Текст книги "Формула чуда (СИ)"

Автор книги: Miraculum

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

  1. «Легенда о святом Дидье Берженакском»

   Родился Дидье в Аквитании в восьмом столетии от Рождества Христова в семье людей знатных и богатых, но с юных лет предавался порокам. Обуяла его такая гордыня, что он считал себя выше всех людей, включая и слуг Христовых. Чревоугодию предавался он и днем и ночью, пил и ел и никак не мог насытить утробу свою и утолить свою жажду. Когда ему исполнилось сорок лет, Гаттон, брат герцога Аквитании Гунальда, восстал против своего брата, и Дидье поддержал его, собрав своих вассалов. Когда же герцог Гунальд отомстил брату за мятеж, то пришел с войском к замку Дидье. Дидье же не мог ни бежать, ни сражаться, потому что поразила его внезапная болезнь: тело его покрылось язвами, а ноги его словно сжали в тиски, и кричал он от боли, как раненый зверь.

   Герцог Гунальд повелел привести его к себе, дабы вершить над ним суд. Дидье не мог идти, и двое стражников тащили его под руки, а потом бросили в грязь пред герцогом Гунальдом, сидевшим на коне. Так-то был покаран за свою гордыню сильный и знатный! Впервые в жизни обратился он с мольбой, прося герцога не карать его, ибо наказан он уже иным судьею, пред коим скоро предстанет. И так ужасен был вид Дидье, что приближенные герцога стали просить его пощадить умирающего. Но герцог Гунальд, ослепивший брата своего за мятеж, чужд был милосердию и велел бросить Дидье в подземную темницу. «А дабы сократить твои мучения, – сказал он, – я велю кормить тебя раз в три дня капустным супом».

   В темнице Дидье раскаялся в прегрешениях своих и воззвал к Господу, чуя близость смерти. И столь сильно было его раскаяние, что молился он три дня и три ночи без перерыва, пока не явился к нему ангел и не возвестил, что будет ему даровано чудо. Услышав сие, Дидье перекрестился и уснул крепким сном, а когда проснулся, то все его недуги исчезли. Он встал на ноги и стал крепок и бодр, как в дни юности. Год провел Дидье в темнице, неустанно благодаря Господа за чудо исцеления. В это время Гунальд Аквитанский рассорился с королем Пипином, был разгромлен в бою и отрекся в пользу сына своего Вайфара, который освободил Дидье и вернул ему его замок и земли.

   Вайфар желал приобрести сторонника, но помыслы Дидье были уже далеки от земной суеты: он стал верным сыном Церкви Христовой. Рядом с городом Берженаром построил он храм и монастырь, в котором принял постриг. Сорок лет прожил Дидье в монастыре, став со временем его настоятелем, и с каждым годом слава о его добродетелях и мудрости разносилась все дальше. Сам король Карл Великий приезжал к нему за советом и благословением.

   Конец же его был таков: Аквитания в ту пору страдала от набегов мавров из Испании. Во время одного из таких набегов был захвачен Берженарский монастырь. Нечестивцы схватили Дидье и стали пытать его, ибо слышали они, что в монастыре сокрыты великие сокровища, и пожелали овладеть ими, не понимая, что речь идет о сокровищах духовных. Когда к телу святого старца прижали раскаленное железо, сказал он: «Крест – сокровище мое» – и испустил дух. Душа мученика вознеслась в небо, дабы предстать пред престолом Создателя и молить его за наш край.

   После изгнания мавров из монастыря монахи нашли тело Дидье, коего не коснулось тление: не зловоние и гной источало оно, а мирру и ладан. После погребения каждую ночь на могиле его слышалось ангельское пение. Слух о том, что Аквитания обрела нового заступника пред Господом, разнесся по всему герцогству, и к могиле Дидье потянулись паломники. Первым обрел исцеление, припав к ней, некий глухой Жак из Дакса: он снова стал слышать. И доныне на могиле святого совершаются чудеса: слепые прозревают, хромые отбрасывают костыли, лежачие встают, бесплодные обретают способность к зачатию, воры раскаиваются, злодеи сознаются в преступлениях своих, а умирающие оживают. И творится сие во славу Господа нашего Иисуса Христа, аминь".

