Текст книги "Закалённый сталью (СИ)"

Автор книги: Новиков Евгений

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

  Возвращаясь в родной полк, Гаврилов хотел во чтобы то ни стало, попасть в роту к Кузнецову. Старший лейтенант обещал забрать его к себе, а слово свое он держит. Когда определили в хозчасть, решил, что это не беда, всегда сможет свидеться, а там командир заберет к себе. Вот только окончательно здоровье поправит. Движения до сих пор отдавались болью по всему телу, и Семен понимал, что сейчас из него боец никакой.

  С утра до вечера Сёма был на заготовке дров. Напарник, Володька, как он сам себя называл – мужичок в годах, но топором и пилой орудовал так, будто с пеленок с ними не расставался. Дни тянулись за днями. В шесть подъем и на заготовку. К десяти привезли первую партию, позавтракали и снова в лес. Немец был за Доном и в их сторону, похоже, наступать пока не намеревался. Если в августе еще периодически выли сирены «лаптежника» и звучали раскаты разрывов в районе передовой, то к началу сентября все стихло.

  11 сентября дивизия была переброшена на другой берег, в район юго-западней Серафимовичей, на смену 304-й стрелковой дивизии. В конце августа, наши войска захватили здесь плацдарм, шириной порядка пятидесяти километров. И этот кусочек земли стал костью в горле немецкого командования. Все силы к тому времени были брошены на Сталинград. А с этого пятачка, в будущем, советские войска могли перейти в наступление. Правый берег Дона, что до конца августа был под контролем немецких войск, намного выше левого. Поэтому и стремилось наше командование закрепиться на этом берегу хоть небольшим плацдармом, несмотря на потери.

  Однако, Гаврилов старался не вникать в тактические и стратегические замыслы командования. Переправились и переправились. Лес от расположения хозяйственной части был на большем расстоянии, а потому и ездить теперь приходилось значительно дальше. Но теперь и здоровье Семена, кажется, стало приходить в норму. Физические нагрузки, которые в первое время отражались бессонными ночами от нестерпимой боли, обжигающей с головы до ног, теперь сказывались лишь на усталости ближе к закату, да крепким богатырским сну ночью. Гаврилов уже несколько раз подходил к Черных, с просьбой перевести его в боевое подразделение, напомнить о нем Кузнецову, или Арефьеву, да в любую роту, только на передовую, выздоровел он, не время в тылу отсиживаться, немцы вот-вот в Сталинграде будут. Старшина же обещал, при случае, передать им, но не горел желанием терять добротного и честного красноармейца.

  20 сентября Семен с Володькой вернулись с заготовки поздно. Солнце практически спряталось за горизонт и над землей тянулась белая дымка тумана.

  – Гаврилов, ты что ли? – раздался голос Фильки, красноармейца, что был на побегушках у командира

  – Я!

  – Давай бегом к старшине, он тебя уже давно дожидается.

  Сёма чертыхнулся, попрощавшись с мыслями о скором беспробудном сне и побрел в сторону штабной землянки.

  – Товарищ старшина! Красноармеец Гаврилов по вашему приказанию прибыл!

  – Заходи, садись.

  За столом, помимо Черных сидел младший сержант, с любопытством осматривающий Семена.

  – В общем, забирают тебя у меня, Гаврилов. Вот приказ. Поступаешь в распоряжение младшего сержанта Богалий. Все подробности у него по дороге узнаешь, некогда мне тут с вами рассиживаться.

  – Есть! – только и смог ответить Семен, с удивлением посмотрев на младшего сержанта. А у того во взоре огоньки озорные, так и бегают.

  А Черных продолжил:

  – Давай, Семен! Спасибо за службу! Что надо будет – обращайся, постараюсь помочь. – встал, подошел к красноармейцу, вскочившему с места, и крепко пожал руку.

