Текст книги "Отгремевший Гром из иных миров (СИ)"

Автор книги: NeitoDorio

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Что-то не так? – поинтересовалась девочка.

– Думаю, эта пищу не станет для меня последней.

– О! Ты что?! Мы с мамой хорошо готовим! – возразила Майя.

– Да. Дело вовсе не в еде, – успокоил ее Авендаль и приступил.

Выдохнув с неким облегчением, девочка все же решила закинуть в стирку всю свою мокрую одежду, в которой сидела все это время. Пока гость тихо вел себя в обеденной, Майя переоделась: майка, да широкие штанишки. Подойдя к зеркалу, она пригляделась: вроде, выглядит прилично. Хотя, какая уже разница? Сделав глубокий вдох, девочка вышла в зал и с удивлением обнаружила, что на тарелках, которые были заполнены до краев, уже не осталось и крошки.

– Благодарю. Все было очень вкусно, – поклонился Авендаль. – Могу я чем-то помочь за такое гостеприимство?

– О! Вот и хорошо! – обрадовалась Майя и поспешила отнести к раковине грязную посуду. – Тебе, я думаю, стоит отдохнуть.

Приятно зажурчала теплая вода, девочка закатала рукава и принялась за работу, пока ее гость из другого мира продолжал знакомиться с помещением.

– У вас есть водопровод? – спросил он.

– А у вас?

– Есть, – Авендаль подошел к широкому окну и выглянул во двор, в котором уже горели фонари. – Огненные камни?

– А? – закончив с мытьем посуды, Майя встряхнула и вытерла руки полотенцем. Подойдя к окну, она не сразу поняла, что именно так заинтересовало «эльфа». – Ааа! Электричество! – объяснила она. – Это как… молнии в резиновых шнурках.

– Звучит крайне опасно.

– У нас без него почни ничего не работает, – развела руками девочка. – Все приборы на электричестве.

– У нас свет дают огненные камни – это горная руда. Светятся в темноте и полумраке. Когда светло, накрываем их тканью.

– А откуда ты? – наконец спросила Майя. – Ты ведь из картины?

– В вашем мире это была картина, – Авендаль задумчиво оглядел помещение. Он недолго молчал, видимо думая: «А стоит ли отвечать на этот вопрос?» – А поверишь мне? – спросил Унамар для начала.

– Ты ведь из другого мира. Ты выпал из старой картины в подвале заброшенного дома.

– В тех руинах?

– Заброшка, – повторила Майя. – Дом ветхий, там уже никто не живет.

– А что делала там ты?

– Я? – и снова она задумалась над тем, что же толкнуло ее пойти в то место? Девочку, что едва видит дальше собственных рук? – Я услышала крик, – ответила она немного неуверенно. – Он был твой?

– Крик, – «эльф» снова обратил свой взор на темное небо, прошептав, – мой крик пробился эхом даже через завесы множества измерений… Хм… – Авендаль пригляделся к чему-то. – Какое странное облако.

– Что? – Майя взглянула на гостя, не видя смысла смотреть на небо: оно такое далекое и всегда недосягаемое взору девочки. Все эти «причудливые», по словам сверстников, облака девочка могла увидеть лишь на фотографиях.

– Так, – Унамар показал куда-то, но Майя все еще могла лишь догадываться, о чем он говорит, – Облако тянется от мерцающей звезды.

– А-аа, – протянула хозяйка. – Скорее всего, шлейф от самолета. Э-то… – она потупила взгляд, наскоро соображая, как доходчивей объяснить пришельцу, возможно неизвестное ему слово. – Большая… железная птица, в которой летят люди. Наш мир огромен, и не в каждое его место можно дойти пешком, или доехать на машине. Самолет летит быстро.

– Птицы из металла… хм… мы называем это железно-планы. Но на них никто не летает. Они… скорее оружие, нежели средство передвижения.

– Значит, мир, откуда ты пришел, похож на наш, – вслух предположила Майя.

– Что ж, это возможно. А… Что светит там? – Авендаль устремил свой взор на далекие прожектора со спортивного поля.

– Не знаю, – вздохнула девочка, упершись руками в подоконник. – А, может, и знаю, просто не вижу.

