Текст книги "Закалённый сталью (СИ)"

Автор книги: Новиков Евгений

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

  – Ладно тебе, Сёма, не обижайся на ребят... Отдохнул и будет. Тренируйся дальше ленту набивать. Без тебя никто пианино не занесет, – засмеялся Иван, – придут фрицы, а нам и сыграть то им не на чем, потому как Гаврилов не донес вовремя инстрУмент.

  Ближе к полудню показалось, что земля начала подрагивать, будто небольшое землетрясение пробежало по округе. Чуть позже из лесочка стало доноситься тарахтение танковых двигателей, и почва под ногами начала вибрировать куда ощутимей.

  – Вот и дождались, – буркнул пулеметчик.

  Немцы начали снова с минометного обстрела высотки. Гаврилов с Иваном вжались в дно окопа, обхватив голову руками. Накрывали плотно. Несколько раз казалось, что мины свистят прямо на них, но грохало совсем рядом. Пулеметчик несколько раз выглядывал из окопа и снова падал обратно. Значит, не двинулись пока.

  Со стороны леса взревело несколько двигателей, даже сквозь шум разрывов, было отчетливо слышно, что танки выдвинулись. Ваня подполз к пулемету и прицелился. Замер. Минометный обстрел все не прекращался. Гаврилов уже не пытался встать и выглянуть из окопа. Он достал следующую ленту и приготовился передать ее Ивану, как только потребуется. Пулеметчик ждал. Лязганье гусениц, между грохотом разрывов, доносилось все четче. По звуку казалось, что танки уже в сотне метров перед позициями. Семе жутко хотелось привстать и выглянуть, чтоб своими глазами увидеть происходящее, хотя бы понять, сколько танков на них движется, но четкое осознание того, что каждый должен делать свою работу, удерживало его на месте.

  Застрочил пулемет. Справа еще один. Стали слышны автоматные очереди и одиночные ружейные выстрелы. Минометный огонь же затихал. Боялись немцы своих зацепить. Ваня стрелял короткими очередями. Постоянно переводя ствол то влево, то вправо. Минуты не прошло, как первая лента с лязгом ударила под ноги. Он вырвал из рук Гаврилова следующую и перебежал влево. Сёма уже стал набивать пустую. За спиной ухнуло. Со стен окопа и сверху посыпалась земля. Видно, один из танкистов решил первый снаряд послать как раз по пулеметчику, который одним из первых себя обнаружил. Гаврилову показалось, что шум боя, эта какафония тяжелых и свистящих звуков, наполненная гулом от разрывающихся снарядов, резко стихла. Да, еще слышны были отдельные разрывы, но значительно тише. По ноге что-то ударило. Сёма приподнял голову и увидел, что это очередная пустая лента, которую Иван бросил рядом, конец которой ударил по сапогу Гаврилова.

  Тем временем, пулеметчик с новой лентой устремился значительно правее. Сёма с удивлением обнаружил, что уже набивает вторую ленту, а первая заряженная лежала рядом. За несколько часов тренировок, несмотря на все трудности, он научился набивать ленту не глядя, пальцы автоматически, уже привычно, делали свою работу, при этом глаза смотрели в другую сторону – туда, где строчил пулеметчик. И дальше, ему за спину, где взлетали вверх комья земли, иногда сопровождающиеся ели различимым звуком разрыва.

  Вторая лента тоже набита и уже снаряжается следующая. Слух так и не возвращается. К ним в окоп сползли два бойца. Один в красноармейской форме, другой в немецкой, попытались ему что-то сказать. Он жестами показал, что не слышит их и не понимает. И продолжил набивать ленту, глядя на них. Солдат в немецкой форме перекрестился, сказал что-то второму и выпрыгнул из окопа в направлении немцев, следом за ним последовал и его напарник. Гаврилов вскочил, чтоб узнать, зачем они поползли в ту сторону и увидеть, что происходит, но тяжелая рука пулеметчика придавила его ко дну окопа. Сёма видел, что тот ему что-то говорит, но не различал звуков. Только слабо слышимые взрывы, будто где-то в отдалении... и звон, заполняющий собой все остальное звуковое пространство.