   2. Разговор с однокурсником

   Подъезжая к Берженаку, Пино не удержался и притормозил машину на обочине, чтобы вволю полюбоваться тесно прижавшимися друг к другу узкими домами с яркими черепичными крышами, спускавшимися по крутому склону к реке. Эти построенные на скорую руку из местного камня, ничем не украшенные, кроме ярко-голубых ставней, и тем не менее необычайно живописные строения как замерли над ленивой речной гладью еще в шестнадцатом веке, так и не менялись с тех пор. Над пестрым ковром охряных и карамельных черепичных крыш возвышались стены Берженакского монастыря, которые в лучах заходящего солнца казались нежно-розовыми. Вдали виднелся переброшенный через реку массивный каменный мост. Небольшой городок окружали виноградники, и обладавший острым зрением Пино разглядел среди зеленых полос на том берегу несколько белых фигурок, казавшихся на таком расстоянии крошечными: фермеры и их работники, переждав дневную жару, вышли, чтобы напоить лозу отстоянной, чуть тепловатой водой.

   Путеводитель и Интернет не обманули: Берженак и впрямь представлял собою «очень красивый небольшой городок, известный среди знатоков старины своим Черным крестом – уникальным религиозным памятником 8 в., но популярный у туристов куда меньше, чем он того заслуживает». В такое место хорошо приехать на недельку-другую, чтобы отдохнуть от парижской суеты, но Пино примчался сюда не отдыхать. И двух недель в запасе у него не было.

   Марк Дюпре, бывший однокурсник Пино, встретил комиссара с той зашкаливающей эмоциональностью, которая обычно бывает вызвана полным отчаянием. Впрочем, Дюпре и не скрывал своего душевного состояния. Не успели два старых приятеля выпить по рюмке перно, как он признался:

   – Если ты мне не поможешь, я погиб. Начальство сказало, что если я не раскрою хотя бы одно дело к первому августа, то могу писать заявление об уходе по собственному желанию.

   – Ты всегда любил драматизировать, – пожал плечами Пино. В кабинете Дюпре, где они сидели, между сейфом и книжным шкафом были прикреплены к стене скотчем яркие бестолковые рисунки: звери, автомобили, дома, все перекошенное, с нарушенными пропорциями и диким сочетанием красок – творения единственного отпрыска Дюпре, двенадцатилетнего Николя. Дюпре искренне верил, что его сын станет великим художником, вторым Ван Гогом, но верил в это только он.

   – Нет, старик, на этот раз все серьезно! Если бы я был суеверным, то решил бы, что Берженак кто-то проклял. Все началось в ночь с 29 на 30 июня, когда неустановленные лица повалили на землю тот самый, знаменитый Черный крест... ты ведь слышал о нем?

   – Прочитал в путеводителе «Новая Аквитания – рай для туриста».

   – Крест не просто свалили, но выворотили с постаментом из земли так, что образовалась яма. И залили крест и яму навозом... да, да, самым обыкновенным овечьим навозом. Это был шок еще и потому, что Черный крест очень почитается в наши краях и до сих пор есть люди, которые верят его в чудодейственную силу. Чудовищный, бессмысленный акт вандализма! И самое обидное, что никто ничего не видел, ни одного свидетеля.

   – Твоя версия?

   – Я предположил, что это дело рук или сатанистов, или радикальных исламистов. Но у нас почти нет мигрантов, да и мусульман тоже. Зато в лицее есть группа, которая играет готический рок. Совсем молодые ребята четырнадцати-пятнадцати лет, поют про секс с Сатаной и любовь вампира, а у солиста на шее кулон в виде перевернутого креста. Но, к сожалению, у всех пацанчиков оказалось стопроцентное алиби.

   – А версию банального хулиганства ты не рассматривал?

