Текст книги "Взрослые игрушки (СИ)"

Это был увлекательный путь, похожий на бесконечный сериал, – путь крови, дансингов и наркоты. Известие о смерти Перл общество восприняло нейтрально. Как я понял, причиной стало разбитое сердце – из обреза двенадцатого калибра в упор. Одно я знал точно – ее убил не Данте, хотя отношения между ними становились все напряженнее. При своей нелюбви к оружию он никогда не выбрал бы такой способ.

Я не знал, чем он сейчас живет – его не интересовал ни бизнес, ни что-либо еще, он, казалось, совсем потерял вкус к жизни. Раньше я еще мог расшевелить его, но с каждым разом Данте поддавался все неохотнее. А с того момента, как умерла Перл, и вовсе не подавал о себе вестей, хотя я не чувствовал переживаний, как с Хиямой. Иначе не мог бы не быть рядом.

Болтали об этом много, но ничего насчет убийцы, словно никто и не пытался свести с ним счеты. Это не было похоже на Данте – оставить без ответа такое явное оскорбление. Точнее на него прежнего, но сейчас ему вполне все могло стать окончательно безразлично. Настоящую причину я понял, только когда решил, что пора навестить моего друга и попытаться вывести его из этой кошмарной спячки. Рэйчел куда-то исчезла из Нью-Йорка, и это был сигнал к тому, чтобы прерваться и съездить посмотреть новый город Данте. Кроме того, я очень, очень по нему скучал.

Эта нить никогда не прерывалась, порой я удивлялся, как ничтожное количество его крови во мне связывало нас так прочно. Он был и оставался единственным существом во всем мире, которое было мне по-настоящему дорого, без оттенка садизма, как с Рэйчел. И в подтверждение силы нашей связи был его звонок сразу же после того, как я уже собрался в Филадельфию.

– Лис, привет! – сказал он с оттенком восторга, который меня здорово обрадовал. – Куда ты пропал?

– Привет, – ответил я, опуская тот факт, что он давно мог бы позвонить. Только сейчас я понял, что еще могла означать его молчанка – он здорово в чем-то (ком-то?) увяз. – Ты же знаешь, я кочевник, вот и заблудился. Но это не значит, что я…

– Знаю. Уже летишь. К слову, тут тебя ожидает офигенный сюрприз.

Почему-то это меня насторожило.

– Что за сюрприз?

– Приезжай – узнаешь. Кажется, наши большие игрища подошли к почетному финалу.

Когда он повесил трубку, я понял, что не выразил соболезнования по поводу Перл, хотя уже прошло лет пять. Но судя по голосу, он и тогда в них не нуждался. Ее смерть меня не удивила – врагов у нее хватало – хотя и оставила смутное ощущение тревоги. Я вспомнил о нашем с Данте уговоре в начале игры, но тогда был стопроцентно уверен, что Рэйчел не выйдет в финал. А все вон как повернулось.

Филадельфия мне понравилась больше, чем Чикаго – здесь было как-то спокойнее. Я хотел покататься по городу, но потом решил отложить это на потом. Сейчас на повестке дня были дела более важные. Для кого-то – жизненно.

В Филадельфии было самое красивое казино изо всех “Рассветов”, разбросанных по стране, даже лучше, чем в Вегасе. Глядя на пылающую вывеску из окна такси, я думал, кто же теперь этим всем занимается. Убийцу Перл только за это можно было распять. Потом мы повернули по главной улице и минут через десять подъехали к офису “Инферно”.

Данте ждал меня у самого входа. Он обрадовался мне так, что чуть на ступеньки не повалил, и какое-то время будто не мог сказать ни слова. Я держал его едва не на весу, и знакомое ощущение его тела, прижатого к моему, вкус его кожи на моих губах на какое-то время задвинули все посторонние мысли.

– Лис, я так скучал. Еле дождался, когда ты прикатишь. Новостей тьма, даже не знаю, с чего начать.