  Как только Гаврилов и Богалий вышли, Черных перекрестил их вслед и, затянувшись папиросой, долго смотрел в сторону выхода. Хороший парень Гаврилов – искренний, без гнилья за пазухой, к такому быстро прикипаешь всей душой. И Кузнецов, к которому он отправился, тоже мужик хороший. Дружили они. Но про Гаврилова Черных ему не рассказывал. Знал, что если старлей обещал к себе забрать, то всеми правдами и неправдами заберет. А отпускать Семена не хотелось. Замену найти ему не сложно. Вот только в роте у Кузнецова – это даже не на передовой. Хоть и бережет он каждого бойца как зеницу ока, но постоянно по лезвию ходят. Черных прекрасно помнил бойцов у старлея и в ноябре 41-го, и в апреле 42го, и в августе 42-го.... Большей частью, это все разные бойцы. И нет в том вины их командира, как раз он принимает, зачастую, единственно верные решения. Вот только ношу берет непосильную, или дают таковую, помня о былых заслугах. И самое страшное не это. Куда ужасней, что Кузнецов в каждой потере винит себя, терзается душой... А посему, при выполнении любой задачи, стремится все сделать сам, пытаясь, как бы, защитить этим своих бойцов. Вот только чем тяжелее мы взваливаем груз себе на плечи, тем быстрее и спину надорвем. А любая ошибка в его деле – это смерти таких молодых пацанов, как Гаврилов – искренних, с душой нараспашку. Верят они в Кузнецова, безоговорочно верят.

  Именно это и пытался донести вчера Черных в разговоре с старлеем. Откуда только тот прознал про Семена... На том и разругались друзья. А сегодня после обеда прибежал этот Богалий с письменным приказом, оформленным чин-чинарем. Обычно на это до недели уходит, а тут на тебе, и суток не прошло.

  Гаврилов быстро собрал в вещмешок все свои скудные пожитки, попрощался с сослуживцами и вышел к младшему сержанту.

  – Ну что, Вальтер, пошли, путь не близкий, – улыбнулся Богалий

  – Почему Вальтер?

  – Твой перевод Кузнецову в немецкий пистолет «Вальтер» обошелся, с дарственной надписью какого-то ихнего генерала, – засмеялся младший сержант.

  – Так меня в роту Кузнецова переводят? – удивленно спросил Гаврилов

  – Да. Тебя, вроде, Семеном зовут?

  – Так точно!

  – А меня Серегой.

  Пожали друг другу руки.

  – Ну, давай, Семен, рассказывай, путь не близкий, откуда командира знаешь, и за какие заслуги тебя с хлебного места к нам сослали?

  Так за беседами, да за расспросами младшего сержанта дошли до костра, где грелись красноармейцы, неподалеку от наскоро возведенных шалашей.

  – Вот что, Сёма, командир на «передке» сейчас, вернется поздно. Утром ему доложишься. Знакомься пока с теми, кто есть. Авдеев погиб недели три тому назад, даже схоронить не смогли – уходили к своим от облавы. Иван, про которого ты рассказывал – не знаю такого. Я сам здесь с июня только. Подъем в шесть, доложишься командиру и на тренировку.

  – Куда?

  – На тренировку. Будем из тебя героя делать. – засмеялся Богалий.

  Семен пока, даже мысленно, называл его по фамилии, не привык он к обращению по имени со старшими по званию. А Младший сержант уже обращался к сидевшим у костра:

  – Это чем таким ароматным тянет?

  – Бульон куриный, свойский.

  – Бабушкин аттестат?

  – Так точно, товарищ младший сержант.

  – Если узнаю, что силой забрали – лично расстреляю!

  – Да что вы, товарищ младший сержант! Ни в коем разе. Обменяли на хуторе на немецкие штыки. Ходовой товар в деревне!

  – А им-то они зачем?

  – Порося колоть! – дружно захохотали сидящие у костра

  – Ладно, бойцы, принимай пополнение! Есть те, кто с командиром в апреле служил, под Харьковом?

  – Я, – отозвался голос неподалеку, – но его не помню.

  Семен присмотрелся – лицо не знакомое.

  – Это этот, чтоль, Вальтер? – раздался еще один смешок

  – Он самый.

  – Щупловат как-то, максимум на карабин потянет, да и то с доплатой от Черных

  Вокруг раздался взрыв смеха. Гаврилов подсел поближе к костру, дождавшись, когда смех стихнет, представился: «Семен!»

  – Ну, давай, Семен, рассказывай, каким ветром к нам занесло.

