Текст книги "Воробей и Колибри (СИ)"

Автор книги: Mind the Gap

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Пойдём, – и тут же зашагал в прежнем направлении.

Пашка ни за что бы не последовал этой команде, но чемодан, его чемодан, благополучно уплывал в чужой руке. Пришлось догнать и, поравнявшись, все же спросить, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия:

– Куда?

– Ко мне, – также спокойно ответил прекрасный Пашкин незнакомец.

– Зачем?

– Знакомиться.

========== часть 3 ==========

Пашка послушно следовал за своим чемоданом, по крайней мере, уверял себя в том, что другие причины вели его в гораздо меньшей степени. Не хотелось пылить и выхватывать из чужих рук свое достояние прямо на улице, а по всему видно было, что этот решительный незнакомец не сдастся легко. К тому же на Пашку накатило такое удушающее волнение, что горло перехватило внезапной сухостью, и он вообще сомневался, что может сказать что-то, не пустив визгливого петуха.

Метров через сто, не больше, вдруг раскрылась первая тайна – человек ходил мимо Пашкиного дома к своему. В конце квартала вместо скопища древних ларьков теперь возвышался многоэтажный дом, вероятно считавшийся среди местного населения элитным. Дом был вполне обычным, но, конечно, гораздо привлекательнее, чем доперестроечные уроды, которые окружали его со всех сторон.

Основными признаками элитности были собственная детская площадка и высокий кованый забор, окружавший весь периметр новостройки.

Пашка даже подивился своей недогадливости, он видел этот дом и раньше, мог сам предположить, куда летает его райская птица, но, видимо, его все же не столько интересовали подробности жизни реального человека, приятней было думать о загадочном пришельце, появлявшемся ниоткуда, уплывавшем в никуда. Дальше начался конкретный сюр: консьержка, бабка с невыразимо красными волосами, приветствовала Пашкиного незнакомца и совсем уж по свойски воскликнула: “Добрый вечер, Никитушка! А это с тобой?” и приготовилась преградить путь, пока не получила от «Никитушки» сдержанный кивок.

Вот так, даже не знакомясь, Пашка узнал тайну номер два: настоящее имя своего экзотического цветка, своего безымянного колибри. Странно, что никогда раньше он даже в шутку не примерял ему человеческие имена.

Пока ехали в лифте, Пашке показалось, что новоявленный Никитушка слегка смутился тем фактом, что его раскрыли, не дав возможности начать разговор самому. Пашка с трудом прокашлялся:

– Никита значит. Красивое имя. И тебе идет.

– А ты?

– Павел.

– Павлик? – ехидно заулыбался новый знакомый.

– Вот только не Павлик! Ненавижу это детское имя. Паша, Пашка. Паштет. Как хочешь. Зачем я, вообще-то, к тебе иду? – наконец удалось настроить голос на привычный тембр.

Между тем лифт выпустил обоих на каком-то высоком этаже, и, несмотря на непонятки, Пашка все так же следовал за Никитой уже на пути к квартире.

– Не бойся, – успокоил тот. – Просто поговорим. Уйдешь, когда захочешь.

Пашка подумал грешным делом, что вот как раз, когда он захочет, уходить будет обидно, но решил на грани фола не шутить.

– Главное, чтоб ты не боялся. А то я ж такой – постригу, покрашу, и не отмахаешься…

– Проходи, можешь не снимать, – Никита кивнул на Пашкины мокасины, поставил чемодан, скинул свою сумку и сразу пошел врубать свет и шуршать на кухне.

Паша помялся с минуту в прихожей, но все же прошел в просторную гостиную и присел у большого белого стола. Отсюда он лицезрел спину своего нового знакомого, который хозяйничал в небольшом закутке кухонной зоны, резал сыр, открывал оливки, быстро метал все это на стол перед Пашкой. Тут же под нос оказалась подсунута бутылка вина и штопор, и пока Паша возился с ними, на столе материализовались бокалы и большие плоские тарелки. В духовку отправился маленький кусочек индейкиного филе и остатки замороженных овощей – гостей явно не ждали – еды с натяжкой на ужин для одного. Хозяин выгреб все что нашёл, на столе появились два помидора, остатки хлеба в нарезке и, наконец, он остановился, выдохнул и уселся напротив Пашки.

