Текст книги "Зима посредине мира"

Автор книги: Марк Липкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Выдохся на финише, вот и всё, – нехотя бросил я.

– Ты на руках всегда меня обходил.

– Всегда обходил, но тут не получилось. И лыжи что-то плохо шли под конец. Ты молодец, правильно распределил силы на лыжне. Мне будет интересно побороться с тобой на первенстве. Если меня возьмут, конечно.

– Если нас обоих возьмут, – усмехнулся Алексей.

Он вытянул скрещённые ноги и наклонил голову в сторону. В выражении его лица, насколько я мог разглядеть в полутьме, не было обычной для него равнодушной сдержанности, Алексей будто сверял свои ощущения с тем, что услышал.

– Знаешь, мы с папой в позапрошлом году ездили на красногорскую трассу. Она, мне кажется, проще, чем здесь. Вот бы туда заранее скататься? Может, в какие-нибудь ближайшие выходные? Если тебя отпустят из дома, конечно. Тогда мы бы с папой…

– Тсс! – он резко меня прервал.

Я замолк и насторожился. Мы прислушались: в коридоре, который вел к спортзалу, раздавались голоса – сюда тоже пришли несколько парней и девчонок. Через некоторое время они приблизились к входу и подёргали за ручку двери. Я инстинктивно поднялся, собираясь пойти к двери, но Алексей вдруг с силой взял меня за плечи и притянул вниз.

– Тихо! – прошептал он мне в самое ухо.

Я замер, подчинившись его приказанию. Мы находились далеко от входа и едва различали слова. Ребята за дверью несколько раз толкнули дверь, но мы сидели затаив дыхание и не шевелились. В этот момент я ощутил странность нашего состояния: мы вроде бы ничего предосудительного не делали, даже не курили, нам не следовало опасаться товарищей по лагерю, а нас накрыло, словно колпаком, какой-то общей тревогой – как заговорщиков, испугавшихся разоблачения.

Озадачивали руки Алексея, которыми он держал меня за плечи чуть выше локтей. Я сидел, поджав под себя ноги и чуть-чуть приподнявшись на полпути к тому, чтобы встать, а он – в таком же положении слева и немного позади от меня. Я чувствовал силу и власть пальцев, сжимавших мои руки, – внутри меня, где-то внизу живота, увеличивался в размерах тёплый сгусток.

– Подожди, они сейчас уйдут, – глухо сказал он, приблизившись ко мне вплотную.

Я представил, как его губы произносят эти слова, почти касаясь моего уха – сгусток внутри вспыхнул и нервно затрепетал, отдавая в голову; лицо горело, как от жара костра, когда сидишь возле него слишком близко.

Ребята ещё несколько минут разговаривали за дверью, и мы не двигались с места, слушая, как голоса постепенно удалялись, становясь тише, пока совсем не исчезли, остался лишь вой ветра за окном. Мы, будто в оцепенении, оставались в тех же позах, внимая вьюге и друг другу.

Близость Алексея была нестерпимой. Неровное дыхание достигало моей щеки и смешивалось с моим, его губы стали наваждением, вытеснившим из сознания всё остальное, в том числе осторожность. От напряжения я качнул головой, невольно коснулся его лица своим затылком, и, вздрогнув, как от ожога, резко отдёрнул голову, но повернулся и, не понимая, что делаю, поцеловал его самым неуклюжим на свете поцелуем – почти не глядя, в щёку, в уголок рта. И сразу отпрянул.

Алексей сидел, откинув голову назад и закрыв глаза, в тусклом свете окна его лицо выглядело умиротворенным, длинные ресницы чёрными полукружиями покоились на щеках. Лишь то, как часто он дышал и как в такт дыханию вздымались плечи, выдавало его волнение. Алексей открыл глаза и, посмотрев в упор, поцеловал меня в ответ.

Я прижался к нему и обнял его за талию. Удивление, захлестнувшее меня на долю секунды, быстро схлынуло, в сознании вмиг сложилась невероятная мозаика, отдельные кусочки которой в виде невнятных чувств, намёков, подозрений и позывов крутились в уме всё последнее время, когда я думал об Алексее. В том, что я обнимал и целовал его сейчас, не было ничего неправильного или, тем более, преступного.

