Текст книги "Хороший, плохой, Рамси (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Ты можешь делать, что захочешь, – хрипло говорит Рамси, не поднимая век и глотая окончания. – Я немного знаю о чувствах, Джон Сноу, но много – о принадлежности. И сегодня, сейчас я твой, Джон Сноу. Делай, что захочешь.

Баланс. Балансируй между эфемерными понятиями, Рамси. Между послушанием и жесткостью, между лаской и болезненными укусами. Джон как будто сам не знает, чего хочет – и отлично знает. Так что перестраивайся каждую секунду, Рамси, поддавайся, встраивайся, врастай в него – и тяни, тяни тонкие окровавленные шнуры.

– Прекрати, – но Джон зло обрывает его, заставляя ослабить этот шнур. – Я наблюдал за тобой до всего этого, я видел, какой ты. Так что перестань так… стелиться. Это еще отвратительнее. Лучше уж будь собой, к этому я хотя бы могу привыкнуть.

– А откуда ты знаешь, какой я на самом деле? – Рамси открывает глаза, коротко лизнув губы, и спрашивает это другим вопросом.

Ты хочешь узнать?

– А ты такой? – парирует Джон. – Послушный до тошноты? Любящий крепкую руку? Стелющийся в ногах? Нет, ты не такой. Ты знаешь, чего ты хочешь – и как это получить. Я ведь видел, что ты сделал с Джейни Пуль. Люди, которым нужен ошейник, не делают таких вещей. По крайней мере, когда владелец ошейника мертв, – он смотрит Рамси в глаза без стеснения.

– Да, твоя правда. Я знаю, чего хочу… – Рамси собирается продолжить, но ошейник снова подстягивается на его гортани.

– Тогда я спрошу еще раз. Что ты хочешь сделать со мной, Рамси Болтон? – голос у Джона жесткий и отдает на привкус и звук холодным-холодным железом.

Рамси молчит, сжав губы, скользя взглядом по его лицу. Он чувствует себя так бодро и возбужденно при одной мысли о том, какой вызов бросает ему этот звенящий характер, сколько часов и дней можно провести, оттачивая его до совершенства. Осталось только определиться, что именно он хочет получить в конце. Но с этим можно и не спешить – пока даже форма еще не закончена.

– Отвечай, – Джон не придвигается ни на миллиметр ближе, только слегка подтягивает Рамси за ошейник к своему лицу, и тот четко чувствует еще немного смазки, потекшей по так и поднятому до горячей ноющей боли члену. О да, Рамси Болтон любит свою работу.

– Я хочу помочь тебе, – почти лжет Рамси выдохом по напряженному лицу. – Прочистить твои мозги.

– Лжец, – почти соглашается Джон. – Но, – он вдруг вовсе разжимает пальцы на ошейнике и отодвигается, – кое-что в твоих словах есть. Ты правда можешь мне помочь. В конце концов, я ведь нанял тебя – если мы назовем это так, – потому что мне нужна твоя помощь. Только вот ты не очень-то меня слушаешься.

– Я могу лучше, – Рамси следит за тем, как Джон пересаживается на край кровати и спускает ноги на пол.

– Настолько, чтобы наконец уйти сейчас, если я скажу? – Джон слегка оборачивается, поднимаясь. Рамси выбирает между несколькими потенциально удачными вариантами ответа, прикидывая, что больше понравится Джону.

– Нет, не настолько, – наконец отвечает он, опуская лицо. Джон больше не может увидеть его, скрытое тенью и длинными черными волосами, но и никакого выражения на нем нет. Только никуда не глядящие, пустые глаза и расслабленные мышцы, как это часто бывает у Рамси, когда никто не смотрит за ним.

– Ну, хоть здесь спасибо за честность, – после короткой паузы говорит Джон, и Рамси снова поглядывает на него исподтишка.

Джон снимает рубаху с плеч, складывает и кладет на печь. Интересно.

