Текст книги "Притворщик (СИ)"

Автор книги: Nezumikun

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Я скольжу следом бесшумной тенью.

– Парни, вы перепутали машину? Эта принадлежит мне, – говорит он притворно ласково.

Нас обступили, предводитель нагло рассмеялся, поерзал на сиденье и ответил:

– Хочу такую детку себе. Дашь прокатиться? А сам прогуляешься пешочком?

– А не охренел ли ты часом? А ну пошел вон с моего байка! – рыкнул сероглазый, и это послужило для них сигналом.

Они напали скопом, хорошо, что я прикрывал Матвею спину. Пятеро здоровых лбов на двоих – это перебор, ни о каком честном поединке речи не шло.

Уклоняюсь от кулака, бью в корпус противнику ногой, парень отлетает, матерясь. Второй пытается схватить за грудки, но я верчусь ужом и не даюсь, тогда он с рычанием стремится достать меня, молотя кулаками. Судя по приемам, он занимается боксом, но это не поможет.

Противник злится, никак не может меня поймать, провожу серию ударов по болевым точкам, он взвыл и в ярости замолотил руками сильней. Тогда подныриваю и целюсь в солнечное сплетение, вышибая дух. Для меня они как мухи, залипшие в меде, медленные, неуклюжие тела. Второй скорчивается и падает на бетон, поскуливая. Так тебе и надо, сволочь. Нечего нападать на мальчиков-зайчиков. Как раз вовремя: первый очухался и схватил меня сзади, зафиксировав руки; наношу удар ступней ему в голень и ухожу из захвата, соскальзывая вниз, потом подножкой валю его с ног и вырубаю точным ударом в шею. Если знать определенные точки, можно выключить человека, как любую машину, главное – знать, где рубильник.

На Матвея набросились трое, парень вполне успешно отмахивается, не без потерь, конечно. Под правым глазом наливается синяк, губа и бровь разбиты, из носа капает кровь, пачкая футболку. Главарь придурков вполне неплохо знает приемы рукопашного боя. Отвлекаю на себя самого здорового и патлатого, детина грязно ругается и пытается достать меня приемами карате, я просто ухожу от ударов, двигаясь быстро и плавно, а потом, улучив момент, въезжаю ему коленом по яйцам. Когда противник превосходит тебя численностью, нет запрещенных приемов. Поверженный мычит, падает, держась за отбитое хозяйство. Надеюсь, потомства у него никогда не будет, на свете и так хватает идиотов.

Третий готов.

Все время стараюсь не выпускать Матвея из поля зрения, против двоих он вполне неплохо держится, пока остаюсь в стороне, наблюдая. Оба его противника тоже с побитой рожей, нападают, как гиены, метя в самые уязвимые места. Я бы остался в стороне до конца, чтобы не ранить самолюбие соседа, но тут один из нападающих достает нож, маленький, складной, но от этого не менее опасный.

Пара взмахов, Матвей отступает, уклоняется, скаля зубы, его противник рычит, матерится и обещает вспороть ему брюхо. Какие все кровожадные, ручаюсь, что этот сосунок никогда не видел, как выпускают внутренности человеку. А я видел.

Так не пойдет.

Его следующий взмах, мое почти незаметное движение, и я перехватываю руку в болевом захвате, выворачиваю назад к спине, нагибая урода к земле. Мерзавец орет от боли, нож выпадает из его руки, отбрасываю подальше опасный предмет и чуть сильней сжимаю запястье. Хруст костей приносит мне внутреннее удовлетворение, как и надсадный вой.

Матвей тем временем справляется с последним, отправляя противника в нокаут точным хуком справа.

– Ты мне руку сломал, сука! – скулит любитель ножей, бережно баюкая конечность.

– Не надо было выебываться, – тихо говорю в искаженное болью лицо, позволяя на мгновение раствориться маске законопослушного гражданина, парень испуганно замирает. Хорошо, этот еще не безнадежен, возможно, кое-что поймет после этой ночи. Потом переключаю внимание на Матвея, подхожу. – Ну и рожа у тебя, сосед.

