Текст книги "Мое первое задание (СИ)"

Автор книги: Master Martis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Мне было приятно сидеть вместе с Катариной, утопая в алкогольном опьянении, но я знал, что еще приятней будет, когда я вернусь в лофт и лягу спать, прижимая к себе моего сладкого нефилима. Гляжу в окно, где уже село солнце, и понимаю, что мне пора. Прощаюсь с Кэт, желаю им и в дальнейшем удачи с Рагнором, и открываю портал в свой лофт.

***

Пять

Магнус выходит из портала в лофте, в уши сразу врезается непривычная уже тишина. Нет, когда он возвращается и так тихо, так как Александр читает или спит, но сейчас тишина… мертвая. Навстречу магу выбегает Председатель и, тихо мяукнув, трется об ноги. Александр всегда кормит его, пока Магнуса нет дома. Взяв кота на руки, он идет в гостиную, где так же пусто и никакого движения, не слышно даже сопения, на случай, если его ангел спит. Лишь на подоконнике лежит сиротливо оставленная книга. Магнус быстрым шагом направляется в спальню, пытаясь подавить нехорошее предчувствие и крепче прижимая Мяо к груди. В спальне Александр тоже отсутствует, и сердце мага бросается в скачь. Нет, не может быть… Плохое предчувствие занимает теперь почти всю грудную клетку, болезненно распирая ребра.

Опустив кота на кровать, Магнус уже бегом проверяет ванную, кухню, библиотеку и остальные комнаты. Понимание уже бьется на задворках сознания, отдается гулким эхом в ноющей груди, но пока не оформилось. Несколькими пассами рук он проверяет магию и понимает, что не выставил охранное заклинание. Неужели он… неужели Александр… сбежал? Нет, этого не может быть, разум мага отказывался принимать эту мысль, но в груди уже расползалась витками ноющая боль. Александр, его ангел сбежал от него при первой же возможности, оставил, как только выдался шанс. Неужели все это время он просто притворялся, неужели не было ничего даже похожего на чувства? Боль не притуплялась, но к ней в ядерный коктейль подмешалась ярость, и одно превосходно дополняло другое, образуя гремучую смесь. Из груди мага вырвался рык, и будь он трезв, он бы удивился тому, насколько был зол. Горечь предательства, обида, боль и всепоглощающая злость лавой бежали по венам, с глаз вмиг слетел гламур, обнажая янтарные радужки и сузившиеся кошачьи зрачки.

Будь Магнус трезв, он бы не был так опрометчив, ведь он был далеко не мальчишкой, а опытным магом, и прекрасно видел, что нравится Лайтвуду, но он был пьян, и не мог думать связно, мог лишь сильнее распалять себя, думая о том, что Александр, тот, кому он отдал свое сердце, сбежал от него. Он был пьян, и не считал себя виноватым, затуманенный мозг выдавал навязчивую идею о том, что Александр принадлежит ему, и что он может быть только рядом с ним, с Магнусом, что даже его жизнь до встречи с магом была неправильной, что нормальным во всем этом было лишь похищение прекрасного юноши. Магнус был далеко не трезв, и он был страшен в гневе.

Четыре

Алек в который раз ударил по льду рукой, но тот легко выдержал этот удар ослабленного парня. Конец осени, ночь, у нефилима уже заледенели руки, но изодранные в кровь ноги продолжали напоминать о себе острой болью. Алек углублялся в лес уже два часа подряд, он невероятно устал, замерз, но сильнее, чем холод, его донимали раненые ступни, поэтому он отважился прежде чем развести костер, ополоснуть в холодной воде ноги, но и тут ждала неудача. Небольшое озерцо, не больше пяти метров в диаметре, на которое он наткнулся уже покрылось довольно толстой коркой льда, и сильно ослабевшему охотнику было не под силу сломать его. Ноги были не дееспособны, а руки тряслись и посинели от холода.