  Очередная лента упала к ногам Гаврилова. Он поднял голову и увидел, что пулеметчик ранен в руку, рукав гимнастерки его уже пропитался кровью, да и перемещается он сильно пошатываясь. Новую ленту он заряжал в пулемет правой рукой, хотя было заметно, что это жутко неудобно и непривычно. Сёма привстал и пригибаясь подскочил к нему, оттолкнул пулеметчика и дозарядил новую ленту. Буквально тут же получил ощутимый удар в бок. Иван что-то говорил ему и показывал на пустую ленту, лежащую на земле, а сам снова прижал приклад, прицелился и дал короткую очередь по противнику. Гаврилов украдкой посмотрел вниз. Буквально в ста пятидесяти метрах от их позиции стоял танк, ворочающий башней, немецкая пехота лежала, отстав от него еще на добрую сотню метров. Живые ли, убитые – непонятно. В двухстах метрах правее стоял еще один. И там тоже пехота залегла намного раньше. Сёма плюхнулся на дно окопа, взял в руки ленту и пальцы старательно стали выполнять уже привычную работу, загоняя патрон за патроном.

  Очередная лента была набита. Сёма повернул голову в сторону пулеметчика и увидел его лежащим на дне окопа. Пулемет так и стоял на бруствере, запрокинув ствол вверх. Гаврилов подбежал к лежащему пулеметчику, шепча про себя «Погоди, Вань, сейчас атаку отобьем и тобой займусь». Зарядил ленту в пулемет и только тогда выглянул из-за бруствера в сторону противника. У одного из танков была сбита гусеница. Неподалеку лежал тот самый солдат в немецкой форме, что еще недавно выпрыгнул из окопа. Значит, все-таки добрались... Второй танк медленно пятился назад. Фрицы отходили, кто-то отползал ногами вперед и давая короткие очереди по укреплениям, кто-то пытался спрятаться за броню оставшейся махины и уже там вставал в полный рост.

  Сёма прицелился. Замер, пытаясь выровнять дыхание. Дал длинную очередь, почти на пол ленты. Один из отползавших немцев тут же обмяк. Попал практически сразу, остальные пули веером разошлись вокруг лежащего фрица. Приклад больно ударил в плечо. Да уж, это не винтовка. Рука чуть ли не мгновенно онемела. «Короткими. Короткими очередями!» – твердил себе Гаврилов, будто молитву. Снова прицелился. В этот раз очередь была значительно короче предыдущей. И снова попал. Еще один фриц остался лежать на склоне. Один из немцев вскочил и изо всех сил принялся бежать вниз, в спасительный лесок. За ним, практически тут же, начали вскакивать остальные. Сёма дал очередь по убегавшим, добив ленту до конца. Новую заряжать не стал. Опустился к Ивану, пытаясь прощупать пульс. Живой. «Ураааа!» – раздалось правее по окопу, и тут же этот крик подхватили сзади, слева, казалось, со всех сторон. «Ураааа!» – что есть мочи хрипло закричал и Гаврилов, не сразу поняв, что слух вернулся.

  – Привал! – громко скомандовал Авдеев и практически обессилев плюхнулся в грязь, не выбирая куда присесть.

  Гаврилов посмотрел по сторонам и сказал впереди идущему бойцу:

  – Давай, сюда, возле тропинки положим.

  Импровизированные носилки, изготовленные из плащ-палатки и двух веток, опустили в грязный, практически растаявший сугроб. Сами плюхнулись рядом. Красноармеец, переносивший Ивана вместе с Сёмой, молча предложил немецкую папиросу. Гаврилов покачал головой, отказываясь.

  Пулеметчик так и не приходил в себя. Много крови потерял.

  После того, как атаку отразили, Кузнецов приказал всем раненым уходить в расположение полка. Троих, включая Ивана, несли на носилках. Остальные с трудом, но могли идти сами. Некоторые держась друг за друга. Гаврилов был один из четверых, кому было приказано сопровождать раненых. Он хотел сказать командиру, что останется, но только поднял голову, как увидел взгляд Кузнецова, который не потерпел бы никаких возражений. Старлей сам был ранен в ногу и передвигался с огромным трудом, однако, позиции покидать отказался. Было еще несколько человек, кто с ранениями оставался там, на высоте 175,1. Для себя Сёма твердо решил, что, доставив раненых до расположения, тут же вернется назад. Немцы не прекратят попыток вернуть такую удачную точку под свой контроль. А там каждый человек был на счету. Восемнадцать бойцов оставалось. Не такой уж и крупный был этот счет.

