Текст книги "Letters to Steve (СИ)"

Автор книги: may4090

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Он садится за столик у окна, заказывает свежевыжатый сок, и официант одаривает его именно тем взглядом, с которым сочувствующие смотрят на людей, решивших посвятить себя исключительно здоровому образу жизни. Приходится добавить к заказу кофе, что делает его нелепее. Он разворачивает письмо. Время удостовериться, что не зазря прослыл сумасшедшим придурком. Скорее всего, еще и продажным.

Стив!

Что тебе написать… я очень впечатлен.

И у нас снова перекос, только теперь в другую сторону. Я не знаю, каким чудом ты получаешь мои письма, но я так рад, что это даже как-то глупо. Я кое-что припас для тебя. Только наберись терпения и не открывай, пока не дочитаешь, ладно?

– Как скажешь.

То, что ты сделал… это очень важно. Мне иногда становится дико не по себе. Трудно не путать реальность с бредом. Ведь это все мне может сниться. Очень затяжной сон, в конце которого меня просто обнулят. И все начнется заново. И больше я тебя уже не вспомню.

Ты держишь меня в этой реальности, Стив.

Я помню, как впервые поцеловал тебя. Молнии полыхали у тебя в глазах, ты был весь мокрый, дрожал – от лихорадки, конечно же.

Стив давится соком, привлекает к себе ненужное внимание посетителей кафе и тихо ругается про себя. Только не сейчас, когда чертово интервью еще не успело утратить популярность.

Та еще была ночка, согласись? Мне кажется, я помню ее даже получше, чем ты. Трясло тебя зверски. Я всегда страшно боялся, что ты просто уйдешь от меня в одну из таких ночей. Сейчас уже можно не беспокоиться, что тебя задушит приступ астмы или какая-нибудь другая легочная дрянь. Какое облегчение. Но ты имеешь неприятную склонность очень активно лезть под пули и падать с большой высоты. Досадно.

Я помню, как обнимал тебя в ту ночь. Кожа у тебя горела, да и сам ты разве что не обжигал. И все дрожал у меня в руках.

Очень хотелось, чтобы ты поспал хоть немного. Сначала приходилось тебя тормошить, заставлять пить воду, пихать какие-то лекарства. Ты сопротивлялся, просил оставить тебя в покое.

А сон ведь лечит, от него становится легче. Но ты не спал. Так, закрывал больные глаза, проваливался в какое-то тяжелое забытье. Стонал, очень-очень тихо.

Я лежал рядом, прижимал тебя к себе. Ругал вселенское провидение за то, что создало тебя таким хрупким. Разве это честно? Разве люди, которых держит такой сильный внутренний стержень, должны так мучиться ночами?

В какой-то момент мне стало совсем не по себе. Тебе было холодно, а температура все поднималась. Я хотел уйти, принести воды, чего-нибудь, чтобы сбить жар. Переживал, осталось ли в аптечке хоть что-то. Начал подниматься, но ты так вцепился в меня. Во сне, представляешь?

Одной рукой обнимал за шею, второй держал рубашку. Прижимал к себе. Я все-таки попытался освободиться. Ты открыл глаза – больные-больные, даже в темноте я это видел – и прижался сильнее. Знаешь, что ты мне тогда сказал? Даже скорее прошептал. Одно слово. Мой. И все. Мне сразу стало как-то спокойнее. Люди с таким внутренним стержнем… ничего с ними не может случиться, даже когда их лихорадит.

Ну, и вскоре ты уснул. По-настоящему. Я лежал, гладил тебя по груди, слушал, как ты дышишь. Все спокойнее, глубже. Да и сам отрубился в какой-то момент.

Проснулся только утром. Ты меня так и не отпустил в результате. Принципиально. Да, я помню, ты был весь мокрый. Я обрадовался, значит, температура спала. Заметил, что ты смотришь на меня, и глаза у тебя такие голубые-голубые. Совершенно ясные. И тогда не удержался. Поцеловал тебя. Я не потерял тебя той ночью, значит, больше терять мне было уже нечего.

У тебя сладкие губы, я это помню, но тогда на них осталась горечь лекарств. Или мне так только казалось.

Потом мы лежали, я все гладил тебя по спине, а ты дремал.

