Текст книги "Паладин (СИ)"
Автор книги: May Catelyn
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Королева трубадуров
Уильям схватил нежданного гостя за шиворот и грубо втолкнул в комнату. Первой мыслью было отлупить дерзкого обманщика, чтобы было неповадно впредь водить за нос благородного человека. Но Квентин пришел сюда намеренно, возможно, чтобы объяснить свое странное поведение и ложь. К тому же, юный паж выглядел неважно. Лицо было бледным и осунувшимся, потрепанная сюркотта совсем повисла на хрупких плечах. И всего через минуту посетитель свалился на пол к ногам крестоносца.
Лорд Мелбри быстро привел его в чувство несколькими пощечинами, догадавшись, что у юноши, возможно, голодный обморок. Мысли о мести улетучились сами собой, уступив место пронзительной жалости, неизвестно откуда взявшейся в сердце закаленного в боях крестоносца.
Несмотря на голод, Квентин брал еду аккуратно, словно сидел за королевским столом, а в тарелке у него вместо похлебки, куска хлеба и засохшего сыра был жареный фазан.
– Ну, а теперь, выкладывай, кто ты на самом деле,– твердо спросил Уильям, глядя в испуганные синие глаза пажа, который, очевидно, не был готов к такому повороту событий. – Клянусь, если ты и в этот раз соврешь мне, тебе придется пожалеть об этом! – изумрудная зелень в глазах рыцаря потемнела, как от набежавшей тучи. Юноша опустил свое ангельское лицо и уставился в пол.
– Милорд, вы самый благородный и милостивый рыцарь, которого можно было встретить. Я совсем не хотел вас обманывать, но мне пришлось, иначе вы не стали бы даже разговаривать со мной, не то что давать уроки. Все дело в том… что я сам не знаю, кто я…и кто мои родители. С детства я жил в замке де Клеров и действительно был пажом у Ее Светлости, вдовствующей графини. В этом я не солгал. Покойный граф Гилберт хорошо ко мне относился. Но Роджер… всегда меня недолюбливал. Это он узнал о наших занятиях и пригрозил рассказать обо всем своему отцу. Поэтому я больше не мог рисковать вашей репутацией. Когда граф погиб на охоте, молодой Хартфорд объявил, чтобы я убирался прочь.
Уильям внимательно слушал Квентина, даже когда тот приостановился, чтобы унять свои переживания, из-за которых его голос нервно дрожал.
– Я хотел пойти в услужение к какому-нибудь благородному рыцарю, – продолжил юноша. – Но у меня нет ни имени, ни титула. К тому же, никто не верит, что я могу держать в руках меч. Несколько дней назад я узнал, что вы ищете оруженосца и посмел надеяться на наше старое знакомство. Это глупо и бесцеремонно. Простите, Ваша Милость, что потревожил вас. Я сейчас же уйду.
С этими словами юноша встал со своего стула, чтобы направиться к двери, но властная рука рыцаря вернула его на место.
Что же, Гилберт всегда любил хорошеньких женщин. Возможно, это не единственный его бастард, который вырос в замке, подумал Уильям Мелбри.
– Вот, что я скажу, Квентин Безымянный. С завтрашнего дня ты станешь моим оруженосцем. И не смотри на меня так, благодарности оставь на потом, возможно, ты еще пожалеешь о своей участи. Моя жизнь никогда не была спокойной. На рассвете мы отправляемся в путь. А пока можешь устроиться здесь на полу, я прикажу принести соломенный тюфяк и одеяло.
Когда новый оруженосец тихо засопел у изножья кровати, Уильям подумал, что совсем рехнулся, взяв в ученики такого хлипкого и смазливого юнца, над которым без сомнения все станут потешаться. Но почему-то он не мог поступить с ним иначе.
–
Королева Алиенора положила руку на свой округлившийся живот, ощутив под пальцами так хорошо знакомое биение жизни. Уже в восьмой раз она готовилась стать матерью. Медно-золотистые тяжелые косы были искусно убраны в замысловатую прическу, платье сапфирового бархата оттеняло молочную белизну ее кожи и глубокий взгляд умных проницательных глаз уже не молодой, но по-прежнему обворожительной aigle en or, «золотой орлицы», как ее восторженно называли аквитанские «певцы любви».
