сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
— Вот паразит, — проговорила с расстановкой Тэльмэ, уперев руки в бока. — Венец лорда надел, а ума не нажил. Знает же прекрасно, что мать его в последний раз еще ребенком видела. Мог бы и намекнуть, что это он. Ну, погоди у меня, сыночка…
Первым делом следовало послать осанвэ Ханделону. Он ведь не упоминал, где живет тот самый мастер. Ответил заказчик быстро, сказал, что живет кузнец по соседству и даже продемонстрировал осанвэ дом. Поблагодарив, Лехтэ бросила вслух Атаринкэ: «Я скоро вернусь!» и выбежала на улицу.
На этот раз она спешила, благо дорога была уже знакома. Добежать до центра, пересечь площадь, свернуть на улицу. Эльдар навстречу попадалось немного, поэтому можно было позволить себе не особенно оглядываться по сторонам. Однако с высоким эльда она столкнулась почти нос к носу. На той самой улице, что вела к домам заказчика и Тьелпэ. Остановившись, Лехтэ подняла взгляд и увидела… сына.
— Тьелпэ? — переспросила она, словно до конца еще не веря своим глазам.
— Аммэ? — в тон ей ответил сын.
Лехтэ нахмурилась, снова, как и дома, уперла руки в бока и спросила:
— Ты почему домой не явился?
И почти сразу же, даже не дав ответить, обняла сына.
* * *
Немногим ранее в доме Тьелперинквара
Оказавшись в мастерской, Келебримбор понял, что не желает делать абсолютно ничего. Он перебирал заготовки, перемещал с места на место инструменты, несколько раз протер стол, хотел нарисовать пару эскизов — не получалось, линии не ложились.
Неожиданное осанвэ отца окончательно разбередило его старую рану. Закрывшись аванирэ ото всех, он некоторое время бродил по дому, а после вышел на улицу привести мысли в порядок, шагая по городу.
* * *
Тьелперинквар обнял Лехтэ в ответ. Они так и стояли, по середине улицы, не обращая внимания на изредка проходящих эльдар.
— Сынок, — Тэльмэ подняла глаза, в которых стояли слезы, — наконец я могу обнять тебя. Тьелпэ.
Память услужливо подсовывала ей картинки прошлого — ее малыш спит на руках, а вот он уже произносит слова и зовет ее, первые шаги…
Она замерла и не в силах отпустить его, словно он исчезнет, как когда-то очень давно ушел от нее и не вернулся.
— Аммэ… я скучал, — смог ответить ей Келебримбор. — Домой? Пойдем. Только ты уверена, что так будет лучше? Ты ведь слышала о… давних событиях, после которых мы не виделись с отцом. Будет ли он мне рад?
Пройдет еще семь эпох, или даже начнется новая эра, он никогда не сможет забыть ни своих слов, ни взгляд отца, что услышав, качнулся, как от удара, но смог кивнуть, принимая сказанное. Осознание случившегося пришло намного позже, вместе с известием о гибели Куруфина в Дориате. Много лет понадобилось Тьелпэ, прежде чем он смирился, что теперь он действительно сирота. Столетия смывали обиды, оставляя память, и на вратах Кхазад-дума засияла звезда деда. И отца.
Эрегион… Аннатар и кольца… пыточная вместо мастерской… он лишь раз позвал отца — когда понял, что сил почти не осталось.
— Не говори глупости, он ходил просить Намо, а ты сомневаешься, — возразила Лехтэ.
— Сомневаюсь? Нисколечки. Отец никогда бы не стал просить… Впрочем, ты серьезно? Он возвращался в Мандос?
Сама мысль о том, чтобы вновь оказаться в тех залах, была ужасна.
Тэльмэ просто кивнула сыну в ответ и потянула в сторону их с Атаринкэ дома.
* * *
В это время в доме Куруфинвэ и Лехтэ
Когда жена скрылась за дверью, Искусник все же доделал флюгер и вновь взял в руки металлическую лань, вспоминая и размышляя, какой будет их встреча.
* * *
По дороге домой Лехтэ не стала донимать сына вопросами, решив дать ему время привыкнуть. Однако тот вскоре и сам начал ее спрашивать.
Они как раз миновали тихую яблоневую улочку, пересекли площадь и свернули в ту часть города, откуда было рукой подать до их дома. Вот тут-то сын и заговорил. В основном он спрашивал о них с Атаринкэ — когда помирились, чем теперь отец занимается, какие у них планы. Узнав о том, что мать стала не только плотником, но и геологом, немного оторопел. Во всяком случае так показалось Лехтэ — очень уж сын посмотрел странно. Она хмыкнула тихонько, не в силах сдержать смех, а потом громко, в полный голос, расхохоталась:
— А что мне было делать, если вы оба уплыли, куда глаза глядят? Я ведь должна была чем-то заниматься.