  Утром Гаврилова разбудили еще до рассвета. Казалось, он только сомкнул глаза, как уже кто-то начал толкать в плечо:

  – Семен, давай к командиру!

  Спустя несколько минут, Гаврилов обнимался со старшим лейтенантом Кузнецовым. Тепло, будто старые друзья свиделись, спустя несколько месяцев разлуки. В натопленной землянке было жарко и душно. Командир, вероятно, лишь недавно вернулся и до сих пор спать так и не ложился. Налил обоим чаю и последующие пол часа прошли в очередных пересказах Гавриловым перипетий своей судьбы в последние месяцы.

   – Вот что, Сём, извини, что не спросил тебя, хочешь ли ты ко мне вернуться или нет, а забрал без предварительного согласия...

  – Хочу! – перебил Гаврилов командира.

  Тот лишь улыбнулся и продолжил:

  – Вот и славно. Я уж думал, грешным делом, больше не свидимся. Обещать, что легко будет не могу. Трудно будет, Семён, очень трудно. Каша здесь заварилась такая, что даже мне страшно иногда становится. Несмотря на то, что мы с тобой давно знакомы, извини, но обучение в роте ты будешь проходить с нуля, не обессудь.

  Гаврилов лишь кивнул.

  – С младшим сержантом Богалий познакомились?

  – Так точно!

  – Он и будет тебя натаскивать. Там еще с десяток человек есть. Завтра познакомишься с замполитом Бойко. Хороший мужик. Будет расспрашивать – говори все как есть, ничего не скрывай. Любую ложь или недосказанность он нутром чует, как зверь. А сейчас давай, иди досыпай, я тоже часик подремлю. – Кузнецов встал, подошел к красноармейцу и крепко пожал руку.

  Гаврилов заметил, что при рукопожатии у командира на мгновение по лицу, будто судорога пробежала. Промолчал.

  – Да, и еще, Сём, ни на какие поблажки даже не надейся, спрашивать с тебя буду так, как ни с кого другого.

  – Я и не надеюсь, товарищ старший лейтенант!

  – Слишком дорого ты мне обошелся, – улыбнулся Кузнецов, – я этот Вальтер хотел детям подарить.

  – Я вам другой добуду, товарищ старший лейтенант, сочтемся, – на шутку шуткой ответил Гаврилов, – с дарственной надписью самого Гитлера.

  – Значит, уже рассказали, стервецы, – засмеялся командир.

  До подъема Семен так и не уснул. Ворочался. Вот и сбылась мечта. Попал в роту к Кузнецову. Десятки раз слышал, что это верная смерть. Знал на что шел. Только ленивый ему об этом не повторял. Но он не один такой был. Многие шли. Знали, что там опасней, чем на передовой, но шли. Зачем? Этого не мог объяснить Семен. Он знал, почему пошел добровольцем на фронт – Родину защищать. Именно так. Дом родной, который сейчас под фрицами, родных, друзей, братьев... Что с ними сейчас – кто ж знает? Кем он был до апреля сорок второго? Обычный красноармеец. Как все. Пушечное мясо. А те сутки, на высоте, будто перевернули его сознание – Семен понял, что можно воевать по-другому. И бить немца можно. Да еще как бить! Загляденье! От одних воспоминаний того боя, кровь начинала бурлить по венам. Да, в роте Кузнецова в разы опасней, чем в любой другой роте полка, но здесь он ощущал себя не пушечным мясом, а бойцом Красной Армии! Непобедимой, которая вот-вот погонит фрица прочь со своей земли.

   – Ты, что ли, Гаврилов? – вывел его из состояния полудрёма резко раздавшийся грозный голос

  – Так точно!

  – Пойдем, побеседуем. Замполит Бойко. – каждое слово, будто резал, а не говорил.

  Они отошли немного от расположения, на небольшую полянку. Замполит закурил, предложил Семену. Тот отрицательно покачал головой.

  – Садись рядом, боец, рассказывай, как и, главное, за что, тебя нелегкая к нам занесла...