Ее старшему сыну Генриху минуло девять лет, погодкам Ричарду и Годфриду было по восемь и семь. Они уже вовсю рубились на своих деревянных мечах, свободно держались в седле и стреляли из лука. Порою ей казалось, что они задиристые маленькие львята, которые сполна взяли от нее и короля Генриха энергию, ум и смелость, а кроме этого – свои огненные шевелюры, на которых когда-нибудь заблестят короны.
Снешаль учтиво поклонился и объявил, что некий рыцарь из Хартфордшира, Уильям Мелбри, просит принять его. Во время отсутствия деятельного и непоседливого Генриха Плантагенета, который в очередной раз отбыл из столицы, Алиенора была полноправной правительницей, она обладала острым умом и несгибаемым характером, уверенно решая государственные дела. Голос и облик вошедшего крестоносца показался ей знаком. Он опустился на одно колено и, немного склонив голову, прикоснулся ладонью к самому сердцу. После обмена учтивыми приветствиями королева сразу же спросила:
– Где я могла видеть вас, рыцарь Мелбри?
– Ваше Величество, мы встречались лишь однажды, в Константинополе, во время Вашего посещения Святой Земли с крестоносцами. Я был среди посланников Иерусалимского короля.
– Ну, конечно же! Рыцарь с колдовскими зелеными глазами. Некоторые из моих придворных дам еще долго вздыхали по ним. Так что же привело Вас ко мне вновь? – с улыбкой произнесла Алиенора, в удивительно молодых ее глазах плясали любопытные озорные искорки.
– Я много лет провел в Святой Земле, служа Иерусалимскому королю, но теперь единственное мое желание – быть полезным здесь. И если король Генрих примет мои клятвы, то не будет у него более верного вассала, а у Вас, несравненная Донна – более преданного рыцаря.
Королева чуть наклонила голову, внимательно изучая статного широкоплечего крестоносца, так напоминавшего ей того, кто тронул ее юное сердце много лет назад и навсегда остался первой, самой печальной и трогательной любовью. Человека, в которого она влюбилась еще пятнадцатилетней девчонкой, жестоко убили у нее на глазах. Самая завидная невеста Франции, опекуном которой был Людовик VI, не была парой для простого рыцаря. Алиенора отогнала грустные воспоминания, не позволяя им разъедать свою душу, и сказала, полоснув строгим взглядом оживившихся придворных дам, едва слышно перешептывавшихся по углам:
– Что же, Уильям Мелбри, мне всегда верилось, что на земле еще рождаются доблестные Паладины, подобные тем, что сидели когда-то за Круглым Столом короля Артура. Полагаю, мы найдем в Вас нового Персиваля или Ланселота. Я поговорю с Его Величеством по его возвращении. Но Вы, должно быть, знаете, что рыцарь моего окружения помимо войны должен знать законы «Fin Amor». Жители туманных берегов Темзы отважны, способны, не дрогнув, встретиться лицом к лицу с самой грозной опасностью и совершить любой подвиг, но истинным рыцарем воина делает искусство любезно говорить с дамами о любви. Так считал мой дед герцог Гийом Аквитанский, величайший рыцарь-трубадур своего времени. Что вы скажете на это? – в тоне королевы и ее изысканных речах слышался вызов. Она смотрела на него пристально, испытующе, не давая права на раздумья и сомнения. Такая искушенная в куртуазном обращении женщина вряд ли удовлетворится заурядным ответом.
– Позвольте мне, Ваше Величество, ответить вам канцоной, которую я сложу на острие своего клинка и преподнесу завтра утром. Тогда, смею надеяться, все ваши сомнения рассеются как туман над Темзой.
Королева звонко рассмеялась, встретив его ответную улыбку.
– Тогда до завтрашней встречи, Паладин!
–
Уильям покидал покои королевы вдохновленный, с учащенно бьющимся сердцем и блеском в глазах. В самом дальнем углу он заметил своего оруженосца, покорно ждавшего окончания аудиенции. Юноша был странно молчалив, угрюм и чем-то раздосадован. Большие выразительные глаза гневно искрились. Но рыцарь Мелбри тихонько насвистывал себе под нос веселую песенку, он то явно был в прекрасном расположении духа.
Канцона
Собравшихся в утренний час в большом просторном зале, где обычно придворные и сам король упражнялись в искусстве владения мечом, ждало захватывающее зрелище. Бывший крестоносец, рыцарь из Хартфордшира, заинтриговал королеву своим обещанием. Сегодня он представит свою «канцону на острие клинка». Алиенора предполагала, что Мелбри желает продемонстрировать ей свое мастерство лучшего мечника графства, и заранее выбрала для поединка одного из французских рыцарей – Гийома де Бетюна. Король Генрих не одобрил бы подобных развлечений, но королева никогда не поступалась своими желаниями, тем более сейчас, когда он далеко.