Отстранившись наконец, я смотрел на него во все глаза. Передо мной был Данте образца не-знаю-какого года, который уже к концу двадцатого века был безнадежно мертв и похоронен. Он выглядел как тинэйджер в своих кроссовках и футболке со схематичным языческим солнцем, словно кто-то счистил с него века, будто кожуру с яблока. Оставалось только гадать, что накачало его энергией, и как это вообще возможно. И начинать ли мне ревновать прямо сейчас или чуть погодя.

– Начни сначала.

Он стал на цыпочки и поцеловал меня в щеку.

– Тогда пошли.

Мы поднялись на самый верх. Изгибистый коридор, украшенный плетущимся виноградом, выводил к симпатично вогнутым дверям, похожим на иллюминатор подводной лодки, а следующий изгиб открывал вид на огромный балкон – почти вертолетная площадка. На ней было что-то вроде висячего сада из деревьев в кадках и вьющихся растений, а у самого края стояло большое плетеное кресло.

И тут я увидел ангела.

Раньше я не встречал ангелов, но сейчас понял, как они должны выглядеть. Она сидела на краешке кресла с планшетом, задумавшись, потом достала из-за уха карандаш и начала писать. Яркие рыжие волосы спадали ровной волной, заканчиваясь у талии короткими всплесками, и на какую-то секунду я был почти уверен, что она смертная. Человек может не узнать вампира, но чтобы вампир не признал себе подобного – это нонсенс. Тут я все рекорды идиотизма побил. Но было в ней что-то такое эфемерное, теплое, что нам редко свойственно, и в основном мы это быстро теряем. А может, дело в том, что я таких рядом с ним много видел. Живых. Но он никогда их не превращал. А эта…

То, как она улыбалась своим мыслям, как закладывала карандаш за ухо, дернуло мою память и чуть было не вызвало оттуда что-то… но нет. Ничего не произошло. Как никогда не происходило.

Данте смотрел на нее сияющими глазами.

– Новая Формоза? – спросил я почему-то шепотом.

– Это Пенни, – ответил он.

И в том, как он произнес ее имя, было все. Не будет больше рыжеволосых красавиц. С Формозой покончено. Она наконец упокоилась с миром в покинутом монастыре на японском острове, а взамен родилась новая легенда.

Она заметила нас и подошла. Свободного покроя платье из нескольких слоев газа разных оттенков зеленого окутывало ее и делало похожей на фейри.

– Привет, – она прикоснулась губами к щеке Данте и отдала планшет. – Я заканчиваю сценарий, осталось три последние сцены. Кажется, вышло еще лучше.

– Улисс, это Пенелопа, – произнес Данте. – Совпадение потрясающее, не спорю, но не спланированное.

Пенни поцеловала и меня в щеку, и запах ее волос на минуту ввел меня в ступор. Наверное, у нее был шампунь с полевыми травами, но к нему примешивался запах осени, на который не в силах наложить лапу парфюмерия. Кленовые ангелы. Это я помнил.

– Данте рассказывал обо мне? – спросил я, отступая, чтобы выйти из-под влияния этого аромата.

– Данте рассказывал мне только о хорошем, что происходило с ним, – она улыбнулась, и глаза ее вспыхнули отражением луны. Они не были зелеными или карими, как это часто бывает у рыжих. Потрясающие глаза, их цвет возвращал в те далекие времена, когда я мог видеть голубое небо, не рискуя сгореть заживо, – времена, которых я не помнил. – Это значит, что он только и говорил, что о вас. Я давно хотела с вами встретиться и проверить.

– Что?

– Так ли вы красивы, как ему кажется.

Она приблизилась и осторожно сняла с меня темные очки. Я уже давно успел привыкнуть к своему моновидению – сменил повязку на “гуччи” и забыл. Впервые за все время я об этом вспомнил, и во второй раз это вызвало сожаление. Я просто хотел ей понравиться.

Данте стоял рядом с выражением лица, похожим на гордость за свою собственность (меня или Пенни?…), наматывая на палец прядь моих волос. Они постоянно доставали меня тем, что отрастали быстрее, чем я успевал избавляться от них.

– Говорил же тебе.

– Ничего подобного в жизни не видела, – призналась Пенни. – Это потрясающе. Я вас нарисую, можно?

Я не знал, что со мной происходит. Может, это, как обычно, просто проекция чувств Данте к ней? Но одно это ее замечание сделало меня счастливым.