   – Не успел. Пятого июля около шести утра рыбак, закинувший удочки в пяти километрах ниже по реке от Берженака, увидел всплывший на поверхность труп и немедленно вызвал полицию. Убитого звали Патрик Савиньи, тридцати восьми лет. Он был родом из Ангулема, но перебрался к нам около трех лет назад, потому что здесь живет его сестра. Согласно заключению патологоанатома, смерть наступила примерно за сутки до того, как труп обнаружили, то есть ночью с третьего на четвертое или ранним утром четвертого июля. Савиньи удушили, затем взяли обычные полиэтиленовые пакеты для мусора, положили в них камни, привязали к ногам и бросили труп в реку. Пакеты обычные, продаются в любом супермаркете, так что за них не зацепишься. Труп опустился на дно, но давлением воды пакеты треснули, камни высыпались и тело всплыло.

   Последний раз Савиньи видели живым второго июля около семи вечера, но это ни о чем не говорит, потому что покойный не имел постоянного места жительства.

   – Клошар?

   – Типа того. Какое-то время он жил у сестры, потом сошелся с местной фермершей, а с апреля в прямом смысле слова стал жить под мостом. Там есть заброшенный сарай, он в нем ночевал. Поскольку последнее убийство имело место в Берженаке пятнадцать лет назад, можешь представить, какое впечатление произвела смерть Савиньи на горожан. А у меня даже версии нет, совершенно глухое дело: опять никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Первым делом подозреваешь родных, наследников, но Савиньи был нищ, а у его сестры и ее мужа железное алиби – их вообще не было в городе со второго по пятое июля.

   – Действительно не было или они создали такое впечатление?

   – Неужели ты думаешь, что я не перепроверил показания? И вот три дня назад новое преступление. Кто-то попытался убить доктора Питу: его ударили по затылку металлическим предметом возле его дома, но он выжил. Питу увезли в Ангулем, прооперировали, и вчера в реанимации он пришел в себя. Если Савиньи все же был маргиналом, то доктор Питу, можно сказать, принадлежит к элите нашего городка. Его знают и уважают – еще и потому, что он участвует в программе благотворительной организации «Помощь для всех»: раз в месяц бесплатно консультирует всех желающих, хотя работает не в Берженаке, а в Ангулеме, ездит туда по будням. Пока врачи просят меня воздержаться от допроса, потому что он еще очень слаб. Но я, честно говоря, не очень рассчитываю на допрос: когда доктора нашли, он еще был в сознании и успел сказать перед тем, как вырубился, что не понимает, что произошло. Он подходил к дому, услышал шаги сзади, хотел оглянуться, но не успел – получил по голове.

   – Ограбление?

   – Нет, преступник ничего не взял, хотя в кармане потерпевшего нашли одиннадцатый iPhone и платиновую кредитную карточку.

   – Месть родственников умершего пациента?

   – Видишь ли, он эндокринолог, а у них пациенты умирают редко, разве что запущенный диабет. Насколько мне известно, у Питу из пациентов еще никто не умирал. Правда, он еще молодой, ему всего тридцать два года, так что, возможно, все впереди.

   – Если молодой, тогда вероятно преступление на интимной почве. Что у него с личной жизнью?

   – Жена от него ушла три месяца тому назад, но он не хочет давать ей развод.

   – Вот и мотив преступления, нет?

   – Нет. Жена – дочь бывшего мэра Берженака, врач-педиатр, очень приличная женщина, это во-первых. Во-вторых, у врачей есть более утонченные способы избавиться друг от друга, чем удар по кумполу. И, в-третьих, она ушла от него, а не к кому-то, и никто не понимает, почему они расстались.

   – Ладно, посмотрим. Ты полагаешь, что между этими тремя преступлениями есть взаимосвязь?

   – Не знаю, – Дюпре просмотрел на коллегу широко открытыми круглыми глазами, и в них не было ничего, кроме грусти и растерянности. – Помоги мне, Пино! Люди напуганы, поползли слухи о маньяке, о банде сатанистов, черт знает о чем. Все три дело взял на контроль лично префект. На тебя вся надежда.

   Он поднялся, вытащил из шкафа три пухлых папки и положил на стол перед Пино.