– Не видишь? – удивился Унамар. – Вот же!

– Я… как бы это сказать… инвалид по зрению, – она вытянула руку вперед. – Это называется близорукость. Не вижу почти ничего дальше кончиков пальцев. В школе ношу очки, но они не сильно помогают, да и выгляжу в них, как водолаз… эх… – девочка всплеснула руками с нотками досады в голосе и прошла в зал, где села на диван.

– Это болезнь? – переспросил Авендаль, обернувшись к ней.

– Да.

– И она не лечится.

– Может быть, и лечится… у кого-то. А я уже смирилась, – слегка усмехнулась Майя. – А тебе, наверное, помыться надо, – заметила она. – И одежду постирать, – встав, девочка поманила «эльфа» за собой.

На ощупь Майя включила свет в ванной, отшвырнула ногой, мешавшееся полотенце для ног, откинула цветастую занавеску. Переключив напор на душ, она сполоснула всю ванну и снова вернула рычажок в исходное положение.

– Вот тут два вентиля. Красный – горячая, голубой – холодная. Нужно покрутить, чтобы воды настроить, – начала объяснять хозяйка, пока гость, стоящий по правую сторону от нее, внимательно слушал, как управляться с приборами иного мира. – На душ переключать здесь. Только держи его, а то по всей комнате от напора полетит. Вот эту дырку надо заткнуть, чтобы вода не вытекала… если надо… А одежду, – она отошла к стиральной машине и открыла дверцу, – все, сюда. Только чтобы в карманах ничего гремящего не было: железки всякие, мелочь. А то машинка сломается, а ты свои вещи потом не найдешь. Ну… – она помотала головой, смотря по сторонам и думая, ничего ли она не забыла, – это… вроде… А! Вопросы?

– Если позволишь. Это устройство моет одежду?

– Ну, да. Ах! Тебе же переодеться надо во что-то… – слегка засуетилась девочка. – Я поищу что-нибудь у папы. Что-то да должно подойти.

– Зачем мне чужая одежда?

– Пока твоя сохнет. Это не долго, я на отжим поставлю… ох… – от переизбытка эмоций у Майи слегка закружилась голова. Еще ведь несколько минут назад она была совершенно спокойна, так почему? Не потому ли, что все больше она понимала, что сном происходящее быть не могло? – Тебе ве-едь нужно в чем-то переночевать. Вот я и…

– Я понял тебя, – заметив, как волнуется гостеприимная хозяйка, кивнул Авендаль, и девочка живо покинула ванную.

– Вот и хорошо, – сказала она напоследок и, прижавшись спиной к двери, выдохнула. – И чего я так разнервничалась? – подумала Майя, с улыбкой прикусив губу. – Сама же ломанулась в этот сарай… И о чем я думала, боже…

Только сейчас к ней приходило осознание происшедшего. Лишь поздним вечером, почти ночью, она окончательно поняла, что все это ей не приснилось, хотя до этого девочку терзали сомнения. Оттого, наверное, она была так спокойна. Теперь это становилось слишком реально, и оттого сердце принялось отбивать бешеный ритм.

За дверью зашумела вода, и Майя различила звуки шуршания одежды. Когда скрипнула дверца стиральной машинки, девочка, наконец, отлипла от двери и направилась, сначала в родительскую спальню. Здесь она бывала нечасто, а потому могла знать, где лежит одежда отца, лишь наверняка. С включенным светом, который поначалу резко бил в глаза, Майя нашла постиранные домашние серые штаны и широкую майку, которая была велика на размер даже ее родителю. Должно было подойти.

Снова вернувшись к ванной, девочка сделала глубокий вдох и живо, почти не глядя, швырнула одежду через приоткрытую дверь на крышу стиральной машинки.

Взяв себя в руки, Майя разложила диван в зале и застелила его свежей простыней. Из родительской спальни притащила еще пару подушек и одеяло. Все было готово, и девочка даже удивилась тому, как быстро со всем управилась.

Еще раз взбив подушки, он зашла в свою комнату, где на столе лежали оставленные ею рисунки. Взглянув на них еще раз, Майя закрыла и отодвинула подальше краски и стакан с водой.