  Семен, уже привычно, начал рассказывать историю своих похождений и знакомства с командиром. Бойко сидел молча, слушал, ничего не записывал, выкурил две самокрутки подряд, неожиданно спросил, совсем другим тоном, про другое:

  – Семья под Курском?

  – Так точно!

  – Да не вытягивайся ты так. Видишь же, вдвоем сидим, по душам общаемся, не как командир с подчиненным... Братья под призыв попали?

  – Никак нет. По возрасту не подходили.

  – Это они сейчас на оккупированной территории?

  – Да, – с грустью ответил Гаврилов.

  – Печально. Мои тоже. Жену с сыном успел вывезти, а родители там остались и сестренка. Уже больше года, как от них ни слуху ни духу.

  Замолчали, задумавшись каждый о своем. Гаврилов все не мог понять, к чему замполит клонит. А тот добавил:

  – Ты коммунист?

  – Никак нет. В партию пока не вступал.

  – Это завсегда успеется. Пропагандой заниматься не буду. Личное дело каждого. Пошли, Семен, готовиться. Нам с тобой жить надо, чтоб гнать фрицев со своей земли и родных освобождать. А чтобы жить, надо быть лучше немца на две головы, или даже на три. Но пока что фриц нас гонит, до Волги ужо догнал. Значится, плохо готовы. Слабо. Вот и пойдем тренироваться.

  К этому времени младший сержант Богалий уже объявил построение. Семен чуть ускорил шаг и заметил, что Бойко идет в ту же сторону. Увидев, что все снимают гимнастерки, без лишних вопросов, скинул и свою. Стал в строй за секунду до того, как прозвучала команда «Равняйсь!». Повернул голову направо и застыл – рядом с ним, с голым торсом стоял замполит Бойко, при том, что командовал группой младший сержант!!!

  – Товарищи! – шёпот среди сидящих красноармейцев мгновенно стих, как только слово взял Кузнецов, – сегодня ночью мы выдвигаемся к хутору Селютино. Фрицы построили там сеть укреплений из дзотов, в которую, вот уже который день, мы бьемся, как в закрытую дверь...

  Прошло две недели, как Семен был в роте Кузнецова. Он не ходил еще ни на одно задание. С утра и до вечера Богалий нагружал их тренировками так, что было лишь желание заползти на нары и забыться до следующего утра. Тело ныло от боли. Помимо обычных физических нагрузок, каждый боец по два раза в день участвовал в боях по рукопашному бою. И для Семена каждый из таких боев заканчивался лишь новыми тумаками и синяками. Да, пока они отрабатывали приемы, а так же удары штыком и ножом – проблем не было, он быстро учился, но как только его выставляли против кого-нибудь «в круг», максимум через минуту, силы окончательно покидали его и он пропускал удар деревянным колышком, заменявшим нож, либо был нокаутирован руками и ногами.

  Тем временем, чуть ли не каждую ночь несколько бойцов уходили за линию фронта. Только за эти две недели привели порядка десятка пленных, из них, троих офицеров. Поговаривают, что на личном счету командира, уже больше двух десятков «языков», не считая тех, кого брали группой.

  Кузнецов раскрыл карту и, показывая Бойко и Богалий, продолжил, указывая им, но говоря так, чтоб слышали все:

  – Вот эти два дзота расположены немного поодаль от других. Первый вчера пытались взять силами усиленной третьей роты, но даже на триста метров подойти не смогли. Второй же стоит ближе к Дону и на него пока никто не выдвигался. Общее наступление батальона начнется завтра днем. Наша задача – расчистить им путь, чтоб они смогли просочиться за линию укреплений и ударить фрицам в спину. Дзоты выстроены таким образом, что могут вести огонь со станковых пулеметов во всех трех направлениях, да еще между ними чуть больше трехсот метров. Таким образом, они перекрестным огнем помогают друг другу.

  Идея моя такова – делим роту надвое. Первую группу возглавляю я. По берегу Дона ночью пробираемся к тому дзоту, который ближе к реке. Постараемся взять тихо, без лишнего шума. Если все получится, то с их же станкового пулемета, открываем огонь по второму дзоту. Местность у реки заболоченная, нас там меньше всего ожидать будут.