Гийом был закален в схватках с сарацинами и прекрасно владел всеми видами оружия. Публика, расположившаяся вокруг своей королевы, с интересом уставилась на вошедшего.
Уильям был в темном котте, расшитом по краю серебряной нитью, надетом поверх камизы синего шелка и прихваченном на талии великолепным поясом работы константинопольских мастеров. Учтиво поклонившись Алиеноре и ее двору, крестоносец поймал на себе кокетливые взгляды присутствовавших дам, большинство из которых были прелестны. Королева любила окружать себя красотой и добивалась этого от придворных.
Квентину полагалось стоять поодаль, бережно держа боевой меч рыцаря Мелбри, и по первому же указанию подать ему оружие.
Гийом де Бетюн был немного выше и шире в плечах, но это, отметил Уильям, могло делать его менее маневренным. На боевые мечи надели защитные чехлы из толстой воловьей кожи, чтобы бой не закончился кровопролитием.
Когда Уильям отразил первый выпад, его губы громко и торжественно изрекли первые строки обещанной королеве канцоны:
Судил мне бог пылать любовью,
Я взором Дамы взят в полон…
Гийом, отскочив от меткого рубящего удара и сменив позицию, обрушил на противника еще один хитрый прием, но и здесь бывший крестоносец сумел несколькими искусными движениями отбросить нападавшего, сопроводив действо следующей строфой:
Ей в дар несу и явь и сон,
Ей честь воздам стихом и кровью…
Поединок превращался в настоящее представление, где действующие лица двигались в смертоносном танце, сопровождаемом изящными стихами, которые произносились рыцарем Мелбри с каждым следующим выпадом или ударом:
Ее эмблему чтить я рад,
Как чтит присягу верный ленник…
Французский рыцарь, все больше разгораясь гневом, почти потерял оружие. Следующая строка звучала еще более торжественно и страстно:
И пусть мой взгляд
Вовеки пленник;
Ловя другую Даму, он – изменник…
Разъяренный своими просчетами, Гийом попытался несколькими сильными ударами сбить Уильяма с ног и прижать его острием своего меча к полу, заставив просить у всех прощения за дерзость вызвать на поединок лучшего мечника двора прекрасной Алиеноры. И у него почти это получилось. Но Уильям незаметно и ловко сменил показную растерянность на решительный выпад, заставивший де Бетюна полететь на пол. И, сделав небольшой поклон, с хитроватой полуулыбкой в сторону королевы крестоносец продолжил:
Простой певец, я недостоин
Надеть на шлем Ее цвета.
Но так гранатны – чьи уста,
Чей лик – так снежен, рост – так строен?..
Поднявшийся француз тяжело дышал, его лицо покраснело от напряжения и злости. Никто еще не сбивал с ног лучшего рыцаря «золотой орлицы». Он сделал знак, что готов продолжить поединок. Глаза придворных дам лихорадочно блестели, лилейные ручки нервозно комкали ткань роскошных платьев, сердца девушек, воспитанных на легендах о короле Артуре, замирали от восторга.
Но если бы кто-то посмотрел не в центр зала, а в один из его углов, где покорно стояли оруженосцы, то увидел бы, как сияет восхищением и тревогой взгляд пронзительных синих глаз на фарфоровом лице самого прекрасного и юного из них.
Гийом сделал еще одну попытку хитроумного и опасного удара, от силы которого не спас бы защитный чехол. Обманным маневром от отвлек Уильяма, обрушившись на него словно дикий вепрь, их мечи скрестились в последней решающей атаке. Но крестоносец, превозмогая невероятное напряжение, все равно
продолжил канцону, почти выкрикивая слова глубоким, слегка хрипящим голосом, на последнем слоге отбрасывая Гийома де Бетюна от себя:
Служить нам честно долг велит
Синьору в битве, богу в храме…
Меч противника со звоном, рассекающим напряженную тишину, упал на каменные плиты. Приставив острие клинка к горлу француза, Уильям произнес последние слова своего посвящения, вызывая ослепительную улыбку на лице прекрасной королевы трубадуров:
Но пусть звенит,
Гремя хвалами,
Искусная канцона – только Даме.
