Текст книги "Формула чуда (СИ)"

Автор книги: Miraculum

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

   Речной берег в этом месте был пологий, к воде подойти легко, но глубина ее недостаточна, чтобы сбросить труп. С моста тоже бросать неудобно – всегда есть риск, что даже ночью внезапно проедет машина, то есть появятся ненужные свидетели. Самое логичное – отъехать подальше от города и там в безлюдном месте избавиться от тела. Рассуждая так, Савиньи забрел под мост, где у каменной опоры наткнулся на нечто любопытное: новую порцию окурков – того самого типа, житановских, очень коротких. Они все лежали в одном месте, на участке длиной не более полуметра, кучками по 2-3 штуки. Выходило, что покойный несколько раз стоял под мостом и выкуривал несколько сигарет за раз. Очень странно. На кой черт ему нужно было торчать здесь? Внезапно Пино заметил рядом с житановскими окурками еще один, судя по состоянию, оставленный в то же время, но совершенно другого типа: большой, не

   докуренный и до половины окурок от сигареты «Голуаз». Упс, а он не один: вот еще один бычок с фирменной надписью «Голуаз» лежит чуть поодаль.

   А игроман-то ходил курить под мост не сам. Он стоял там и разговаривал с кем-то, кто не хотел заходить в его зловонную берлогу и кто не желал, чтобы его заметили в обществе Савиньи. Хоть место и уединенное, для гарантии этот человек спрятался под мост. Судя по тому, что нищий клошар позволял себе выкуривать подряд несколько сигарет – а они нынче дорогие, разговор был долгий или же настолько эмоциональный, что Патрик забыл обо всем. Сердце Пино забилось чуть сильнее: он почуял, что напал на след. Комиссар извлек из сумки пинцет и стерильный пластиковый контейнер, присел и ловко ухватил сперва один, потом второй окурок «Голуаз»: на них вполне могли остаться следы слюны, а значит, имелась возможность применить экспертизу ДНК. Для сравнения Пино взял и два житановских окурка.

   Есть ли вероятность, что окурки «Голуаз» не имеют отношения к делу, что их оставил кто-то, случайно забредший сюда и не имеющий отношения к игроману? Для ответа на этот вопрос нужно знать, бывают ли в этих местах посторонние. На опорах моста нет граффити, под ними нет никакого мусора, кроме окурков. Кто вообще может здесь бывать? Разве что рыбаки. С этой мыслью Пино пошел вдоль берега, но нигде не углядел ни примятой травы, ни следов от подставки для удочек, ни забытой банки из-под червей. Ничего, лишь сияющая под солнцем речная гладь, по поверхности которой скользят стрекозы – и тишина.

   Наслаждаясь доносившейся от реки свежестью, такой отрадной в жаркий день, Пино прошел по берегу не менее пятисот метров и добрался до старой, развесистой ивы, картинно склонявшей свои ветви к реке. Он хотел уже повернуть назад, но углядел нечто темное под корнями ивы, вяло шевелившееся в воде. Нечто оказалось трикотажной тряпкой: ее выбросили в реку в надежде, что ее унесет течение, но вместо этого тряпку прибило к корням. Пришлось надевать резиновые перчатки и, рискуя свалиться в воду, вытаскивать тряпку. Она была на редкость мерзкая, вонючая, пробуждающая рвотный рефлекс, но Пино взял ее с собой, ибо, разложив ее на траве, понял, что это такое: мужская футболка с нелепой надписью «Что ты хочешь, то и получишь».

   5. Дела навозные

   Хотя – или именно потому, что Пино предупредил Софи Леклерк о своем визите, он не ожидал, что, переступив порог ее дома, попадет на обед. Разумеется, обед был не парадный, самый обычный, но все же комиссар не привык начинать общение со свидетелями с совместной трапезы. Однако устоять перед мадам Леклерк оказалось просто нереально: она затарахтела, замахала своими толстыми руками, чуть ли не взмолилась, уговаривая Пино пообедать – и тот сдался.