Прямо красавец расписной, но даже побитый и в крови он так же привлекателен каким-то непередаваемым животным магнетизмом. Тяжело дышит, лыбится окровавленными губами, придерживая ребра рукой, пробует вытереть футболкой кровь с лица, предсказуемо делает только хуже и окидывает меня подозрительным взглядом.

– Паш, ты кто такой? На тебе ни царапины. – Все холодеет внутри от вопроса, заставляю губы растянуться в улыбке.

– Ни один из них не смог меня поймать, задача воина не победить в битве, а избежать её. Вот я и избежал. Ты просто не такой увертливый, как я.

– Ага, сделаю вид, что поверил. Только вот я ни разу не видел, чтобы кто-то двигался так же быстро.

– Забей, поехали уже, – прохожу мимо парня к мотоциклу, спиной ощущая цепкий взгляд, пытаясь за поспешностью скрыть страх дальнейших вопросов.

– Поехали. И так время потеряли.

Он решил оставить вопросы на потом, это обнадеживает, только вот у меня предчувствие, что после сегодняшнего вечера он вцепится в меня бульдожьей хваткой и не отстанет, пока не докопается до правды.

Обратно домчались с ветерком, Матвей пах потом, кровью и чем-то родным, едва уловимым, теплым… и это меня пугает. Кажется, я привыкаю чувствовать себя в безопасности с ним рядом. Плохо, очень плохо.

Мы оставили байк на университетской стоянке, тихо пробрались в комнату, где я сразу пошел за аптечкой.

– Иди в душ, потом буду тебя лечить.

– Хорошо, мамочка, я быстро, – бросает ехидно, прежде чем хлопнуть дверью.

Вот паразит, двухметровый амбал, а ведет себя как дитё. Но послушался без возражений. Рано или поздно додумается до чего-нибудь, не знаю, что буду делать в этом случае. Пусть все идет, как идет.

Интересно, каким он был ребенком? Задиристым, наверное, непоседой и проказником. Сам никогда маленьким не был, не знаю, что такое детство, быть беззаботным и открытым для всего мира. Изучать окружающее пространство методом проб и ошибок. Джетам такой роскоши не давали, из колбы вытаскивали тело пятнадцатилетнего подростка со всеми необходимыми знаниями, записанными в мозг, а потом три месяца боевой подготовки и на войну. После первой битвы отсев сорока процентный, до года доживала только половина. М-да… что-то опять не о том думаю.

Парень вернулся из душа в одном полотенце, довольно сверкая глазами, даже побитая рожа не испортила ему настроения.

========== Шесть ==========

– Ты опять не здесь, Паша.

– Думаю.

– Много думать вредно.

– Я не много, я в самый раз. Давай свою побитую физиономию, – вытаскиваю спрей для синяков, заживляющую мазь. Сидим за столом перед распотрошенной аптечкой. – Здесь написано, что будет щипать, зато, когда заживет, шрамов не должно остаться.– Осторожно наношу состав на ссадины и раны, парень шипит, ёрзает, смотрит куда угодно, только не на меня. Когда стал наносить мазь на губу, пришлось взять его за подбородок, и он замер. Губы у него мягкие; под горячей кожей бьется пульс, а дыхание ласкает на грани неприличных ощущений. Провожу пальцем по пострадавшей брови, Матвей выдыхает рвано.

– Больно? Прости.

– Нормально, – хрипло отвечает и жадно всматривается в меня, словно что-то ищет, зрачки у него слишком расширены.

Чувствую себя как на минном поле, оступлюсь – и мне конец.

Отпускаю его, опрыскиваю лекарством синяки, которые расползлись по скуле и подбородку, еще несколько – темнеют на шее; мне неудобно, зарываюсь пальцами в короткие волосы и поворачиваю голову под нужным углом. Шипит.

– Ты это специально? – спрашивает и буквально впивается в меня взглядом.

Что он имеет в виду, не понимаю? Вроде больно не делаю, а серые глаза цвета предгрозовых туч испепеляют.

– Что именно? – уточняю.

Засматриваюсь. Они у него такие только, когда он злится или возбуждается. Хм… интересно… и запах изменился, стал более насыщенным. Упускаю тот факт, что продолжаю держать его за затылок, чуть поглаживая. Мысли лениво ползут в голове. Мне нравится его запах, тепло кожи, мне вообще, черт побери, все в нем нравится!