Не знаю, помнишь ли ты сам все так же, как я. Очень надеюсь.

Я все еще далеко, хочу задержаться здесь на какое-то время. Погода меняется раз в пять минут. Ветер с дождем. Жутчайший просто. Потом солнце. И снова дождь.

И люди все такие… на своей волне. Собираются в барах вечерами. И поют. Очень хорошо. Мне, наверное, не стоит и пробовать.

Не забудь только про бонус от меня. Он должен быть в конверте.

Мне жаль, что тогда все так получилось… когда мы в последний раз виделись. Ты ведь, наверное, загремел в больницу? Стив, если бы я мог, был бы рядом. Сам понимаешь, что это невозможно. Надеюсь, за тобой все-таки кто-то приглядывал.

– О, вот вам лучше тогда было не встречаться.

На этом письмо заканчивается. Давешний официант приносит Стиву кофе, ловит на себе его взгляд и тут же ретируется. В блоге своем, наверняка, напишет, что сегодня к ним в кафе заходил парень – злая версия Капитана Америка. Поразительное сходство и жуткие глаза.

Зато Баки нравятся.

В этом весь Баки. Мастер эпистолярного секса. Зачем вообще писать о себе, если можно все письмо посвятить Стиву? Рассказал бы хоть, как у него дела. Есть еще надежда – крошечный конверт внутри первого конверта. Стив, конечно же сразу заметил его.

Второе письмо. Послание в послании. По очертаниям легко догадаться, что внутри фотография. Одна-единственная. Стив торопливо достает ее, и сердце тут же пропускает удар.

Баки смотрит с фотографии – небритый и усталый. Плохое качество краски стерло синеву глаз, сделало их блеклыми, смазало знакомые морщинки в их уголках. Но Баки улыбается, и эта улыбка тут же становится важнее вообще всего остального. Важнее неправильных решений, ошибок, неодобрения команды и мерзотного кофе.

Стив переворачивает фотографию.

Ты знаешь теперь, что это правда я.

Кое-где распечатал твое интервью, стал читать прямо на улице (в состоянии полного охренения). Ко мне подошел пожилой мужчина (не знаю, чем я так всех привлекаю), сказал, что впервые видит, чтобы кто-то читал с таким искренним удивлением. Как будто я только что выяснил, что данные теперь можно хранить в облаке. (Это, кстати, правда или утка очередная?).

У него был «Полароид», знаешь, такой фотоаппарат с моментальными снимками. Вот я пообещал отдать ему эту распечатку за свою фотографию. Он, конечно же, согласился. Я забрал у него фото и даже сказал, что вышлю тебе. Он, кажется, не поверил.

До скорого, Стив!

Твой Баки.

PS: надеюсь, это письмо никто не перехватит. А то нам будет очень неудобно.

– Значит, ты все-таки мне улыбаешься.

========== VIII. ==========

Стива не пугают миссии, в которых он оказывается под обстрелом. Не пугают прыжки без парашюта в ледяную воду. Он не боится бюрократического аппарата и министров, только и ждущих повода связать его по рукам и ногам и заставить плясать под свою дудку. Он не боится метаморфоз Брюса и даже решений Тони.

Письма Баки страшат его до чертиков.

И когда очередное начинается с фразы «Роджерс, у меня хорошие новости!», хочется на этом его тут же закрыть и уже больше не открывать.

Но Стив не может.

Я вовсе не так уж безнадежен, как казалось. Помнишь, я тебе когда-то писал про свои больные навыки, которые некуда применить? Это не совсем так.

Меня тут на днях занесло в квартал, где начался пожар. Сейчас в местных газетах пишут, что все из-за алкоголя. Знаешь, как бывает? Девушка, официантка, выпивает на работе, потом дома засыпает с сигаретой в руках. Не уверен, что это правда, а не просто слухи.

Я случайно вытащил там одного парня из огня. Думаю, он даже не совсем понял, что произошло. Лицо мое точно не запомнил. Надеюсь, никто из окружающих – тоже. Такая суматоха поднялась.