– Мы должны научиться взаимодействовать друг с другом, Рамси, – так же спокойно, отрешенно продолжает говорить Джон, стягивая слегка пропотевшую футболку через голову. – Ты мне не нравишься. Твоя личность, твои поступки, твоя лживость и твои пристрастия. У тебя уродливое нутро. Но сейчас Зима. Все время холодно, хочется есть, вещи выходят из строя, кончаются расходники, и вирус еще никуда не делся. И здесь, посреди Зимы – я один с тобой. Это значит, что мне придется доверять тебе оружие. Доверять защищать меня, если понадобится. Доверять свою жизнь, когда я не могу доверять просто тебе. И я должен сказать честно, что не представляю, как это делать.

Говоря это, он неторопливо снял сапоги и спустил кальсоны, отстегнув кобуру, и теперь аккуратно складывает все это тоже. Закончив, он поворачивается к Рамси, голый и какой-то тонкий в свете газовой лампы, даже со своей сухой линией мускулов и жестким профилем. Темный пушок на его лице все больше походит на мягкую бородку, и Рамси думает, что Джону уже пора начать нормально бриться. Он думает о том, что Джон слишком медленно взрослеет и что ему уже пора бы перестать быть звенящим от напряжения марципановым лордом на защите целого мира – и том, что Джон не перестал бы им быть, доживи он хоть до седины. Рамси думает о том, что Джон очень особенный. Он даже уродливым его называет не так, как другие.

Рамси до сих пор до конца не понимает, что Джон в этом плане думает о нем – и не то чтобы это на самом деле важно, – но он никогда не подавал виду, что ему что-то не нравится. И даже сейчас, злой, разъяренный и очень-очень уставший, он не скажет ни слова о том, что Рамси – жирный и прыщавый ублюдок с уродливым лицом. Каждый рано или поздно обращается к этому, надеясь пронять хоть чем, но Рамси не помнит отвращения на лице Джона даже в их первую встречу – а от этого никто никогда не удерживался, – но помнит его ласковые пальцы на своих толстых щеках, помнит его руки на всем своем теле, в самых потных и собирающихся складками местах, его острые зубы, игрой смыкавшиеся на прыщавом носу. Это не имеет значения – и это приятно.

– Зачем ты разделся? – задает Рамси единственный вопрос, который его интересует, когда Джон возвращается на кровать и забирается на нее с ногами. Его едва-едва набухший член покачивается между стройных бедер, и светлая капля тянется вниз от мягкой шкурки. Рамси нравится. Напоминает о свежевании и других биологических жидкостях. И просто так – тоже ничего.

– Ты даже меня не слушаешь, – Джон жестко усмехается, садясь напротив, но тут же качает головой. – Нет, как раз ты-то меня слушаешь. И знаешь, как это все должно быть. Так что давай последний раз. Что ты хочешь со мной сделать, Рамси? – он смотрит прямо и спрашивает утомленно. Рамси прикусывает нижнюю губу.

– Я хочу трахнуть тебя. Так любовно, как никто бы не трахнул, – Рамси с трудом и в последний момент вспоминает это слово. Рамси тянет на откровенность без слов. И, кажется, Джон, вздохнув, хотя бы в этом соглашается с ним.

– О’кей. Тогда давай сюда эту штуку – и закончим с этим.

Джон протягивает ладонь, и Рамси приподнимается на руках, двигаясь к нему и подставляя шею. Пальцы смыкаются на кольце, Джон безучастно смотрит в маленькие холодные глаза. И инстинктивно стягивает цепь, когда Рамси двигается еще ближе, легко подхватывает его под спину своей здоровой лапищей. Он тяжело вползает между бедер, выдыхает по лицу нагретым воздухом и почти обжигает, прижавшись волосатой грудью. Как тепло. Как было холодно.

Рамси укладывает Джона на спину бережно, как младенца в колыбель, и уверенно придавливает к родительской постели всем своим горячим, мягким и полным телом. От его кожи душно пахнет, а от давящего веса напрягаются мышцы живота; тяжелый и твердый член притирается в заросшую черными волосами ложбинку между бедром и лобком, Рамси чуток ездит по ней туда-сюда, задирая шкурку, и прохладные капли его обильной смазки остаются на коже. И ладонь под поясницей тоже прохладная и влажная, а толку – все равно жжет до того, что даже вдохнуть тяжко. Джону сводит высохшее резко горло из-за этого и того, как Рамси мягко прикасается к его губам своим приоткрытым жирным ртом, не закрывая глаз, принимая сухой и хриплый выдох рот в рот. Губы у него горькие на вкус и на самом деле.