Расстояние между нами неумолимо сокращается, и когда теплые губы накрывают мой рот, я задерживаю вдох, а потом отдаюсь во власть чужого желания. Матвей целуется осторожно, мягко, лижется, просит впустить, и я позволяю проникнуть глубже, растворяясь в неизведанной ласке, смакуя, впитывая, запоминая. Меня никто никогда не целовал, не знал, что это так приятно. Языки сталкиваются, борются, мы смешиваем дыхание, слизываем вкус друг друга, жар волнами расходится по телу, ударяет в голову, заставляет приподняться все волоски на теле. Желание – вот, что нас объединяет.

Он углубляет поцелуй, обнимает за плечи, срывает с волос бандану и зарывается рукой в пряди, поглаживая. И это почти слишком… слишком много, чтобы я выдержал эту пытку лаской. У него пульс зашкаливает, а я усилием воли усмиряю сердце, чтобы не потерять контроль. Кровь кипит в жилах, и под ладонями горит чужая кожа, но как бы мне не хотелось, возбуждение не доходит до паха, оставаясь комком в солнечном сплетении.

Наши стоны смешиваются. Он слишком близко. Так нельзя! Где моя невозмутимость? Похоже, растворилась в запахе похоти, так же, как и мозги. Привкус крови отрезвляет – рана на его губе открылась. Что я творю?

С трудом прерываю ненасытную ласку.

– Мат… вей… притормози, – шепчу, упираясь в монолитные плечи. Он смотрит на меня пьяными глазами, облизывает красные губы и рвано дышит.

– Что такое? Слишком быстро? Но от тебя невозможно оторваться, Паша… да и практика тебе не помешает, – улыбается, снова тянется и гладит по плечам ладонями. – Ты притягиваешь, как магнит.

Парень разгорячен близостью, и это делает его опасным. Надо остановиться! Ничего хорошего все равно не будет.

– Матвей… не уверен, что вообще стоило начинать все это, – говорю с горечью.

– Почему? – смотрит требовательно, и былая нега рассеивается, уступая место гневу в его глазах.

– Тебе нравится. Ты наслаждаешься процессом не меньше меня. Так в чем дело?

Как же ему объяснить, не оскорбив и не оттолкнув? Ну и вляпался… а все любопытство неуемное. Заигрался в человека, вот теперь и расхлебывай, как хочешь.

– Не уверен, что смогу ответить тебе так, как ты этого ждешь, Матвей. Я не совсем здоров и… Черт. Как сложно! – зажмуриваюсь, тру щеки ладонью и пытаюсь отвернуться, но мне не дают.

– В чем дело? Скажи прямо. – Держит мое лицо, обхватив руками, ждет, гневно поджимая губы.

– Я не испытываю сексуального возбуждения с момента аварии, когда погибли мои родители. Ничего не получится, – мягко отнимаю его пальцы от лица и сам провожу ладонью по груди, затем ниже к паху, касаюсь вздыбленного полотенца. – Ты уже готов к подвигам, а у меня даже не встало.

Парень не верит и проверяет, проводя рукой по ширинке. Позволяю, хоть и задерживаю дыхание.

– Бля-я-а-а…– тянет шокировано.

– Вот и я о том же. Думаю, что не стоило даже и начинать. Прости…

– Да черта с два! Не думай, что это меня остановит! – почти рычит он мне в лицо. – Я о тебе думаю с самой нашей первой встречи! Ты мне снишься уже… решил, что все пройдет, забуду. Да вот не проходит!

– Полагаешь, если трахнемся, тебя отпустит? – мой голос не намного теплее космической пустоты. Хотел спросить равнодушно, но осколок обиды проскочил, уколол больно.

Матвей выдохнул, отклонился на спинку стула.

– Ну зачем ты так, Паша? Меня интересует не только твое тело, но и мозги. С тобой интересно. Секс, конечно, тоже не маловажен, иногда люди не подходят друг другу именно в постели, и хотелось попробовать с тобой. Скажи, ты совсем ко мне ничего не чувствуешь? Никакого желания?

Усмехаюсь не слишком радостно.

– Желание есть… потрогать тебя везде хочется, а поцелуй вообще мозги расплавил. С тобой тепло, хорошо, приятно, жарко. Только жар останавливается в районе поясницы, а дальше – ничего.