Шум воды в ванной прекратился, и через две минуты из нее вышел Авендаль, одетый в серые штаны и рубашку задом-наперед, чего девочка даже и не заметила. «Эльф» сделал несколько шагов и оказался в метре от хозяйки, в ее небольшой, но довольно уютной комнате. По взгляду юноши можно было легко понять: в новой одежде было ему весьма некомфортно. Оставшись без своей сумки и накидки, он слегка обнимал сам себя за плечи.

Вздохнув с неким облегчением, он осмотрелся, и сразу в глаза ему бросились рисунки девочки, которые та уже собиралась убрать со стола. Заметив недописанные картины, Унамар едва заметно вздрогнул.

– Так ты… мастер? – настороженно спросил он.

– Мастер? В чем? – удивилась Майя.

– Мастер? Твои работы.

– А! Всего лишь наброски, ничего особенного, – девочка со вздохом махнула стопкой исчирканных листов и швырнула их обратно на стол.

– Это работы мастера, с ними нельзя так обращаться, – возмутился пришелец и подошел к столу. – Что на них?

– Я их… не закончила, и они мне не нравятся.

– Ты говоришь так, будто тебе все равно, – юноша, осторожно касаясь бумаги, осмотрел все работы.

– Но мне все равно. Это плохие рисунки. Я только учусь.

– Мы учимся всегда, но работы, созданные Мастером… – Авендаль посмотрел Майе в глаза и резко замолчал. Взгляд его тут же стал намного спокойнее, опустились брови. Юноша прикрыл глаза, а затем, снова посмотрев на хозяйку, произнес. – Ты не мастер… – в его голосе было что-то от легкой радости. – Ты всего лишь… ох, возможно, я отдал бы многое, чтобы быть, как ты, – Унамар потер пальцами переносицу.

– Как я? Не видеть всю жизнь того, что дальше моей руки?

– Нет… Но ты… свободна. Ты творец – не Мастер.

– А есть разница?