Вино было изумительным. А главное, на голодный желудок – эффективным средством для придания легкости общению.

Никита сразу заявил, что хочет услышать от Пашки всё и предложил открыть карты. Паша же не вполне понимал, что “всё” и какие именно карты хочет открывать его внезапный собеседник, и сперва настороженно молчал, лишь односложно отвечая на простые вопросы. Ему уже начало казаться, что он снова являет собой картину конченого кретина, и это именно тот случай, когда даже молчание не позволит сойти за умного. Вспомнил их первый, и до сей поры последний, разговор и свою эпическую “хэллоу китти” на чёлке, что ж, в самый раз. Но Никита избавил его от такой неловкости, начав говорить сам.

Пашка слушал и невольно начал улыбаться. Оказывается, его бдения у парадной не оставались незамеченными с самого начала. Да, сперва подбешивали. А как еще можно относиться к человеку, который смотрит так, будто хочет что-то сказать, но не делает этого, при том пытается оставаться незамеченным, но всем своим видом вопит о том, что хочет, чтоб его заметили.

Пашка не вытерпел и заржал. А потом оказалось, что вокруг происходили вещи, о которых он, конечно, не мог знать. Никита продолжал свой монолог, попивая вино, подливая Пашке, и вдруг заявил:

– Давай так: говорим друг другу только правду и по очереди можем задавать любые вопросы, на которые тоже нужно отвечать честно. Мы же ничего не теряем. Мы, считай, не знакомы почти.

Пашка согласился, а Никита продолжил:

– Ну так вот. А потом я подошёл и, конечно, нахамил. Ты, кстати, извини за тот разговор. Я когда устаю, могу сорваться. Я, как ты сам понимаешь, вполне подробно осведомлен о своей внешности и, поверь, очередной восторженный вздох по этому поводу – это последнее, что может меня расположить к кому-то. Но ты хорошо выступил, а я в очередной раз констатировал, что веду себя как урод. Ладно, проехали. По крайней мере, я посмотрел на тебя вблизи. А потом, Паша, я и сам втянулся. Ходил пешком, старался не опаздывать, ловил себя по утрам на том, что продумываю гардероб “на вечер”, – Никита сам смеялся полупьяно, закрывая глаза ладонью. – Если бы не хотел – легко мог бы сменить маршрут, но мне нравилось тебя дразнить. Я даже обдумывал вариант подойти еще раз и извиниться, хотя все же играть в молчанку было забавно, решил, пусть лучше мальчик думает обо мне плохо…

– А теперь что же? Решил реабилитироваться?– поинтересовался Пашка и долил в бокалы остатки второй бутылки.

– А теперь, Паша, я знаю, что когда ты пропал, мне стало чего-то не хватать. Тебя или этой вечерней игры, я не знаю. Я, между прочим, волновался, я же знаю, у тебя что-то случилось.

– Просто мне пришлось переехать. Появился веский повод все это прекратить.

– Хорошо, потом расскажешь. Теперь мой вопрос: почему сегодня приехал?

Пашка замялся, но выпитое уже подталкивало к красноречию.

– Потому, что время прошло, а я понял, что скучаю, – сказал и сразу торопливо дополнил: – только не по тебе, не обольщайся, а по всей этой ситуации, по игре, по тому времени, когда все было… хорошо.

– А сейчас плохо?

– А сейчас моя очередь вопрос задавать, – Пашка ловко перевел стрелки.

– Задавай, – Никита с готовностью откинулся на спинку стула, покачивая бокал в руке.

– Задам, когда придумаю.

Белая июньская ночь уже давно перетекала в белое же утро, но который час по серому небу с розовыми облаками за окном понять было совершенно невозможно. В углу просторной комнаты наблюдался небольшой стол, вероятно рабочий, заваленный бумагами и книгами, посреди него работал без звука лаптоп, проигрывая какой-то фильм. Даже не приглядываясь особо к картинке, Пашка узнал «Беспечного ездока». Спонтанный, непредсказуемый сюжет, случайные пересечения незнакомцев на бесконечной дороге… Ничего не значащие диалоги. Как символично! Пашка сразу подумал о том, как плохо там все заканчивается.