  Вторая группа в это время заляжет вот в этом овражке. Их задача – второй дзот. Но только после того, как фрицы выдвинут подкрепление на нас, да еще со своей стороны штурмовать пойдут. Они захотят во чтобы то ни стало вернуть первый дзот себе. Начало штурма – когда их «станкач» целиком и полностью на нас сосредоточится. И ни секундой раньше, чтобы там не происходило. Вторую группу ведет Богалий.

  – Есть!

  – Бойко!

  – Я!

  – Пойдешь в моей группе. Если что со мной – за командира останешься!

  – Есть!

  – У кого какие вопросы?

  Вопросов не было. Командиры остались совещаться, а красноармейцев распустили готовиться.

  Через несколько минут к Гаврилову подошли несколько красноармейцев из числа тех, кто тренировался у Богалий:

  – Сём, говорят, командир уже проворачивал что-то подобное?

  – Да, в апреле, под Харьковом.

  – А расскажи подробней...

  Семен хотел было послать их куда подальше, да заняться своими делами, пока появилась минута отдыха, но, всмотревшись в напряженные лица подошедших красноармейцев, решил, что с него не убудет. Пожал плечами и приступил к рассказу.

  Бойцы вслушивались в каждое слово Гаврилова, будто, примеряя на себя. Ряды слушающих пополнялись и в какой-то момент среди них мелькнул даже замполит. Когда рассказ дошел до звонка немцев Кузнецову и его ответу, Семен, поначалу планировавший опустить этот момент, понял, что как раз здесь стоит, наоборот, дать больше подробностей, даже приукрасить. И расстарался вовсю. Хотя сам разговора командира с фрицами не слышал, но в его версии вышло куда занимательней и веселее. Рассказ пришлось прерывать несколько раз из-за взрывов хохота среди бойцов. Предложение забрать грязные подштанники и использовать их вместо знамени, заставило несколько человек даже закашляться от непрекращающегося смеха. Бойко уже не прятался за спинами, а сидел в первом ряду и заливался хохотом, как бы не громче всех.

  – Ну ты и сказочник, Вальтер! – сквозь смех обронил один из бойцов

  Сёма покраснел и промолчал, не зная, что сказать в ответ.

  – Вообще-то, примерно так, дело и было, – повернулся к не верящему один из красноармейцев, – я тоже эту историю слышал, когда сюда пришел

  – И я! Я в апреле в госпитале лежал, а по возвращению, мужики рассказывали. – подтвердил еще один из бойцов.

  Погуторили еще минут двадцать, некоторые красноармейцы рассказали свои смешные случаи, которые случались с ними в роте Кузнецова, а также вспомнили многочисленные байки, которые доходили до них. Бойко приказал расходиться, а сам подсел к Гаврилову:

  – Спасибо, Семен!

  – За что?

  – За то, что за меня всю работу сделал, – рассмеялся Бойко.

  Гаврилов недоуменно посмотрел на замполита, а тот продолжил:

  – Сделал ты больше, чем представить себе можешь, Сём... Доброе слово способно творить чудеса. Но только правильно подобранное слово. И это тебе удалось так, что ни прибавить – ни убавить. Вот за это и спасибо!

  С вечера влил дождь. Да что там дождь, – низверглись небеса и опустили на землю такой шквал воды, будто накапливали его до этого в течении месяца. Уже через два часа полы в землянке были затоплены по щиколотку. К моменту подъема, все уже были на ногах– одни вычерпывали воду котелками, другие просто пытались укутаться в плащ-палатку под каким-нибудь деревом. Поспать не удалось никому.

  Группа Кузнецова, составом в пятнадцать человек выдвинулась чуть раньше и сразу ушла в направлении Дона. В распоряжении у Богалий оставалось чуть меньше пятидесяти человек, из которых треть были добровольцами из других рот.

  Спустя сорок минут, группа младшего сержанта была на «передке» – на передней линии укреплений. Шли туда долго – грунтовка, и без того вспаханная грузовиками, размокла так, что ноги проваливались и застревали в грязи будто в болоте. Пару человек умудрились даже потерять сапоги, выдергивая ноги из образовавшейся трясины. А это лишняя потеря времени – пока нащупали, пока достали. В окопы спрыгнули злые как черти. К Богалий сразу вызвали старшину.