Сначала мы осторожно соприкасались губами, словно пробуя на вкус что-то мягкое, деликатное, непрочное, потом сцеплялись ими, прикусывали, втягивали их в себя, впитывали влагу друг друга. В том, как поддавались его губы и как раскрывались навстречу моим, проступала неведомая мне ранее интимность, в которой стиралась граница между отдельными людьми. Я прижимал его к себе обеими руками, а он своими пальцами гладил мои волосы. Нежные и раскованные, мы попали в чудесное безвременье, которому ничего не предшествовало: ни эти недели изматывающих тренировок, ни соревнования, ни соперничество, ни тягостное томление, не существовало ничего и после – только двое парней в прямоугольном пятне света посреди ночи.

Алексей оторвался от моих губ, расстегнул молнию и снял свою олимпийку, оставшись в одной футболке с длинными рукавами, которая выбивалась из трико, – я тут же просунул под неё руки. Он вздрогнул, когда мои холодные ладони коснулись его тела, обнял меня и положил голову мне на плечо – от него пахло мылом, и я вдыхал этот сладковатый запах, боясь выдохнуть его, чтобы не растратить впустую.

Высвободив руки, я стал торопливо снимать через голову свой вязаный свитер, Алексей же, помогая мне, подхватил мою майку и потянул её тоже вверх. Я почувствовал прохладу и невольно напряг мышцы, он провёл по ним от плеч по груди к моему животу, едва касаясь меня кончиками пальцев, – нежная волна растеклась по всему телу. Алексей снял свою футболку, и мы, обнажённые, трогали друг друга, жадно изучая пальцами изгибы и впадинки мускулов, щупали бархатно-маслянистую от пота кожу.

Впервые в жизни я не боялся и не стеснялся своего возбуждения, чувствуя сквозь трико реакцию Алексея. Он собрал нашу одежду, размашисто распределил её по мату и опустился вниз, увлекая меня за собой. Мы легли рядом, не выпуская друг друга из объятий, прямо в широкую полосу света, проникавшего сквозь замерзшее окно. Сердце бешено колотилось: неужели это сейчас произойдет – то, что в мечтах всегда вызывало одновременно восторг и страх?

– Я никогда раньше этого не делал, – прошептал я ему, приподнявшись на одной руке.

– Я… я тоже, – ответил он и притянул меня к себе, обняв за шею, так что я припал щекой к его груди.

Мы, двое равно неопытных мальчиков, робко следовали своим инстинктам. Всё, что в моём юношеском запасе знаний касалось любви, было чувственным, но платоническим. Что ещё я мог почерпнуть из той громады классической прозы и поэзии, которые с раннего возраста начиняли мою жизнь? Плотскую сторону интимных отношений я романтизировал как чисто гипотетическое обладание телом другого человека и предоставление своего тела в его полную власть, но что конкретно делать с этим телом, не смыслил. Для ночных фантазий и редких быстрых сеансов мастурбации в ванной сознание всегда удовлетворялось абстрактным мужским образом. О любви между двумя мужчинами мы ничего не знали, во времена нашего советского детства для неё не существовало подходящих, не ранящих сердце обозначений – выбор был невелик: от ледяных формулировок медицинского справочника до витиеватых непристойностей, которыми лихо щеголяла нецензурная улица. Тем более удивительно, как в этом пошлом, грязном вареве общественных оценок мы нашли друг друга.

В искусственном свете фонаря белая кожа Алексея будто светилась на фоне чёрного мата. Повернув голову, я прикоснулся губами к солнечному сплетению – он резко вдохнул, и его грудь подалась вверх, навстречу моему поцелую. Продолжая целовать его, я лёг сверху, тогда Алексей чуть оттолкнул меня за плечи, словно пытаясь сдвинуть, и, когда я завис над ним, притянул меня выше к себе. Его руки обхватили меня с обеих сторон, проскользнули мне под штаны, и он крепко сжал пальцами мои ягодицы. Я едва не застонал от изумления, настолько потрясало это ощущение ничем не ограниченного телесного контакта, когда-то казавшегося невозможным.

Мы долго лежали так и целовались. Мне хотелось собой, своими руками, губами, всем телом полностью охватить его, не оставив ни одного пустого места. Сначала Алексей стянул штаны с меня, затем спустил на бёдра свои трико. Опираясь на локти, я сохранял между нами зазор, он в это время одной рукой держал меня за низ спины, а другой – медленно водил по моему члену, стиснув его между пальцами. Дыхания не хватало, как после марафонского забега, всё мое тело вдруг перестало быть гибким, превратившись в одно твёрдое целое, по нему побежали хаотические вспышки тепла. Воздух набирался в грудь, но выдохнуть было невозможно, казалось, ещё мгновение – и меня разорвет изнутри. Ощущение наслаждения, связанное с мастурбацией, было мне знакомо и раньше, но сейчас оно стало всеобъемлющим: вспышки соединились в одно большое тепло, которое охватило меня всего, когда горячая струя, выплеснувшаяся несколькими сильными толчками, ударила в грудь и шею.