Рамси слабо, расслабляюще целует Джона и легко увлекается, слегка сосет его губы, но тот почти не отвечает ему. Джон осторожно разводит ноги, перехватывая взмокшими пальцами цепочку; толстый член влажно соскальзывает по внутренней стороне бедра, упираясь потекшей головкой в левую ягодицу. От подмышек подает свежим липким потом, и Рамси такой тяжелый, что будто бы хоронит его заживо под собой. Но Джон должен справиться с этим. Вошедшая шипами в самую кожу цепь все еще в его руке, и он может справиться с этим.

Рамси быстро понимает, что Джон не так уж настроен расслабляться – или такие способы расслабляться просто не для него, – и, откинув голову, попросту сует два пальца себе в рот. Он смотрит на Джона в упор, прогоняя их за щеку, и слюна капает на ладонь, стекает к волосатому запястью. Достаточно облизав, Рамси слегка приподнимается, лезет между напрягшихся бедер Джона, между сжавшихся ягодиц, и не тратит время на ласку – слегка натирает заросший курчавыми волосками вход и разом вталкивает в него оба пальца. Джон глубоко вдыхает, и опасно звякает цепочка – но он только перебирает ее звенья между пальцами, как четки. Рамси нравится, что Джон делает это именно сейчас, и он мягко засаживает пальцы поглубже, подсогнув и неспешно имея туда-сюда. Он знает, как болезненный жар расходится в паху Джона от этого, видит по против воли зардевшимся щекам и дрогнувшим векам, слышит новым глубоким вдохом, чувствует животом, как слабо напрягается его небольшой член. Джон плотно зажимает его пальцы, и это очень медленно и очень сложно – это первая проверка взаимного доверия. Единственная на самом деле. Ложная там и искренняя здесь – для каждого из них.

Но когда Рамси еще чуток мерно трахает Джона пальцами – тот все же расслабляется немного, только чувственно сжимает зад с каждым теплым и глубоким толчком, тихо дыша через рот. Но Рамси все равно добавляет еще палец, туго впихивая все три до ладони, проворачивая и разминая постепенно поддающееся нутро. И только растянув хорошенько, довольно подготовив для себя, вытаскивает. И не может удержаться – он любит запах и вкус даже пальцами трахнутого зада и обсасывает их едва-едва демонстративно, но Джон не отворачивается, смотря на него так же бесстрастно. Рамси отмечает и это, еще пару раз влажно и искушающе проезжаясь приоткрытой головкой по внутренней стороне бедра.

– Ты сегодня не подмывался, Джон Сноу, – он говорит со смешком, скользя языком между пальцами, – хочешь, отлижу тебе там?

– После твоего языка дерьмом только больше нести будет, – отрезает Джон, румянясь сильнее.

– Будешь так отбривать – ничего в жизни не распробуешь, Джон, – пальцы жестко сжимаются на пояснице, и Рамси склоняется к уху Джона, коснувшись губами. – Хотя я бы все равно отлизал у тебя, – он шепчет, щекоча дыханием кожу. – Отлизал бы твой грязный зад прямо после сортира, надраил бы твою зажатую дырку языком. Я бы мог трахнуть тебя языком в любой раз, как тебе бы вздумалось посрать. Мне понравилось бы сделать это с тобой.

– Надеюсь, ты не хотел меня удивить своим пристрастием к очередному дерьму, – сдержанно шепчет Джон, слабо подстягивая ошейник и упираясь в шею Рамси большим пальцем.

– Тебе нужно что-то сделать со своей самооценкой, Джон, – с еще одним смешком дерзит Рамси, пристраиваясь удобнее и опять просовывая руку между бедер Джона, принимая свой член в ладонь. За все прошедшее время его возбуждение, то спадая, то накатывая снова, стало настолько тупым и болезненным, что, только зажав пальцами, он уже чувствует, что может спустить, всунув едва наполовину. Кажется, ему тоже будет чем заняться в плане контроля, пока Джон будет пытаться контролировать его.

– Тебе нужно что-то сделать с тем, что цепь твоего ошейника намотана мне на костяшки, и я сейчас разозлюсь, – Джон тем временем цедит сквозь зубы, и Рамси знает, что все это правда.