  Спустя час, колонна раненых вышла на передовые позиции. К ним тут же подбежали несколько бойцов, перехватили носилки.

  – Что там, мужики?

  Гаврилов узнал голос своего ротного – старшего лейтенанта Арефьева.

  – Держимся, – устало ответил ему Авдеев.

  – Гаврилов!

  – Я, товарищ старший лейтенант!

  – Живой? Молодец! Не ранен?

  – Никак нет.

  – Пойдем расскажешь, что у вас там происходит!

  – Товарищ старший лейтенант! Командир первой роты, старший лейтенант Кузнецов, приказал вернуться на высоту после доставки раненых. – не моргнув глазом, соврал Гаврилов.

  Арефьев посмотрел на Авдеева. Тот едва заметно улыбнулся и кивнул, подтверждая слова Сёмы.

  – Товарищ младший сержант, пойдем, доложишь комбату что там и как, после доклада, если он даст добро, пойдете назад. – приказал Авдееву командир роты.

  Сёма сел на бруствер окопа, уперев голову руками, чувствуя, что сил не просто не остается, а они давно закончились. Кто-то толкнул его в плечо. Повернулся. Марат, татарин из его роты, подавал ему кусок хлеба и фляжку. Гаврилов молча взял предложенное, махнул головой, в знак благодарности, и принялся медленно жевать.

   – Ну что там? – тихо спросил Марат, подождав, когда Сёма доест предложенное, – держитесь?

  – Держимся.

  – Два батальона выдвинули куда-то. Только они не в вашем направлении ушли.

  – Да, у них другая задача, – ели слышно ответил Сёма.

  У него не то, чтобы не было желания отвечать на вопросы, скорее, не оставалось сил. Хотелось упасть, закрыть глаза и провалиться в небытие.

  – Сём... – позвал Марат, желая еще что-то спросить. Но Гаврилов уже провалился в сон.

  Татарин присел рядом с товарищем, уснувшим сидя, будто замершим в одном положении, и стал скрупулёзно сворачивать самокрутку.

  – Малой! Хватит сугроб давить! – раздался громкий голос Авдеева.

  – Я не сплю, товарищ младший сержант! – выпалил почти мгновенно вскочивший Гаврилов.

  – Ну, и дурак! Пока время есть – отдыхать надо!

  – Товарищ младший сержант, что командиры сказали?

  – Сказали, чтоб брал тебя и пинками гнал на высоту, мужиков выручать, а то без тебя не справятся.

  – Так я ж с радостью, – улыбнулся Гаврилов.

  – Дадут нам в помощь одно отделение с третьей роты. Но самое главное – бутылки с горючей жидкостью и гранат пару десятков. А большего тебе знать не надо.

  Вот уже двадцать минут группа бойцов в одиннадцать человек быстрым шагом возвращалась к высоте 175,1. Поначалу бежали, но, спустя несколько сотен метров, выдохлись и перешли на быстрый шаг. За лесом грохотало все сильнее. Были слышны и разрывы мин, и не стихающие пулеметы с винтовками, и тяжелые раскаты танковых выстрелов. Взялись, видимо, немцы за высоту по серьезному. Ничего. Еще пара километров и придем. Какая-никакая, а подмога. Только продержитесь.

  Гаврилов смотрел себе под ноги и пытался выровнять дыхание, хотя ноги уже давно перестали его слушаться. Подремав там, в расположении полка, казалось, силы вернулись, но ощущение было обманчивым. Стоило ускориться при выдвижении, как ноги снова стали чугунными, перестали слушаться, да еще голова раскалывается. То ли от утренней контузии, то ли от усталости. В какой-то момент даже показалось, что он слышит немецкую речь. Да ну, откуда тут немцам взяться?

  – Товарищ младший сержант, – полушёпотом обратился Сёма, подбежав к командиру, – может, показалось, но я слышал немцев.