Он зеркалит мою усмешку, запах желания все еще витает вокруг нас.

– Ну хоть не противен, и то плюс, – бурчит себе под нос.

Медленно наклоняется и заправляет мне волосы за ухо, проводит по шее кончиками пальцев, слежу за ним, прикрыв глаза.

– Обещай, что не будешь бегать от меня, прятаться и игнорировать, и скрываться на своем дереве.

– И надолго тебя хватит без секса? – добавляю яду в интонацию.

– Обещай!

– Ладно, сбегать не буду. Только зря это все, ты нормальный парень, гормоны из ушей лезут, для физического и психологического адекватного состояния тебе нужен секс. Долго ты на сухом пайке не протянешь. Что делать-то будешь?

– Дрочить в душе! – и бровями по-блядски играет и облизывается. – И тебя зацеловывать до одурения. Ты же не против? – томно мурлычет он, явно нарочито.

– Да делай, что хочешь!

Я рассмеялся заливисто, прямо от сердца отлегло, а у него глаза стали серьезными.

– И буду делать. Ласкать можно по-разному. Раз тебе приятны поцелуи, вероятно, что другое понравится. Позволишь?

Он спрашивает разрешения? Ему это важно, мое согласие, а мне важен он, как ни странно. За месяцы проживания я привык к нему, прирос, прикипел с мясом. У меня ни с одним человеком такого не было, имею в виду не с джетом. Что с этим делать, я не представлял. Боюсь только, что, не добившись отклика от меня, он быстро разочаруется. Пусть. Тогда останемся просто друзьями, мне хватит и этого. Есть так же опасность, что он поймет, кто я на самом деле, узнает, что мое прошлое лишь легенда, и я вовсе не пушистый милый зайчик. Слишком много у меня секретов. Матвей не дурак и уже подозревает неладное. Плевать. Хочу еще немного побыть обычным человеком, а там будь, что будет, как нам говорили психологи: «Воспитывайте здоровый эгоизм».

Только бы он подольше не спрашивал, куда я уезжаю каждую вторую субботу на целый день.

– Позволю. Самому интересно, к чему это приведет. Сообщи мне, когда надоест воздержание, и ты на все плюнешь.

– Не дождешься!

– Как скажешь. А теперь давай спать.

– Давай, – соглашается легко, встает, сдергивает с себя полотенце и падает в постель голышом. Позер!

Выключаю свет и иду в душ, когда возвращаюсь, у него уже ровное дыхание. Засыпая, слушаю стук его сердца. Я никогда не мечтал о будущем, не загадывал наперед, может, стоит начать делать это сейчас?

========== Семь ==========

Космические боги! Если бы я знал, на что подписался! Но теперь поздно отказываться от своих слов. Матвей начал таскать меня на лесные прогулки: выходные мы неизменно проводили на свежем воздухе около небольшой речки, до которой час лету на общественном транспорте и потом еще полчаса пешком по затаенным тропинкам, где можно встретить туристов, рыбаков и охотников. Лес был в меру дикий, иногда попадалась мелкая живность.

Брали с собой палатку, еду, спальники и проводили на природе все два дня, купаясь, жаря на костре мясо и отдыхая. Было трудно скрывать свои привычки, мне хватало четыре часа сна, остальные два приходилось валяться, слушая дыхание Матвея в соседнем спальнике. Потом вставал, приводил себя в порядок, подбрасывал в потухший костер дров и грел съестное. Почуяв запах пищи, парень просыпался и выползал взъерошенный и смешной, пока он чистил зубы, я накладывал еду в тарелки и разливал чай.

– По тебе часы можно сверять, – ворчал он, отхлебывая из кружки и довольно жмурясь.

Он прав, внутренний хронометр никогда меня не подводил. После этого замечания я стал делать разброс во времени на десять минут.