– Я пытаюсь, Джон. Но для этого мне нужно сосредоточиться на том, чтобы не обкончать твою тесную жопу, как только всуну, а это пиздец как трудно, когда… мы разговариваем.

Когда ты не можешь срезать ему язык.

Хотя нет. Тогда это было бы еще труднее.

– Не я это начал, – Джон отвечает, когда Рамси уже думает, что все-таки малость перегнул. Но, может быть, именно это сейчас нужно Джону Сноу. По крайней мере, так он может злиться сколько угодно. И, судя по его еще привставшему члену, такие разговоры ему нравятся куда больше, чем лживая ласка. О’кей. Подумав секунду об этом, Рамси еще сплевывает в ладонь – хотя уже и не уверен, надо ли – и поглаживает член, еще притискиваясь и сразу туго впихивая головку наполовину. Джон шипит сквозь зубы, откидывая голову, и неровный румянец снова заливает его щеки.

Позвоночник ноет, кровь греется, и Рамси физически ощущает повышение собственной температуры, бережно входя – и не думая разогнаться. По сочной смазке и так хорошо идет, головка медленно и тесно проскальзывает внутрь, и Джон рвано вдыхает, рефлекторно зажавшись. Но Рамси удобнее опирается на локоть и колени и сует освободившуюся руку между их телами, просто и молча лаская ему окрепший член.

Тот подрагивает, сочится парой капель в его шершавую руку, в гоняющие крайнюю плоть по набухшей головке пальцы; тело Джона такое отзывчивое, не то что он сам. И когда так – Рамси только и хочется сейчас же засадить ему рывком и отъебать покрепче его зажатый зад, чтобы с кровью в трещинах по краю, чтобы порвать и сбивать членом сладковатую венозную смазку. Но нет, в сегодняшнем плане на день пункт “изнасилование” зачеркнут несколько раз, и Рамси сжимает зубы, медленно покачивая напряженными жирными бедрами. У Джона тоже слегка подрагивают колени, но он вроде снова расслабляется, поглаживая цепочку, откинувшись на мощной руке, глубоко и размеренно дыша. Хотя даже в его разжавшийся зад втиснуть член непросто, Джон все равно пиздец какой узкий после того, как в прошлый раз Рамси хорошо так растянул его. И мышцы живота слегка ноют от напряжения, яйца подтягиваются, а в висках пульсирует сердечный ритм; кажется, Рамси тоже заливается румянцем, и окровавленная розовая пелена – как любовно подаренный плащ из сказок – накрывает его с головой, приглушая внешние звуки.

Но, неспешно всунув член где-то на две трети, Рамси чувствует, что Джон уже хорошо раскрыт, и бросает ласково дрочить ему, входит до упора в пару медленных и тугих толчков, тихо шлепнувшись тяжелыми вспотевшими яйцами об упругий зад. Джон как-то изможденно и бессознательно кусает нижнюю губу, вдруг охватывая ногами его толстые голени. Так его бедра расходятся еще шире, и Рамси, чуть вытащив, уже свободнее загоняет обратно коротким сочным толчком; лобок колюче бьется о горячую промежность и сладко хлюпает смешанная со смазкой слюна.

Лоб у Рамси тоже вспотел, он вытирает его рывком, держа упор на локте, чтобы Джону не капало на лицо, и сразу опирается на кровать, продолжая мерно двигать бедрами. Джон трется лопатками о толстое стеганое покрывало, сшитое Кейтилин, и чувствует себя взведенным, бодрым и очень живым; каждый сильный и неспешный толчок толстым членом внутрь отдается слабой болью до самой поясницы, его собственный твердый член так и трется о влажный волосатый живот, туго поджатая мошонка ритмично шлепается о раздвинутые ягодицы, и от всего этого слегка шумит в ушах и тепло тяжелеют прижатые Рамси яйца.