Самое смешное – это мой видок, конечно. Фото я тебе уже отсылал, так что ты прекрасно понимаешь, что выгляжу я сейчас так себе. Вот добавь к этому всему копоть и сажу и получишь меня в тот день. То еще зрелище. Фотографировать мне было не на что, так что я тебе зарисую.

Стив пытается не смеяться в голос. Его, конечно, не застукают, но вот добросовестный искусственный интеллект не постесняется сообщить Тони что-нибудь про капитана Роджерса и явные признаки начинающейся шизофрении. И тогда по доброте душевной ему точно найдут какого-нибудь напарника.

Стив, я так гордился собой. Даже думал, что все еще может наладиться. Вот ты чувствуешь гордость, когда кого-то спасаешь? Зуб даю, для тебя давно все стало скучнейшей рутиной, а адреналин приходится искать в чем-то другом.

– Да, я караулю почтовый ящик и на досуге ругаюсь со Старком.

Я мог бы делать что-то… не настолько масштабное? Пожары, котята на деревьях. В воде от меня толку мало, с этим точно придется смириться.

Как ты вообще живешь? Некоторые мысли прямо не дают мне покоя.

Например, ты научился быстро печатать или пользуешься голосовым набором? Это сейчас нужный навык, сам понимаешь. Я страшный человек, Стив – я же знаю, что у тебя есть такие же жуткие пробелы в образовании, как и у меня. Здесь вот все просто помешаны на велосипедах. Ты освоил? Я хотел бы. Со стороны выглядит несложно. Я ведь умею управлять страшным количеством всяких средств для передвижения. Но не велосипедом. Представляешь, какой может получиться конфуз?

И знаешь, еще у тебя классная команда. Очень неординарные личности. Как они вообще тебя к себе пустили? Им заплатили за это? Они так поступили из солидарности? И надеюсь, уже оценили, что ты в первую очередь прислушиваешься только к себе, а уже потом изображаешь какой-то там символ, национального героя и т.д.

Но тебе же не хватает меня?

– Знал бы ты, как.

Вот и я подумал, что должен присутствовать в твоей жизни, а то ты там совсем расслабишься. Продолжим наш интерактив? Давай ты во время вашей следующей миссии что-нибудь такое скажешь супер-занудное? Чтобы тебе это еще долго припоминали. А? Как тебе идея? А то я начинаю опасаться, что тебе слишком спокойно живется.

За это могу рассказать тебе кое-что компрометирующее о себе. В качестве компенсации. Вот, например…

Стив читает письмо в одной из комнат Башни. Слишком рано, чтобы кто-то вдруг заинтересовался. А все неприкаянные и неспящие души в последнюю очередь предпочтут общаться с ним. Рассредоточатся по лабораториям, тренировочным залам, погрузятся в работу или будут встречать рассвет, глядя в широкие панорамные окна.

И это ошибка. Наташа – мастер своего дела, подкрадывается очень незаметно и кашляет, уже оказавшись в опасной близости.

– Ты так улыбаешься. Письмо от пассии?

– Ну да, – Стив поспешно сворачивает лист и пытается спрятать от Наташи, понимая, насколько нелепо это все выглядит.

– И что пишет? – она делает вид, что не замечает его метаний. Славные у них все-таки отношения.

– Что не может влезть в куртку.

– Хм, – Наташа вскидывает бровь. – Поправилась или перекачалась?

– Пока не знаю. Не дочитал.

– Почему она вообще с тобой этим делится?

– У нас такой уговор…

– Стив.

Они замолкают. Шесть утра. Близость непростых разговоров.

В их распоряжении вся Башня. И все время этого мира, пока занимается рассвет.

– Это все так искусственно, не по-настоящему. Я только что видела, как ты улыбаешься. Но вокруг тебя такая тоска, что игнорировать просто невозможно.

– Тебе кажется.

– Неа. Места себе не находишь. Лезешь на стенку. От всех что-то скрываешь, Тони с тобой сквозь зубы разговаривает…

– А ты ни от кого ничего не скрываешь? – Он почти сразу же жалеет о сказанном. Видит, как во взгляде Наташи разгорается обида, которую она и сама рада бы не показывать.

– Тут ты прав, у нас всех есть скелеты в шкафу. Но твой что-то распоясался. Вот это, – она указывает на письмо в руках Стива, – опасно. Разве нет?

