Текст книги "Забери меня с собой (СИ)"

Автор книги: Не-Сергей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

– С Новым годом! – воскликнул я и испугался звука собственного голоса в тишине пустой квартиры. Тишине, которую работающий телевизор не разбавлял, а лишь усиливал.

Миллениум. Старательно изображая веселье, выпил традиционное шампанское, давясь ненавистными пузырьками и грошовой лимонадной сладостью. В этом городе никогда нельзя было купить приличный брют. И всё бы ничего, будь это единственным поводом для тоски.

Брезгливо закупорил бутылку пластиковой пробкой, такой же дешёвой, как и сам напиток, и побрёл на кухню вынимать из духовки горшочки – одно из немногих горячих блюд, которые мне по-настоящему удавались. Зачем столько наготовил? Никто не придёт, надо перестать врать хотя бы себе.

В этот раз я категорически отказался от всех приглашений. Надоело. Каждый год одно и то же. У всех моих друзей есть пары, у некоторых даже жёны, и в одиночку выгляжу, да и чувствую себя, на их фоне неприкаянным. Да и согласись я, притащат мне какую-нибудь «очень хорошую» скучную бабёнку. Такую же одинокую, но по совсем другим причинам. Несовпадения – неистребимая история всех одиночеств. Она будет надеяться, что к ней привяжусь, а я буду надеяться, что она отвяжется.

Гей в маленьком городе даже друзьям сознаться может не всегда. И вот он я – лицемер и пафосная дрянь с репутацией сердцееда. Я вру. Вру, и снова вру. Поэтому те, кто считает меня своим другом, жестоко ошибаются. Потому что я вру. Полагаете, что среди немногих таких же светло-синих, я могу найти истинную дружбу? Бросьте, там всё ещё более запущено. Это либо бывшие, либо потенциально новые любовники, но совсем уж на крайний случай, потому как отстой. Нет, реально отстой. Не знаю, кто придумал байку про то, что буквально все геи неотразимо притягательны, но это настолько чушь, что даже не смешно. В большинстве случаев, обрыдаешься, если сбежать не успеешь. И нет, я не сноб и не перебираю, красота души не даст мне полноценного секса. Да что я объясняю…

Квартирка у меня отменная и по расположению, и по планировке, родители в своё время отлично подсуетились. Центр. Инфраструктура. Всё не так отстало, как в других районах, жить можно. Так вот, на главной площади стоит большая ёлка, к которой после боя курантов начинает стягиваться если не весь город, то значительная его часть. Всё равно в этой деревне делать больше нечего, а у ёлки можно встретиться и напоздравляться до фейерверков в глазах. Вот я и договорился, что после ёлки все зайдут и поздравят.

Стол ломится, скупым я не был никогда. Это занять в долг у меня трудно, а вот покормить и напоить мне никогда не жалко.

Час ночи. Никого. Взрывы дешёвеньких фейерверков за окном, хлопушки и петарды. Чудеса для бедных. Снежок падает так несмело, будто сам не уверен, что попал по адресу. Снега у нас вообще почти не бывает. Жаркие края, да. Летом плюс сорок пять в тени, зимой минус тридцать семь на солнце. Резко континентальный климат. Здесь всё резко, категорично, по шаблону. Всем тут плохо, не только мне. Все стремятся уехать, но немногим удаётся.

Два часа ночи. Никто даже не позвонил, суки. Ненавижу. Нафиг я никому не нужен. Да и на хер тоже. Звонок в дверь – соседи решили поздравить. Прислушались, поняли, что я один, попытались затянуть к себе, благотворители чёртовы. Не дался. Терпеть их не могу. Кое-как отбрехался, что жду непонятно кого.

Полтретьего. Тишина, можно спать.

Что-то звонит. Вполне может быть, что телефон. Убью того жаворонка, который наивно полагает, будто десять часов – это утро.

– Алло, – сонно хриплю.

И тут же покрываюсь жаркой волной. Мокрый в стремительно остывающем поту замираю с застывшим сердцем.

– Ты? Ты… откуда?

Едва различаю ответ сквозь биение внезапно ожившего сердца. Здесь? Здесь?! В этом городе?! В этом мире?!! Нет!

– Конечно, приходи. Столько не виделись… – кое-как выдавливаю в пластик трубки. – Нет, ничего. Всё равно уже проснулся… Кофе? Конечно, есть, обижаешь.