   Жалеть о капитуляции не пришлось: фермерша отлично готовила. На первое подали гарбур – традиционный в этих краях суп из мяса, фасоли и овощей, да такой густой, что в нем ложка стояла; на второе – жареный в утином жире картофель и фрикасе из кролика. Кроме мадам Софи и комиссара за столом сидели два работника фермы: один постарше, с седой круглой головой, второй помоложе, с татуированными по-модному руками. Работники ели жадно и обильно, как едят люди, с рассвета занимавшиеся тяжелым физическим трудом, но к некоторому удивлению Пино, хозяйка не то что не оставала от них, но и превзошла.

   Мадам Софи умудрилась съесть ровно столько, сколько оба ее работника вместе взятые. Правда, она была и вдвое шире них: очень рослая, крепкая женщина, весившая как минимум центнер, с толстыми красными щеками, пухлыми руками и огромным, крепко закованным в плотный лифчик бюстом. Пино знал из материалов дела, что ей пятьдесят лет, но она красила волосы в соломенный блонд и носила белые шорты и облегающую ярко-розовую кофточку с глубоким декольте, видимо, ощущая себя не более чем тридцатипятилетней. На комиссара она посматривала кокетливо и с любопытством. Трудно было представить себе более противоположных людей во всех отношениях, чем щуплый бледный горожанин Савиньи и эта корпулентная, дышащая витальной силой деревенская дама.

   Когда работники ушли, Софи предложила Пино выпить за упокой души «малютки Патрика», добавив: «Я же понимаю, что вы здесь из-за него». Но комиссар отрицательно покачал головой.

   – Мадам, проводя расследование, я могу есть, но не пить.

   – Тогда я выпью сама.

   Софи осушила бокал и утерла слезу, скатившуюся по щеке, бумажной салфеткой.

   – Я называла его «малютка Патрик». Он был такой изящный, маленький, слабенький, как дитя, и совсем не годился для деревенской работы. Он вообще не любил работать, зато так чудесно рассказывал разные истории – про Элеонору Аквитанскую, про наш монастырь, про Шарля де Голля. Он много читал в интернете, когда не играл, и все мне рассказывал. Но это было в начале, когда малютка Патрик еще боялся меня потерять. А потом он решил, что я его душой и телом, и можно расслабиться. Ах, это большая проблема, месье: когда женщина доверяется мужчине, он начинает думать, что он может распоряжаться в ее доме как хозяин. А какой из него хозяин? Он и свою жизнь просрал, простите за грубое слово.

   – Вы любили его, мадам?

   – Да, любила. Но малыш сам убил эту любовь. Он вбил себе в голову, что я должна дать ему большую сумму денег, чтобы он мог выиграть еще больше. У него была какая-то схема, но я ему сразу сказала, что это все бред и денег я не дам. Он оскорбился и стал устраивать сцены. Да и вообще начал забываться, ведь он жил за мой счет. Даже смартфон, на котором он играл на этих чертовых слотах, и тот я ему подарила. В итоге мне надоело.

   – Не мог ли Патрик одолжить эту сумму у кого-то другого?

   – Не знаю, месье. Пока он жил у меня, ни у кого ничего не одалживал.

   – Он не опасался чего-либо? Не боялся, что его могут убить? Не проявлял тревожность?

   – Убить? О, что вы, месье, и близко не было. Его смерть стала для меня шоком, я не представляю, кто бы мог так поступить с Патриком!

   – Тот, у кого он взял и не отдал деньги, нет?

   Софи посмотрела на комиссара большими грустными глазами и вздохнула.

   – Не думаю, месье, что кто-то захотел бы стать его кредитором. Он играл на свои: что выигрывал, то и проигрывал. И ни о чем не тревожился, кроме выигрыша. Только раз я увидела его обеспокоенным: он нашел на кадыке какой-то узелок, там, где эта, как ее...

   – Щитовидная железа?

   – Да. Это было незадолго до нашего разрыва. У него прежде была операция на этой железе: он рассказывал, как долго отходил от наркоза, чуть не умер. Малыш испугался, что снова нужно будет оперироваться, пошел в Берженак к какому-то врачу, и тот его успокоил.