Они все говорили о чем-то, Пашка, конечно, рассказал, как увидел впервые Ника и как запал на эту глупую слежку, безбожно краснея, рассказал о прозвищах, которыми наградил своего незнакомца, а потом разговор все больше сбивался с ровной нити, они все больше ржали, Пашка уже получил разрешение курить в квартире, только нужно было дойти до окна и открыть его, с каждым разом доходить было все сложнее, незаметно оба переместились на подоконник к открытому окну.

Беседа окончательно потеряла все признаки конструктивности. Поняли, что нажрались в хлам, когда прикончили четвертую бутылку и оказалось, что пить больше нечего. Пашка засобирался домой, в попытках вызвать такси понял, что трубка села напрочь. Никита сперва пошел галсами искать по квартире свой телефон, но потом вернулся со стопкой постельного белья и сложил ее на колени Пашке. Пока Пашка фокусировался на новом предмете и соображал – к чему бы это, на плечи ему легли теплые ладони, а голос Ника прозвучал совсем рядом от его уха:

– Мы все умеем пользоваться такси. Но иногда в этом просто нет смысла.

Пашка своим совершенно пьяным сознанием успел заметить, как его бросило в жар, потом в холод, и он сильнее прижал стопку простыней к паху, боясь, что там произойдут нежелательные, а главное – заметные – движения. На экране лаптопа побежали титры. Как всегда печальный финал, сколько не пересматривай – в финале лежать путнику, подстреленному на пустой дороге.

____________

25 июня.

Да, я решил, что поеду, успокою нервишки, посмотрю на своего колибри, если, конечно, тот покажется.

Кто бы мог подумать, чем все обернется!!! Пришёл. Увидел. Остался ночевать.

Ай да Пашка, ай да сукин сын. Ах да, я не сказал, что ночевать меня выслали в гостевую? Ну вот. Да, недолго музыка играла, в гостевую, с гостевым же душем-туалетом. Я, правда, с трудом могу вспомнить, как добрался до кровати, помню, что включил воду и сидел на толчке, раскачивался. Интересно, я хоть не приставал к нему? Хорошо бы нет.

Никита. Вот так. Просто Ник.

Из нашей плодотворной беседы удалось выяснить немного, я даже не понял, кем он работает. Вроде образование юридическое. Хотя, что это значит? Я вот знатный экономист – стригу-крашу. И вообще, какое это имеет значение? Про личную жизнь не говорили.

Пробирало меня конкретно, а он то ли не понял совсем, с кем дело имеет, то ли толерантный такой до поры до времени. Ясен перец, что натурал: элементарных знаков не видит, хотя я особенно и не сигнализировал. Хуже, если просто не хотел видеть. Но я бы понял. Я бы точно понял. Нет. Он не смог бы так шифроваться. И это хорошо.

Не знаю уж, зачем и почему, только колибри мой, свет Никитушка, позвал меня заглядывать к нему в любой день, не сверяясь с космическим календарём. И сделал это не по пьяни, а утром, на почти свежую голову и на совершенно полном серьёзе. А я, не будь дураком, и согласился. Как-то неудобно, я его совсем объел и обпил, на завтрак остался только кофе, ну я и решил прийти к нему поскорей снова, с провизией, для закрепления результата. Договорились на послезавтра.

Вот теперь сижу и думаю, а нафига? Нормально ли это, если он вздумает дружить со мной, а я начну всерьез вздыхать о нем в свою одинокую подушку? Я не знаю. Я ничего не знаю. Он приятный. Странно, что я уже дважды сменил о нем свое представление. Интересно, можно ли вообще произвести первое впечатление дважды?

То, что есть сейчас – терять не хочу. Слава б-гу, что ничего нет – нечего и терять. Что будет дальше – думать не хочу. Не хочу лежать подстреленным на пустой дороге. В очередной раз.

Ебическая сила, как же заколебала необходимость продумывать все на два шага вперед. Послезавтра вечером новый сеанс связи с прекрасным. Может, там что-то и решу.