– Это… нет… – он помотал головой, будто бы заставляя себя молчать. – Не нужно знать… хотя… – он долго молчал, обдумывая все, что накопилось в голове. – Хорошо… я расскажу, – Авендаль уселся на край кровати и сложил руки в замок, готовя себя к долгому и тяжелому рассказу. Майя села в свое кресло, напротив него. – Я прибыл из мира, где искусство стало главным оружием… Уже долгие годы между двумя кланами Унамар ведется война интересов, переросшая в сражение на поле брани, повлекшее за собой множество жертв и разрушений. Я был еще мал, когда до мирных жителей дошли слухи о готовящихся атаках на врага. Когда-то мирный народ был разделен не сошедшимися взглядами на мир и творение. Началась борьба за все, что мы имели, но силы сторон были примерно равны. Мы и побеждали, и проигрывали, и снова вступали в бой. Война затянулась и на какое-то время даже затихла, ведь ресурсы были уже на исходе… но год назад… год назад некоторые из нас проснулись и поняли… что теперь способны на гораздо большее, чем могли мы представить… – с тяжелым вздохом юноша продолжил. – В то утро я сел за работу: картину, изображавшую редкую и безумно прекрасную птицу, какую в наше время многие видели лишь в книгах. Каково же было мое удивление, когда нарисованная птица взмахнула крылом и выпорхнула из раскрытого окна моей мастерской! Я в своем открытии был не один. Многие творцы моего города один за другим открывали в себе этот дар. Художники, писатели, музыканты, певцы, скульпторы – нас стали гордо называть Мастерами. Мы могли воплотить в жизнь любую фантазию, но и представить не могли, что наши правители мечтали о смертельном оружии, способном в миг стереть противника и все, что он создал, с лица земли… Власти обратились к Мастерам с этой просьбой и предлагали любые ценности за их работу… но все отказались, как один. В знак протеста Мастера сложили свои инструменты, но это не могло остановить войну. Нам угрожали, уничтожали все наши прежние творения, отнимали все, чем мы дорожили. Когда не помогло и это, Мастером начали ловить и насильно отправлять на войну… – Авендаль сжал руки сильнее, впиваясь в кожу ногтями. – Был ли я тогда умнее все, или же просто трусливей? Я так и не выдал своего дара, скрывал, как только мог… Но меня нашли… Под угрозами меня сдали мои же соседи, для которых я трудился долгие годы. За укрывательство я лишился всего, что имел, и попал на войну, как один из сильнейших Мастеров. Я был тогда и музыкант, и скульптор, и резчик по дереву, но, прежде всего – художник. Им нравились такие творцы, способные по взмаху кисти явить на свет грозную машину разрушений. Нас, мастеров, держали под постоянным наблюдением, выдавали инструменты и материалы только во время работ, не кормили и били, если мы отказывались творить… Кто-то поплатился жизнью за свои непоколебимые принципы, те, что хотели выжить больше, лишали себя души и покорно выполняли задания… Я был одним из таких, кто решил отринуть свою гуманность, сохранив жизнь себе и тем, кто по моему примеру позже становились причиной, по которой война между кланами стала еще ужасней. Мастера с нашей стороны, Мастера врага – все мы оказались заложниками своего дара… – звуки далекой, покинутой им войны, доносились до Авендаля приглушенным гулом. Сам Гром говорил с ним этими страшными звуками. Взрывы и крики, грохот рушащихся зданий. – Почти полгода я видел, как созданные мной монстры рушат города и поселения. Мосты раскалывались надвое, древние замки крошились, как хрупкие скорлупки, все, что было создано упорным трудом, обращалось в пыль и гравий. Но, чем дольше мы продолжали браться за кисть, лицезрея, какие последствия приносит наша работа, тем больше зрела в нас жажда побега! Ценой двоих Мастеров нам удалось достать полотно и черные угольки, которыми мы бессонными ночами в полной темноте рисовали черно-белую картину, неясный пейзаж, в надежде, что это полотно станет дверью в наше спасение… Но как же мы ошибались! – в своем рассказе он все сильнее уходил в воспоминания совсем недавних дней. Все те лица, что он не увидит уже никогда. Все крики и предсмертные мольбы о помощи. И, возможно, ему сейчас, как и друзьям тогда, хотелось кричать но, сжимая до боли руки, он продолжал ведать Майе свою ужасную историю. – Нас бежало пятеро – все, кто выжил из десяти. Дэваль, Наврис, Эктель, Нулир… и я – трус Эанервиль… – он замолчал, и, тяжело дыша, долго пытался прийти в себя, ведь сердце, которое успокоилось так недавно, снова начало стучать с бешеной силой. – Когда ты с разбега прыгаешь в неизученный мир, ни к чему нельзя быть готовым. Песчаные дельфины, небесные киты, лавовые скорпионы. Есть вещи, которые невозможно предугадать. Воздух. Его нельзя нарисовать или напеть. Нельзя нарисовать безопасность… В первом мире мы едва спаслись ценой жизни Нулира. Дрожащими руками мы рисовали его кровью следующую картину на черном песке… И в новых мирах нас ждала только смерть… Мы бежали так далеко, как могли, спасались всеми возможностями, пока в конечном итоге… я не остался один… – И снова голоса товарищей проносились у него в голове, взывая к совести того, кто, спасаясь бегством, оставлял их позади. Проглоченные чудовищем, утопающие в едком болоте… все они были для него уже мертвы в тот момент, как попали в ловушку иного мира. – Я бежал… Я видел миры, которые пожирают сами себя. Миры, в которых нет ничего, кроме песка или воды. В одном из миров не было никаких цветов, кроме серого и красного. В другом мире не было такого понятия, как время – лишь одно застывшее мгновение. Мгновение, не время, а состояние, из которого не выбраться. А миры, что заполнил туман, когда все, что ты видишь, – это белая непроглядная пелена. Там может быть разумно все, а может, нет ничего, что могло бы мыслить или даже двигаться по собственной воле. И, оказавшись в одном таком из миров, тебе интересно, создал ли его ты, или же всего лишь открыл дверь в это доселе невиданное?

========== 5. “Глаза” ==========

Внимательно. Майя слушала Авендаля, внимая каждому его слову. Будто бы страшная сказка, звучал его рассказ о недавнем прошлом, и поверить в такое, по правде, было непросто.