Я выдохнул и осел на него, откинувшись чуть вбок, кровь барабанила во мне, отдавая в голову, руки дрожали от неожиданно накатившей слабости. Поцеловав Алексея, я опустил свою руку вниз и так же, как делал перед этим он, обхватил ладонью его скользкий от накопившейся влаги член, который, оказалось, был толще моего. По телу Алексея прошла зыбь напряжения, и он приник к моим губам, часто-часто дыша. Спустя всего пару коротких секунд он вытянулся в пружинистую, нервную дугу – ещё одна обжигающая капля выстрелила мне в живот.

Мы лежали рядом в колеблющемся свете окна, не разнимая рук, и молчали, потому что так много необязательного и неважного сказали перед этим, но не смогли произнести самого главного, того, о чём догадались без слов. Я сжимал Алексея, боясь, что он, как видение или призрак, исчезнет у меня на глазах.

Как бы хорошо нам ни было вдвоём в этом тёмном спортзале, благоразумие заставляло вернуться в спальный корпус, пока нас не начали искать. Мы вытерли своими носками следы «преступления», оделись и крадучись пошли в комнаты, не забыв по пути вернуть на место ключ. В корпусах ещё бурлила подпольная жизнь, так что нашего временного отсутствия никто не заметил.

Глава 6

На следующее утро завтрак мы с соседями по комнате, как, впрочем, и остальные старшеклассники, проспали. Когда я проснулся, за окном светило солнце, был прекрасный морозный день, свободный от занятий и тренировок.

Я отлично выспался, хотя полночи не мог заснуть: думал о том, что произошло. С плеч будто упал многотонный груз, впервые моё тело принадлежало мне целиком и безоговорочно, в каждой его клеточке слабо вибрировало возбуждение, а физическая память о прикосновениях Алексея и его запах, оставшийся на ладони, соединялись с ожиданием новой встречи с ним.

Мне не хотелось думать о том, что будет после сборов, ведь нам предстояло расстаться буквально завтра. Я не представлял, что меня ждёт в жизни, но верил, что теперь она точно будет другой, более счастливой, потому что в ней появился мой собственный, неповторимый человек, ради которого стоило рисковать.

Встав с постели, я сразу начал прикидывать, где мы сможем укрыться от чужих глаз. Единственным надёжным вариантом был спортзал, но вернуться туда получалось только поздно вечером после отбоя, а мне хотелось увидеть Алексея прямо сейчас, чтобы при свете дня обстоятельно изучить его красивое лицо для будущего портрета. Я мысленно заулыбался, представив, с каким тайным смыслом мы обменяемся взглядами в присутствии ребят, как будем говорить об одном, но подразумевать другое, понятное только нам.

Натянув спортивный костюм, я сделал короткую зарядку и пошёл умываться. В коридоре была привычная суета воскресного дня: люди сновали туда-сюда, двери постоянно открывались и закрывались. Я привел себя в порядок, бросил на кровать полотенце с умывальными принадлежностями и побежал в фойе первого этажа, где по выходным Алексей играл в настольный теннис. Там его не оказалось, и я решил зайти к нему в комнату этажом выше.

Двери у нас тогда не запирались, поэтому я заглянул внутрь, но никого не застал. Нетерпение росло: Алексей мог находиться где угодно, а искать его, прочёсывая каждый закуток здания, было неловко. От моего перевозбуждения ни один годный предлог, зачем он мне нужен, не придумывался, поэтому я начал бестолково слоняться по коридорам, надеясь наткнуться или на самого Алексея, или на его соседей.

В одном из переходов между корпусами я наконец столкнулся со знакомым мальчиком и спросил, не видал ли он моего друга.

– Так он уезжает, – ответил парень с удивлением.

– Куда уезжает? – я не понимал, о чём речь.

– Домой. За ним приехали. Лёхин батя вчера звонил, чтобы раньше его забрать. Ты разве не знаешь?

– Да-да… Точно, – я стушевался на мгновение. – Хотел ему вернуть план тренировки. Брал у него переписать, забыл отдать.