  Авдеев поднял руку вверх, приказывая остановиться. Бойцы его не поняли, после чего он зашикал, приложив палец к губам. Видимо, больше из любопытства, красноармейцы остановились, радуясь возможности отдышаться.

  – Гаврилов, Фаизов, со мной, остальные – схоронились возле тропы и ни звука!

  – Товарищ младший сержант! Может, мне показалось, больше ничего не слышал, – все так же шёпотом напомнил Сёма.

  – Показалось ему, – пробубнил Авдеев и уже громче – возьми Дегтярь и пару гранат, сходим осмотримся.

  – Втроем, не мало? – тихо спросил Фаизов

  – А кого еще брать? Малой хоть день с нами провел, исполнительный мальчишка, да и голова варит, а остальные как табун лошадей топочут, пол леса переполошат, пока дойдем...

  Фаизов лишь покачал головой, оставаясь при своем мнении. Авдеев быстро объяснил как передвигаться – от дерева к дереву, прощупывая почву под ногами, чтоб ветки не ломать. Говорил больше Гаврилову. Дегтярь взял себе. Раздал по паре гранат каждому.

  Выдвинулись. Несколько раз Сёма неудачно наступал на ветки и казалось, будто хруст разносился на многие километры вперед. Авдеев на это лишь злобно оборачивался и беззвучно сплёвывал себе под ноги. Гаврилов стал наступать осторожней, как учил командир – с пятки на носок, прощупывая все под ногами.

  Прошли с сотню метров. Бой на высоте был слышен уже отчетливо, а вот вблизи посторонних звуков не было. Сёма уже жалел, что подошел к Авдееву с этими голосами. Вероятно, показалось, а из-за него, вместо того, чтоб бежать на помощь погибающей группе Кузнецова, они топчутся в этом лесу. Авдеев поднял вверх руку. Замерли. Жестом показал, чтоб Фаизов к нему подошел. Тот, как тень, мелькнул среди деревьев и, спустя несколько секунд, стоял рядом с младшим сержантом. Гаврилов остался на месте, вслушиваясь. Все так же гремел бой на высоте. Отчетливо был слышен рёв танковых двигателей, барабанили пулеметы и автоматы, только минометы стихли. И больше ничего.

  Теперь Авдеев подозвал Гаврилова, приложив палец к губам, мол, подходи, но тихо. Сёма начал перемещаться неспешно, просматривая поверхность под ногами, чтоб не ступить ненароком снова на ветки.

  – Прав ты был, малой, есть здесь немцы. Сейчас левее разговаривали. Перед нами тропа, по которой мы ночью с командиром заползали на высотку. Они, наверно, ей же хотят воспользоваться.

  Блеснули глаза у Гаврилова, знать, не зря он всполошил, а Авдеев продолжал:

  – Фаизов пойдет чуть правее, я по центру. Ты немного отстанешь, прикроешь нам спину и смотри за левым флангом. Большую группу они не могли выслать. А с маленькой, если нас раньше времени не обнаружат, должны справиться. Ввяжемся в бой – гранат не жалей, как и патронов. Немцы должны поверить, что нас здесь много.

  Гаврилов махнул головой, подтверждая услышанное.

  Выдвинулись. Не прошло и двух минут, как показались два немца в серых шинелях. Шли, тихо беседуя о чем-то, по сторонам не смотрели. Сёма плавно лег на землю. Никаких резких движений, как говорил Авдеев. Достал дополнительный магазин из подсумка и обе гранаты, прицелился. Казалось, что они вот-вот услышат предательский стук его сердца, эхом разносившийся по округе. Из-за деревьев вышли еще несколько человек. И еще. Шли как-то расслабленно, будто по своей территории. Один из немцев на ходу смотрел в карту.

  Раздалась длинная пулеметная очередь Авдеева. Немцы упали на землю. Кто-то снимал карабин из-за плеча, кто-то пытался отползти за какое-нибудь укрытие. В это время откуда-то из глубины леса стала слышна автоматная очередь Фаизова. Значит пора. Гаврилов прицелился по тылу колонны и стал стрелять короткими очередями, как инструктировал Авдеев. Жаль, гранату отсюда докинуть не получится. Взрыв. Авдеев смог закинуть гранату примерно в середину колонны.