Алиенора попросила соперников пожать друг другу руки. Гневно сопящий Гийом де Бетюн поспешил затеряться в толпе придворных, восторженно аплодирующих победителю. После того, как звуки одобрения стихли, королева встала с кресла, решительно отклонив помощь одной из своих фрейлин. Она позволила Уильяму, преклонившему колено, поцеловать свою руку.
– Ну что же, Уильям Мелбри, доблестный рыцарь Хартфордшира, мне понравилась ваша канцона. Надеюсь и впредь видеть вас при моем дворе как наставника моих старших сыновей в боевом искусстве. Вы доказали, что в совершенстве владеете как мечом, так и словом, – Алиенора сделала едва заметный жест своей свите, что хочет что-то сказать Уильяму наедине. Приближенные почтительно отошли вглубь залы, а королева произнесла тихо, так, что услышать ее мог только он.
– В крестовом походе я сама иногда носила мужской костюм, как амазонка, но не знала, что юные девушки предпочитают такой наряд в мирной жизни, – с этими словами она выразительно посмотрела в сторону оруженосцев, наблюдавших за ними с отведенного для них места. Ее цепкий взгляд еще до начала поединка выхватил хрупкую фигурку невысокого роста, пару больших лазуритовых глаз под сенью длинных сурьмяных ресниц, нежную кожу, маленькие изящные ладони, сжимающие смертоносное боевое оружие.
Уильям потрясенно молчал, не в силах ни перечить своей королеве, ни согласиться с ней. В его голове, как части какой-то головоломки, складывались жесты, слова, поступки, пунцовый румянец на щеках своего оруженосца, когда рыцарь снимал свою одежду, обнажая тело, плохо скрываемые слезы, обморок, непонятное расположение к этому хрупкому созданию, которое Уильям почувствовал при первой же встрече.
Алиенора, увидев замешательство отважного рыцаря, одарила его лукавой улыбкой.
– Может быть, вашей тайной возлюбленной больше подойдет изящное платье, – сказала она все так же полушепотом. – Завтра я жду Вас к обеду, рыцарь Мелбри, и надеюсь на увлекательный рассказ со всеми объяснениями и подробностями, – в глазах аквитанской львицы вновь блеснули любопытные озорные огоньки.
–
В одном из покоев замка, которые кастелян отвел для будущего наставника королевских сыновей, ярко пылал большой камин, отбрасывая уютные блики в полумрак, плохо разгоняемый свечами. Уильям сидел в деревянной лохани, наполненной теплой водой, погрузившись в свои тревожные мысли.
– Квентин! Пойди сюда! – вдруг скомандовал он, приняв какое-то решение.
Когда оруженосец вошел в комнату, как всегда низко опустив свои небесные глаза, крестоносец уже сознательно отметил, как вспыхнули его щеки, как заметался взгляд, как смущенно перебирали тонкие пальцы ткань простой сюркотты.
Не медля ни секунды, Уильям выбрался из воды, наблюдая, как, понурив голову, оруженосец подает ему льняную ткань для вытирания, стараясь отвести глаза от крепкого обнаженного тела.
– Теперь твоя очередь! Полезай в воду! Негоже появляться при дворе в таком затрапезном виде, теперь ты оруженосец при дворе самой Алиеноры Аквитанской, блистательнейшей из королев! – с вызовом бросил он Квентину.
Реакция на его слова была предсказуемой, сапфировые капли в глазах оруженосца стали еще больше, дыхание участилось, пальцы нервно сжали край деревянной ванны.
– Ну, что же ты! Смелее! Не пропадать же теплой воде!
Оруженосец сглотнул подступивший ком и сказал, оправдываясь, в последней надежде изменить свою участь:
– О, милорд, я не здоров сегодня. Мне говорили, что в таких случаях купание опасно, а я и так не крепок телом.
– Чушь! Полезай! Иначе тебе несдобровать, клянусь всеми святыми! – Уильям почти терял терпение. Он должен был узнать, кто так умело водит его за нос уже столько времени.