Сын явно не нашелся, что ответить, и промолчал. Так за разговором незаметно дошли до дома. Тэльмэ прошла через двор, поднялась на крылечко и толкнула дверь. Тьелпэ слегка замялся на пороге, растерянно заглянув вглубь комнаты, и Лехтэ ощутимо толкнула его в спину. Он оглянулся, постоял так несколько мгновений, потом расправил плечи и переступил порог.
— Так, — заговорила Лехтэ, широко распахивая окна и впуская в гостиную воздух и свет. — Комнату твою по понятным причинам мы не убирали. Кто ж знал, что пора тебя ждать. Согласен? Но ты ведь уже у нас взрослый мальчик, сам убрать можешь. А вот обедом накормлю, пошли.
Проведя сына на кухню, Лехтэ быстро достала и разогрела то, что осталось от завтрака. Поставила воду под квенилас.
— Так, заваривать ты, я так понимаю, уже сам умеешь. Помнишь, как это делается?
— Помню, — улыбнулся Келебримбор.
— Ну и замечательно. Садись и ешь тогда, а я пойду отцу твоему расскажу о возвращении сына.
Тьелпэ открыл было рот, явно намереваясь что-то сказать, но потом закрыл, сел, нарочито развалясь, и захрустел яблоком, однако под ехидным взглядом матери смутился, фрукт отложил, сел нормально за стол и взял в руки вилку. Лехтэ кивнула и пошла в мастерскую.
— Melindo, — позвала она, входя и прикрывая за собой дверь. — Ну вот, Тьелпэ дома. Ест сидит. Пойдем?
* * *
— Уверена? — отозвался Атаринкэ, — Думаешь, это будет теплая и радостная встреча? Так я тебе отвечу — нет. Я не нужен ему, я для него — никто, зачем ему видеть чужого эльда, когда он только что вновь обрел свою мать. Иди к Тьелпэ, он ждет.
— Я без тебя не пойду, не вернусь одна. Ты хоть представляешь, как это будет выглядеть?! — Лехтэ завелась и эмоции взяли верх. — Тебе что, совсем не хочется обнять сына? Для тебя важнее обиды? Ты… ты не любишь Тьелпэ?!
Только выплеснув накопившееся напряжение, Тэльмэ осознала, что именно она сказала и кому.
Искусник спокойно отмерил необходимое количество раствора и поместил в него один из кристаллов. Взвесил немного светло-желтого порошка и ссыпал его в стакан, куда плеснул какой-то неприятно пахнущей жидкости, а после отмерил четкое количество капель другой. Тщательно размешал и поставил на плитку греться, периодически помешивая. Получившийся раствор он почти довел до кипения, снял с огня и всыпал заранее приготовленные гранулы. Только проделав все эти манипуляции, Курво повернулся к жене.
— Я сделаю вид, что ничего не услышал. Второй раз не стерплю.
Атаринкэ подошел к замершей жене и обнял ее.
— Все хорошо, родная, пойдем.
Тэльмэ прошептала «Прости», а Искусник лишь вздохнул в ответ.
К тому моменту, как за дверью раздались шаги, Тьелпэ успел поесть, заварить квенилас и выпить чашку, пройтись по комнате и снова сесть.
— Сынок, — радостно начала Лехтэ, глядя на встающего со стула Келебримбора.
— Приветствую короля Эрегиона, — чуть склонив голову, ледяным тоном отозвался Куруфинвэ.
========== Глава 9 ==========
Мать ушла за отцом, а Тьелпэ, поев, пошел заваривать себе квенилас. Мысли роем бродили в голове. Варианты развития событий появлялись самые разные — от слез радости до хлопанья дверями. Хотя, если признаваться самому себе, на радушный прием со стороны отца он особо и не рассчитывал — слишком хорошо знал его. Даже несмотря на то, что тот просил за него перед Намо. (Единый, в это и поверить-то трудно!) И теперь Тьелпэ, устроившись с чашкой перед окном, решал для себя задачу, с чего начать. Сначала попросить прощения? Или обнять, а уже потом разговаривать? Да… Многое будет зависеть от того, с каким настроем войдет отец. У самого Тьелпэ этот самый настрой был… нервным. Ни стоять, ни сидеть долго на одном месте он просто не мог. Вот и теперь, допив квенилас, поставил чашку и принялся бродить из угла у гол. Дело значительно осложнял еще и тот факт, что неправым себя в той ситуации он по-прежнему не считал. Виноватым — да. Но не неправым. Наверное, тогда ему стоило подобрать какие-нибудь другие слова, попробовать объясниться…
Родители все не шли, и Тьелпэ уже всерьез начал подозревать, что отец не выйдет. Это было печально, но ожидаемо. Подавив порыв встать и уйти в тот дом, где он жил в последние дни, он сел и стал ждать, по возможности как можно более терпеливо. Как бы то ни было, а уйти, не попрощавшись с матерью, было бы как минимум некрасиво.