Короткие гудки. В горле пустыня. Нет. Невозможный сон. Ты умер. Тебя нет. Я похоронил тебя столетия назад, где-то между мечтой уехать и юношеской жаждой любви. Где-то на задворках личного кладбища, растянувшегося во всю душу. Где-то рядом с собой самим. Тебя нет. Зачем ты опять воскрес? Чего ты хочешь? Убедиться, что мне хуёво без тебя? Посмотреть, насколько я опустился в рамках похмельного города на краю обитаемого мира? Кто ты теперь? Зачем ты? Кем теперь быть мне?

Одни вопросы. А раньше ты состоял из ответов.

Ползу в душ. Нужно хоть немного привести себя в порядок. Старательно намываюсь, тщательно чищу зубы. Самое поганое похмелье – от хренового шампанского.

Тебе хватит двадцати минут, чтобы дойти пешком из любого конца города. Приходишь через десять. Я не успеваю переодеться и открываю тебе, наспех замотавшись полотенцем. Обмирающее дыхание не даёт выцедить даже простого «здравствуй» сквозь сжатые челюсти. Молча протискиваешься в приоткрытую дверь, не дожидаясь приглашения. Ловлю твой вздох ключицей. Твой заинтересованный взгляд соскальзывает с влажной кожи. Напряжение немного отпускает. Я дышу. Пока через раз.

Стягиваешь пижонскую куртку, не по нашим морозам такая красота. Разуваешься. Мельком отмечаю, что ты явно не бедствуешь, если судить по одежде. Проходишь на кухню. Всё так просто. Будто ты выходил за сигаретами и просто вернулся. Просто через два года. Всё такой же тонкий и ломкий, весь из острых углов. Ты по-хозяйски сваливаешь немытые салатники в раковину, протираешь стол. Выставляешь из нарядного бумажного пакета с незнакомым логотипом бутылку брюта и фрукты. Насыщенно светятся оранжевыми восковыми боками огромные мандарины, лоснится волокнистым шёлком крупный фиолетовый виноград. У нас таких чудес не продают. Пёр со столичных хлебов? Чудик.

Разливаешь искристое вино по нетронутым бокалам, приготовленным для гостей.

– Шампанское по утрам пьют аристократы и дегенераты, – натужно привычно шучу, просто чтобы не молчать, принимая бокал, и под твоим странным взглядом вспоминаю, что так и не оделся.

– Нам можно, мы и то и другое, – ты сдуваешь взмокшую от шапки чёлку, но две пряди остаются на месте, заставляя и остальные упрямо вернуться на глаза.

Раздражённо откидываешь их рукой. У тебя нет одной фаланги на безымянном пальце. Делаю судорожный глоток, а затем и выхлёбываю весь бокал. Ты удивлённо наблюдаешь.

– Ещё? – это ехидство в твоём голосе или исследовательский интерес?

– Сначала оденусь, – ставлю бокал на стол и торопливо шагаю в комнату, шлёпая босыми ногами по волнам не старого ещё линолеума. – Куда палец дел? Вроде в полном комплекте уезжал. Больше ничего не лишили тебя столичные акулы? – спрашиваю на ходу, стараюсь не выдавать волнения.

– Да так, случайность. Остальное на месте, – ты улыбаешься, стоя в дверях, явно намереваясь наблюдать процесс натягивания трусов.

– Бля, как можно было лишиться фаланги?! – не выдерживаю. – Ты же не подрывник, не мясник, и даже не слесарь. Ты мирный экономист. Ты там перед японскими партнёрами извинялся, что ли?

Смеёшься. А смех у тебя теперь другой, не такой звонкий, словно приглушённый. Ты совсем такой же, как прежде, и совсем иной. Будто под другим углом повернулся. Всё то же самое, но выглядит так непривычно.

Красуясь, скидываю полотенце. Хочешь смотреть? Смотри. У меня, в отличие от некоторых, всё на прежних местах. От твоего явления, правда, глаза на лоб лезут, и сердце бьёт по подбородку, но я с этим справляюсь. Справляюсь ровно до тех пор, пока ты не прижимаешься к моей спине. Холодный. Пахнущий экзотически душистыми мандаринами и дорогим шампанским. Ледяные ладони касаются живота, и это почти как удар под дых. Скручивает легкие и пробивает нервная дрожь.

– Я скучал, – выдыхаешь ты в моё плечо.

Ну точно, чудик. Ты же прошлое. А прошлое прошло и никогда не вернётся. Нельзя войти в одну воду дважды. Или как там у великих? Скучал он. Поэтому не писал и не звонил. Два года. Чёртов мальчишка. Вечно от него мозги наизнанку. Как и у него самого. Будто рядом с ним мир искажается и существует по иным законам искривлённого пространства. И нет шансов в этом пространстве выжить, оставаясь нормальным.