   – Вы помните фамилию врача?

   – Нет, я ее и не спрашивала. Малютка Патрик вообще-то следил за здоровьем: пил разумно, старался высыпаться, много не курил – два-три «Житана» в день. Ах, бедняжка!

   Женщина снова утерла слезу.

   – Когда вы видели Савиньи в последний раз?

   – В середине июня, число не помню. Это было рано утром. Я шла по дороге вдоль виноградников, а он выбежал из виноградника моего соседа Пишо и промчался мимо, даже не заметив меня.

   – Вас не удивило, что Савиньи забрел в чужой виноградник?

   – Нет. Когда я выставила его, он нанялся было к Пишо, но проработал всего неделю и ушел: я же говорю, что он был слаб физически, не тянул деревенскую работу.

   Послышался шум в сенях, и через минуту на кухню заглянул пожилой работник:

   – Мадам, навоз привезли.

   – Иду. Извините, месье, но я должна заняться навозом, – обратилась она к Пино, вставая из-за стола.

   – Разумеется. Благодарю за беседу. Кстати, а какой навоз вы применяете, коровий?

   – Да, коровий, но хочу по примеру Пишо попробовать овечий – его меньше нужно на один акр.

   Пино галантно пропустил даму в дверь и вышел из кухни в сени, а потом и во двор следом за ней, продолжая разговор о естественном удобрении.

   – Говорите, овечий экономнее? Почему-то не думал, что в виноградарстве используется овечий навоз.

   – У нас в округе пока только Пишо да Мартен его распробовали, и Пишо говорит, что очень выгодно. Он вообще деньги считать умеет: взял в банке льготный сельскохозяйственный кредит и вложил в свою винодельню. Хочет продавать свои вина за границу. До свидания, месье. Если я еще понадоблюсь вам – звоните. И пожалуйста, найдите того, кто погубил малютку Патрика. Мне очень больно, что все так закончилось. Он был рожден совсем для другой жизни.

   – Я делаю все, что в моих силах. До свидания, мадам.

   Хотя свежесть утра давно миновала и на землю навалилось тяжелая послеобеденная жара, прогулка по тропинке вдоль виноградников к соседней ферме доставила комиссару истинное удовольствие, тем более, что с высокого берега открывался прекрасный вид на реку и на мост. Пино убедился, что с противоположного берега человека, вставшего под мостом, не видно, а вот сарай и его окрестности просматриваются хорошо. Сейчас там не было ни души: для того, кто мог бы там бродить, уже навсегда закончились и солнце, и лето, и все земные пути. А убийца все еще гуляет на свободе.

   К ферме Пишо комиссар вышел не сразу: он счел разумным пройтись по тропинкам меж лоз – авось встретит кого из работников. Ему повезло: не сделав и двадцати шагов, он столкнулся с молоденьким парнишкой с ведром в руках. Паренек оказался внучатым племянником хозяина, сообщил, что Пишо дома – только что вернулся из Ангулема, и что «любовник толстухи Софи», Патрик, действительно недолгое время весной проработал на ферме. Ему поручили обрезку, но он поранил себе руку и на этом его работа закончилась. В памяти Пино тотчас всплыл абзац из протокола осмотра тела Савиньи, где говорилось о свежем шраме на левой руке: похоже, что вместо лозы бедолага едва не отчекрыжил себе пальцы.

   Паренек провел комиссара к дому: длинному, приземистому, старому, но недавно отремонтированному, с ослепительно белым фасадом и черепичной крышей цвета охры. У дома стоял пикап с забрызганными свежей грязью номерами; его переднее колесо осматривал крепкий мужчина среднего роста. Со спины он казался еще молодым из-за черных, без седины, волос и очень широких плечей, в которых чувствовалась огромная сила, но, когда он обернулся к Пино, комиссар увидел, что ему не менее шестидесяти лет: загорелое лицо исчертили морщины.

   – Добрый день. Вы Анри Пишо? Я комиссар Пино, будем знакомы.

   Пишо нахмурился, но протянул Пино руку – тяжелую, огромную, шершавую от работы.