========== часть 4 ==========

Через день Пашка, обвешанный пакетами, проскочил с кем-то из жильцов в знакомую уже парадную, на ходу сообщив консьержке о том, что он “к Никите в двести семнадцатую”, и благополучно позвонился в красивую шоколадную дверь. Пока ждал шагов за дверью, слышал, как собственное сердце бабахает где-то под горлом. Почему-то вдруг опять мелко затряслись руки, выдавая нахлынувшее волнение.

Дверь открылась не сразу. Появившись на пороге, Ник показался Пашке слегка недоуменным и растерянным. Сердце сразу ухнуло куда-то в живот.

– Блин, ты забыл, что ли, что мы договаривались на сегодня? – не смог сдержать разочарования Пашка. Можно, конечно, было бы созвониться и подтвердить сабантуй, но они не обменялись телефонами.

– А? Нет, нет. Проходи. Я пораньше пришёл просто – сидел работал.

– Ну, если тебе надо работать, может, тогда перенесем?

– Паш, успокойся. Все нормально, – с этими словами Ник подхватил пакеты и распахнул забитый под завязку холодильник, – я даже готовился!

После того, как Пашка выгрузил еще и свои сыры, вина и остальные излишества, стало очевидно, что одной встречей тут не обойдется.

Снова, пока Ник метал на стол, Пашка орудовал штопором, снова в самом начале он чувствовал некоторую скованность, но после первого бокала, как и прошлый раз, начал оттаивать. В этот раз света в квартире было меньше, Никита, успев переодеться в домашнее, выглядел совсем плюшевым и сидел босой, подтянув одно колено к груди, обнимая его, и теребя широкую трикотажную штанину.

– Расскажешь, что случилось? – Ник хотел было начать вкрадчиво, но Пашка еще совершенно не был пьян и чувствовал во всем подвох. Удивился про себя, зачем Ник хочет знать обстоятельства его переезда, почему уже не первый раз спрашивает об этом. К тому же возвращаться к теме его несложившейся семейной жизни с изменником Глебом сейчас было совершенно не по настроению…

– Если честно, не хочется… Или это тот вопрос, на который я обязательно должен отвечать?

– Нет, конечно, но ты, кстати, так и не задал свой…

Пашке вдруг захотелось свернуть на что-то легкомысленное:

– Хорошо. Я спрошу: почему ты не модель? Ты мог бы сделать карьеру. А то юрист… это как-то скучно, нет?

Никита рассмеялся:

– Бессмысленное тщеславие, Паша! Я никогда не стремился стать всеобщим достоянием. Вот ты, ты же просто парикмахер, разве это не скучно?

– Ник, ну что ты сравниваешь! Я – личность ничем не примечательная, звездой бы стать не мог. Я хоть и не просто парикмахер, я вроде как топ-стилист и стажировался я в ландОнах и пОрижах, и известность кой-какую имею, но выше головы не прыгну никогда. Даже в своем салоне стайл директором не стану, скорее всего, – Пашка глотнул из своего бокала, пряча улыбку.

– Ты какой-то пессимист, Павел. Выше какой головы нужно прыгнуть по-твоему? – Ник снисходительно ухмыльнулся так, как будто эти разговоры он проходил уже не раз, и дальнейшие его слова заставили Пашку нахмуриться: – Я работаю в команде, Паш, и весьма эффективно использую все то, что ты хочешь сосватать в модели – добиваюсь от нужных людей нужных решений. Влияю на исход дел, которые мы ведем. Если говорить просто, включаю обаяние и склоняю кого надо куда надо. Мне просто не могут отказать. Так что с самореализацией у меня все в порядке, мне не нужно быть моделью, чтобы меня хотели все подряд. Достаточно того, что меня хотят те, кто нужно.

– То есть ты профессионально врешь и припутываешь людей. Как это мило! – Пашка хмыкнул, и Ник почувствовал еле заметное разочарование в его голосе.

– Наоборот, Паш. Я никогда не вру. Кто врет – тот рискует спалиться. Правду тоже можно сказать по-разному. А внешность – это лишь рабочий инструмент, в частной жизни один вред от этой хохломы.