– Так, может, ещё догонишь. Я видел, они с тренером только что спускались к выходу в нашем корпусе.

– Ага, спасибо. Попробую догнать.

Я развернулся, рванул в свою комнату, и, лишь очутившись на месте, сообразил, что мне не требовалось сюда идти. Какой ещё план тренировки, я же его выдумал! Меня пронизывало чувство беспомощности. Почему он уезжает, не попрощавшись со мной? Что случилось? Что я сделал не так? Может, он не мог со мной увидеться из-за отца? Но он же ещё вчера знал, что уедет сегодня, а меня не предупредил. Почему? Я крутил головой из стороны в сторону в растерянности, ничего не понимая.

На «окошке свиданий» в нашем коридоре было пусто, я подошел и выглянул на улицу. На площадке перед входом стояла чёрная блестящая иномарка, перед ней разговаривали двое – тренер и незнакомый мужчина в коричневом кожаном пальто. Багажник сзади закрылся, и я увидел Алексея, который, скорее всего, убрал туда свои вещи. Он обошёл машину и остановился у двери с ближайшей ко мне стороны. Я затаил дыхание и прислонил ладони к стеклу, как будто хотел пройти через него и оказаться рядом с машиной. Вдруг Алексей обернулся и посмотрел прямо на меня, как тогда на лыжне перед финишем, но в этот раз не отрывал взгляда, а я боялся шелохнуться.

Что я здесь делаю? Надо мчаться туда, к нему, пока он не уехал! Меня подбросило и понесло по коридорам и лестничным пролётам вниз. Сердце стучало, я не обращал внимания, где бегу, перепрыгивая через несколько ступенек сразу. Когда я уже достиг входа, внутренняя дверь неожиданно и резко открылась мне навстречу. Я не успел затормозить и на полной скорости врезался в нее, сильно ударившись головой об острый край. Тренер, которого я чуть не сшиб с ног, схватил меня за кофту.

– Куда? Раздетым на улицу? – прокричал он, удерживая меня.

– Пустите! – я тяжело задышал.

Кое-как выкрутившись из его цепких рук, я выскочил на крыльцо. Чёрный «Мерседес» медленно удалялся от корпуса, сквозь затенённое стекло никого не было видно. Осторожно проехав по засыпанной снегом площадке, машина свернула на главную аллею и скрылась из вида за деревьями.

На улице был жуткий холод, но я не мог сдвинуться с места, словно окаменел. Несчастье давило на меня со всех сторон, пережимало горло, и я с трудом сдерживался, чтобы не расплакаться.

– А, ну-ка, марш внутрь! – я услышал окрик тренера и повернулся. С беспокойством осмотрев меня, он подошел, взял за плечо и подтолкнул в сторону здания. – Это ты о дверь так поранился? Пойдем в медкабинет, давай быстрее! Рану придави рукой.

Только очутившись в тепле, я почувствовал острую боль на лбу над правым глазом: по моей щеке и подбородку прямо на олимпийку текла кровь из рассечённой брови. В медкабинете, располагавшемся на первом этаже, тренер обработал разбитую бровь перекисью водорода. Рана была неглубокой, поэтому он налепил мне пластырь и отпустил восвояси, напомнив, что ждёт меня вечером потолковать о результатах сборов.

Остаток дня я провёл словно в бреду, ничего не ел, ни с кем не общался и не слушал тренера на собеседовании, уловил лишь, что меня включили в списки на этап первенства России, – это уже не имело значения. Я постоянно вспоминал наш разговор с Алексеем и то, что было после, мысленно воспроизводил каждый свой жест, каждое наше прикосновение друг к другу, пытался угадать его чувства и мотивы, скрытые от меня собственной же эйфорией. Как он мог быть таким чутким и мягким вчера, зная, что уедет и не сообщит мне об этом? Почему? Все вероятные логические объяснения, которые я домысливал, изводили меня своей неубедительностью.

Ночью, после спортзала, мы расстались на лестнице между вторым и третьим этажами. Я стоял на ступеньке, держась за перила, а он в темноте молча положил сверху моей руки свою буквально на полсекунды, как будто не нарочно. Потом он повернулся и быстро пошёл по коридору в сторону своей комнаты, я проводил его глазами, подождал, пока он войдет, и поднялся на свой этаж. Тогда мне почудилось, что этот сентиментальный жест – закрепление нашей связи и обещание встретиться снова. Может быть, он так со мной попрощался? Зачем? Чтобы избавиться от необходимости обсуждать произошедшее? Но что вообще значат слова, когда, мне казалось, мы так хорошо поняли друг друга? Неужели его страх сильнее того чувства, которое возникло между нами? Чувствовал ли он на самом деле то же, что и я? Мне не давали покоя эти невыносимые вопросы без ответов. Он был для меня таким же незнакомцем, как и в первую нашу встречу в автобусе на пути в Сосновый Бор.