В конце концов, отчаявшись, Алек просто сел на поросший мхом валун над заледеневшей водой и поставил кровоточащие ступни на холодный лед. Стало чуть легче, и основное место занял панический страх. О, он у Алека был сейчас с приоритете. Нефилим до дрожи в коленках боялся, что Магнус его найдет. Сердце сжималось при мысли о том, что с ним может сделать маг. Он вроде говорил что-то о чувствах, но насколько он будет зол? Будет ли маг его пытать? Снова прицепит к кровати? Или убьет? Алек не знал. И узнавать не горел желанием. Он вслушивался в темноту леса, ловя малейшие шорохи и оглядывался по сторонам. Нет, Магнус Бэйн не должен его найти, не должен.

Алек боялся. Алек очень сильно боялся.

Три

Магнус прекратил помешивать ставшее мутно-лиловым варево и, постучав деревянным черпачком о край котелка, отложил его в сторону. Затем осторожно, насколько позволяли трясущиеся от алкоголя руки, поднял серебряным

пинцетиком прядку волос цвета вороного крыла, отрезанную когда-то у одного чертовски красивого нефилима. Бросил прядь в зелье, и оно тут же приняло темно-бордовый оттенок, став более жидким.

Маг был пьян, злость и обида вперемешку с болью застилали глаза, но приготовление зелья поиска было четко выгравировано на подкорке. Он не мог ошибиться, прядь волос Александра, так необходимая для этого зелья, была всего одна, но Магнус и не ошибся. Через три минуты зелье стало практически черным.

Он разложил на широком деревянном столе точную карту Нью-Йорка и окрестностей в радиусе тридцати километров, придавив по краям склянками с тяжелыми ингредиентами, чтобы она не скручивалась в трубку. Затем взял перо, и, обмакнув его в зелье, поставил вертикально на карту на координаты своего лофта. Перо замерло на пару секунд, а затем, как живое, задвигалось по бумаге, отмечая маршрут побега владельца потраченной прядки черных с синевой волос. Оно подскочило, образуя точку, и упало на месте, которое в реальности соответствовало крохотному озерцу в глубине окружающего Нью-Йорк леса. Магнус прищурился и улыбнулся. Ты далеко убежал, Александр, и хорошо спрятался, да вот только он все равно отыщет тебя. Где бы ты ни был, как бы упрямо не боролся, ты все равно принадлежишь Магнусу, и он, отдавший тебе всего себя, уже никогда тебя не отпустит.

Два

Алек уже развел костер, не без труда отыскав среди промерзших насквозь веток достаточно сухие. Он даже успел более-менее согреться у огня, да только изорванные ступни от тепла снова заявили о себе острыми вспышками боли. Нефилим терпел, сжимая зубы и говоря себе, что завтра будет лучше. Он не знал, который час, не представлял себе, когда ложиться спать, и устал бояться. И спать не хотел, так как на земле было холодно, а готовить себе логово на ночь в темноте возможности не было, да и не улетучившийся адреналин в крови не давал сомкнуть глаз.

А потом в круг света от костра вышел Он. Магнус. Алек вскочил на ноги и попытался убежать в темноту, но его оплели синие ленты магии, не давая сдвинуться с места. Алек задергался и забился, весь страх, улегшийся было, вырвался наружу с новой силой, и снявший гламур маг тому способствовал. Магия удерживала его, пока Магнус неторопливо подходил ближе, и когда ласково провел унизанными перстнями пальцами по скулам Алека, держала его голову, не давая увернуться. Охотник с ужасом смотрел на него, и этот страх в глазах любимого человека всколыхнул внутри мага улегшуюся было при виде нефилима ярость.

Александр мало того, что сбежал от него, так еще и боится! Ну, что ж, бойся, юный охотник.

Один

Магнус вышел из портала прямо в свою спальню, неся обездвиженного нефилима у себя на руках. В любимых голубых глазах плескался ужас, и от этого Магнус злился еще больше. Александр должен понять, что не сможет убежать, что не должен даже пытаться оставить его – вот что твердило затуманенное алкоголем сознание. И маг уже знал, что он хочет сделать.

Алек изо всех сил пытался побороть сковывающее заклинание, вырваться, но у него ничего не получалось. Не выходило даже дернуться, лишь висеть безмолвной куклой на руках у мага. Он никогда еще не чувствовал себя настолько беспомощным, и леденящий ужас затапливал сознание. Что Магнус с ним сделает?