   – Я бы хотел поговорить с вами о Патрике Савиньи.

   – За этим вам к толстухе Софи, – пожал плечами фермер. – Я его почти не знал.

   – Но ведь покойный Савиньи был вашим работником, хотя и недолго.

   – Ничего подобного. Кто вам это сказал?

   – Мадам Леклерк и ваш внучатый племянник.

   – Софи просто дура и всегда ею была. На черта мне нужен такой работник – городской хлюпик? А мой племянник просто пошутил.

   К этому моменту парнишка уже вернулся в виноградник, и Пино не мог переспросить у него. Впрочем, он не сомневался, что Софи и племянник Пишо сказали правду.

   – Так вы утверждаете, что не имели с Савиньи никаких дел?

   – Нет.

   – Когда вы в последний раз видели его?

   – Давно, очень давно.

   – А именно?

   – Весной, когда он еще жил с Софи. Слушайте, комиссар, я немного устал с дороги, хочу принять душ и отдохнуть.

   – Вероятно, вы ездили в Ангулем по делам своей винодельни?

   – Да. Вы угадали. Всего хорошего.

   С этими словами Пишо вытащил из кармана джинсов пачку «Голуаз», извлек из пачки сигарету, закурил и пошел к дому. Разговор был окончен.

   6. Размышления и экспертизы

   Нет большего наслаждения, чем после хлопотливого дня, когда ты прошел туда-сюда не менее пятнадцати километров, лечь на кровать в гостиничном номере и вытянуть гудящие ноги. Пино по праву мог гордиться собой: за один день он провел три допроса, два осмотра места происшествия, отдал на экспертизу два вещдока – футболку покойного и окурки, и установил, что между покойным Савиньи и доктором Питу была некая связь: милая девушка в офисе благотворительной организации «Помощь для всех», щелкнув два раза по клавишам, сообщила, что Патрик Савиньи действительно обращался за бесплатной консультацией к эндокринологу Питу двадцать пятого апреля сего года. Но почивать на лаврах было рановато, и комиссар набрал номер Дюпре.

   – Привет, старина. Да, я уже в отеле. Нет, не стоит: я устал, как собака... даже как двадцать пять собак одновременно, так что встретимся завтра. А пока, будь добр, сделай следующее. Первое. Надо узнать все о фермере Анри Пишо. Нет ли у него судимостей, брал ли он кредит в банке, финансовое положение, моральный облик, состояние здоровья, короче, все. И да, старина, это важно: знакомы ли Питу и Пишо? Были ли между ними какие-либо контакты?

   – Ты думаешь, он имеет отношение к нашим делам?

   – Думаю, да. И потому второе: где был Пишо в ночь с двадцать девятого на тридцатое июня, ночью с третьего на четвертое июля и вечером шестнадцатого июля? А заодно, где он был вчера и сегодня? Пишо заявил, что ездил в Ангулем, но я ему не верю: его машина забрызгана свежей грязью, будто она проезжала по лужам, но по всему региону Новая Аквитания сегодня не было дождя. И третье. Полное досье на доктора Питу. Пороки, страсти, любовницы и так далее.

   – Это все?

   – Да, пока хватит. До завтра.

   Закончив разговор с однокурсником, Пино поискал в записной книжке телефон антиквара Дюрана, специалиста по средневековым артефактам. Когда-то Пино сумел найти грабителей, унесших из его галереи старинных вещей на полмиллиона евро, и с того времени Дюран питал к комиссару бесконечную признательность. Оказалось, что настоящее время антиквар находится на борту своей яхты в Монако, но это не помешало ему отреагировать на неожиданный звонок Пино со всевозможной любезностью.

   – Конечно, дорогой друг, я помогу вам, чем смогу. Мои познания к вашим услугам.

   – У меня немного необычный вопрос: я нашел в яме, оставшейся после памятника восьмого века, кольцо из меди диаметром двадцать сантиметров, и не могу понять его предназначение. Если я сброшу сейчас по вайберу вам его фотографии, вы сможете хотя бы примерно определить, что это?

   – Попытаюсь.