  – Хенде Хох!

  Услышав это, Гаврилов вздрогнул. Команда прозвучала как раз в перерыве между его очередями. Стал переводить ствол в сторону кричащего. И увидел... Фаизова. Пулемет Авдеева смолк. Лишь короткие очереди направлял Фаизов над головами фрицев и продолжал что-то командовать по-немецки. Один из немцев отбросил карабин в сторону и стал поднимать руки. Его примеру последовал еще один и еще. Из-за деревьев вышли несколько немцев с поднятыми руками. Их Гаврилов даже не видел.

  – Гаврилов, бегом, собирай оружие и в сторону! – раздалась команда Авдеева.

  Сёма вскочил, держа фрицев на прицеле, подбежал к ним, поднял один карабин, второй, отнес подальше, откинул в сторону, вернулся. Руки дрожали. Да что там руки, все тело колотило, будто в ознобе. Поднял автомат и несколько карабинов. Свой автомат не опускал, держа их на прицеле. Фрицы же стали собираться в кучу. Авдеев по-прежнему лежал на месте, водя ствол пулемета из стороны в сторону.

  Из леса послышались шаги.

  – Не стрелять, свои! – громко скомандовал Авдеев.

  И как догадался, что это наши? Гаврилов, услышав торопливые шаги успел внутренне напрячься. Показалось несколько человек из приданного им отделения. Подбежав ближе, замерли. Перед ними стояло восемь немцев, с поднятыми руками. На земле лежало еще шесть человек. Сёма мог представить их состояние – три красноармейца против почти полутора десятков фрицев не просто вышли победителями, но еще и пленных захватили. Да он и сам был немного шокирован скоротечностью этого столкновения и его итогом.

  – Что уставились? Ты, ты и ты. Собрали оружие, немцев на прицел и уводите в расположение полка. Кто дернется – стреляйте без предупреждения! – скомандовал Авдеев, не вставая с места и продолжая осматривать все что происходит вокруг. И тише добавил – по-хорошему, пристрелить бы их всех, каждый человек нужен, и так времени вагон потеряли. Ну да ладно, пусть отцы-командиры разбираются, что с ними делать.

  Спустя несколько минут, оставшиеся красноармейцы собрались вокруг Авдеева. Он объяснил, что на высоту сможем попасть только по отвесному склону. Если по нему сейчас ползут немцы, на выходе из леса, сразу открывать по ним огонь. Первые выходить будут он, Фаизов и Гаврилов. Сёма, услышав это, чуть не подпрыгнул. Значит, не заметил командир, как его колотило, когда к немцам вышел, как он испугался. Дальше объяснил, как взбираться на холм. Как страховать друг друга.

  Выдвинулись. Выйдя из леса, увидели, что бой сместился почти на самый верх. Сёма посмотрел на Авдеева и вздрогул. Взгляд окаменелый, только зубами скрипит. «Бегом!» – не скомандовал, – прошипел командир и ринулся с пулеметом наперевес на высотку.

  Ноги постоянно предательски соскальзывали и несколько раз Сёма даже скатывался на метр-другой вниз, но упирался ногой глубже в землю и продолжал карабкаться. Дополз. Авдеев с Фаизовым уже давно были наверху, посмотрели вниз, махнули рукой следовать их примеру и скрылись.

  Гаврилов выглянул. Бой кипел уже практически наверху. Рассмотреть что-либо было достаточно сложно – позиции заволокло дымом. Сплошная какофония звуков не позволяла понять, что происходит. Взрывы, выстрелы, стоны, крики на русском и немецком. Причем несколько команд на немецком звучало уже из наших окопов. Переведя дыхание, Сёма начал приподниматься, чтоб перебежать к ближайшему окопу, как отчетливо услышал хриплый голос Кузнецова: «Малой, давай бегом за пулемет, туда же, где утром был!» и тут же, тот же голос стал кричать что-то по-немецки... По-немецки!!! Кому? Зачем? Да что здесь происходит? Все эти мысли стаей витали в голове Гаврилова, пока он на четвереньках перемещался на то место, где еще утром вел бой с Иваном.