Маг резко опустил его на кровать, и Алек, почувствовав, что может двигаться, рванулся было в сторону в отчаянной попытке убежать, но Магнус ему не позволил. Взмах руки, и запястья нефилима оказались накрепко привязаны к изголовью кровати такими же кожаными браслетами и цепочками, какие удерживали когда-то его ногу. Алек начал понимать, что хочет сделать маг, когда тот щелчком пальцев освободил себя от верхней одежды. Юноша забился отчаянней, в безнадежной попытке избежать того, что его ожидало. Нет, это неправильно! Так не должно быть, не должно!

Сверху на него навалилось тело Магнуса, еще больше ограничивая свободу движений, и теперь Алек мог только слабо трепыхаться, придавленный грудью мага. Потом он почувствовал холодок на коже и понял, что Магнус освободил его от свитера.

А Магнус задыхался, глядя на такое желанное тело под собой, и желание овладеть им росло с огромной скоростью. Запах корицы и меда опьянял не хуже самого крепкого виски, а слабые трепыхания лишь возбуждали еще сильней. Он так давно желает этого, и вот теперь получил, и не собирается терять. Бледная, почти светящаяся в полумраке спальни кожа Александра, нежно-розовые ореолы сосков, тонкие ключицы – все это манило мага, заставляя дыхание сбиться, а член налиться кровью. Он попытался поцеловать Александра, но тот увернулся, и поцелуй пришелся на щеку, но Магнуса это не остановило. Он рукой развернул лицо охотника к себе и впился в мягкие губы. Не нежно, отнюдь. Он сминал и прикусывал, слизывая капельки крови и ощущая на губах металлический вкус. Александр замычал, и изо всех сил дергался, пытаясь разорвать поцелуй.

Маг оторвался от припухших и покрасневших губ Алека и перешел с поцелуями на шею, вылизывая, оставляя свои метки и прихватывая нежную кожу зубами. Алеку все это до сих пор казалось ужасным сном, кошмаром, но когда Магнус прикусил его ключицу, он опомнился.

– Магнус… Магнус, пожалуйста, не надо! Не делай этого! Я не хочу, нет!

Алек загнанно дышал и умолял мага отпустить его, пока тот спускался ниже по его груди.

Но когда Магнус оторвался от его груди и посмотрел Алеку в глаза, то он, глядя в эти безумные золотые глаза мага понял, что тот не пощадит его. Слишком сумасшедшим, слишком возбужденным был этот взгляд, и волна отчаяния накатила на него и накрыла с головой.

Магнусу было мало. Мало торса Александра, его губ, длинной изящной шеи, он хотел большего. Он хотел своего ангела целиком и полностью, хотел выпить его до дна. Он уже не соображает, мыслей не осталось, только дикое возбуждение и желание. Щелчок пальцев – и вот они оба обнажены, кожа к коже, и воспаленный мозг Магнуса посещает сожаление по поводу того, что Александр не возбужден.

Маг накрыл рукой пах Алека и принялся быстро дрочить ему, но охотнику было слишком плохо сейчас. При обычных обстоятельствах он бы возбудился от таких действий со стороны Магнуса, но в этот момент, когда маг прижимал его к постели и собирался изнасиловать, у Алека внутри смешивались панический ужас, отвращение, обида, отчаяние и черт знает что еще, образуя ядовитую смесь, убивающую его изнутри. Поэтому член Алека оставался безжизненным, но это Магнусу не мешало.

Он оставил в покое пах Александра, и, раздвинув руками колени сопротивляющегося нефилима, устроился между его ног. Он прекрасно помнил, что Александр девственник, поэтому призвал магией флакон со смазкой, как можно быстрее нанося ее на пальцы, так как вид распростертого под ним тела сносил ему мозги подчистую.

Маг ввел в него один палец, растягивая тугое колечко мышц, и Алек болезненно застонал. Задницу будто опалило огнем, а Магнус уже вводил в него второй палец, и Алек вскрикнул, когда он развел пальцы, наскоро подготавливая его. Охотник непроизвольно сжался, пытаясь вытолкнуть пальцы из себя, но ничего не получалось, лишь становилось больнее.