   – Вот дела. Я не имею права выносить их из управления, сам знаешь, но плевать: если хочешь – я дам тебе их в гостиницу.

   – В качестве чтения на ночь? Спасибо, Дюпре, но лучше я посмотрю их здесь.

   3. Крест

   К поверженному кресту, несмотря на ранний утренний час, кто-то уже успел положить несколько свежих ирисов. Сделать это было несложно, потому что место происшествия хотя и оградили, но ограда представляла собой 4 колышка, соединенных пластиковыми лентами. Достаточно было нырнуть под них и пройти несколько шагов, чтобы оказаться возле поврежденного памятника. Шено так и сделал, благо, кругом не было ни души.

   Лежащий на земле Черный крест представлял собой двухметровую заостренную стелу, грубо вытесанную из темно-серого, почти атрацитового камня, поросшего во многих местах темно-зеленым мхом. На стеле во всю длину был высечен кельтский крест со сложными переплетениями линий, и, кроме него, не имелось никаких иных изображений или надписей. От падения стела раскололась на две почти равные части, причем в местах разлома камень был намного светлее, показывая, что Черный крест сделали черным прошедшие столетия, а не природа. Пино не был знатоком архитектурных памятников, но крест произвел на него впечатление глубокой древности.

   Чуть поодаль от креста лежал массивный постамент, вытесанный из такого же серого камня, длиной не менее метра. Судя по глубине ямы, постамент глубоко уходил в землю, и чтобы вытащить его оттуда, нужно было приложить немалые усилия: один человек тут никак бы не справился.

   За годы работы в полиции Пино не раз приходилось сталкиваться с вандализмом. Поваленные кресты на кладбище, разрушенные памятники, бессмысленная ярость и не менее бессмысленный фанатизм, нашедший себе в качестве жертв бессловесные и беззащитные объекты – все это было печальной реальностью. Но с тем, чтобы кто-то тратил кучу сил на выворачивание постамента, он сталкивался впервые. На редкость трудолюбивые вандалы в Берженаке: им недостаточно просто повалить памятник, им хотелось непременно поработать лопатами, и все это вдыхая благоухание навоза.

   Характерное зловоние все еще витало в воздухе, особенно возле глубокой ямы, окруженной горками вырытой земли. Администрация музейного комплекса, в который входили монастырь и Черный крест, логично рассудила, что нет смысла пока засыпать яму, коль скоро после восстановления Черного креста его снова придется вкапывать в землю. Морщась от вони, Пино попытался склониться над ямой и попробовать осмотреть ее. Увлекшись, он неудачно наступил на край ямы, нога поехала и земля посыпалась, обнажая скрытые ранее слои. Каким-то чудом Пино сумел удержать равновесие и не свалиться вниз. Это маленькое происшествие повлекло за собой неожиданный результат: среди комков земли проглянул какой-то круглый зеленоватый предмет. Пино извлек из кармана резиновую перчатку, надел ее на правую руку, и, изловчившись, дотянулся до него. Вблизи это оказалось медное кольцо толщиной с большой палец, диаметром около 20 сантиметров, позеленевшее от глубокой старости, но со свежими царапинами, содравшими налет и обнажившими медь на внешней стороне. Кольцо было явно не от креста: никаких медных деталей на стеле не наблюдалось. Подумав с минуту, Пино решил взять кольцо с собой и показать специалистам. В таком странном деле любая находка может быть зацепкой.

   Внезапно за спиной комиссара послышались отдаленные голоса. Он оглянулся и увидел кучку туристов и гида, приближавшихся к Черному кресту. Не желая привлекать к себе внимание, он вынырнул обратно под пластиковой лентой и хотел было уйти, но остановился, услышав рассказ экскурсовода, симпатичного темнокожего парня лет двадцати пяти – двадцати семи с дредами, в ярко-желтой футболке с бейджиком на груди.