  Спрыгнул. В окопе лежал боец из первой роты. Убит. Положение тела не допускало иных вариантов. На бруствере лежал перевернутый пулемет. Сёма бегло осмотрел – вроде, цел, пол ленты. Еще одна заряженная лежит под ногами. Выглянул из окопа. Левее на высоту накатывал танк. Позади него несколько человек в серых шинелях, прячась за броней поднимались наверх. Прицелился. Выровнял дыхание. Короткая очередь. Один человек упал. Остальные, кажется, так и не поняли, откуда ведется огонь. Снова прицелился. Затарахтел МГ. Еще пару человек упало. Но теперь фрицы поняли, откуда стреляют. Часть залегла. Несколько человек стали целиться в его направлении. Пора менять позицию. Поднял пулемет, юркнул за бруствер и побежал немного правее. Над головой засвистели пули. Не видят они его. Стреляют неприцельно. Не могут видеть. За спиной снова немецкая речь, вперемешку с выстрелами. На мгновение Гаврилов остановился и замер, не понимая, что происходит. Но вспомнив, что и Кузнецов отдавал какие-то команды на немецком, решил просто делать свое дело, стараясь не обращать на это внимание.

  Еще одна очередь. Теперь чуть длиннее. И, вслед ей, короткая, добившая ленту до конца. Скрылся в окопе. Перезарядил пулемет. Снова сменил позицию. Выглянул. Танк уже был наверху. Перевалился через один из окопов и устремился к центру высотки. Но пехоты за ним не было. После очередей Гаврилова залегли они и не пошли за броней. Сёма прицелился по одному из фрицев, которого было видно. Выдохнул. Палец на спусковом крючке.... Стоп. Внизу какое-то шевеление. Даже не увидел, – почувствовал красноармеец... Осторожно перевел взгляд вниз – так и есть. Прямо на его позицию ползло несколько фрицев. Присмотрелся – да даже не несколько, не менее десятка. Упустили их из виду. Они и воспользовались. Тихо, без стрельбы, незаметно. Решение пришло мгновенно. Достал одну гранату, вторую. Мгновение и одна за другой полетели вниз. И тут же длинная пулеметная очередь. Хорошо попал. Одно из тел даже подбросило взрывной волной. Ещё один немец вскочил, чтобы перебежать от упавшей неподалеку гранаты, но тут же упал, скошенный очередью пулемета.

  За спиной ревел танковый двигатель, прозвучало несколько раскатов разрыва, но Гаврилов, немного сменив позицию, всматривался вниз, пытаясь разобрать, кто из подползавших фрицев еще жив. Прицелился. Снова длинная очередь. Все. Пустая лента. Сполз вниз. Начал бегло осматривать окоп на предмет наличия ящика с патронами. Почувствовал, что земля дрожит. Со стенок окопа стала все быстрее осыпаться земля. Посмотрел наверх – прямо над головой, закрывая часть неба появилась дно немецкого танка, и земля стала уходить из-под ног.

  Кто сказал, что немцы не способны на подвиги? Механик-водитель направил уже горящий танк на окоп, где сидел пулеметчик. Потянул рычаг, поворачивая свой Panzerkampfwagen, и засыпая землей красноармейца, буквально, хороня его заживо. Минута и танк застыл. Огонь уже давно перекинулся внутрь, загорелся моторный отсек, а вместе с ним и немецкие танкисты.

  Минуло три недели с событий, развернувшихся на злополучной высоте. Поезд с шестью деревянными вагонами бежит, постукивая колесами, на восток.

  Гаврилов с трудом повернулся на бок. Движения уже не отдавались нестерпимой болью, как раньше, обжигая, будто ошпаривая кипятком все тело, но и приятного в них было не много. Скорее бы остановка... Даже не потому, что есть хотелось, шутка ли, почти сутки голодают, а хотя б просто открыть вагон, вдохнуть свежего воздуха. Запах душистого сена, которым были устланы двухэтажные нары с ранеными, перемешался с запахом пота, гноя, бинтов и непонятно чего еще, образуя тошнотворную смесь, которую приходится вдыхать вот уже третьи сутки пути.

  – Братцы!!! – раздался вопль откуда-то с другой стороны вагона, – кликните сестру!