Стив молчит. Слишком много нужно объяснить и рассказать.

Наташа вздыхает. Новый день неумолимо тянется в Башню сквозь широкое окно – свежий, безоблачный, не приносящий и капли облегчения.

– Знаешь, вы могли бы видеться хоть иногда. Или говорить по телефону.

Стиву хочется ответить, что это невозможно по ряду причин. Не сейчас. И вообще все только начало налаживаться. Но он молчит. Знает, что последняя фраза попадает в цель, бьет по центру, по больному, и теперь уже не отпустит его еще долгое время.

***

Стиву неприятно признавать это, но письма Баки тревожат гораздо сильнее, чем радуют. Даже не сумрачные и не злые, а светлые, в которых есть еще тоскливая надежда.

Он писал, как ему плохо, как не получается собрать себя воедино, что он не может понять, кто он такой. И тогда легко было объяснить все его поступки.

Теперь в его словах так много чего-то родного, задевающего, верного до невозможности. Умей прислушиваться к людям. Радуйся, если есть хоть какой-то повод. Будь внимателен к деталям. Пытайся что-то делать, а если не выходит – хотя бы снимай котят с деревьев.

Это все Баки. Его Баки. Из которого даже Гидра не сумела вытравить те качества, которых Стив практически начисто лишен.

Его Баки, не проявляющий ни малейшего желания приблизиться. Они могли бы поговорить. Он мог бы как-то сообщить, куда сам Стив может отправить ответное письмо. Зачем иначе задавать столько бессмысленных вопросов? Зачем поддерживать диалог, которого на самом деле не существует?

Или он так боится, что Стив тут же помчится по указанному адресу?

Нет. Просто Баки был прав с самого начала, но отрицает это теперь. Он может помнить Стива, даже помнить их близость. Но он так сильно был впечатлен, обнаружив свою ненависть к луку… Почему он должен помнить свои эмоции? Все его чувства – слишком древние, размытые, стертые много раз.

Стив помнит себя. Все свои доводы. Все, что он говорил Тони, глядя ему в глаза. Пока в них плескалось горе, накатывало багровыми волнами. А Стив все говорил. Про убийства. Страшные и жестокие. Имеющие к самому Тони самое прямое отношение. Просил найти в себе силы успокоиться и все проанализировать.

И отпустить ситуацию.

Единственное, что радует – это чертов внутренний стержень. Только в этот раз он обнаруживается вовсе не у Стива, а как раз у Тони. Как будто он действительно может что-то понять и принять. Со временем.

А потом начинается заварушка с Альтроном.

Много опрометчивых решений и доводов. Много взаимных обвинений. И много командной работы.

Они заходят в дом Бартона и быстро обмениваются взглядами. «У меня ничего такого никогда не будет». Ни у кого из них.

Они ругаются друг с другом до исступления, до ненависти. Защищают друг друга, стоя плечом к плечу. Стив растворяется в этом ощущении. И в конце концов у него снова появляется цель. И целая гора проблем.

– Будешь утешаться новой командой? – они стоят у входа в здание новой базы, пытаются смотреть в будущее. Наташа подавлена, расстройство хочет спрятать за колкими словами. В этом вся она.

– Так проще. Поможет кое о чем не думать.

– Хочешь выматывать себя физически? На размышления тогда времени не останется.

– Мне очень трудно вымотать себя физически, – улыбается Стив, в глубине души понимая, что это не такой уж плохой вариант.

– Как девушка твоя? Переживает за тебя?

– Я не особо в курсе, – он пожимает плечами.

– Ей до такой степени все равно?

– Не знаю, Нат. Честно.

– Но она хотя бы любит тебя?

Стиву до невозможности хочется ответить, что да. И он прекрасно понимает, насколько это будет нечестно.

– Ну, раньше – да.

Вся эта история с Заковией выйдет им боком. Всем им, тут к гадалке не ходи. Тут же задребезжит старый бюрократический аппарат, проснутся чиновники, отовсюду повылезают журналисты и власть имущие. Повернут все под диким углом.

А у них есть новая база и новая команда.

Вижн и его пугающие силы. Ванда и ее пугающие силы. И горе, которое даже сравнить трудно с его метаниями.