   – С именем святого Дидье связано много преданий, не вошедших в его житие. Например, легенда о заколдованном сокровище. Когда сарацины напали на светлую обитель, Дидье спрятал монастырскую казну в тайном месте, о котором знал он один. А так как святой погиб от рук нападавших, никто так и не узнал, где хранится монастырская казна.

   Туристы и гид остановились в нескольких шагах от Пино, так что он слышал каждое слово.

   – Как интересно, – кокетливым тоненьким голоском заметила одна из туристок, худая блондинка с розовым рюкзачком за спиной. – И никто так и не нашел эти

   сокровища?

   – В легендах они считаются заколдованными, – отозвался гид. – Есть средневековая легенда о мастере Готье, дела которого шли худо и который сказал на пирушке в трактире, что готов отдать душу дьяволу, лишь бы найти клад Дидье. И вот, когда он пошел темным переулком домой, перед ним возник некий господин в черном бархате и сказал, что знает, где находится сундук с сокровищами, но он такой большой, что он не сможет вытащить его в одиночку и ему нужен помощник. Господин в черном привел Готье в уединенное место, где они вскоре выкопали из земли огромный сундук, полный золотых монет, которые светились в темноте. Мастер набрал полный мешок этих монет и воротился домой счастливым от того, что наконец-то стал богачом. Но когда утром он развязал мешок, там не было ничего, кроме черепков да трухи. При виде этого Готье сошел с ума.

   – Какой ужас, – сделала круглые глаза блондинка. – Но непонятно, какое отношение дьявол имел к кладу, оставленному святым?

   – Мадам, – слегка улыбнулся гид, – вы же понимаете, что это легенда, сказка! Историки убеждены, что не только клада не было, но и сам Дидье вряд ли существовал на свете. Ни в одной хронике восьмого века не упоминается о таком сеньоре, а его житие написано через четыре столетия после его гибели. Но это не отменяет того факта, что Черный крест – уникальный исторический памятник, скорее всего, как я говорил, установленный кельтами, а не аквитанцами, и не в восьмом веке, а ранее.

   – А нашли уже вандалов? – спросил другой турист – полный лысоватый мужчина лет пятидесяти. Его круглое лицо было покрыто потом.

   – Пока нет. Но есть другая новость: реставратор, который приезжал сюда из Ангулема, сказал, что крест удастся поправить. Осталось только договориться, кто выделит деньги на реставрацию: мэрия или министерство культуры. Мадам и месье, наша экскурсия подошла к завершению. Есть ли еще вопросы?

   Вопросов не было. Туристы немного пофотографировали крест смартфонами, поблагодарили гида и пошли вниз, в город, по мощеной дорожке, обсаженной по обеим сторонам пиниями. Гид проводил их взглядом и повернулся к Пино.

   – Что же, вы не верите в волшебные клады и прочие чудеса? – поинтересовался комиссар. – А мне понравилось, как чудо исцеления описано в житии, очень эффектно. Дидье на свободе буквально помирал, а как только попал в тюрьму – сразу выздоровел. Я обычно сталкиваюсь с противоположным явлением: некий субъект здоров как бык, режет и грабит, но стоит ему попасть за решетку – немедленно смертельно заболевает и просится в лазарет.

   – Так вы полицейский? – с каким-то облегчением сказал гид. – А я все гадал, кто вы и что здесь делаете. После известных событий у нас все напуганы.

   – Комиссар Пино, к вашим услугам.

   – Ассими Лепле, будем знакомы. Я работаю в музее, – гид указал рукой на монастырь, – провожу экскурсии.

   – Давно работаете?

   – Три года.

   – Судя по материалам дела, это вы обнаружили поломанный крест.

   – И очень жалею, что не застал тех, кто это сделал, – Ассими непроизвольно сжал руки в кулаки. – Сволочи, дерьмо.

   – Но вы же не верите во все это и смеетесь над легендами, – заметил Пино.