За то время, как была раскатана вторая бутылка, Пашка уже раз пять покурил в открытое окно. На низком столике в другом конце комнаты ворчал лаптоп. Отвлекаясь от Никиты, иногда Пашка наблюдал за экраном, где почти без звука плавно вился и затягивал внимание когда-то любимый им Гринуэевский фильм*. Удивительное, парадоксальное сочетание красоты и уродства, совершенства и увечия, света и тени… Гротесковое отражение жизни, сплетенное из отвратительных картин гниения… А Ник ненавязчиво и без лишнего драматизма пересказал свою биографию в той её части, что касалась исключительно личного. И на поверку оказывалось, что человек, обладавший притягательной внешностью, притягивал слишком многих. Годам к двадцати с небольшим уже успел понять, что большая охота и погоня за очередным сексуальным трофеем не представляют для него никакого интереса, ибо исход всегда одинаков. Его пытаются добиться все, и никто не сопротивляется ему. Просто никто не может отказать. То самое свойство окружающих людей, которое со временем стало его профессиональной фишкой.

Никаких иллюзий о вечной любви и сволочизм, как способ взаимодействия с миром, – полная противоположность тому, что Пашка мог сказать о себе.

Раньше ему казалось, что фильм, мерцавший за плечом у Ника, о том, что вдохновение можно найти даже в упадке, теперь он начинал понимать, что и в красоте есть оборотная, подгнившая сторона… Ассоциации, пришедшие в стремительно мутнеющую голову, неприятно насторожили, и Пашка отвел глаза от очередной завораживающей сцены разложения. А Никита продолжал, словно забывшись:

– Я иногда думаю, а способен ли я еще полюбить? И хочу ли?.. Все мои совершенно разные отношения с совершенно разными женщинами всегда заканчивались одинаково. Они все словно соревнуются, сначала – кто меня получит, потом – кто на себе женит. И я бы даже женился, наверное, чтобы остановить уже эту облаву, но они всегда параллельно ищут лучшие варианты. И пробуют, пробуют. И это, надо понимать, нормально.

– Так может, ищешь не там? Может, не в клуб, а в библиотеку? – Пашка неловко хихикнул.

– Да черт его знает. Я специально ничего не искал, как-то само получилось… – Никита запнулся, как будто заметил, что сболтнул лишнего, стряхнул с себя минутную меланхолию и совершенно бодрым голосом заявил: – Так. Теперь моя очередь спрашивать. Паша, чего ты хочешь? У тебя есть нереализованные желания?

Пашка обвел глазами потолок по кругу и ответы родились в его голове целым букетом. Нереализованных желаний у него было хоть отбавляй, хотелось отшутиться, но слова, слетевшие с языка, оказались неожиданными даже для него самого:

– Я хочу посмотреть на тебя… без футболки… Ну, мы же договаривались только правду?..

– Однако! Да вы, юноша, пьяны! Пока я тут распинался, ты в одно горло заструячил третий пузырь! – Никита расхохотался, отставил свой бокал и стянул футболку через голову, обнажая такой же, сука, правильный, как и весь он, торс.

__________

28 июня.

Боги! Дайте мне сил!

Я снова ночевал у него. Конечно, снова в гостевой! Естественно, опять нажравшись. Нет, определенно, с его вином что-то не так. Или в этот раз пили моё? Или это со мной всё не так? Хотя, почему не так? Со мной-то все как раз именно так. Я смущаюсь и заливаю свою неловкость винищем. Я впитываю его, не вино, конечно, – Никиту. Я смотрю на него, слушаю его голос, я увязаю в нем. Я не могу сопротивляться ни ему, ни себе.

Только не понимаю, он что, флиртует со мной? Оставляя меня ночевать, как и прошлый раз, положил мне ладонь на плечо, проходя сзади за моим стулом. И это был всего второй раз, как он вообще ко мне прикоснулся, а меня второй раз прострелило от плеча до яиц. За руку, кстати, он со мной не здоровается… Нет. С чего бы со мной стал флиртовать натуральный мужик, только что рассказавший, как ему не те тёлки попадаются? Или как раз с того, что не те? Да ну нах. Он настолько натурал, что в таких касаниях нет для него никаких сигналов. А мой недотрахеит все трактует по своему.