  – Все-таки поползете, сержант?

  – Ну, а куда деваться? Кузнецов со своими уже выдвинулся.

  – Тогда запоминай... Дзот отсюда метрах в семистах, – показал рукой направление старшина, – в своих заграждениях мы вам проход подготовили. Дам пару саперов, они проведут. У гансов тоже мины натыканы, но мои саперы с вами дальше не пойдут.

  – У меня есть пара, справимся

  – Вот и славненько. Чаю горячего глотнешь?

  – Не откажусь.

  – В землянку не зову, там воды чуть ли не по колено. Держи, – протянул кружку и продолжил, – метрах в ста пятидесяти от дзота есть несколько воронок. Имей в виду, немец их с пулемета пристрелял, не суйся.

  – Вот за это спасибо, только не видно сейчас ни зги. Даже от осветительных ракет толку не будет. Да и задача у меня немного иная. Подскажи, там лощинка должна быть перед дзотом, мне бы до срока в ней отлежаться...

  – Есть такая. Но в ней человек пятнадцать заляжет, не больше.

  – И как же нам схорониться тогда поближе к фрицу?

  – Трупов много осталось в поле после атаки. Ни мы своих забрать не смогли, ни немцы. Вот за ними и хоронись. Шевелиться не будете – чай не заметят.

  – Понял, старшина, спасибо!

  Богалий быстро объяснил красноармейцам что и как делать. Снова плюхнулись в грязь и поползли. Каждый метр давался с огромным трудом – руки постоянно проваливались в лужи и грязевую жижу, ногами невозможно было отталкиваться, потому как хоть сколь-нибудь твердой поверхности не осталось. При каждом взлете осветительной ракеты плюхались лицом в грязь, не успевая даже набрать воздуха в легкие. Снова поползли, пытаясь выплюнуть бесшумно землю изо рта. Пара минут и снова небо озаряется белым светом. И снова лицом в грязь. Замерли.

  Гаврилов давно сбился со счета времени. Двадцать минут прошло, час, либо же два, – уже не имело значения. Шесть-семь отталкиваний от земли и замереть, уткнув лицо в грязь. Переждал – и следующие отталкивания, пытаясь нащупать хоть какую-то твердую поверхность.

  Все понимали, что шум непрекращающегося дождя прекрасно глушит звуки от их плесканий в грязевой ванне, но чем ближе подползали к дзоту, тем выше был шанс допустить ошибку и любым случайным звуком рассекретить группу для фрицев. Из-за этого скорость перемещения, и без того не самая высокая, с каждой минутой, становилась все медленнее и медленнее. Богалий шепотом остановил группу. Саперы приступили к делу. Лежа на пузе, пытались щупом определить наличие мин на путях и расчистить пару проходов для перемещения группы. Остальные неподвижно застыли на местах, периодически прячась от осветительных ракет и потом приподнимая голову, давая дождю смыть с лица налипшую грязь.

  Доползли. Ближе нельзя. До немецких позиций осталось не более ста пятидесяти метров. Одни скатились в неглубокую ложбинку, вместе с Богалий, другие расползлись по открытой местности – либо просто легли недалеко от погибших днем солдат, либо накрылись нашими и немецкими телами. Противно, мерзко, но в этой ситуации выбор не так уж и велик.

  Гаврилов лежал в ложбинке, рядом с младшим сержантом. Тот сам ему приказал занять место возле себя. Дождь все не прекращался. Одежда давно прилипла к телу и превратилась в комок грязи так, что тяжело было пошевелиться из-за тяжести налипшей земли. Время шло. Бесконечно долго. Только сердце, будто метроном отсчитывало секунду за секундой, минуту за минутой. Начал колотить озноб. Удивительное дело – пока шли, пока ползли и плюхались в лужи, холода не ощущалось. Кровь, разгоняемая бурлившим адреналином, согревала тело. Стоило остановиться и тут же все органы оказались скованы холодом.

  – Сём, как думаешь, возьмем? – раздался ели слышный шепот Богалий

  – Должны, товарищ младший сержант, – отозвался Гаврилов.