Дрожащими пальцами Квентин распустил ворот своего платья. Из-под вечно натянутого на лоб капюшона вспыхнули золотисто-медовые пряди густых, остриженных по плечи волос. Две руки легко вспорхнули наверх, снимая грубую сюркотту. Уильям смотрел, не отрываясь, на чудесное преображение и не мог поверить своей глупости и самоуверенности. Перед ним стояла прекрасная девушка, грудь ее была плотно стянута несколькими слоями ткани, обернутой вокруг хрупкой фигурки, но даже это не могло скрыть изящных изгибов ее тела, от природы наделенного грацией и легкостью. Кожа была шелковистой и нежной, ее оттенок был схож с теплым перламутром, тонкие ключицы трогательно вздрагивали в такт учащенному взволнованному дыханию. Густые черные ресницы слиплись от подступивших и готовых сорваться с ее глаз горьких слез.
Уильям был словно в полусне, заворожено наблюдая всю эту картину. Но когда дрожащая рука девушки потянулась к груди, чтобы размотать плотную ткань, он решительным жестом остановил испытание. Все и так стало явным как божий день. Вот только крестоносец решительно не понимал, что теперь делать со свалившейся ему на голову юной девицей, которая по известным только ей причинам столько времени скрывалась в мужском платье.
Увидев, как нежную фигурку сотрясают прорвавшиеся вопреки воле рыдания, Уильям вдруг ощутил непонятную, не осознаваемую нежность. Он почувствовал необходимость утешить ее, успокоить, хотя разум был вне себя от очередного обмана.
– Успокойся, я не сделаю тебе ничего дурного. Лучше скажи, наконец, как тебя зовут?
Вытирая сжатым кулачком набежавшие слезы, девушка тихо назвала свое легкое как весенний ветер имя:
– Аерин… Меня зову Аерин.
–
В этой части использованы стихи В.Я.Брюсова "Канцона к Даме"
Найденыш
Сердце было мятежной птицей, трепещущей под тканью прекрасного платья из плотного темно-синего шелка. Таких Аерин никогда не приходилось носить раньше. А потому, когда служанки, которым было приказано привести девушку в порядок перед обедом, разложили его на кровати, она долго любовалась затейливым узором, который чьи-то искусные руки вышили серебряной нитью по гладкой, приятной на ощупь материи.
Рыцарь Мелбри оставил её в одиночестве, терпеливо выслушав сбивчивую и местами мало правдивую повесть. Но что ей было рассказывать о себе кроме того, что он уже знал! Ведь она действительно выросла в замке де Клеров, и у нее не было ничего кроме имени да старой полубезумной няньки, которая иногда разговаривала на непонятном языке, вызывая недовольство графини и самого Гилберта де Клера. В замке Хартфорд ей не разрешали выходить к гостям и никогда не упоминали о ней в разговорах. Зато Роджер и Хамфри были ее друзьями с самого детства. Иногда она присоединялась к ним в битвах на деревянных мечах и стрельбе из лука. Почти всегда предоставленная самой себе Аерин рано научилась сидеть в седле и обращаться с соколом на охоте. И она не могла объяснить, когда и как в Роджере произошла эта странная перемена. Почему он стал таким грубым и навязчивым, отчего в его глазах она видела лишь непонятную ей жажду вместо прежней детской привязанности.
От воспоминаний ее отвлек знакомый голос, в котором теперь звучали стальные ноты:
– Я думаю, Аерин, что вы готовы объясниться с королевой, которую пытались обмануть так же, как и меня.
Уильям заметил, как при этих словах щеки девушки вспыхнули, от чего ее лицо стало еще прекраснее. Он тайком разглядывал своего найденыша, делая вид, что изучает рисунки на одном из гобеленов, украшавших стены. Платье, которое великодушно было прислано самой Алиенорой, оттеняло нежную кожу Аерин и глаза глубокого синего цвета. Короткие волосы скрывала легкая, почти невесомая накидка, удерживаемая тонким серебряным обручем. Наряд был простым, но невероятно шел этой юной особе, которая еще вчера носила грубоватую одежду оруженосца.
Мелбри хорошо понимал, что тон его суров и резок, однако этой маленькой лгунье нужно было преподать урок. Если бы она открылась ему ещё там, на постоялом дворе, то Уильям мог бы простить её невольный обман. Возможно, девушка намеревалась признаться, но все зашло слишком далеко, да и в мужском костюме она чувствовала себя более защищено. Уильям пытался придумать ей оправдание, но нрав рыцаря, который считал любой обман бесчестьем, все еще не мог смириться. И все же, когда Аерин рассказала о скотском поведении Роджера, у него непроизвольно слетело с уст несколько не богоугодных слов, а рука привычно легла на эфес поясного кинжала.