  – Нет ее, что тебе надо? – пробасил кто-то

  – Рана чесалась ужасно, хотел под бинтом почесать, а там вот!!!

  Гаврилов переборол желание повернуться и посмотреть, что же такого обнаружил несчастный. Любопытно, конечно было, но понимал, что даже это простое движение, снова разольется по телу обжигающей болью.

  – У меня черви в ране завелись, – продолжил все тот же голос – перевязать бы, да обработать....

  – Да хватит тебе уже орать-то так, – ответил все тот же бас, – это полезные черви, они рану от гноя чистят. Тут у каждого почти такие были.

  Сёма содрогнулся от одной мысли, что сейчас по его телу тоже могут ползать какие-то черви. Желая отвлечься, Гаврилов закрыл глаза и погрузился в воспоминания последних недель.

  Как он выбрался из-под немецкого танка – сам не знал. Когда земля начала осыпаться – активно греб руками, чтоб его не засыпало с головой, пытался отталкиваться ногами, но каждое движение давалось все тяжелее, а наверху был жар, нестерпимый жар, будто его живьем отправили прямиком в ад. До последнего Сёма пытался бороться с неизбежным, дышать становилось невозможно, каждый глоток воздуха обжигал горло... А дальше будто провал... Ничего не помнил. Уже потом, в госпитале, мужики рассказали, что гусеница танка остановилась в метре от его едва торчавшей из земли макушки.

   Спас Кузнецов, который похромал к нему, едва только танк направился в сторону пулеметчика. Каким-то непонятным чутьем он понял, что последует в ближайшие минуты. Авдеев рассказывал, что командир руками начал отгребать в сторону землю, пытаясь откопать голову Семена. Огонь перекинулся на шинель Кузнецова, но он, будто, не замечал этого, только активней и активней вгрызался в землю, несмотря на то, что сам имел ранения в руку и ногу. Подбежал еще кто-то из бойцов, набросил какой-то брезент на командира, сбивая пламя, а в это время загорелся ватник на Гаврилове, и тут же Кузнецов упал, сбитый с ног шальной пулей.

  В медсанбате, куда принесли раненых, минуя медицинский санитарный пункт, помимо Гаврилова, был и Авдеев, и сам Кузнецов, и еще несколько бойцов с первой роты. Первые сутки Сёма не приходил в сознание, над ним колдовал Иван Маркович, военврач третьего ранга. Именно так, по имени и отчеству, его и звали все раненые, хотя он был ненамного старше Гаврилова, либо же просто «Доктор».

  На соседней с Семеном кровати лежал младший сержант Авдеев и к ним частенько заходил на костылях старший лейтенант Кузнецов. Подолгу общались. Гаврилову было тяжело говорить, поэтому он больше слушал командиров. Высоту удержали. Последнюю атаку отбили из последних сил, а больше фрицы не совались. Полк ушел наступать дальше, а местоположение медсанбата менять пока не стали. Здесь до этого был немецкий госпиталь, остались и кровати, и инструменты, и даже постельное белье. Говорят, когда наши взяли его, здесь оставались и немецкие раненые, не успели вывезти.

  Судьба Ивана неизвестна. В медсанбате его нет. Фаизов погиб. Вообще, в живых на высоте осталось лишь одиннадцать человек, не считая тех раненых, которых успели отнести в расположение. И все одиннадцать имели ранения различной степени тяжести.

  На пятый день, когда Гаврилов смог хоть как-то членораздельно говорить, он обратился к подошедшему Кузнецову:

  – Товарищ старший лейтенант! – помолчал немного и, набравшись сил продолжил, – я спасибо сказать хотел, за то, что вытащили.

  – Семён, я смотрю голос прорезался? – улыбнулся командир, – не за что. Сочтемся.

  Гаврилов заметил, что в госпитале, говоря о нем, уже никто не называл его «Малой» – либо по фамилии, либо по имени. До этого момента почему-то не обращал на это внимания, а тут как осенило. Кузнецов же продолжил:

  – Как себя чувствуешь?

  – Будто все тело продолжает гореть.

  – Ну, и напугал же ты меня... Думал и второго Гаврилова потеряю...

  – Вы про Петра Михайловича?