Магнус не смог долго терпеть, от того, насколько узким и горячим был Александр внутри, его разум помахал ему белым платочком и окончательно покинул его, оставляя лишь голые инстинкты. Ему снесло крышу, оставляя непреодолимое желание. Желание беспомощного Александра под ним.

Он приставил свой истекающий смазкой член к судорожно сжимающейся дырочке нефилима, и, больше не имея сил сдерживаться, вошел на всю длину. Алек отчаянно закричал, от ощущения того, что его внутренности разрываются под напором Магнуса, от дикой, ослепляющей боли. Он извивался под магом, дергался, содрогался всем телом и сжимался внутри, пытаясь вытолкнуть источник ужасной боли. Магнус застонал, чувствуя небывалое наслаждение от того, как тесно обхватывают его член бархатные стенки его нефилима, от того, насколько узко было внутри. Он качнул бедрами, выходя наполовину, и снова резко вошел, вырывая у Александра еще один протяжный, дикий крик. По бедру Алека потекло что-то теплое, но он не мог думать об этом. Все его сознание затапливала боль. Его разрывало, он чувствовал себя так, будто его насадили на кол. Магнус резкими, рваными движениями втрахивал его в кровать, с каждым новым движением принося все больше боли в порванное тело. Алек молил лишь о том, чтобы провалиться в беспамятство, а лучше умереть, но боль не позволяла даже этого. Чувств кроме нее не осталось, все теплое, что он чувствовал когда-либо к Магнусу выветрилось как дым, не оставив даже малейшей искорки. Сил вырываться уже не было, он просто молился всем ангелам, чтобы это поскорее закончилось, и кричал от особенно резких толчков Магнуса. Боль сжигала его изнутри, и лишь когда он догорел дотла, лишь когда уже готов был умереть, ангелы услышали его отчаяние, и он, последний раз застонав от боли, провалился в спасительное беспамятство.

========== Часть 24 ==========

Pov Alexander

Я лежу на постели Магнуса и отчаянно пытаюсь остановить свое сердце. Ну же, замри! Перестань качать мою кровь по этому жалкому, использованному телу… Нет, бьется…

Тук. Тук. Тук.

Размеренно. Так уверенно, ритмично сокращается, что становится предельно ясно – просто так оно не остановится. Ни сейчас, никогда. Я бессмертен. Но нет же, стой, остановись! Выбрось меня из этой жуткой реальности в пустоту небытия, я так больше не могу. Я подавлен, опустошен. Не чувствую ничего, кроме всепоглощающей боли. Физической – в истерзанном теле, анусе, ступнях, разодранных запястьях и бедрах, на которых наверняка сейчас живописные синяки. И моральной – в разломанной на кусочки душе.

Это какая-то странная апатия, боль, как океан, в который я ныряю с головой, захлебываюсь, и одновременно безразлично вишу в толще воды, даже не барахтаясь. И медленно умираю. Кажется, место, в котором были чувства, выжжено, расплавлено и каким-то чудом выжила лишь боль. Больно… Как же больно и снаружи и внутри…

Тук. Тук. Тук.

Хочется кричать. Выть и биться в припадке, выдрать это надоедливо стучащее сердце голыми руками. Я бы так и сделал, наверное, если бы во мне осталась хоть какая-нибудь искра, но я пуст. Я просто лежу.

Лежу обнаженным на спине, глаза закрыты. Зачем их открывать? Мне абсолютно все равно, что я могу увидеть. Одна рука согнута в локте, ладонь покоится на подушке рядом с лицом. Вторая согнута совсем немного, лежит вдоль тела. Я не шевелился, я в том положении, в котором Магнус меня оставил, когда закончил насиловать. Странно. Я должен что-то чувствовать по этому поводу? Не произносить, даже про себя этого слова? Ничего. Боль все теми же волнами мерно накатывает со всех сторон. Ничего не меняется. Как будто… это не я. Не я лежу, не я думаю. Не мои глаза закрыты, не моя голова лежит на до сих пор мокрой от моих слез подушке. Было бы забавно, да вот только я ничего не чувствую.

Тук. Тук. Тук.