Он прощается с Наташей.

Нужно еще сделать одно дельце – проверить почту. В свете последних событий к себе он уже давно не заглядывал. Да и что толку от этого? Если письма там нет – это будет раздражать. Если оно там есть, но содержание у него неприятное – это будет бесить еще сильнее. А у него просто нет на это времени.

К тому же первый звонок не заставляет себя ждать.

Телефон новенький, надрывается непривычной мелодией, на экране – незнакомый номер.

Альтрона создавал Тони при активной поддержке Брюса. И где теперь эти славные люди? Беннера не достанут, Тони, собственно, тоже. Не прорвутся через толпу секретарей. Да и кому нужны секретари, если есть Стив Роджерс? Можно просто не брать трубку. Или ответить и представиться секретарем Тони. И передать его личный номер.

Стив всего лишь на секунду прикрывает глаза. Посылает пламенный привет всем, кто вместе с ним принимал участие в последних событиях и с молниеносной скоростью скрылся в лучах закатного солнца. Иногда он удивляется собственному уровню ответственности.

После истории с Альтроном хочется вообще избавиться от техники. В принципе. А не общаться с незнакомыми номерами. Но Стив не привык прятать голову в песок. Его уже давно не страшат масс медиа, чиновники и сталкеры, готовые добыть его телефон и пообещать скорейшую расплату за все. А свою четкую позицию донести он сумеет. Жаль, не успел до конца ее продумать.

– Алло?

– Стив?

Стив от всей души роняет телефон с высоты своего немаленького роста. Тот с неприятным треском падает на асфальтовую дорожку и перекатывается в траву. Приходится, чертыхаясь, поднимать его с земли, в смутной надежде, что соединение не прервалось.

– Стив, ты в порядке? Ты в больнице?

– Нет, полный порядок…

– Тебя не бьют?

– Нет, конечно!

– А жаль. Потому что стоило бы!

– Баки…

– А вдруг мозгов бы прибавилось, есть надежда? Не знаю, что ты там о себе думаешь, но новости просто приводят в шок.

– … я рад слышать твой голос.

– Чем вы там вообще занимаетесь? Стив, ты в своем уме?

– Баки…

– Прекрати меня перебивать! Почему никто тебя не контролирует? Разве о тебе не должен заботиться целый штат всяких специалистов?

– Ну, ты вот беспокоишься обо мне.

– Очень, Стив. Ты поступаешь со мной нечестно.

– Я не думал, что ты позвонишь.

– Я и не собирался.

– Знаешь, я очень скучаю…

Из трубки несутся гудки.

========== IX. ==========

Бесчисленные километры никак не мешают Баки влиять на Стива. И он пользуется этим без малейшего зазрения совести.

Стив, я все понял!

– Правда так думаешь? А я вот как раз ни в чем разобраться не могу.

Ты меня специально доводишь? Просто я же в ответ могу довести тебя! Ты знаешь, что могу.

Стив улыбается, делает глоток кофе, ставит чашку на прикроватную тумбочку. Сэм талдычит ему, что он похож на верную женушку, терпеливо ждущую вестей от непутевого избранника. Пока того где-то черти носят. И в чем-то Сэм прав.

Чего стоит один тот факт, что с письмом он решает ознакомиться, валяясь в кровати? Такое вот чтиво на ночь.

Вчера разговорился с одним мужчиной. И это будет очередная грустная история, Стив. Журналист, потерял работу. Слоняется теперь без дела, гонит свой мотоцикл куда-то на юг, ночует под кустами.

– Ты-то, надеюсь, не под кустами ночуешь?

Или останавливается в хостелах по дороге. Безработный бродяга, без крыши над головой и уже практически без копейки. Сидит иногда за компьютером в библиотеке, печатает свои мысли, пытается понять, что делать дальше.

Это ужасно, Стив, но слушаешь такие истории и как-то даже проще смириться с собственной жизнью. Он из этого века, из этого времени, и пресловутое образование у него есть. Парочка образований. Но захочется его найти – и даже мне, наверное, это уже не удастся.