  – О! Я смотрю и имя запомнил, – рассмеялся старлей. И уже обращаясь к Авдееву – Федь, я ж тебе говорил, сообразительный красноармеец.

  – Да я уже заметил, – отозвался тот, – когда с подкреплением из расположения возвращались, без лишних вопросов, на лету схватывал все, что ему говорили.

  – Да, про Петра Михайловича, – чуть помолчав, сказал Кузнецов уже Семену. – Войну я встретил на границе, в Бресте. Он был моим командиром. Даже не командиром, – учителем. Вырваться из ада, что там творился, мы смогли только благодаря ему, – он с небольшой группой бойцов прикрывал наш отход. Они в контратаку пошли, а я в это время выводил группу раненых. Не знаю, жив ли сейчас твой однофамилец...

  В последующие дни Гаврилов уже активнее принимал участие в беседах Авдеева и Кузнецова. Они общались с ним на равных, как заправские приятели, которые знают друг друга не первый год. Иногда со смехом рассказывали подробности операций, что вытворяли за линией фронта. Немцы – опытные, грозные вояки, которых очень многие боялись, сидя в окопах, представали в их рассказах обычными людьми, со своими недостатками и проявлениями трусости. Быть может, Семен и посчитал бы эти рассказы байками, но он сам был свидетелем и захвата высоты, и захвата пленных при возвращении из расположения полка, и телефонным переговорам, которые устроил Кузнецов с немецким начальством.

  Еще через несколько дней, Гаврилов, наконец решился:

  – Товарищ старший лейтенант, заберите меня к себе, в первую роту, после выписки?

  – Заберу, Сём, постараюсь, ты главное выздоравливай. Тем более, сталь тебя уже закалила, наш человек! – рассмеялись Авдеев с Кузнецовым одновременно. И пояснил – мы до войны с Федей на металлургических заводах работали, хотя и на разных, сталь закаляли. Я прокатчиком был, а он литейщиком, но иногда шутим, что до войны мы сталь закаляли, теперь она нас.

  Семен улыбнулся, вспомнив тот разговор. Из-за вагона послышался свист, поезд начал медленно останавливаться.

  Иван Маркович отправил его на лечение в сталинградский госпиталь, предупредив, что в его случае, процесс выздоровления затянется. Где находился этот Сталинград, насколько далеко от Харькова, который уже, наверно, взяли бойцы 124-й стрелковой дивизии, Семен не знал, как и не знал, удастся ли еще свидеться с Кузнецовым и Авдеевым, к которым он прикипел всей душой.

  Выписали Гаврилова только в августе. Фронт приближался к Сталинграду, хотя и в госпитале, и в самом городе было еще достаточно спокойно. Распределили в родную 124 стрелковую дивизию, даже в родной 622-й стрелковый полк. Вот только попал он в транспортную роту хозяйственной части. По состоянию здоровья.

  Командиром у него был старшина Иван Черных. Невысокий, смуглый мужичок, чуть старше сорока с усами, как у Буденного. Его люто ненавидела вся транспортная рота. И было за что. В любой армии мира, хозяйственная часть – самое хлебное место. Но только не в его полку. Как пример, прием пищи подразделения Черных могли начать только после того, как весь полк был накормлен. Вещевое снабжение – та же песня. Самое старое, рваное и изношенное оставалось тыловикам. Гаврилову в первый же день рассказали, что уже больше десятка человек отправил Черных под трибунал. За расхищение. Хотя проступки их были не серьезны – то проспали и не доставили продукты в одну из рот, в результате чего те остались голодными, то гимнастерки новенькие припрятали для «своих» на складе, то почтальон один, так же вошедший в подчинение к Черных, подворовывал продукты из присланных посылок... И хотя командовать по штату транспортной ротой должен был один из старших командиров, но начальство держало на этой должности старшину. И менять не собиралось. Более того, подчинили ему и мастерские боепитания, и мастерские обозно-вещевой службы.

  По прибытию, Семен, как положено, доложился новому командиру. Тот порасспросил о том, где служил, с чем в госпитале лежал так долго, покачал головой, похмыкал в усы, да определил Семена на заготовку дров. В пару еще к одному красноармейцу.