– Я за тобой приехал, – шепчет сквозь туманную дымку это невозможное воспоминание.

– Заткнись.

Оборачиваюсь, едва не въехав тебе в нос локтем. Прижимаюсь крепче. Будь что будет. Это всего лишь желание, и нет смысла с ним бороться.

Ты непривычно напорист и властен. Пытаешься подчинить. Что-то доказать или поведать без слов. Заставить поддаться. И я поддаюсь. Мне не жалко. Бери.

Так непривычно видеть тебя в такой позиции. Ты никогда не стремился поактивничать. Не может время настолько изменить предпочтения. Что ты хочешь сказать мне?

Мысли слишком чутки, они разбегаются кругами от каждого касания и теряются мягкой зыбью на периферии ощущений. Ты прогоняешь их, населяя меня токами и слабыми волнами, электрическими разрядами и нейтральным шорохом. Я даже не могу ничего сделать. Просто боюсь вклиниваться в эту пляску рук и губ. Боюсь разрушить рисунок танца. Боюсь коснуться наваждения.

Ты берёшь меня так бережно, будто не было перед этим никакого напора, никакого шквала требовательной ласки. Ты делаешь это так легко, без малейшей нерешительности. Ты стал поразительно уверен в себе. И я стараюсь угадывать каждое движение, приноравливаясь, невольно пытаясь тебе угодить.

Меня так спружинивает от медленно нарастающего толчками кайфа, что я стискиваю тебя ногами. Где-то по краю сознания скачет дурная мысль, что я тебя попросту переломлю так, но мне уже всё равно. Всё моё существо равно моим физическим ощущениям. Все мои мысли не выше пояса. И только одно здравое ещё мечется по стремительно пустеющему мозгу – ты, это ты, ты.

Сколько времени мы пролежали после оргазма? Сколько прошло звонкой немой пустоты с минуты, когда ты рухнул на меня, втыкаясь острыми костями? Сколько немыслимо коротких вечностей ты дышал в мою челюсть? Уйдёшь? Теперь всё? Это всё, чего ты хотел? Просто показать, что ты можешь это сделать? Со мной? Зачем? Мне всё равно. Мне всё равно?

– Поехали со мной, – настойчивый шёпот над ключицей. – Поехали. Я за тобой приехал.

– Поздно, – сам себе не верю. – Слишком поздно. Два года – это очень много.

– Два года – это меньше оставшейся жизни.

Мы встречались с тобой полгода. Полгода тайных свиданий и открытых встреч. Полгода горячих стонов и дружеских объятий. Полгода безудержного секса и нейтральных взглядов с безопасной дистанции. Всё это не для тебя. Тогда я думал, что и не для меня. Теперь меня нет, и тебя тоже. Есть другие люди, внешне очень похожие на нас. Ты уехал искать место, где нам будет хорошо. Всё оттягивал, не звал меня. Говори, что тяжело будет вдвоём. Я понял, что ты счёл меня обузой, а не поддержкой. Когда? По каким причинам? Роман на расстоянии – невозможная вещь, недолговечная, скупая, но иногда разлука открывает столько правды…

Мы расстались. Нет, не так, мы просто перестали друг другу писать и звонить. И я уже не вспомню, кто был первым и какой нашёлся повод. Просто всё истончилось и растаяло. Одно тесное, добротное «мы» распалось на сорные неровные «я» со странно обломанными краями. А было ли вообще это вот «мы»? Иногда два «я» стоят так тесно, прижимаясь друг к другу от шаткого одиночества, что им начинает казаться, будто они дрожат в унисон, будто они вместе, единое целое. Не-де-ли-мо-е. Не-дели-мое. Недели-мое. Неделим…

– Ты не ответил, – настойчивый удар по грудине маленьким острым кулаком прерывает мои мысли. – Опять замечтался?

– Я больше не мечтаю.

– Поехали?

– Зачем?

– Люблю, – жёсткий укус должен добавить убедительности слову, но добавляет боли.

– Нет.

Почему у меня такой пустой потолок? Как-то несуразна эта белизна. Может, поклеить обои или какой-нибудь рисунок? Ну, не знаю, рыбок каких-нибудь.

– Почему? – ты почти не дышишь, никакой ожидаемой истерики, странно.

– Мы давно умерли, – сообщаю этому призраку то, чего он никак не хочет осознать.

– Что за бред? Ты окончательно свихнулся в этом свинарнике!