   Дюран перезвонил очень быстро, буквально через три минуты после отправки снимков.

   – Это кольцо от сундука.

   – Что? – потрясенный Пино сел на кровати. – Вы уверены?

   – Конечно. Как, вы думаете, поднимали тяжелые сундуки в средние века? К их крышкам были приделаны кольца, через которые пропускали ремни из буйволовой или свиной кожи. Возраст кольца без специального оборудования я определить не смогу, но навскидку – это раннее Средневековье. Оно долго лежало в земле...

   – Пока кто-то не оторвал его от крепления, да?

   – Свежие царапины говорят именно об этом. Скорее всего, крепление не выдержало, когда поднимали сундук.

   – Месье Дюран, я ваш должник.

   – Право, это пустяки. Я чем-либо еще могу помочь вам?

   – Разве только тем, что сообщите мне контакты знатоков современного французского рынка нумизматики.

   – Одного вам хватит? Мой приятель Доминик Бертье сорок лет занимается старыми монетами. Записывайте номер и в разговоре с ним сошлитесь на меня.

   Поскольку на часах была уже половина девятого вечера, Пино счел невежливым звонить незнакомому человеку по делу после завершения рабочего дня. Звонок нумизмату он отложил на утро, а пока принялся набрал в Гугле словосочетание «эндокринные болезни» и читал часа два, пока усталость не сморила его окончательно и смартфон не выскользнул из рук. Пино уснул.

   Утро, солнечное и свежее, принесло ожидаемый сюрприз: Бертье сообщил, что на нумизматическом рынке появились две недели назад редкие монеты седьмого и восьмого столетий, в том числе три византийских солида императора Ираклия I. Нумизмат начал было подробно рассказывать, в чем их уникальность, но Пино хватило того факта, что солиды были из чистого золота и каждый из них стоил не менее тысячи евро, а то и больше. Употребив все доступные ему аргументы, включая пошлую лесть, комиссар убедил Бертье выяснить источник византийских солидов и прочих нумизматических сокровищ. То же задание Пино дал своим помощникам в Париже.

   Обед комиссар провел в компании Дюпре. Однокурсники сидели за столом на террасе небольшого кафе, и любопытные воробышки прыгали по ее деревянной ограде. Обед был недурен, хотя, по совести, мадам Софи готовила лучше, но оба полицейских ели рассеянно: их занимали совсем другие вещи. Дюпре буквально распирало от нетерпения: ему хотелось показать парижанину, что местные опера тоже не лыком шиты, и, если только их правильно направить, будут рыть быстро и нароют много.

   – Значит, так, старина, прости, что сообщаю это за едой, но на футболке Савиньи эксперт нашел следы овечьего навоза! Того самого, который был в яме.

   – Ожидаемо, – кивнул Пино.

   – Поехали дальше. Пишо – на грани банкротства! Он откусил слишком большой кусок – я имею в виду кредит, который он взял банке – и не сумел его проглотить. Его план с экспортом вин провалился, и ему нечего отдавать банку.

   – А велика сумма кредита?

   – Сам понимаешь, это коммерческая тайна, – выдержал эффектную паузу Дюпре, – но ребята выяснили, что старый дурень взял в долг около четверти миллиона евро.

   Пино присвистнул.

   – Теперь смотри: в ночь с двадцать девятого на тридцатое июня Пишо исчез из поля зрения домашних и работников около одиннадцати вечера и вернулся в шесть утра. Информатор, который сообщил это, заметил, что фермер начал непонятно куда уходить поздним вечером примерно за две недели до того. Он уходил украдкой и возвращался через два-три часа. Его отлучки породили среди батраков шутки, что у хозяина завелась любовница.

   – Знаю я, куда он уходил, – пробурчал Пино. – От его фермы до моста сорок минут быстрым шагом – сам проверял, и назад столько же. Плюс примерно полчаса на разговоры с Савиньи.