Вот он настоящий призрак. Пассажир поездов, с этими их умирающими ночными вздохами… Нет, нужно какое-то другое сравнение (ненавижу поезда!). Путник бесконечных дорог… Ладно, меня уносит в идиотскую лирику. Я пытаюсь сказать, что ему некуда возвращаться и его никто не ждет, поэтому все очень плохо.

– Но тебе-то есть, к кому возвращаться. Верная женушка все еще здесь.

Стив устраивается поудобнее, откидывается на подушку. Ему нравится настрой письма. Нравится, что Баки рассказывает о себе. Раньше до боли в пальцах хотелось от него чего-то, имеющего отношение к ним обоим. Чтобы верить: это все взаправду. Но сейчас они уже даже в каком-то смысле поговорили, так что сомнений нет.

Стив переворачивает лист и практически сразу же мнение меняет. Баки – это все-таки Баки. Как бы там ни было.

Ладно, это все лирика. Вернемся к теме письма. Ты уже заметил, что там есть фото. Надеюсь, ты помнишь наши традиции и посмотришь его в самом конце. Я даже добыл полароид специально для тебя. И приклеил фото к конверту, чтобы оно не вывалилось раньше времени.

Я снова перемещаюсь. Довольно муторная процедура, не буду посвящать тебя в подробности. Может быть, потом. Но тут красиво. Есть старый город, довольно небольшой и какой-то декоративный, но все равно красивый.

С атмосферой бесконечной подготовки к праздникам. Часто, наверное, что-то отмечают. Рождество там, Пасху… день летнего солнцестояния. Но город наполнен ожиданием и приготовлениями, а не самим праздником. Не могу объяснить, почему.

И тут постоянно жутко холодно. Знаешь, прямо как раньше? Отопление – дорогой вопрос, нужно экономить. В моем-то случае уж точно.

У меня сложные критерии поиска жилья. Недорого, оно и понятно. Поменьше посторонних и поменьше людей вообще. Никаких камер поблизости. И чтобы соседей не очень смущали ночные крики. Догадываешься, какого уровня апартаменты мне подходят?

И вот нахожу я неплохой вариант (практически по всем параметрам). И знаешь, что там обнаруживаю? Ванну, Стив!

– К чему ты вообще клонишь? Сейчас же не будет историй про мытье?

Чугунная и тяжелая, что аж жуть. На ножках. Понятия не имею, каким образом она туда попала, но она потрясающая. Повидавшая виды и древняя, подревнее нас с тобой, наверное. Вместе взятых. Мы бы, кстати, смогли влезть туда вдвоем, но только в определенной позиции и последовательности. Сразу предупреждаю, моя рука при соприкосновении с эмалью издает противный звук.

– Так, все!

Стив откладывает письмо на тумбочку с твердым намерением эту провокационную чушь дальше не читать. Через несколько секунд нервно хватает листок. Разворачивает. Жадный взглядом впивается в самодовольные буквы.

Сам понимаешь, я не мог отказать себе в удовольствии там поваляться. Душ всегда принимаю наспех, это не самый безопасный способ времяпровождения, в случае чего можно оказаться в очень нелепом и затруднительном положении.

Стив закусывает губу, не совсем отдавая себе в этом отчет.

В помещении все-таки очень холодно. Ледяная плитка, сквозит откуда-то, кожа тут же покрывается мурашками. Раздеваться приходится очень быстро. Но этот контраст холода и тепла – такое потрясающее ощущение, Стив.

От воды целая куча пара, рука сразу запотевает. Хоть узоры рисуй.

Я не люблю замкнутые пространства и в глубине души понимаю, что меня тяготит одиночество. Люди вокруг… они напрягают, никогда нельзя расслабиться, нужно постоянно держать все под контролем, в поле зрения. И без них мне все равно плохо.

Вот в момент, когда я лег в эту самую ванну, мне было плевать на все. И на пространство, и на плохой обзор. И знаешь, о чем я думал? Представлял, что мы там вместе.

Стив вздыхает, поднимается с кровати и идет к окну. Распахивает его, впуская в комнату немного прохладного воздуха. Пару мгновений смотрит на вечернюю улицу. И возвращается к письму.

Это довольно большая махина. Если слегка поджать ноги (колени немного торчат из воды), мне лично там вполне места хватает.