– Вы еще и рисуете?

– Недавно. Хотите, покажу? – Она сбегала к креслу и принесла несколько листов. Это были только мутные наброски карандашом, но я бы и оставил их на этой стадии. Один рисунок изображал горящий вертолет, падающий в пустыню, клубы песка и дыма затягивали его в гигантский смерч; на втором человек умирал среди песков, было видно, что он еще жив, но ему осталось немного, и в эти последние моменты он рассматривает помятую фотографию с полустертым изображением. Третий рисунок – двое детей, мальчик и девочка, обнявшись, сидят на пороге дома. И даже в таком расплывчатом изображении было заметно, что они переживают нечто непоправимое, самое сильное горе, какое можно представить.

Я не мог сказать ни слова, но ей было достаточно моего выражения лица.

– Опять себя мучаешь? – спросил Данте, бросив взгляд на рисунки. Она улыбнулась, так мягко, и совсем не было похоже, что она страдает.

– С прошлым нужно прощаться, а не прятать его. Иначе потом оно все равно освободится, и тогда будет больнее во сто крат.

– Это больше, чем одаренность, – сказал я наконец, и Пенни снова просияла улыбкой. Я был готов смотреть на нее до судного дня.

– Талантливая личность талантлива во всем, – Данте возвратил ей планшет. – Не будем отвлекать тебя, милая, увидимся позже. Сейчас мы с Лисом должны закончить одно дело.

Пенни протянула мне очки, но я отвел ее руку.

– Возьми себе. Он мне больше не нужны.

Она тут же надела их – ей они шли больше. И даже темные стекла не могли спрятать такие глаза.

Мы вышли из здания молча. Потом, когда мы уже сели в машину, Данте сказал:

– Я все-таки должен тебе кое-что сказать.

– Все-таки? Ты уже не беспокоишься о моем спокойном сне?

– Просто больше я не могу сказать это никому. Мне страшно.

Я повернулся к нему и понял, что он не шутит.

– То есть?

Он смотрел на руль и медленно водил по нему пальцами, будто раздумывая.

– Когда не стало Хиямы, я решил, что больше никто не заставит меня пережить ничего подобного. Я хотел отвыкнуть от тебя, забыть тебя, но это оказалось слишком тяжело. И вот когда я почти поверил, что у меня получается, появилась Пенни.

– Она – самое лучшее, что с тобой произошло? – спросил я, даже не сразу вспомнив, от кого слышал эти слова.

– Я чувствую, что должен беречь ее так, будто от этого моя жизнь зависит. С ней можно разговаривать о чем угодно, но только не о таком – она верит в то, что я всемогущ. А это, черт возьми, все-таки преувеличение.

Ну спасибо за откровенность. Ничего, что я, черт возьми, тоже в это верил?

– И что хуже всего, Лис, мне кажется, что я не переживу ее смерть, как бы глупо-неправдоподобно это ни звучало. Так что все прежние формулировки любви можно забыть. Одна только мысль о таком роняет меня в депрессию.

– Это звучит не глупо, а жутко.

– Вот это точно.

Внезапно я кое-что понял.

– Ее… кто-то очень сильно любил, да? Ты забрал ее у кого-то, кто ее очень сильно любил?

Он оставил мой вопрос висеть в воздухе. Это было то самое молчание, которое знак согласия. Вот и пресловутое чувство вины, а я-то думал, что я выродок вампирской породы, которая в целом не знает страха и упрека. Донателла когда-то сказала: в нас больше человеческого, чем всем нам хотелось бы. А я ей не поверил.

Машина остановилась у казино, но мы обошли его к черному ходу. И тут как по волшебству я увидел Харлана; так бывает: вспомнишь о ком-то – и он тут же является, хотя этому нет видимой причины. Данте не обратил на него внимания (или сделал вид), но проходя, я замедлил шаг. Харлан сидел на бордюре, обняв руками колени, словно ему было холодно. Он полностью сменил имидж, только волосы остались того же ядовито-красного цвета; его глаза закрывали очки с голубыми стеклами, но основные изменения были на другом уровне, не внешнем – он будто вырос, ну или повзрослел. В нем почти не осталось прежней уязвимости. Это был совсем не тот мальчик, который просил меня не убивать его возлюбленную… лучшее, что с ним произошло.