   – Причем здесь вера или неверие. Такие вещи нельзя уничтожать: они живое воплощение связи времен. И я не смеюсь, просто разделяю фольклор и историю. Моя мать родом из Мали, она в детстве часто рассказывала мне африканские сказки. Они очень увлекательные, но даже в пять лет я понимал: их нельзя принимать всерьез. Так и здесь: доказано, что житие Дидье составлено из кусков других житий полуграмотным клириком. Это сборный персонаж, которого придумали в четырнадцатом веке, во время Столетней войны, из патриотических соображений – ведь Аквитания была захвачена англичанами.

   – Любопытно. А относительно этого, – Пино оглянулся на поваленный крест, – у вас есть какие-нибудь версии?

   – Честно? Нет. Как видите, крест, в отличие от территории монастыря, не охраняется, и камер здесь нет. Днем тут бывают туристы и верующие старушки, ну, и мы приглядываем, но в шесть вечера монастырь закрывается, и до утра здесь ни души. Так что это мог сделать кто угодно.

   – Может, кто-то в последнее время проявлял необычный интерес к кресту? Попросту говоря, случайные люди здесь не околачивались двадцать восьмого или двадцать девятого июня?

   Ассими немного подумал.

   – Вроде нет. Чужих я здесь не видел – кроме туристов, конечно.

   4. Сестра и брат

   Валери Экрю, сестра покойного Патрика Савиньи, выглядела как человек, давно не ждущий от жизни ничего хорошего: погасшие глаза, тоскливое выражение лица, опущенные плечи. И ее дом выглядел грустным, несмотря на опрятность и обилие домашних растений. Валери рассказала, что растения и свели ее с мужем: они познакомились в Сети десять лет назад на форуме садоводов, стали общаться, потом узнали, что живут неподалеку, встретились – и все закрутилось.

   – Я переехала в Берженак из Ангулема и не жалею, хотя все друзья остались там. Жером – прекрасный человек.

   – Это ваш первый брак?

   – Да. Наши родители рано умерли: когда мы осиротели, мне было девятнадцать, а брату – всего шесть. Я заменила Патрику мать, и так получилось, что личная жизнь как-то отошла на второй план. В итоге я вышла замуж в сорок лет. Впрочем, сегодня этим никого не удивишь... Жаль только, что с детьми не получилось, и уже не получится.

   – Ваш муж и брат не очень-то ладили между собой, не так ли?

   Валери склонила голову, как подсудимая, хотя Пино ни в чем ее не обвинял.

   – Вам пришлось выбирать между мужем и Патриком?

   – Если бы вы знали, – сказала женщина после паузы, – каким он был чудесным малышом, каким талантливым подростком. Мы жили бедно, Патрик зимой и летом ходил в одной и той же куртке. Но он так хорошо учился, ему легко давались все предметы. Как я была счастлива, когда он поступил в Сорбонну! Он вернулся после поступления в Ангулем за вещами, и мы просидели целую ночь, не могли уснуть, и мечтали, строили планы. Патрик хотел стать или профессором в университете, или знаменитым археологом. И он мог добиться всего, чего хотел, у него были к тому все задатки. Люди здесь знали его опустившимся, несчастным, и не догадывались, каким он был. Хотите, я покажу вам его фотографии?

   – Конечно, – кивнул Пино.

   Валери достала из шкафа стопку дешевых фотоальбомов в пестрых обложках, придвинула свой стул поближе к гостю: ей мало было, чтобы он рассмотрел каждую фотографию, ей хотелось еще и комментировать.

   Пухлый младенец на полосатом полотенце; годовалый малыш с перемазанной кашкой мордашкой; младший школьник с книгой в руках; какие-то детские спортивные соревнования, групповые фотографии класса, день рождения – перед ребенком торт с десятью свечками... Пино продолжал покорно кивать, слушая Валери: хотя детские годы покойного совершенно его не интересовали, не стоит перебивать свидетеля, если тот разговорился и готов впасть в откровенность.

   – А это Патрик идет на выпускной. Правда, красавчик?

   Темноволосый юноша на фотографии был тощ и лопоух, а сильно сближенные глаза делали его немного похожим на обезьянку. Но комиссар не стал спорить, признав, что в юные годы Савиньи был недурен.

   – А здесь он приехал на каникулы из Парижа. Это две тысячи третий год.