Между ног простыня намокла от спермы мага, что вытекала из моего разорванного нутра, а может и от крови. Не знаю. Все равно. Больно… Не пытаюсь как-то отвлечься, позволяю боли поглощать мой разум. Слушаю тихий стук в груди, оповещающий о том, что я, к своему сожалению, еще жив.

Тук. Тук. Тук.

Магнус лежит рядом, одной рукой обнимая меня за талию. Никаких эмоций этот факт у меня не вызывает. Чувствую его мерное дыхание, щекочущее висок. Может, раньше я бы смутился, покраснел или обнял бы в ответ, но не теперь. Раньше были чувства, симпатия, плавно начинающая перерастать в влюбленность, а теперь… теперь только дыра в груди, да угольки в сердце. Которое по какой-то непонятной мне причине продолжает упорно стучать. Тик-так.

Слышу, как изменилось дыхание азиата – просыпается. Слегка шевелит пальцами обнимающей меня руки, затем чуть сильнее прижимает к себе. Слышится удовлетворенный вздох. Лежит неподвижно некоторое время, а я считываю пульс на его руке голой грудью. Почти совпадает. Внезапно он ускоряется, а тело рядом со мной напрягается, и маг пальцами легко проводит по моему боку.

– Александр? – в голосе панические нотки, чувствую, как дрожит его рука на моем животе. Глаз не открываю, да и зачем?

Резкое движение сбоку – навис надо мной.

– Н-нет… Александр… Алек, нет, пожалуйста, это не правда… – сколько бы я отдал, за то, чтобы это было неправдой. Жутким сном, ночным кошмаром.

– Господи, нет… – а в голосе слезы. Прикосновения к лицу, голой груди, рукам, легкие, почти невесомые, дрожащие. Такие осторожные, будто я хрустальный, да только поздно уже. Я не хрусталь, я пепел.

Легонько потряхивает меня за плечи, даже проверяет пульс, и продолжает бормотать, как сумасшедший:

– Нет… Александр, ангел, нет… только не это… Открой глаза, малыш, прошу…

На лицо мне падает капля, скатывается по щеке и впитывается во влажную подушку. Слеза? Он плачет? Так поздно уже плакать, зачем теперь? Да и тем более ему? Как бы то ни было, мне все равно.

Открыть глаза? Что он хочет там увидеть? Боль? Но он сам ее принес. Прощение? Я не обижаюсь. Мне все равно.

Только это он и сможет увидеть в моих глазах. Ну что ж, смотри.

Поднимаю веки и смотрю на него. В глаза. Из его текут слезы, в моих – пустота. Он смотрел на меня несколько секунд, затем рухнул рядом на постель, и издал душераздирающий вой. Именно вой, как у раненого зверя, наполненный болью и тоской. Но его боль не такая, как моя. Я не знаю, в чем отличие, но она другая. Он продолжал выть и захлебываться слезами, прижав меня к себе, а я безразлично смотрел на то место, где было его лицо. На такой знакомый балдахин.

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он затих. Ну, как затих. Сбоку все еще доносились всхлипы, его тело дрожало. Почему плачет он, хотя больно мне? Какая разница. Я не могу плакать.

Он приподнялся, пытаясь заглянуть мне в глаза, но я не стал фокусировать на нем взгляд, смотря сквозь. Зачем? Зачем вообще что-либо делать? Он проводит костяшками пальцев по моей щеке, удивительно нежно, пусть его рука дрожит. Перевел взгляд на него. Магнус снова всхлипывает, поглаживает большим пальцем щеку. Чуть отстраняется, осматривает мое тело и снова воет, на этот раз тише, но еще более отчаянно.

Почему ты воешь? Так тоскливо, безнадежно. Это все – ты сделал, своими руками. Тебе больше восьмисот лет, найдешь себе еще одну игрушку. А эту выбросишь, она больше ни на что не годна. Ты сам ее сломал, так почему ты плачешь?…

Хотя… Мне все равно.

Комментарий к

–Все плохо?

– Все плохо.

Сложная часть в фике, поэтому могут быть небольшие задержки( жду отзывов

========== Часть 25 ==========

Pov Magnus

Лежу на кровати, прижав к себе теплое безвольное тело. Александр… Господи, неужели это все сделал я? Воспоминания всплывают в памяти обрывками, но и их достаточно, чтобы слезы сильнее полились по щекам.