Когда Харлан меня увидел, он снял очки, и его взгляд вызывал мороз по коже – я увидел мокрые от слез глаза, похожие на треснувшее стекло. Он что-то сказал без слов, но я умею читать по губам, мне слов и не нужно было. Я мог бы прочитать его мысли.

“Вы же обещали…” – сказал он.

Теперь нечего было гадать, что находится на минус первом этаже казино.

Охрана расступилась перед нами. Дверь открылась на голосовой код, и мы с Данте спустились по белым ступенькам, все здесь было на удивление белое и чистое. Наверное, поэтому я сразу увидел Рэйчел, так она контрастировала с помещением.

– Мне сказали, что какая-то бешеная тварь, едва приехав в город, перемолотила уже кучу народа, – сказал Данте. – Раньше с этим разбиралась Перл, теперь мне самому приходится поддерживать порядок. Каково же было мое удивление, когда я понял, кто наш убийца. Я приказал поймать ее живой… но не предполагал, что это окажется так сложно.

Она лежала в клетке, пол которой был сплошь забрызган кровью. Услышав, что кто-то вошел, Рэйчел начала подниматься, но никак не могла опереться о скользкий пол. Все ее лицо было в сине-фиолетовых пятнах, кое-какие синяки уже чуть побледнели, другие только начинали расцветать – видимо, она давно не ела, раз не заживали раны. Одна ее рука была сломана, острый осколок кости натягивал тонкую кожу, грозя в любую секунду прорвать; волосы сбились в комок непонятного цвета. Правый глаз был похож на раздавленную в глазнице вишню, к другому прилипла окровавленная прядь. То, во что она была одета, превратилось в растерзанные лохмотья.

Ее рука вдруг поехала по крови, Рэйчел покачнулась и едва не завалилась набок, но все же с завидным упорством продолжала держать равновесие, хотя наверняка это приносило ей невыносимую боль.

– Она была одна? – спросил я хрипло первое, что пришло в голову.

– Да нет, ты же видел, – Данте кивнул на выход, видимо, имея в виду Харлана. – Но она захотела отвечать сама. Говорят, они тут разобраться не могли, кому остаться расхлебывать… Ну так что, Лис, ты выиграл. Теперь осталось только все закончить. Наверняка ты хочешь это сделать лично.

И тут зашуршала дверь и появилась Пенни, она сбежала по ступенькам к нам. А когда увидела клетку с Рэйчел, то стала белее этих ступенек.

– Данте… – сказала она без голоса.

– Как ты вошла?..

– У меня альфа-пропуск, забыл? О боже, да что вы с ней делаете?!

– Я сейчас все… – начал он говорить, но Пенни не дослушала. Она подошла, почти подбежала к клетке и протянула руки через прутья.

У нас обоих всегда была такая фантастическая реакция, что могли от пуль уклоняться, а сейчас как сковало: мы только проследили за ней глазами, как идиоты. Пенни стала на колени прямо на грязный пол. Мы замерли в ужасе, ожидая, что еще секунда – и Рэйчел разорвет ее в клочья, с немалым удовольствием, это был для нее просто невероятный шанс. Но на удивление она пока молча позволяла Пенни стирать кровь со своего лица, мрачно глядя на нас из-под завесы грязных волос.

– Может, это она выиграла? – сказал я шепотом.

– Что? – Данте в это время думал об одном – как забрать оттуда Пенни невредимой.

– Рэйчел выиграла. Да слушай же! – Я заставил его посмотреть на меня. – Она заслужила мой приз. Я не хочу ей мстить. Что тебе стоит простить ей пару трупов?

– Закончить так? – произнес он тихо. – А как же Перл?

– Перл убил не ты. У Рэйчел такой образ жизни, что она может погибнуть в любой момент. Пусть это будет кто-то другой. Не мы. Ты поймешь, что это лучше. К тому же… если мы убьем ее, то заберем у кого-то, кто ее очень сильно любит.

– Ты?..