– Я хочу еще поцеловать тебя, Джон Сноу. Если тебя не стошнит от моего дерьмового рта, – негромко выдыхает Рамси, склонившись еще ниже, лицом к самому лицу. Глаза у него холодные и злые, а язык, который он вталкивает Джону в рот, не дожидаясь ответа, такой здоровый и горячий. И Джон не то недовольно, не то как мычит, силясь не прикрывать глаз и обсасывая его губами, царапая зубами. Это почти похоже на насильственный отсос, это яростное выражение примитивной похоти и это возбуждает еще больше, и кровь приливает к губам и к члену, когда Джон плотнее прижимается к Рамси ртом, и им нечем дышать, и хочется только тесно и влажно сосаться, сталкиваясь зубами. У Джона хорошо так потеют и слипаются взмокшими волосами подмышки, и зад все сильнее саднит, когда Рамси так жестко и неторопливо достает глубокими толчками, кажется, упираясь сочащейся головкой в самые нижние позвонки, кажется, стирая слизистую своим фермерским хером в набухшее кровавое месиво, еще живее поддавая мощными бедрами и ритмично двигая ими между снова сжатых бедер Джона.

Рамси отрывается от потемневшего рта и с рычанием приникает к шее, засасывая кожу до черного синяка, чувствуя губами и языком торопливый пульс. Джон невольно стискивает пальцы, натягивая ошейник, и шипы тупой болью упираются в гортань; опять хочется выебать его в кровь за это.

Между ними пахнет спермой и потом, острым, тяжелым и теплым запахом; толстый член предельно распирает саднящий зад, гладко скользя внутрь и еще глаже выскальзывая – чтобы Рамси всунул его только глубже, до самого заросшего лобка и тяжелых яиц. Джон часто дышит, суша рот и глотку; жгучий жар все сильнее расходится по его паху с каждым движением Рамси, с каждым жестким укусом в шею, острой болью сбегающим по нервам до ключиц; зубы срываются, скользят по влажной от слюны коже, делая это еще больнее, и мягкие губы едва ласкают горящую шею. Но набухший член все еще тесно зажат между их потными телами – полный живот Рамси придавливает его сильнее с каждым глубоким толчком, и шкурка то и дело задирается, и обнаженная, сочащаяся головка трется о живот Джона, а густая дорожка волос Рамси остро натирает натягивающуюся уздечку. Громче и еще быстрее поскрипывает кровать; Рамси наконец отрывается от изгрызенной шеи, и у него злое и напряженное лицо, но он не сделает Джону больно на самом деле – не сегодня.

С Джоном все не так, как с другими, и особенным чувством Рамси ощущает его левую руку, скользнувшую в волосы по мощной влажной шее. Большой палец мимоходной лаской обводит ухо, сережка качается, задевая костяшку, и Рамси вздыхает, приникая к Джону плотнее, раз-другой рывком впечатывая бедра в бедра. Но после вдруг живо отклоняется и садится назад – накрепко зажатый задом темно-красный член упруго прогибается, всунутый до половины и обвитый мокрыми черными волосками, – резко подпихивает колени Джону под зад и просовывает руки под бедра, закидывая его ноги себе на плечи. И снова подхватывает под поясницу, с размаху загоняя член так глубоко, что у Джона срывается короткий стон. Он опять тянет ошейник, но почти сразу ослабляет хватку, стоит Рамси начать долбить его зад жестче, до болезненной судороги в пояснице.

Джон весь раскраснелся до груди; он и не думал, что может быть таким открытым и так свободно впускать в себя что-то настолько здоровое. Впускать в себя Рамси Болтона. Но сейчас ему не хочется сосредотачиваться на этом и нести за это ответственность, сейчас его ноги качаются с каждым рваным толчком, и он зажимает ими плечи снова склонившегося над ним Рамси, принимая еще один его сочный, животный поцелуй, кусая его пухлую нижнюю губу. Рука под спиной тоже разгорячилась и жжет влажными пальцами – кажется, до черных клейм. Внутри больно и полно, член скользит рывками, Рамси ебет его мощными рывками, стирая лопатки о родительское покрывало до розовых ожогов, и Джон отрывается от его рта, пережав гортань, и изгибается, тонкий и стройный, как хлесткая ветка, кусает между напрягшейся шеей и плечом, добавляя в эту смесь из похоти, пота и грязных, голодных тел еще боли. Его укус жесткий и сладкий – до синяка, – и Рамси выдыхает почти в стон, чувствуя, как еще чуток сладко подтекает – он бы не удивился, если б с сахарной карамелью. Ему уже крайне трудно держать себя, укус Джона жжет огнем из самого пекла, без памяти обо всем, что было. И горяченной кровавой волной обдает тело от дрожащего движения бедер назад до глубокого толчка открывшейся, потекшей головкой по гладкому нутру.