–
В большом сводчатом зале было много гостей. Прекрасные дамы соперничали друг с другом в изысканных нарядах, придворные, рыцари и государственные мужи разместились за высокими длинными столами. Слуги носили яства, пристально следя за своими господами, по малейшему знаку которых наполнялись кубки, а блюда менялись одно за другим.
Аерин не съела ни крошки, она ругала себя за робость, сгорая под любопытными взглядами всех этих людей, которые, должно быть, до смерти хотели узнать, кто она. Но суровый взгляд Уильяма, сидевшего рядом, отбивал охоту у кого бы то ни было заговорить с загадочной незнакомкой.
Все это время Алиенора наблюдала за статным рыцарем и хрупкой девушкой, сидевшей подле него, опустив прекрасные глаза, и нервно перебирающей концы своего серебристого пояса. Королева невольно залюбовалась этой парой, которая не могла оставить равнодушной ее романтичную натуру. Она с нетерпением ждала объяснений столь загадочного поведения девушки, прибывшей вместе с рыцарем Мелбри в обличье оруженосца. Кто же она? Бежавшая из отчего дома без благословения невинная девица или чья-то неверная жена, не устоявшая перед властью колдовских глаз?
По окончанию обеда к Уильяму подошел слуга, сообщив, что Алиенора желает говорить с ними. Аерин побледнела, когда крестоносец подал ей руку, чтобы проводить в покои королевы. Тепло его ладони немного успокоило ее, но во взгляде цвета летнего дня она не видела ни капельки солнца. Он вел себя по-прежнему холодно и отстраненно, выполняя заученные правила этикета.
Ему было неприятно признавать тот факт, что лжеоруженосец водил его за нос столько времени, а он, как последний дурак, отметал все свои подозрения, ведь раньше судьба не сталкивала его с юными девицами, которые стягивали грудь, прятались в мужском платье да еще и проявляли такое рвение к боевому искусству. Но рыцарь постарался как можно яснее, без утайки изложить суть странной истории, умолчав лишь о том, что заставило девушку бежать из замка.
Королева пожелала, чтобы Аерин объяснилась с ней сама.
Когда Уильям покинул их, девушка почувствовала, как теряет невидимую опору, ей ужасно захотелось снова взять его за руку, попросить не оставлять одну под испытующим взглядом этой величественной женщины.
Однако голос Алиеноры оказался на удивление мягким и располагающим и, в тоже время, не давал уйти от ответа:
– Так что же, дитя, заставило тебя предпринять столь опасное приключение, неоднократно запятнав себя ложью? Неужели тебе не было бы спокойнее под опекой де Клеров?
Аерин прикусила пересохшие от волнения губы, судорожно сглотнула, подняв наконец глаза. Ее переполняло чувство стыда за обман, с которым она пришла ко двору королевы. Голос девушки немного дрожал, она произносила слова на одном дыхании, словно избавляясь от тяжкого груза, поведав королеве о том, как Роджер де Клер караулил ее в темных закоулках старого замка, как трудно ей становилось с каждым разом отражать его наглые заигрывания. Как она переоделась пажом, чтобы брать уроки у рыцаря Мелбри, пытаясь научиться защищать себя, потому что все были глухи к ее жалобам. И наконец, уже не в силах сдержать слезы, рассказала о той ночи, когда пьяный Роджер вломился в ее комнату, попытавшись взять силой, и только чудом появившаяся на пороге нянька помогла ей избежать печальной участи.
Взгляд Алиеноры наполнился сочувствием, ведь у нее самой были дочери. Королева протянула руку и подняла заплаканное лицо девушки, сказав с той ободряющей уверенностью, которая всегда была свойственна ей:
– Тебе больше нечего бояться Аерин из Хартфордшира, отныне ты под моей защитой. Но вот что делать с тобою дальше? Возможно, тебе нужен кто-то смелый и благородный, тот, кто станет твоим мужем и покровителем? – Королева отметила, как та зарделась от неожиданного вопроса, ведь достаточно было взглянуть сегодня в сторону рыцаря Мелбри и его юной спутницы, чтобы уловить ту странную мистическую связь, которая приводит двух людей либо под сень омелы, либо на край пропасти, но никогда не ослабевает.
Поняв, о ком говорит королева, Аерин в отчаянии воскликнула:
– Он никогда не простит меня за обман, я это знаю!
– Никогда – это неправильное слово, особенно для пылкого любящего сердца, – сказала Алиенора, загадочно улыбнувшись.