   – В ночь убийства Савиньи Пишо вернулся на ферму в 5 утра, и утром долго не выходил из своей комнаты. А вот по вечеру шестнадцатого июля у меня нет данных – информатор на ферме отсутствовал. Ну и вишенка на торте: судя по камерам наблюдения на шоссе, его пикап позавчера-вчера ездил в Париж. Что будем делать? Надо бы взять образцы ДНК и сравнить с теми, что на окурках «Голуаз», найденных под мостом.

   – Возьмем в свое время, пока смысла нет.

   – Смотри: Пишо отрицает не только тот факт, что Савиньи у него работал, но и то, он что общался с ним в последнее время. Как тогда он объяснит наличие своих окурков в нескольких метрах от сарая, где жил Савиньи? Как он объяснит свое отсутствие дома в ночь убийства? Мы его прижмем на допросе, и он расколется!

   – Нет, не расколется. Уйдет в молчанку. Арестовывать его рано – то, что ты перечислил, это косвенные доказательства. Подождем вестей из Парижа.

   – Но ведь ты считаешь, что это он убил Савиньи?

   – Он. И он же покушался на жизнь Питу.

   – Я вижу все так: Савиньи, историк по образованию, сообразил, где спрятан клад святого Дидье, но не мог управиться сам с его извлечением из земли – физически не мог. В поисках компаньона он обращается к своему бывшему хозяину Пишо, обладающему огромной физической силой. Вдвоем они валят крест, вытаскивают из земли постамент и находят сундук, от которого во время подъема отрывается кольцо. Желая замаскировать подлинную цель вандализма, они заливают яму и крест овечьим навозом. Никто не будет копаться в дерьме, никто не заметит, что в яме что-то лежало, а разрушение памятника припишут сатанистам, экстремистам, кому угодно. В сундуке подельники нашли золотые монеты и поделили их... Тут немного странно, почему Пишо не прикончил Савиньи сразу, как только увидел сокровище.

   – Потому что их было не двое, а трое, Дюпре. Пишо не сумел бы убить двоих сразу, он понимал это. И решил убивать их по одному.

   – Черт, ты считаешь, что доктор участвовал в деле? Я полагал, что он был свидетелем, что-то увидел или узнал – вероятно, от своего пациента Савиньи, и потому Пишо решил убрать его. Кстати, Питу чист как младенец – никаких тайных пороков, сомнительных связей, долгов банкам и тому подобного.

   – Он не просто участвовал, Дюпре. Это была его идея.

   – Идея принадлежала историку Савиньи, – возразил Дюпре.

   – Исключено. Именно потому, что Савиньи историк, он не верил в существование Дидье, а, стало быть, и его клада.

   – Но мотив? Зачем ему это грязное во всех отношениях дело?

   – А зачем это нужно было Савиньи и Пишо?

   – Сравнил! Питу – благополучный и хорошо зарабатывающий человек, в отличие от бездомного игромана и завтрашнего банкрота.

   – Это не значит, что ему не нужны деньги. Некоторые любят деньги бескорыстно, желая не тратить, а обладать ими. Читал «Гобсека»? Впрочем, я думаю, что у добродетельного доктора была своя причина изваляться в дерьме.

   На лице Дюпре отразилось сомнение, он покачал головой.

   – Не знаю, не знаю. Ты говорил с его женой?

   – Как раз собираюсь это сделать.

   7. Печальная мадонна и человек эпохи Возрождения

   Из трех обитательниц Берженака, с которыми довелось вести длительные беседы комиссару, Мари – пока еще Питу – бесспорно, была самой привлекательной, хотя ее красота не имела ничего общего с резиновыми лицами и надутыми губами инстаграмных кукол. Узкое лицо с правильными чертами, высокий лоб, грустные светло-серые глаза под тяжеловатыми веками, прямые каштановые волосы, спускавшиеся на плечи: Пино она напомнила мадонну кисти старых мастеров. Нельзя сказать, чтобы визит комиссара ее обрадовал, но и раздражения или злости Мари не высказала. На протяжении всего разговора, проходившего в ее кабинете, где на полках стояли игрушки для самых маленьких пациентов, ее голос не разу не дрогнул, и ровные интонации не изменились.

   – Нет, я понятия не имею, кто мог покушаться на Анри. Он – человек эпохи Возрождения, но, в отличие от ренессансных деятелей, у него не было врагов.