Последнюю в лагере ночь я пролежал в постели без сна, отвернувшись к стене. Все надежды и мечты рухнули разом: Чемпион уехал, оставив меня один на один с жестоким и непонятным миром.

* * *

Утром сразу после завтрака мы погрузились в автобусы и поехали в Москву, где спустя несколько часов меня встретил папа. Стоя в толпе других родителей и детей, он взял меня за подбородок и пальцем другой руки показал на мою распухшую бровь.

– Где это ты габаритами не прошёл?

– Ерунда. Бандитская пуля, – угрюмо проворчал я, повторив любимую фразу отца, которой он всегда отвечал на вопросы о болячках.

В нашей спортивной семье к ссадинам относились не серьёзнее, чем к прыщикам, поэтому мой ответ успокоил папу, удовлетворённого моей мужской выдержкой. Он сгрёб меня в охапку и поднял над землёй.

– Как же я по тебе соскучился, ребёнок! – весело прокричал он, крепко обнимая меня.

«Ребёнок» – так папа обращался ко мне с детства, несмотря на мои постоянные возражения. У меня сжалось сердце от любви к нему и от того, как сильно он меня любил. Подхватив мои лыжи и тяжёлую сумку, папа повёл нас к машине – старому «жигулёнку», на котором мы ездили уже много лет. Я плёлся за ним и чувствовал, как тепло, образовавшееся внутри от одного папиного вида, начало размягчать собранную в холодный комок волю, – и зачем только он говорит со мной таким добрым и радостным голосом! Мне даже захотелось нагрубить, огрызнуться, лишь бы не ослабить шаткий каркас, в котором едва удерживалось мое отчаяние, вызванное событиями последних дней, но я не мог его обидеть, поэтому изо всех сил сдерживал нервную горячку, готовую в любой момент вырваться наружу.

– А мама не приехала?

– Мама хотела со мной поехать, но в последние дни она себя неважно чувствует, – сказал папа и, внезапно остановившись, повесил сумку через плечо, а лыжи сунул обратно мне в руки.

– Опять? У неё снова эти боли?

– Да, пару дней суставы болели, но сейчас ей уже лучше, температура чуть повышенная.

– Хотя бы в этот раз она была у врача?

– Пришлось, я её заставил, – папа почесал себе нос. – В поликлинике ничего толком не объяснили, как обычно – вегетососудистая дистония, анальгетики назначили. Я ей ещё предложил в наш спортклуб к массажисту походить, но, ты же знаешь маму, говорит, что всё само пройдёт, как в прошлый раз. Ребёнок, не волнуйся, мама в норме. Если бы я не стукнул кулаком по столу, она бы точно сюда приехала, так и хотела за мной увязаться.

Он посмотрел на меня взглядом плута. Вряд ли папа стучал кулаком по столу: он даже голос повышал редко, и то, исключительно во время тренировок. Я не помнил, чтобы мои родители ругались, по крайней мере, при мне. Они, конечно, спорили, например, надо ли покупать домой телевизор, но любые диспуты всегда заканчивались победой мамы, а папа каждый раз утверждал, что он, разумеется, прав, только ему опять не хватило аргументов. Поэтому мы жили без телевизора. Мои родители любили друг друга, и взаимного уважения в их отношениях было не меньше, чем страсти. В детстве я не отделял себя от этой большой любви, но чем старше становился, тем больше её стеснялся, а временами, как я понял спустя много лет, завидовал ей.

Папа пристегнул лыжи на верх машины, кинул сумку на заднее сиденье, и мы поехали.

– Ребёнок, мне Петрович доложил, что ты бил рекорды. На первенство России тебя заявили. Времени на подготовку уже мало осталось. Знаю, что тебе поступать в этом году, но всё-таки всероссийское первенство. Я сам с тобой в Красногорск поеду.

– Пап, я проиграл полумарафон.

– Что значит «проиграл»? Второе место! Тренер сказал, что этот парень из Балашихи всего на пару метров тебя обставил. Это борьба! Это хорошо! – довольно проговорил папа. – У тебя ещё будет шанс обойти его на первенстве.