– Не я, но какая разница. Ты сможешь проделать такое еще раз? Посмотри туда. Она сможет.

Он оглянулся. Рэйчел, будто держась, сжимала предплечье Пенни, а ее голова была у самого плеча; нужна была секунда времени, чтобы вырвать ей глотку и сломать позвоночник. Так, что возврата уже не будет; так, что уже не воскресить.

Не только ты умеешь отнимать самое дорогое, – говорил ее взгляд.

Я тоже смогу.

Данте сделал знак охраннику.

Харлан сошел по ступенькам, очень сдержанно, не бегом. Он не посмотрел ни на одного из нас, просто вошел в клетку и бережно поднял Рэйчел на руки, так, будто в любой момент она могла рассыпаться. Она же лишь прижалась к нему всем телом, напряженным, как провод под током. Когда они проходили мимо, я поправил висящую сломанную руку и вдруг прикоснулся губами к тонким пальцам, испачканным кровью. Она даже не подняла голову, только вздрогнула, еще сильнее приникнув к Харлану, который вынес ее отсюда, как с пожара.

А мы, выходит, остались в огне.

Пенни отошла от клетки, машинально стирая кровь с пальцев. Как только дверь подвала закрылась, Данте рванул навстречу так стремительно, что даже я не заметил (может, потому что в это время смотрел вслед Рэйчел). Уловил только импульс, обжигающий до боли, как удар током.

– Ты ее… – только и успел сказать я, но рядом его уже не было. Я смотрел, как он трогает ее руки, волосы, лицо, словно не верит, что с ней все в порядке.

– …испугаешь, – закончил я фразу. Они меня вряд ли слышали.

И в тот момент я не придумал ничего лучшего, чем уйти. Я потерял Рэйчел. Данте я тоже, кажется, потерял. И сейчас мне не помешала бы еще одна амнезия, чтобы снова начать с нуля.

Я сел в машину, слыша чьи-то шаги за спиной, но сейчас моя интуиция оставляла желать лучшего. Это был не Данте. Пенни села рядом и забрала ключ из замка зажигания.

– Улисс. Если ты уходишь из-за меня, то не стоит. Лучше я уйду.

– О чем ты говоришь? – спросил я, глядя на нее, как на пришельца. – Ты уйдешь? Да ты ничего не знаешь!

– Я знаю, что меня он никогда так… – она сделала паузу, подбирая подходящее выражение, – …тебя я ему никогда не заменю. За то время, что вы не виделись, он почти умер; я помогла ему, но он все равно долго бы не продержался. Я его знаю и в десять раз не так давно, как ты, но это мне понятно. Данте тебя любит, Улисс. Он хотел отвыкнуть от тебя после Хиямы… чтобы не так больно, если… Он никого не хотел приближать, а вместо этого получил двоих. Если останешься.

– А я – получу двоих?

И что она сделала? Погладила меня по щеке. Ее рука была очень теплой, как будто она совсем недавно кого-то убила. Но я знал, что это невозможно.

– Как пожелаешь. Только не исчезай. Какое бы решение ты ни принял, знай – он этого не хочет. И… я не хочу. В конце концов, ты – модель, о которой я так давно мечтала.

Данте смотрел на нас, опираясь о капот позади машины. Потом по-кошачьи прыгнул на заднее сиденье.

– Пенни, милая, дай нам поговорить.

Она без слов отпустила меня и отошла на достаточное расстояние, чтобы не слышать, – далеко, до самого угла. Там она остановилась, закутавшись в свою зеленую прозрачную накидку и глядя на паркующиеся у казино машины. Чтобы двигаться так легко, иногда нужно было прожить годы и годы, а ей это давалось без труда. Как кленовый листок под порывами ветра.

Данте перебрался вперед и теперь смотрел на меня в упор. Я не знал, чего ждать, чего ему теперь от меня надо. Он казался расстроенным – энергии, которые потихоньку скапливались над нами, тактильно напоминали наполнявшие его комнату после смерти Хиямы. Только на этот раз туда прибавились и мои эмоции, не самые мирные. Я чувствовал, как вибрирует лобовое стекло.

– Мы с тобой больные, раз сотворили такое, – сказал он.