Как это я выступил со своим желанием и его обнаженкой? Что сказал – сам не понял. Чуть сквозь пол с паркетом его модным не провалился. А ему хоть бы хны – скинул одёжу бесовскую и спать меня погнал. Утром сегодня меня, конечно, подкинуло ни свет ни заря – у меня на десять запись, а еще переться через город. Свет Никитушка спал, только когда я в прихожей закопошился, выполз помятый меня провожать в одних штанах. Что уж теперь? Маски сброшены! Зачем футболки надевать? Стоит, к косяку прислонился, пузо своё расслабленное чешет, а там кубики такие, еле проступающие… Чёрт, чёрт… Грудь голая, только блядская дорожка золотистая от пупка тянется и в штанах, густея, скрывается. Я, блять, как школьник, глазёнки свои прячу, а он ничё так: ничего его не смущает.

Спрашивает, что я в пятницу вечером делаю. А я что? Разве я могу что-то делать? Я стою – одно большое ухо – думаю, к чему он клонит? А он и говорит, чтоб я тогда приходил в пятницу, у него день особенный. Я говорю, что приду, а он говорит, что будет ждать. Пиздец, приплыли. Ехал домой. В метро. Засыпал. Расплывался в улыбке, в мечтах идиотских. И он во мне расплывался, обволакивал меня, как кругами масляными, не отмоешься… Фильм еще этот, сплошная эротическая драма. Красивая и неправильная. Как все то, что сейчас со мной происходит.

Приехал домой, слава б-гу заранее. Хоть подрочить успел, а то подивилась бы Наденька, брюнетка моя недостриженная, как я дополнительным инструментом ей угрожаю, могла бы на свой счет принять – был бы конфуз эпический. Может, сказать ему в пятницу, что наши романтические встречи плохо влияют на мой рабочий настрой и надо их свернуть? И точно надо сказать открытым текстом, что вообще-то хороший мальчик Никита впустил в свою обитель злостного пидараса. Злостного, но честного. Явно же понял все, причем давно, пусть не думает, что я что-то замышляю.

До пятницы аккурат три дня – успею решить что к чему, а пока – ебашить, ебашить. Труд облагораживает человека. Говорят, даже обезьяна может стать радужным единорогом, если будет трудиться.

Фильм, о котором идет речь:

“A Zed & Two Noughts (ZOO)” 1985, Peter Greenaway

в русской версии “Зет и Два Нуля” режиссера Питера Гринуэя.

========== часть 5 ==========

И Пашка трудился. Старательно забывая о предстоящей пятнице. Изо всех сил не думал о Никите и всём, что с ним связано. Это было нелегко. Спасала работа: с наступлением жаркого сезона её стало действительно много. Павла не переставая упрашивали взять в салоне хотя бы еще один день – запись к нему растягивалась на неприличные две недели вперед. С одной стороны, работа в салоне давала дополнительную известность и ощущение востребованности, с другой – одиннадцатичасовая рабская смена выматывала до предела. Но и в остальные дни, когда Пашка пасся на вольных хлебах, отдыхать особо не приходилось. Он мотался по городу со своим чемоданом в ускоренном режиме и радовался, что ремонт, в который пришлось основательно вложиться, позволяет регулярно принимать клиенток у себя. Вечер пятницы он добросовестно расчистил, даже смог освободиться пораньше. Заехал в салон и отдался коллегам на постриг и лёгенький маникюр. Теперь со свежей стрижкой он выглядел острее, чуть более манерным, и решил, что красить свои никакущие волосы пока не будет, не стоит усердствовать в преображении, это может быть понято превратно. Но перед зеркалом дома крутился так, как собираются обычно на волнительное свидание.

Запоздало пришла мысль, что номера Никитиного телефона у него по-прежнему нет, поэтому снова придётся приезжать без звонка. Все же оброненная Ником фраза про какой-то особенный день не выходила и головы. День рождения у него, что ли? Пашке ничего такого не сообщали, и он подумал, что в любом случае бутылка хорошего виски не помешает. Вроде в навороченном холодильнике у Ника он видел ту фигню, которая сама производит лёд.