Иные миры! Картины – порталы! Война кистей и красок, оживляющих небыль! Миры…. Мастера… искусство, что творит чудеса?!

– Так ты… волшебник… – все, что смогла вымолвить она.

– Кто?

– Ты творишь чудеса! Это ведь волшебство, да?

– Это дар, – ответил юноша и тяжело вздохнул. – Дар, от которого я уже пытался однажды отречься. Он не приносит никому радости.

– На… войне никогда не бывает счастья… – Майя прекрасно понимала: ее слова звучали глупо, жалко и мало что значили для гостя, но просто промолчать она тоже не могла.

– Ты не была на войне, – верно заметил Авендаль.

– Но я много о ней читала.

– Никакой текст и рассказ не в силах передать ужаса сих бессмысленных разрушений, – возразил Унамар.

– Нас с детства учат тому, что война – это плохо.

– И это остановило хотя бы одну из них? – поинтересовался юноша, но девочка отрицательно помотала головой. – Вот так… Никакие учения и предостережения не останавливают войну, потому что ведут ее не те, кто стоят на поле боя, а те, кто смотрят на все издалека, пожиная плоды победы или вкушая горечь поражения.

Майя не нашла, что ответить на этот раз: так тронул и поразил ее этот трагичный рассказ. И говорил ведь он абсолютную правду, отчего девочка еще раз задумалась о том, насколько сильно могут быть похожи эти два мира. Что, если отличает их только раса? И, ведь, внешне Унамар и люди были, по всей видимости, почти идентичны. Теперь, в человеческой одежде, Авендаль нельзя было отличить от представителя этого мира… И все же был он совсем не отсюда, и, прислушавшись к его речи, это можно быть тонко уловить. По словам, по движениям, поведению пришельца кто-то мог бы сказать, что Авендаль «не от мира сего», в чем был бы абсолютно прав.

– А что ты рисовал… ну, до того, как… появился этот дар? – робко поинтересовалась Майя.

– Я рисовал природу, – с печальной ностальгией, которая была в его голосе едва различима, промолвил юноша. – Мне нравились горы со снежными шапками. Этот благородный серый цвет камня был так приятен моему глазу: от него будто бы веяло блаженной прохладой ветров. Еще я рисовал лес, но только его верхушки, за которыми был виден необъятный простор цветущих долин. Рисовал озера глазами тех, кто вольно парил в небе… Пока в моей руке не было поручено рисовать машины, разрушавшие все это великолепие. Я ваял из дерева птиц, как живых. Ковал из металла изящные цветы… до тех пор, пока один из таких не расцвел у меня в руках благоухающим бутоном. Я играл в полях на гоньяне, и ноты вдруг начали превращаться в ярких бабочек… я создавал так много, но все это уже не будет иметь никакого смысла.

– Но… – Майя подалась вперед, воспылавшая энтузиазмом, какого не доводилось ощущать ей еще никогда. – Ты мог бы вернуть к жизни вымерших животных! Нарисовать лекарство от всех болезней! Еду для тех, кто голодает, одежду тем, кто в ней нуждается! – воскликнула девочка. – Как много… можно было бы изменить с этим даром… в нашем мире… да и во всех других! Рисовать дождь в засушливый год, и спасать урожай! Тушить пожары по взмаху кисти! Дарить всем надежду! Неужели, ты не думал о таком?

– Хм… Что говоришь ты, звучит… – вздохнул Авендаль, но так и не окончил. – Вот только ни у меня, ни у других не оказалось времени, чтобы подумать о таком. Опасен тот дар, что может осчастливить всех и каждого, ведь не все хотели бы блага для других, – сказал он, и снова был прав в своих изречениях. – Война мне это не раз показала.

– Н… но, разве… война не в прошлом?

– Война никогда не забывается полностью. Ее отголоски будут преследовать тебя еще очень долго… даже в других мирах

– Много… ты их видел? – радость в голосе Майя почти пропала.

– Несколько десятков, я полагаю… сбился со счета. И нет времени, чтобы стоять и любоваться их чарующими красотами, когда на кону твое существование.