Мы общались на любые темы, он мог часами говорить о мотоциклах, о семье. Я же больше слушал и ловил на себе внимательные взгляды. И еще… теперь мы целовались постоянно, при любом удобном моменте, я выполнял обещание и не бегал, а он отрывался по полной. Его напор ошеломлял и заставлял теряться, вышибал все мысли из головы и обнажал нервы. Никогда не думал, что поцелуи могут быть такими разными. Приходилось тормозить регенерацию, чтобы засосы не исчезали слишком быстро. Вообще, все происходящее выводило меня из равновесия, нам всегда говорили, что джеты не приспособлены для секса, мы холодные, безэмоциональные, только вот сосед разбивал все эти убеждения на осколки. Матвей ластился, как большой кот, лез обниматься, говорил иногда чертовски смущающие вещи, но вместе с тем не напирал, никогда не использовал силу, всегда спрашивал, приятно ли мне и не хочу ли я остановиться. А я не хотел, только вот тело по-прежнему не стремилось правильно реагировать.

Один раз мы так увлеклись поцелуями в палатке, что сожгли мясо. Пришлось вытащить нож, привязать его к древку и идти ловить рыбу. Матвей наблюдал со стороны, сначала подшучивал, но потом замолчал, как только первая лоснящаяся рыбина вылетела на берег, трепыхаясь. Его восторгу не было предела, хотя чистить он её явно не умел: обляпался чешуёй с ног до головы так, что потом пришлось стирать вещи и мыться, зато поели сытно.

Матвей выпросил у меня орудие ловли для осмотра, покрутил в руках, внимательно изучил рукоять и лезвие. Не знаю, что он хотел найти, но какое-либо клеймо или опознавательные знаки на ноже отсутствовали. Все оружие джетов всегда оставалось безликим, отличалось особой прочностью и походило на стандартное вооружение любой армии.

– Хороший нож, Паша.

– Отличный, – подтверждаю, упаковывая клинок в кожаные ножны.

– Ты его всегда с собой носишь. Подарок?

– Скорее, наследство.

– И где же учат так ловко обращаться с оружием?

– Папа любил охотиться, брал меня с собой.

– Ты почти не говоришь о родителях.

Пожимаю плечами.

– А что говорить? Они погибли, я остался жив – не слишком веселая история.

– Так и есть, но почему-то я не видел у тебя ни одной их фотографии.

– Мне они не нужны, я и так помню, как они выглядели. И что за допрос с пристрастием? Возможно, мне просто не хочется бередить старые раны, – выкрутился я и, подорвавшись, пошел к воде, на ходу стягивая одежду. – Я купаться… Ты со мной?

Матвей внимательно посмотрел на меня и пошел следом.

Потом мы долго плавали, сидели у костра, целовались, в общем, отлично проводили время, только вот меня не отпускало ощущение, что парень понял, что я ему вру и многое не договариваю. Скоро он спросит прямо, и я не знаю, что ему ответить. Не то чтобы к джетам относились плохо – за прошедшие годы после войны все привыкли, что мы живем среди людей. Многие вовсе не прятались, но большинство предпочитало маскироваться, как я. Не все люди готовы узнать, что соседствуют с головорезом, прошедшим войну, как бы ни говорили о терпимости в нашем обществе, косые взгляды, неприятие, страх и любопытство – извечные спутники тех, кто выделяется из серой массы обывателей – таков закон природы.

Существовали и еще менее прозаичные вещи – каждый из нас подписывал бумагу о неразглашении сведений: нам запрещалось распространяться о том, чем мы занимались во время войны, очень многие люди сделали себе карьеру на крови и бесчисленных жертвах, а мы прямые свидетели и исполнители приказов. Так что лучше притворяться простыми обывателями и не отсвечивать, так всем было спокойней.

Как-то вечером Матвей чинил защелку в ванной, которую в очередной раз вырвал случайно, ударил молотком по пальцу и выдал витиеватые ругательства, бросил инструмент и сел в кресло, дуя на пострадавшую конечность.

Я молча вытащил аптечку, обработал ему руку, заклеил пластырем, затем подобрал молоток и пошел доделывать задвижку. И тут меня огорошили.

– Паш, ты девственник?

Я ударил по гвоздю слишком сильно, чуть не расплющив крепление, и в изумлении повернулся к соседу.

– С чего вдруг такие вопросы?

Ухмыляется и глазами меня так и поедает.

– У меня есть свое мнение, но удовлетвори моё любопытство.

Отворачиваюсь и доделываю работу, потом кладу молоток в ящик для инструментов и отвечаю осторожно.