Сотворили?.. Я – с Рэйчел? Он – с Перл? Он – с Пенни? С кем-то еще?…Я промолчал. Я был согласен.

– Пока Пенни была в той клетке, я умер за нее тысячу раз.

Я тоже.

– Я действительно забрал ее у того, кто ее очень сильно любил, да. И сказал ему тогда, что понимаю… На самом деле понимаю только теперь.

Лучше поздно.

– Куда ты хочешь ехать, Лис?

– Проведаю Донателлу, приведу мысли в порядок… – подал я наконец голос.

– Донателла – Мастер Фриско? Эта леди кантри ни с кем не сближается без личной выгоды. Я бы не стал ей доверять.

– Да как любому из нас.

– А хочешь, я попробую вернуть твою память? – сказал Данте вдруг.

Честно говоря, меня уже было сложно удивить. После упражнений “найди несоответствие”…

– Почему сейчас?

– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Если этого можно добиться только таким образом, то…

– Ты что, ревнуешь меня к Рэйчел?

Данте посмотрел на меня удивленно – мягко сказано. Грозовое облако колыхнулось и начало медленно таять.

– Кажется, это ты ревнуешь меня к Пенни.

– А повод есть?

– А у меня?

Внезапно мне стало легко. И смешно. Как здорово мы заблудились. Как права была Дел.

– Я навсегда отпустил Рэйчел, клянусь; хотя мне никогда не выплатить ей долг. А что насчет Пенни?

– Она и правда лучшее, что со мной произошло… – сказал он, чуть опустив глаза, – да только после тебя. Не мы с ней и ты, Лис. Мы с тобой – и она, только так.

Мы одновременно посмотрели в ее сторону – Пенни не могла не почувствовать, оглянулась на нас, придерживая пламя волос от ветра. Я смотрел на светлое пятнышко ее лица в темноте и понимал, почему Данте не разрешает ей убивать. Пока Пенни не попробует, она сможет без этого жить и будет меняться медленно… очень медленно. Это все равно, что держать хищника на брокколи, но альтернативы никакой. Если он… если мы хотим сохранить ее прекрасную душу.

У Данте прямо глаза засветились, но по мере пришествия какой-то мысли они начали постепенно гаснуть – зрелище такое же невыносимое, как лунное затмение.

– А твоя амнезия… Перед тем, как все вспомнишь, я хочу предупредить тебя. Потому что потом… белое может стать черным… пол – потолком… все может измениться. Так вот, я хочу, чтобы ты знал – нам обоим дорогого стоило стать друзьями. Но оно стоило того. Я выбрал тебя потому, что, как ты сам сказал – тебе от меня нужен только я… и так было всегда. И в те времена, что ты не помнишь, тоже. Особенно тогда. Ты один испытывал ко мне что-то настоящее и искреннее, чем бы оно ни было… Рэйчел тебя не простила, так что и мне надеяться вряд ли стоит, но все равно знай – я безумно рад, что мы были вместе все эти годы, и хочу, чтобы ты не забыл об этом… потом.

Он прижал к губам кончики моих пальцев. Я снова посмотрел на Пенни – она вертела в руках очки. Затем на Данте. Выбор был не таким уж и сложным, если уж на то пошло.

– Не думаю, – сказал я медленно, – что прошлое важнее настоящего.

После долгой паузы напряженного неверия он выдохнул и обнял меня, крепко, и я его обнял тоже, закрыв глаза, уткнувшись в спутанные кудри. Торнадо умерло, не родившись. Небо снова стало прозрачно-черным, такого глубокого цвета, который только нашим глазам доступен.

– Ой, Лис… Я…

– Знаю. Я тоже.

– Точно?

– Куда уж точнее.

Мы с Данте – и Пенни. Это не просто вариант. Это вообще потолок.

О Рэйчел можно не беспокоиться. Она в хороших руках. Надеюсь, со временем я не буду так остро ощущать ее ненависть.

И у меня даже есть убежище, да не одно.

Кажется, небеса и так ко мне неправдоподобно щедры. Наверное, при жизни я был святым.

Но я переживу, если никогда об этом не узнаю.

*