Стив пару секунд изучает стену. Гонит от себя мысль о том, что не может прекратить читать. И о том, что сейчас они могли бы быть вместе с Баки черт знает где и валяться в горячей ванне.

Он колеблется еще несколько мгновений и стягивает с себя спортивные штаны вместе с бельем, остается в одной футболке. Тихо вздыхает от облегчения, избавившись от ставшей слишком уж жесткой и грубой ткани.

Горячая вода очень расслабляет. Глаза закрываются, сознание куда-то плывет, мышцы все вялые. Телом уже больше не управляешь.

– Еще наглости хватало писать мне, что он что-то там не помнит. Помнит и даже больше, чем стоило бы!

Стив облизывает ладонь, проводит влажным языком от запястья до кончиков пальцев, закусывает губу.

Помнишь ночи после Аззано? Как ты целовал меня. Так аккуратно, очень осторожно. А потом срывался – впивался в губы жадно, собственнически. Заламывал руки, вцеплялся в волосы. Только ты так и можешь, Стив. Оберегать и до смерти бояться причинить боль, а потом забирать все без остатка.

Разве я мог сопротивляться? Я и сейчас не могу. Представляю себе, что ты целуешь меня. Шею и плечи. Вода течет по твоим ключицам.

Стив прикасается к себе, дергается и охает. Чертов Баки! Манипулятор, каких поискать.

Начинает размеренно двигать рукой. Воздух вокруг него дрожит и плывет – марево горячего пара. Возбуждение накатывает волнами, пульсирует в паху. У него тягучий ритм воды, бьющейся о бортик чугунной ванны. Этих движений так тянуще и болезненно мало. Совершенно недостаточно. И проблема не в том, как он к себе прикасается, а в том, что так хочется чужого прикосновения, которое и ощущалось бы совсем по-другому.

Я напоминаю тебе о том, что в ванной очень мало места. Для нас двоих. Но я бы вывернулся из твоих объятий, Стив. Перевернулся, чтобы мы бы оказались лицом к лицу. Ненадолго. В воде – это же точно совершенно другие ощущения. У меня бы волосы намокли, облепили лицо, они немного вьются от влажности. Такого даже ты помнить не можешь.

Стив ускоряет ритм. Прикрывает глаза, хватает ртом воздух – все еще слишком горячий, которого вдруг становится так болезненно мало. Его движения – все грубее, нетерпеливее. По телу прокатываются волны тепла, под ладонью – невероятно горячо. Приходится прерваться на мгновение, добавить немного слюны. Воздух – все еще горячий, скребет по коже наждачной бумагой.

Стив снова прикрывает глаза и стонет тихо-тихо. Обводит пальцами головку, трет чувствительную дырочку. Волна дрожи прокатывается по телу, его выламывает на смятых простынях.

Некоторое время он лежит, закрыв глаза. Пытается восстановить дыхание. Пытается понять для себя, почему все эти ощущения должны быть такими нечестными. Не разделенными на двоих, а просто отвратительно одинокими.

Он неторопливо поднимается, уходит в ванную комнату – приводить себя в порядок.

Возвращается, берет помятую бумагу.

Я все это пишу постфактум, Стив. Но не думай, что это неправда. Мы были там вместе.

Стив хмыкает, в который уже раз откладывает письмо. Снова идет к окну и смотрит на торопливую улицу. Не знает, что делать с собой, не может успокоиться и места найти себе тоже не может.

Ему не хватает воздуха. Не хватает движения. Не хватает пространства.

Ему не хватает Баки.

Он нужен ему. Прямо здесь, прямо сейчас. Даже если он не хочет его видеть, даже если в настроении его убить. Нужны его ухмылки, язвительные замечания, забота во взгляде. Нужно услышать его голос. И позвать по имени. Хотя бы раз. Оно так и вертится на языке. У него родной, солоноватый и немного горький привкус.

– Баки, – выдыхает Стив в горящий воздух.

Это все можно сделать. Броситься на поиски.

Есть письмо, хоть какой-то адрес, пусть и тысячу раз устаревший, есть… Есть личное желание Баки. И просьба не искать.

Стив торопливо одевается и выходит на улицу. Там ветер – остужает, каплями дождя бьет по разгоряченной коже, успокаивает мечущиеся мысли.