– Ого, – Никита принял красивую коробку благосклонно, – вино вгоняет в меланхолию, а виски должен бодрить!

Пашка не отказался бы тяпнуть сразу, как пришёл, дабы унять вновь возникший при виде Ника тремор. Тот не заставил себя упрашивать и откупорил принесенную бутылку. Вообще-то ничего не говорило о том, что этот день хоть как то отличается от всех остальных. Ник был в тех же серых свободных штанах, босиком, только в другой футболке, но тоже явно не праздничной. В углу комнаты уже привычно мелькал экран, на котором Депп и Дель Торро пускались в свои неподражаемые трипы, накачиваясь коксом, кислотой и мескалином*.

Бодриться с помощью крепкого напитка оказалось куда динамичнее, вскоре Пашка почувствовал, что с успехом накидался, качественно и довольно быстро. Разговор клеился как нельзя лучше, хоть и ни о чём, Ник рассказал что-то о паре текущих дел, Пашка к слову приплёл пару веселых историй о своих неадекватных клиентках. В какой-то момент он ощутил, что прежний трепет ушёл, и можно общаться вполне свободно и даже не заострять внимание на двойственности ситуации, скорее всего и нет ничего такого, просто нужно отпустить свои заморочки и быть проще. Похоже, его экзотическая пташка не ищет специальных поводов для общения и не задумывается о причинах. Ник спрашивал что-то и уже не первый раз замечал, что Пашка готов пройтись по фильмам и книгам, по работе и погоде, но личного не рассказывает о себе абсолютно ничего, и все Никитины откровения прошлой встречи так и остались без взаимности. Щедро подлив вискаря в стаканы и выгрузив очередную порцию льда, Ник спросил прямо, хоть и с лукавым прищуром:

– Пашка, расскажи лучше о себе. Желательно, только хорошее.

Вопрос заставил слегка замяться. Что именно хотел услышать Ник, из какой области Пашкиной жизни сведения – было не очевидно. Возможно, настал именно тот момент, когда нужно сказать ему о себе. Когда пора признаться в чем собирался, дабы не путать себя и других. Расставить все точки, над чем они там должны стоять, но в самый последний момент ему просто не хватило духу так резко обломать вечер.

– Ну, я экономист, но по специальности не работал…

– Я знаю, что ты парикмахер, – хотел было перебить Ник.

– Я попросил бы! – взвился Пашка.

– Понял, понял. Я имел в виду, не кем ты работаешь, а кто ты сам… Ну, я не знаю… Что ты любишь? В людях, в себе?..

Вот и оно. Пашка успел инстинктивно втянуть голову в плечи. Это была уже прямая подводка к конкретным ответам, даром что их было не много. Пашке мало что нравилось в себе, охотнее он рассказал бы о том, от чего он желал избавиться: от своих, уже начавших проступать, несмотря на самый мощный крем от загара, веснушек, своей неуверенности, излишнего, казавшегося постыдным, романтизма.

– Я обычный, Никыч, ничем, не примечательный, мне нечем похвастаться… И я совершенно теряюсь от таких вопросов.

– У тебя много всего примечательного, ты просто себя не любишь, – спокойно заявил Ник, разглядывая растерявшегося Пашку, тому отчаянно хотелось взять себя в руки и он перешел в наступление:

– Да? Ну тогда ты мне расскажи обо мне.

– У тебя очень обаятельная мимика…

– Я много кривляюсь, это от смущения…

– У тебя выразительные живые глаза…

– Обидно, если б они были мертвыми…

– У тебя красивый рот, тебе идёт улыбка…

«Если бы ты знал, что этот рот умеет…» – успел подумать Пашка.

– Поцелуй меня.

– Эмм… – Пашка приготовился уже возразить что-то и на это, но расслышав, запнулся, и ему показалось, что расслышал он неправильно, – что, прости?