Келебримбор сидел на стуле, лениво рассматривая расставленные тут и там красивые безделушки, верный признак того, что дом обжитой. Сам он, увы, подобным похвастаться не мог. Как вдруг в коридоре, ведущем в мастерскую, раздались шаги. Дверь распахнулась, и Тьелпэ встал. Сияющая радостью Лехтэ и отстраненный, холодно-вежливый отец вошли и встали на пороге. Услышав приветствие Куруфинвэ-младшего, мать вздрогнула, а Тьелпэ… Тьелпэ просто вдруг сразу понял, что и как он сейчас должен сделать. Конечно же, все, о чем он только что тут, в этой самой комнате, передумал, никуда не годилось. «Король Эрегиона». Звучит-то как! А кстати, даже неплохо звучит. Что ж, отец, вы хотите видеть короля? Будет вам король!
Тьелпэ встал, гордо расправив плечи, и стоял так несколько секунд, пристально глядя отцу в глаза и ища там ответы, которых впрочем за ледяным выражением лица было не разглядеть. А потом он подошел к Куруфинвэ и встал на одно колено. Приложив руку к груди, проговорил спокойно, четко и громко:
— Король Эрегиона просит простить его за причиненную однажды обиду, мой лорд.
И замолчал, ожидая ответа.
* * *
Атаринкэ сам не знал, какой реакции он ожидал от сына, приветствуя его подобным образом, но точно не того, что Тьелпэ преклонит колено. Впрочем, не его сын, не мастер-Келебримбор сейчас глядел на него снизу вверх, а король Эрегиона.
— Не думаю, что лорд Аглона имеет право прощать или не прощать что-либо королю, пусть и не существовавшего в те времена Эрегиона. Но если это вам так важно, то прощаю. И встаньте уже наконец — нолдор не пристало склоняться, даже принося извинения.
Искусник стоял и смотрел на сына, на то как несколько неловко тот поднимается, как отводит взгляд, словно не зная, что теперь сказать или сделать. Нестерпимо хотелось обнять его и сделать все, чтобы эта новая жизнь была счастливой. Единственное, чего не хватало Куруфинвэ, так это слов Тьелперинквара, обращенных к отцу, а не лорду.
Где-то рядом начала оживать Лехтэ, которая все это время больше походила на статую, чем на нолдиэ.
* * *
Слова, произнесенные Куруфинвэ, словно сняли часть груза с плеч. Тьелпэ уже начал догадываться, что творится у того на душе, и теперь осталось только подобрать слова. Точнее, как раз подбирать, выстраивать какие-то фразы, просчитывать возможные варианты ответов казалось сейчас неправильным и глупым. Он же не на совете, в конце концов! Хотелось просто сказать первое, что сорвется с языка, и будь что будет. И почему бы, в самом деле, не последовать сейчас велению фэа? Что он теряет? Хуже уж точно не будет, а думать надо было немного раньше.
А еще он вдруг понял, что вот этот дом — и его тоже. Отчетливо вспомнил, что он здесь вырос. Вот в этом самом саду играл, забирался на яблони с грушами и ел прямо с веток. Хотя, скорее всего, деревья уже теперь другие, ведь прошло столько Эпох! Но что это меняет? Ровным счетом ничего.
Фэа снова успокоилась, мысли перестали метаться вспугнутыми зайцами. Снова посмотрев Куруфинвэ прямо в глаза, спросил:
— Лорд Аглона простил. А простит ли отец?
* * *
— Кто? — приподняв бровь, спросил Атаринкэ. — Насколько я помню, вы при большом скоплении эльдар объявили, что отныне являетесь нарготрондской сиротой. А сейчас спрашиваете про отца… Неужто не забыли, кто он такой, вспомнив-то о нем лишь раз?
Сказал Курво и тут же мысленно дал себе затрещину. «Зачем, зачем я ему напомнил, когда он звал меня, что при этом испытывал… Чего еще мне не хватает-то».
Искусник взглянул на разом побледневшего и пошатнувшегося Тьелпэ.
— А теперь ты прости меня, сын, — Атаринкэ подошел и обнял замершего Келебримбора.
— Это напоминание я заслужил своей прошлой глупостью, — ответил Тьелпэ, крепко, от души обнимая Куруфинвэ.
Кажется, права называть его отцом, даже мысленно, ему пока не давали.
— Только, — продолжил он, немного нахмурившись, — кого-то из нас после Мандоса подводит память. Моя мне подсказывает, что я сказал: «Отрекаюсь от твоих дел». Не думал, что вы себя считаете со своими делами одним целым.
