этого просто не может быть.

И вдруг он сам шагнул из зеленого пламени. Прямой, без единой эмоции на лице. Не оставив ни крошки сажи на ковре и полу.

– Джинни погибла.

О ком он?

Должно быть, о той девочке, которая должна была стать его женой.

Или не должна была.

Но если все же должна – то почему не стала?

Не успела?

Разве можно не успеть на собственную свадьбу?

Хотя при чем здесь свадьба, если речь о похоронах.

Значит, кто-то умер. Главное, что не он. Не Гарри.

Так вот как начинается сумасшествие. Особая его форма. Поттерофрения

Она сама не знала, почему минуту назад сидела за столом, а сейчас стояла, прижавшись к Гарри и спрятав лицо у него на груди. Не чувствовала, что плачет. А он обнимал ее так крепко, словно боялся, что кто-то придет и обязательно отнимет его сокровище.

– Я больше никогда тебя не отпущу, слышишь?!

***

Как только магическая Англия сняла траур по жертвам нападения на Министерство, в Ежедневном Пророке вышла короткая заметка о женитьбе Гарри Поттера.