– Я… – протянула девочка, посмотрев в сторону ванной, – должна запустить стирку.

Унамар понимающе кивнул, и Майя отлучилась на несколько минут, пока ее гость принялся разглядывать художественные принадлежности, что не успела убрать хозяйка. Он отвлекся на звук заработавшей стиральной машинки, а после остановил свой взгляд на висящей на стене картине, которая была темной и едва заметной в полумраке, где из освещения была лишь лампочка в коридоре.

Немного небрежные мазки, смесь фиолетового, синего, зеленого и ярко-розового. Что было на ней изображено, понять сложно, но, кажется, суть ее была не на поверхности.

Авендаль бережно провел пальцем по полотну, тихо проговаривая вслух свои мысли: «Мечтательность… – он прошелся по серо-фиолетовым мазкам и перешел к бирюзоватым. – Свежесть и ясность, – Унамар переключился на вишневый со вкраплением багрового. – Счастье и решительность».

– Что это значит? – поинтересовалась Майя.

– У нас картину принято понимать на нескольких уровнях. Первый – это ее содержание, сюжет, что лежит на поверхности и легко читается: все, что изображено на ней, все символы и предметы – оно имеет смысл. Второй уровень – цвет: палитра, которой пользовался творец, сочетание, оттенки, насыщенность – у всего есть свое значение в зависимости от общей композиции. Третий уровень – ощущения: то, что мы чувствуем, что нам представляется, какие еще образы всплывают, глядя на картину. Так бы сказал тебе любой Унамар. Но я все же считаю, что есть и четвертый уровень, который стоит не первым, не последним, а как бы лежит поверх всех – личность автора. А это значит – нужно учитывать и то, кто он, чем живет и что ценно для него… Эта картина написана твоей рукой, и цвета будто складываются у меня в буквы. Это цвета твоего имени, «Майя». Картина, что отражает суть твоего естества… Порой творец и сам не замечает, как оставляет частичку себя истинного в своей работе.

– Я ни о чем не думала, когда рисовала это, – совершенно спокойно ответила девочка, глядя на свою работу с легким отвращением. – В ней нет никакого смысла.

– Тебе так только кажется. Все, что существует, преисполнено смыслом… все, кроме войны…

– Если бы я рисовала войну, – задумала Майя, – то рисовала бы всеми оттенками зеленого и коричневого.

– Почему?

– Ну… лес, окопы, зеленые одежды с камуфляжной расцветкой.

– В моем мире военные не носят особых нарядов.

– А как тогда отличают «чужих» от «своих»? – удивилась хозяйка, покосившись на гостя и тот, пожав плечами, присел на край кровати.

– Свой не пытается уничтожить то, что тебе дорого, – произнес он.

– А что дорого тебе? – Майя развернула кресло и уселась напротив, слегка поджав ноги.

– Я… – Авендаль прикоснулся ко лбу кончиками пальцем, – уже и думаю о таком. Быть может… лучше и не дорожить ничем?

– Ну, как же? – тихо воскликнула девочка. – А семья?

– У меня нет семьи…

– А… а я… – Майя снова словно проглотила язык. Так неловко. И как продолжить?

– Твои глаза почти серые, – заметил пришелец, – это тоже болезнь?

– Возможно.

– Блеклые…

Авендаль встал на ноги и очень медленно прошелся по комнате: сначала до двери, а после до окна. На противоположной стороне. В этом полумраке он был для девочки мутным пятном. Приятный звук шагов: высокий широкоплечий юношу ступал так, словно шел по мягкому ковру в комнату, где спал ребенок. Подойдя к столу, Мастер взял с него кисть и, судя по звуку, обмакнул ее в воду. Легким движение он распахнул акварель, которая иной раз самой Майе поддавалась с трудом. «Эльф» долго водил кончиком кисти в одной из ячеек с краской.

– Ты сегодня сказала, – молвил Авендаль, повернувшись к Майе, – что этот дар мог бы принести пользу кому-то… дать то, чего не хватает… спасти… излечить…

Сердце девочки замерло, когда юноша сделал шаг и слегка навис над ней. С кисточки в его руках готова была упасть лиловая капля. Взгляды пересеклись, и Майя различила в глазах гостя безмерную печаль. Кажется, они давно пропитались ею.