Пора бы уже им, похоже, проговорить этот застарелый конфликт, а то вон какие неожиданные подробности всплывают. Интересно, что еще Куруфинвэ, характер которого и в лучшие дни никогда не был благостным, а в то время и вовсе испортился до неузнаваемости, что еще он истолковал превратно?
Мать стояла бледна и переводила взгляд с мужа на сына и обратно. Тьелпэ от души сочувствовал ей, но увы, помочь ничем не мог.
— Так что вам подсказывает ваша память?
* * *
— Вам? Ваша? — Атаринкэ сделал шаг назад, не сводя с сына глаз. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я тебя не так понял, что тебя не устраивало лишь то, что я делал, а против меня самого ничего не имел? А в Нарготронде остался, потому как проспал, как меня с братом выгоняли? Не обманывай себя сам, хотя бы сейчас. Ты ясно дал понять, что отрекаешься от меня… Только позволь напомнить — никто ни разу не услышал, чтобы я сказал, что у меня нет сына.
Искусник несколько нервно прошелся по комнате, а потом резко ударил рукой по столу. Чашка жалобно звякнула.
— Может, мне теперь умолять простить, что не соответствовал твоим идеалам?! Что был тебе плохим отцом? Да, наверное, так и есть — мне бы никогда не пришло в голову сказать такое своему.
Атаринкэ какое-то время смотрел в окно, словно решаясь что-то сказать. Напряжение достигло пика — слово, и раздастся звон осколков. Только что разобьется — обиды или фэар?
Наконец, Куруфинвэ заговорил вновь.
— Решай, сын, как тебе дальше жить и с кем. Я знаю, что ты боле не в Чертогах, это главное. Хороший я отец или плохой, не мне судить.
* * *
Некоторое время Тьелпэ просто стоял и молчал, не давая фамильным, не самым лучшим чертам характера взять верх. Потом вспомнил, что в общей сложности прожил несравнимо больше отца, что у него больше жизненного опыта, вдобавок не омраченного Клятвой. Вроде отпустило.
— Я так и знал, что поговорить нам надо. Надо было еще тогда, но так получилось, что не довелось. Мой лорд, я не проспал ваш с Келегормом отъезд. Я просто испугался. Именно так. Я не забыл, что был и остаюсь вашим сыном, но ваш путь вел во тьму. Я испугался, что погибну вместе с вами. И поэтому остался в Нарготронде. Знаете, потом, узнав о вашей гибели, я много раз задавал себе вопрос — изменилось бы что-нибудь, если бы я отправился с вами? Смог бы я вас спасти? Иногда казалось, что да, смог бы, а потом приходила уверенность, что ваша Клятва в конце концов погубила бы и меня. Ваш сын трус, и в этом мне теперь не стыдно признаться. Тем более что все это оказалось напрасно — даже оставив вас, я в конце концов не смог защитить себя и тех, кто мне доверился. И еще — если бы я не решил, где я хочу жить и с кем, я бы тут не стоял.
Тьелпэ шумно выдохнул и прошелся по комнате. Сумбур в мыслях наконец улегся. С самого начала он знал, что разговор будет трудным. Может потому и решался прийти так долго. Но, как он только что сам сказал — он трус. И для него лично это уже не новость.
Тьелпэ обернулся и вновь открыто встретил взгляд отца.
— Если у вас еще остались вопросы, я готов ответить на них. Сам же, в свою очередь, готов повторить собственный — мой отец меня простит?
* * *
— Не простит, — строго ответил Атаринкэ. — Давно уже простил, очень давно. Еще в той жизни. Знаешь, тогда в Дориате я был рад, что ты не со мной, что нет на твоих руках крови эльдар, что не лежишь рядом, зажимая раны. Да, я думал о тебе в свои последние минуты. Удивлен? Не настолько Клятва сожгла мне фэа, чтобы забыть сына и жену.
Атаринкэ смотрел в такие же серые, как и у него самого, глаза, пытаясь понять, заново узнать своего Тьелпэ.
— И не называй себя трусом, пожалуйста. То, что ты вынес, но не выдал тайну, говорит о многом. Не удивляйся, я все видел, на том, что позже стало гобеленами Вайрэ. Я пытался быть рядом, что угодно готов был сделать, чтобы освободить тебя или поменяться местами. Но майяр Намо бдили — моя фэа не смогла прорваться к тебе, даже когда ты позвал. Тьелпэ, не знаю, важно ли это тебе, но я горжусь тобой — честным и храбрым мастером.
За разговором Искусник совсем забыл, что они не одни, что молчавшая все это время Лехтэ узнаёт сейчас то, о чем и думать не стоит. А он ведь надеялся, что жена так и останется в неведении о последних днях сына.
* * *
Дыхание Тьелпэ перехватило, он в два шага подошел к Атаринкэ, снова встал на колени и прошептал, взяв его за руки и коснувшись их лбом:
— Отец…