   Пино заметил, что на этом снимке шея Патрика была перемотана бинтом, выглядывавшим из расстегнутого ворота клетчатой рубашки.

   – Что это?

   – А это Патрика оперировали в Париже из-за щитовидки. У него там вырос какой-то узел, и доктора сказали его удалить.

   – У вашего брата были проблемы со щитовидной железой в последние годы? Он посещал врачей?

   Чуть оживившаяся женщина снова поникла.

   – Не знаю. Мы редко виделись в последнее время. Жером не хотел, чтобы мы общались.

   – Почему?

   – Все началось в Париже, – сказала Валери. – Все началось там. Кто-то пристрастил Патрика к игровым автоматам.

   Ее рука механически поднимала и опускала обложку альбома, но Валери не замечала этого.

   – Он стал игроманом... так это называется. Игра его сгубила. Он все потерял. После Сорбонны он устроился на работу в престижный лицей, получал хорошее жалованье, но ему не хватало денег, и он начал воровать деньги у коллег... Целый год никто не догадывался, кто ворует деньги, но потом Патрика все же разоблачили... и изгнали с волчьим билетом. Его больше не брали ни в одну школу. Он устроился в отель администратором...

   – Это в Париже?

   – Да, в Париже. В отеле Патрик проработал пять лет, был на хорошем счету. Но он одалживал деньги у разных типов и отдавал, когда выигрывал. А потом наступила полоса неудач, и ему нечем было расплатиться с кредиторами. Патрику пришлось бежать из Парижа, иначе бы его убили.

   – Вот как? – заинтересовался Пино. – Вы знаете имена этих людей? Могли они отыскать вашего брата в Берженаке и расквитаться с ним?

   – Нет, Патрик никогда не говорил, кто они. Какие-то темные личности. Не думаю, что это они убили Патрика... Прошло уже десять лет, может, их и в живых уже нет...

   – Все это очень неопределенно. Патрик высказывал опасения в связи с прошлым? Он боялся кого-то?

   – Нет, он был уверен, что та часть жизни осталась позади. Здесь ему никто не угрожал, он никого не боялся. Видите, он улыбается... это наша последняя общая фотография.

   Пино бросил взгляд на фото: игроман, одетый в широкую футболку с нелепой надписью «Что ты хочешь, то и получишь», действительно улыбался, приобнимая сестру за плечо, но как-то криво и невесело.

   – Что было после Парижа? – спросил комиссар.

   – Он жил в Марселе, познакомился там с какой-то женщиной из Бордо и уехал с ней в ее город. У нее было свое кафе, он начал там работать. Я надеялась, они поженятся, но она его выгнала, потому что он взял без спросу деньги из кассы. Когда он приехал ко мне в Берженак, то сказал, что завязал с игрой, что все кончено. Я поверила ему, ведь здесь нет игровых автоматов. И он вроде отвлекся, снова заинтересовался историей... Мы обрадовались, что все в прошлом... а оно не было в прошлом. Я и не думала, что можно играть в интернете... А он играл со смартфона. Всюду эта зараза.

   – И ваш муж выставил Патрика из дома, когда узнал, что тот взялся за старое?

   – Нет... Мне стыдно говорить об этом, но он и нас обворовал. Сейчас дома никто не держит крупные суммы наличных, все на карточках... и Патрик украл не деньги, а два моих золотых кольца и украшения матери Жерома... Муж хранил их как память. Игроманы... они как наркоманы, понимаете? Это болезнь, она сильнее них.

   – Но ведь ваш брат был образованным человеком и понимал, что с ним происходит. Почему он не пробовал лечиться, не пытался преодолеть зависимость от игры?

   – Он пробовал, но у него не получилось. Однажды Патрик сказал мне, что играет не ради денег, что даже если бы он выиграл миллион евро, он продолжил бы играть, потому что игра дает ему такие острые ощущения, с которыми не могут сравниться ни алкоголь, ни марихуана, ни секс. Это род безумия...

   – И в этом безумии ваш брат опускался все ниже?