– Может… в чем-то ты была права…

Так медленно поднимал он руку с кистью, дабы ни одна капля не пропала даром, но все же одна сорвалась и ударилась об пол драгоценным камнем.

– А может… мне просто страшно… – прошептал Авендаль.

Теперь сердце Майи ужа колотилось как бешеное, но все прекратилось уже через мгновение, когда изящным движением Авендаль коснулся ее щеки, тело обдало жаром, и веки резко закрылись от странного чувства. Девочка вздрогнула, ухватившись за подлокотники кресла, и попыталась открыть глаза, но что-то тянуло ее во мрак, словно она тонула в чем-то вязком и теплом, а пошевелиться и вскрикнуть стало так же тяжело, как в глубоком сне, которые закончится, она всегда знала, с первыми лучами солнца.

========== 6. Пробуждение ==========

Проснулась Майя от яркого света, что бил ей прямо в глаза, и в попытках спастись от слепящих солнечных лучей переворотом на другой бок, девочка с грохотом свалилась на пол. Приподнявшись на локти, она поморгала, сильно сжимая веки. Перед глазами начали летать светящиеся сферы и странные узоры. Сонно мыча, Майя помассировала залежавшиеся на подушке щеки и осмотрелась: она упала со своей кровати, все пастельное белье на которой было собрано в кучку в углу. Видимо, так сильно она ворочалась.

Что за странный сон ей снился? Эльф, другие миры и… глаза…

Майя сорвалась с места и кинулась в ванную. Она долго смотрела на свое отражение, не веря тому, что видит: капли фиолетовой краски, словно слезы, стекали из уголков ее глаз. Та самая краска…

Девочка зажмурилась и снова широко раскрыла глаза. Ущипнула себя, пошлепала по щекам, ополоснулась холодной водой, сунув голову под струю душа.

Это был не сон? Не сон…

Она видела! Видела дальше своей вытянутой руки! Видела отчетливо ноги, всю комнату, могла посчитать узоры-капельки на настенной плитке, различить ворсинки полотенец, что висели на стене.

Нащупав выключатель, Майя щелкнула по нему, но, вместо того, чтобы потухнуть, лампочка зажглась, ослепив девочку. Негромко вскрикнув, она закрыла глаза рукой и шлепнула по рубильнику еще раз. Свет погас.

Неужели все это время в ванной было темно? Темно… Темно было и во всей квартире, а за окном, которое девочка видела даже отсюда, стояла пасмурная погода.

Откуда же этот яркий свет, что разбудил ее? Теперь она видела в потемках, словно в ясную погоду?

– Авендаль! – воскликнула Майя, выбежав в зал. На аккуратно застеленном диване никого не было. – Авендаль? – девочка заглянула на кухню и в спальню родителей, но в квартире она была одна.

Во дворе играли дети, лаяла соседская собака. Вдалеке летали голуби… и Майя смогла разглядеть бирюзовые переливы на их крыльях. Встав у окна, она взглянула на сероватое небо, которое теперь почему-то казалось ей полным разных красок. Но эти облака не напомнили ей, ни животных, ни птиц. Это даже не было похоже на облако

Дым?

Только сейчас Майя поняла, что крики, которые она слышала, принадлежали не только детям со двора. Дым тянулся с соседней улицы, до которой было рукой подать.

Проследив за черными клубами, девочка краем глаза заметила приоткрытое окно на кухне. Подойдя и дернув за ручку, она с ужасом поняла, что открыты были обе ставни. Второй этаж…

Не мешкая, девочка накинула на себя пальто и, еще раз осмотрев квартиру, выбежала на улицу. Что-то нагнало на нее лютую тревогу. Не были ли это рассказы об ужасах войны и разрушений всего, что дорого и свято?

Впервые Майя бежала сама, без чьей-либо помощи, чтобы видеть свой путь на сотню метров вперед. Каждый камушек, каждая веточка, все переливы цвета на клумбах и отблески в окнах.