   – Что вы имеете в виду, говоря «человек эпохи Возрождения»?

   – Широту взглядов. Он отличный врач, даже статьи писал о диагнозах известных исторических личностей, но интересуется и математическим анализом, и историей нашего города, и коллекционированием старых постеров.

   – Статьи? Как интересно. Хотел бы я их почитать...

   – Тогда откройте стеклянный шкаф с книгами и возьмите большой зеленый сборник на второй полке сверху... Вот он, да, крайний слева.

   Пино не солгал: статья под названием «Один случай брюшного тифа: о причинах смерти короля Людовика X» чрезвычайно его заинтересовала. Он прочел ее от первого до последнего слова, пока Мари молча делала пометки в какой-то истории болезни, лежавшей перед ней на столе.

   – Он все доказывает очень убедительно, – оторвал наконец голову от сборника комиссар, – но ведь он эндокринолог, а не инфекционист.

   – Потому статья в соавторстве: он консультировался с коллегой.

   – Конечно, я не медик и не могу судить об уровне статьи, но на мой обывательский взгляд ваш супруг весьма талантлив.

   – Я тоже так считаю.

   – И тем не менее разводитесь?

   – Да.

   – Но почему?

   – У мужчины и женщины есть одна причина, чтобы сойтись, и тысяча, чтобы расстаться.

   – И какая была у вас?

   – Не сошлись характерами. Все банально.

   – Но ведь вы его до сих пор любите, мадам, не отрицаете это.

   – Какая разница?

   – Большая, мадам. Нет ничего странного в том, что расстаются люди, когда они разлюбили друг друга. Но если женщина любит и все равно уходит, значит, есть причина, по которой она больше не может быть рядом с этим мужчиной, что-то, что оказалось сильнее ее страсти. Он сделал что-то такое, после чего она не может быть с ним. Я задавался вопросом: что именно? Если бы ваш муж был сексуальным извращенцем или, наоборот, импотентом, вы расстались бы еще до свадьбы – такие вещи выясняются сразу в наше время, ведь все живут вместе, прежде чем расписаться. Если бы он изменил вам, то вы, с вашей гордостью, тотчас разлюбили бы его, да и все знали бы об этом маленьком городе, где шила в мешке не утаишь. Побои? Вы не простили бы даже повышенного тона, и уж точно не хранили бы сборник мужа-садиста. Алкоголик виден сразу, а наркомана разоблачили бы его коллеги-медики. Что же остается? Невидимый порок, о котором никто не догадывается, но который разрушает отношения.

   Пино сделал паузу, но Мари молчала, и он продолжил.

   – Вы пытались бороться с этим пороком, но проиграли, и ушли, чтобы избежать болезненной созависимости. Вы не знали об этом пороке до свадьбы и даже не предполагали, что такое успешный и благополучный для всех человек может им страдать. Интересно, он запирался от вас дома в кабинете? Или он занимался этим на работе? Игромания двадцать первого века, когда не нужен ни карточный стол с подозрительными игроками, ни роскошное казино в Монако – достаточно смартфона и интернета. Ты сидишь дома, выигрываешь, но чаще проигрываешь, и никто не знает о твоей тайной жизни. Не так ли, мадам Питу?

   Мари подняла на него свои прекрасные глаза.

   – А даже если и так? Онлайн-гемблинг совершенно законен.

   – Однако вы устали быть женой игрока. Вам надоело увещевать его, и вы поставили точку в отношениях. А он надеялся вас вернуть.

   – Я полагала, господин комиссар, что вы хотите поговорить со мной о тех, кто пытался убить моего бывшего мужа, а не о подробностях наши с ним отношений.

   – А это одно и то же, мадам, потому что ваш супруг едва не лишился жизни из-за своего злополучного увлечения. И вы совершенно правы: он действительно человек эпохи Возрождения. Но я хоть и не историк, однако знаю, что это люди Ренессанса отличались не только разнообразными талантами, но и размытыми понятиями о добре и зле.