– Поцелуй меня, – отчетливо и невозмутимо повторил Ник, все так же сидя, подобрав под себя одну ногу. Руки с вискарным стаканом сцеплены на коленях, упавшая длинная прядь по-домашнему просто заправлена за ухо, поблескивающие, слегка прищуренные глаза – весь его вид излучал непрошибаемое спокойствие, абсолютно никаких романтических порывов.

Пашке стало казаться, что он конкретно перепил, и «Страх и Ненависть в Лас-Вегасе» перетек с экрана лаптопа и покрывает пол и стены своим причудливым извивающимся узором, и что когда он сейчас скажет что-то или, не дай бог, сделает, его галлюцинация окажется раскрыта.

– В каком смысле?

– Желательно в эротическом, – пояснил Ник и, кажется, убедил Пашку, что тот не бредит. Пашка медленно отставил свой стакан и подошел вплотную к Нику. Тот не шелохнулся.

– Поцеловать? – еще раз уточнил, приблизив лицо и глядя прямо в глаза.

Ник только угукнул, вытянул шею и слегка наклонил голову. И Пашка поцеловал. Осторожно, не позволяя себе лишнего, руки по швам, прикасаясь только губами и самым кончиком языка, словно все еще не веря, что это не розыгрыш. Ник так же сдержанно отвечал. Его руки все также лежали на коленях. Никаких страстных порывов и стаканов вдребезги, которые непременно должны были бы присутствовать в романтических рассказах о сбывающихся мечтах. Пашка отстранился, отступил, совершенно ошеломлённый, опустился обратно на свой стул.

– Ну и зачем это тебе? – от смущения он заговорил первый, чтобы не дать паузе слишком затянуться.

– Да вот, – как ни в чем не бывало бодрым голосом ответил Никита, – собираюсь заняться сексом с мужчиной, но совершенно ничего об этом не знаю. Надо же начать хотя бы с поцелуя. Прочувствовать, что к чему.

– Ты собираешься… что?! И ты даже ни разу не целовался… с парнем? – Пашка часто заморгал. Сердце булькнуло и обрушилось вниз. У него не осталось сил прятать эмоции, и вся его живая мимика выдала его с головой.

– Ну да, а что такого? Думаю, ты не осудишь, – Ник уже подорвался за свежим льдом.

– Ну и как? Прочувствовал? – голос у Павла совсем упал.

– Честно? Еще не распробовал, – Никита хлопнул дверцей холодильника, брякнул чем-то на столе, внезапно оказался рядом с картонным Пашкой и буквально вытянул его со стула за уши.

– Никыч, не стоит… – но его никто не слушал, его заткнули поцелуем гораздо менее сдержанным, чем первый, горячие ладони бесцеремонно шарили у него по шее, по затылку, зарывались в волосы, спускались на плечи. Самое время было ронять свой стакан, но тот остался далеко на столе.

– Ты же покажешь мне всё? Ты же научишь меня? Да, Паш? – жаркий шепот в рот, в шею, за ухом…

Пашка пятился и пытался вывернуться из захвата, ему хотелось и продолжать, и в то же время сбежать от обманчивых ласк, выпрыгнуть из этой галлюцинации. Кое-как он оттолкнулся от груди Ника и почти заорал:

– Да о чем ты говоришь-то?!

– Как о чем? Паш, о сексе! Я же знаю, ты хочешь, ну! Давно, с самого начала!

– Да пошёл ты! – Пашка рванулся и высвободился. Метнулся в прихожую. Голову повело, то ли от виски то ли от всего того, что происходило помимо выпивки.

– Ну в чем дело, Паш? Это же просто секс! Удовольствие. Что за драма? – Никита стоял посреди гостиной, разведя руки, пока Пашка лихорадочно затаптывал задники на своих мокасинах.

– Пошел ты, придурок! Ищи себе другого инструктора. Найми за деньги! – Пашка подхватил свою легкую сумку и выскочил за дверь, так и не надев нормально один башмак.

В два прыжка очутился у лифта, со всей дури шибанул по кнопке вызова. Шестнадцатый этаж – лифт можно ждать вечно. Прислонился пылающим лбом к прохладному металлу и чуть не заскулил. Какого фига опять влип? Как можно было так запутаться? С самого начала все было ясно! И с того момента, как он очутился в этой квартире – тем более.