Голова слегка кружилась с непривычки. У соседнего дома девочка замедлилась и отдышалась, осматриваясь по сторонам. Во дворе играли малыши: девочка с большим голубым бантиком в волосах и в платье с принцессами. Даже находясь довольно далеко, Майя могла разглядеть полоски от фломастеров на ее руках, цвет глаз, отсутствие переднего зубика.

Как много она упускала! Каким детальным оказался мир! А видят ли это все люди, или же столь четкая картинка была доступна лишь ее взору?

Вдохнув поглубже, девочка побежала дальше и уже через минуту выбежала на соседнюю улицу – там уже вовсю полыхал пожар. Дым шел от здания музея: взмывал к высоким облакам и уплывал далеко за горизонт. Люди, столпившиеся недалеко от входа, переговаривались, перекрикивали друг друга, снимали на камеры мобильных все происходящее. Пожарные уже разматывали рукав с брандспойтом на третьей машине, когда в окне показалась фигура.

– Там кто-то есть! – закричала толпа. – В музее человек остался!

Силуэт мелькнул на втором этаже за закрытым окном и на мгновенье исчез. Тут же раздался дребезг стекла – Авендаль выскочил из охваченного пламенем здания и ловко зацепился за выступающий трап пожарной машины. Скользнув по металлу, юноша приземлился на асфальт под изумленные возгласы зевак.

Из машины скорой помощи, уже приехавшей на место, тут же выскочили два врача и подбежали к чудом не разбившемуся парню. Авендаль непонимающе покосился на них и отпрянул, не желая общаться с незнакомыми.

– Веня! – сообразив, Майя перебралась через ограждающую ленту и схватила за руку гостя из другого мира. – Все в порядке? – врачи попытались снова задать ему пару вопросов о его самочувствии. – Пойдем домой, – девочка потянула друга, уводя подальше в сторону, и он с легкостью поддался. Через несколько секунд они скрылись в толпе. Майя вела Авендаля за собой во двор, и только, когда они оказались наедине, та смогла вновь заговорить. – Ты не ушибся? – первым делом спросила девочка.

– Травм нет, – сухо констатировал Унамар.

– Как ты вообще там оказался?

– Зашел.

– Зашел?

– Я… решил посмотреть на искусство этого мира, – ответил он, не скрывая ничего. – Узнать, не представляет ли оно угрозы… В вашем мире полно прекрасных картин, изображающих ужасные вещи, и только небо уберегло вас от их воплощения в быль. Я убедился, что они не выходят за пределы своих деревянных рам, но все же… – Авендаль выдержал многозначительную паузу. – Как необдуманно ваш народ использует краски… Когда Унамар поняли, что способны творить чудеса своим искусством, таких картин не было. Те, кому было отпущено владеть этим даром, ни за что бы не стали по собственной воле изображать на холстах кровь и разрушение.

– Что?! – опешив, Майя округлила глаза. – Нет… Авендаль, не говори мне, что это ты сделал! – воскликнула она вполголоса. Унамар прикрыл глаза, подтвердив ее опасения. – Авендаль, зачем?! – девочка схватила его за предплечья. – Ты ведь мог погибнуть и сам, пострадали бы люди!

– Но эти сюжеты не воплотятся теперь никогда.

– Дурак! Это всего лишь картины!

– Только пока… – спокойно отвечал юноша. – Когда в вашем мире появится первый Мастер, беспокоиться об этом будет уже поздно… Мне очень жаль…

– Поверить не могу! – Майя слегка оттолкнула его и едва не заплакала. – Авендаль… это не твой мир… здесь… здесь все иначе.

– Хотел бы я, чтобы оно так и было… В вашем мире нет Мастеров… может быть, еще не время. Не пожелал бы тебе дожить до тех времен… Времен, когда искусство станет самым страшным оружием… – Он прошел мимо Майи, медленно направляясь прочь со двора.

– Куда ты?! – крикнула Майя ему вслед.

– Я слишком задержался в этом мире.

– Ты уходишь? Но, разве… здесь ведь тебе ничто не угрожает!

Пришелец остановился и долго не решался обернуться к девочке. Лишь когда она робко подошла сзади, с его уст сорвалось признание: «Прости, что потревожит тебя, Майя, – молвил он. – По правде, я надеялся уйти незамеченным».