– Если ты спрашиваешь, имел ли я с кем-нибудь добровольный сексуальный контакт, то нет.

– Понятно, – выдыхает, встает и обнимает меня со спины, сцепляя руки на животе, кладет подбородок на плечо. Горячий, он всегда такой горячий, большой, сильный, и когда я почти расслабляюсь в его руках, он тихо продолжает. – А недобровольный?

Все-таки заметил оговорку, волчара!

Дергаюсь, не пускают, лишь притискивают сильней. Пытаюсь вырваться, но меня настолько крепко держат, что бескровными методами освободиться не получится. Не хочу делать ему больно. Не заметил, как начал задыхаться, теряя контроль – он все же вывел меня из равновесия. Теплые губы обласкали шею, руки поглаживают живот, и ласковый шепот на ухо:

– Тише, тише, Паша. Ответь, мне нужно знать. Ты ведь дичишься не просто так, да и проблемы у тебя не на пустом месте. Может, авария и виновата, но ведь не только она? Я прав? И исчезаешь ты неизвестно куда два раза в месяц, уезжаешь на междугороднем аэрокаре.

– Не твое дело! Отпусти! – процедил я, сквозь зубы, пытаясь разжать хватку.

– Не отпущу!

На меня находит холодное спокойствие.

– Ладно, сам напросился, – бью его локтем в бок, выворачиваюсь, заламываю одну руку за спину и сжимаю пальцами плечо рядом с ключицей, если пережать – он потеряет сознание, а так – просто не может двигаться. – Не смей. На меня. Давить. Никогда. Ты только что потерял все доверие, которое успел заслужить! – цежу холодно, потом отпускаю его, хватаю рюкзак и выбегаю на улицу.

Мне надо проветриться. Душно, и щеки почему-то горят, моё имя несется в след немым укором. Что ж я творю? Знал ведь, что ничем хорошим это не кончится. Ох, и правильные вопросы ты задаешь, Матвей. А что я ждал? Парень и так со мной носился, как с драгоценностью. Даже самому недогадливому будет понятно, я ему не просто нравлюсь, чувства глубже, многогранней. И надо ведь так случиться, что он залез под кожу так незаметно, ненавязчиво, вытащил из нутра самое больное, позорное, то, что ноет постоянно, цепляет по нервам и не дает покоя. Я ожидал совсем других вопросов. Идиот.

К любимому дереву не пошел, он меня там в два счета найдет, прогулялся по парку и сел на скамейку. Вечер, народ снует туда-сюда, никто не обращает на меня внимания. Сумасшедший дом какой-то. Внешне я спокоен, а внутри – буря. Сейчас бы пробежаться на полной скорости, чтобы ветер в лицо, или сходить в тир и пострелять по мишеням, или, на худой конец, подраться, только с равным, чтобы выложиться на двести процентов. Так ведь нельзя. Ничего нельзя, заметят, заподозрят. Как я устал носить маску, и, похоже, потерял единственного человека, который хотел узнать меня поближе.

Ветер доносит знакомый аромат, напрягаюсь, слыша шаги, на плечо ложится рука, поднимаю глаза.

– Ты же обещал не бегать от меня, Паша.

========== Восемь ==========

Смотрю на него и не могу оторваться, дыхание у Матвея сбито – бежал, сердце стучит взволнованно, серые глаза выжидающе смотрят, а рука сжимает плечо в попытке удержать на месте.

Молчим, пялимся друг на друга. Да он ведь перенервничал! Запах страха все еще окутывает его тонкой дымкой, не за себя боялся, за меня. Внутри разливается тепло, оказывается, это приятно, когда о тебе беспокоятся.

Поддаюсь порыву и трусь щекой о теплую руку, парень потрясенно выдыхает, разжимает хватку, пальцами мимолетно проходится по волосам, успокаивая.

Секунда, и он садится рядом, плечом к плечу. Мне неловко, не знаю, что сказать.

– Я не хотел отвечать на вопросы, но и не сбегал, – выдал правду для разнообразия.

– Хорошо.

– И ты не услышишь от меня подробностей, по крайней мере, не сейчас. Но да, ты был прав.

– Хорошо.

– А про поездки я расскажу тебе позже. Мне нужно еще немного времени, чтобы все обдумать.