Я бросаю тебя на кровать, и ты пытаешься убежать. Приковываю. Сколько же ужаса на твоем лице, когда я раздеваюсь!

Вот ты бьешься подо мной, пытаясь вырваться, умоляя отпустить. А я… я чувствовал лишь похоть.

Вот я вхожу, и ты отчаянно кричишь, а я испытываю лишь удовольствие. Боги, как я мог заставить тебя кричать?! Как я мог допустить слезы на твоем лице? Как я мог причинить тебе такую боль?…

Я чудовище. Я ведь люблю тебя, но не сдержался. Не смог. Как же больно от этого… Это разрывает мне сердце. Твое безразличие… сейчас я бы все отдал, только бы ты злился, кричал, снова плакал… Любые эмоции, но только не безразличие. Феникс возрождается из пепла, так и душу можно вернуть, склеить, сшить нитками из эмоций и чувств, пусть и плохих, и позже она снова станет целой. Но что делать, если пепел развеялся, а чувств нет?

Когда ты открыл глаза, пустота в них разбила, нет, зверски разорвала мое сердце. Пожалуйста, пусть это будет лишь сном, прошу. Жутким кошмаром, а когда я проснусь, ты снова улыбнешься мне со своего любимого места на подоконнике и продолжишь читать книгу, а рядом будет цвести сирень… Но нет, ты все так же лежишь, дыхание ровное и пульс размеренный. Твои глаза будто заволокло дымкой, они чуть опухли от слез. Волосы поблекли, и в них нет больше ночного неба. А я… Что я могу сделать? Как мне это исправить? Меня разрывает от боли, от осознания того, что я натворил, хочется снова завыть.

Надо его вылечить. Я не должен просто лежать и умирать от вины, я не прощу сам себя никогда, а Александру больно сейчас. Боги… Я ведь не применил тогда магии, я просто кончил, вышел и завалился рядом, оставив просто лежать искалеченное тело, освободил только руки. Тошно, отвратительно от самого себя.

Снова нависаю над тобой, а ты по прежнему смотришь куда-то сквозь меня. Я осматриваю твое тело, и не могу сдержать еще один вой. Это все… я?… Александр, ангел мой…

Твои запястья разорваны в кровь, так отчаянно ты пытался вырваться. Твоя шея, ключицы, грудь – все покрыто багровыми засосами и укусами, некоторые из которых окружены засохшей кровью. На твоих бедрах жуткие черные синяки, четко повторяющие форму моих ладоней. Простыня у тебя под поясницей промокла от моей спермы и твоей крови. Твоей крови так много… Твои ступни сбиты в кровавое мессиво, ты ходил без обуви.

Из моей груди против воли вырываются новые всхлипы, но я вытираю слезы, ведь мне нужен ясный взгляд, чтобы не ошибиться в лечении. Щелкаю пальцами, и кисть окутывают синие искорки исцеляющей магии. Ты смотришь пустым взглядом в полог кровати, а я опускаю руки, держа их над твоим правым запястьем. Магия впитывается в кожу, сращивая сосуды и ткани, заращивая рваную рану. Ты сильно бился подо мной, она глубокая. Сердце снова полосует боль, когда я, держа на весу на пальцах твое изящное запястье вспоминаю, как сильно сжимал его, как грубо смотрелась моя рука на нем.

Закончив с твоими руками, я направляю оставшуюся магию, на то, чтобы вылечить тебя внутри, проводя рукой над твоей поясницей. Опустошаюсь почти целиком, но на укусы на груди и ступни сил все равно не хватает. Я закончу чуть позже, когда магия восстановится, о чем и шепчу тебе, снова обнимая, прижимая к себе, чуть баюкая на руках, будто это может исцелить твою душу.

Ты безвольно висишь в моих руках, смотря куда-то сквозь меня, а я не могу видеть эту пустоту в твоих сапфировых глазах, я прячу свои у тебя на груди. Мне нужно совладать с собой, каким бы сильным не была моя боль, твоя сильнее, и слезами тут не поможешь.