Рамси вбивает Джона в кровать с охренительной амплитудой и срывается в дыхании, когда тот снова откидывает голову – темный румянец ожогами на щеках, веки дрожат, и капли испарины блестят на тонких волосках, оплетающих его щеки и подбородок. Кожа под коленями Джона тоже влажная, и Рамси чувствует теплую струйку пота, щекотно стекающую по его лопатке. Жар от этого идет до груди, и Рамси снова чуть отклоняется – цепь жестко перехватывает горло, – рывком вытаскивая руку из-под спины Джона, хватая его под эти потные колени и наклоняя ноги почти до самой головы.

Он ебет Джона то мелко и по-собачьи быстро, то так глубоко, до частого скрипа старой кровати, до того, что голова идет кругом от нехватки воздуха. Крепкая поясница вздрагивает, боковое зрение плывет черными пятнами, жар в паху – между ними, там, где он с маху въезжает в горячий-горячий, влажный по заросшему волосками краю и больно раскрытый зад песьими толчками – уже не ощущается четко, просто прокатываясь мощными вспышками удовольствия аж до живота. Рамси хватает воздух распахнутым ртом, но Джон и не думает отпускать цепочку, и остается только снова навалиться на него. Это дает лишний глоток воздуха, но шипы, едва разойдясь, снова впиваются в гортань, роняя Рамси в темно-красную пропасть, полную похоти и духоты, и повлажневшие серые глаза глядят на него грязно и без чувства.

– Мне больно, Джон, – хрипло шепчет Рамси, упираясь руками в кровать, но не останавливаясь.

Джон молчит целую вечность, только отрывисто дыша в лицо. На его щеках и шее блестят розовые пятна.

– Ты думаешь, это поможет? – спрашивает он рвано и зло, наматывая цепочку на пальцы.

Рамси не отвечает, экономя кислород, и только больно прикусывает нижнюю губу. Лицо у него тоже потемнело от румянца, и влажные желтые клыки больно впиваются в кожу. Джон выдыхает каленым воздухом. Его голову ведет, а тело почти онемело от физического возбуждения, и только в паху сочно бьется кровь, невыносимо твердый член подрагивает, так и просясь в стиснутый покрепче кулак. Но Рамси всегда внимателен к нему – даже когда ему нечем дышать – и переносит весь свой вес на одну руку, просовывая вторую между собой и его бедром.

Ладонь у Рамси такая здоровая и влажная, и член сразу въезжает в нее так плотно. Рамси надрачивает его быстро, крайняя плоть скользит по горячей, пульсирующей от предельного возбуждения головке, негромко хлюпает выделившаяся смазка, и Джон все теснее зажимает от этого задвинутый в него на полную толстый член. А когда Рамси подставляет влажные пальцы под открытую головку, скользко натирая ее – Джон последний раз дергает его ошейник, кончая в рваный стон. Сперма брызжет в руку Рамси и самому Джону на живот густыми, тугими струйками, его глаза болезненно раскрыты, и он несдержанно стонет еще, когда Рамси, на секунду прервавшись от боли, продолжает так же быстро дрочить ему, окатывая тело жаром. Это долгая судорога – с острой сахарной крошкой в мышцах, – и только после нее, когда Рамси уже останавливается, Джон откидывает голову, часто и глубоко дыша, вздрагивая всем телом, – и отпускает ошейник. Рамси сразу пытается вдохнуть и давится воздухом, закашлявшись, а Джон смотрит на него из-под полуприкрытых век, еще ощущая его в себе, ощущая тягучую слабость и видя, как из-под ошейника слабо подтекает бледно-красная кровь. Ее совсем немного, и она такая светлая – Джон явно только порвал кожу, и это не слишком беспокоит его.