– Договорились.

Сердце у него выровняло ритм, голос спокойный. Кажется, конфликт исчерпан хотя бы на время. Берет меня за руку, переплетая пальцы, так и сидим рядышком, напряжение медленно, но верно отпускает меня, расслабляюсь и кладу голову ему на плечо, не вижу его лица, но чувствую, что Матвей улыбается. Так спокойно.

Ветер обдувает лицо, мои страхи забились в самый дальний уголок души, вот бы они там и оставались.

– Ты идиот, Паша, ты это знаешь?

– Ага.

– И рука, кстати, все еще болит.

– С меня массаж.

Скептически хмыкает над ухом.

– Знал бы, спровоцировал раньше.

– Что, нравится в синяках ходить?

– От тебя готов снести все, что угодно.

Сердце пропускает удар. А он ведь на полном серьезе сказал. Ну и что ты будешь с этим делать, солдат? Доверие – полное, безграничное. Дождешься, он тебя еще и с родителями захочет познакомить – и что тогда? Пиздец. Не хочу сейчас об этом думать. Проблемы нужно решать по мере их возникновения.

Массаж я ему сделал вечером, промял все косточки так, что Матвей только громко стонал и матерился, зато быстро расслабился и уснул как младенец. Я еще долго смотрел на его безмятежное лицо и думал о своей жизни, о том, чего я хочу, и как этого добиться. Все подозрительно хорошо складывалось, а опыт говорил, что когда все прекрасно – надо ждать большой подлянки. Пока я не знал, в чем это проявится, оставалась надежда пережить неожиданности без потерь.

***

Прошел месяц, и наступили экзамены, которые вытянули из нас все жилы и не оставили времени на рефлексии и глупости. В атмосфере взаимной подготовки мы сблизились еще больше.

Целовались каждый день подолгу, до припухших губ и глухих стонов, я отвечал ему со всей порывистостью и жадностью. Внутри меня будто разгоралось солнце, которое пыталось выплеснуть свое тепло наружу, и этот жар порождал сильные эмоции, которые раньше я не испытывал. Мне постоянно хотелось прикасаться к Матвею, пробовать на вкус его кожу, облизать всего. Весь контроль улетал, когда он проходился губами по шее, стонал, смотрел черными от похоти глазами, прижимал меня к себе и лапал за задницу. У меня внутри все дрожало, ноги слабели, а голова становилась пустая и легкая.

После он оставлял меня, тяжело дышащего, с расфокусированным взглядом, а сам бежал в душ, где даже сквозь шум воды я слышал его стон, когда он кончал, помогая себе рукой.

Чувство вины росло, я проклинал свое тело, не способное реагировать нужным образом, но потребность в ласках стала необходимостью, и я с ужасом ждал, когда парню надоест заниматься мазохизмом, и он пошлет меня, и заведет себе нормального любовника. Но дни шли, сменяясь неделями, а Матвей оставался все также ненасытен в поцелуях и ласках, и не было ни намека на то, что он чем-то недоволен.

Наконец мы сдали все зачеты, я первым отстрелялся и сидел на ступеньках учебного корпуса, поджидая Матвея, прошло уже больше часа. Он появляется в дверях, уставший, но довольный, встаю навстречу и охаю, когда он стремительно подходит, хватает за талию и приподнимает над землей. Испуганно упираюсь в плечи и шиплю:

– Поставь меня, придурок!

– Не-а, – придурок лыбится и прижимает меня сильней. – Я сдал! На “отлично”. Все благодаря твоей помощи. Ты чудо, Паша!

Вид у него, как у обожравшегося сметаны кота, и я не могу сдерживать улыбку.

– Пусти, на нас уже смотрят, – не забываю оглядываться по сторонам и подмечать любопытных наблюдателей.

– А мне плевать, – но он все же аккуратно поставил меня и поцеловал, всерьез.

Я вспыхнул до ушей, вокруг раздались смешки и улюлюканье: то ли осуждающие, то ли действительно завистливые. Но нам уже было все равно. Я обнимал его за шею, запускал пальцы в короткие волосы и целовал в ответ. Когда мы нашли в себе силы расцепиться, Матвей спросил:

– А ты как сдал?