  – Мало людей у командира. Если раньше времени их обнаружат, то даже подойти не дадут, парой очередей всех положат. И мы здесь на виду...

  – Сплюньте. Наверно, потому он и взял с собой только пятнадцать человек, чтоб риск минимальным был. Если смогут заползти – то ему и этого хватит. А если не смогут.... Смогут. Там все те, с кем он уже и огонь и воду прошел.

  Прошло еще минут двадцать. Лежали молча, каждый думал о своем. Гаврилова уже, буквально, лихорадило, все тело неестественно колотилось от холода. Тишину разорвала длинная автоматная очередь.

  – Началось, – раздался шепот Богалий.

  – Очередь немецкая, не наша. Обнаружили их, наши с ППШ выдвигались, – заметил Семен.

  Младший сержант тихо выругался. Буквально тут же раздался короткий треск из ППШ, после чего по равнине раскатом прокатился звук разрыва гранаты. Следом за ним еще один. И перестрелка возобновилась с новой силой. Уже несколько автоматов перестреливались как с одной, так и с другой стороны. Загремели гранаты. В небо взлетела красная сигнальная ракета. У нас ракет не было, значит фрицевская. В дзоте, перед которым лежала группа Богалий раздались крики на немецком и румынском языках. Даже сквозь шум дождя было слышно, что по лужам забегали тяжелые сапоги. Прямо над головами бойцов взлетело сразу несколько осветительных ракет. Не успели первые догореть, как в небо взлетели следующие. И так несколько раз.

  В первом дзоте бой затихал. Выстрелы раздавались все реже и понимания за кем осталась позиция не было. В дзоте напротив Гаврилова, так же возникла пауза – фрицы готовы были выдвинуться на помощь своим, но не понимали, что сейчас происходит. Видно, связи с первым дзотом не было. Семен видел при взлетах осветительных ракет, как в окопах перемещались туда-сюда немецкие каски, но вперед пока не выдвигались.

  Постепенно бой затих. Тишина. И неизвестно в чью пользу играет эта тишина, кто сейчас владеет первым дзотом. Семен гнал от себя дурные мысли. Если атака первой группы захлебнулась, то и они практически обречены. С немецкой стороны раздался голос, раздающий какие-то указания.

  – Сейчас группу отправят проверить что, да как, – раздался шёпот Богалий рядом, – тогда и поймем, что там.

  – Угу, – задумчиво ответил Семен.

  – Я тут что подумал, Сём... Если выживем, то завтра все с ангиной сляжем, у меня даже внутренности промокли.

  Богалий тоже пытался гнать от себя дурные мысли и переключиться на что-нибудь иное.

  – Не сляжем, Серёг, – решил обратиться по имени Гаврилов, – я за год на фронте еще ни одного простуженного не видел почему-то.

  – Твоя правда, как-то не задумывался об этом.

  Группа немцев выдвинулась вперед. Численность рассмотреть не получалось – перестали фрицы небо освещать. Боятся, что дзот сейчас у наших и тем самым своих бойцов подсветят.

  – Серёг, если б дзот за немцами был, то они б уже прислали кого, доложить и сообщить, что позиции удержаны.

  – Точно, Сем! Я и не подумал.

  И, буквально, тут же тишину разорвало тарахтение пулемета и нескольких автоматов со стороны первого дзота. Взяли! Значит, взяли дзот! Автоматы еще стреляли вдоль поля, а пулеметчик уже перенес свой огонь по второму дзоту. Засуетилась немчура. Забегали. Снова крики на немецком и румынском. Пулеметчик второго дзота стал отвечать длинными очередями. Осветительные ракеты больше не запускали. Да и автоматный огонь затих. Только пулеметная дуэль разрывала тишину, да крики какого-то немецкого офицера, раздающего указания.

  – Сейчас еще одну группу выдвинут. – снова раздался шёпот Богалий.

  – Командир, может попытаемся ползком для начала? Пока полторы сотни метров пробежим – себя точно обнаружим.

  – Здраво, Сём. Передай по цепи, по команде переползаем к дзоту. Огонь раньше времени не открывать.