Ух ты! А вот это вот что, презрение? У тебя? К кому или к чему? Это твой родной город, между прочим. И то, что не каждый способен тебя понять, не делает всех одинаково ничтожными перед тобой. Мне неприятно. Мне неприятно! Да, я сам ругаю эту глушь ежедневно, ежечасно, но ты утратил это право, уехав отсюда.

– Я устал. Не спал ночь. Прости.

Молча встаёшь, одеваешься, поправляешь волосы пятернёй.

– Поезд завтра в три двадцать дня.

Уходишь, больше не сказав ни слова. Призрак растаял, оставив запах пота и незнакомого одеколона, недопитое шампанское, разломленный мандарин и чуть ноющую расторгнутость в моей заднице. А был ли мальчик? А мальчик ли? Я так привык его считать мальчишкой, хоть он и младше то меня всего года на полтора. Я родился стариком, он умрет сумасбродным юнцом. Так казалось. И каков итог? Ох, не в мою пользу. И зачем я ему там? Бредовая ситуация. Нет, не поеду. Гарсон, шампанское гусарам! Эх, обманула, обманула, обманула молодца! Раз дала и два дала, а вот замуж не пошла!

Густота дня оповещалась звонками и тягучими никчемными рассказами о том, кто как отметил. Ни один упрёк не был услышан. Все подумали, что быть такого не может, чтобы я остался один. Да пошли вы все. Нет, опохмелиться приду, святое.

Тоска. Почему-то так ноет что-то внутри. Что-то давно вырванное, прикопанное, атрофированное. Что-то словно и не моё вовсе. Это твоё? Ты забыл во мне что-то, растяпа?

Тоска. Пустые разговоры о скучном. Пустые игры в важность никчемности. Пустые чужие люди под грифом «друзья».

Тоска. Одинокая темнота ночи. Призрак наших тел на вмятых в матрац простынях. Призрак запаха секса в комнате. Призрак меня прежнего на бликующем стекле окна.

Сон сквозь мелкое сито тревожных пробуждений.

Тягучий солнечный день вползает непрошенным. Слишком резкий. Слишком нарядный. Непристойный зазывала у дверей борделя из чьей-то непрожитой жизни. Развязный мальчишка с порочным жадным ртом.

Проснуться. Принять душ по заведённому порядку. Тщательно выскоблить зубы щеткой. Стереть, смыть следы вчерашней глупой бессмысленной попойки. След пустоты с ровной поверхности раскатистого ничто.

Час дня. Тупо щелкаю кнопками пульта, переключая каналы телевизора. В попытке на чем-нибудь остановится. В попытке унять это ноющее внутри. Это чужое и неразумное. Болезненное и не дающее покоя.

Вокзал. Твой растерянно печальный силуэт на перроне. Почему не пошёл в зал? Там не так продувает, не так морозно. Ждёшь меня? Разве я могу прийти? Разве это возможно?

– Привет.

Ты дергаешься и поворачиваешься в неуклюжем полупрыжке. Сверлишь меня своими светлыми живыми глазёнками. В них незнакомые мне упрямство и убеждённость, немного страха и совсем капелька неуверенности.

– Пришёл, – киваешь.

– Зачем я тебе там? Других мало? – задаю вопрос, который уже вывернул мне мозг наизнанку.

– Люблю, – завораживающая злоба в глазах, с таким выражением лица признаются в ненависти. – Других мало. Нет их. Таких нет.

– Два года, мать твою! – почти ору, стремясь смести тебя с перрона звуком голоса. – Два года, – шепчу, изнывая от непонимания.

– Думай, что хочешь. Я могу без тебя. Но не хочу. Больше никогда не хочу без тебя. Ничего. Люблю, – это уже не злость, это спокойная, лютая убеждённость. – Что тебя держит здесь?

Я молчу, как школьник на первом экзамене. Меня держат друзья, которые не понимают и не поймут никогда. Меня держит работа, в которой я уже достиг вечного монолитного потолка. Меня держит квартира, в которую никто, кроме тебя не пришел. Меня держат воспоминания о тебе, от которых я так и не смог уехать.

Подхожу вплотную. Обнимаю так, чтобы никто не заподозрил, что мы больше, чем друзья. Стараясь прикасаться максимально нейтрально. Лишь кончиками пальцев, чуть сильнее вжимающихся в твою шею, даю понять, что чувствую на самом деле. Шепчу в красное от холода ухо:

– Забери меня с собой.

Облегчённо вздыхаешь, расслабляя тело, будто оно находилось в непрерывном напряжении не первый день или год. Улыбаешься той, прежней открытой улыбкой.

– Я куплю тебе билет.