   – Да. Когда эта деревенщина, с которой он жил, Софи Леклерк, выгнала его и он оказался на улице – без денег, без работы, у меня сердце кровью обливалось... ведь в апреле ночи еще холодные... но Жером был категорически против его ночевок. И такой одаренный, образованный человек ночевал в заброшенном сарае у моста... А потом его убили...

   – Вы кого-нибудь подозреваете в убийстве Патрика?

   – Нет, – помотала головой Валери и разрыдалась.

   4. Пристанище отверженного

   Направляясь к мосту, комиссар позвонил Дюпре.

   – Почему в деле нет информации, что Савиньи был игроманом, имевшим привычку одалживать деньги и не отдавать?

   – Я не знал, – растерялся Дюпре. – Кто тебе сказал об этом?

   – Его сестра.

   – Мне она ничего не говорила! В таком случае убийцей мог быть кредитор. Вопрос в том, кто бы стал одалживать ему деньги.

   – Так ведь могли одолжить совсем небольшую сумму. В некоторых кругах способны убить за 300 евро. Ладно, еще обсудим это. Я уже у сарая, хочу его осмотреть.

   Как и почти все здания в Берженаке, сарай у моста был построен в давно минувшую эпоху – возможно, еще тогда, когда французы убивали друг друга за то, что одни были католиками, а другие – гугенотами. Если на то пошло, изначально это был никакой не сарай, а дом лодочника, переправлявшего горожан с одного берега на другой. Потом рядом построили мост, и услуги лодочника оказались никому не нужны. Дом забросили, и он стал разрушаться. К настоящему моменту от него остались четыре сложенных из серого камня стены, провалившаяся крыша и поросший травой фундамент, все довольно убогого вида.

   Как выглядело пристанище Савиньи, Пино знал из фотографии в уголовном деле. Наклонив голову, он вошел в сарай через дверной проем, давным-давно лишившийся двери. В небольшом помещении было полутемно, поскольку свет поступал лишь через узкое, похожее на бойницу окно, расположенное неожиданно низко: так глубоко за столетия дом врос в землю. Хотя тряпье, служившее Савиньи постелью, и его немногочисленные вещи забрали на экспертизу и в сарае не осталось ничего, кроме лежащих на земляном полу досок (они служили отверженному чем-то вроде кровати), нос Пино уловил остатки специфического запаха, характерного для лежбищ бродяг. Можно представить, как здесь пованивало при Савиньи.

   Такая стремительно идущая вниз кривая деградации – от благополучного преподавателя до клошара – была хорошо знакома Пино по миру наркоманов, но здесь наркотики были ни при чем: в старом матрасе нашли лишь микроскопические частички табачного пепла и более ничего. О том, что Савиньи курил, свидетельствовал и полурастоптанный, грязный и помятый обрывок коробки от сигарет «Житан», валявшийся у входа.

   Снаружи сарая, в высокой траве под узким окном, Пино нашел целую кучу окурков «Житана», скуренных до фильтра. Судя по всему, Патрик имел привычку курить лежа и выбрасывать окурки в окошко. Состояние окурков свидетельство, что их оставили достаточно давно – как минимум полтора-два месяца назад. «Ну и что? – сказал себе Пино. – Да ничего. За это время убийца мог тысячу раз наведаться сюда и забрать улики, упущенные Дюпре – если, конечно, здесь были улики. А груда окурков – это не улики, а всего лишь подтверждение факта, что Савиньи – или кто-то, предпочитавший „Житан“ – ночевал здесь несколько месяцев».

   Не найдя в сарае и вокруг него ничего, способного помочь расследованию, комиссар расширил ареал поисков и стал описывать круги вокруг строения. От его шагов из высокой травы вспархивали бабочки; на ветвях старой яблони, росшей в трех шагах от сарая, деловито переговаривались сороки. По мосту проехала машина, но Пино не видел ее – лишь услышал шум. В этом месте странно сочетались заброшенность и близость к цивилизации, и комиссару подумалось, что, хотя место убийства Савиньи и не установлено, вряд ли его убили здесь.