А последующие недели стали моим персональным кошмаром. Каждый раз, когда я натыкался на твой безразличный взгляд, моя душа обливалась кровью, а сердце заходилось болью. Я делал все, чтобы добиться хоть каких-либо эмоций от тебя – кричал, целовал, лил холодную воду – но все было бесполезно. Вначале ты не двигался совсем, я кормил тебя с ложечки, очищал магией твой желудок, магией же мыл, а ты просто оставался в том же положении, в каком я тебя оставлял. Ты был безвольной куклой, ни на что не реагируя и не откликаясь. В тебе что-то сломалось, а я безуспешно пытался починить то, что сам разрушил.

Через три дня ты встал, начал есть самостоятельно, но только тогда, когда я ставил тарелку перед тобой и вкладывал вилку тебе в руку. Ты не ел жидкую пищу, вроде супа, только то, что можно было наколоть на вилку. Ты ходил в туалет самостоятельно, но мыл тебя по-прежнему я. Я думал, что это прогресс, надеялся, ведь надежда умирает последней, но дальше этого не пошло. Ты ничем не интересовался, просто целый день смотрел в никуда. Мне приходилось самому выбирать для тебя удобные позы, ведь если я этого не делал, то ты сам не менял их, даже если они были для тебя неудобны. Если перед сном я оставлял тебя в каком-то положении, то утром находил в том же самом.

Ты ел то, что я тебе давал, но таял на глазах. Кожа становилась бледнее, и через две недели я заметил, что твою снежинку на щеке почти не видно. Твои глаза запали глубже, тело становилось тоньше, и я не мог унять страх того, что ты умрешь. Я запрещал себе думать об этом, чтобы не сойти с ума.

Я был не прав. Последней умирает не надежда. Последним умирает надеющийся. И я тоже умирал изнутри, все так же любя тебя всем сердцем, но потихоньку оставляя надежду на то, что ты станешь таким, как прежде. Я не мог тебя разбудить. Те дни, когда ты был живым, смеялся со мной, позволял себя целовать постепенно превращаются в моей памяти в дивный сон, пока я вижу, как ты превращаешься в тень самого себя.

Я проводил часы, просто обнимая тебя, слушая медленный, размеренный стук твоего сердца. Вдыхал твой запах, который остался почти прежним. Только шоколад теперь горький, мед из полыни, а корица стала единственным неизменным кусочком тебя.

Ты – будто кукла, в которой сломался механизм. Марионетка, которой оборвали нити. Часы, из которых вынули шестеренки. И я каждую ночь вновь плачу, понимая, что все это сделал я.

Комментарий к

Уй… эту главу тяжело было писать. Не знаю, кого мне более жаль из этих двоих…

Итак. Ждите еще ангста и, конечно, счастливого финала( эт я так, чтоб не грустили) а вообще, спасибо что читаете, жду ваших отзывов!

========== Часть 26 ==========

На окраине Нью-Йорка стояло давно заброшенное здание. Высокая многоэтажка, достроенная до шестнадцатого этажа, дальше торчала только арматура. Пустые проемы окон чернели на фоне темно-серого бетона, не покрытого даже штукатуркой. Площадка перед зданием была покрыта бетоном, который уже потрескался, пропуская настойчивые сорняки, которые лозой вились под ногами. У стен валялись груды железных балок, не убранных в силу своей непригодности благодаря многолетней ржавчине, насыпи песка и гравия. Бетонный забор, окружающий застывшую стройку, почти везде рассыпался, оголяя железный каркас, да и тот пестрел дырами, пропуская сюда временами жаждущих адреналина мальчишек.

На подъездную дорогу, такую же непригодную, как и площадка перед домом, въехала черная машина. Она была абсолютно новой, чистой, и безусловно дорогой, ни коим образом не вписываясь в окружающий ее ландшафт. Железные ворота, не открывавшиеся уже около десяти лет, громко скрипя распахнулись перед автомобилем, и тот проехал во двор.

Черная полированная дверца машины с водительской стороны, выпуская из ее нутра широкоплечего мужчину в темных очках. На лице его несколько шрамов, половина из которых свежие. Волосы стрижены коротко ежиком, они темно-русые. На шее крошечная татуировка змеи, выглядывающая из-за белоснежного воротничка рубашки. На нем черный деловой костюм, плотно обтягивающий плечи, белая рубашка и черный галстук.