– Все на “отлично”, включая физподготовку.

– Я в тебе ни секунды не сомневался. Поехали праздновать?

– Куда? Я не пью.

– В кафе. Накормлю тебя мороженым. Какое ты любишь?

– Не знаю, – ляпнул я совершенно бездумно и прикусил язык.

Парень замер и прямо душу мне вынул своим взглядом.

– Интересный ты человек, Паша. Не пьешь, не куришь. Кофе только со мной попробовал, мороженое не ел. Зато имеешь ай-кью выше, чем у нашего учителя астрономии, я знаю, проверял по базе, сравнивая анкетные данные, и дерешься лучше инструктора, а это я уже сам видел. Вот что мне думать прикажешь?

– Что природа щедро одарила меня умом и сообразительностью?

– Издеваешься?

– Немного.

– Ладно, я тебе доверяю. Дело за малым, теперь ты должен мне поверить. Только… странно все это.

Мы почти дошли до стоянки, останавливаюсь, держу его за руку и смотрю в серые льдинки глаз. Он прищурился, пожевал губу и кивнул, что-то решая для себя.

– Хорошо, пошли есть мороженое.

Мы поехали в кафешку; я не ожидал, что мороженое бывает стольких видов. Читая меню, завис и все никак не мог выбрать. В результате мы заказали восемь разных порций, съели по половинке от каждой. Думал – не выживу: и вкусно, и не лезет больше. Потом пили кофе и чай, болтали о разных вещах. Вообще за последнее время я говорю слишком много, за всю прожитую жизнь столько не разговаривал, сколько за последний год. Не хотелось думать о серьезных вещах, не хотелось просчитывать варианты, но мозг действовал помимо воли. В кафе сел так, чтобы видеть дверь и окна, пока болтали, автоматически фильтровал информацию, фоном слушал голоса посетителей, отслеживал передвижение официантов. Вот такой я зверь… диковинный.

Матвей рассказывал очередной забавный случай из детства, а я смотрел на его губы и недоумевал, как мог так сильно привязаться к человеку, который с самого начала меня только раздражал. Теперь и дня не могу прожить без него, он стал нужен, как воздух, незаменим, необходим, желанен. Боюсь расставания, боюсь обидеть его, так я не боялся, даже на войне, сидя в кабине истребителя и бомбя очередную базу противника. Все сложно и странно, и… волнующе. Я как хищник в засаде, которого выманили на поляну, накормили, обогрели, приласкали, даже не смотря на укусы и сопротивление, а теперь надевают ошейник, и я рад подставить шею, и совершенно не сопротивляюсь, потому что уже не могу без всего этого.

Мы просидели в кафе допоздна, в общагу приехали уже в сумерках, уставшие, но довольные. Я был слегка дезориентирован от переполняющих эмоций, от тепла парня, пропитавшего меня насквозь. Его одеколоном теперь пропахла вся комната, терпким, притягательным, с ноткой хвои и трав. Раньше приходилось отключать обоняние, чтобы не чувствовать его, сейчас же я с наслаждением дышу пропитанным ароматами воздухом. В жизни все так быстро меняется.

– Я в душ, – беру чистое полотенце, вещи и скрываюсь за дверью.

Наслаждаюсь, стоя под упругими горячими струями, улыбка не сходит с губ, а в солнечном сплетении собирается теплый комок и растекается по всему телу, даря расслабление. Прерывает умиротворение звук открывающейся двери, давно не пользуюсь защелкой – что толку, если парень вырывает её на раз, только чинить опять. В ванную просачивается Матвей в одних боксерах и пронизывает взглядом, словно хочет забраться под кожу.

– Ты чего? – мне немного неуютно под пристальным вниманием, после того случая он ни разу не видел меня полностью обнаженным, а под струями воды не спрячешься. Его взгляд скользит по коже, ласкает, обжигает, в глазах голод, желание, жажда. Матвей облизывает губы, руки скрестил на груди – нервничает.

– Можно с тобой, Паш… я тебе спинку потру, – и улыбка такая неуверенная, как будто ждет, что я сейчас на него орать начну и кидаться вещами.

Прислушиваюсь к себе: угрозы не чувствую, только предвкушение. Мне тоже хочется стать ближе.