Он доходит до маленького магазина на углу. Покупает – и в это не поверил бы ни один из его нынешних знакомых – сигареты.

Отходит от магазина на десяток метров, щелкает зажигалкой, затягивается. В какой-то момент ему даже кажется, что в курении что-то есть. Потом в хрупкую гармонию окружающего мира вторгается возмущенный детский голос.

– Мама, почему Капитан Америка курит?

Стив давится сигаретой, ловит на себе полный неодобрения взгляд молодой женщины, ведущий за руку сына. Неуклюже пытается спрятать сигарету за спину.

– Тебе показалось, – произносит женщина, явно достаточно громко, чтобы Стив услышал. – Капитан Америка никогда бы не стал курить.

– Ничего я не ошибся!

– И я не курю, – сообщает им Стив, прекрасно понимая, насколько жалко это звучит.

***

Ночью он бессмысленно пялится в потолок. У него безумно много дел. Новая команда требует чудовищного количества времени и полной отдачи. Стив не может и секунды об этом думать.

Баки умеет подобрать нужные слова. С чувством. Интересно, у него бывают фантомные боли? Или сыворотка глушит их?

Потому что у Стива они бывают да еще и размером с целого человека. Пустота квартиры давит, пустота кровати оглушает. Как он раньше не замечал этого? Как умудрялся вытравливать из себя это одиночество?

Он берет телефон с прикроватной тумбочки и некоторое время смотрит на разбитый дисплей. Он отвратительно работает с самого момента своего падения. В нем забит номер, с которого звонил Баки. Стиву хотелось прямо так и занести его в записную книгу. «Баки». Как будто это самый обычный телефонный номер, и они постоянно общаются. Какая чушь.

Наверное, остатки телефона уже давно болтаются на дне какой-нибудь европейской реки. Можно позвонить. Сделать вид, что это что-то обыденное. Абонент вне зоны доступа. Такая вот сублимация. Интересно, как он провернул трюк с номером телефона Стива? Вроде бы, это конфиденциальная информация.

Стив нажимает кнопку вызова и некоторое время слушает гудки. Странно. Взял телефон у кого-то на улице? Но номер…

– Алло?

– Баки? Это ты?

– Ну, кто же еще?

Мгновение Стив благодарит всех богов и покровителей коммуникационных технологий. Голос Баки – такой далекий, тихий. Совершенно родной.

– У тебя что-то случилось? – он явно обеспокоен, и Стив мысленно ликует.

– Нет, мне просто, – идиот, ну скажи, что да! Скажи, что при смерти, – хотелось поговорить. Не думал, что ты ответишь.

– Ну, позвонил же. Значит знал, что отвечу. Только не злоупотребляй этим.

– Ты обязан приехать ко мне, – смеется Стив. – Я должен предъявить тебя окружающим, пока меня не сочли спятившим окончательно… одиноким солдафоном.

– Предъявить окружающим меня? У тебя все настолько плохо? Считай, уже собираю вещи. Там, кстати, разве не ночь сейчас?

– Да, ночь. Ближе к утру.

– Доброй ночи, Стив.

– Бак…

Из трубки несутся гудки, и Стив понимает, что перезванивать бесполезно.

Он закрывает глаза, прекрасно осознавая, что в эту ночь уже нет смысла даже пытаться уснуть.

Потом вспоминает про фотографию, приклеенную к конверту.

========== X. ==========

Сначала ему приходит очень теплое письмо.

Такое, что пальцы обжигает от щемящей тоски.

Его писали два разных человека.

Баки Барнс из Бруклина пишет о прошлом. Строки совершенно невесомые, добрые, полные тихих и очень дорогих воспоминаний. Летние ночи, яркие, звездные, очень далекие. Эти ночи принадлежали другим людям, которые – счастливые – навсегда в них и остались.

Тот Баки – заботливый, терпеливый и совершенно не изменившийся. В нем так много жизни, что можно захлебнуться.

Баки – новый – нет, все тот же, его Баки, который уже никогда не будет прежним – пишет, что ему предстоит очень непростой переезд. И Стив не должен переживать. И вообще им обоим давно следует переосмыслить и отпустить некоторые вещи.