   В реанимацию к Питу комиссара пустили всего на минут: пациент был еще слаб. Впрочем, выглядел он куда лучше, чем можно было бы ожидать: цвет лица был довольно свеж для человека, лежащего под капельницей, а умный и ясный взгляд свидетельствовал о том, что черепно-мозговая травма не отразилась на его умственных способностях.

   – Я пришел к вам с хорошей новостью, месье Питу, – сообщил комиссар после того, как представился и объяснил цель своего визита. – Только что мне позвонили из Парижа: оказывается, редчайшие денарии седьмого века вбросил на нумизматический рынок какой-то пожилой провинциал, приехавший не то из Ангулема, не то из его окрестностей, лет шестидесяти на вид, но без единой сединки в волосах, очень сильный, туповатый и подозрительный.

   Питу вздрогнул, в глазах его заметались изумление, недоверие, тревога.

   – Вы должны быть довольны: как только антиквар, к которому он обратился, его опознает – а это будет скоро, потому что свидетель уже в дороге, наш провинциал будет арестован, а на его ферме будет проведен обыск. Мы рассчитываем там найти не только его долю золотых монет из клада святого Дидье, но и долю несчастного Савиньи, которого он придушил голыми руками. Против Пишо будет выдвинуто четыре обвинения: вандализм, сокрытие клада, умышленное убийство и попытка умышленного убийства. По его делу вы будете проходить как потерпевший. Кстати, вы действительно не видели, кто вам нанес удар, или сознательно умолчали?

   – Нет, я не видел, но, разумеется, подозревал Пишо. Однако... ваш вопрос означает, что вы знаете все?

   – Да, все. Паззл окончательно сложился, когда ваша жена показала мне вашу статью о болезни Людовика X. Как интересно получилось: легенду о кладе знали все местные жители, но каждый смотрел на нее под своим углом зрения. Савиньи не верил в существование Дидье и его клада, потому что он смотрел на легенду как историк: для него то, о чем не упоминалось в исторических хрониках, не существовало. Я сначала тоже не поверил, потому что смотрел со своей колокольни – пенитенциарной, так сказать: из тюрьмы больные здоровыми не выходят. Для людей верующих все было просто: свершилось чудо. А вот вы первым догадались посмотреть на древнюю легенду с точки зрения врача-эндокринолога.

   Питу улыбнулся.

   – Допустим, и что же?

   – А то, что в легенде описаны события, которые кажутся невозможными до того момента, пока не поставишь правильный диагноз. Вы поняли, что стояло за неудержимой жаждой и обжорством Дидье, за его гнойниками на коже и дикими болями суставах пальцев ног: сахарный диабет второго типа и подагра, два эндокринных заболевания, от которых можно избавиться, резко изменив режим питания. Обе болезни на начальных стадиях лечатся диетой! Вне сомнения, богатый феодал Дидье жрал белый хлеб и мясо, объедался и обпивался вином на пирах. Если б он продолжил такой же режим питания, то отбросил бы коньки, но строжайшая диета, на которую его силой посадили в темнице, спасла ему жизнь. Его перевели на овощи, на рацион без углеводов и мяса, противопоказанного при подагре – как вы предписываете своим пациентам, не так ли? Дидье похудел, сахар в крови снизился, сахарный диабет отступил, приступы подагры прекратились. А поскольку в дальнейшем он стал монахом и соблюдал аскезу, эндокринные болезни к нему не вернулись. Вот такая реалистичная формула чуда.

   Средневековый автор легенды о святом Дидье сам не понимал, что описывает, ведь медицина тогда находилась в зачаточном состоянии, и именно это убедило вас, что речь идет о реальном случае. И вы подумали: если болезнь и «чудесное исцеление» Дидье – это реальность, а не сказка, то почему бы не быть реальностью его кладу? Эта мысль не выходила у вас из головы, и однажды вас осенило, о каком кресте говорил перед гибелью Дидье. Но вам нужен был помощник, помощник, который бы вас не выдал. И вы решили обратиться к Савиньи. Интересно, как вы догадались о его слабости? Что – игрок игрока, как наркоман наркомана, видит издалека?