  Прошло еще несколько минут. Пулемет в первом дзоте затих, только немецкий продолжал огрызаться. Правильно рассчитал Кузнецов – во что бы то ни стало, попытаются они позиции вернуть. Выдвинулась большая группа. И, практически сразу, исчезла во тьме. Молчит первый дзот.

  – Командир, может пора? – спросил Гаврилов

  – Да, давай, передавай по цепи.

  Семён толкнул бойца справа от себя и показал, что надо выдвигаться. Сам попытался оттолкнуться, но нога предательски соскользнула, и он скатился вниз, распластавшись в луже. Попытался привстать, как тут же получил удар пяткой в плечо – сверху на него скатился еще кто-то.

  Подняться удалось с трудом. Ноги упрямо не хотели находить твердую поверхность и скользили при каждом движении. Впереди никого не видно и не слышно. Семён понимал, что звук непрекращающегося дождя глушит все звуки вокруг, но, с одной стороны, не хотелось отстать, с другой же, каждое движение давалось все с большим трудом от прилипающей грязи и шума от такого переползания становилось все больше и больше. Уже никого не видел и не слышал вокруг, но продолжал двигаться в направлении дзота. Вот уже немецкие команды слышны отчетливо. Значит совсем рядом. Ни справа, ни слева не видит никого из наших.

  «Руссен!» – раздался пронзительный крик справа. Тут же последовала длинная очередь. Пора. Гаврилов вскочил на ноги и побежал в сторону дзота. Ноги постоянно стремились соскользнуть куда-то в сторону. Сделав три-четыре шага, увидел бруствер. Не так уж и далеко он был от позиций. Спрыгнул в окоп. Под ногами была огромная лужа, из-за чего он, поскользнувшись, тут же упал на спину. Отругал себя мысленно за неуклюжесть. Плеск воды, казалось, услышала вся округа. Аккуратно встал, чтоб не шлепнуться в воду вновь. Справа снова застрочил автомат. И еще один, на этот раз немецкий.

   Пошел влево. Пройдя несколько шагов мелкой поступью, увидел прямо у своих ног немецкого солдата, который мирно спал, облокотившись спиной на стенки окопа и укутавшись в какой-то брезент. Вокруг бой начинает разгораться, стрельба то тут, то там, а он спит и хоть бы хны... Гаврилов тихо достал нож и изо всех сил воткнул его спящему в бок. И еще раз. Как тренировался, как учили. Дальше по окопу раздались тяжелые шаги и громкий плеск воды – бежит кто-то. Сел рядом с убитым, прикрываясь его телом, прицелился по направлению окопа. Вот они. Длинная очередь и два немца упали, уткнувшись лицом в воду.

  Со стороны первого дзота раздалась длинная очередь. Значит подпустили группу максимально близко. Немецкий пулеметчик так же стал огрызаться в ту сторону. Дзот!!! Надо к нему. Срочно! В первую очередь, основная опасность и нам, и бойцам Кузнецова, грозит от «станкача», что там укрыт. Семен выпрыгнул из окопа и, по-пластунски, пополз в сторону дзота. Сзади бой уже разгорался не на шутку. Огрызались и немецкий карабины, и автоматы, в ответ им, строчили несколько ППШ то тут, то там.

  Дополз. Пулемет работает уже длинными очередями в сторону первого дзота, практически не останавливаясь. Семен достал единственную гранату, которую брал с собой. Подполз к амбразуре вплотную. Движения отработаны до автоматизма. Мгновение и граната залетает внутрь, сам же делает пару шагов от дзота и плюхается лицом в лужу. Взрыв. Вскочил, на ходу загоняет новый диск в автомат, длинная очередь, до последнего патрона, внутрь дзота. Теперь точно никого остаться не должно было. Зашел внутрь. Даже здесь на полу вода. Первым делом подошел к пулемету. Проверил. Даже в темноте было видно, что пользы от него не будет – сильно погнут ствол. Выглянул через амбразуру в сторону первого дзота – то тут, то там раздавались вспышки выстрелов. Отвечал им только один пулемет. Совсем там туго.

  – Дзот чей? – раздался голос снаружи.

  – Свои – громко крикнул в ответ Семён, – Гаврилов!

  Выбежал, поскальзываясь на улицу.