Он молча ерзает, ощущая тянущую боль в спине, ногах и заду, и осторожно двигается назад, опираясь на локти. Упирается ступнями в плечи Рамси, слезая с его члена и отчетливо чувствуя каждое свое горячее сокращение вокруг твердого ствола и крупной головки, растянувшей его вход еще перед тем, как выскользнуть. Рефлекторно Джон зажимает себя между ног, чуток отодвинувшись, прижимает пальцами саднящий, как от ожога, так и раскрытый зад, стараясь сесть поаккуратнее. Ноги никак не сходятся, и в коленях невозможная слабость, но он заставляет себя приподняться и взять салфетку, вытереть хотя бы живот от спермы, а потом и вовсе слезть с кровати.

Рамси не смотрит на него, опустив голову, и длинные черные волосы совсем скрывают его лицо. Джон, пошатываясь, отходит к печи и может видеть только его широкую вздрагивающую спину, часто поднимающийся живот и здоровую ладонь, скользящую по члену. Рамси грубо дрочит себе, шумно дыша через рот и торопливо двигая крепко сжатой рукой. Толстая, темно-красная головка быстро скользит в его кулаке, и Джон, пытаясь хоть немного успокоиться, смотрит на это, с трудом натягивая кальсоны на влажные ноги. В какой-то момент Рамси перестает так размашисто дрочить и просто натирает головку пальцами. Он дрожит, и с его жирных губ срывается что-то, похожее на собачий скулеж, когда он оттягивает член вниз и торопливо подставляет вторую руку, обильно кончая в нее и вздрагивая всем телом. Джон досматривает до конца и обтирает лицо футболкой перед тем, как не без труда влезть в нее. Он успевает одеться полностью, пока Рамси тяжело отходит и тоже обтирает ладонь о салфетку.

Он все так же не поворачивается к Джону, прибирая волосы и с явным наслаждением вслепую расстегивая ошейник, бросая его на кровать. Джон хмыкает – от того, что он думал об этом, и того, что после него на шее Рамси остается кровавое ожерелье – из налитых красным синяков, царапин и темных вмятин на коже. Это отдается чем-то неприятно и приятно щекотным под ребрами. Джон подходит обратно и садится на край постели – это оказывается непросто и больно, приходится сесть набок, подобрав ногу под чувствительный зад, – пододвигает к себе свой блокнот.

Рамси наконец поднимает голову – его лицо, как и должно быть, покойно, может быть, слегка-слегка смешливо и полностью удовлетворено. Он двигается ближе, садясь рядом с Джоном, и нагло опускает подбородок ему на плечо. Он голый, от него жестко разит потом, и его член все еще стоит, тонкая струйка спермы течет по стволу; Рамси собирает ее большим пальцем и с причмокиванием облизывает его, с интересом заглядывая в открытый Джоном блокнот. Джон дергает плечом, но не слишком настойчиво, и Рамси остается.

– Я просмотрел все… – Джон начинает хрипло и откашливается перед тем, как продолжить, – все письма и чеки, которые нашел в комнате Сансы. Тут я выписал адреса, которые в них были, с комментариями. Тех, в которых я был бы уверен, среди них немного, но у меня есть как минимум три. Если захочешь, обсудим за ужином.

– Угу, – теплая щека Рамси греет шею под волосами, даже когда все тело еще такое горячее.

– И… – Джон еще чувствует себя немного неуютно от этого, но ему надо двигаться дальше, – пока я читаю дневники Брана, может быть, в них что-то будет.

– Дневники? Я не помню, но он вроде уже подросток, так? Парни в таком возрасте ведут дневники? – беззаботно спрашивает Рамси.

– Он не обычный подросток, – сухо напоминает Джон. – И у него неплохой талант к письму. До Зимы он мало общался с другими детьми из-за домашнего обучения и… физической ограниченности, но зато вел свой блог и еще писал рассказы, хорошие, кстати. Тетя считала, что из него вышел бы настоящий писатель, – он резко замолкает.

– Да, точно, – дружелюбно соглашается Рамси. – Я просто забыл, который это из них всех.

Джон косится на него осуждающе, но Рамси легкомысленно дергает плечом, даже не отвечая ему взглядом.

– Ты тоже мог бы забыть, не будь это твои братья, – негромко говорит он. Джон молчит еще, но кивает, возвращаясь к блокноту.