Мужчина открывает заднюю дверцу, и из машины вылезают двое. Первый – парень, блондин, с разноцветными глазами в черном кожаном костюме, с мечом на ремне. Вторая – девушка, темноволосая и очень красивая. Идеальное тело обтягивает такой же черный костюм, что и у блондина, вместо меча вокруг правой руки обмотан серебристый хлыст.

Первый мужчина шагает к зданию, те двое следуют за ним. Когда они подходят к черному провалу входа, мужчина останавливается, жестом приказав парочке за спиной сделать тоже самое. Он протягивает вперед руку, и она упирается в невидимый барьер. Вокруг ладони он вспыхнул ядовито-зеленым, а затем сработало узнавание, пропуская мужчину и его спутников вперед, в пронизывающий мрак заброшенного здания.

Они идут мимо мыльных кусков бетона, мотков ржавой проволоки и практически целиком истлевших досок. Под ногами троицы валяются использованные шприцы и презервативы, грязные, кровавые и не только разводы покрывают большую часть пола. Кое-где по углам можно заметить старые тряпки, что когда-то раньше были одеждой многочисленных бомжей.

Мужчина, парень и девушка проходят еще одно грязное помещение и выходят к лифту. Серебристая кабинка так разительно отличается от остальной разрухи, что сразу становится ясно – изначально при постройке дома его не было. Чистый и явно работающий, на панели горит всего одна кнопка. Пятнадцатый этаж. На нее-то и нажимает мужчина. Лифт уносит троицу вверх.

На пятнадцатом этаже лифт остановился, и створки медленно разъехались, открывая вид на длинный коридор. Он разительно отличается от всего увиденного ранее здания. Все новое, выполнено со вкусом и ни следа пыли или грязи. Коридор и двери, ведущие из него выполнены в черном цвете, с вкраплениями серебра. Их шаги эхом отдаются от темных стен, и бьют в уши, ведь иных звуков тут нет.

Мужчина безразлично минует все боковые двери, направляясь к той, что располагается в самом конце коридора. Девушка и парень следуют за ним. Дойдя до двери, он стучит в нее ровно три раза. Проходит около пяти секунд, растянувшихся для посетителей вечностью, и дверь бесшумно отворяется.

Они проходят в просторный, выполненный в таких же мрачных тонах, что и коридор, кабинет. На противоположной стене большое окно, на нем, как и на остальных, нет стекла, но в кабинете нет сквозняка. У окна стоит широкий стол из темного дерева, за которым сидит в широком черном кресле еще один человек. Или не совсем человек.

Он совсем не скрывает свою метку мага – длинные когти на покрытых коротким черным мехом кистях рук. Темно каштановые редкие волосы тщательно уложены назад, ни один волосок не выбивается. Темно-болотные глаза пристально вглядываются в посетителей. Тонкие, хищные черты лица вызывают некоторое опасение. Он безусловно красив, вот только холодный расчетливый взгляд не дает насладиться его красотой.

Человек, приведший парочку, наклоняет голову и говорит четко, будто механически:

– Лайтвуды прибыли, сэр.

Сидящий за столом кивает и жестом приказывает ему покинуть помещение. Затем обращается к застывшим у стола нефилимам:

– Меня зовут Лоренцо Рэй, я позвал вас сюда, для заключения одной сделки. Прошу, представьтесь, не нарушайте хороший тон, – в его ледяном голосе проскальзывает усмешка.

– Джейс Лайтвуд.

– Изабель Лайтвуд. Что Вам от нас нужно?

– Сразу к делу, мне нравится. А нужно мне кое-что важное. Мне стало известно, что Вам известна слабость некоего Магнуса Бэйна. Некто, с милой мордашкой и звучным именем “Александр”. Я прав?

– Что Вам от него надо? – блондин явно занервничал.

– О, вижу, знаете такого. Прекрасно. Условия предлагаемой мной сделки таковы: вы доставляете эту слабость Бэйна сюда, и щекочете его нервишки болезненными ощущениями, мне нужны его крики.