– Да, мог бы. О’кей. В общем, мне еще понадобится время, чтобы прочитать это все, писал он очень много и не слишком разборчиво. И я не очень понял… он часто упоминает, что общался с кем-то… он называет его или ее вороной с тремя глазами. И, судя по датам, это уже после того, как отрубились телефоны и интернет. Но в неотправленных письмах Сансы за те же числа об этом нет ни слова. Я даже сначала подумал, что, может быть, это очередные его рассказы, ну, знаешь, он интересовался мистикой и всем таким. Но эта ворона идет вперемешку с какими-то бытовыми записями, про Сансу, Рикона, про меня, про покойных. В общем, я пока пытаюсь понять, что это может значить, потому что Бран пишет здесь о том, что собирается почему-то к этой вороне, куда-то на север, и это все становится еще более запутанным. Но мы тоже можем обсудить это за ужином, – он говорит это опять очень устало, и Рамси отодвигается.

– О’кей, Джон, я понял намек, – он говорит с добродушной улыбкой, – и иду готовить этот сраный ужин, чтобы нам было, за чем обсудить все это.

– Нет, я… – Джон трет глаза тыльной стороной руки; он совсем устал и ослаб, это слышно, – я не имел в виду, что ты должен прямо сейчас. То есть… не знаю, ты и охотишься, и готовишь мне есть все это время, а я сижу за этими тетрадями и письмами, как проклятый. Я могу тебе чем-нибудь помочь? – он поднимает глаза как против воли, покрасневшие и слегка припухшие, его взгляд изнуренный, и из него сейчас ушла даже неприязнь, осталась только вынужденность совместной работы. Рамси хмыкает, поднимаясь и подбирая ошейник Серого Ветра.

– Да, кое-что ты можешь сделать, – он наклоняется и запускает всю руку Джону в волосы, отчего тот вздрагивает. – Поспи немного, Джон. Я позову, когда все будет готово, – он притягивает Джона к себе, коротко и тепло поцеловав в висок, и сразу отпускает. Он помнит, как его мать делала так иногда, когда выпивала чуток лишнего вина и не стыдилась проявлять чувства. И тогда это… наверное, по-своему даже слегка трогало его. Судя по непонимающим глазам Джона, его это тронуло тоже. Рамси сохраняет улыбку на лице до тех пор, пока не отворачивается, направляясь к двери. Ему всегда нравится делать эту штуку, с теми, кто плачет, с теми, кто напуган, с теми, кому очень-очень больно – и с Джоном Сноу.

Он выходит тихо, закрыв дверь и щурясь в окончательно окутавшей второй этаж темноте в поисках своей одежды. Холод сразу пробирает его голое полное тело, но ему это даже приятно. Освежает мысли. Рамси думает о Джоне, разумеется, о том, что тот стал немного мягче и разговорчивей теперь, но это штуки после секса, они уходят через какое-то время. Вопрос, что останется. Рамси надеется, что достаточно. Он думает о Призраке тоже, о том, что мог бы убить его, что пришлось бы убить его, если бы он на самом деле планировал остаться здесь с Джоном. Но, кажется, их ждет теперь долгий путь, и боги знают, где он закончится. По крайней мере, для одного из них.

Рамси подбирает с пола водолазку и неспешно натягивает ее на взмокшее тело, продолжая думать обо всем этом. Это был хороший секс, очень хороший, хотя и непривычный, в нем все-таки сильно не хватало крови или чего-то такого. Рамси вспоминает о том, как укусил Джона, слабо, только поиграться, но это было, и он не стал контролировать себя в этом. Он хочет кусать Джона и дальше. С ним сложнее, чем с девочками, им Рамси любил искусывать груди, перетирая кожу и мясо между зубами, но у Джона есть бедра, и плечи, и чувствительные, как у малолетки, соски. И Рамси не хочет оказаться там, где однажды вкусится в одно из этих мест, с зубами и кровью – и хочет. Это почему-то пока дразнит даже больше ножниц и лидокаина, и беспокоит тоже больше. Самоконтроль – это то, на что у Рамси ушло больше десяти лет, и он не хочет проебать все из-за мимолетного каприза. Нет, он не собирается ничего проебывать. В такие моменты он предпочитает вспоминать об изоляторе и том, как хорошо выучился контролировать себя там – без строгого ошейника.